Текст книги "Царица амазонок"

Тьма горестной ночи уступила наконец место безжалостному утреннему солнцу, и налетчики начали грузить на свои корабли все то, что им удалось награбить за ночь. В какой-то момент между главарем и его бандой разгорелся спор из-за богини Луны, которую грязные бандиты умудрились свергнуть с пьедестала во внутреннем святилище и приволочь на берег с помощью веревок и крепких шестов.

Судя по тому, как мужчины рычали и скалили зубы, богиня оказалась чудовищно тяжелой, что представляло угрозу для любого корабля, на который бы ее погрузили. Но главарь стоял на своем, и в конце концов по его требованию громоздкое божество с трудом втащили на главный корабль вместе с другими священными предметами, в числе которых, как с ужасом поняла Мирина, оказался и окровавленный мешок с головой верховной жрицы.

После этого последовал дележ и погрузка всей прочей добычи. Когда все пять команд удовлетворились награбленным, они начали заполнять оставшееся на кораблях пространство женщинами. Некоторые из жриц – и среди них прекрасная Клито – были сразу отправлены на борт; с других сорвали одежду и нагло рассматривали, чтобы окончательно решить – брать их на борт или с презрением оттолкнуть в сторону.

Мирина оказалась в числе отвергнутых. Лишь только морские разбойники взглянули на ее тощее тело и маленькие груди, как тут же принялись хохотать. Один из них предложил все-таки взять ее на борт из-за молодости и силы, но его и слушать никто не стал.

Но как только Мирина стала отползать в сторону, решив, что с ней уже покончено, то тут же почувствовала обжигающую боль в спине. Извернувшись, чтобы посмотреть, что произошло, она успела заметить, как один из разбойников выдергивает из ее тела острие копья. Но вместо панического ужаса она ощутила лишь странное чувство облегчения, без чувств падая на песок.

Боги подземного мира встретили ее в своих мрачных чертогах, вырезали ее сердце и положили на свои весы… но обнаружили, что оно продолжает чего-то желать. Ему чего-то недоставало. И лишь когда Мирину отправили в зал Истины, где демоны с шакальими головами впились в ее плоть, она наконец вспомнила.

Лилли.

Изо всех сил карабкаясь наружу из пустоты смерти, Мирина вернулась к свету и обнаружила, что лежит на берегу под немилосердно палящим солнцем. Когда она наконец открыла глаза, мир вокруг был затянут золотистым туманом, и Мирина чувствовала себя невесомой. Поднявшись на ноги, она с изумлением огляделась, совсем не чувствуя боли. Небо кружилось, а земля уходила из-под ног… но Мирина ничего не боялась.

Видя, что осталась на берегу в полном одиночестве, Мирина поплелась к ступеням храма, пытаясь понять, не был ли весь этот разбойничий налет просто бредовым сном, случившимся из-за того, что она перегрелась на солнце. Но как только она вошла в храмовое здание, то тут же поняла, что все произошло на самом деле и что по каким-то причинам, которых ей, наверное, никогда не понять, боги простерли над ней свои руки, дав защиту.

Вокруг валялись разбитые сосуды и рваная одежда, и только теперь наконец золотистый туман перед глазами Мирины начал рассеиваться, чувства и ощущения стали возвращаться, и она осознала, что некоторые из этих порванных платьев до сих пор надеты на чьи-то тела. В ужасе пытаясь понять, кто именно оказался среди убитых, и в то же время боясь кого-то узнать, Мирина, охваченная отчаянием, ускорила шаг.

Те, кто сумел спрятаться и выжить, собрались в общей спальне и теперь, испуганные, сидели на полу небольшими группами. Лилли среди них не было.

– Милая! – К Мирине бросилась Кайми, и ее седеющие волосы были растрепаны, а доброе лицо исказилось от горя. – Мы думали, ты умерла! Ох, какая ужасная рана!..

И вдруг к Мирине потянулось сразу множество рук, ее попытались уложить, но она оттолкнула всех.

– Где Лилли? – резко спросила она, чувствуя, как пески затягивают ее все глубже и глубже.

– Успокойся, – настаивала Кайми, прикладывая ледяную ладонь ко лбу Мирины. – Отдохни…

Едва опустившись на постель, Мирина почувствовала, как соскальзывает в темноту, но тут перед ней появилась Анимона. Мирина не сразу узнала свою подругу, потому что овальное пятно, возникшее в тумане рядом с ней, было так изломано и обесцвечено, что казалось не лицом, а дыней, упавшей с телеги и оставленной гнить на дороге.

– Посмотри на нас, – пробормотало пятно, наклоняясь к Мирине, чтобы запечатлеть дрожащий поцелуй на ее щеке, – нам всем очень повезло.

Мирина попыталась заговорить, но язык не слушался.

– Ты умрешь священной смертью, – продолжила Анимона, – а я… – Ее голос надломился, но она заставила себя продолжить: – А я бы предпочла оказаться изнасилованной один раз безымянным разбойником, чем подвергаться насилию со стороны того, кто называл бы себя моим хозяином всю оставшуюся жизнь. А богиня Луны…

Собрав оставшиеся силы, Мирина схватила Анимону за руку, как раз над браслетом с шакальей головой.

– Где она?

Ее подруга презрительно фыркнула:

– Богиня? Да пусть подавятся ею! Что она сделала, чтобы защитить нас? Мы служили ей всю нашу жизнь… Мы ради нее хранили целомудрие! И как она нас вознаградила? Наслала на нас банду насильников!

Мирина дернула Анимону за руку и всмотрелась в подругу с лихорадочным нетерпением:

– Я говорю о Лилли! Где она? Я ее оставила на крыше…

– Тише, тише… – Рядом с ними оказалась Питана, и ее высокая фигура сутулилась от тревоги. – Тебе нужно отдохнуть. – Она погладила Мирину по горящей щеке дрожащими пальцами.

– Скажите же, наконец! – потребовала Мирина, бешено глядя на обеих подруг. – Где она?

Анимона закрыла глаза и склонила искалеченную голову набок:

– Она тоже исчезла. И Кара. Несмотря на все ее коварство, мне ее жаль…

– Они ее увезли? – Мирина попыталась сесть, но не смогла. – Куда? Куда они ее увезли? Кто были эти твари? Анимона, твой дед был моряком… Ты должна хоть что-то в этом понимать! Ну же, помогите мне встать! Где мой лук?

– Лук – это для охотников, – пробормотал кто-то.

– А мы кто? – возразила Мирина. – Добыча? – Ей наконец удалось сесть на постели. – Жертвы всего боятся. Жертвы прячутся. Их съедают. – Она обвела взглядом всех женщин по очереди, всматриваясь в их разбитые, озадаченные лица. – С чего вдруг такие перепуганные взгляды? Разве полная луна не благоволит к охотникам?

Мирине хотелось сказать больше, намного больше, но в этот момент силы покинули ее. И со стоном она снова упала на постель и лежала так, как мертвая, еще два дня, предоставляя своим сестрам гадать, какая сверхъестественная сила поддерживает в ней жизнь и почему.

Глава 15

…и скалы,

Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим,

К дому Горгон подступил; и видел везде на равнине

И на дорогах – людей и животных подобья, тех самых,

Что обратились в кремень, едва увидали Медузу.

Овидий. Метаморфозы

Алжир

Мне понадобилось четыре дня, чтобы разобраться в надписях на стенах внутреннего святилища. Даже притом что я знала теперь о разделении слов звездочками и несмотря на то что я каждый вечер, зевая, по нескольку часов сидела над бабулиным словарем, все равно трудностей хватало.

Моей работе отнюдь не помогал тот факт, что штукатурку покрывали бесчисленные трещины и сколы, возможно возникшие из-за подвижек наружных стен храма. Кое-где с них и вовсе осыпались большие куски штукатурки, и в результате почти третья часть текста оказалась утраченной. А то, что осталось, оказалось разрозненными описаниями неких апокалиптических событий и тошнотворного насилия. Разрушения, изнасилования и убийства обозначили конец этой древней неведомой цивилизации, и хотя в бабушкином списке нашлись не все слова, встречавшиеся в надписи, – далеко, далеко не все! – я все же поняла достаточно, чтобы получить осмысленное целое.

Когда я наконец добралась до нижней части последней стены, то некоторое время просто лежала на спине на соломенной циновке, размышляя о том, как вписать все это в ту картину древнего мира, которую я так хорошо знала. У меня не было ни малейших сомнений в том, что этому храму не меньше трех тысяч лет и что я смотрела сейчас на некое наследие бронзового века, который почти не оставил следов, кроме тех, что запечатлелись в мифах. И вопрос стоял так: в каких именно мифах?

Мистер Людвиг весьма недвусмысленно сообщил мне, что Фонд Сколски обнаружил следы амазонок, но в надписи передо мной не было никаких упоминаний о женщинах-воительницах, как раз наоборот. Но поскольку я обнаружила, что Фонд Сколски – чистая ерунда, не следовало ли мне предположить, что и рассуждения об амазонках – тоже полная чепуха? Не было ли это все просто попыткой заманить меня в ловушку?

Но если так, то с чего бы кому-то из верхушки Фонда Акраб понадобилось посылать в Алжир именно меня, а не какого-нибудь археолога, которого и просил Ник? Поскольку у меня теперь не было телефона, я не могла ничего узнать о мистере аль-Акрабе в Интернете. Но я помнила, как Джеймс рассказывал мне, что это один из весьма типичных ублюдков-нуворишей, которые с удовольствием сооружают площадки для гольфа на крышах своих домов и готовы купить целый лайнер для празднования дня рождения своей жены. Однако с какой бы стати такому человеку, гадала я, вообще обращать внимание на обсыпавшуюся надпись на стене, не говоря уже о том, чтобы затевать столь грандиозные раскопки?

И снова мои мысли вернулись к бабушке. Знала ли она об этой забытой цивилизации? Это выглядело невозможным. Однако я ведь была здесь, держа в руках ее тетрадку…

Мои размышления были прерваны Крэйгом, вошедшим во внутреннее святилище. Заметив меня, он улыбнулся и кивнул:

– Так и думал, что найду тебя здесь. За мной, док! Сегодня вечер пятницы, и мы готовы забить жирного тельца.

Как и следовало ожидать, жирный телец обернулся очередной порцией загадочного рагу из консервной банки. Но мне было приятно то, что Крэйг пригласил меня присоединиться к нему и его бригаде у костра в палаточном лагере. Над нами и вокруг нас светились мириады звезд, делая бесконечную черноту вселенной чуть менее устрашающей. А после многих часов, проведенных либо под землей, либо в замкнутом пространстве моего трейлера, я была просто счастлива провести ночь в пустыне в компании живых людей.

– Итак, док, – заговорил Крэйг, набрасывая мне на плечи шерстяной плед со значком своей компании, – расскажи нам, что ты там ищешь внизу? И кто тот безголовый бедолага в гробу?

Судя по недоуменному бормотанию, послышавшемуся вокруг, далеко не все рабочие были в курсе последней находки.

– Это не он, – пояснила я, – а она. Ее обезглавили. Там случилось разбойное нападение. Небольшой флот каких-то чужеземных кораблей… – Оглядевшись вокруг, я увидела, что мужчины уставились на меня с откровенным любопытством. – Но так ведь во все времена бывает, разве нет? – продолжила я. – Мародеры и пираты, нападения и грабежи. Мужчины склонны разрушать, а женщины…

Пока я произносила эти слова, мне вдруг пришло в голову, что я ведь оказалась единственной женщиной в лагере, битком набитом мужиками, и до сих пор остаюсь цела и невредима и даже ужинаю вместе с ними… Наверное, какой-нибудь моей прапрапрабабушке такое показалось бы просто немыслимым. По правде говоря, в долгой истории женщин, протянувшейся от описанных на стене горестных событий и до настоящего момента, я выглядела какой-то аномалией.

– Большинство жриц были убиты, – продолжила я, поплотнее заворачиваясь в плед. – Некоторых из них увезли как рабынь – ну, полагаю, самых хорошеньких. Я не уверена в том, что произошло с другими людьми, жившими поблизости, но, судя по надписям на стене, похоже на то, что налетчики подожгли город, прежде чем вернуться в море. – Видя выражение обращенных ко мне лиц, я покачала головой. – Не слишком счастливая история, верно?

– А кто та девица в гробу? – снова спросил Крэйг. – Она была какой-то особенной?

– Насколько я поняла, она была верховной жрицей. – Я достала из сумки ноутбук и быстро пролистала свои фотоснимки внутреннего святилища. – Она была представительницей богини Луны на земле. Кстати, богиню Луны тоже похитили. Я имею в виду статую. И у верховной жрицы имелась некая корона со змеями. – Я немного помолчала, увеличивая ту часть стенной росписи, где изображалась пугающего вида женская фигура, вокруг головы которой извивались змеи. – Вот… – Я повернула ноутбук так, чтобы всем была видна картинка. – Впечатляет, не правда ли?

Мужчины вытянули шеи, чтобы рассмотреть фигуру на экране, а затем стали передавать ноутбук из рук в руки. Когда компьютер добрался до Крэйга, тот присвистнул:

– Да она выглядит точь-в-точь как моя теща!

Я подождала, пока утихнет хохот, и сказала:

– Греческие мифы говорят, что Персей отправился в дальние земли, чтобы убить чудовище, у которого на голове вместо волос были змеи, – горгону Медузу. Но он не просто убил ее; он отрубил ей голову и взял с собой, чтобы использовать как оружие. Видимо, Медуза была так чудовищно уродлива, что один только вид ее лица превращал человека в камень.

– Ну точно, это моя теща! – воскликнул Крэйг.

Не обращая внимания на смех мужчин, я продолжила:

– Предполагалось, что горгона Медуза жила именно здесь, в Северной Африке. Если верить греческой литературе, этот район вообще был местом обитания разнообразных… монстров.

– А куда Персей ее потащил? – поинтересовался Крэйг. – Ту голову?

– Некоторое время он держал ее при себе, – ответила я. – Это была на самом деле весьма полезная вещь. Кто отказался бы от такой возможности – при необходимости превращать людей в камень? Но что действительно интересно, так это то, что голова с волосами-змеями в конце концов стала пугающим украшением на щите богини Афины. Вы знаете, кто такая Афина? Это олимпийская богиня мудрости и справедливой войны. Она помогала Одиссею в его долгом путешествии, когда он возвращался из Трои. – (Крэйг и остальные закивали, явно что-то вспомнив.) – Более того, – продолжила я, воодушевленная интересом аудитории, – греческий философ Платон утверждал, что Афина на самом деле тоже происходила из Северной Африки. А если предположить, – я энергично потерла лоб, стараясь не потерять нить внезапного восторженного озарения, – что как раз это и произошло с украденной отсюда богиней Луны? Что, если она попала в Древнюю Грецию и получила имя Афины? Это вполне объяснило бы, почему на ее щите возникла голова Медузы и почему Гомер и Гесиод называли ее Тритогенией. Вы понимаете, да? Они же появились в Греции в одно и то же время: богиня Афина и ее оружие-монстр, и только они и остались от величественной цивилизации, существовавшей некогда вокруг озера Тритонис. В этом безусловно есть смысл!

– Но разве никто больше не остался в живых?

Я подпрыгнула на месте. Ник! Я не видела его уже несколько дней и полагала, что он занят поисками археолога, чтобы заменить здесь меня. Но Ник стоял рядом и смотрел на меня.

– Ну, – сказала я, – те, кого забрали в рабство, все равно что умерли. Темнокожие женщины, не по своей воле оказавшиеся в мире белых людей… – Я покачала головой.

– Откуда вам знать, что они были чернокожими?

Я немного замялась, удивленная его командирским тоном.

– Изображения женщин на храмовых стенах покрашены в коричневый цвет, а в надписи упоминается, что у налетчиков была бледная кожа…

– А что насчет тех, которых в рабство не увезли? Должен ведь был кто-то выжить. Тот, кто записал всю эту историю на стене?

– К несчастью, – ответила я, раздраженная тем, что Ник так вызывающе говорит со мной на глазах у всех, – в тексте имеется лакуна…

– Что еще за лакуна?

Я уставилась на него. Высокомерное поведение Ника вдруг отчетливо дало мне понять, что он прекрасно знает, что такое лакуна. «Лакуна» означает пустое место. То, чего нет. Например, признание Ника в том, что он работает на Фонд Акраб. Или извинение за грубость. Или возвращение мне телефона.

– Это дыра на стене, где осыпалась штукатурка, – я развела руками, – вот такого размера. Но да, – согласно кивнула я, – кто-то выжил. Несколько женщин, не более того. И в надписи говорится, что они отправились на поиски своих похищенных подруг.

Ник шагнул вперед, и в его глазах отразились танцующие огоньки пламени костра.

– И куда они отправились?

Я снова замялась. Я ведь сначала думала, что он хочет просто подразнить меня своими бесконечными вопросами, но теперь вдруг поняла, что ко мне это не имеет никакого отношения.

– Я не знаю, – призналась я. – Эта часть текста отсутствует.

Разочарование, отразившееся на лице Ника, было почти физически ощутимым. Не добавив больше ни слова, он развернулся и ушел, а мне снова только то и оставалось, что гадать – в очередной раз – о причинах и целях, по которым Фонд Акраб нанял именно меня.

Когда там, в Оксфорде, неделю назад ко мне подошел мистер Людвиг, он и его наниматели никак не могли знать, что я способна отыскать смысл в найденной под землей надписи. Они ведь могли заплатить мне тысячи долларов и доставить меня через несколько климатических зон впустую. Больше того, выбирая меня, они могли привлечь внимание всего оксфордского сообщества к своим раскопкам.

Мое недоумение лишь возросло, когда тем же вечером я вернулась к себе в трейлер и обнаружила на постели свой телефон, к которому прилагалась короткая записка: «Звоните куда хотите».

Зато ничего удивительного не было в том, что моя голосовая почта оказалась битком набита сообщениями. Мои бедные родители все сильнее волновались из-за моего отсутствия, Ребекка совершенно не понимала, почему я не отвечаю на ее звонки, а Джеймс – возможно, не без оснований – начинал уже опасаться, что меня просто-напросто похитил какой-нибудь пустынный шейх и что ему придется кормить рыбок до конца академического года. «Кстати, ваши студенты тут много чего болтают, – продолжил Джеймс совсем уже мрачным тоном. – И эта старая кошка тоже знает, что вы сбежали. Вам бы следовало ей позвонить».

Старой кошкой была, конечно же, моя наставница Катерина Кент, с которой я и Джеймс ужинали как раз накануне моего отъезда. Я надеялась утаить от нее мое путешествие, поскольку она, скорее всего, не одобрила бы то, что я намеревалась бросить свои обязанности в Оксфорде прямо накануне Михайлова дня, пусть даже всего на неделю.

Бросив взгляд на часы, я тут же набрала ее номер. Как я и подозревала, она уже была не на работе, и я оставила ей короткое сообщение: «Мне очень жаль, что я сбежала вот так, но я действительно на пороге невероятного открытия. Дело определенно того стоит. Совершенно новая система письма – поверить невозможно! Я уверена, что сумею ее расшифровать. С нетерпением жду возможности показать вам ее».

Разделавшись с этим, я мысленно вернулась к словам Джеймса о пустынном шейхе. Откуда Джеймс мог знать о том, что я нахожусь в Северной Африке? Или он просто исходил из того факта, что штаб-квартира Фонда Акраб располагалась в Дубае? Джеймс ведь был историком, и для него тот факт, что меня похитила банда фанатиков, требующих возвращения своих святынь, делал ситуацию в особенности рискованной; если воины мистера аль-Акраба и в самом деле намеревались осадить британские музеи, то тогда я, образно говоря, оказывалась за линией фронта.

Суббота была последним днем моей работы в подземном храме. Я уже более или менее разобралась с письменами. Потратив утро на то, чтобы немного отшлифовать свой перевод, я вернулась во внутреннее святилище днем, чтобы сделать еще несколько снимков стен и, как я полагала, распрощаться с этим местом.

Я не сообщила ни Крэйгу, ни Нику, что собираюсь вернуться в храм после обеда. Они считали, что я пакую чемоданы и, как сказал Крэйг, заплетаю косы, словно Рапунцель перед возвращением в свою башню.

После моих многочисленных визитов в храм я знала, что он на самом деле расположен не так уж и далеко от лагеря: всего в получасе быстрой ходьбы по песчаным дюнам. А поскольку мы должны были уехать уже через несколько часов, я лишь радовалась возможности еще одного, пусть недолгого, но одинокого пребывания в святилище.

Охранники возле шатра, похоже, нашли немного странным то, что я вернулась на раскопки пешком и сама по себе. Но они не стали задавать мне вопросы, а просто спустили меня в трубу.

И вскоре весь остальной мир потерял для меня значение. Я снова была в храме, вдали от шума и мирской суеты, наедине с собственными мыслями. Конечно, это место – сырое, пыльное и темное – было не самым приятным на земле, однако надписи на стенах внутреннего святилища вскоре отвлекли меня от того факта, что я нахожусь глубоко под землей и с верхним миром меня соединяет только болтающаяся в металлической трубе веревка.

Я уже познакомилась с женщинами, о которых говорилось на этих стенах, и, находясь здесь, вдыхая тот воздух, которым дышали они, я как будто оказалась связанной с ними сквозь время. Каковы бы ни были события прошлого, что бы ни должно было произойти в будущем, это тихое святилище было нашим общим убежищем, и я невольно ощущала сожаление при мысли о том, что скоро мне придется отсюда уйти. Ник поклялся доставить меня обратно в Оксфорд к утру понедельника, а учитывая его яростное желание поскорее избавиться от меня, я знала: он свое обещание сдержит.

Скоро, думала я, бродя по внутреннему святилищу, этот храм наполнится археологами, а газетчики и телевизионщики сбегутся сюда со всего света, чтобы сообщить о сенсационном открытии. А я тем временем буду уже в Оксфорде, изо всех сил стараясь написать научную статью о надписях в храме так, чтобы не выдать, как именно я сумела перевести все эти загадочные символы на английский.

Достав камеру, я сделала еще несколько снимков крупным планом, фотографируя не только надписи, но и рисунки. Спеша расшифровать письмена, я постыдно мало времени уделила изучению разноцветных изображений, явно бывших старше самой надписи. Большинство рисунков представляли собой изображения сцен пожертвования, а одна сцена даже заставляла предположить, что жертвами не всегда оказывались животные. Это был рисунок, который заставил меня вспомнить о мифе о Медузе: верховная жрица в короне из извивающихся змей протягивала руку к женщине в белом платье, по-видимому собираясь пырнуть ее большим ножом. Интересно, в чем именно состоял этот ритуал и какова была дальнейшая судьба жертвы? Ничего удивительного, что эта змееволосая дама превратилась в мифическое чудовище.

Подняв повыше фонарь, я внимательнее всмотрелась в фигуру верховной жрицы. Штукатурка здесь растрескалась, но я была почти уверена, что, кроме пугающего головного убора, женщина носила еще и браслет с шакальей головой, как тот, что я достала из саркофага… И точно такой же браслет был на моей руке, скрытый рукавом свитера.

Однако скелет, жрица и я были не единственными женщинами в этой комнате, которых объединял загадочный браслет. Снова обойдя святилище с фонарем, я насчитала на рисунках по меньшей мере восемь фигур с такими же браслетами. Все они были в свободных белых платьях, и хотя волосы изображенных тут людей скрывались под маленькими остроконечными шапочками, грудь и широкие бедра не оставляли сомнений в том, что это были женщины.

И снова, как уже не раз в эти дни, я принялась гадать, какое отношение могут иметь эти женщины в белом к легенде об амазонках. Если забыть на мгновение о деяниях яростных воительниц, то, возможно, я видела сейчас некий более интимный, может быть, даже тайный аспект их жизни – ритуалы и верования, которые прежде всего и объединяли их в некий священный союз сестер. Но если это было действительно так, почему они не смогли дать отпор захватчикам? Или же я видела последние часы умирающей цивилизации амазонок?

А может быть, ее начало?

Я прекрасно помнила, как бабушка показывала мне свой браслет и рассказывала, что этот шакал бессмертен. Судя по всему, несмотря на свою неподвижность, бронзовый зверь был живым и весьма требовательным в глазах своих хозяек. «Его нельзя унаследовать, – объясняла бабушка. – Ты должна заслужить его. Только тогда шакал изберет тебя».

В то время я воспринимала это как личное оскорбление, думая, что бабушка имеет в виду именно меня, и чувствовала себя обиженной, предполагая, что недостойна этого украшения. Ну ладно, подумала я теперь, тогда я была просто ребенком. Но если всерьез… кому захочется быть избранной шакалом?

Но похоже, именно это и случилось: бабушкин браслет выбрал меня своей хозяйкой. Сколько бы я ни пыталась, я не могла снять его со своей руки: ни мыло, ни масло не помогали. И, увидев точно такое же украшение на скелете в саркофаге, я решила, что никак нельзя допустить, чтобы Ник увидел браслет на моем запястье и начал выстраивать некие связи. И что бы ни происходило вокруг, я все время старалась снять этот чертов браслет… Но у меня ничего не выходило.

Похоже, я столкнулась с каким-то подобием магии: стоило надеть этот браслет, и он оставался на руке навсегда. Или, может быть, моя рука опухла от жара пустыни? Но под землей, в храме, я постоянно мерзла, однако браслет снять по-прежнему не могла. Я надела браслет, поддавшись минутному порыву, а теперь вынуждена была носить его все время.

Не случилось ли то же самое и с бабулей?

Если она, например, когда-то, в далекой юности, участвовала в археологической экспедиции, трудясь над расшифровкой неведомого языка, столкнулась с неким ритуальным предметом древней культуры и не удержалась от того, чтобы припрятать его. А может быть, она просто решила примерить только что найденный в раскопе браслет и не смогла его снять… А может, просто не захотела.

Подойдя к саркофагу, я поставила фонарь на пол и в очередной раз попыталась сдвинуть каменную крышку. Но, конечно же, не смогла этого сделать. Даже Ник не мог ее сдвинуть в одиночку.

Несмотря на все эти тихие часы, проведенные здесь… совсем рядом со скелетом, я так и не успела проверить, действительно ли браслет на его руке точно такой же, как мой собственный? И вот теперь я собираюсь вернуться домой…

Странный звук, похожий на поскребывание, нарушил мои размышления. Замерев на секунду, я попыталась понять, откуда он раздается, но не смогла.

Один за другим крошечные волоски на моих руках встали дыбом от страха. С того самого дня, когда я впервые спустилась в подземный храм, меня терзали опасения, что вся эта конструкция может обрушиться прямо на меня. Но звук, который я слышала сейчас, не был похож на треск глиняных кирпичей. Он больше походил на шум от чего-то живого, как будто кто-то где-то волочил по полу тяжелый мешок.

Застыв на месте, я начала напряженно вслушиваться и наконец различила какие-то голоса. Не низкие, решительные голоса Крэйга или Ника, а тихое бормотание, постепенно заполнявшее комнату…

Слишком напуганная, чтобы оставаться на месте, в ловушке внутреннего святилища, я осторожно двинулась в сторону главного зала, делая один неуверенный шаг за другим. Я никогда не чувствовала себя вполне уютно в этом огромном помещении, со всеми его тенями и странным эхо, с его вечно разинутой черной пастью квадратного провала в полу, в котором – если верить Крэйгу – была узкая каменная лесенка, уводящая в неведомое.

Светя фонарем то в одну сторону, то в другую, я пыталась проверить, действительно ли я тут совсем одна. Но я только и видела что бесконечные ряды колонн и теней, игравших в прятки с лучом моего фонаря.

Я позвала. Никто мне не ответил.

С того самого момента, когда я впервые сюда попала, это титаническое строение наполняло меня страхом. И каждый раз, возвращаясь к работе с надписями на стенах, я спешила поскорее миновать зал и очутиться в относительном покое внутреннего святилища. В зале мне постоянно казалось, что образы людей, некогда живших и умерших здесь, только и ждут, когда я буду достаточно рассеянна, чтобы материализоваться и напасть на меня. И сколько бы раз я здесь ни оказывалась, мой дискомфорт в этой холодной непроглядной пустоте, таившей столько секретов, не ослабевал. И вот теперь я медленно шла по широкому проходу, повыше подняв воротник, стараясь уловить ускользающие звуки, и так похолодела от ужаса, что мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы они не стучали.

В волнении я прошла дальше, чем заходила обычно, за подъем с веревкой, вдоль главного нефа храма. Крэйг говорил мне, что в другом его конце имеется большая двустворчатая дверь, некогда служившая главным входом в храм. Однако, несмотря на интенсивное размахивание руками, Крэйг так и не смог описать реальные размеры этой двери. Она оказалась настолько гигантской, что в нее можно было проехать верхом на верблюде, и она словно подавляла все вокруг меня, – несмотря на то что, как я прекрасно знала, прошли многие века с тех пор, как она действительно служила делу. Что за мир находился некогда за этой дверью? Был ли он населен похожими на меня людьми или какой-то более сильной, более умелой расой? Я понятия не имела.

И снова я застыла на месте, в очередной раз пораженная инженерными талантами исчезнувшей цивилизации, и тут мне вдруг пришло в голову, что в этой двери есть нечто странное. Дело было не в том, что ее когда-то явно сломали, а потом починили, а в том, что она была заперта на гигантский засов.

Заперта изнутри.

Кто бы ни сделал это тысячи лет назад, он явно был вынужден оставаться в храме, чтобы защитить его тайны. Я гадала, не было ли это чем-то вроде группового самоубийства ради пользы союза сестер, носивших одинаковые браслеты? Или из храма просто имелся другой выход, о котором я ничего не знала?

Крэйг рассказывал мне о подземном лабиринте пещер и о том, что он не смог уговорить своих людей добраться до конца хотя бы одной из них. Даже крепкие буровики были напуганы этим местом, и мне оставалось лишь гадать, что именно они могли там увидеть.

А может быть, звуки доносились как раз оттуда? Из подвала храма?

Я снова напряженно прислушалась.

И тут я услышала шаги. Прямо за мной.

С визгом развернувшись, я подняла фонарь, готовая врезать им по голове неведомого злодея.

– Эй, это я! – рявкнул Ник, хватая меня за запястье. – Что вы тут делаете?

– Я что-то слышала… – начала было я дрожащим голосом.

– Пошли! – Ник схватил мой фонарь и быстрым шагом направился к подъемнику, волоча меня за собой. – Нам пора.

Мой страх тут же сменился раздражением.

– Мне нужно забрать куртку.

Я помчалась сквозь темноту на слабый свет большого фонаря, который я оставила во внутреннем святилище. Я слышала крики Ника, который требовал, чтобы я остановилась, все более нецензурными выражениями. Но в кармане куртки лежала бабулина тетрадка, а она мне была куда нужнее, чем доброе отношение Ника.

Когда я наконец ворвалась во внутреннее святилище, там все было точно так же, как я оставила. Вроде бы…