Текст книги "Притяжение звезд"

Ее громкий кашель ударил меня по вискам.

– Дайте-ка я послушаю в другом месте…

Но женщина так яростно ерзала и сопротивлялась, что я не смогла ощутить пульсацию, которую рассчитывала распознать, – сердцебиение плода, почти вдвое более частое, чем у его матери.

– Прошу вас, миссис Гарретт, вы не могли бы минутку полежать не шевелясь?

– Мне больно лежать на спине!

– Понимаю, – произнесла я убаюкивающим тоном, словно успокаивала перепуганную кобылу.

– Да что вы можете понимать? – визгливо вскрикнула Делия Гарретт. – Вы же старая дева!

Брайди, широко раскрыв глаза, молча перехватила мой взгляд.

Я улыбнулась и покачала головой, всем видом показывая, что не оскорблена. Во время родовых схваток, когда дело уже идет к кульминации, женщины нередко теряют голову и ведут себя странно. И это хороший знак.

Лицо Делии Гарретт исказилось, и она громко застонала.

Я засекла время.

В ожидании конца приступа я решила проведать Айту Нунен, все еще лежавшую в забытьи, с пунцовым лицом.

Мэри О’Рахилли, стараясь никому не мешать, все еще мерила шагами узкое пространство между койками: три шага до окна и три шага обратно.

– Миссис О’Рахилли, как вы себя чувствуете?

– Хорошо. Можно мне немного посидеть?

– Конечно. Делайте что хотите.

Обойдя ее, я приблизилась к Айте Нунен и, приоткрыв ей губы, вложила термометр под язык. Больная не шевельнулась.

Вернувшись к Делии Гарретт, я встала коленями на ее кровать, потому что мне нужно было проверить еще один признак: уперлась ли голова плода в таз, или плод все еще находится в свободном плаванье.

– Пожалуйста, лежите ровно на спине, миссис Гарретт, это займет одну минуту.

Глядя на блестящий купол ее живота, я сделала правой рукой так называемый обхват Павлика[13]13
  Карел Павлик (1849–1914) – чешский акушер-гинеколог.


[Закрыть], прижав ладонь чуть выше тазовой кости и, погрузив пальцы в кожу, как будто обхватила большое яблоко, аккуратно стараясь подвигать крошечный череп из стороны в сторону…

– А-а-а! – Делия Гарретт в буквальном смысле лягнула меня, отбросив прочь.

Я потерла ребра в том месте, куда ударила ее пятка, а сама размышляла о плоде. Под моими пальцами голова ничуть не сдвинулась, значит, да, у женщины начались схватки на два месяца раньше.

– Миссис Нунен его выплюнула, – заметила Брайди.

Я увидела, что выпавший изо рта Айты Нунен термометр заскользил по одеялу.

– Передай его мне, да побыстрее, пока он не остыл.

Брайди кинулась в проем между двумя кроватями.

– Покажи!

Она поднесла к моему лицу термометр, держа его вертикально.

– Нет, поверни, чтобы я смогла увидеть ртуть.

Она так и сделала.

Термометр показывал 41 °C. Снова повысилась.

– Проверь, пожалуйста, осталось ли у нее виски в чашке.

– Там еще много, – доложила Брайди.

– Тогда положи ей на затылок полотенце, смоченное ледяной водой.

Она побежала выполнять.

Я потянула за панталоны Делии Гарретт и пояснила:

– Их придется снять.

Она недовольно запыхтела, но подняла ноги, чтобы я могла их стянуть.

– Раздвиньте колени, пожалуйста, только на минутку.

Мне даже не нужно было до нее дотрагиваться. На паховых волосах виднелась запекшаяся красная корка – мы называли этот процесс отхождением слизистой пробки, и это был верный признак близких родов.

Стоявшая у меня за спиной Брайди издала испуганный вскрик, но его заглушил новый стон Делии Гарретт.

Я вынула часы из кармашка: с момента прошлой схватки прошло всего пять минут. События развивались слишком быстро.

Родившийся на тридцать второй неделе младенец был бы сильно недоношенным. Все, что мы могли сделать с такими детьми, это поместить их на неделю в теплый бокс наверху, а потом отправить домой и – особенно если это были мальчики, как правило, очень слабенькие – скрестить за них пальцы в надежде, что первый год жизни они переживут.

Самое главное – позаботиться о матери, напомнила я себе. Следить, чтобы давление у Делии Гарретт не прыгнуло слишком высоко.

Я взяла ее за запястье. Подушечками пальцев ощутила, как ее пульс скакнул, точно прорвавшая дамбу река. Я взбила ей подушки.

– Сядьте, дорогая, и привалитесь к подушкам.

Беспомощно моргая, она повиновалась.

А Брайди как стояла, раскрыв рот, с термометром в руке, так и застыла.

Я попросила ее продезинфицировать термометр – просто чтобы отправить к раковине. Сама же пошла следом и зашептала ей в ухо:

– Знаешь, что самое главное для медсестры?

Брайди смешалась.

– Руки? Ноги?

Я указала пальцем на свое лицо и придала ему невозмутимое выражение.

– Если медсестра выглядит озабоченной, пациентки начинают нервничать. Так что всегда следи за своим лицом!

Обдумав мое замечание, она кивнула.

Я обратилась к Делии Гарретт:

– Думаю, вы скоро родите.

Впервые за все время в ее голосе послышался страх.

– Не может быть! Она должна появиться на Рождество!

Постаравшись говорить как можно веселее, я произнесла:

– Значит, она считает, что ей надо родиться на Хеллоуин.

– Ой!

Обернувшись к Брайди, я заметила, какое у нее перепуганное лицо: по ее руке поползла алая струйка.

– Что такое? – строго поинтересовалась я.

Она смотрела на меня, чуть не плача.

– Простите, я все сделала, как надо, я положила его в кастрюльку с кипятком, но он, наверное, стукнулся обо что-то… я его вытащила…

Я же хотела, чтобы она промыла термометр в карболовой кислоте. Какой надо быть дурехой, чтобы не знать, что в кипящей воде тонкая стеклянная трубочка лопнет?

Но я закусила губу. Неужели я понадеялась, что эта молоденькая девушка всего за пару часов овладеет всеми премудростями профессии медсестры!

– Извините, я оставлю вас на минутку, – обратилась я к Делии Гарретт.

Она зарылась лицом в подушку и застонала.

Я пересекла палату, взяла руку Брайди и слегка потрясла ее над кипящей водой, смахнув с кожи мелкие осколки. Потом убрала пламя спиртовки, чтобы пары ртути из разбитого термометра не распространились по помещению. Насухо вытерла стерильной салфеткой кровоточивший палец и помазала порез антисептическим карандашом, который лежал в кармашке моего фартука, чтобы ранка побыстрее закрылась и кровь не закапала все полы в больнице.

– Так-то лучше. А теперь беги наверх в родильное отделение и найди там сестру Финниган. Скажи ей, что у меня тут начались преждевременные схватки…

Проклятье, Брайди никак не могла запомнить незнакомые термины.

– Экстренные роды, – поправилась я.

Может быть, мне стоило написать для нее все эти слова на листочках?

– Скажи сестре Финниган, – продолжала я, – что у миссис Гарретт схватки происходят с интервалом в пять минут и нам нужен врач. Если новый врач еще не подошла, пусть она пришлет хоть кого-нибудь. Запомнишь?

– Экстренные… пять минут… любого врача, – повторила Брайди взволнованно.

И опрометью бросилась из палаты.

– Да не беги ты! – крикнула я ей вслед.

Делия Гарретт заявила сердито:

– Мне надо выйти!

Но я потянулась за судном, которое достала Брайди.

– Только не это!

– Вам нужно отдыхать и беречь силы, миссис Гарретт.

(На самом же деле я думала вот о чем: а вдруг она родит прямо в коридоре или сидя в туалете?)

Нехотя она позволила мне поднять ей ночную рубашку и подложить под нее судно, но, как я и предполагала, ничего не произошло.

– Давайте, пока вы лежите, я вас подмою, – предложила я.

Она не стала возражать, а только закрыла глаза и села над судном на корточки. Я тщательно обмыла ее промежность сначала мыльной водой, потом теплым дезинфицирующим раствором, чтобы удалить бактерии, которые могли проникнуть в ее организм и заразить ребенка в момент родов.

Когда Делию Гарретт охватил очередной приступ боли, она уронила голову и издала утробный стон, который превратился в каркающий кашель.

– Вы можете дать мне обезболивающее, сестра Джулия?

– Я уверена, когда придет врач…

– Сейчас!

– Боюсь, медсестры не уполномочены назначать лекарства.

– Тогда на кой черт вы вообще нужны?

На это у меня не было ответа.

– Я помогу вам лечь, миссис Гарретт. На левый бок, это нормализует кровоток.

(Если роженица при схватках ложится на правый бок, матка может пережать полую вену).

– И старайтесь глубже дышать, – посоветовала я.

Я достала из шкафа свежую пеленку и смочила ее в кипятке. Когда она остыла, я ее выжала, сложила вчетверо и подошла к Делии Гарретт.

– Поднимите колени вверх, так чтобы я видела нижнюю часть вашего тела.

Она недовольно заворчала, но повиновалась.

– Накладываю горячий компресс, – предупредила я и приложила влажную ткань к промежности.

Она охнула.

– Давление в нижней части таза, которое вы чувствуете, – скорее всего, головка малыша.

– Вы можете это прекратить?

Интересно, подумала я, сколько тысячелетий женщины понапрасну просили об одном и том же.

– Но это же прекрасно, миссис Гарретт. Это значит, что скоро начнется.

(И где же эта врач, будь она неладна?!)

А на средней кровати Мэри О’Рахилли, скорчившись, превозмогала свою боль. На ее лбу выступила испарина, черные волосы маслянисто блестели, под глазами проступили темные круги. Роды, подумала я, всегда как бросок игральных костей; родовые схватки могут причинять женщине невыносимые муки на протяжении многих дней либо же стать тяжким, но быстрым потрясением, как удар молнии.

Мне же сейчас пришлось столкнуться с жестоким выбором: я не могла оказать помощь обеим женщинам одновременно, но Делия Гарретт нуждалась во мне острее.

Когда Мэри О’Рахилли выпрямилась, я спросила:

– Сильная была схватка?

В ответ она лишь слегка пожала плечами, словно в свои семнадцать лет была не способна оценить интенсивность испытываемой боли. Потом несколько раз кашлянула.

– Когда вернется Брайди Суини, попрошу сделать вам еще горячего лимонада, – произнесла я, почувствовав необходимость что-то сказать.

Делия Гарретт вскрикнула.

Удерживая одной рукой компресс, другой я достала из кармашка часы. Теперь интервал схваток сократился до трех минут. Я погладила кончиком пальца оборотную сторону часов, словно могла стереть нацарапанные там жуткие напоминания. И убрала обратно.

Делия Гарретт уже кричала, не сдерживаясь:

– Раньше было не так, как сейчас. Вы можете дать мне обезболивающее?

Ну почему мне не позволялось хотя бы чуточку нарушить правила? Особенно теперь, когда все протоколы были напрочь забыты?

Но вместо этого я выбросила компресс в мусорное ведро и встала позади ее кровати.

– Давайте попробуем, может быть, это поможет. Встаньте на руки и на колени…

Она сердито заворчала, но тем не менее встала в позу коровы. Я приложила нижние части ладони на обе ее седалищные кости и сильно нажала, стараясь сдвинуть основание таза вперед.

– Ой! Ой!

Я сочла, что мои усилия по облегчению боли увенчались успехом. И когда у Делии Гарретт снова начались схватки, надавила большими пальцами сбоку на нижние позвонки, но это никак ей не помогло. Тогда я переместила руки к ямочкам Венеры в нижней части спины, вложила в них костяшки пальцев и сильно нажала.

– Легче не стало? – спросила я.

Делия Гарретт, подумав, отозвалась:

– Немного.

Такие приемы с давлением на таз роженицы с внешней стороны не описывали ни в каких пособиях, но они передавались от одной акушерки к другой, хотя многие решительно возражали против подобных ухищрений, призванных облегчить боли, которые считались естественными и действенными во время родов. Но я твердо стояла за то, чтобы любыми способами уменьшить боль и помогать женщине сохранять силы и безболезненно пройти через это испытание.

Делия Гарретт молча сползла по подушке и натянула ночную рубашку на колени. Закрыв глаза, она прошептала:

– Не хотела я этого ребенка.

За моей спиной раздались шаги. Брайди. По ее лицу я поняла, что она все слышала.

Я взяла Делию Гарретт за руку. Рука с ухоженными ногтями была горячей.

– Это же естественно.

– Двух достаточно, – искренне произнесла она. – Ну, или пусть бы мои девочки немного подросли… Не то что я не хотела третьего, но не так быстро. Я говорю ужасные вещи?

– Вовсе нет, миссис Гарретт.

– У меня такое чувство, будто меня за что-то наказывают.

– Ничего подобного! Отдыхайте, дышите глубже.

С другой стороны кровати подошла Брайди и тоже взяла ее за руку.

– Врач скоро придет!

– О! О! – Делию Гарретт накрыла новая волна схваток.

В следующую паузу между схватками я повернула роженицу на бок и показала помощнице, как надо покачивать ее таз. Сложив правую ладонь Брайди чашечкой, я прижала ее к правому бедру Делии Гарретт, а левую ладонь положила плашмя на поясницу. И начала покачивать таз роженицы из стороны в сторону.

– Это все равно как жать на педали велосипеда, ясно?

– Да? – не поняла Брайди.

Я просто оторопела. Эта молодая женщина, похоже, не имела никакого представления о простейших вещах – велосипедах, термометрах, младенцах в чреве матери. С другой стороны, она благодарила меня буквально за все – от бальзама для рук до чая с привкусом сажи. Интересно, как быстро она освоит все те навыки, которым я пыталась ее обучить?

– Не останавливайтесь! – распорядилась Делия Гарретт.

Я оставила Брайди продолжать покачивания таза, а сама пошла проведать остальных пациенток.

Пунцовая от высокой температуры, Айта Нунен беспокойно металась во сне. У меня руки опускались: я ничем не могла сбить жар.

– Миссис О’Рахилли, вы как себя чувствуете?

Молодая женщина шевельнулась и пожала плечами.

Схватки у нее по-прежнему продолжались с двадцатиминутными интервалами.

– Поспите, – предложила я, – если сможете заснуть.

– Вряд ли я смогу…

– Может быть, еще немного пройдетесь?

Мэри О’Рахилли повернулась лицом в подушку, чтобы заглушить кашель. Она вылезла из-под одеяла и снова принялась вышагивать между кроватями, как львица в тесной клетке.

Делия Гарретт издала протяжный стон.

– Могу я начать тужиться, черт побери?

Меня охватила паника.

– Вы чувствуете, что вам пришла пора?

– Я хочу поскорее с этим покончить, – отрезала она.

– Тогда прошу вас, подождите еще, пока не пришла врач.

Повисло напряженное молчание. И потом Делия Гарретт сообщила:

– По-моему, у меня воды отходят.

Я проверила. Трудно было отличить околоплодную жидкость от воды, что стекла на простыню с горячего компресса, но поверила ей на слово.

И тут в палату вошел моложавый мужчина в черном костюме и представился: доктор Маколифф.

У меня сердце упало. На вид ему было лет двадцать пять, не больше. Неопытный врач общей практики: такие с трудом могли отличить верхнюю часть женского тела от нижней.

Естественно, доктор захотел провести внутренний осмотр. Что ж, во всяком случае, не боялся подхватить инфекцию. Он попросил пару продезинфицированных резиновых перчаток. Я принесла бумажный пакет, достала оттуда перчатки и передала ему. Тщательно вымыв руки с мылом, доктор Маколифф натянул перчатки.

Я подняла ноги Делии Гарретт под прямым углом к спине, так чтобы ее ягодицы чуть выступали над краем кровати, давая врачу возможность произвести осмотр.

Когда он приступил к делу, она взвыла.

Хорошо, что не я сейчас ее осматривала: у меня до сих пор болел бок от ее удара пяткой.

– Так, мадам… – произнес доктор Маколифф.

(Очевидно, он понял по ее южнодублинскому говору, что к ней стоит обращаться именно так, а не простонародным «миссас»).

– …у вас все очень хорошо.

Вывод был довольно-таки неопределенный.

– Шейка полностью раскрыта, доктор? – уточнила я.

– Мне представляется, да.

Я скрипнула зубами. Ему представляется… А вдруг этот врач общей практики ошибается и края шейки матки мешают плоду выйти, так что если Делия Гарретт будет тужиться довольно сильно, края сомкнутся и блокируют проход…

– Отдыхайте, – сказал ей Маколифф, – а медсестра Пауэр о вас прекрасно позаботится.

Она язвительно кашлянула.

Врач стянул перчатки.

Я мотнула головой в сторону Брайди, давая ей понять, что перчатки надо бросить в ведро с прочими предметами для последующей стерилизации.

– Я могу что-то дать миссис Гарретт для облегчения болей, доктор Маколифф?

– Ну, на столь поздней стадии вряд ли стоит…

– Чтобы она успокоилась, – не унималась я. – Доктор Прендергаст обеспокоен ее высоким давлением.

Мои слова явно возымели эффект, потому что Прендергаст был старше его по должности.

– Тогда, думаю, ей стоит дать хлороформ, обычную дозу.

Мне нужно было бы попросить его осмотреть Мэри О’Рахилли, но мне что-то расхотелось. Некоторые особо нетерпеливые доктора привыкли считать природу чем-то вроде ленивой лошади и предпочитали подстегивать кнутом естественные процессы. Такие врачи терпеть не могли первородящих, с которыми никогда не знаешь, способны ли они родить без посторонней помощи. А уж если состояние роженицы усугублялось болезнью вроде нынешнего мерзкого гриппа, молодой врач-неспециалист вроде доктора Маколиффа при задержке родов мог запаниковать, попытаться раскрыть шейку матки вручную и прибегнуть к помощи щипцов. Но невзирая на то, как долго эта семнадцатилетняя бедняжка мучилась схватками, последнее, чего бы я хотела, это начать шуровать инструментами, которые скорее причинят ей боль, чем помогут родить.

И я снова привлекла его внимание к Делии Гарретт.

– Когда ей стоит начать тужиться?

– О, да когда захочет. Как только начнет выходить головка, вызовите меня принять роды, – распорядился доктор Маколифф, идя к двери.

Он что, уже уходит?

– Наверное, это произойдет довольно скоро, вы не могли бы остаться, доктор?

– Вы же знаете: у нас сейчас врачей в обрез! – бросил он через плечо.

За ним захлопнулась дверь, и в крошечной палате повисла тишина.

Ты – исполняющая обязанности старшей медсестры по отделению, напомнила я себе и выпрямила спину. Меня слегка пошатывало, ноги были как ватные. Утренний ломтик хлеба, запитый какао, давно забылся.

Моя помощница смотрела на меня. Я изобразила вымученную улыбку.

– Брайди, прости, я забыла отправить тебя пообедать.

– Уверяю вас, я в порядке!

Ладно, по крайней мере, мне разрешили дать Делии Гарретт успокоительное. Я подошла к шкафу с медикаментами, взяла ингалятор и накапала на ватный кончик загубника несколько капель хлороформа.

– Повернитесь на левый бок, миссис Гарретт, зажмите тампон губами и при необходимости вдыхайте.

Она вцепилась в темный загубник и принялась глубоко вдыхать. Я нащупала ее пульс: он не был таким учащенным, как прежде.

Боже, Маколифф не проверил пульс плода своим стетоскопом, и почему я ему не напомнила?! Может быть, если Делия Гарретт не будет сопротивляться, мне удастся измерить его с помощью деревянной трубы.

Но тут у нее началась новая схватка. Глядя, как исказилось ее лицо, я решила, что сейчас важнее помочь ей справиться с болью. Я сильно нажала ей на поясницу обоими кулаками. Как же долго длилась эта минута спазмов – даже для меня, хотя я просто наблюдала со стороны! Я поворачивала ее таз из стороны в сторону, словно это был тяжелый механизм. Ожидая, когда пройдет спазм, я вдруг поняла, что сама ни за что бы не смогла вытерпеть такую боль, хотя на нее было обречено большинство женщин во всем мире. Может быть, во мне было нечто уникальное, отчего я всегда стояла в стороне и наблюдала за их страданиями, точно каменный ангел?

Вернись в реальность, Джулия!

Делия Гарретт сообщила, что ее первые два ребенка из нее выпрыгнули. Так что лучше мне быть начеку и постараться не допустить разрывов, когда головка младенца начнет быстро опускаться. Тут было невозможно обеспечить роженице какую-никакую приватность, но я по крайней мере могла заранее приготовить все необходимое, в том числе и колыбельку для новорожденного.

– Брайди, сходи, пожалуйста, в родильное отделение и возьми там складную колыбель на колесиках, которая ставится в изножье кровати.

Она умчалась прочь.

– Сестра Джулия!

– Подышите еще хлороформом, – посоветовала я Делии Гарретт и поднесла загубник ингалятора к ее рту. – Вы – молодчина!

В следующую паузу между схватками я снова вымыла руки и разложила все, что могло мне понадобиться для принятия родов: перчатки в тазике с раствором двуйодной ртути, тампоны, ножницы, шприц с хлороформом и еще один – с морфином, иглодержатель и иглы, хирургические нитки…

Делия Гарретт издала новый звук – тихое рычание.

– Готовы тужиться снова?

Она яростно закивала.

Я забрала у нее ингалятор. Теперь надо было ждать, когда она подаст мне знак.

Тут мне пришло в голову, что в отличие от обычных больничных кроватей в родильном отделении наши походные койки не оборудованы перилами в изножье. А без них мне придется развернуть Делию Гарретт и положить так, чтобы ее голова оказалась с противоположной стороны.

– Вы можете развернуться головой к изножью кровати?

Глядя на меня безумными глазами, она прохрипела:

– И как это поможет?

Я поставила ее подушку вертикально у изголовья.

– Когда начнутся схватки, упритесь ногой в подушку и тужьтесь, хорошо?

Я отшвырнула в сторону простыни и одеяла. Потом свернула длинное ручное полотенце кольцом и набросила его на стойку железной койки.

– И посильнее тяните за это полотенце…

Делия Гарретт повиновалась, тяжело задышав.

Я задрала ее ночную рубашку и, согнув ей правую ногу в колене, уперла пятку себе в живот, чтобы получше видеть происходящее.

Я не заметила, как Брайди вкатила в палату колыбель на колесиках. Она была белая как полотно: собиралась упасть в обморок, переутомилась или просто волновалась?

Догадывалась ли она, придя сегодня утром в больницу, в какое именно отделение направит ее сестра Люк?

– Спасибо, Брайди. А теперь бегом за доктором Маколиффом.

Она опять пулей выбежала из палаты.

Этот медик еще рассердится, если ему придется стоять около роженицы и терпеливо ждать, схватки за схватками, когда наступит решающая фаза, но уж лучше смириться с его раздражением, чем с долгим отсутствием.

Очередные схватки заставили Делию Гарретт истошно завизжать.

– Лучше глухо стонать, – напомнила я ей, – стоны помогают процессу.

Встав на колени на краю кровати, я наклонилась над Делией Гарретт и прижала бедро к ее пояснице, чтобы у нее был упор в момент потуг. Она сильно обхватила полотенце руками, так что ее кисти казались затянутыми белыми жгутами. Когда она задержала дыхание и начала тужиться, наступила тишина, ничто не могло сравниться с этой тишиной. И я поймала себя на мысли, что ни за что не променяла бы свою работу ни на какую иную.

– Ррррр, – это был уже звериный рык.

– А теперь отдохните немного, переведите дыхание, – посоветовала я.

Я нащупала ее пульс и удостоверилась, что пульсовое давление не слишком высокое.

– Обед! – Но я не узнала прозвучавший за моей спиной голос. – Извините, что так поздно.

Я отдернула вниз ночную рубашку Делии Гарретт и, обернувшись к двери, увидела знакомую разносчицу с лиловым родимым пятном, которая держала три подноса с тарелками.

– Не сейчас! – рявкнула я.

– Я просто поставлю их тут… – начала та.

– Оставьте за дверью!

В палате не было ни единого свободного места – ни на притолоках шкафов, ни на рабочем столе, а если тарелки с обедом оставить на полу под дверью, на них обязательно кто-нибудь наступит.

Разносчица исчезла.

Подавив раздражение, я обратилась к Делии Гарретт. И увидела в ее глазах боль: близилась очередная волна.

– Прижмите подбородок к груди, – скомандовала я, – напрягите живот и тужьтесь. Упирайтесь ногой в подушку и тяните за полотенце.

Что мне сказала Айта Нунен, когда поступила сюда на прошлой неделе, будучи еще compos mentis?[14]14
  В здравом уме и твердой памяти (лат.).


[Закрыть] Поначалу она меня к себе не подпускала, потому что все прошлые разы, когда она рожала, роды у нее принимала соседка по прозвищу Бабуля. У Бабули, как она выразилась, была легкая рука. А у меня легкая рука?

Меня так и подмывало заметить, что зато я имею три диплома и девятилетний опыт работы в этой больнице. Но благополучный исход поединков с пациентками наполовину зависит от умения акушерки развеять их страхи, поэтому, глядя тогда в воспаленные глаза Айты Нунен, я поклялась ей, что у меня тоже очень легкая рука.

Я снова задрала вверх ночную рубашку Делии Гарретт, чтобы получить обзор получше, обхватила левой рукой ее правую ногу и высоко подняла. На сей раз она не проронила ни звука. Только лицо густо покраснело.

Между ляжками, в средоточии ее лиловатого зева виднелась темная кочка.

– Я вижу головку, миссис Гарретт!

Она всхлипнула, и головка исчезла.

– Не надо сейчас тужиться, – предупредила я, – просто дышите, коротко и легко. Как будто задуваете свечи.

Ее промежность набухла и покраснела. Если головка появится слишком рано, то мышцы таза при очередном сокращении могут так сильно на нее надавить, что череп младенца треснет. Я могла нажать на нее снизу, но это создало бы дополнительное давление на тонкую кожу. И я сделала то, чему меня научила сестра Финниган: приложила нижнюю часть правой ладони к анусу Делии Гарретт и подтолкнула невидимую головку вперед, а левой рукой, словно змеей, обвила ее бедро и приблизила ладонь к ее ягодицам, приготовившись ловить…

– Давайте!

Она стала тужиться, и так забилась в моих руках, что я испугалась, как бы она не сломала мне запястья.

Снова увидев макушку в нескольких дюймах от своего лица, я тремя пальцами левой ладони попыталась ухватить покрытый скользким пушком череп и потянуть его наружу.

Делия Гарретт издала отчаянный вопль, словно ее грызли волки. Она била пятками в перекладину кровати.

Я услышала позади топот. Но это была всего лишь Брайди. Увидев Делию Гарретт со свисающей с кровати головой, она так и ахнула.

Темная кочка опять скрылась из вида, всосанная лиловой трясиной. Я постаралась говорить ровным голосом:

– Где доктор Маколифф?

– Прошу прощения, у него медвежья болезнь. Они меня туда не пустили, но послали к нему человека передать вашу просьбу.

Я на секунду закрыла глаза. И заверила себя, что сама прекрасно смогу принять младенца. Легкая рука.

Я стала дожидаться новой паузы между схватками. Выставив вперед правую ладонь, согнув пальцы левой, я была готова в любую секунду схватить головку, скользкую, как омытый дождем голыш на склоне горы.

– И теперь изо всех сил, миссис Гарретт…

– Ааа! – На виске у нее вздулась голубая вена. Делия Гарретт была как ключ, застрявший в замке: раз лязгнул, два лязгнул – и вдруг повернулся…

Она закричала. Забилась и – выплеснула из себя мокрый кулек. Кровь струилась у меня между пальцев. Не только головка появилась, но и ребенок целиком выскочил на простыню.

– Великолепно! – воскликнула я.

Но губы у младенца были темно-вишневого цвета. На коже виднелись синяки, а сама кожа местами шелушилась, точно обожженная солнцем, хотя она еще никогда не видела света. Девочка. Крошечная мертвая девочка.

Я завернула ее в одеяльце для новорожденных. Слишком крупная голова для столь тщедушного тельца. На всякий случай – а вдруг ошиблась? – я похлопала ее по спине.

И подождала.

Мне очень не хотелось этого делать, но все же я еще раз шлепнула ребенка Делии Гарретт.

Потом погладила шелушащуюся кожу. Широкое личико, изящно очерченные веки.

Брайди глядела на безжизненное существо в моих руках.

– А почему он такой…

– Мертвая, – произнесла я беззвучно.

Ее лицо словно захлопнулось.

На средней кровати Мэри О’Рахилли привстала на локте, глядя на нас перепуганным взглядом. Она все поняла по выражению наших лиц и отвернулась, зайдясь в мучительном кашле.

– Дай миссис Гарретт ингалятор, Брайди.

Делия Гарретт сделала несколько свистящих вдохов. Мои губы молча задвигались: «Матерь Божья, прими это спящее дитя».

Потом я завернула младенца в пеленку и попросила Брайди принести мне таз. Положила туда спеленатое тельце.

– А теперь, пожалуйста, чистую пеленку.

Я накрыла таз пеленкой. Мои глаза подернулась влагой. Я вытерла их пальцами.

В тесной комнатушке стало нестерпимо тихо. Делия Гарретт, обмякнув, обессилев от схваток, лежала с закрытыми глазами. Я прощупала ей пульс. Не учащенный. Ну, хоть это хорошо.

Она шевельнулась.

– Девочка?

Я собрала волю в кулак.

– Боюсь, мне придется вам сообщить, миссис Гарретт, что она родилась… спящей.

Мать, похоже, не поняла меня.

Тогда я четко произнесла:

– Мертворожденный младенец. Я очень сочувствую вашей утрате.

Делия Гарретт закашлялась так, словно поперхнулась камешком, и зарыдала.

Брайди гладила ее по плечу, по влажным волосам и шептала:

– Шшш… шшш…

Ее поведение нарушало регламент больницы, но она проявила такую инстинктивную нежность, что я ни слова не сказала.

Я перевязала хирургической ниткой торчавшую на два дюйма из животика младенца ярко-голубую пуповину, словно это был живой ребенок. Другой ниткой перевязала вспухшие половые губы Делии Гарретт. И наконец, отмерив от живота младенца полдюйма, отрезала скользкую упругую пуповину.

После чего взяла в руки таз.

– Миссис Гарретт, – прошептала Брайди, – не хотите взглянуть на вашу дочь?

Я замерла. Меня учили уносить мертвого ребенка как можно скорее и затем убеждать мать побыстрее забыть о ее утрате.

Делия Гарретт зажмурилась и помотала головой. По ее щекам текли слезы. Я унесла накрытый пеленкой таз и поставила его на рабочий стол.

– Брайди, помоги ей, пожалуйста, занять правильное положение в кровати.

В палате стояла гробовая тишина. Я осмотрела других пациенток. Мэри О’Рахилли на соседней койке лежала неподвижно, как статуя, но, судя по тому, как она обхватила себя руками, у нее начались схватки.

– Миссис О’Рахилли, вы в порядке?

Не глядя на меня, она кивнула, словно была смущена тем, что оказалась свидетельницей трагедии другой роженицы. Но ведь в родильном отделении это обычное дело: роженицы всегда лежат, теснясь друг к другу, как монпансье в жестянке, и радость здесь всегда соседствует с печалью…

На кровати у стены Айта Нунен, похоже, все еще спала.

– Миссис Гарретт, мы ждем, когда выйдет послед, поэтому лежите на спине.

Глядя на выражение лица Брайди, я поняла, что она никогда о таком не слышала.

Я вполголоса пояснила:

– Это крупный орган на конце пуповины, благодаря которому ребенок оставался живым.

(Пока жизнь его не покинула.)

Торчавшая из чрева Делии Гарретт пуповина напоминала водоросль, выброшенную прибоем на морской берег. Я слегка прижала ее, наложив стерильную салфетку на разорванную промежность.

Брайди продолжала что-то мурлыкать и гладить безутешную мать, словно та была раненой собакой.

Если верить моим часам, прошло минут пятнадцать. И все эти пятнадцать минут белая салфетка становилась все краснее, а Делия Гарретт, не переставая, плакала. Пятнадцать минут я нажимала на ее живот, чтобы матка сократилась и извергла теперь уже бесполезную плоть. Никто в нашей тесной палате не произнес ни слова. Плацента не выходила из чрева, и матка не сокращалась, не отвердевала и вообще никоим образом не становилась более подвижной. А кровотечение у Делии Гарретт лишь усиливалось.

Но после рождения мертвого младенца нам было предписано ждать еще час. Даже два, если роженице давали хлороформ, который мог замедлить отделение плаценты.

– А вы не можете выдернуть этот канатик? – прошептала Брайди.