Текст книги "Александр Маккуин. Кровь под кожей"

Глава 4

Мы пустились в это приключение, как будто взошли на колесницу Боудикки.

Детмар Блоу

Изабелла Блоу в черных с бахромой брюках от Готье вошла в обветшалое здание колледжа Святого Мартина и принялась громко расспрашивать, как ей найти студента, который, как она сказала позже, обладал «огромным талантом: у него одежда умела летать».[267]267
  McQueen and I, More4.


[Закрыть] Она поднялась на третий этаж и представилась довольно смущенному Ли. Его реакцию трудно назвать необычной; одна современница назвала Изабеллу «произведением публичного искусства»,[268]268
  «The Mad Muse of Waterloo», Larissa MacFarquhar, New Yorker, 19 марта 2001.


[Закрыть] а другая сравнила ее с «эму Рода Халла, нарисованным Сальвадором Дали».[269]269
  «A Blow to Accuracy», Rachel Cooke, Observer Review, 3 октября 2010.


[Закрыть] «Он не знал, кто она такая, и в начале знакомства не склонен был особенно доверять ей, – вспоминает Рева Мивасагар, бывший свидетелем их первой встречи. – Изабелла все повторяла, что хочет купить его коллекцию, но он отнесся к ее словам скептически, так как не верил, что она в самом деле купит его вещи. Изабелла сыпала именами знаменитостей, с которыми была знакома, хвасталась своими связями, и Ли решил, что она чокнутая».[270]270
  Réva Mivasagar, в беседе с автором, 31 января 2014.


[Закрыть]

Однако Блоу не сдавалась и продолжала донимать и самого Ли, и его мать – Ли дал ей номер своего домашнего телефона, и она постоянно названивала Джойс. «Кто эта ненормальная?» – спрашивала Джойс у сына, который по-прежнему жил с родителями.[271]271
  «Hail McQueen», Bridget Foley, W Magazine, июнь 2008.


[Закрыть] Наконец, после долгих уговоров, Ли согласился продать коллекцию и назначил цену – около 200 фунтов за костюм. Хотя Изабелла призналась, что не в состоянии заплатить всю сумму сразу – «деньги утекали у нее между пальцев, как песок»[272]272
  «A Blow to Accuracy», Rachel Cooke, указ. изд.


[Закрыть] – договорились, что она будет платить частями. В ходе следующих нескольких месяцев Ли будет сопровождать ее к банкоматам в разных частях Лондона; она будет снимать деньги из банка, а он – передавать ей одежду, которая хранилась в черных пакетах для мусора. Хотя Ли вначале настороженно отнесся к новой знакомой, чем больше он о ней узнавал, тем больше понимал, насколько она может быть ему полезна. Изабелла рассказывала ему о своей работе в американском издании Vogue с Анной Винтур, в Tatler, где она сотрудничала с гуру стиля Майклом Робертсом, и в британской версии Vogue – с Лиз Тилбериз. Она дружила с Энди Уорхолом; на похороны художника она надела черный костюм от Билла Бласса, а на последовавшей за поминальной службой вечеринке исполняла стриптиз. В Нью-Йорке она жила с актрисой из сериала «Династия» Кэтрин Оксенберг и много лет была знакома с Рупертом Эвереттом. Но отношения Маккуина и Блоу были гораздо глубже, чем просто отношения меценатки и художника. Больше узнав о ее прошлом – она рассказывала обо всем, что пережила, так же спокойно, как обнажала грудь, – Ли понял, что, несмотря на ее великосветское происхождение, она такая же «порченая», как и он.

Муж Изабеллы, Детмар Блоу, назвал ранние годы ее жизни «страшной сказкой».[273]273
  Blow by Blow: The Story of Isabella Blow, Detmar Blow with Tom Sykes (HarperCollins, London, 2010), с. 6.


[Закрыть] В 1964 году, когда Иззи было пять лет, она жила в Чешире, где у ее родителей было поместье Доддингтон-Парк. Как-то она играла в парке с братом Джонни, которому тогда было два с половиной года. Мать, Хелен, велела дочери присмотреть за братом, а сама зачем-то ушла в дом, но девочка отвлеклась, и за эти несколько секунд Джонни, наследник титула баронета, восходящего к 1660 году, подавился куском печенья, упал лицом вниз в прудик и умер. Позже Изабелла будет утверждать, что мать зашла в дом, чтобы накрасить губы. «Вот почему я так люблю помаду», – говорила она.[274]274
  Там же, с. 4.


[Закрыть] Маккуин с огромным интересом слушал и рассказы о деде Изабеллы, сэре Джоке Делвз Бротоне, которого судили в Кении, в Хэппи-Вэлли, за убийство любовника второй жены, Джосслина Хея, 22-го графа Эрролла. Суд оправдал его. Подробности скандала можно найти в книге Джеймса Фокса «Белый озорник». В 1942 году Джок покончил с собой в ливерпульском отеле, сделав укол морфина.

Ли, падкого на все мрачное и страшное, странности Изабеллы только привлекали. Некоторые анекдоты, например рассказ о ее бабке Вере, которая, сама того не подозревая, ела человечину во время путешествия в Новую Гвинею, – были, несомненно, занимательными. Однако другие истории вполне могли сниться в страшных снах.

Отец Детмара, Джонатан Блоу, покончил с собой в 1977 году, выпив бутылку гербицида. Двенадцатилетний сын Джонатана, Амори, был свидетелем его смерти. «Он сказал, что папа ни разу не вскрикнул, но сжал кулаки от боли», – вспоминает Детмар.[275]275
  Там же, с. 1.


[Закрыть] В мае 2007 года Изабелла выберет тот же способ свести счеты с жизнью.

Кроме того, Изабелла рассказала новому другу о своем стремлении к красоте, о желании маскироваться и сдерживать свои порывы при помощи преобразующей силы моды. Подобно Маккуину, она себе не нравилась. Свое лицо она называла «уродливым» и стеснялась «слишком крупных передних зубов», которые она называла «молотилками».[276]276
  «The Mad Muse of Waterloo», Larissa MacFarquhar, указ. изд.


[Закрыть] В 1980-х годах она записалась на прием к знаменитому нью-йоркскому дантисту и спросила, нельзя ли что-нибудь сделать с ее зубами, но дантист отказал ей: она обратилась к нему слишком поздно. «Ее привычка мазать губы и зубы помадой отчасти имела отношение к этому воображаемому уродству, – считает Детмар. – Нелюбовь к своему лицу была еще одним демоном, которого Иззи пронесла с собой по жизни».[277]277
  Blow by Blow, с. 42.


[Закрыть]

Детмар помнит, когда его жена впервые заговорила о Маккуине. Сразу после дипломного показа в колледже Святого Мартина она ворвалась домой и рассказала мужу о мальчике, «который кроит как Бог».[278]278
  Detmar Blow, в беседе с автором, 26 июня 2013.


[Закрыть] Несмотря на то что Иззи время от времени подбрасывала Маккуину по паре сотен фунтов и он получал пособие по безработице, денег на то, чтобы снять квартиру, ему не хватало. Ему очень хотелось уйти из родительского дома. Узнав об этом, Изабелла предложила ему поселиться в доме, принадлежавшем Хельге, матери Детмара. Высокий викторианский дом под номером 33 находился на Олдерни-стрит, в Пимлико, на улице с ленточной застройкой. Вскоре после выпуска Ли переехал туда с Ревой Мивасагаром. «Изабелла хотела, чтобы у него был свой дом, где он мог бы работать над ее внешностью, шить ей одежду, – говорит Рева. – Она восхищалась его работой, считала, что он просто не может ни в чем ошибаться. Он страшно радовался самостоятельной жизни и переживал творческий взлет».[279]279
  Réva Mivasagar, в беседе с автором, 31 января 2014.


[Закрыть] С самого начала Изабелла называла Маккуина средним именем – Александр, – потому что ей казалось, что оно звучит величественнее и больше подходит для подающего надежды художника-модельера, который мечтает о собственной линии одежды. Позже Ли будет уверять, что вовсе не потому изменил имя, что «Александр», по мнению Блоу, звучало «шикарнее». «Я отказался от первого имени, когда начал работать на себя, потому что в то время был зарегистрирован на бирже труда», – говорил он.[280]280
  «The Real McQueen», Alix Sharkey, Guardian, 6 июля 1996.


[Закрыть] Кроме того, Маккуин начал ассистировать Изабелле на фотосессиях. Однажды летом он пришел в ателье Джона Маккиттерика и попросил взаймы несколько костюмов, две кожаные куртки на молниях с заклепками. «Он взял их во вторник, а в пятницу вечером мы с другом зашли в один гей-бар на юге Лондона и наткнулись на Ли, одетого в мой костюм! Представьте мое удивление, – вспоминает Джон. – Волосы он пригладил гелем и сделал маленький кожаный галстук-бабочку. Я чуть не умер со смеху, когда увидел Ли в таком наряде – раньше он не одевался в таком стиле… Увидев меня, Ли смутился и покраснел, но в конце концов мы вместе посмеялись».[281]281
  John McKitterick, в беседе с автором, 1 апреля 2014.


[Закрыть]

Вместе с Ревой Ли продолжал изучать ночную лондонскую жизнь. В то время одним из его любимых клубов был «Кинки Герлинки», созданный Герлинде и Майклом Костифф; тогда он находился в помещении театра «Эмпайр» на Лестер-сквер. Клуб, распахнувший свои двери в середине восьмидесятых, после закрытия легендарного «Табу», получил репутацию «полиморфной извращенности». Этот термин, введенный Фрейдом, означал способность получать эротическое удовольствие от любой части тела, но в начале девяностых это понятие включало в себя и свободу сексуального самовыражения. В «Кинки Герлинки» стекались те, кого в других местах считали аутсайдерами; они демонстрировали там свое отличие от других. «Это гей-клуб, и это огромный гей-клуб, он вмещает около 3 тысяч человек, – говорил распорядитель «Кинки». – Там с распростертыми объятиями встречают не только геев, но и всех остальных… У нас на самом деле нет никаких ограничений… можете делать, что хотите, говорить, что хотите, откалывать какие угодно номера».[282]282
  «Kinky Gerlinky», The Word, Channel 4, https://www.youtube.com/watch?v=GAhqlcwxVYA


[Закрыть]

На вечерах в «Кинки Герлинки» принято было наряжаться чем страннее, тем лучше. Порнозвезда Эйден Шоу, который одно время состоял в близких отношениях с Маккуином, однажды явился в костюме мышки Минни. Модный обозреватель Хэмиш Боулз, который теперь сотрудничает с американским изданием Vogue, нарядился в стиле голливудской красотки 1940-х годов. «Мне всегда хотелось превратиться в кумира, то есть буквально, до мелочей», – сказал он.[283]283
  Там же.


[Закрыть] «Вечера в «Кинки Герлинки» много значили для Ли, – вспоминает Рева. – Однажды, помню, он пришел в шляпе от… Филипа Трейси, похожей на два бараньих рога, но сделанной из органзы. Кроме того, он взял взаймы серебристый парчовый сюртук – кажется, от Джона Гальяно. Брюки он сшил сам из остатков материи от студенческой коллекции; туфли дала Изабелла. Выглядел он как псевдотрансвестит».[284]284
  Réva Mivasagar, в беседе с автором, 31 января 2014.


[Закрыть]

Позже Маккуин и Трейси станут друзьями и творческими партнерами, но при первой встрече в 1992 году они друг другу решительно не понравились. И Александр, и Филип считали себя единственными новыми протеже Изабеллы – она неоднократно повторяла обоим, что они несравненны, – и вдруг оказалось, что им придется состязаться за ее внимание.

В июле 1992 года Ли пригласили в «Хиллз» («Холмы»), загородное поместье супругов Блоу в Глостершире. Британское издание Vogue откомандировало туда Оберто Гили, чтобы тот написал репортаж о супругах Блоу и их доме, где находили приют художники и скульпторы. Изабелла попросила Маккуина сшить несколько костюмов. Когда Ли прибыл в «Хиллз» и увидел дом, построенный в 1913 году по проекту деда Детмара, архитектора, которого тоже звали Детмаром, он был совершенно очарован. В 1940 году журнал «Кантри лайф» отзывался о поместье так: «О таком местоположении можно только мечтать, но немногие отважились бы построить дом в таком месте. Он стоит на узкой «полочке» котсуолдского холма к западу от Пейнсуика, откуда открывается вид на всю долину Северна от Малвернс до Чепстоу, а на западе видна большая часть Валлийской марки».[285]285
  Christopher Hussey in Country Life, 7 and 14 сентября 1940, цит. по: «A Family’s Idyll on the Hill», Clive Aslet, Country Life, 1 февраля 2012.


[Закрыть] Маккуина поместили в лучшую комнату для гостей, в которой стояла большая кровать под балдахином. Куда бы Ли ни шел, он видел нечто достойное восхищения: пол в гостиной был из необработанного вяза; после пожара 1951 года стены в спальнях обили досками от гробов; на стене в так называемом «большом зале», который до пожара соединял в себе холл и столовую, висел в качестве гобелена вышитый ковер эпохи королевы Анны. Он видел герб Иакова I с изображением льва и единорога и словами Beati Pacifici («Блаженны миротворцы»), а также портрет архитектора «Хиллз» Детмара Блоу работы Огастеса Джона. «Там мало мягкой мебели, – писал один очевидец, – и во всем доме царит довольно мрачная, средневековая и слегка холодная атмосфера. Это огромная театральная декорация».[286]286
  Isabella Blow: A Life in Fashion, Lauren Goldstein Crowe (Quartet Books, London, 2011), с. 111.


[Закрыть]

Хотя дом передавался из поколения в поколение, по своей сути он был весьма современным. Его можно назвать памятником усердной работе и постепенному продвижению наверх. «Помню, Иззи рассказывала Александру о моем деде, о том, какой он был творец, но мы не были элитой. Наши предки жили в Кройдоне, – сказал Детмар. – Он знал, что дом принадлежит моей матери, мы же совсем не богаты. Я получал скромные гонорары как барристер, у Иззи был свой доход [от журналов. – Э. У.], что тоже составляло совсем немного». У них в семье, по словам Детмара, царил «утопический, эгалитарный дух», благодаря чему Ли и многие другие гости чувствовали себя как дома.[287]287
  Detmar Blow, в беседе с автором, 26 июня 2013.


[Закрыть] В течение следующих двух десятков лет «магнетизм» Изабеллы и Детмара «привлекал в «Хиллз» самых поразительных представителей мира моды и искусства».[288]288
  «A Family’s Idyll on the Hill», Clive Aslet, указ. изд.


[Закрыть] Детмар Блоу вспоминает, как он радовался, когда познакомился с Маккуином. «Он был так взволнован, исполнен счастьем и радостью… Он был очень весел, умен и честолюбив. Мы пустились в это приключение, как будто взошли на колесницу Боудикки».[289]289
  Detmar Blow, в беседе с автором, 26 июня 2013.


[Закрыть]

Изабелла была в восторге от костюмов, которые Маккуин подготовил к фотосессии для Vogue: черной шерстяной охотничьей куртки, изящного белого платья, сшитого из нескольких слоев прозрачной органзы с красными цветочными лепестками между слоями, которые издали казались пятнами крови, и красивого розового шелкового сюртука с узором из колючей проволоки, который Блоу купила после его выпускной коллекции. На Детмаре был розовый прозрачный жилет в стиле Регентства, «украшенный лепестками цветов», и рубашка с белым жабо и снова «розовыми лепестками на прозрачном газе». Для одного снимка Изабелла и Детмар позировали под аркой; у них над головами парил букет цветов, который держал «Александр, стоящий вверх ногами».[290]290
  Blow by Blow, с. 158.


[Закрыть]

Иззи начала называть Ли «Александром Великим»: она осыпала его комплиментами и не уставала повторять, что он гений. «Иззи была знакома с Баския и Уорхолом, и они оба высоко ценили ее, – говорит Детмар. – Поэтому для двадцатитрехлетнего Маккуина ее поддержка была чрезвычайно важна».[291]291
  Detmar Blow, в беседе с автором, 26 июня 2013.


[Закрыть] Костюмы работы Маккуина появились на шести полосах ноябрьского номера Vogue 1992 года в репортаже, озаглавленном «Далеко за «Холмами» (по строке из баллады Гэри Мура); по словам одного комментатора, любому другому пришлось бы заплатить за публикацию несколько десятков тысяч фунтов, «но молодой Александр Маккуин получил известность бесплатно».[292]292
  Isabella Blow: A Life in Fashion, с. 130.


[Закрыть]

Между Ли и Изабеллой, которую он любил называть помесью торговки рыбой с рынка Биллингсгейт и Лукреции Борджиа, установилась тесная связь. Они говорили по телефону не меньше четырех раз в день, а когда оказывались вместе, окружающие тут же слышали их смех, гнусное, непристойное кудахтанье. Изабелла приглашала его на ужины с Хуссейном Чалаяном, Рифатом Эзбеком, Филипом Трейси, Маноло Блаником и им подобными. Сама она часто наведывалась в Стратфорд и пила чай с Джойс Маккуин, с которой подружилась. «У нее отличное чувство юмора и типично маккуиновские голубые глаза, – говорила Изабелла о Джойс. – Она очень миловидна и не лезет за словом в карман. По-моему, Александр очень похож на мать». В том же интервью, взятом в 2005 году, Изабелла описывает характер своего друга. «В те дни он был совершенно таким же, как сейчас, очень забавным, очень остроумным, одновременно грубым и мягким – он до сих пор сохранил это замечательное сочетание хрупкости и силы».[293]293
  «Isabella Blow on Alexander McQueen», Maggie Davis, Time Out, 13 сентября 2005.


[Закрыть]

Примерно в то же время Изабелле захотелось купить несколько нижних юбок работы Ревы Мивасагара, но Маккуин, узнав об этом, пришел в дурное настроение: он ревновал. Летом 1992 года отношения между двумя молодыми людьми, жившими на Олдерни-стрит, начали портиться. Рева узнал, что Ли не только регулярно читал его органайзер, но и стал носить, а потом воровать его нижнее белье. Вполне понятно, такие поступки «бесили» Реву.[294]294
  Réva Mivasagar, в переписке с автором по электронной почте, 28 мая 2014.


[Закрыть] «Из-за чего-то он ужасно злился, и у нас происходили частые ссоры, которые заканчивались примирениями, – вспоминает Рева. – Так, он не убирался на кухне; однажды я обмолвился о том, что он не выполняет свою часть работы по дому, сказал, что мать его, наверное, баловала, и он сказал: «Не смей ничего вякать о моей матери!» – а я ответил: «Ты просто не хочешь за собой убираться». Тогда он схватил портновские ножницы и ткнул ими в меня. Я побежал наверх, он погнался за мной; мне пришлось запереться у себя в спальне. Он то и дело пытался кольнуть меня ножницами. Тогда я понял, что пора убираться оттуда».[295]295
  Réva Mivasagar, в беседе с автором, 31 января 2014.


[Закрыть]

В попытке как-то успокоиться, прийти в себя Рева написал одному другу в Париж и рассказал об отвратительной атмосфере, сложившейся дома. Французский друг в ответ кое-что посоветовал; прочитав письмо, Рева старательно порвал его на мелкие клочки и бросил в корзину для мусора в своей комнате. Однажды, когда Ревы не было дома, Ли зашел в его комнату, достал клочки из корзины и соединил их. Маккуин прочел, что «с ним очень трудно ужиться» и что Рева «хочет уйти».[296]296
  Réva Mivasagar, в переписке с автором по электронной почте, 28 мая 2014.


[Закрыть] В доме воцарилось молчание, похожее на ядовитый газ; встречаясь в коридоре или на лестнице, они не смотрели друг другу в глаза. «Наконец он вызвал Изабеллу и попросил ее выгнать меня», – вспоминает Рева.[297]297
  Réva Mivasagar, в беседе с автором, 31 января 2014.


[Закрыть]

Через несколько месяцев, когда Рева вернулся в Центральный колледж Святого Мартина, он увидел там Ли с каким-то знакомым и поздоровался. «Но Ли задрал нос и прошел мимо, – рассказывал он. – И больше мы ни разу друг с другом не разговаривали. По-моему, Ли прекрасно знал, чего хочет, чего добивается в будущем».[298]298
  Там же.


[Закрыть]

Из Пимлико Маккуин переехал южнее, в Тутинг, в двухэтажный дом на Лессингэм-авеню, 169, который снимал Саймон Англесс. Саймон жил наверху, а Ли он отдал первый этаж. Там у него были спальня и студия-мастерская, где стояла его швейная машина. Чаще всего его можно было найти в мастерской; он работал среди рулонов ткани. Изабелла звонила довольно часто; если к телефону подходил Саймон, она произносила всего одно слово: «Александр». Саймон отвечал: «Нет, это Саймон», – но Изабелла упорно повторяла, произнося среднее имя Маккуина по слогам. «Я говорил: «Ну, ты и грубиянка!» – а Ли, смеясь, высовывал голову из комнаты», – вспоминает Саймон.[299]299
  Simon Ungless, в беседе с автором, 24 января 2014.


[Закрыть]

Тем летом Саймон и Ли, которые всегда были добрыми друзьями, проводили вместе много времени; плавали в открытом бассейне, потом сидели у воды и пили пиво и снова прыгали в воду, изображая синхронное плавание под водой. Кроме того, оба любили природу; Ли нравилось, когда Саймон возвращался от родителей, живших на границе Уилтшира и Беркшира, со связкой фазанов или куропаток. Птиц они ощипывали и съедали. Фазаньими перьями отделывали платья, а из вороньих перьев и фазаньих лапок делали серьги. Саймон познакомил Ли со своим другом Шоном Лином, который с пятнадцати лет учился на ювелира в квартале Хаттон-Гарден; он изучал традиционное английское ювелирное дело. Их первая встреча произошла в пабе «Три гончих» на Грик-стрит, где в те времена часто собирались студенты и выпускники колледжа Святого Мартина. Шон заметил, что Ли довольно застенчив; он попытался растормошить его. Однако вскоре Ли понял, что в обществе Шона можно чувствовать себя совершенно свободно. Они втроем развлекались в «Воксхолл Таверн», пабе для геев на юге Лондона, где Ли выпивал бутылочку-другую сидра «Дятел», ходили в «Белый лебедь» на Майл-Энд-Роуд или в такие гей-клубы, как «Рай» или «Холодильник» в Брикстоне. Шон вспоминает, как в Тутинге Ли работал на заднем дворе до тех пор, пока дворик не стал напоминать место катастрофы: земля была покрыта силиконом, гипсом, растения замазаны красной краской. Именно в Тутинге Ли впервые прочел Саймону Англессу «Сто двадцать дней Содома» маркиза де Сада. «Ему нравилось, как сюжет в книге разворачивается постепенно, как увеличивается накал страстей», – вспоминает Саймон.[300]300
  Там же.


[Закрыть] Маккуина привлекало перечисление сексуальных извращений и пыток, которые де Сад написал за тридцать семь дней 1785 года, пока сидел в Бастилии. Читая книгу, которую автор назвал «самым непристойным рассказом с Сотворения мира»,[301]301
  The One Hundred and Twenty Days of Sodom, Marquis de Sade (Arrow Books, London, 1990), с. 184.


[Закрыть] он наслаждался описаниям «простых страстей» (не включающих в себя проникновения, например, мастурбацию в присутствии семилетних девочек, питье мочи, поедание фекалий); «сложных страстей» (изнасилование детей, инцест, флагелляция); «преступных страстей» (увечья, насилие над трехлетними девочками) и «кровавых страстей» (сдирание с детей заживо кожи, потрошение беременных женщин, мастурбация при виде пыток над подростками). «Маркиз де Сад оказал на меня большое влияние… по-моему, он великий философ и великий представитель своего времени, тогда как многие считали его всего лишь извращенцем, – говорил Маккуин Дэвиду Боуи. – Под его влиянием я имею в виду то, что он заставляет мыслить… Меня это немного пугает. Так же думаю и я…»[302]302
  «Bowie & McQueen», Dazed & Confused, ноябрь 1996.


[Закрыть]

Крис Берд, друг Ли, с которым он познакомился в 1993 году через иллюстратора Ричарда Грея, часто проводит параллели между творчеством Маккуина и де Сада, особенно его романами «Жюстина, или Несчастья добродетели» и «Жюльетта, или Успехи порока». «Такой подход – описание бесчеловечности по отношению к другим – не потворство, но показ, – сказал он. – В одной коллекции Ли даже нашил на один костюм слова «Жизнь есть боль». В его творчестве присутствовала не только романтика, но и жестокость. Он был склонен к садомазо и вместе с тем стремился раскрепостить, освободить женщин и позволить им быть на подиуме агрессивными».[303]303
  Chris Bird, в беседе с автором, 4 сентября 2013.


[Закрыть]

Кэролайн Эванс, профессор истории и теории моды в Центральном колледже Святого Мартина, отметила связь между де Садом и Маккуином в своей книге «Мода на грани: зрелищность, современность и смерть»: «И жестокостью своего кроя, и театральностью своих показов Маккуин напоминает великих развратниц маркиза де Сада, которые стремились доминировать и властвовать, – пишет она. – Опасные женщины Сада были суперженщинами настолько исключительными, что находились почти вне пола… Маккуина, как и Сада, завораживала диалектическая связь между жертвой и агрессором, и вереница женщин, которую он выпускал на подиум, напоминала скорее не жертв Сада, а его агрессоров… В его воображении разворачивалась картина, напоминающая двойную бухгалтерию: каждый пример доброты уравновешивался примером жестокости, каждый жест доминирования намекал и на подчинение. По ходу показа виктимизированные модели уступали место более сильному образу, так как они превращались в хищниц».[304]304
  Fashion at the Edge: Spectacle, Modernity and Deathliness, Caroline Evans (Yale University Press, New Haven and London, 2009), с. 152–153.


[Закрыть]

Кроме того, де Сад намекал, что мораль – искусственное сооружение, матрица правил и ограничений, предназначенных для того, чтобы сдерживать «естественные» порывы человека и управлять ими. Читая «120 дней Содома», молодой дизайнер думал, что ему, наконец, позволили выразить свою сексуальность, которую некоторые, возможно, считали избыточной, аморальной, грязной или низменной, – так, как ему нравилось. На его взгляд, ничто не могло считаться «за гранью» или слишком шокирующим. «Ли отличался ненасытностью, он любил, когда его трахали», – говорит его друг Крис Берд. Однажды утром Крис Берд ночевал в Тутинге, он вышел из душа и вытирался в спальне, когда в комнату ворвался Ли и попытался его соблазнить. «Он был не в моем вкусе, все напоминало пьесу «Слишком женатый таксист», – вспоминает Крис, имея в виду пьесу Рэя Куни. – Позже я напомнил ему о том происшествии, и он стал с жаром все отрицать. Наверное, ему неприятно было вспоминать о том, как его отвергли».

Вот как Ли любил приветствовать друзей-геев, кому «повезло» знать его в тот период, например, Криса Берда: он засовывал палец в задний проход, и, входя в паб, неожиданно подсовывал палец под нос приятеля со словами: «Познакомься с Ли!», а затем громко, вульгарно гоготал.

Маккуин с удовольствием вспоминал, как пришел однажды в Музей Виктории и Альберта, и его сумку проверял охранник. «У него в спортивной сумке лежал грязный искусственный член. Увидев смущение охранника, он страшно развеселился, – вспоминает Крис. – Они с Изабеллой так хорошо ладили именно потому, что оба любили говорить о сексе, о больших членах и о трахе».[305]305
  Chris Bird, в беседе с автором, 4 и 16 сентября 2013.


[Закрыть]

Ли часто радовал друзей и сотрудников рассказами о своих сексуальных подвигах. Элис Смит, с которой Ли познакомился осенью 1992 года, когда она работала в модельном агентстве «Денза», сравнивала его со скабрезным придворным шутом. Он угощал ее и ее партнершу по бизнесу Крессиду Пай подробными рассказами о своих похождениях в парке Хэмпстед-Хит. «Секс всегда привлекал его; ему не терпелось во всех подробностях рассказать нам, чем он занимался и с кем, – вспоминает Элис. – Как-то он хвастал, как ездил в парк Клапам-Коммон и там познакомился с каким-то типом, который привязал его к дереву и сбежал. Ли простоял там до утра. Смех у него был замечательный, он кудахтал, как старая карга. Мы обычно говорили: «Ли, нельзя ли потише», – потому что разговаривали по телефону с важными клиентами. Тогда он разваливался в кресле и принимался рассказывать грязные истории».

Вскоре после выпуска из колледжа Ли встал на учет в «Дензе». Как-то он, в костюме-тройке, «похожий на хомячка», отправился на собеседование с Альбертой Ферретти. «Мне казалось, что в таком виде, похожий на банковского клерка, он ни за что не получит работу, – вспоминает Элис. – Его действительно не взяли». Когда Смит и Пай ушли из «Дензы» и основали собственное кадровое агентство, расположенное на Сент-Мартин-Лейн, Маккуин зарегистрировался у них в надежде, что они найдут ему работу. «Он очень радовался тому, что мы ушли из крупного агентства и основали свое, – говорит Элис. – Между нами прослеживалось определенное родство, потому что, по-моему, он казался себе слегка чокнутым, немного одиночкой. Ему нравилось, что мы с Крессидой – кто-то вроде пиратов». Подруги с самого начала признали в Маккуине талант: на анкете, которую Ли заполнил для агентства «Смит и Пай», они написали: «Это звезда». Его эскизы, нарисованные твердым простым карандашом – бледные, четкие, сдержанные и точные, – были прекрасны и нисколько не напыщенны.

Позже Элис пригласит Ли в свою квартиру на Примроуз-Хилл, чтобы тот сшил ей брюки; ткань она купит на рынке Бервик-стрит, и он за 50 фунтов быстро соорудит ей широкие брюки-палаццо, которые расширяются от талии. «Я пыталась указывать, что мне хочется, но он всегда отвечал: «Такое я делать не стану», – вспоминает Элис. – Он раскладывал ткань на полу в моей крошечной квартирке на Примроуз-Хилл и кроил без эскиза и выкройки. Я не верила своим глазам. Помню, он всюду ходил с большими портновскими ножницами – кажется, ему их купила тетка. С деньгами было очень туго, и мы обычно брали для него деньги взаймы у компании – я говорю «взаймы», но он никогда не возвращал их. Хотя мы и сами сидели на мели, мы понимали, что он великолепен. Мы верили в него и поддерживали его. Мы радовались, что можем помочь гению».[306]306
  Alice Smith, в беседе с автором, 7 мая 2013.


[Закрыть]

Для того чтобы заработать немного наличных – в то время Маккуин официально по-прежнему считался безработным, – Ли начал шить жилеты на продажу. Несколько штук он принес в редакцию Vogue. Анна Харви, работавшая тогда фешен-редактором, вспоминает, что жилеты показались ей «совершенно чудесными». Она подумывала купить один из них для сына, старосты класса, но так и не решилась, о чем сейчас жалеет. «Общаться с Ли было трудновато, потому что он отличался мучительной застенчивостью; в редакции Vogue, в окружении восторженных девиц он чувствовал себя не на месте… Помню его бледное, напряженное лицо. И все же его отличала глубокая внутренняя уверенность; увидев эти полдюжины жилетов, я подумала: этот парень знает, чего хочет».[307]307
  Anna Harvey, в беседе с автором, 23 апреля 2014.


[Закрыть]

Конец 1992 и весну 1993 года Маккуин работал над своей первой коллекцией, которую он назвал Taxi Driver («Таксист»). «Смит и Пай» добровольно помогли ему в рекламной кампании. Элис позвонила своей подруге Кейти Уэбб, которая тогда работала в журнале «Скай», и так Маккуин получил первый отзыв в прессе. Правда, и тут не обошлось без трудностей. Ли понимал, что ему нужна реклама, но не хотел фотографироваться, чтобы не привлекать к себе внимание министерства социального обеспечения, которое могло лишить его пособия. Маккуин вместе с фотографом Ричардом Барбриджем придумали обмотать ему лицо клейкой лентой на тканевой основе, не оставляющей следов. «По-моему, в этом угадывалось и влияние Мартина Маргиелы, – говорит Крис Берд, вспоминая бельгийского дизайнера, который отказывался сниматься. – Это делало его более загадочным».[308]308
  Chris Bird, в беседе с автором, 16 сентября 2013.


[Закрыть] Такой образ, позаимствованный из садомазо и фетишизма, очевидно, нравился Ли; примерно в то же время он подарил Саймону Костину свою фотографию, где его лицо обмотано пленкой, а на голой груди – цепочка работы Костина с птичьими черепами. Маккуин говорил Уэбб: «Некоторые из нас родились не в той форме, слишком низкорослыми или слишком толстыми, и я стараюсь придумать такие узоры, которые помогают людям выглядеть лучше, поднять свою самооценку по приемлемой цене. Я хочу привлекать к показам своих коллекций самых обычных людей – в конце концов, не всем же быть такими, как Ивана Трамп».[309]309
  «Alexander McQueen», Katie Webb, Infotainment, Sky Magazine, март 1993.


[Закрыть]

Идеи для коллекции «Таксист» Маккуин черпал в кино, особенно в фильмах, которые он недавно видел в «Скала» на Кингс-Кросс. «Я люблю Пазолини и Стэнли Кубрика, – говорил он. – Это моя дань кино и фотографии».[310]310
  «All Hail McQueen», Lorna V, Time Out, 24 сентября – 1 октября 1997.


[Закрыть] Конечно, центральная роль в коллекции принадлежала одноименному фильму Мартина Скорсезе 1976 года с Робертом де Ниро в главной роли – неуравновешенного водителя такси Тревиса Бикла – и молодой Джоди Фостер в роли девочки-проститутки Айрис Стинсма. Маккуин попросил Саймона Англесса помочь ему распечатать фотографию Де Ниро в роли, которую он затем нанес на жакет из тафты. Нетрудно понять, почему фильм «Таксист» так понравился Маккуину. Наверное, он отождествлял себя как с «санитаром общества» Биклом, так и с униженной и оскорбленной Айрис, которую тот пытается спасти.

Маккуин старательно работал над коллекцией; как он говорил Люсинде Алфорд из «Обсервера», ему хотелось экспериментировать и пробовать новую технику. Вместо того чтобы подрубать края ткани, он окунал их в латекс и украшал платья перьями, заключенными в «сэндвич из прозрачного винила». Он был чрезвычайно внимателен к каждой детали. Так, «рукава часто шьются из трех частей, что требует вдвое большего количества швов, – писала Алфорд. – Воротники и рукава скроены по принципу оригами: дополнительные швы на локте и подкладка под мышкой позволяют рукавам плотно прилегать к телу и вместе с тем не мешать свободе движений».[311]311
  «The Real McQueen», Lucinda Alford, Observer, 21 марта 1993.


[Закрыть]

В начале девяностых модная индустрия Великобритании переживала депрессию – страна еще не до конца оправилась после спада, во время которого упали цены на недвижимость, повышались процентные ставки, а обменный курс был завышен. В 1993 году британские дизайнеры, в прошлом обладатели титула «Лучший дизайнер года», – Джон Гальяно, Вивьен Вествуд, Кэтрин Хамнетт и группа «Рабочие за свободу» – вместе с тогдашним носителем титула, Рифатом Эзбеком, решили показать свои коллекции за границей, либо в Милане, либо в Париже. Бетти Джексон предпочла представить свои вещи в видеозаписи. Парижский показ устроил и Джон Ричмонд. «Лондонская неделя моды не слишком интересовала журналистов международных изданий и покупателей, – говорит Ричмонд. – Те, кто хотели расширить дело, должны были устроить показ в Париже». В 1990 году в Лондоне проходил показ коллекций 21 дизайнера, и еще 250 арендовали стенды на проходившей тогда торговой выставке. В марте 1993 года только «тринадцать дизайнеров показали свои коллекции и всего 60 приняли участие в выставке в отеле «Ритц», – сообщал Роджер Тредр в Independent on Sunday. – Недостатка в талантах Великобритания не испытывает, – пишет Тредр, который назвал Маккуина одной из восходящих звезд, вместе с Беллой Фрейд, Амандой Уэйкли, Флайт Остелл, «Зоннентаг и Маллиган» и Эйбом Хэмилтоном. – Скорее корень проблемы в деньгах».[312]312
  «Fashion Stars Who Won’t Wear Britain», Roger Tredre, Independent on Sunday, 28 февраля 1993.


[Закрыть]