Текст книги "Королевский порок"

Глава 19

К третьему вечеру на ферме Мангота жизнь Кэт вошла в своего рода рутину. По утрам она убирала на кухне и приносила хворост для очага. Кухня, самое обжитое помещение на первом этаже, за долгие годы заросла грязью настолько, что толстый ее слой покрывал каждую поверхность. Окончания уборки в ближайшее время не предвиделось, тем более что в распоряжении Кэт была только холодная колодезная вода и пара тряпок. И все же девушка находила определенное удовольствие в этой слабой попытке упорядочить кухонный хаос, к тому же во время работы она могла свободно предаваться своим мыслям.

Обедали в полдень, а всю вторую половину дня Кэт была предоставлена самой себе. Она читала или рисовала в своей комнате, заполняя альбом причудливыми проектами и надеясь, что когда-нибудь по одному из них выстроят здание, которое не заставит Палладио и Витрувия стыдиться своей ученицы. Иногда Кэт отправлялась на прогулку, но далеко от дома не уходила. Мангот предупреждал, что некоторые из погорельцев – народ буйный, особенно те, кто помоложе, и от них всего можно ожидать.

Потом нужно было готовить ужин. И перед трапезой, и после Мангот читал вслух Библию. Вечер завершали нескончаемые молитвы: старик молился, как Бог на душу положит, что чаще всего выражалось в подробном перечислении кар, ожидающих грешников на том свете. Кэт эта манера повергала в уныние, напоминая о последних годах под отцовской крышей: тогда вера Томаса Ловетта становилась все более мрачной и пронизывала все стороны его жизни.

Неизменной оставалась и еще одна часть распорядка. Перед ужином с черного хода в дом заходил Израил Хэлмор. В дверь он не стучал, лишь молча сбрасывал у порога тяжелые сапоги, в которых ходил по лагерю. С пустыми руками Хэлмор никогда не являлся. В воскресенье он принес полную шапку сморщенных, покрытых темными пятнами яблок, оказавшихся на удивление сладкими, в понедельник добыл зайца, а этим вечером пришел с большой кожаной флягой эля.

Стоило Хэлмору войти, как Мангот сразу закрыл Библию. Хэлмор снял сапоги, сунул флягу Кэт, даже не взглянув на девушку, и сел за стол. Кэт принесла мужчинам кружки и по кивку старика разлила по ним эль. Зловонные лучины на столе озаряли опущенные головы мужчин оранжевым сиянием, и от этого на лицах у них будто проступило что-то дьявольское.

Исполнять обязанности служанки Мангота было частью платы за оказанное стариком гостеприимство. Договоренность устраивала обе стороны, ведь благодаря ей от присутствия Кэт на ферме хозяину была одна польза. Пока мужчины пили и беседовали, девушка отвернулась и склонилась над котелком, в котором готовились остатки заячьего мяса.

– Есть новости от Епископа, – сообщил Хэлмор. – Сегодня его человек приезжал в лагерь.

– Человек? – В голосе Мангота прозвучало недовольство. – Какой еще человек?

– Жирдяй с длинной шпагой. Должно быть, кавалерист в отставке. Он на днях встречался с Епископом.

– Я никого такого не видел.

– Он приехал верхом по тропе вдоль ручья – там, где пасут скот, – ответил Хэлмор. – Не хотел привлекать к себе лишнего внимания. У него для нас интересное предложение. Он объезжает все лагеря, собирая людей под знамена Бекингема. Представь, что будет, если все мы – погорельцы, бедняки, уличные попрошайки – вместе пойдем маршем на Лондон! Ох и растрясем мы тогда ограду Кларендон-хауса!

– Плесни-ка еще эля, – велел Кэт Мангот.

Кэт вернулась к столу и наполнила кружки. Мужчины не удостоили ее даже взглядом. И это неудивительно, ведь она женщина, к тому же служанка – эти двое едва ли воспринимают ее как разумное существо, тем более способное делать выводы. Для них она такая же часть обстановки, как фляга или кухонный стол.

– Звучит как тост, – произнес Мангот.

– Верно, – улыбнулся Хэлмор. – Поэтому я и принес эль. Мы от этого Кларендон-хауса камня на камне не оставим.

Мужчины торжественно выпили за падение Кларендона и в этой жизни, и в последующей. Даже по запаху чувствовалось, что эль крепкий. Как только первая фляга опустела, Хэлмор тут же выудил из вшитого в плащ кармана вторую.

Меж тем рагу уже начало побулькивать. Кэт хотела спросить Мангота, подавать ли ужин, но тут заметила, что старик плачет.

Хэлмор смущенно похлопал хозяина по руке:

– Держитесь, господин, вы еще увидите этого проходимца в придорожной канаве. Чем выше такие негодяи поднимаются, тем ниже падают.

– Мой сын, – выговорил Мангот. – Мой сын. Будь он сейчас с нами, как бы он радовался! Если бы не Кларендон, мой сын был бы жив. Я вам рассказывал, что случилось?

– Да, рассказывали, – кивнул Хэлмор. – Очень грустная история, и…

– Мой сын сейчас сидел бы с нами! – перебил Мангот, с неожиданной яростью хлопнув рукой по столу. – На этой самой кухне! Он выпил бы с нами, Израил. И дела бы на этой ферме шли не хуже, чем на других в нашем графстве!

Пока Хэлмор пил, а старик рассказывал, что произошло с его сыном, Кэт отступила в тень. История оказалась очень простой – и очень печальной. Вскоре после Реставрации сын Мангота, единственный из его детей, кто пережил все опасности детства, пригнал четырех коров на Смитфилдский рынок. Затем с полным кошельком денег он отправился в одну из таверн Сити, плотно поужинал и, вероятно, слишком много выпил. Днем он пешком пустился в обратный путь. Но по дороге его сбил наездник, и юноша попал под колеса проезжавшей кареты. Молодой человек погиб мгновенно.

Карета принадлежала Кларендону, хотя его самого в тот момент внутри не было. Во время разбирательства свидетель показал, что кучер был пьян и это послужило причиной несчастного случая. Кучер клялся и божился, что он был трезв, как младенец. Коронер, не желая ослушаться такого могущественного человека, как лорд-канцлер, предпочел пренебречь уликами, и впоследствии свидетель стал утверждать совершенно обратное.

С тех пор ферма Мангота пришла в запустение, ибо он не видел больше причин вкладывать в нее труд. За прошедшие годы свидетель ушел в мир иной, коронер и кучер тоже. Остался только один человек, на которого Мангот мог возложить вину за гибель сына и собственную загубленную жизнь, – лорд Кларендон.

Глава 20

Вернувшись в свой дом в Савое, я сказал Маргарет, что сегодня буду ужинать рано, и позвал Сэма, чтобы тот прислуживал мне в столовой.

– У меня к тебе еще одно поручение, – объявил я. – Будешь моими глазами и ушами. Пойдешь в город.

– В такую погоду?

– В такую погоду.

– Вам бы для этих ваших поручений мальчишку нанять, хозяин, – заметил Сэм и язвительно прибавил: – Обрядите его в свою ливрею, и пусть ходит за вами по пятам. Будете фланировать по Уайтхоллу, что твой знатный придворный.

Я проигнорировал его упражнения в остроумии.

– Знаешь Генриетта-стрит?

– Это где госпожа Хэксби живет? – сразу оживился Сэм. – Еще бы не знать.

Они с Маргарет прониклись к Кэт необъяснимой симпатией, когда она выхаживала меня после Пожара. Иногда у меня создавалось впечатление, будто к ней они относятся с бо́льшим уважением, чем ко мне.

– Выдан ордер на ее арест. Господина Хэксби уже задержали как ее возможного сообщника. Она залегла на дно, и я не знаю, где именно.

Сэм присвистнул.

– В чем ее обвиняют, хозяин?

– В убийстве. Но это строго между нами.

– Господь Вседержитель! И кого же она убила?

– Власти считают, что госпожа Хэксби учинила расправу над своим кузеном Эдвардом Олдерли.

– Верно, ради денег? – многозначительно заметил Сэм. – Дело известное – ежели родные люди друг на друга ополчились, значит деньги не поделили. Вот где корень зла, хозяин. Так и в Библии говорится.

– Деньги – это еще не все. Олдерли сделал с госпожой Хэксби худшее, что мужчина может сделать с женщиной.

Облизнув губы, Сэм перевел взгляд на огонь в камине. Похоже, еле сдерживался, чтобы туда не сплюнуть.

– Тогда поделом ему.

– Возможно, Олдерли убила вовсе не госпожа Хэксби. Следует рассмотреть иные варианты…

– Я всегда говорил – она женщина с характером. Я…

– Будь любезен, послушай меня хоть пару секунд. В мастерской на Генриетта-стрит работает чертежник. Рыжий, остроносый. Фамилия Бреннан. Кажется, ему что-то известно. Я хочу, чтобы ты следил за ним сегодня вечером и завтра. Поговори с людьми. Постарайся разузнать хоть что-нибудь о местонахождении госпожи Хэксби. Перекинься парой слов со сторожем.

– Ливень еще сильнее припустил, хозяин. Дозвольте обождать, пусть немного поутихнет.

– Нет. – Сжалившись над бедолагой, я прибавил: – Если тебя это утешит, напротив чертежного бюро есть пивная. – Я достал кошелек. – И вот еще что. Сегодня днем разносчик доставил Бреннану письмо, причем отдал его лично в руки адресату. Оставлять послание у сторожа наотрез отказался. Разносчик знал, что Бреннан рыжий. Я бы хотел выяснить, от кого это письмо. Человек, который его привез, тщедушный и косоглазый. С собой он привел навьюченную лошадь.

Я дал Сэму пару шиллингов на расходы. С лестницы донесся громкий стук: мой слуга спускался на кухню, желая объяснить Маргарет, куда он уходит и зачем. Без сомнения, свой рассказ Сэм Уизердин сопроводит нелестными отзывами о моей персоне.

Огонь в камине погас, а я все сидел перед ним, одолеваемый чувством безнадежности, захлестнувшим меня, будто волна. Тишина в столовой давила на меня все сильнее и сильнее, и я попытался развлечь себя мыслями о других предметах. Однако тщетно. Чем дальше, тем больше тревоги вызывала опасная и неприятная работа, ожидающая меня сегодня ночью в Кларендон-хаусе.

А тем временем дождь стучал по оконным стеклам и вечернее небо постепенно темнело.

Спотыкаясь и поскальзываясь, мы втроем пробирались по извилистой дорожке, по которой телеги выезжали с Пикадилли на Оксфорд-роуд. Дождь не унимался, однако немного поутих. Тучи висели низко, скрывая луну и звезды.

Впереди шагал Горс с нашим единственным источником света – тусклым фонарем. На другую руку он намотал поводья. Лошадь брела между Милкотом и мной. Милкот вооружился шпагой и пистолетом. Он предлагал одолжить шпагу и мне, но я отказался.

Через спину животного был переброшен большой холщовый сверток. С моей стороны свисали ноги. Время от времени лошадь оступалась на ухабистой дороге, и стоило ей качнуться в мою сторону, как руку задевали пятки Олдерли.

Путь оказался медленным и трудным. Никто из нас не произносил ни слова. Время от времени мы останавливались, прислушиваясь, нет ли за нами погони и не идет ли кто впереди. Я взял с собой ордер, и в случае необходимости он станет нашей охранной грамотой, но я бы предпочел обойтись без этого. Там указана моя фамилия. Можно представить, что скажет Чиффинч, если позже мое имя свяжут с найденным у Оксфорд-роуд телом Олдерли.

Ведя на север, дорожка делала петлю и поворачивала в северо-западном направлении. Там тянулась дорога, лежавшая к востоку от Тайберна, – места, где стоят виселицы. Как и половина населения Лондона, я ходил туда смотреть на гниющие останки Кромвеля, Айртона и Брэдшоу – после Реставрации их выкопали из могил, заковали в цепи и повесили.

Мы остановились в доброй сотне ярдов от большой дороги. Горс отпер калитку и вывел лошадь в поле. Здесь идти стало легче – недавно закончился сенокос. К тому времени мои глаза привыкли к полумраку. Я разглядел конек крыши дома, стоявшего у дороги на краю поля. Перпендикулярно зданию тянулся низкий черный амбар. Огни в доме не горели, но вдалеке залаяла собака, и к ней тут же присоединились другие псы.

– Скорее, – прошептал Милкот. – Эти проклятые дворняги перебудят всю округу.

Мы направились к пруду. Милкот перерезал веревки, которыми труп был привязан к лошади. Наступил самый неприятный момент. Мы уложили Олдерли на землю. Горс держал фонарь, а мы с Милкотом разматывали холстину. На трупе была одна рубашка. Ворочать его в павильоне – достаточно тяжелая работа, но здесь, в темноте, в сопровождении собачьего лая и неотступного страха быть замеченными, она и вовсе представлялась почти невыполнимой. Казалось, мертвая плоть, ранее бывшая Эдвардом Олдерли, преисполнилась слепой злобы.

Милкот заметил, что опустить тело в пруд будет проще, если мы с ним возьмем труп за ноги, а Горс – за плечи.

– Стойте, – произнес я, вытирая мокрое от дождя лицо. – Нужно снять с него рубашку.

– Нет времени, – возразил Милкот.

Я впервые услышал в его голосе панические нотки.

– Ничего, успеем. – Я ощупывал труп в темноте, пытаясь найти нижний край рубашки. – Помогайте. Льняная рубашка стоит дорого. Другой одежды на нем нет. Если грабители раздели его донага, то и рубашку должны были прихватить.

– Я ее заберу, сэр, – вызвался Горс. – Есть у меня один знакомый, который ее возьмет и вопросов задавать не станет.

Меня удивил тон слуги – самоуверенный, почти нахальный, как будто парень уже решил, что рубашка достанется ему и никаких возражений слушать не намерен. Но Милкот не стал его одергивать. А впрочем, мой соучастник правильно сделал, что придержал язык: не хватало еще, чтобы в такой момент мы препирались друг с другом. К тому же у всех нас напряжены нервы, и вполне естественно, что в этих из ряда вон выходящих, пугающих обстоятельствах мы ведем себя не так, как обычно.

Сообща мы принялись стаскивать с Олдерли рубашку, дергая ее так, что разошелся шов. Наконец нам удалось ее снять. Втроем мы подняли труп, казавшийся еще тяжелее, чем раньше. Наши сапоги все глубже увязали в грязи. В мои просачивалась вода.

– Один, – стал считать я. – Два. Три.

Раскачав тело посильнее, мы забросили его в пруд. Раздался громкий плеск. Меня обдало брызгами. Я попятился и врезался в Горса. Тот пробормотал себе под нос ругательство.

– Скорее, – заторопился Милкот. – Уходим.

Обратный путь до Кларендон-хауса мы проделали намного быстрее. У ворот конюшни мы остановились. Милкот вполголоса сказал что-то Горсу, потом до меня донесся низкий голос слуги. Затем раздался звон монет.

Поверх крупа лошади Милкот прошептал:

– Горс войдет с конем через эти ворота. А нам с вами лучше зайти через главные. Пожалуй, сначала отыщем таверну и как следует обсушимся.

– Здесь я вас оставлю, – возразил я. – Предосторожности лишними не будут.

– Как пожелаете.

Мы молча ждали, когда Горс с лошадью скроется за воротами. Вот створка открылась, потом закрылась. Убедившись, что Горс благополучно добрался до конюшенного двора, Милкот облегченно вздохнул.

– Кстати, – прибавил он, подходя ко мне еще ближе. – Милорд желает видеть вас завтра.

– Зачем?

– Не знаю. Вы не могли бы нанести ему визит утром, около десяти? А потом мы с вами обсудим наше дело. Кроме всего прочего, нужно решить, как распорядиться одеждой Олдерли.

– Постараюсь, – ответил я.

– В этой истории еще много загадок, – заметил Милкот. – Как Олдерли попал в павильон? Отчего упал в колодец?

Довольно-таки резким тоном я пожелал Милкоту доброй ночи и один зашагал к Пикадилли. В столь поздний час по улицам бродить рискованно, особенно в одиночестве, и на секунду я пожалел о том, что отказался от приглашения Милкота. Постоянно оглядываясь, я добрался до Чаринг-Кросс, и когда таверну покинула компания клерков из юридических контор, пошел за ними. Сами о том не подозревая, они «проводили» меня до Стрэнда.

Напряжение сказывалось все сильнее. Промокший и уставший, я готов был рвать и метать. Видимо, и Кларендон, и Милкот возомнили, будто я побегу к ним по первому зову. Потом я задался вопросом, можно ли рассчитывать на молчание Горса. Мне казалось, что Милкот чересчур ему доверяет.

Доверие. Все сводится к доверию. Кому из участников этой истории могу доверять я?

Глава 21

Стоило мне проснуться в среду утром, как перед мысленным взором замелькали картины вчерашней ночи, а вместе с ними вернулись все мои сомнения и опасения. Я крикнул Маргарет, чтобы принесла мне горячей воды. Однако, судя по звукам, по лестнице стал взбираться Сэм, а для него это дело медленное и трудоемкое. Толкнув костылем дверь моей спальни, он вошел в комнату, расплескав при этом воду. Мой слуга поставил кувшин на умывальник и повернулся ко мне. Его опухшие глаза говорили сами за себя.

– Как думаете, хозяин, для чего ему женский плащ, а? – начал разговор Сэм. – Вот бы что разузнать не мешало.

– Кому – ему?

– Бреннану, кому же еще? – Сэм прямо-таки светился гордостью. – Я сделал все, как вы приказали: засел в пивной на Генриетта-стрит и оттуда следил за дверью напротив. Пришла женщина вот с таким узлом. – Сэм широко расставил руки. – Большой, тяжелый. Она постучала в дверь и оставила узел у сторожа.

– При чем же здесь Бреннан и госпожа Хэксби? – спросил я. – Или письмо, о котором я рассказывал?

– Не все сразу, господин, до этого я еще доберусь. Потом женщина отправилась прямиком на другую сторону, в пивную – видно, согреться захотела. Взяла она себе глинтвейна. Ну а я случайно с ней разговорился. – Сэм заговорщицки мне подмигнул. – Надо сказать, она оказалась весьма недурна собой, не красавица, но все же, хотя я, конечно, человек женатый и ни рукам, ни мыслям волю не даю, да вы и сами зна…

– Ближе к делу, – велел я.

– Так вот, болтаем мы с ней, и тут она обмолвилась, что работает в лавке у одной женщины на этой же улице, они там ношеным платьем торгуют. И вот она говорит: зачем, интересно, господину Бреннану женский плащ понадобился? Зашел в лавку днем и спросил, нет ли у них зимнего женского плаща – простого, без роскоши, но из добротной шерсти. Заплатил сразу, только край надо было подшить, вот почему плащ она доставила только вечером.

– Молодец, – похвалил я. – Еще что-нибудь узнал?

– Может, и узнал. Женщина из лавки сказала, что Бреннан велел завернуть свою покупку в холстину. Упомянул, что завтра отдаст плащ перевозчику, чтобы тот его за город доставил.

– Вот как? Но вряд ли Бреннан сообщил, куда именно, или назвал имя перевозчика.

– Вы правы, хозяин. – Сэм хитро, озорно покосился на меня – точь-в-точь лис. – Но вчера вечером, когда он вышел из чертежного бюро, свертка при нем не было. И я побожиться готов, что никто другой его из дома не выносил. Стало быть, Бреннан оставил плащ там на всю ночь. – Мой слуга многозначительно вскинул брови. – А значит…

– Скорее отправляйся туда.

Я сразу взбодрился. Этот плащ почти наверняка предназначен для Кэт.

– Если надо будет, весь день с мастерской глаз не своди, – велел я.

Сэм кашлянул:

– Тогда подбросьте еще на расходы.

– Я же тебе вчера два шиллинга дал, – возразил я.

– Деньги быстро уходят, хозяин, – ухмыльнулся Сэм. – Нельзя же сидеть в пивной просто так, надо и поесть заказать, и выпить. Да и женщину пришлось угостить. Я же человек вежливый.

Я выдал Сэму еще два шиллинга. В благодарность тот отвесил мне подобострастный поклон – нелегкая задача для человека с костылем – и покинул комнату прежде, чем я успел передумать.

По пути на Пикадилли я зашел в кофейню на углу Боу-лейн, чтобы позавтракать, а заодно узнать новости. Больше всего обсуждали то, что герцог Бекингем снова в фаворе, и гадали, будет ли от этого выгода простым людям, и здесь, и в Сити. Лорда Кларендона тоже упоминали – особенно собравшихся заинтересовал слух, что ему предстоит разбирательство в парламенте, а ведь у Бекингема там много сторонников. Если противники Кларендона одержат победу, король, возможно, будет вынужден подписать своему бывшему главному советнику смертный приговор. Но о мертвеце, обнаруженном в пруду рядом с Тайберном, не было слышно ни слова.

Позавтракав, я зашагал в сторону Кларендон-хауса. За ночь небо прояснилось, и солнце уже вовсю пригревало. Толпы у ворот не было – наверное, еще рановато. Стражники узнали меня и пропустили во двор. Я направился к двери, через которую заходил в дом во время прошлых визитов.

Должно быть, Милкот меня высматривал: он вышел мне навстречу.

– Все благополучно, сэр?

– Вполне, – ответил я. – По дороге я зашел в кофейню, однако новостей, заслуживающих внимания, не услышал.

Похоже, у Милкота гора с плеч свалилась.

– Чем меньше новостей, тем лучше. Благодарю и за помощь, и за вашу доброту. Его светлость очень вам признателен, и я тоже.

На любезные речи Милкота я ответил поклоном и заверениями, что мне было совсем не трудно. Я не стал добавлять, что и пальцем не шевельнул бы, если бы не приказ Чиффинча. К тому же меня отнюдь не радовало, что мои начальники толкнули меня на противозаконное деяние. И все же Милкот мне нравился. Он производил впечатление порядочного человека, исполненного благородной преданности своему господину. Он просто старался найти наилучший выход из трудного положения.

– Лорд Кларендон велел привести вас к нему. Его светлость на террасе. – Милкот понизил голос: – Сегодня у него обострилась подагра. Он может быть раздражительным.

Вместо того чтобы обходить вокруг дома, Милкот решил пройти через него. В первый раз я увидел некоторые из величественных приемных покоев в центральной части особняка. Великолепием они не уступали королевским, а чистотой многократно превосходили их. Из-за обилия мраморных бюстов и колонн казалось, будто я перенесся в древний Рим.

Через дверь в центральной части дома мы вышли на широкую, выложенную плитами террасу. От сада ее отделяла каменная балюстрада, украшенная вазонами.

Лорд Кларендон восседал в кресле на колесиках, его перебинтованные ноги покоились на низком табурете. Его светлость читал письмо. Стоявший рядом стол был завален книгами и бумагами. Мы приблизились к нему, но Кларендон вскинул унизанную кольцами руку, жестом веля нам ожидать. Мы стояли молча, пока он не дочитал письмо до конца, затем Кларендон взял карандаш и написал внизу листа несколько слов. Только после этого он отложил письмо и кивнул нам.

– Марвуд, – произнес Кларендон, когда я отвесил ему поклон. – Спасибо, что навестили старика. – Я уловил в его тоне нотки сарказма. – Джордж, сейчас вы мне не нужны. Только Марвуд.

Милкот был обескуражен, однако с поклоном удалился. Кларендон глядел ему вслед и, убедившись, что он нас не услышит, произнес:

– Милкот говорит, что этой ночью вы двое перенесли то, что нам мешало, в другое место.

– Да, ваша светлость. Нам помогал Горс.

Кларендон поморщился, будто подагра напала на него с новой силой.

– Слуга, который его обнаружил? Надеюсь, мы не зря доверились этому малому. Тело уже нашли?

– Насколько мне известно, нет.

– И мы до сих пор представления не имеем, при каких обстоятельствах Олдерли утонул в колодце моей жены. – Нахмурившись, Кларендон посмотрел на меня снизу вверх. – Если только вам не удалось что-нибудь узнать.

Я собрал немало сведений об Олдерли и его передвижениях, но никак не мог сложить их в единую картину.

Я ответил:

– Не уверен, что это имеет отношение к делу, ваша светлость, но в поле за павильоном я заметил след. На втором этаже есть окна. Если одно из них оставили приоткрытым и сбросили сверху веревку, Олдерли мог проникнуть внутрь после наступления темноты, не заходя в сад. А еще в частоколе позади дома есть калитка, хотя она заперта изнутри.

Кларендон сморщил нос, будто почуяв неприятный запах.

– На мой взгляд, очень надуманно. К тому же в обоих случаях Олдерли потребовался бы свой человек в доме.

– И есть еще господин Хэксби.

– Тот, который производил замеры? Герцог говорит, что его сейчас держат под арестом в Скотленд-Ярде. Ума не приложу почему, ведь сам он ничего сделать не мог – старик почти так же немощен, как я. – Кларендон нахмурился. – К тому же зачем ему убивать Олдерли? Хэксби щедро платили за работу. Да и не верится, что он вынашивал коварные планы. Моей жене его рекомендовал родственник, и он отзывался о Хэксби весьма положительно. Я и сам беседовал с ним раз или два, и похоже, что он человек приличный и к тому же знает свое дело.

– А его служанка?.. Женщина.

Не упомяни я о Кэт, у Кларендона возникли бы подозрения.

Его светлость тут же ухватился за мой вопрос.

– Ну, сия особа – совсем другое дело. Герцог упомянул, что она кузина Олдерли, к тому же все говорят, что это не девица, а свирепая дикарка. Вам известно, что ее настоящая фамилия – Ловетт, а ее отец был «пятым монархистом» и цареубийцей в придачу? Надежные источники утверждают, что эта женщина ненавидела кузена и однажды уже напала на него.

– Признаюсь, трудно вообразить, как бы она с ним расправилась.

– Ключ от павильона у нее был – Хэксби держал его у себя в мастерской. Мало того – она скрылась. Какое еще признание вины вам нужно? На мой взгляд, все очевидно. Кровь не вода, Марвуд, кровь не вода.

– Да, ваша светлость.

Лорд Кларендон бросил на меня сердитый взгляд:

– Я ожидаю от вас большего, чем «да, ваша светлость». Я хочу, чтобы вы приняли меры, и того же самого желает герцог. Даже не сомневайтесь, это мои враги плетут против меня козни. Подозреваю, что Кэтрин Ловетт использовали как орудие в заговоре против меня. – Хотя поблизости не было ни души, лорд Кларендон поманил меня к себе и шепнул мне на ухо: – Возможно, им помог кто-то из моих домочадцев. – Старик выдержал паузу, и на секунду вид у него стал не только болезненный, но и испуганный. – Я доверяю Джорджу Милкоту настолько, насколько вообще способен верить людям, однако он мог допустить ошибку или завести неподходящих друзей. Ведь Эдварда Олдерли в дом привел именно он, а иначе ничего этого не случилось бы.

– Вы помните, когда Милкот в первый раз пригласил Олдерли сюда?

Лорд Кларендон устремил на меня пристальный взгляд.

– Недавно. С тех пор и месяца не прошло. Насколько мне известно, они водили знакомство еще до того, как отец Олдерли опозорил семью.

Иными словами, примерно в то же время, когда лорду Кларендону пришлось отдать канцлерскую печать, а его враги всерьез задумались о том, чтобы предъявить ему обвинения в государственных преступлениях.

– Мягкосердечие погубит Джорджа, – заметил Кларендон, играя пером. – По секрету скажу вам то, о чем не рассказывал никому, кроме Милкота и моего зятя, герцога. – Уже в четвертый раз за утро Кларендон нашел повод напомнить мне, что его зять – сам герцог Йоркский, брат короля. – Как-то раз я застал Олдерли в моем кабинете. Он был там один. Заявил, будто случайно ошибся дверью, и извинился за вторжение.

– Что он делал в этом крыле, ваша светлость? Я думал, что здесь расположены только ваши личные покои.

– Джордж Милкот привел Олдерли сюда, чтобы показать ему мои картины. Я тогда отлучился, а значит, Милкот не боялся, что побеспокоит меня. Но потом Джорджа позвали по какому-то делу, и он ненадолго оставил Олдерли одного. Я неожиданно вернулся раньше времени. Олдерли сказал, что искал лестницу.

На первый взгляд, в этой истории не было ничего странного. Человеку, занимающему высокое положение в доме и пользующемуся доверием, не возбраняется показывать друзьям коллекции своего хозяина.

– Потом я задал несколько вопросов Джорджу, и слова Олдерли подтвердились, – продолжил старик. – Милкота позвали, когда возникли какие-то хозяйственные неурядицы, и он улаживал их дольше, чем рассчитывал.

– После визита Олдерли ничего не пропало?

– Интересный вопрос, – кивнул Кларендон. – Никак не могу найти шкатулку, которую держал в ящике стола. В длину дюймов восемь, не больше, в высоту – два, в ширину – четыре. Из твердой древесины, но покрыта серебром.

– Думаете, ее взял Олдерли?

– Возможно. Не знаю, долго ли он пробыл в кабинете. С другой стороны, мне эта шкатулка уже несколько месяцев на глаза не попадалась. Что, если кто-то другой взял ее еще раньше, а Олдерли и вправду заблудился? – Кларендон издал звук, одновременно напоминающий и кашель, и фырканье. Только через пару секунд я догадался, что это своеобразная разновидность смеха. – Даже может статься, что я сам ее потерял.

Я вспомнил серебряный ключ на кольце Олдерли.

– Шкатулка была заперта?

– Да, но ключ лежал в том же ящике. Вы обыскали квартиру Олдерли?

– Да, ваша светлость. Но ничего похожего я не видел. Что хранилось внутри?

Лорд Кларендон отвернулся и устремил взгляд на сад.

– Не важно. Просто отыщите виновных, господин Марвуд, и, если получится, верните мне эту шкатулку. Но не открывайте ее. Исполните мою просьбу, и я буду вам очень обязан. Да что там я – у вас в долгу будет сам герцог.