Текст книги "Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг."

Не должна остаться без внимания и еще одна группа корсаров, пусть даже весьма немногочисленная. В сущности, пираты особо не обращали внимания на то, как евреи пополняют их ряды, хотя мюхтэди из иудеев, несомненно, придерживались маликитского, а не ханафитского мазхаба[132]132
  Мазхаб (араб.) – богословско-правовая школа в исламе. Ханафитский – самый распространенный из четырех главных мазхабов суннизма (основной ветви ислама наряду с шиизмом). Название происходит от имени основателя – Абу Ханифы.


[Закрыть][133]133
  Albert Devoulx, Le Raïs Hamidou: Notice biographique sur le plus célèbre corsaire algérien du XIIIe siècle de l’hégire (Alger: Adolphe Jourdan, 1859), 21.


[Закрыть].

Тем не менее большинство из них отрекалось от прежней веры. Чифут Синан-реис – самый знаменитый из отступников. Лопес де Гомара – севильский историк, известный автор книги La Historia General de las Indias (исп. «Всеобщая история Индий») – утверждает, что «Чифутом» (османотур., перс. «еврей») Синан-реис стал не оттого, что был иудеем. Беспощадного корсара когда-то нарекли так потому, что он испугался христиан и убежал от них. Наряду с этим редактор, впервые готовивший произведение Гомары к печати в 1853 году, предлагает иную версию событий, взятую из других источников эпохи: согласно ей, Синан-реис взял себе прозвище «Чифут», так как увлекался астрологией[134]134
  Francisco López de Gomára, Crónica de los Barbarrojas, Memorial histórico español: Colección de documentos, opúsculos y antigüedades que publica la real Academia de la Historia (Madrid: la Real Academia de la Historia, 1853), VI. cilt, s. 388–389, dn. 1.


[Закрыть]. Но что касается современных историков, то им эта версия либо не нравится, либо же они просто не обращают на нее внимания. Гульельмотти, корифей среди знатоков истории Средиземного моря, признал Синана иудеем[135]135
  P. Alberto Guglielmotti, La guerra dei pirati e la marina pontifcia dal 1500 al 1560 (Firenze: Successori Le Monnier, 1876), II. cilt, 123–124.


[Закрыть], и Сальваторе Боно, предводитель исследователей корсарства, не замедлил последовать за ним[136]136
  Salvatore Bono, Schiavi musulmani nell’Italia moderna: galeotti vu’ cumprà, domestici (Napoli: Edizioni Scientifche Italiane, 1999), 296–297.


[Закрыть].

Но даже если мы и признаем, что Синан-реис не был евреем, источники дают нам другие примеры. Возвратившись к таблице 1, мы вдруг обнаружим некоего ренегата из иудеев по имени Кади Мехмед (вариант имени Мухаммед). И даже еще позже, в 1788 году, вторым капуданом алжирского флота был еврей-мюхтэди по имени Хаджи Мухаммед эль-Ислами[137]137
  Albert Devoulx, Le registre des prises maritimes: traduction d’un document authentique et inédit concernant le partage des captures amenées par les corsaires algériens (Alger: Alphonse Jourdan, 1872), 22–23, 24, 27, 28, 33, 36, 45, 46, 52, 54, 55, 56; a.g.y., Le Raïs Hamidou, 22; Du Paradis, Alger au XVIIIe siècle, 47.


[Закрыть]. Несомненно, оба Мухаммеда были из мюхтэди. Но обратился ли в ислам корсар с иудейским прозвищем (le Juif), чье имя упоминается среди тех, кто в 1676 году приплыл в Алжир с пустыми руками?[138]138
  G. H.-Bousquet and G. W. Bousquet-Mirandolle, «Tomas Hees, Journal d’un voyage à Alger (1675–1676)», Revue Africaine 101 (1957), 127.


[Закрыть] Нам известен лишь один случай, когда иудей, выходец из Средиземноморья, не изменил своей вере. Как гласит приказ, отправленный в 1572 году из Стамбула бею Ментеше[139]139
  Ментеше – анатолийский бейлик со столицей в Милясе, на юго-западе Анатолии. – Прим. пер.


[Закрыть] Газанферу, назначенному охранять Родос, двадцать четыре христианина, добровольно ушедших гребцами к врагу (враг их не принял), были пойманы и сосланы к иудею Симону на кальетэ. Корабль Симон построил именно тогда, на острове, на собственные деньги[140]140
  BOA, MD XIX, no. 159, 344 (19 сафара 980/30 июня 1572).


[Закрыть]. Стало быть, наш иудей не занимался торговлей: гребцов ему на кальетэ предоставило государство, и Стамбул был заинтересован в этом деле. Кроме того, постройка кальетэ вместо мавны или галеры свидетельствует, что Симон был корсаром. Хотя снова напомним: эти два приказа, прописанные в отдельных параграфах, не указывают на связь Симона с Западным Средиземноморьем. Из этого можно сделать еще один вывод. Датировка стамбульского распоряжения напоминает, что оно выдано через год после того, как османы потеряли почти все свои военные корабли в морском сражении при Лепанто (в османских источниках – «Бой разбитого флота»). Но теперь мы понимаем и то, что оказавшийся в затруднении Стамбул без колебаний проявлял прагматичную терпимость, как и гази, уверенно пополнявшие свои ряды христианами в начале ХVII столетия.

Не следует удивляться и тому, что иудеи предстают перед нашим взором как кораблестроители[141]141
  Du Paradis, Alger au XVIIIe siècle, 40; H. D. de Grammont, Correspondance des consuls d’Alger (1690–1742) (Alger: Adolphe Jourdan, 1890), 137.


[Закрыть]. Прежде всего они шли на военную службу, пусть даже и обратились в ислам. Это еще раз свидетельствует, насколько исключительным было пограничье Северной Африки. И это характерно не только для корсаров; среди каидов (беев, командиров) Алжира наряду с турками, мюхтэди и мудехарами тоже встречаются евреи[142]142
  Haedo, Topografía, I. cilt, 58.


[Закрыть]. По крайней мере до 1580 года им удавалось даже вступать в оджак янычаров[143]143
  Pierre Boyer, «Le problème Kouloughli dans la régence d’Alger», Revue de l’Occident musulman et de la Méditerranée 8 (1970), 81.


[Закрыть]. В 1492 году евреев выгнали из Испании, в 1497 – из Португалии; если вспомнить, что испанская инквизиция не оставила в покое даже крещеных иудеев, еще труднее не одобрить алжирского гостеприимства.

Наше уникальное пограничье разрушает всю монотонную риторику о священной войне за веру, которую сильные государства и их безразличные элиты преподносят нам в выверенных литературных формах и в понятиях, неотделимых от политики. Безусловно, люди на границе выживали благодаря своим способностям, а не положению в обществе. Хаос средиземноморского Дикого Запада рушит исторические стереотипы. Среди воинствующих корсаров встречаются не только ренегаты с иудеями, но и кафиры, которые упорно держатся христианской веры. Примеры можно найти еще в начале ХVII в., когда на парусниках требовались искусные моряки с Севера. Скажем, один из них – голландец Клэс Герритсзон Компен, поселившийся в Африке после того, как достиг успеха, умело балансируя между героизмом и предательством, корсарством и морским грабежом[144]144
  Lunsford, Piracy and Privateering, 2.


[Закрыть]. Однако наиболее известная тройка из упомянутых пиратов-христиан – голландцы Симон Дансекер и Ян Янсон, а также англичанин Джон Уорд. Здесь уместно рассказать о них немного подробнее. Дансекер, уроженец Флисинга, в 1604 году, сразу же после заключения мира между Испанией и Англией, осел на юге Франции в порту Марселя, где женился и обзавелся семьей[145]145
  Некоторые историки утверждают, что корсар женился на дочери марсельского губернатора, но я все же в этом сомневаюсь. Крайне маловероятно, чтобы прибывший из Голландии пират сумел заключить брак с дочерью аристократа.


[Закрыть]. Но дух его не знал покоя, и в 1606 году Дансекер похитил из порта корабль, чтобы, выйдя в море, охотиться на христианские суда. Когда же он на одном из захваченных кораблей скрылся в портах Северной Африки, там никто даже не поинтересовался, откуда он прибыл. В ответ на такое великодушие гази Дансекер научил их управлять парусными судами. Похоже, корсарство голландца, которым он промышлял в Тунисе с Алжиром, было весьма прибыльным. Как рассказывал небезразличный к сплетням английский путешественник Томас Батлер, Дансекер в общей сложности захватил двадцать девять английских, французских и фламандских кораблей[146]146
  Tinniswood, Pirates of Barbary, 52.


[Закрыть]. Он прославился как сумасшедший капитан[147]147
  H. D. de Grammont, «Relations entre la France et la régence d’Alger au XVIIe siècle. Première partie: Les deux canons de Simon Dansa (1616–1628)», Revue africaine 23 (1879), 9.


[Закрыть], или же capitaine diable (фр. «чертов капитан»)[148]148
  Dan, Histoire de Barbarie, 274.


[Закрыть]. По описанию Пьера Дана, шальной корсар всего за несколько лет захватил сорок судов. Причем, вопреки некоторым утверждениям[149]149
  E. Pellissier et Rémusat (yay. haz. ve çev.), Histoire de l’Afrique de Moh’ammedben-abi-el-Raïni-el-K’aïrouâni (Paris: Imprimérie royale, 1845), 346. В книге написано, что два реиса некоторое время пиратствовали как христиане, но потом обратились в ислам. Но это неправда. Собственно, и редакторы, подготовившие произведение к печати, посчитали уместным рассказать в сноске о тунисских христианах, упоминаемых в работах Франсуа Савари де Брева, и добавить, что капитан по имени Фуке в своем письме предоставил королю Людовику ХІІІ подробные сведения о двух голландцах-пиратах. Согласно Полю Себагу, мусульманское имя Дансекера звучало как Али Реис. Sebag, Tunis au XVIIe siècle, 92.


[Закрыть], он явно не обращался в ислам, как бы ни убеждали алжирцы[150]150
  Bennassar et Bennassar, Les chrétiens d’Allah, 386; De Grammont, «Les deux canons de Simon Dansa», 10; Merouche, La course: mythes et réalité, 194.


[Закрыть]. И через несколько лет, едва Генрих IV даровал Дансекеру прощение, тот, тайком уйдя из порта, возвратился в Марсель. Две бронзовые пушки, которые он захватил с собой, постоянно мешали ему в пути[151]151
  Об этом см.: De Grammont, «Les deux canons de Simon Dansa.»


[Закрыть]. И все же Дансекер повстречает свою беду в Тунисе. Поддавшись увещаниям короля Людовика XIII и марсельских торговцев, бывший пират решил прервать отдых ради особой дипломатической миссии. В 1615 году он прибыл в Тунис, чтобы путем переговоров освободить французов, плененных «вопреки ахиднаме»[152]152
  Тиннисвуд правильно исправляет дату события, указанную Литгоу как 1616 год, на 1615-й. Tinniswood, Pirates of Barbary, 311, dn. 28.


[Закрыть]. Дансекера тепло встретили, но как только он имел неосторожность сойти на берег, его мгновенно схватили и казнили[153]153
  William Lithgow, Travels and Voyages, through Europe, Asia, and Africa for Nineteen Years. Containing An Account of the Religion, Government, Policy, Laws, Customs, Trade, &c of the several countries through which the Author travelled; and a Description of Jerusalem, and many other remarkable places mentioned in Sacred and Profane History: Also A Narrative of the tortures he suffered in Spanish Inquisition, and of his miraculous delivrance from those cruelties (Edinburgh: A. Murray and J. Cochran, 1770, 11th edition), 352–354.


[Закрыть]. Великий корсар – и какая нелепая смерть!

Англичанин Джон Уорд – еще один известный пират-протестант. Как и Дансекер, он ушел в порты Северной Африки, когда кончилась война с Испанией. В 1604 году, прибыв в Алжир, Уорд, английский моряк, согласился взять на свой корабль янычаров – для гарантии возврата долгов. Так он свел на одной палубе мусульманских гази и «проклятых неверных»[154]154
  Bak, Barbary Pirate, 54–55.


[Закрыть]. Со временем Уорд отправится в Тунис, где убедит дея Османа назначить его реисом. Первые годы корсар не принимал ислам, и лишь потеряв почти все шансы на возвращение в Англию, перешел рубикон, став мусульманином по имени Юсуф-реис.

История третьего известного пирата, Яна Янсона, во многом похожа на историю Уорда. В 1618 году, покинув северные воды, голландец прибыл в Алжир, где ему вначале удавалось оставаться христианином. Как и англичанин, Янсон добился от алжирских властей разрешения на пиратство, в обмен набрав янычаров к себе на корабль. Но как Уорд отправился в Тунис, так и Янсон поплывет в Сале, где, встав на путь ислама вместе с экипажем, возьмет себе имя, став «Малым» Мурадом-реисом, и как капудан флота Сале много лет будет продолжать свою деятельность в этих водах до Алжира.

Между тем речь идет не только о реисах; и у османских корсаров в экипажах были христианские моряки. Примеры, которыми мы располагаем, вновь относятся к первым годам появления парусных судов, то есть к периоду, когда опыт северных моряков требовался сильнее всего. Мы уже упоминали, что в экипаже Джона Уорда вместе с мусульманами было и много свободных христиан. Команда флибота[155]155
  Флибот: голланд. vlieboot, англ. flyboat. Парусник с ровным дном, который голландцы усовершенствовали, чтобы передвигаться по мелководью, особенно в проливе Влистром. Эти торговые суда с водоизмещением от 70 до 180 тонн (их строили в разных размерах) также служили в военных и пиратских целях.


[Закрыть]Gift («Подарок») состояла из шестидесяти семи христиан и двадцати восьми турок; причем последние, вероятнее всего, были солдатами. Что еще интереснее – наряду с англичанами и голландцами на корабле находились испанцы; значит, на судне несли службу и мусульмане, и католики, и протестанты[156]156
  Bak, John Ward, 92.


[Закрыть]. Похожая ситуация сложилась и в команде Симона Дансекера; наряду с англичанами и голландцами в его экипаж входили турки[157]157
  Merouche, La course: mythes et réalité, 194.


[Закрыть]. В свою очередь английские ренегаты Джон Гудейл и Генри Чандлер (Рамазан), начав пиратствовать, взяли к себе в команду не только мусульман (турок и мавров, в общем шестьдесят три человека), но и девятерых рабов-англичан и четверых свободных голландцев[158]158
  John Rawlins, «Te Famous and Wonderful Recovery of a Ship of Bristol, Called the Exchange from the Turkish Pirates of Argier (1622)», Piracy, Slavery and Redemption, Barbary Captivity Narratives from Early Modern England, yay. haz. Daniel J. Vitkus (New York: Columbia University Press, 2001), 105.


[Закрыть]. Смешанные экипажи явно стали обычным явлением, ведь они настолько беспокоили французского посла, что тот получил от шейх-уль-ислама Мехмеда бин Саадеддина возбраняющую фетву[159]159
  BNF, Manuscripts turcs 130, fol. 29v. С транслитерированным латиницей текстом фетвы можно ознакомиться в кн.: Viorel Panaite, «A Legal Opinion on Western Piracy in the Ottoman Empire about the Late-Sixteenth and Early-Seventeenth Centuries», Révue des études sudest éuropéennes XLVII/1-4 (2009), 172–173.


[Закрыть]. Вместе с этим весьма наивно думать, будто бы распространение смешанных экипажей ограничивалось только западом Средиземного моря, когда северные торговцы с корсарами моментально заняли его целиком. Как-то раз венецианцам, бороздившим соленые воды между островами Китира и Сапьендза, попал в руки буртун водоизмещением 800 бот[160]160
  Бота (итал. botta, англ. butt) – мера, равная в среднем 0,725 тонны. Alberto Tenenti, Piracy and the Decline of Venice, 1580–1615; Janet and Brian Pullan (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1967), 153. О проблемах, связанных с точным расчетом бот, см.: Frederic Chapin Lane, Venetian Ships and Shipbuilders of the Renaissance (Baltimore: Te Johns Hopkins Press, 1934), 246–249.


[Закрыть] – на нем оказалось целых 70 английских моряков и «только» 120 турецких янычаров[161]161
  Tenenti, Piracy and the Decline of Venice, 129.


[Закрыть].

Наконец, мы должны добавить, что в городах вроде Алжира и Сале среди корсаров не было местных. Все изменится только в ХVIII веке, когда сократятся пиратские доходы, а стремительно развивающиеся государства Нового времени приложат все усилия для наведения порядка в Средиземном море. Именно уменьшение прибыли и увеличение рисков неуклонно вело к истощению «страны возможностей». Согласно Панзаку, на исходе столетия почти все реисы в Алжире попали туда с османских, прежде всего магрибских берегов[162]162
  Panzac, Barbary Corsairs, 64.


[Закрыть].

Но отчего в золотой век корсарства к этому занятию не допускали местное население – и как именно претворялся в жизнь этот запрет? Роджер Куиндро склонен считать, что пиратам вряд ли стоило ожидать пополнения от жителей Сале. Обитателям богатых долин к западу от Феса было совершенно незачем рисковать жизнью в суровых водах Атлантики, пусть даже они и промышляли рыбной ловлей у берегов океана, не выходя в открытые воды[163]163
  Coindreau, Les corsaires de Salé, 59, 61.


[Закрыть].

Если же вести речь о средиземноморских портах, то объяснить безучастность местного населения еще легче. Скудость рыбной ловли сокращала количество моряков, которых кормил берег; в ХVII веке с появлением парусных судов здешние немногочисленные мореходы даже не смогли соперничать с северянами. Это касалось не только корсаров-осман. Например, в конце ХVII века мальтийский флот всего на 10 % состоял из островитян – остальные пришли со всего Средиземного моря[164]164
  Michel Fontenay, «Le corso dans l’économie portuaire: l’exemple de Malte et des ports barbaresques», I porti come impresa economica: atti della «Diciannovesima settimana di studi», 2–6 Maggio 1987, yay. haz. Simonetta Cavaciocchi (Firenze: Le Monnier, 1988), 1321–1347. Повторное издание: Michel Fontenay, La Méditerranée entre la Croix et le Croissant: Navigation, commerce, course et piraterie (XVIe-XIXe siècle) (Paris: Garnier, 2010), 285.


[Закрыть]. Как и множество обитателей средиземноморских островов, мальтийцы были недалекими и осторожными селянами, и избегали синих вод, чтобы не разгневать бога Посейдона.

В то же время в Алжире действовал еще один фактор. Столицей корсарства управляли иностранцы – чужаки. Причем принцип руководства – не пускать местных – был настолько важен, что янычарам не позволяли отдавать детей в свои же войска, лишь бы местные элиты не воспроизводили себя самих. За соблюдением запрета, принципиального и для иных институтов вроде мамлюков или девширме[165]165
  Девширме – 1) система набора детей из христианского населения для их исламизации, затем – службы в армии, в администрации империи и во дворце падишаха как его личных рабов; 2) ребенок, юноша или взрослый, ставшие заложниками системы девширме. – Прим. пер.


[Закрыть], в Алжире следили весьма сурово: в 1629 году «кулогуллары» даже поднимут из-за него кровавый, хотя и безуспешный мятеж[166]166
  Несмотря на то что потом мятежников приняли в оджак, им не позволили занимать в нем важные посты вроде дея (здесь – глава корпуса), аги, хазинеджи (казначея) или векильхарджа (ответственный за провиант), а также возглавлять подразделения больше роты. Между тем местные связи обеспечили кулогуллары должности командиров (беев) отрядов, собиравших налоги с бедуинских племен. Об их борьбе с янычарами вплоть до 1817 года см.: Boyer, «Le problème Kouloughli.» Здесь важны замечания Тал Шувала; он расценивает как идеологическое преимущество то, что янычары в Алжире не смешивались с коренным населением в ХVIII веке, когда их собратья обосновались в остальных османских эялетах. «Te Ottoman Algerian Elite and Its Ideology», International Journal of Middle East Studies 32 (2000): 323–344.


[Закрыть].

Итак, коренное население Алжира не допускали к власти, и вилайетом управляли чужаки-«технократы» (пускай это и анахронизм). Мы уже рассказывали о том, какие препятствия чинили мудехарам; так и местным запрещалось пиратствовать: руководство вилайета поддерживало монополию на те сферы, которыми владело по праву. Ведь сколько бы ни управляли янычары Алжиром наравне с реисами, местные все равно считали, что для власти чужестранцев есть только одно законное основание – корсарство. В 1516 году алжирцы именно поэтому пригласили к себе пиратов, и если потом подчинялись им, то только благодаря продовольствию, рабам и обильным трофеям, – всему, что захватывали морские добытчики вместе с чужими кораблями. И санкция Стамбула – второго источника «законности» чужаков – также зависела от успеха корсарских набегов. Вероятнее всего, сам османский султан проявлял интерес к далекому и бедному Алжиру лишь потому, что пираты обеспечивали поддержку его флоту. Разве не они дважды воскрешали османский флот из пепла? Ясно как божий день, что не было никакого смысла делить эти привилегированные отношения с коренным населением.

Но ХVII столетие уходило – и с ним уходил золотой век корсарства. По списку реисов на закате этой эпохи можно проследить, как запрет на допуск местных давал трещину. Флоты центральных держав становились все сильнее благодаря сложной логистике – и непрестанно бомбили порты, не позволяя корсарам даже немного отдохнуть. Естественно, магрибское пиратство «открылось» и для местных, делаясь все менее прибыльным и все более опасным. Как свидетельствуют таблицы раздела 4, к концу века доля мюхтэди, нападавших на пиратские порты ради разбоя, уменьшилась, а кулогуллары становилось все больше. Количество турок-реисов из этой группы невероятно возросло (а ведь им до сих пор воспрещалось и пиратствовать, и состоять на государственной службе из-за связей с местными). Не говорит ли это о том, что корсарство сделало Алжир центром притяжения в Средиземном море?

Как видно, если назвать пиратов «османскими», мы затеним пестрое разнообразие. В этом разделе мы распределяли корсаров согласно религии и этнике, ведь их состав постоянно менялся в зависимости от международной дипломатии и от развития военного дела и торговли. И цель раздела – привлечь внимание к поразительному космополитизму Северной Африки в эпоху, когда империи сражались в священной войне, когда религиозные и конфессиональные различия играли решающую роль в построении идентичности, когда все яснее проступала грань между ересью и правоверием и когда общество строго контролировало религиозные отношения. Впрочем, упомянутый космополитизм не дает повода игнорировать религиозную составляющую пиратства. Да и некоторые историки, разделяя корсаров на карибских (англ. privateer) и средиземноморских (англ. corsair / фр. corsaire), отстаивают идею религиозного этоса как движущей силы последних. В таком случае во втором разделе нам предстоит рассмотреть вопрос: сражались ли за веру османские корсары-гази?

Раздел 2
Газа

И в старинных источниках, и в современных работах, посвященных той же теме, пираты характеризируются как гази, а иногда – как моджахеды. В этом разделе мы обсудим, насколько уместно объяснять деятельность османских корсаров в рамках термина «газа», понятных лишь жителям Турции.

Собственно, газа – понятие, не ограниченное лишь корсарством; оно почти столь же древнее, как и османская историография. «Газа-тезис»[167]167
  Paul Wittek, The Rise of the Ottoman Empire (London: Royal Asiatic Society, 1938).


[Закрыть], который в 1938 году выдвинул Пауль Виттек, изучая образование Османского государства, вскоре стал одной из самых важных парадигм османской истории и породил множество академических дискуссий[168]168
  Fuad Köprülü, Les origines de l’empire ottoman (Paris: E. de Boccard, 1935); George Georgiades Arnakis, Hoi protoi othomanoi (Athenai, 1947); Speros Vryonis Jr., The Decline of Medieval Hellenism in Asia Minor and the Process of Islamization from the Eleventh through the Fifteenth Century (Berkeley: University of California Press, 1971); Ernst Werner, Die Geburt einer Grossmacht – Die Osmanen (1300–1481): Ein Beitrag zur Genesis des türkischen Feudalismus (Berlin: Akademie-Verlag, 1966); Halil İnalcık, «The Question of the Emergence of the Ottoman State», International Journal of Turkish Studies 2 (1980): 71–79; G. Káldy-Nagy, «The Holy War (jihâd) in the First Centuries of the Ottoman Empire», Harvard Ukranian Studies 3/4 (1979–1980): 467–473; Rudi Paul Lindner, Nomads and the Ottomans in Medieval Anatolia (Bloomington: Indiana University Press, 1983); Pál Fodor, «Ahmedî’s Dâsitân as a Source of Early Ottoman History», Acta Orientalia Academiae Scientiarium Hungaricae 38 (1984): 41–54; R. C. Jennings, «Some Thoughts on the Gazi Tesis», Wiener Zeitschrift für die Kunde des Morgenlandes 76 (1986): 151–161; Colin Heywood, «Wittek and the Austrian Tradition», The Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland (1988): 7-25; a.g.y., «Boundless Dreams of the Levant: Paul Wittek, the George-‘Kreis’, and the Writing of Ottoman History», The Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland (1989): 32–50; Colin Imber, «Paul Wittek’s ‘De la défaite d’Ankara à la prise de Constantinople’», Journal of Ottoman Studies 5 (1986): 65–81; a.g.y., «The Ottoman Dynastic Myth», Turcica 19 (1987): 7-27; a.g.y., «The Legend of Osman Gazi», The Ottoman Emirate (1300–1389): A Symposium Held in Rethymnon, 11–13 January 1991, yay. haz. Elizabeth Zachariadou (Rethymnon: Crete University Press, 1993), 67–76; Şinasi Tekin, «Türk Dünyasında Gaza ve Cihad Kavramları Üzerinde Düşünceler», Tarih ve Toplum 109 (1993): 9-18, 110 (1993): 73–80; Cemal Kafadar, Between Two Worlds: The Construction of the Ottoman State (Berkeley: University of California Press, 1995); Feridun Emecen, «Gâzâya Dair: XIV. Yüzyıl Kaynakları Arasında Bir Gezinti», Prof. Dr. Hakkı Dursun Yıldız Armağanı (Ankara: Türk Tarih Kurumu Basımevi, 1995): 191–197; Colin Imber, «Cemal Kafadar: Between Two Worlds: the Construction of the Ottoman State», Bulletin of the School of Oriental and African Studies 60/1 (1997): 211–212; Linda Darling, «Contested Territory: Ottoman Holy War in Comparative Context», Studia Islamica 91 (2000): 133–163; Heath Lowry, The Nature of the Early Ottoman State (Albany: State University of New York Press, 2003).


[Закрыть]. С одной стороны, часть османистов рассматривает «этос газы» как одну из важнейших сил, побуждавших бейлик[169]169
  Бейлик – феодальное владение в Анатолии под управлением бея. – Прим. пер.


[Закрыть] расширяться на Балканах. Тем временем другие исследователи обращают внимание на космополитическую и неортодоксальную структуру раннего османского общества. Большинство статей и книг, связанных с этой дискуссией, написаны вовсе не на турецком языке – яркое свидетельство того, что теорию газы, ставшую главенствующей парадигмой в Турции, особо никто и не понял. Упорное подчеркивание роли этоса в турецких источниках и представление о «джихаде», возобновленное на закате Османской империи, еще сильнее закрепили господство «парадигмы газы» в Турции.

Довольно легко обнаружить сходство ранних османских налетчиков и османо-византийского пограничья с корсарами XVI века и другим пограничьем, османо-габсбургским. В обоих случаях группа воинов из поликультурного общества провозглашает себя священными борцами за ислам и вступает в борьбу с империей «неверных» – врагом Османской империи, – причем историки спокойно приписывают такой борьбе священность. Кстати, следы превалирующей парадигмы легко можно встретить и в малочисленных произведениях, посвященных раннему османскому мореплаванию и корсарству[170]170
  Азиз Сами Илтер, пускай и не останавливаясь на вопросе преемников наших пиратов, также говорит о гази в своем двухтомном труде «Şimali Afrika’da Türkler» («Турки в Северной Африке»). Идрис Бостан описывает, как наши корсары вели религиозную войну соответственно исламскому праву: «Эти морские гази регулярно подносили падишаху принадлежащую „главе государства“ пятую часть добытого в доказательство того, что их набеги соответствуют законам шариата». Понятно, что налоги, взимаемые с корсаров за предоставляемые им услуги в портах, не сделали бы из них гази. В целом, даже если право бейлика, чтобы соответствовать шариату, подстраивалось под сбор хумса или же пенчика (пятая часть военных трофеев в суннизме), отчего швартовой сбор (седьмая часть добычи) был поднят до одной пятой, корсары выплачивали хозяевам портов подобные налоги по всему Средиземноморью.
  Кроме того, напомним, что пираты нерегулярно отдавали Стамбулу часть трофеев, пусть даже и постоянно посылали в столицу подарки с пишкешами (денежное подношение османскому султану за назначение на должность). Если по теме и есть что-либо определенное, то это оценка корсарских набегов на христианские земли, которую Бостан сделал в контексте разделения мира на Дар-уль-Харб (dârü’l-harb, территория войны) и Даруль-Ислам/dârü’l-İslam, территория ислама) в исламском праве. Бостан откровенно приспособил к истории османского мореплавания парадигму газы, развитую для османских налетчиков, действующих на суше. «Морские корсары подобны гази-налетчикам османской армии; движимые лишь духом газы и желанием добычи, они столь же организованны, как и войска на твердой земле». İdris Bostan, Adriyatik’The Korsanlık: Osmanlılar, Uskoklar, Venedikliler, 1575–1620 (İstanbul: Timaş Yayınları, 2009), 19–21. Мой учитель Халил Иналджик – да покоится он в раю – также подчеркивал, что османских пиратов надо называть морскими гази и в программе «Арты» на телеканале NTV за 29 марта 2011 года, и развил тезу до того, что посчитал их освободителями Северной Африки от оккупантов-христиан, упрекнув в невежестве Муаммара Каддафи, главу Ливии, обвинившего турецких корсаров в захвате его страны. Безусловно, историческая миссия, возложенная на османских корсаров, приукрашена не только религиозными мотивами. Османское пиратство Средиземноморья служило и турецкому национализму, расцветшему в ХХ веке. В произведениях Али Рызы Сейфи наряду с героизмом, проявленным корсарами ради ислама, выделена и их «турецкость». Этот стиль поэта и писателя Сейфи побудил многих романистов драматизировать османское корсарство. Сам автор был моряком и, видимо, достаточно хорошо знал западные источники, к которым исследователи османской истории сейчас почти не обращаются. См. Ali Rıza Seyfi, ‘Osmanlı Meşâhîr-i Bahrîyyûnı: Kemâl Reîs ve Baba Oruc (Dersa’âdet: Seha’i Matba’âsı, 1325); a.g.y., Turgud Reis (Dersa’âdet: İkbâl Kütübhânesi, 1327); a.g.y., Barbaros Hayreddin (Dersa’âdet: Şems Matba’âsı, 1326–1328).


[Закрыть].

Столь древнее занятие, как пиратство, существовавшее еще до того, как османы, турки, испанцы, мусульмане и христиане впервые начали каботаж в Средиземном море и оттуда вышли в океан, упорно изучается в «османском» контексте и, соответственно, в рамках парадигм, которые в этом контексте главенствуют. Несложно представить, какая превалирующая парадигма кроется и за словами «морские гази», как называют пиратов.

Как видим, когда речь заходит о корсарстве, дискуссии весьма поверхностны и газа сводится к войне за веру. Тем не менее 25 лет тому назад Джемаль Кафадар показал, что историки на международном уровне превратили теорию Виттека в карикатуру и применяют ее только в связи с религиозным фанатизмом[171]171
  Kafadar, Between Two Worlds, 49.


[Закрыть]. Положение не отличается и тогда, когда в исторической литературе заходит речь о пиратстве. Ни гази Виттека, принимавшие к себе всех и каждого (inclusivist), ни идентичности налетчиков, о которых говорит Кафадар, в ней не фигурируют; газа рассматривается лишь как священная война, вдохновляемая религиозным рвением.

К парадигме этой священной войны обращаются и западные историки – но с совершенно противоположными результатами. Под влиянием современных политических дискуссий их работы скорее переполнены не благоговейным трепетом, а критикой. В их преставлении гази, опьяненные религиозным фанатизмом, несовместимы с экономической рациональностью и военной этикой; они – всего лишь варвары, покорные воле джихада, который призывает их угнетать христиан[172]172
  Если нужен пример, то Джон Вульф, говоря о том, как корсары пускали в море кровь жертвенных животных, замечает, что они делали это так, будто вели джихад, проливая кровь христиан. John B. Wolf, The Barbary Coast: Algeria under the Turks, 1500 to 1830 (New York and London: W. W. Norton & Company, 1979), 143.


[Закрыть].

Но неужели вера – это и впрямь главный мотив корсаров? Как оценить космополитическое общество Северной Африки и границу Западного Средиземноморья в пределах «парадигмы газы»? Можно ли говорить о периодах, когда эта религиозная мотивация ослаблялась или наоборот – усиливалась за те двести лет, которые нас интересуют?

Конечно же, роль гази для османских пиратов Средиземноморья – это не творение современной историографии. Корсары сами провозгласили себя гази, когда вошли в систему османской власти и прибыли с пограничья Северной Африки в Стамбул. А одним из самых важных примеров их усилий стал «Газават Хайреддина-паши» – произведение, написанное для Хызыр-реиса (он же Барбарос Хайреддин-паша) после того, как он прибыл в Стамбул. Собственно, с Хызыр-реиса и началось сотрудничество между столицей Османского государства и Алжиром. Несомненны и исламский тон текста, и его акцент на газе, который надлежит расценивать как пропагандистский. Братья Хызыр и Оруч в нем заняты скорее молитвой и служением Аллаху, а не корсарством; преданные исламу, они владеют обширными знаниями о нем и даже некоторыми мистическими способностями. Во многих местах «Газавата» подчеркнуты благородные черты братьев: вот «старец со светлым сердцем», явившись Оручу-реису во сне, желает ему терпения в Родосском плену[173]173
  Seyyid Murâd, Gazavât-ı Hayreddin Paşa, vr. 11b-12a, s. 50.


[Закрыть] и советует начать газу, когда Оруч, потеряв руку, возвратится на остров Мидилли (Лесбос)[174]174
  Seyyid Murâd, Gazavât-ı Hayreddin Paşa, vr. 56a-57a, s. 73.


[Закрыть]; вот Оруч говорит об исламе христианам, убеждающим его обратиться в их веру[175]175
  «Нет никого, чтобы быть рабом его, кроме только всевышнего Аллаха, ведь он – сотворивший все существующее из ничего; никто не смеет взирать на Него, Он вдалеке от всякого места и достославие – основание Его; и превосходство посланничества, к Нему обращены мольбы грешников, а также всех существ восхваление, и Мухаммад аль-Мустафа – мир ему и благословение Аллаха – излюбленный раб Его». Seyyid Murâd, Gazavât-ı Hayreddin Paşa, vr. 13a-14a, s. 51.


[Закрыть]; вот монах-католик восхваляет религиозные обеты Оруча[176]176
  «Будьте осторожны, мы не разговариваем с пленником, которого зовут Оруч-реис, поскольку я вижу, что он превосходно сведущ в мусульманском пути. Я полагаю, что он – священник превыше меня, и если попытаетесь отвратить его от веры, дабы не умножалось нечестие, боюсь, он вас всех сделает турками». Seyyid Murâd, Gazavât-ı Hayreddin Paşa, vr. 14a, s. 52.


[Закрыть]; вот Оруч по велению судьбы лишается руки[177]177
  «Если бы я и не был там, все равно предрешено было прийти ему на место предначертания и предопределения… К тому же, Оруч-реис был ученым и в науке превосходил Хайреддина-реиса». Seyyid Murâd, Gazavât-ı Hayreddin Paşa, vr. 44a, s. 67.


[Закрыть]; вот братья Хызыра по вере, андалузские мусульмане, сбежав из Испании на корабле, совершают то, что до сих пор не удавалось османскому султану[178]178
  «И не было никакой помощи им от падишаха из династии Османов». Seyyid Murâd, Gazavât-ı Hayreddin Paşa, vr. 45b, s. 67.


[Закрыть]; вот Хызыр побеждает в религиозном споре католического священника, и тот, ошеломленный ученостью корсара, почти принимает ислам[179]179
  «Гази Хайреддин-реис – да пребудет на нем милость Аллаха – почти обратил священника в ислам. Тот от души сознался: „Этот диавол – священник превыше меня; его не превзойти. Что же, да возлюбим друг друга…“». Seyyid Murâd, Gazavât-ı Hayreddin Paşa, vr. 128a, s. 110.


[Закрыть]; вот, наконец, в 1529 году Айдын-реис (тур. айдын – светлый, просветленный) по дороге в Алжир видит Хызыра во сне – и, узнав от него о приближении вражеских судов, одерживает великую победу над испанским адмиралом Портуондо…[180]180
  «Определенно, не осталось ни тени сомнения, ни колебания в сердце моем относительно того, что Коджа Хайреддин-паша [тур. коджа – старый, старший, великий] – да сопутствует Аллах ему, если будет воля Его – происходит из сословия всезнающих и всевидящих божьих угодников». Seyyid Murâd, Gazavât-ı Hayreddin Paşa, vr. 242b-243a, s. 168–169.


[Закрыть]

«Газават», скорее всего, написан с целью укрепить позиции Хайреддина-паши и корсаров в Стамбуле, а не для того, чтобы очертить исторический фон первых лет их корсарства. Поэтому произведение надо оценивать в свете соперничества пиратов-авантюристов, не получивших классического османского образования, и хитроумных пашей Эндеруна[181]181
  Эндерун – внутренние покои султанского дворца Топкапы и дворцовый центр подготовки управленческих кадров, существовавший в Османской империи с середины XV по начало XIX века. – Прим. пер.


[Закрыть] с их элитарным сознанием. Главные доказательства упомянутой конкуренции, которую мы рассмотрим более подробно в разделе 12, скрыты в самом «Газавате». Так, «некоторые мунафики»[182]182
  Мунафик (араб.) – исламский термин, которым обозначают лицемера. Мунафик внешне показывает себя набожным мусульманином, но не является верующим. – Прим. пер.


[Закрыть]в Стамбуле выступили против назначения Хайреддина на должность капудана-ы дерья[183]183
  Капудан-ы дерья (осм. от перс. «дерья» – море) или капудан-паша – титул главнокомандующего флотом Османской империи. – Прим. пер.


[Закрыть] и нашептали падишаху, что тот сбежит в Алжир вместе с флотом (313b-314a). Еще через два года «господа визири» уговорят султана совсем снять Хайреддина-пашу с должности, убедив, что тот не возвратится в Стамбул. Сейид Муради, автор «Газавата», пишет об этом с тонким подтекстом, говоря, что в Стамбуле «тысячу завистников можно купить на один акче – и лишь Аллах поможет человеку» (340b-341a). В то же время о «племени двуликих господ», не стерпевших того, что падишах хвалил Хайреддина, говорит следующий бейт (350b):

 
Зависть в сердце врага благостью не искоренить,
Огонь, скрытый в камне, водою не затушить.
 

Тревога, связанная с авторитетом Хайреддина, заметна еще там, где текст повествует о периоде, когда Хайреддин был primus inter pares в обществе османских корсаров Западного Средиземноморья. Если бы проблема заключалась только в оценке исторических фактов или же, по крайней мере, в описании газы, то в «Газавате» нашлось бы заслуженное место и другим влиятельным реисам, скажем, таким как Чифут Синан (он пиратствовал не меньше Хызыра, совершая свои набеги с базы на острове Джерба в 1520-х годах) или же Айдын-реис (он в 1529 году одержал важную победу над Габсбургами, о которой мы упоминали выше)[184]184
  Lane-Poole, The Barbary Corsairs, s. 57–58; Arıkan ve Toledo, Türk-İspanyol İlişkileri, 200–201; Marino Sanudo, I diarii di Marino Sanuto (MCCCCXCVI-MDXXXIII) dall’ autografo Marciano ital. cl. VII codd. CDXIX–CDLXXVII, yay. haz. Federico Stefani, Guglielmo Berchet ve Nicolò Barozzi (Venezia: F. Visentini, 1879), LII. cilt, süt. 208–209.


[Закрыть]. Впрочем, как заметил и Роадс Мерфи, Сейид Муради стремился вывести на передний план только Хызыра и Оруча, что в очередной раз подтверждает: музыку заказывает тот, кто платит[185]185
  Murphey, «Seyyid Muradî’s Prose», 528–529.


[Закрыть].

Итак, написанный в этих условиях «Газават» был попыткой создать вокруг Хайреддина ореол гази – и потому мир пограничья был описан через мотивы и метафоры, очень часто используемые в османских источниках классического периода. Ведь османские летописцы, в отличие от современных им европейских хронистов, составляли свои произведения не для того, чтобы о чем-то сообщить, что-то оценить и что-то уточнить – но, видимо, расценивали их как литературный жанр. По сравнению с текстами Санудо, Приули[186]186
  Girolamo Priuli, I Diarii di Girolamo Priuli (AA. 1494–1512), yay. haz. Arturo Segre ve Roberto Cessi (Città di Castello: Casa Editrice S. Lapi, 1912–1938), 4 cilt.


[Закрыть] или Сандоваля[187]187
  Prudencio de Sandoval, Historia de la vida y hechos del Emperador Carlos V, maximo fortissimo Rey Catholico de España, y de las Indias, Islas, y Tierra Firme del Mar.


[Закрыть] произведения таких летописцев, как Лютфи-паша[188]188
  Lütfî Paşa, Tevârih-i Âl-i Osman, yay. haz. Kayhan Atik (Ankara: T.C. Kültür Bakanlığı Yayınları, 2001).


[Закрыть], Селяники[189]189
  Selânikî Mustafa Efendi, Tarih-i Selânikî, yay. haz. Mehmet İpşirli (Ankara: Türk Tarih Kurumu, 1999), 2 cilt.


[Закрыть] и Печеви[190]190
  Peçevi İbrahim Efendi, Târîh-i Peçevi (İstanbul, H. 1283). Как бы мы ни оспаривали использование «Истории Печеви» даже с неакадемической целью, но все же обязаны издать ее в облегченном турецком варианте. Peçevi İbrahim Efendi, Tarîh-i Peçevî, yay. haz. Fahri Ç. Derin ve Vahit Çubuk (İstanbul: Enderun Kitabevi, 1980).


[Закрыть] весьма проигрывают в детализации и точном описании событий. По сути, «Газават» принадлежит к той же традиции, что и сочинения указанных османских историков, а также составлен под патронажем, поэтому автор при необходимости спокойно игнорировал самые очевидные исторические сведения. Это произведение, непрестанно восхваляющее героизм гази, написано для чтения вслух перед аудиторией. Отчасти из-за этого автор не озаботился хронологической цельностью текста; он повествует о событиях в запутанной форме без контекста и связи с исторической последовательностью[191]191
  Как заметил недавно Роадс Мерфи, «Газават» – несравненный источник для изучения ценностных ориентиров и мотивов ранних османских пиратов. К тому же Мерфи справедливо замечает, что Сейид Муради был вынужден опираться на устные источники, повествуя о 1515–1535 годах, и не мог ни полноценно датировать события, ни подробно о них рассказать. Murphey, «Seyyid Muradî», 521.


[Закрыть].