Текст книги "Сеть. Как устроен и как работает Интернет"

Подводные кабели соединяют людей (в первую очередь живущих в богатых странах), но сама Земля иногда встает на пути. Чтобы проложить маршрут подводного кабеля, приходится искать путь одновременно в лабиринтах экономики, геополитики и топографии. Например, кривизна поверхности планеты делает самым коротким путем между Японией и США северную дугу, параллельную южному побережью Аляски и заканчивающуюся около Сиэтла. Но Лос-Анджелес всегда был и остается более крупным источником и потребителем данных, и это заставляло первые кабели выбирать южное направление. Проложив TGNPacific, Tyco решила проблему выбора самым затратным способом – она провела кабели по обоим маршрутам.

Еще больше осложняет прокладку требование низкого «времени ожидания» – этим сетевым термином называется время, за которое информация проходит через всю длину кабеля. Раньше время ожидания интересовало только людей, занятых телефонией и всеми силами пытавшихся избавиться от неестественных задержек и пауз в разговоре на дальнем расстоянии. Но в последнее время оно стало чрезвычайно важным фактором в финансовой индустрии, в системе высокоскоростных автоматизированных торгов, в значительной мере основанных на том, что компьютер брокера совершает операции, на несколько миллисекунд раньше остальных узнавая новости рынка. Поскольку скорость прохождения света через кабель постоянна, разница во времени ожидания определяется длиной пути. Маршрут Tata, проложенный из Японии в Сингапур, более прямой, чем у ее конкурентов, и поэтому позволяет передавать данные по всей трассе вплоть до Индии быстрее всего. Однако трансатлантический кабель Tata как раз очень медленный. В самом начале своей экспансии Tyco подключила его к наземной станции в Нью-Джерси, неподалеку от собственной корпоративной штаб-квартиры. Но другие трансатлантические кабели выходили на сушу непосредственно на Лонг-Айленде, так что для трафика Tyco расстояние Лондон – Нью-Йорк увеличивалось на дополнительные двести миль. В момент прокладки никому и в голову не могло прийти, что когда-нибудь это будет иметь значение.

– Теперь на совещаниях я постоянно получаю взбучки, потому что у нас по сравнению с конкурентами задержка в одну миллисекунду, – говорит Купер, потирая лоб.

Первый в нынешнем десятилетии новый трансатлантический кабель прокладывается сравнительно небольшой компанией Hibernia-Atlantic. Его изначально проектировали так, чтобы он был самым быстрым.

Физическая география дна океана также имеет большое значение. Специализированные суда исследуют дно, осторожно прокладывая обходные маршруты вокруг подводных гор; это похоже на строительство железной дороги, но без возможности прорубить туннель. Маршруты осмотрительно избегают крупных судоходных путей, чтобы снизить риск повреждения якорями. Ведь если кабель будет перерезан, ремонтному судну придется поднимать оба его конца на поверхность при помощи специальных захватов и вновь сваривать их воедино, а это дорогостоящая и длительная процедура.

Иногда ситуация бывает еще более драматичной. За несколькими исключениями, все кабели между Японией и остальной частью Азии проходят по дну Лусонского пролива, к югу от острова Тайвань. Дело в том, что Тайваньский пролив, разделяющий Тайвань и материковый Китай, слишком мелкий, и кабелям здесь постоянно угрожала бы опасность случайного повреждения рыболовецкими судами. А в Лусонском проливе есть глубоководный коридор – так называемый канал Баши шириной 190 км, пролегающий между Тайванем и островами Батанес и имеющий глубину 4000 метров. Он казался идеальным местом для прокладки кабеля.

Он и оставался таковым до конца 2006 года, когда на второй день Рождества, в восемь часов вечера по местному времени, у южного побережья Тайваня произошло землетрясение магнитудой 7,1. Оно вызвало сильные подводные оползни, которые разорвали семь из девяти кабелей, проходивших через пролив, причем некоторые – в нескольких местах. Почти 600 гигабит трафика ушло в офлайн, так что Тайвань, Гонконг, Китай и большая часть Южной Азии оказались временно отрезанными от глобального Интернета. Тайваньская компания Chunghwa Telecom сообщила, что рухнуло 98 % пропускной способности ее соединений с Малайзией, Сингапуром, Таиландом и Гонконгом. Крупные сети дрались за возможность перенаправить свой трафик по уцелевшим кабелям или послать его кружным путем через всю планету. Тем не менее торги по корейской воне пришлось временно приостановить, интернет-провайдеры в США отметили резкое уменьшение количества спама, исходившего из Азии, а один из гонконгских провайдеров публично принес извинения за медленную скорость работы YouTube – и это целую неделю спустя после случившегося. Чтобы полностью восстановить нормальную работу, понадобилось два месяца. При словах «Лусонский пролив» сетевых инженеров до сих пор бросает в дрожь.

На логическом уровне Интернет обладает способностью к самовосстановлению. Роутеры автоматически ищут оптимальные альтернативы соединения с другими роутерами и всегда находят наилучший путь. Но это может работать, только если альтернативные пути в принципе существуют. На уровне же физическом, на уровне «труб», перенаправление трафика означает прокладку нового физического пути, примитивное протягивание свежего желтого патч-корда из «клетки», принадлежащей одной сети, в «клетку» другой – так происходит, например, в здании Equinix в Токио, в точке обмена интернет-трафиком в Пало-Альто или в Лос-Анджелесе. В общем, в одном из тех мест, где находятся точки встречи крупных сетей, пересекающих Тихий океан.

Если этого сделать не удается, владельцы сетей сталкиваются с мучительной аналоговой задачей вытягивания кабеля со дна океана железными крюками. После происшествия в Лусонском проливе три корабля Tata не покидали этот район почти три месяца, поднимая кабели, сваривая их и опуская обратно, – после чего нужно было двигаться к месту следующего разрыва. Поэтому сейчас Tata планировала прокладку в этом регионе нового кабеля – первого после землетрясения, и его маршрут Купер проработал дважды.

– Мы сместились так далеко на юг, как только могли, так что, возможно, наш маршрут между Сингапуром и Японией не является оптимальным, – говорит мне Купер, сидя в своем кресле в Сингапуре. – Но если в том же месте опять произойдет землетрясение, оно нас не затронет. А если землетрясение произойдет рядом с нашим новым кабелем, остальные сети продолжат работу. Приходится принимать и подобные тактические решения.

Я внимательно слушаю его, сидя в кресле в Нью-Джерси.

Однако тактические топографические решения – это тоже экономика. Во Вьетнаме живет 80 миллионов человек, а соединения совсем слабые. Возможно, им понадобится новый кабель, осмеливается предположить Купер. Я пытаюсь представить себе этот новый кабель, вытащенный на белый песок вьетнамского пляжа. Из всех моментов в строительстве Интернета этот кажется мне самым драматическим – буквальное подключение целого континента к глобальной Сети. Я спрашиваю у Купера, планируется ли в ближайшее время «выход на берег» новых кабелей Tata. Если я буду знать об этом заранее и если они не возражают, я бы хотел при этом присутствовать.

– Вообще-то, мы именно это и планируем, – говорит вдруг Купер из телевизора.

– Где?! – восклицаю я.

И вдруг меня охватывает волнение. Что, если это будет на другом конце планеты – на острове Гуам, где находился один из крупных узлов, или в том же Вьетнаме? Что, если это произойдет в таком месте, которое не слишком-то подходит для визитов журналистов, желающих поглазеть на строительство важнейшей инфраструктуры, например в Бахрейне или Сомали? Тогда мне придется нелегко. Но Купер невозмутим.

– Все зависит от погоды, – пожимает он плечами. – Я с вами свяжусь.

* * *

Тем временем я решаю отправиться на духовную родину подводных кабелей. Если новейшие интернет-соединения стремятся расползтись по самым дальним уголкам карты, то старые концентрировались в более знакомых местах, а особенно в одном месте: в небольшой бухте под названием Порткурно в Корнуолле, недалеко от крайней западной оконечности Англии, всего в нескольких милях от мыса Лэндс-Энд. На протяжении всей стопятидесятилетней истории подводных кабелей Порткурно оставался важнейшей береговой станцией, а также главным учебным центром индустрии – своего рода Оксфордом и Кембриджем в мире кабелей. Если взглянуть на карту, становится ясно, почему. География неизменна. Мыс Лэндс-Энд по-прежнему остается самой западной точкой Англии, а Англия – «узловой станцией» для кабелей всего мира. Согласно данным TeleGeography, самый загруженный межконтинентальный маршрут проходит между Нью-Йорком и Лондоном, точнее, между зданием по адресу Хадсон-стрит, 60, и блоком Telehouse North в Доклендс. Через Порткурно проходят несколько самых важных физических путей.

Однако посещение береговой кабельной станции оказалось не такой простой задачей, как получение доступа в крупные городские узлы. Через Доклендс, Эшберн и другие узлы шел постоянный поток посетителей. Меры безопасности там были жесткими, и все же присутствовало ощущение, что это места практически публичные по своей сути. Но кабельные станции не любят посторонних глаз и редко принимают посетителей. Тем не менее компания Global Crossing, которая в то время была оператором крупного трансатлантического кабеля, называвшегося Atlantic Crossing-1, в конце концов уступила моим мольбам. Возможно, им польстило то, что меня интересовало хоть что-то иное, а не их эффектное банкротство в 2002 году. Пресс-секретарь компании лишь попросила меня пообщаться предварительно с начальником службы безопасности, а тот, в свою очередь, сообщил мне, что должен уведомить о моих намерениях «представителей властей».

Вскоре я уже садился на вокзале Паддингтон на поезд, следующий в Пензанс. Железные арки дебаркадера вокзала стали отличной декорацией для сцены прощания с Лондоном. Эти фермы спроектировал величайший инженер Викторианской эпохи – Изамбард Кингдом Брюнель, известный также тем, что он руководил строительством Большой Западной железной дороги, ведущей в Бристоль. Кроме того, Брюнел построил знаменитый «Грейт Истерн» – на момент спуска на воду в 1858 году это был самый большой пароход в мире, способный принять на борт достаточно угля, чтобы дойти без остановки до порта Тринкомали на Цейлоне (сегодняшняя Шри-Ланка) и вернуться обратно, покрыв таким образом 22 000 миль.

Вероятно, Брюнелю было бы о чем побеседовать с Саймоном Купером, особенно в свете самой знаменитой задачи «Грейт Истерн»: прокладки первого трансатлантического телеграфного кабеля, который при своей длине в 2700 миль в свернутом состоянии все же уместился на гигантском пароходе. Особенно Куперу должны были понравиться расценки на первые трансатлантические телеграфные сообщения: десять долларов за слово при минимальной длине сообщения в десять слов.

Очевидный факт заключался в том, что я двигался в сторону Порткурно. Однако я понимал, что одновременно продвигаюсь и по символическому триумфальному пути победы технологий над пространством, и на этом пути у меня не могло быть лучшего ангела-хранителя, чем Кингдом Брюнель.

Всего через несколько часов за окном появилось бурное море. В этих местах, где Ла-Манш смыкался с Атлантическим океаном, Англия действительно начинала напоминать остров, каковым она действительно и являлась. С каждой милей пейзаж за окном становился все более морским. Я направлялся к самому концу этих мостков суши, протянутых в море, к последнему оплоту твердой земли, полуострову Пенвит – крайнему западу Англии, где скалистые мысы выдаются в море, словно тонкие пинцеты, норовящие ухватить каждый корабль, входящий в бухту. Моему американскому глазу этот пейзаж с его искривленными морским ветром деревьями, дорогами, теряющимися далеко в полях, и сложенными из камня домами фермеров, словно утопающими в почве, показался каким-то первобытным.

Пензанс был конечной станцией. Все пляжные пансионы в это время года были закрыты, однако прибрежный променад был заполнен людьми, прогуливающимися вдоль берега просторной бухты. На железнодорожной станции я взял напрокат машину, и, поскольку стояла осень, время перевалило за полдень и у меня не было запланировано никаких встреч, я решил не утруждать себя изучением карты и ориентировался исключительно по солнцу, интуитивно нащупывая дорогу в Порткурно. Я решил, что мне будет сложно заблудиться, тем более что путь был только один. Я достиг края земли.

Порткурно скрывался в глубине долины – несколько дюжин аккуратных домиков по сторонам узкой дороги, которая заканчивалась живописным пляжем в форме короткого полумесяца, раскинувшегося под высоким утесом. Растительность вокруг была почти тропическая – карликовые деревца и цветы, а вода бирюзового цвета. Компания The Falmouth, Gibraltar and Malta Telegraph в 1870 году именно здесь спустила в воду свой первый кабель, идущий в Индию. Этот пляж предпочли оживленному порту Фалмут, расположенному в сорока милях к востоку, из опасений, что там кабель будет поврежден якорями судов (Купер одобрил бы этот выбор).

За несколько лет через Порткурно было передано по телеграфу 200 000 слов, и планировалась прокладка новых кабелей. К началу XX века Порткурно стал узлом глобальной телеграфной сети, соединившей Индию, Северную и Южную Америки, Южную Африку и Австралию. К 1918 году через Лэндс-Энд ежегодно проходило 180 миллионов слов. К началу Второй мировой войны Порткурно, или, согласно телеграфному коду, «ПК» – что напоминало о его старом названии Порт-Керноу, – был крупнейшей кабельной станцией в мире. Компания, в то время называвшаяся Cable & Wireless, управляла проходившими здесь четырнадцатью кабелями, суммарная длина которых составляла 150 000 миль. Чтобы защитить их от нацистских диверсантов, на пляже установили огнеметы; кроме того, саперы пробили в гранитном склоне утеса полость, и станцию упрятали под землю. После войны Cable & Wireless переделала эти подземные помещения в учебный центр. Сотрудники со всего мира стекались сюда, чтобы научиться обращаться с оборудованием и войти в курс дела, прежде чем отправиться на зарубежные станции Cable & Wireless. Школа действовала до 1993 года, воспитав настоящее братство выпускников, которые до сих пор с теплотой вспоминают дни, проведенные в Корнуолле. Порткурно стал их духовным домом, а сегодня в бункере расположен Музей телеграфа Порткурно, в котором выставлена большая часть оригинального оборудования и нон-стоп крутят исторические фильмы.

Вечером того дня я оказался одним из двух посетителей, ужинавших в пабе Cable Station Inn, который расположился в бывшем центре отдыха учебного комплекса. Владельцы бара купили помещение напрямую у Cable & Wireless. Цель моего путешествия не показалась им странной. Один из их соседей (и завсегдатаев) когда-то управлял одной из местных наземных станций и был из того типа людей, что знают ответы на все вопросы.

– У вас уши завянут от его бесконечной болтовни, но он об этих вещах знает больше, чем кто-либо, – сказал мне хозяин паба. – У него просто какой-то Google в его голове!

– Возможно, он даже устроит вам экскурсию! – предположила хозяйка.

– Нет, это не так-то просто, – отозвался хозяин.

На следующее утро я направился в Музей телеграфа. У пожилой леди, прилежно изучавшей допотопные журналы записей актов гражданского состояния Порткурно, вдруг вырвался возглас изумления: оказывается, ее дядя родился прежде, чем ее двоюродные бабушка и дедушка успели пожениться! Я сидел за длинным деревянным столом в старом здании учебного центра, пока архивариус Алан Рентон вытаскивал коробки с документами времен первых телеграфных кабелей, ушедших в море с местного пляжа, и топографические карты бухты.

Отчет «Кабель Порткурно – Гибралтар № 4» (этот кабель был проложен в 1919 году) свидетельствовал о высочайшем инженерном мастерстве. Судно «Стефен» вышло из Гринвича в конце ноября, имея на борту 1416 морских миль[37]37
  Морская миля – 1852 метра.


[Закрыть] кабеля, изготовленного компанией братьев Сименс. Через несколько дней при небольшом северо-восточном ветре судно причалило в бухте Порткурно и переправило на берег конец кабеля, который поддерживали на плаву девяносто деревянных бочонков. К 5:20 вечера «Стефен» поднял якорь и двинулся в сторону Гибралтара, вытравливая кабель через корму, – «все прошло удовлетворительно». Через две недели корабль был уже в Гибралтарском проливе, ожидая «хороший, ясный и солнечный» день, чтобы вывести на берег второй конец кабеля. «Финальные испытания завершены, директор-распорядитель проинформирован», – так заканчивался отчет.

В те годы подводная прокладка кабелей уже стала рутиной (несмотря на то, что отчет полон жалоб инженеров на «очевидные риски прокладки кабеля на глубоководье в зимнее время» и на то, что «Стефен» слишком сложен в управлении). Так или иначе, отчет напоминал о том, что к тому времени бухта Порткурно уже на протяжении жизни двух поколений была столицей гудящей империи коммуникаций и останется таковой еще надолго – хотя сама империя станет гораздо более тихой.

Позже в тот же вечер я прошел по пляжу до места, где стоял домик старого телеграфного отделения, находившийся на попечении музея и открывавшийся для посетителей, если на пляже было достаточно народа. Солнце уже садилось за утес, и на пляже было всего несколько пар, любовавшихся волнами. В верхней части пляжа стоял выцветший знак с надписью «телефонный кабель», предупреждавший проходившие суда о необходимости соблюдать осторожность. Я взобрался по крутой лестнице, прижавшейся к скале, на дорогу, которая вела вдоль обрыва. Далеко внизу шло рыболовное судно – точка размером с мой ноготь. Еще дальше в море огромный танкер на всех парах шел в сторону Ла-Манша. Океан казался гладким синим стальным ковром, протянувшимся до горизонта, воплощением бесконечности. Я попытался представить себе кабели на дне океана, их последние отрезки перед выходом на землю.

В сувенирном магазине музея я купил небольшой кусочек настоящего кабеля, вложенный в стеклянную коробочку размером с мой большой палец. Пластиковая оболочка кабеля была срезана, чтобы показать медную оплетку, несущую напряжение для повторителей, и сами оптические волокна. Диаметром такой кабель был не больше четвертака, но длины практически бесконечной. Он был одновременно доступным и недоступным – его было легко себе представить в одном измерении и очень сложно в другом. Он был подобен самому океану: самой большой вещи на земле, которую, однако, можно за день преодолеть на самолете или за миг – по электронной сети. Как странно, глядя на кусок физического Интернета, увидеть напоминание того, насколько велик мир, хотя Интернет всегда кичился тем, что сделал мир меньше. Сеть не стерла расстояния, а лишь сделала их разметку более наглядной – словно линейки на только что вымытой классной доске.

На обратном пути в деревню я увидел люк, на крышке которого было выбито слово «гибкий». По дороге к парковке у пляжа люков стало еще больше, а затем показалась площадка с каким-то жужжащим оборудованием, окруженная деревянным забором. Из водоотводной канавы росли огромные, доисторического вида стебли гуннеры, каждый из них был выше человеческого роста, и казалось, они питаются светом, проносящимся под ними.

В ту ночь я, сидя в номере маленького семейного пансиона, болтал по скайпу с женой, которая находилась в Нью-Йорке, – о картинках, которые наша дочь нарисовала в детском саду, о разгроме, который учинила в доме собака, и о водопроводчике, который приходил, чтобы устранить протечку. В отличие от телефонного звонка, наш разговор шел через Интернет, мы говорили бесплатно, слышно было прекрасно, и каждую секунду между нами пробегало примерно 128 000 бит. Позже я из любопытства запустил программу трассировки, чтобы проверить, каким был их маршрут. Оказалось, что они шли в Лондон, прежде чем вернуться сюда и уже после этого отправиться в Нью-Йорк. Моя гостиница стояла почти у дороги, а под дорогой пролегала пуповина, соединяющая Америку и Европу. Информация пролетала мимо, словно реактивные лайнеры высоко в небе. Но когда я выключил свет, в долине стояла такая тишина, что у меня зазвенело в ушах.

На следующее утро управляющий станцией Global Crossing Джоэл Пейлинг заехал за мной в гостиницу, и мы на двух машинах поехали гуськом к наземным станциям. Внезапно вынырнув из долины, мы оказались на своего рода главном проспекте мировых подводных кабелей – вдоль дороги выстроилось не менее чем полдюжины станций. Первая из них представляла собой обычный сложенный из камня дом, и в ней было бы вообще невозможно опознать кабельную станцию, если бы не тяжелые, неприступные автоматические ворота. Дальше стояло здание, напоминавшее большой тренажерный зал с сильно изогнутой крышей и игривыми синими окнами, похожими на иллюминаторы. Оно принадлежало системе под названием FLAG и служило местом встречи для двух кабелей, которые, подобно кабелю Tata, тянулись отсюда на запад – до Нью-Йорка и на восток – до самой Японии.

Следуя вдоль забора, мы выехали на узкую дорожку, зажатую между высокими живыми изгородями. Нам с Джоэлом пришлось прижаться к обочине, чтобы разминуться с трактором с прицепом, груженным сеном. В месте, где дорога поворачивала, стояло желтовато-коричневое здание с рифлеными бетонными стенами, похожее на какой-то зловещий, пугающий бункер. На знаке, запрещающем вход посторонним, было указано, что здание принадлежит British Telecom. Позже я узнал, что оно было построено по стандартному проекту времен холодной войны, который предполагал, что объекты такого типа должны располагаться под землей. Но корнуоллский гранит оказался слишком неподатливым, и BT построила подземный бункер на поверхности. Он и сейчас казался совершенно готовым к войне и был самым устрашающим среди всех окрестных зданий.

На гребне холма я наконец сумел ненадолго заглянуть за живые изгороди и увидел за ними обширное пастбище, усыпанное непривлекательными силуэтами спутниковых тарелок, в основном служивших резервными коммуникационными каналами для наземных станций. Мы проехали сквозь небольшую деревушку, а затем дорога свернула во двор. Фермер в высоких резиновых сапогах выводил из гаража, в котором стояло несколько тракторов, красный «лендровер». Симпатичная колли бросилась ко мне, виляя хвостом. К деревянному забору был прибит выцветший белый знак с черными буквами «Кабельная станция „Уайтсэндз“». Я ехал за Пейлингом по длинной подъездной дороге, по одну сторону от которой тянулось картофельное поле, а по другую – очередное пастбище. Молочные коровы, словно по команде, высунули свои головы из-за живой изгороди. В железной бочке на соседнем участке бушевало пламя, и запах торфяного дыма смешивался с ароматом навоза. Мы миновали загон для скота и въехали на небольшую парковку кабельной станции. Ее наружные стены были облицованы грубо отесанными гранитными блоками (таково требование градостроительной комиссии графства), окна закрыты зелеными стальными жалюзи. Под карнизом красовалась табличка с надписью «Путь через Атлантику. 1998. Проект Global Crossing».

Внутри у двери висели дождевики. Пахло мокрой собакой – не так уж и неприятно. Собака оказалась большим спаниелем по кличке Тиа. Явно случайная мебель, ярко-зеленые стены цвета лайма, темно-малиновое ковровое покрытие и низкий потолок – помещение больше походило на какую-то ремонтную мастерскую, чем на сверкающий командный центр, оплот высоких технологий. На стенах висели карты с рекламой производителей кабелей. Старый постер Global Crossing гласил: «Одна планета. Одна сеть». Через тесный вестибюль можно было попасть в несколько кабинетов с видом на идиллический корнуоллский пейзаж – коровы на изумрудно-зеленой траве. Из телевизора в кухне доносились звуки футбольного матча.

Пейлинг вырос неподалеку и работал на Global Crossing c 2000 года. Он был крупным мужчиной – выше шести футов – с небольшими голубыми глазами и спокойным лицом. На вид ему было под сорок. Он был одет в джинсы, стильный кардиган и черные скейтерские кроссовки. Если парни из точек обмена интернет-трафиком выглядели как настоящие «ботаны» и большую часть времени проводили, пялясь в экраны своих компьютеров, то по мужикам из кабельного бизнеса было видно, что они не побоятся зайти в моряцкий кабак в каком-нибудь иностранном порту. В самом деле, Пейлинг начинал свою карьеру в BT в Лондоне, затем ушел в море, чтобы заниматься прокладкой и починкой кабелей, и, наконец, вернулся в Корнуолл, чтобы обзавестись семьей. Его отец занимал в Cable & Wireless позицию F-1 (высшая должность для сотрудников, работающих за рубежом) и учился в Порткурно. Свои детские годы Пейлинг провел, переезжая с родителями с одной зарубежной станции на другую – с Бермудских островов в Бахрейн, из Гамбии в Нигерию.

В Global Crossing Пейлинг руководил не только станцией в Порткурно, но и эксплуатацией целой подводной сети, в которую входило соединение, проходящее через Атлантику, а также крупные кабели, соединявшие США с Южной Америкой и выходившие как на атлантическое, так и на тихоокеанское побережье. Глаза у Пейлинга были красные, ведь почти всю ночь ему пришлось посредством телефонной конференции руководить ремонтом оборудования в точке, которая соединяла Тихуану в Мексике с Коста-Рикой.

Он хорошо знал людей на другом конце провода. Его ближайшие коллеги постоянно находились где-нибудь на другом конце света (что обычно означало также и другой конец кабеля). Это обычное дело. Кабель, пересекающий океан, функционирует как единая машина, и оборудование на одном его конце сложным образом связано с оборудованием на другом. В старые времена у каждого кабеля имелась «служебная линия» – отдельный телефонный аппарат, на котором было надписано название города, находящегося на другом конце кабеля, и который обеспечивал прямое соединение с ним. Сегодня служебные линии в основном заменены обычными корпоративными средствами связи, хотя во время моего визита на кабельную станцию недалеко от Галифакса (Канада) я видел, как это работало когда-то: когда я прибыл туда рано утром, еще до прихода управляющего станцией, его коллеги, находившиеся на другом конце кабеля – в Ирландии, ответили на мой звонок и удаленно открыли мне дверь в Канаде. Все системы были соединены.

Впустив меня в свой кабинет, Пейлинг бросил ключи на стол рядом с радиоуправляемой желтой подводной лодкой размером с футбольный мяч. «Для ремонтных работ», – пошутил он, кивая на подводную лодку. На самом деле это была игрушка его сына. Мы снова вышли в коридор и направились в помещение со свисающими под потолком проводами, стойками с оборудованием, выстроившимися вдоль узких проходов, с привычным ревом кондиционеров и потоками горячего воздуха, излучаемого компьютерами. Пейлинг сразу провел меня в дальний угол комнаты. Там из-под пола выходил черный кабель, который стальные клепки удерживали на прочной раме, укрепленной в нескольких дюймах от стены.

Кабель был изготовлен в Нью-Гэмпшире. В ходе длинного производственного процесса множество машин, достойных карандаша Руба Голдберга[38]38
  Руб Голдберг (1883–1970) – американский карикатурист, изобретатель «машин Голдберга» – преувеличенно сложных устройств, которые при этом выполняли самые простые задачи, например, вытаскивали оливки из банки.


[Закрыть], укутали восемь отдельных жил кабеля в несколько слоев резины, пластика, меди и стали. Затем кабель был намотан на стальные катушки размером с карусель, словно украденные из мастерской Ричарда Серры[39]39
  Ричард Серра (род. в 1939 г.) – американский скульптор, известный крупными минималистическими композициями из стали.


[Закрыть]. К причалу фабрики на реке Пискатакуа подошло кабельное судно, и многие тысячи миль кабеля были протянуты к воде по узкому пирсу длиной в четверть мили, а затем уложены в три цилиндрических отсека в трюме. Выйдя в море, судно начало вытравливать кабель через корму, прокладывая его точно по выверенному пути, от пляжа на Лонг-Айленде через весь океан до широкой дуги залива Уайтсэндз, находившегося примерно в миле от места, где я сейчас стоял. Затем кабель тянулся под землей прямо под пасущимися коровами, проходил через люк в стене фундамента станции и наконец появлялся в нашей комнате. На последнем футе кабеля была надпись: «Кабель AC-1. До США».

Для Пейлинга это просто рабочая этикетка. Для меня же это был один из самых удивительных указателей, какие я только видел в своей жизни. Он указывал мне путь домой вдоль длинной дороги, которая была абсолютно недоступна физически, но по которой, в определенном смысле, я уже проходил тысячи раз.

– Этот кабель идет в США, – буднично сказал Пейлинг. Понятие «физический Интернет» не могло бы звучать более буквально.

Итак, я проследовал за кабелем через океан и даже немного дальше – через саму станцию. Пейлинг показал мне питающее оборудование – белый ящик размером с холодильник, посылавший четыре тысячи вольт по экранирующей медной оплетке кабеля на подводные повторители, которые усиливали световые сигналы. На другом конце кабеля, на Лонг-Айленде, стояла такая же машина, дававшая такое же напряжение, так что потоки электронов встречались посередине океана, а термин «земля» тоже получал буквальный смысл – сама суша использовалась для заземления. «Мы даем отрицательный полюс, они – положительный», – объясняет Пейлинг.

Свет, проходящий через кабель, излучается (и принимается) еще одной группой похожих на холодильники машин, выстроившихся в ряд неподалеку. Пейлинг находит свободный желтый оптический кабель и втыкает его в порт для монитора на одной из машин, безопасно подключаясь таким образом к входящему световому сигналу в одном из волокон. Затем он втыкает другой конец кабеля в оптический спектрометр – настольный прибор, похожий на видеокассету с экраном, на котором мерцают светящиеся диаграммы, напоминающие графики ЭКГ.

– Я часто представляю себе это как желе, – комментирует Пейлинг происходящее на экране. – Если опустить вот здесь немного вниз, – он указывает на один из пиков графика, – все остальное поднимется вверх. Это своего рода игра: ты будто пытаешься найти тот кусочек желе, благодаря которому все волны будут работать в оптимальном режиме.

Эта технология называется «мультиплексированием с разделением по спектральной плотности». Она позволяет одновременно пропустить через одну нить оптоволокна несколько волн света, имеющих разную длину (то есть цвет). Отдельная нить может быть «упакована» десятками волн, каждая из которых переносит 10, 20 или даже 40 гигабит данных в секунду. Одна из задач Пейлинга заключается в настройке лазеров таким образом, чтобы волн различной длины было как можно больше и чтобы все они хорошо «звучали» вместе, подобно гармоничному аккорду.

Теоретически все это можно делать из какого угодно места, но Пейлингу нравится находиться рядом с машиной, наблюдая за светом через анализатор. Процесс осложняется тем, что любое движение кабеля на дне океана способно изменить способ прохождения волн по оптоволокну, отчего все настройки могут «посыпаться» – подобным образом атмосферные помехи воздействовали когда-то на старые телевизоры. После завершения процесса настройки Пейлинг устраивает проверку надежности: генерирует трафик, пускает его по кабелю и гоняет кругами «туда и обратно до Америки – раз тридцать или около того».