Текст книги "Сеть. Как устроен и как работает Интернет"

В тот вечер Брайан Зил и Эдди Диаз, оба – члены профсоюза под названием «Международное братство электриков» (International Brotherhood of Electrical Workers, IBEW), должны были проложить под землей 1200 футов нового оптоволокна, пустив его по уже существующим трубам ECS. Они оба работали на Hugh O’Kane, однако сам кабель принадлежал компании под названием Lightower и был просто-таки толстенным: 288 отдельных нитей, втиснутые в оболочку диаметром с садовый шланг. Как и почти каждый вечер, Зил и Диаз выехали из гаража в Бронксе в семь вечера и открыли люк в восемь, в четыре руки подняв его 150-фунтовую крышку металлическими крюками – в соответствии с правилами безопасности, установленными профсоюзом. Когда крышка грохнулась на мостовую, асфальт под моими ногами завибрировал от удара. Из открытого люка пошел бледный пар, который поплыл по сверкающим улицам, переливаясь первыми легкими снежинками – предвестницами надвигающейся метели. Мне было очень холодно. Но Зила холод не беспокоил – воротник его фланелевой рубашки был расстегнут. «Мне плевать на снегопад – в колодце не промокнешь», – сказал он.

Стоя у самого края люка, я наклонился вперед и заглянул внутрь. Дна не было видно – только уходящие в бесконечную даль переплетенные кабели. Чтобы создать пространство для работы, Диаз и Зил вытащили оттуда два больших контейнера с катушками, резиновые канистры с надписями AT&T и Verizon – и уложили все это на мостовую Бродвея. В свете уличных огней они походили на гигантских кальмаров, с серых тел которых свисали щупальца черных кабелей. Некоторые подземные каналы переполнены кабелями настолько, что при открывании люка из-под него словно бы вырываются змеи. Наш люк вплотную прилегал к охраняемой территории Нью-Йоркской фондовой биржи. Мимо нас спешили брокеры, направляющиеся домой с работы. Из пуленепробиваемой будки с пониманием поглядывал полицейский. Мы были частью ночного ритма города – день погони за деньгами сменился временем, когда надо строить и ремонтировать более вещественные части города.

Зил работает на улицах Нью-Йорка шестнадцать лет. Перед этим еще восемнадцать протягивал медные кабели вдоль туннелей метро. Со своими серебряными волосами и острым носом он похож на Джорджа Вашингтона. Диаз моложе и более коренастый, у него темные волосы и небольшой тик лицевых мышц. В День святого Патрика Зил величает его «О’Диаз». Оба они носили рации, закрепленные на плечевых ремнях рабочих комбинезонов. Чтобы рации не «наводились» и не свистели, когда рабочие приближаются друг к другу, оба они, разговаривая, всегда прикрывают динамики своих раций ладонями, словно прикладывая руку к сердцу.

Кабель в грузовике представлял собой единую, непрерывную ленту оптоволокна. Инженер, сидевший за столом в офисе ECS, изобразил маршрут кабеля на большой карте района, нарисовав его путь в виде толстой красной линии и обведя каждый люк, через который он должен был пройти. В таком виде в нем не было ничего электронного. Это были пути из чистого оптоволокна, наименьший общий знаменатель Интернета. Оптоволокно – оно и есть оптоволокно, и все, что нужно сделать, – протянуть его по городу.

Отрезок, проложенный той ночью, был так называемым «отводом»: проходящим через весь город соединением, связывающим две основные сетевые линии Lightower, одна из которых пролегала вдоль Брод-стрит, а вторая – Тринити-плейс. Непосредственная задача заключалась в том, чтобы подключить к этой конкретной сети здание по адресу Бродвей, 55: таково было требование единственного заказчика с серьезными запросами в плане объема данных (по крайней мере, в данный момент эти запросы казались серьезными). Рано или поздно этот новый отрезок оптоволокна должен был привлечь дополнительных клиентов на пути своего следования. Он работал в соответствии с непререкаемой физической истиной: световой сигнал входит с одного конца и выходит с другого. В самом свете достаточно волшебства: частота и длина волн световых сигналов определяет количество данных, которые они могут перенести за один раз, а это, в свою очередь, зависит от характеристик устройств, установленных на обоих концах. Но никакие характеристики не отменяют необходимости в непрерывном пути. Отдельные нити оптоволокна можно срастить в одну, срастив (сплавив) их концы, подобно двум свечам, но это тонкий процесс, требующий времени. Можно было пойти более простым путем. По крайней мере, на это была надежда.

За неделю до начала прокладки Зил и Диаз подготовили маршрут. Используя телескопический складной стержень из стекловолокна, они протащили через подземные коммуникационные туннели желтый нейлоновый трос и закрепили его в каждом люке, который оказался на пути. Затем они, как они выражаются, «одели» трассу, проложив вдоль троса пластиковые трубы, которые зададут направление кабеля. Сегодня им останется протянуть кабель – всего 1200 футов, чуть меньше четверти мили – под землей, используя этот желтый трос. Они начнут в середине пути, который, по стечению обстоятельств, также является высочайшей точкой острова Манхэттен (Бродвей проходит по его хребту).

С ними будут работать еще два грузовика, подающих кабель через трубы и вытягивающих его. Когда эти грузовики занимают свои позиции, Диаз проскальзывает в люк. Он будет выполнять роль «ассистента», промежуточного звена в живой цепи. Зил, остающийся наверху, накручивает желтый направляющий трос на лебедку грузовика и подает конец Диазу. Кабель предстоит вытащить из люка, пропустить вокруг лебедки, а затем снова спустить вниз, отцепить и ехать к следующему люку, где весь процесс повторится вновь. Работающий вхолостую мотор грузовика рычит, установленная на нем оранжевая стрелка освещает мокрую мостовую, перемигиваясь со сменяющими друг друга огнями светофоров. По радио приходит сигнал: «Готовь лебедку. Пошел, пошел, пошел!» Зил поворачивает рычаг размером с черенок швабры в задней части грузовика, а затем фиксирует его доской. Ползущий мимо кабель Зил смазывает желтой субстанцией, которую он зачерпывает рукой из ведра и называет «мылом».

– На самом деле это что-то вроде лубриканта, – объясняет Зил. – Эта штука уже грязная. Вообще-то изначально она белая.

Из люка доносится голос Диаза:

– Как-то ночью пару недель назад это дерьмо просто замерзло у нас на перчатках и на катушке, так и отваливалось от оптоволокна, когда мы его вытаскивали. Той ночью я жалел, что так и не закончил школу. Но я люблю свою работу. И у меня клаустрофобия. Я не могу находиться в здании.

На другом конце квартала, рядом со вторым грузовиком, из земли высовывается конец оптоволоконного кабеля, который полутянула-полутолкала лебедка Зила. Парни, которые там дежурят, тащат его в нужное место, шагая твердо и ритмично. Словно танцуя сложную кадриль, они сворачивают кабель в бухту в форме восьмерки, укладывая один его слой поверх другого. Результат похож на плетеную корзину размером с джакузи.

– Некоторым участкам этих труб уже восемьдесят или даже сто лет, – сказал Зил. – Их проложили, когда этот район только строился. Сегодня мы полезем в 2,5-дюймовые чугунные трубы, очень старые, – а под ними есть еще керамические трубы квадратного сечения, которые каменщики укладывали отрезками по два фута. Благодаря своим арочным сводам подземные туннели выглядят иногда довольно нарядно. Зил может поведать вам историю любого из них, например, Шестиголового – он расположен напротив здания по адресу Шестая авеню, 32, и всегда полон воды. Утром 11 сентября Зил должен был тянуть кабель в Башни-близнецы. Но вместо этого он решил сначала отправиться в подвал на Брод-стрит, 75, чтобы тянуть кабель из них. Он сделал удачный выбор.

– Ночью перед этим я посмотрел на карту, оценил маршрут и сказал себе: «Если мы там застрянем надолго, то утром нам придется выйти на Вест– Сайд-хайвей, и транспортный департамент тут же вышвырнет нас оттуда». Поэтому он решил начать с противоположной стороны. Когда башни рухнули, «когда случилось все это дерьмо», он был на другом конце кабеля, а его люди – неподалеку от него и в безопасности.

Мы забираемся в грузовик и отправляемся к следующей точке, расположенной в двух кварталах от первой, неторопливо двигаясь прямо по середине безлюдной улицы над петляющей под нами подземной трубой. Диаз выпрыгивает наружу, а Зил начинает ставить грузовик так, чтобы его лебедка находилась прямо над люком. Огромные колеса грузовика медленно подкатываются к краю – все ближе и ближе, так близко, что мне кажется: грузовик вот-вот провалится в люк.

– Он туда не провалится – у него двойные колеса, – успокаивает меня Диаз. Инспектор из профсоюза проверяет бумаги Зила и Диаза в свете фар, и Зил шутки ради легонько толкает его бампером своей двухтонной машины, словно священник, похлопывающий по плечу прихожанина. Инспектор роняет бумаги. Мимо проходят две девицы в сапогах на высоком каблуке.

– Зачем я тебя сюда позвал? – подтрунивает над инспектором Диаз. – Не за тем, чтобы ты за мной следил. Хочешь следить за кем-нибудь – следи вон за этими двумя.

Мы все уже готовы, когда рация оживает: «Пошел пошел пошел!» – «Пошел пошел пошел», – выкрикивает в ответ Диаз. Несколько секунд лебедка мягко крутится – пока желтая веревка не срывается с барабана.

– Упс! – произнес Диаз. – Плохо дело.

Работа останавливается, рабочие заняты поиском проблемы. Кабель за что-то зацепился под землей.

– Я же вроде подготовил маршрут, – говорит Зил, словно оправдываясь. – Я прорабатывал эти маршруты много раз, для многих клиентов.

Но проблема налицо – желтый трос болтается свободно, явно не в трубе или внутреннем канале. Место соединения кабеля и троса, которое техники называют «нос», за что-то зацепилось. Диаз освобождает его и говорит в рацию: «Пошел пошел пошел». Когда кабель снова начинает скользить мимо, Зил искоса посматривает на него, контролируя длину, которая отмечена на кабеле через каждые два фута.

– Эти гребаные цифры пишут теперь все мельче и мельче, – жалуется он, снимая и протирая свои очки для чтения. Лебедка второго грузовика, нетерпеливо дожидающегося окончания ночной работы, начинает вращаться быстрее, чем нужно, и Зил выражает свое недовольство по рации: «Медленнее, медленнее». Не получив ответа, он кричит на весь квартал: «Йо-хууу! Эй вы! Понежнее там!»

Кабель туго натянут. Диаз сворачивает в бухту еще шестьдесят футов кабеля, стягивает его изолентой и укрепляет на стене люка – с достаточным запасом для того, чтобы рабочие, которые будут сращивать кабель (они скоро подъедут), могли достать из него пару нитей и сплавить их с другими нитями, тянущимися из близлежащего здания. Зил составляет один на другой оранжевые конусы, складывает стальные ограждения, установленные вокруг люка, и с помощью крюков водворяет на место крышку. Звон и лязг.

– Еще одна удачная ночка, – говорит Зил.

Вечером через несколько недель это новое соединение будет «подвешено». Его нити будут соединены с такими же нитями, выходящими из подвала в здании по адресу Бродвей, 55, и подключены к соответствующему светоизлучающему оборудованию. И общая сумма крошечных сияющих трубочек под Нижним Манхэттеном станет еще чуть больше.

* * *

Здание № 111 по Восьмой авеню не было единственным «местом» Интернета на Манхэттене, но оно было самым новым. Два других: Хадсон-стрит, 60, и Шестая авеню, 32, – имели более долгую историю в качестве телекоммуникационных узлов. Но все три обладали одним и тем же определяющим качеством: каналы под землей играли такую же важную роль при их строительстве, как и оборудование, размещенное впоследствии внутри зданий. И причина этого не имела никакого отношения к Google. Все началось июньской ночью сто лет назад. 29 июня 1914 года газета The New York Times сообщила:

Вчера ранним утром компания Western Union без единой заминки выполнила нелегкую задачу переноса всех телеграфных линий из старого здания по адресу Бродвей, 195, в новый дом на Уокер-стрит, 24.

Предполагалось, что это новенькое операционное здание на углу Уокер-стрит и Шестой авеню (сегодня эта часть проспекта известна как Avenue of the Americas) будет совместно использоваться Western Union и AT&T, причем AT&T должна была разместиться на двенадцати нижних этажах, а Western Union – на пяти верхних. Times ликовала:

Сегодня, когда бизнес развивается так стремительно, 1500 операторов, стучавших по клавишам в здании по адресу Бродвей, 195, смогут насладиться удобствами самой современной телеграфной станции в мире.

К 1919 году здание стало одним из крупнейших в стране центральных телефонных узлов: 1470 одновременных соединений на коммутаторе, 2200 линий дальней связи и трансатлантический радиотелефонный коммутатор. Однако даже всего этого было недостаточно, чтобы удовлетворить телекоммуникационные нужды страны. Сегодня это здание – одна из самых важных частей нью-йоркского Интернета, даже несмотря на то, что союз AT&T и Western Union длился недолго.

В 1929 году компания Western Union наняла архитектурную фирму Voorhees, Gmelin & Walker, чтобы спроектировать собственное новое здание в 24 этажа в трех кварталах к югу, на Хадсон-стрит, 60. Чтобы не ударить в грязь лицом, AT&T наняла тех же самых архитекторов для расширения старого здания, заняв все его пространство и сделав его штаб-квартирой «дальней связи» AT&T. Не испугавшись биржевого краха 1929 года, телекоммуникационные компании-конкуренты построили похожие друг на друга дворцы в стиле ар-деко с тренажерными залами, библиотеками, учебными классами и даже общежитиями. Ключ к их расставанию был зарыт под Черч-стрит: протяженные керамические трубы, заполненные толстыми медными проводами, переносившими сообщения между двумя системами, – своего рода протоинтернет, который в один прекрасный день встанет на службу настоящему Интернету. Оба здания использовались в полную силу до 1960-х годов, когда снижение значимости телеграфной связи подорвало важность здания по Хадсон-стрит, 60, в качестве телекоммуникационного узла.

Однако это не было концом истории здания – и точно не было концом Черч-стрит. Новая жизнь здания на Хадсон-стрит, 60, началась со смягчения контроля государства над телефонной индустрией, когда монополия AT&T была ослаблена решениями федеральных судов. Western Union ушла из здания в 1973 году, но, что примечательно, оставила за собой права на владение его «сетью» – каналами, ведущими в AT&T. Решения судов вынудили бывшую монополию позволить конкурентам подключаться к ее системам, но это не означало, что они должны были предоставлять для этого свою недвижимость. Найти выход предстояло Уильяму Макговану, председателю MCI, быстрорастущей телекоммуникационной компании, которая встала во главе борьбы за ослабление государственного регулирования и в скором времени уже управляла одной из первых интернет-магистралей. Обнаружив неиспользуемые трубы между старыми зданиями, Макгован заключил сделку об их использовании и создал плацдарм в здании Хадсон, 60, напрямую связанном с подвалами центра на Шестой авеню, 32. Вслед за ним сюда пришли и другие поставщики телефонных услуг, один за другим заполнив этажи старого телеграфного здания. Со временем эти сети начали связываться друг с другом внутри здания, и оно превратилось в телекоммуникационный узел. Это еще один парадокс Интернета: физические расстояния можно устранить, только если сети окажутся в одном месте. «Это физический контакт. Это близость. Это адрес», – говорит Хантер Ньюби, один из менеджеров, внесших свою лепту в становление здания по адресу Хадсон, 60, как важного «места» Интернета.

Сегодня по этому адресу разместилось более четырехсот сетей. По большей части они такие же, как и в остальных зданиях-великанах, однако полдюжины этих сетей обладают особой важностью: это окончания трансатлантических подводных кабелей, выходящие на сушу в различных точках побережья Лонг-Айленда и Нью-Джерси, а затем протянувшиеся на Хадсон, 60, где они соединяются друг с другом и со всеми остальными сетями. Поразительно, но большая их часть начинается в одном и том же месте: в здании Telehouse в Лондоне. Собирать столько сетей всего в двух зданиях не планировалось, и, скорее всего, это не вполне благоразумно. Однако это имеет смысл – по той же причине, по которой львиная доля всех международных рейсов приземляется в аэропорту имени Кеннеди. «Это вечная история: люди идут туда, где уже есть нужные им вещи», – напомнил мне Ньюби.

У каждой сети имеется собственное оборудование, разбросанное по всему зданию на Хадсон-стрит и размещенное в клетках и комнатах всевозможных размеров, однако большинство крепящихся к потолку оптоволоконных каналов соединяются всего в нескольких местах, известных как «комнаты для свиданий» и обслуживающихся компанией Telx, главным конкурентом Equinix. Самая большая такая комната находится на девятом этаже, и из нее открывается прекрасный вид на город и на здание AT&T, находящееся в четырех кварталах. Но дело, конечно, не в прекрасных панорамах. Дело в подземных путях. Эти два здания имели значение – и были важными «местами» Интернета – из-за того, что были соединены между собой. Я хотел увидеть это вблизи.

В жаркий день в середине лета я встретился с Джоном Гилбертом в сводчатом вестибюле здания на Шестой авеню, 32. Гилберт – главный операционный директор Rudin Management, великой семейной риелторской компании, которая в 2000 году стала владельцем здания. Это представительный человек в отглаженной белой рубашке с короткими рукавами и шелковом, сугубо официальном галстуке – разительный контраст с сетевыми инженерами в толстовках с капюшонами. Он стоял под украшавшей вестибюль мозаикой: карта мира в проекции Меркатора, выдержанная в охристой гамме и увенчанная девизом: «Телефонные провода и радио объединяются, чтобы сделать все страны соседями».

– Почему тут написано про радио? – задает риторический вопрос Гилберт, все еще пожимая мою руку. – Когда это здание было построено, еще не было трансатлантических телефонных кабелей – только радио с плавучими радиомаяками. А потом, в 1955 году, было создано вот это.

Он протягивает мне плоский медный цилиндр размером с ладонь, похожий на увеличенную монету, удивительно тяжелый и плотный: сувенир, часть самого первого трансатлантического телефонного кабеля под названием TAT-1, впервые соединившего Соединенные Штаты и Европу. Он начинался в Нью-Йорке – в этом здании – и заканчивался в Лондоне, а его подводная часть тянулась от Ньюфаундленда до курортного городка Обан в Шотландии. Трассу проектировал дед Гилберта. В качестве инженера Bell Labs Джей Джей Гилберт написал спецификацию для «подводного кабеля с затопленными репитерами». Гилберт держал этот срез кабеля на своем столе как тотем, свидетельство материальности телекоммуникаций, хранителем которых он был.

С тех пор как компания Rudin купила здания за сто миллионов долларов, Гилберт был ответственным за эксплуатацию коммуникационного узла, изучая потребности бизнеса и соответственно модернизируя здание, чтобы привлечь новые интернет-компании. Роль его семьи в истории здания закрепила его роль и как хранителя истории этого места – со времен первых телефонисток, когда-то населявших его этажи, до огромных оптических распределительных шкафов, которые выполняют ту же работу сегодня.

Однако за десять лет, которые прошли со времени покупки здания компанией Rudin, оно эволюционировало и стало непохожим на своего близнеца. По адресу Хадсон-стрит, 60, десятки компаний арендуют и берут в субаренду площади для своего оборудования. Но на Шестой авеню, 32, компания Rudin одновременно владеет всем зданием и управляет его телекоммуникационными площадями, которые называются «Узел» (The Hub) – с большой буквы. В остальных частях здания разместились архитектурные и рекламные агентства, а также издательство Cambridge University Press. А на 24-м этаже живет Интернет.

«Комната для свиданий» здесь больше походила на целый остров для свиданий – единое пространство длиной в семьдесят футов, уставленное шестьюдесятью четырьмя коммуникационными стойками, от пола до потолка заполненными петляющими желтыми оптоволоконными кабелями, вмещающими десятки тысяч отдельных соединений. Гилберт осторожно проводит меня мимо парня-техника, устроившегося на высокой стремянке и крепящего новые кабели на верхние полки – этот процесс мне показался более деликатным, чем то, что я видел недавно на улице.

– Вот вам современная рыночная площадь: именно здесь происходят все «передачи мяча», оптоволокно касается оптоволокна, сети касаются других сетей, – произносит Гилберт таким тоном, словно демонстрирует мраморную ванну в роскошном кондоминиуме на Парк-авеню. В этом смысле здание не слишком отличалось от центров в Эшберне или Пало-Альто – разве что тем фактом, что полвека назад в этих же помещениях соединяла дальние телефонные звонки AT&T.

Если Эшберну повезло с географией, то это здание, напротив, было географическим феноменом. Оно было возведено на фундаменте столетней телефонной системы, втиснувшейся между биржей и железнодорожными путями. Оно угнездилось на самом соблазнительном для риэлтеров участке земли – в том месте, где от Даунтауна отходит туннель Холланда, ведущий под Гудзоном на запад, в Нью-Джерси. В отличие от интернациональной одинаковости всех центров Equinix, дизайн этого здания был уникальным, а его способ существования – причудливым и загадочным. Его эволюция казалась органической, происходящей под воздействием окружающей среды – здание питалось от корневой системы самых первых своих подземных кабелей и со временем обрастало новыми.

Недавно в него въехала компания Azurro HD, воспользовавшаяся невероятной пропускной способностью местных сетей, чтобы помочь телекомпаниям передавать большие объемы видео в электронном виде, вместо того чтобы отправлять кассеты экспресс-почтой. Кто-нибудь из сотрудников всегда присутствовал в их небольшой комнате, и когда мы зашли в нее, чтобы поздороваться, дежурный технический специалист смотрел фильм на таких огромных экранах, что они вполне могли бы стоять в центре управления полетами: это был шпионский триллер 1975 года «Три дня Кондора». Стоя внутри одного из крупнейших в мире «информационных ядер», мы на долгий миг увлеклись тем, как агент ЦРУ в исполнении Роберта Рэдфорда пробирается сквозь офисы башен Всемирного торгового центра.

Когда мы вышли в вестибюль, Гилберт открыл шарнирную стальную дверь, расположенную там, где по идее должна была находиться дверь лифта. За ней оказалась открытая шахта, которую пересекала зарешеченная платформа с перилами, расположенными на высоте пояса и сделанными из тонких труб. Мы шагнули на нее – теперь под нами было 250 футов тьмы, если, конечно, не учитывать свет, скрытый внутри тысяч сияющих оптоволоконных проводов. Стены шахты были покрыты линиями стальных и пластиковых труб, которые назывались внутренними каналами, оранжевого, красного и грязно-белого цветов, которые местами были разрезаны и открывали внутри себя толстые черные кабели, аккуратно связанные в пучок. Владельцы сети, желавшие проложить новый кабель, должны были найти ему безопасное место во внутреннем канале, однако большинство предпочитало использовать дополнительный слой металла. Кабели меняли свою прямую вертикальную траекторию, образуя арку под потолком, где занимали свое место на лотках для оптоволокна, расположенных над помещением дата-центра, – это было похоже на пандус при выходе из метро, но устремленный в воздух.

Затем мы с Гилбертом отправились в подвал – туда, где MCI пробила брешь в стене крепости AT&T. Я потерял счет дверям, через которые мы прошли, – их было как минимум полдюжины, и наконец Гилберт отодвинул в сторону оранжевый конус безопасности, выбрал подходящий ключ на массивной цепи и открыл дверь, не имевшую никаких опознавательных знаков.

Замигал и зажегся свет, и я увидел впечатляющих размеров комнату, похожую на гардеробную для великанов. Высокий потолок заканчивался выступом у наружной стены – подобное место ребенок мог бы превратить в свое тайное убежище. Оптоволоконные кабели, расположенные под землей, обходили фундамент здания по специальным трубам, называвшимся «точкой входа». В категории уникальной и дорогостоящей нью-йоркской недвижимости, наряду с парковками за 800 долларов в месяц и студиями площадью 200 квадратных футов, эти короткие трубы занимали места самые верхние и самые дорогие. На заре существования больших оптоволоконных комплексов, то есть в середине 1990-х, арендодатели практически не обращали на них внимания, без разбору одобряя запросы на прокладку любых необходимых кабелей. Но по мере разрастания сетей в зданиях, подобных этому, они начали догадываться, что эти кабели чего-то стоят. Гилберт не называл конкретных цифр, но я слышал о ставке в 100 000 долларов в год (и это еще не предел) за расстояние, которое вы можете охватить, раскинув руки в стороны.

– Когда мы только купили здание, эта комната была заполнена кабелями с надписями «Де-Мойн» и «Чикаго», – произносит Гилберт с ноткой ностальгии в голосе. – Они шли прямиком в эти города. Надо было сохранить парочку на память.

Вместо этого компания наняла трех сотрудников, которые приходили каждый день и отрезали старые провода, тестируя и проверяя каждый из них перед удалением, чтобы убедиться, что через них больше не идут телефонные звонки. Этой троице понадобилось два года, чтобы полностью освободить комнату, после чего ее шлакоблочные стены были перекрашены в тот же индустриальный серый цвет, в который выкрашены все подвалы. А потом в ней поселилось оптоволокно.

Я смотрю туда, где потолок смыкается со стеной. Массивная гора перекрученных черных кабелей, помеченных бирками из плотной бумаги, примотанными с помощью проволоки, струится вниз с потолка. Стальные цилиндры и мощные пластиковые оптические кроссы, переплетенные друг с другом как лианы, выползающие из-под земли. Некоторые из них обвивают друг друга, оставляя свободные части, которые при необходимости можно было перерезать и срастить. Другие кабели выглядят более тяжелыми и не такими гибкими. Напротив одной из стен установлены вертикальные металлические полки, которые поддерживают дополнительные кабели, похожие на садовые шланги, спускающиеся со стены стройными рядами.

Если такое же помещение в Эшберне было больше всего похоже на туалет в крупном торговом центре, то странная форма комнаты, в которой я находился сейчас, словно рассказывала ее долгую историю – о том, как она строилась и перестраивалась, о зыбких призраках телефонных звонков, проходивших через нее в течение целого столетия, и о десяти тысячах трудовых ночей, проведенных на мостовой наверху.

Она напомнила мне о том, насколько физическое присутствие Интернета определяется промежуточным пространством – будь то пространство внутри роутеров или «точка входа» в здание. Я побывал во многих секретных помещениях Нью-Йорка, но подобное ощущение особого характера места было необычным. Отчасти оно возникло из-за того, что мы шли сюда таинственной и запутанной дорогой: спустились в подземку, потом поднялись на несколько ступенек вверх, снова спустились на несколько ступеней вниз, вошли в какую-то дверь с табличкой, потом еще в одну (без таблички), сопровождаемые позвякиванием ключей и грохотом поезда метро, освещенные отблеском его огней. Кроме того, в воздухе присутствовало легкое напряжение, объяснявшееся тем, что Гилберт не совсем понимал, что именно я хочу здесь увидеть и стоит ли это мне показывать. Но главным образом я был взволнован тем, что я разглядел – или вообразил себе, что разглядел, – в огромном водопаде толстых кабелей: то непостижимое множество бесчисленных вещей, которые мы ежеминутно доверяем проводам. Я в очередной раз осознал, что слово «телекоммуникации» (то есть буквально «дальние связи») не отражает их реального значения в наших жизнях и уж точно ничего не говорит об их материальной сущности. Но времени на размышления опять не оставалось. Мы не пробыли в комнате и сорока пяти секунд, а Гилберт уже шагнул обратно к двери и коснулся выключателя.

– Вот, в общем-то, и все, – сказал он, и свет погас.

* * *

Если взглянуть на дело с обычной точки зрения, то прямо за границей фундамента здания по адресу Шестая авеню, 32, под землей тянутся подземные туннели. Это одно из тех загадочных мест Нижнего Манхэттена, которые странным образом существуют как бы на одной уходящей в туман координатной оси Z, вдоль которой извилистые проходы ведут к таинственным парикмахерским, затерявшимся сразу и во времени, и в пространстве. Поворачивая под странными углами вдоль облицованных кафелем стен, под грохот поезда метро, проносящегося, кажется, на расстоянии вытянутой руки, вы никогда не сможете точно сказать, насколько глубоко погрузились в чрево города, словно этот подземный мир протянулся в бесконечность. Но пока вы бредете по этим коридорам – даже если это продолжается всего минуту, – вы можете мгновенно перенестись гораздо, гораздо дальше. Потому что если взглянуть на дело с другой точки зрения, то прямо под фундаментом здания по адресу Шестая авеню, 32, находится Лондон.

Согласно данным TeleGeography, самый большой объем международного интернет-трафика проходит между Нью-Йорком и Лондоном – эти города словно находятся на противоположных концах самой яркой в Интернете световой магистрали. Для Интернета, как и для многого другого, Лондон – это стык Востока и Запада, место, где сети, пересекающие Атлантику, соединяются с теми, что тянутся из Европы, Африки и Индии. Фрагмент данных из Мумбая, направляющийся в Чикаго, сначала прибудет в Лондон, а затем в Нью-Йорк. Такой же путь проделает пакет данных, направляющийся из Мадрида в Сан-Паулу или из Лагоса в Даллас. Мощь гравитации, которой обладают эти города, притягивает свет, как и многие другие вещи и явления.

Но, несмотря на это, физическая структура Интернета в Лондоне и Нью-Йорке устроена абсолютно по-разному. Я исходил из предположения, что Лондон – это Старый Свет, а Нью-Йорк – Новый. Но касательно Интернета все оказалось совсем наоборот. Если в Амстердаме Интернет прятался в приземистых индустриальных зданиях на обшарпанных окраинах города, а в Нью-Йорке селился в дворцах в стиле ар-деко, то в Лондоне он образовал единый, плотный, замкнутый район – офисное «землевладение», если использовать британский термин, расположенное к востоку от Сити и формально называющееся Ист-Индиа-Ки, но среди сетевых инженеров – да и большинства остальных людей – известное как Доклендс. Это была крупная агломерация, целый интернет-район.