Текст книги "Среди тысячи слов"

Я вздохнул.

– Марти.

– Рабочем свидании.

Глава пятнадцатая
Уиллоу

Утром в субботу я написала сообщение Энджи.

Помоги!

Пираты удерживают тебя в плену ради выкупа? – написала она в ответ. – Потому что вообще-то я долго сплю по субботам, Холлоуэй.

Мне нужно провести день с Айзеком.

На экране зажегся номер Энджи. Я нажала на зеленую кнопку и ответила.

– Да, я серьезно.

– Почему? Когда? Как такое случилось? – в ее голосе в равной степени звучали сонливость и гнев. – Подожди. Это, – пауза для драматичного эффекта, – свидание?

– Совсем нет, – ответила я, и мой твердый голос не соответствовал внутренней дрожи. – Мартин Форд попросил нас провести время вместе и узнать друг друга получше. Чтобы мы не были такими неуклюжими на сцене.

– Правдоподобная история, – заметила Энджи. – Ладно, что там с сигналом бедствия?

– Мне нужно подъехать в город на встречу с Айзеком.

– А разве у Айзека нет машины? У него есть старый синий пикап, если не ошибаюсь. Подожди, – ее голос затих. – Тебе же не стыдно показаться в его пикапе, да?

– Ради бога, я не такая поверхностная стерва.

– Знаю, но нам, плебеям, нужно держаться вместе против буржуазии.

– Ты смотрела «Марию-Антуанетту» слишком много раз.

– Совсем нет. София Коппола – богиня, – она зевнула. – О чем мы говорили, напомни?

– Мое выдуманное предубеждение против пикапа Айзека, – ответила я. – Реальная проблема – мой папа. Он не дает мне видеться с Айзеком вне репетиций. Если скажу ему, что мы собираемся тусить весь день, потому что так сказал режиссер, он ни за что не поверит. Он заставит меня уйти из пьесы.

– Хмм, настоящая дилемма. Ну ладно, Золушка. Когда ты хочешь, чтобы я заехала?

– Я встречаюсь с Айзеком в час дня.

– Твоя карета прибудет без четверти час, но знай, что мне нужно весь оставшийся день разбираться с этим тупым ежегодным альбомом. Я не смогу подвезти твою задницу домой, когда несвидание с Айзеком Пирсом закончится.

– Я что-нибудь придумаю, Энджи.

Я села на подоконник в комнате и бросила взгляд на район. Снова появилась зелень. Снег исчез, а солнце сияло, золотое и яркое в чистом небе, чего я никогда не видела в Манхэттене. Оно отбрасывало длинные полосы на пол из твердой древесины и все еще лежащие там одеяла.

Вчера я спала беспокойно, но никаких кошмаров не снилось. Вместо этого, когда бы я ни просыпалась, мысли были наполнены репетициями.

И Айзеком.

Он был холоден и груб со мной на репетициях. Нет, поправка – Гамлет был груб с Офелией. Но сцена того требовала, и мне пришлось выдержать. Я на это подписалась. Я могла бы быть профессионалом и не принимать это на свой счет. Между нами ничего не было – он просто играл. И, кроме того, чем реалистичнее он это делал, тем лучше будет спектакль.

«Сначала была любовь».

Я положила сценарий на колени и записала эти слова над третьим актом, прямо как актриса, делающая пометки после слов постановщика, и все. Черные крестики ползли вдоль бокового поля, словно собирались наводнить страницу и захватить эти беззащитные слова, плавающие наверху.

Я нарисовала защитный пузырь вокруг «Сначала была любовь» с торчащими стрелами, от которых крестики держались подальше… потом захлопнула сценарий.

«Ты будешь такой же безумной, как Офелия, к тому времени, как все кончится».

Энджи просигналила с подъездной дорожки без четверти час. Я проскочила мимо родителей в гостиной. Они спорили о каком-то рабочем мероприятии в Индианаполисе. Папа хотел, чтобы мама поехала туда с ним.

– Куда ты? – спросил папа.

– Погулять с Энджи, – я схватила белую куртку с крючка в прихожей. Когда я вышла, папа всматривался через кухонное окно на подъездную дорожку.

«Нет, папа, это не Айзек». Вслух я произнесла:

– Вернусь к ужину.

Папа кивнул.

– Рад видеть, что ты заводишь здесь друзей.

Я пробежала по подъездной дорожке и запрыгнула в машину Энджи. Ее непокорные кудряшки удерживал цветной обруч. На черной толстовке было написано: «Я перестану носить черный, когда придумают цвет темнее».

– Разве ты не выглядишь красиво и свежо для несвидания с мистером Пирсом? – сказала она, оглядев мои светлые джинсы и розовый кашемировый свитер. Она наклонилась ближе. – Приятный парфюм. И у тебя на губах блеск?

– Заткнись. Губы потрескались.

Она широко улыбнулась.

– Его тоже, возможно. Наверное, тебе стоит поделиться.

– Перестань, – я закатила глаза, но снова ощутила это глупое волнение в животе. Я включила музыку, чтобы не пришлось это обсуждать.

Энджи оставила меня перед ОТХ без пары минут час.

– Большое спасибо, Энджи, – сказала я, выпрыгивая из машины. – Я очень ценю твою помощь.

– И последнее, – сказала она.

– Что такое?

– Поцелуй его.

По мне пробежал разряд.

– Что?

– С языком.

– Черт возьми, зачем?

– Офелия и Гамлет были любовниками, ведь так? Так что для исследования или чтобы вжиться в роль, называй как хочешь.

Я закатила глаза.

– Я не нравлюсь Айзеку. И, судя по его паршивому настроению на последней репетиции, нянчиться с актером-новичком весь день – последнее, что ему хочется делать.

Энджи пожала плечами:

– Увидим. Мне нужен подробный отчет. Сегодня вечером. Не в понедельник утром, или я умру от любопытства.

– Пока, Энджи, – сказала я.

– С языком, – добавила она, как раз когда я закрыла дверь.

Я повернулась и чуть не споткнулась о свои собственные ноги. Прямо перед Айзеком, прислонившимся к кирпичной стене рядом с театральной кассой, он курил. Сердце врезалось в грудь, а потом упало к моим коленям.

«Если бог существует, то пусть Айзек не слышал этих слов».

– Привет, – сказала я, медленно направляясь к нему, словно укротитель львов к большой кошке.

«Пантере».

На нем были его обычные джинсы, ботинки и черная кожаная куртка поверх белой кофты. Темные волосы мокрые после душа, а серо-зеленые глаза наблюдали за мной со скучающей рассеянностью.

– Привет, – сказал он. Больше ничего.

– Я принесла свой сценарий, – заметила я. – Если ты захочешь пробежаться по тексту или типа того.

Он выдохнул облако дыма, кинул сигарету и раздавил каблуком.

– Как хочешь. Мы решили, что хотим: кофе или еду?

– Кофе было бы неплохо.

– Ладно.

Мы молча прошли полтора квартала к кофейне «Дэйзи». Айзек придержал для меня дверь.

– Спасибо, – сказала я.

Ответа не последовало.

«Ему это не нравится. Поняла. Сообщение получено».

Кафе «Дейзи» – милое небольшое местечко с теплым деревянным полом и столами, половина из которых была занята людьми. Люди болтали о чем-то над дымящимися кружками, печатали на ноутбуках или читали книги. Из музыкального центра доносился голос Нины Симон.

– Что ты хочешь? – спросил Айзек.

– Я могу сама заказать, – ответила я и потянулась к кошельку. Айзек обдал меня грозовым взглядом, и я ответила ему тем же. – Слушай, очевидно же, что ты не хочешь тут находиться. Нет смысла еще и заставлять тебя платить за это.

Он открыл рот и снова закрыл его. Отвернулся, окидывая взглядом кафе. Когда Айзек заговорил, его голос показался мягче.

– Вон там есть столик, – сказал он, показывая на двухместный столик в углу рядом с маленькой полкой «Бесплатные книги». – Скажи мне, что хочешь пить, и займи его.

– Средний латте, – сказала я. – Пожалуйста.

Он кивнул, и я пошла к столу. Он вернулся через несколько минут с латте для меня и чем-то похожим на черный кофе для себя. И тот и другой был в кружках, а не стаканчики навынос.

Он хотел сесть, но потом остановился.

– Тебе нужен сахар?

– Два пакетика, пожалуйста.

Женские взгляды последовали за Айзеком, когда он направился к маленькому столику со сливками и палочками для размешивания. На моих губах появилась легкая улыбка. Свидание или нет, но было приятно, когда сексуальный парень сидел напротив меня.

«Не свидание, – подумала я. – Мы просто сидим тут».

– Что смешного? – спросил Айзек, усаживаясь на свое место.

– Ничего, – ответила я, забирая сахар. – Спасибо.

Он пил кофе маленькими глотками, и тишина растянулась, пока не стала тревожить меня.

– Ты пьешь кофе без ничего? – спросила я, с трудом пытаясь начать разговор. – У меня бы не получилось. Слишком крепкий, – я закатила глаза. – Наверное, именно об этом и думал мистер Форд, когда отсылал нас сюда. «Гамлет, пойди узнай, какой кофе любит Офелия».

Губы Айзека дернулись, потом он, наконец, улыбнулся, и острое напряжение между нами слегка рассеялось.

– Зови его Мартин или Марти, – сказал он. – Он не отзывается на «мистер Форд».

– Теперь буду знать, – ответила я. – Ты уже давно играешь в его спектаклях, да?

– Уже пять лет.

– У тебя есть любимая пьеса?

Он направил на меня немигающий неподвижный взгляд.

– Эдип. Пока что.

– Забавно. Только эту пьесу я и видела. – Я прочистила горло и убрала локон за ухо. – Так что, ты и вправду выучишь текст наизусть через три недели? Ты участвуешь в половине сцен пьесы.

– Текста много, – согласился он. – Но мне помогают.

– Да? – впервые он что-то упомянул о себе.

– Ага. Соседский парень помогает мне заучивать текст.

– Повезло.

– Ага, – ответил Айзек. – Мне очень повезло. – Он сделал еле заметный нажим на последнее слово, окрасив его горечью, но не настолько сильно, чтобы это вызвало вопросы.

Разговор снова потух. После нескольких мучительных мгновений я потянулась за сумкой.

– Я принесла сценарий. Не знаю точно, что мистер Форд… то есть, Марти, имел в виду, но мы можем сейчас порепетировать текст, если хочешь. Не хочу, чтобы ты зря потратил день.

Айзек скрестил руки на груди и откинулся назад на стуле.

– Почему ты все время извиняешься?

Я ощетинилась.

– Я не извиняюсь.

– Извиняешься.

– Ну, не то чтобы ты был очень рад находиться здесь, поэтому…

– Я рад, – ответил он. – То есть я же здесь. Теперь мы можем порепетировать текст или что ты хочешь. Но перестань волноваться, тратишь ты мое время или нет. Нет.

Я сложила руки на груди и нагнулась через стол, глядя на него.

– Знаешь, было бы чертовски легче не думать, что ты здесь против своей воли, если бы ты не вел себя так, словно ты здесь против своей воли.

Он поджал губы.

– Я не любитель поболтать.

– Я это заметила, – ответила я. – Но мне нужно это задание, или как там его, чтобы поработать. Ты уже отлично умеешь играть, но я безумно боюсь. Мне пригодилась бы любая помощь.

Передние ножки его стула ударились о пол.

– Нет.

Я моргнула.

– Что?

– Тебе не нужна помощь. Я видел твое прослушивание. А бояться – неплохо.

– Почему?

– Потому что это значит, что тебе не все равно.

Я повернула кружку.

– Страх не похож на беспокойство. Скорее на опасность.

– Так и есть, – ответил Айзек. – Опасно показывать себя на сцене. Вырывать сердце и кидать зрителям. Что, если им не понравится то, что ты хочешь сказать? Что, если они не поймут? Или хуже, что, если им все равно? Смысл всей твоей жизни связан с искусством. Так что да, это чертовски опасно. И страшно.

Я взглянула на него поверх кружки, впитывая маленькие зерна знаний, так отчаянно необходимые мне.

– Ты не кажешься испуганным. Ты все время кажешься безумно уверенным в себе.

Он слегка улыбнулся.

– Это игра.

– Ты и раньше так говорил. На моем прослушивании.

– Я помню, – ответил он, вот только в этот раз короткий ответ не казался способом оборвать разговор, а скорее начать его.

– Ты также говорил, что я получу роль Офелии, – заметила я. – И ты оказался прав, потому что я приняла твой совет. Я рассказала историю.

Он кивнул.

– Только так и нужно делать.

Я снова вернулась к своему кофе, решив, что он чертовски прав. Пробежав пальцем по краю ручки кофейной кружки, я спросила:

– Так, раз мы здесь, могу я спросить… Это помогает?

– Что помогает?

– Игра. То есть для чего ты это делаешь? Испытать облегчение?

Он кивнул.

– Да. На некоторое время. Но всегда есть нечто большее. Так сказать, больше историй, которые нужно рассказать.

– Какова твоя история? – Как только слова сорвались с моих губ, я захотела забрать их обратно. Они слишком резко проникали в личное пространство.

А я не могла ответить тем же.

– Ну, – сказал он.

Я махнула руками.

– Нет, забудь, – я схватила кофе и сделала большой глоток, чтобы чем-то занять рот.

Он пожал плечами.

– Мы типа ради этого здесь, да? – Он поджал губы, а потом расслабился, словно не мог решить, дать ли волю словам. Длинные пальцы барабанили по палочке для размешивания кофе, а взгляд был направлен куда-то вдаль.

Возможно, он был похож на меня. Возможно, несмотря на всю браваду, отстраненность и безразличие, Айзек Пирс лишь хотел чего-то нормального. Посидеть за кофе и просто поговорить.

– Мама умерла, когда мне было восемь, – сказал он. – У нее случился удар. Она была слишком молода для удара, но… Произошла закупорка сосуда, о котором никто не знал. Она умерла мгновенно.

Под кожей медленно закопошился ужас.

«Он видел ее смерть? Пожалуйста, скажите, что не видел».

– Я был в школе, – продолжил он, словно читая мои мысли. – Когда я пошел в школу, у меня была мама, когда вернулся – уже нет.

– Мне так жаль.

Он улыбнулся, твердо и быстро. Он все крутил и крутил пальцами мою палочку для размешивания.

– Звучит драматично, но потерять маму так быстро – все равно что выбить воздух из легких на целый год. Сосем не понять, что произошло. Она не болела. В одно мгновение она была жива, совершенно здорова, а в следующее – ее уже нет. Это было так ужасно бессмысленно, – он пожал плечами, такое просто горькое принятие чего-то ужасного. – Поэтому я перестал разговаривать. Не видел в этом смысла.

– На целых полгода? – спросила я.

Он взглянул на меня, и его лицо посуровело.

– Ты слышала об этом, да?

Я откинулась назад.

– Ну… да. В школе.

Он махнул рукой.

– Все нормально. Обо мне ходят какие-то странные слухи. Папе нехорошо. Наверное, об этом ты тоже слышала.

Он заслужил честного ответа, поэтому я кивнула.

– Он тоже плохо воспринял смерть мамы. Она довела его до пьянства. С тех пор разговоры с ним мало что приносили мне, кроме побоев.

Я тяжело сглотнула, и Айзек заметил это.

– Прости. Не знаю, зачем рассказываю тебе обо всем этом дерьме. Это не имеет значения.

– Нет, имеет, – ответила я. – Конечно же, имеет.

Он не ответил, но я заметила, что мои слова он услышал и воспринял.

– А потом ты нашел себя в актерском мастерстве, – заметила я, и это не был вопрос. – Я слышала, что оно помогло тебе снова обрести голос. – Стыд обжигал кожу, потому что я поглощала слухи и сплетни, словно на другой стороне настоящих людей не было.

– В четвертом классе, – сказал Айзек. – Когда я вернулся в школу, только мисс Грант из всех учителей не стала требовать от меня слов. Однажды она положила перед мной чужие слова и сказала: «Этому персонажу нужен голос. Если можешь одолжить ему свой, было бы здорово». Словно я делал ей одолжение, – он взглянул на меня. – Так я и поступил. Говорил не я. Слова были не моими. И поэтому у меня получилось.

– С тех пор ты и играл в театре?

– Ага.

– И тебе это помогло.

Он кивнул.

– Вот что забавно в искусстве. Если оно действительно хорошее, ты видишь в нем себя. Иногда совсем чуть-чуть. Иногда очень ярко.

– Ты видишь себя в Гамлете? – я слегка улыбнулась. – Кажется, Мартин хотел бы, чтобы именно такие вопросы мы задавали друг другу.

Он не улыбнулся в ответ.

– Ага, вижу. Гамлету не нравится, что мать так быстро вышла замуж за Клавдия после смерти его отца. В глазах Гамлета Клавдий – король-самозванец, сидящий на троне, не принадлежащем ему. Я потерял отца, когда умерла мама. Самозванец сидит сейчас в нашем дерьмовом трейлере. Он, пьяный и неузнаваемый, льет яд себе в горло.

Теперь мне пришлось прикусить щеку. Энджи сказала мне, что, участвуя в пьесе, я смогу насладиться невероятным талантом Айзека с первого ряда. Сидя напротив Айзека за этим маленьким столом, я поняла, что он также необычайно умен. В его собственных словах жила поэзия, хотя вряд ли он это замечал. Его тихие наблюдения над своей жизнью казались в тысячи раз мощнее и искреннее всего того, что он исполнял на сцене на моих глазах.

Он поднял взгляд, встретился с моим и медленно вернулся в это кафе в это время. И заметил мой потрясенный взгляд.

– Черт, – произнес он. – Скорее всего, ты не хотела все это выслушивать…

– Не извиняйся, – прошептала я.

Его глаза слегка расширились, и я утонула в их серо-зеленых глубинах. Штормовой океан, глубиной во многие километры. Ледяной и неспокойный на поверхности. Теплый и спокойный под ней.

Мы смотрели друг на друга. И за это короткое время молчания что-то изменилось между нами. Появилось некое соглашение или понимание. Он поделился собой, но ничего не попросил взамен. Я могла находиться между рассказчиком и слушателем. Я не попалась в ловушку и не тонула под его весом.

Я могла бы стать рассказчиком…

Вот только я не могла. Мою собственную историю нужно было держать взаперти, за зубами. Несправедливо, но как я могла рассказать своему партнеру по пьесе то, что не смогла рассказать родителям или лучшим друзьям? Как могла рисковать устроить срыв в этой маленькой милой кафешке?

Нет, время рассказывать правду уже давно прошло. То, что произошло со мной, можно было изобразить только с помощью слов и действий персонажа, созданного более четырехсот лет назад. Самый безопасный способ рассказать мою историю – разрезать, дистиллировать и исказить ее через призму безумия Офелии.

– Я все еще пытаюсь найти связь с Офелией, – сказала я, не глядя на него. – Я раньше такого не делала. Я имею в виду, так глубоко не изучала персонажа.

– Нет, делала, – сказал Айзек. – Твое прослушивание.

– Оно длилось три минуты. Одно мгновение. «Гамлет» намного дольше, – я изогнула бровь, глядя на него. – Я точно помню, что ты то же самое говорил мне на прослушивании, – я постучала пальцем по подбородку. – Как ты сказал? Ах да. Ты вежливо попросил не портить для тебя пьесу.

Легкий призрак улыбки появился на его губах.

– Это моя стандартная просьба, – сказал он. Айзек скрестил руки на столе и облокотился на них. – Начинай с основ. Что общего у тебя и твоего персонажа?

– Не знаю, – я откинулась на стуле, размышляя. – Могла бы сказать, что у меня властный придурок отец, как Полоний.

Айзек задумчиво кивнул.

– Это его идея переехать сюда в середине последнего года школы?

– Ага. Ну, не совсем. Его босс перевел его. Хотя мой отец вице-президент, он подчинился, не задавая вопросов. Мама любит Манхэттен, но даже этого не хватило, чтобы удержать нас там.

– Ты скучаешь по Нью-Йорку?

– Не очень, – я тяжело сглотнула. Разговор чересчур близко подошел к месту, отмеченному иксом. – Оказывается, мне здесь нравится, – заметила я. – В Хармони есть какое-то уединение, и, думаю, именно это мне сейчас и нужно.

– Почему? – спросил Айзек. Его голос стал мягче, чем когда-либо раньше.

«Я не могу рассказать тебе, Айзек, – подумала я. – Никогда».

Я пожала плечами, словно это движение могло сбросить мою ношу.

– В Манхэттене безумный ритм, и, думаю, я устала от него. Здесь все движется медленнее. Может, поэтому тебе не нравится этот город?

Попала мячиком в цель. Отлично. Вот только Айзек не ответил. Он только долго смотрел на меня. И я поняла. Я поняла, что он видел прямо сквозь мои жалкие переходы и неловкие смены темы. Он знал, что я не рассказывала историю. И все же я чувствовала, что он уважает мой отказ рассказывать. Такое уважение к молчанию может выказывать только тот, кто не говорил целый год.

– Ага, я собираюсь покинуть Хармони, – наконец сказал Айзек. – Мартин устроил так, что агенты по поиску талантов приедут на премьеру «Гамлета».

Я резко опустила чашку кофе.

– Правда? О боже. Айзек, это здорово.

– Он пожал плечами.

– Посмотрим. Я все думаю, что это словно гарантированный билет во внешний мир, но…

– Так и будет, – ответила я. – Они будут бороться за тебя.

– Возможно.

– Не возможно. Борьба будет жестокой.

Он улыбнулся краешком губ. Мне еще только предстояло увидеть широкую улыбку или услышать искренний смех этого парня. Интересно, произойдет ли это до того, как он уедет из Хармони?

«Он уезжает из Хармони», – подумала я, словно пробуя эту мысль на вкус. Мне не понравилось, как это звучит.

– Театр уже будет другим, – заметила я, убирая прядь за ухо. – Мартин будет скучать по тебе.

– С ним все будет в порядке.

– Ты не будешь скучать по этому месту? Хоть чуть-чуть?

Айзек уверенно встретился со мной взглядом.

– Нет, – ответил он и уставился на что-то за моим плечом. Я повернулась посмотреть туда.

Снаружи две куколки и их парни проходили мимо окна. Они замедлили шаг, увидев нас, захихикали и двинулась дальше.

– Здорово, – пробормотала я. – Поползут слухи.

Лицо Айзека потемнело.

– Не о тебе, – сказала я. – Обо мне. Джессика Ройс и компания считают, что я прошла прослушивание по пьесе, только чтобы повсюду ходить за тобой.

Брови Айзека поднялись в удивлении.

– О?

– Это полный бред, – ответила я. – Я никогда не делаю того, чего не хочу.

«Больше нет».

Я выпрямилась и выпила остатки холодного латте.

– В любом случае, мне наплевать, что они там считают. Хочешь уйти?

Айзек нахмурился.

– И пойти куда?

– Не знаю. Давай уйдем и прогуляемся. Я не рассмотрела Хармони под снегом. Можешь показать мне особенные места.

– В Хармони нет особенных мест.

– Такое невозможно. В каждом городе есть что-то особенное.

Айзек кивнул.

– Да, думаю, что так, – ответил он. – Знаю я одно местечко.