Текст книги "Царица амазонок"

– Что скажете об этом?

Джеймс чуть подался вперед, чтобы получше посмотреть.

– Примерный возраст?..

– Я бы сказала, дней десять, – пошутила я, – судя по согнутым углам и потрепанным краям. Что же касается самой надписи… остается только гадать.

Джеймс прищурился, явно заинтригованный:

– Кто дал вам это?

– Таинственный незнакомец, – ответила я намеренно драматическим тоном, – который сообщил, что снимок является доказательством того, что амазонки действительно существовали…

– Что это такое? – Катерина Кент потянулась ко мне, чтобы выхватить фотографию из моих рук и всмотреться в нее при свете свечи. – Где это снято?

– Понятия не имею.

Меня приятно удивил ее интерес, и я вкратце рассказала о странной встрече, произошедшей несколько часов назад. Однако, когда я снова вернулась к утверждению мистера Людвига о нерасшифрованном алфавите амазонок, Джеймс откинулся на спинку стула и застонал.

– Какая досада! – Катерина вернула мне фото, озадаченно хмурясь. – Это могли найти где угодно. Если бы мы только знали название его фонда…

Я поежилась под ее взглядом. Ясно было, что Катерина проклинает меня за то, что я не выудила побольше сведений из мистера Людвига, и она была права.

– Думаю, у них офис в Амстердаме, – сказала я. – Потому что он хочет, чтобы я поехала именно туда.

– Да какая разница, где их офис? – вмешался Джеймс. – Вы же не собираетесь…

– Вообще-то, – перебила его я, не в силах устоять перед искушением слегка съязвить, – я готова согласиться на его предложение. Не каждый день какой-то незнакомец на улице предлагает вам пять тысяч долларов…

– Да уж… – Джеймс бросил на меня осуждающий взгляд. – Какой-то незнакомец на улице… Вы ведете себя как…

Я улыбнулась, польщенная его вниманием:

– Ученый.

Джеймс покачал головой и, похоже, отпустил бы еще какое-то ироническое замечание, если бы Катерина, пользуясь привилегированным положением гения, не вскинула руку, заставляя нас обоих замолчать:

– И он сказал, что встретит тебя в аэропорту?

Растерявшись на секунду, я закашлялась.

– Кажется, так.

Джеймс больше не в силах был сдерживаться.

– Надеюсь, – твердо заявил он, сминая салфетку в комок, – вы не станете поощрять Морган к тому, чтобы отправиться куда-то с этим мистером… Людвигом? Бог знает, что он задумал…

Катерина резко выпрямилась:

– Конечно нет! Не говорите глупостей. Я просто пытаюсь понять, что, а точнее, кто за всем этим стоит.

Желая вернуть разговору былую непринужденность, я засмеялась и сказала:

– Я бы ничуть не удивилась, если бы оказалось, что это кто-то из моих самых ленивых студентов…

Джеймс сердито посмотрел на меня:

– Не вижу здесь ничего смешного. Вы явно под прицелом, и, думаю, это не какая-нибудь глупая студенческая шутка. Я бы на вашем месте сегодня хорошенько проверил все замки на дверях.

Глава 3

Ведь тот, кто смотрит на истинного друга, смотрит как бы на свое собственное отражение.

Цицерон. О дружбе

Дождь все еще шел, пока Джеймс провожал меня до квартиры через квадратный двор, аккуратно обходя чернильно-черные лужи. Прежде он никогда не провожал меня до дома; и я могла бы поблагодарить мистера Людвига уже только за одно это.

– Итак, Морган, – Джеймс поднял руку, прикрывая меня от косых струй, когда я остановилась, чтобы достать ключи, – не думаю, что вам в ближайшие несколько дней следует покидать колледж. По крайней мере, в одиночку. Никогда не знаешь…

Я уставилась на него во все глаза, с трудом веря, что он говорит это искренне.

– Не глупите!

– Если вы захотите куда-нибудь пойти, – продолжил он, в то время как капли дождя стекали с его волос на благородное лицо, – дайте мне знать, и я пойду с вами.

Не столько его слова, сколько то, каким тоном они были сказаны, заставило всю меня затрепетать в надежде на нечто большее. Я заглянула в его глаза… но дождь и темнота испортили момент. Придя в себя, я смогла выдавить лишь:

– Крайне любезно с вашей стороны…

На что Джеймс ответил обычным прохладным тоном:

– Глупости. Мы ведь обязаны о вас позаботиться, разве не так?

После этого он засунул руки в карманы, развернулся и пошел прочь, насвистывая какую-то бойкую мелодию, а мне не оставалось ничего другого, как вернуться к себе. А точнее, вернуться в великолепную, со вкусом обставленную квартиру; собственно говоря, эта квартира принадлежала не мне, а уважаемому профессору Ларкину, которого весьма кстати пригласили на стажировку в Йельский университет. Я была не единственным кандидатом на то, чтобы заменить его в этом году, но я была женщиной, а среди преподавателей нашего колледжа было слишком много мужчин. Во всяком случае, именно этот довод привела Катерина, утверждая, что следует нанять именно меня.

Мне не платили полную ставку, но разрешение занять кабинет профессора Ларкина позволило мне покинуть мою старую сырую квартирку и жить прямо в университете. Единственным минусом оказалась чрезмерная загруженность. Мои дни были так заполнены консультациями, что времени на собственные исследования почти не оставалось. А без десятка свежих, привлекающих внимание к моему имени публикаций к концу учебного года у меня едва ли наберется много сторонников; и тогда мне придется вернуться в полуподвальную квартирку на унылой Коули-роуд и составлять там бесконечные сопроводительные письма к своему резюме, отгоняя мышей от своей еды.

Пока я наполняла чайник, чтобы выпить чашку чая на сон грядущий, в моих мыслях всплывали события прошедшего дня, и самым запоминающимся из них, что ничуть не удивительно, была встреча с мистером Людвигом. За несколько минут этот странный человек высыпал на меня целый ворох искушений: академическая слава, приключения, достаточное количество денег для того, чтобы купить свободу на целых полгода и с головой уйти в собственные исследования. Может быть, я даже смогла бы выкроить денег на поездку в Стамбул, чтобы лично встретиться с Григорием Резником и уговорить его показать мне «Историю амазонок» – единственный оригинальный документ об амазонках, который я еще не прочла. Мой ум просто кипел от открывавшихся передо мной возможностей.

Однако мистер Людвиг просил меня уделить ему целую неделю моего драгоценного времени, и даже если бы я оказалась достаточно беспечной для того, чтобы принять его предложение, все равно я никак не могла прервать свою преподавательскую деятельность. Вот если бы он предъявил мне некий официальный документ, с подписями и печатями, в котором бы четко говорилось, что его фонд просит меня о помощи и что это весьма положительно отразится на моей профессиональной деятельности… Но, увы, так уж получилось, что все выглядело слишком мутным, слишком рискованным. И, как совершенно верно заметили за ужином Катерина и Джеймс, нужно быть сумасшедшей, чтобы вот так просто ринуться навстречу неизвестному.

Если бы только мистер Людвиг не произнес одного магического слова…

Амазонки.

Он явно знал о моей научной одержимости этой темой, иначе просто не подошел бы ко мне. Но каким образом я заставила его прийти к выводу, что отчаянно ищу доказательство реального существования амазонок? Он ведь не мог знать, насколько он прав…

Откуда ему было знать?

Согласно большинству ученых, амазонки никогда не существовали нигде, кроме греческих мифов, а те, кто утверждает противоположное, в лучшем случае сумасшедшие романтики. Да, разумеется, вполне возможно, что отчасти доисторический мир был населен и женщинами-воительницами, но мифы об амазонках, осаждавших Афины или принимавших участие в Троянской войне, безусловно, являются выдумкой сказителей.

Обычно я объясняла своим студентам, что амазонок в классической литературе следует рассматривать как своего рода предшественниц вампиров и зомби, ныне населяющих книжные полки; они всего-навсего плод бурной фантазии авторов. Привычки амазонок обучать дочерей военному искусству или ежегодные спаривания с самцами ужасны и противоестественны. И в то же время эти дикие женщины обладали – по крайней мере, в глазах древних художников и скульпторов – достаточно привлекательными человеческими качествами, чтобы возбуждать наши тайные страсти.

Я всегда была осторожна и скрывала собственные чувства по этому вопросу. Интересоваться амазонками с профессиональной точки зрения уже было достаточно плохо, а уж признаться в том, что я верю в существование амазонок, было настоящим академическим самоубийством.

Как только мой чай был готов, я уселась за стол, чтобы получше рассмотреть фотографию, данную мне мистером Людвигом. Я была совершенно уверена, что без труда распознаю в загадочной надписи один из древних алфавитов. Когда же этого не произошло, я испытала легкое возбуждение. И после еще нескольких минут тщательного рассматривания через лупу и нараставшего смущения идея новых возможностей начала ползать вверх-вниз по моему позвоночнику с настойчивостью посланца, возвещающего о войне.

Что озадачивало меня больше всего, так это некая универсальность символов, которая затрудняла их привязку к конкретному месту или времени. Они могли быть нарисованы на потрескавшейся штукатурке непосредственно перед тем, как был сделан этот фотоснимок, или же их могли начертить несколько тысяч лет назад. И все же… Чем дольше я смотрела на них, тем сильнее меня охватывало мрачное предчувствие. Как будто где-то в самом дальнем углу моего подсознания шевельнулся спящий зверь. Может, мне уже приходилось видеть эти символы прежде? Вот только я никак не могла вспомнить, где именно.

Так уж случилось, что подруга моего детства Ребекка последние три года работала на раскопках на Крите, и я была совершенно уверена в том, что ей точно известно, где, с какой целью и какие именно организации ведут раскопки в настоящее время. И конечно же, если бы кто-нибудь наткнулся на подобную надпись где-нибудь в районе Средиземноморья и это было бы как-то связано с амазонками, доктор Ребекка Уортон узнала бы об этом первой.

– Прости, что помешала твоей полуночной оргии, – сказала я, когда она наконец взяла трубку.

Мы не созванивались уже больше месяца, и, только услышав ее смех, я поняла, как сильно по ней соскучилась. Ее голос я узнала бы где угодно; он звучал хрипло, как с похмелья, но в случае Ребекки это объяснялось более чем прозаически: хрипота являлась следствием того, что любопытная голова моей подруги целыми днями торчала в какой-нибудь пыльной дыре.

– А я как раз о тебе думала! – воскликнула Ребекка. – Тут рядом со мной целый хор роскошных греческих мальчиков, которые кормят меня виноградом и натирают оливковым маслом.

Я расхохоталась, представив себе эту картину. Шансы на то, что милая Ребекка способна завязать интимные отношения с кем-то, кроме осколков древних горшков, стремились к нулю. Такой уж она была: изображала некую бунтовщицу в широкополой шляпе и джинсовых шортах, ползала на четвереньках посреди целого муравейника зачарованных археологов-мужчин… но обращала взгляд исключительно в прошлое. И хотя она всегда любила бахвалиться, я знала, что за ее веснушками скрывается истинная дочь викария.

– Так у тебя поэтому не было времени позвонить мне и рассказать о новостях?

Послышался легкий шорох, говоривший о том, что Ребекка пытается пристроить телефон между ухом и плечом.

– Каких новостях?

– Это ты мне скажи. Кто там на твоем заднем дворе выкапывает амазонок?

– Что?! – взвизгнула Ребекка.

– Глянь-ка. – Я наклонилась вперед, чтобы проверить, хорошо ли отсканировалась фотография. – Я тебе только что кинула на ящик некое фото…

Пока мы ждали, когда ноутбук Ребекки загрузит изображение, я наскоро изложила подруге сложившуюся ситуацию, включая опасения Джеймса Моузлейна на мой счет.

– Конечно, я никуда не собираюсь ехать, – сказала я, – но умираю от желания узнать, откуда взялся этот снимок. Видишь, надпись как будто является частью чего-то большего, и текст должен быть написан вертикальными колонками. А сами значки… – Я наклонилась еще ближе к фото, пытаясь поудобнее повернуть настольную лампу, – у меня возникло странное чувство… но хоть убей, не могу понять…

Хруст в трубке заставил меня предположить, что Ребекка сунула в рот горсть орехов, а это было явным доказательством того, что она заинтригована.

– Чего ты от меня-то хочешь? – спросила она. – Могу гарантировать, снимок сделан не на моем острове. Если бы кто-то наткнулся на подобную стену здесь, на Крите, уж поверь, я бы об этом знала.

– Я от тебя хочу вот чего, – сказала я. – Посмотри как следует на надпись и скажи, где еще я могла видела похожие символы.

Я понимала, что это выстрел вхолостую, но попытаться все же стоило. Ребекка всегда обладала даром видеть вещи насквозь. Именно она, когда мы были детьми, нашла тайный запас шоколада, спрятанный моим отцом в старом ящике для инструментов в гараже. Но, несмотря на всю ее любовь к сладкому, она даже не подумала стащить хоть одну шоколадку; чистый восторг открытия, а также возможность рассказать мне об отце что-то, чего я не знала, были для нее достаточной наградой.

– Ладно, дам тебе еще минутку, – сказала я.

– А как насчет того, – возразила Ребекка, – чтобы дать мне несколько дней, чтобы я тут порасспрашивала? Я покажу фото мистеру Телемакосу…

– Нет! – вскрикнула я. – Не показывай этот снимок никому! Слышишь?

– Но почему?

Я замялась, понимая, что веду себя неразумно.

– Потому что в этих знаках есть нечто… нечто смутно знакомое, понимаешь? И это меня немного настораживает. Как будто я вижу их написанными синими чернилами…

Нас обеих одновременно словно ударило током.

– Тетрадь твоей бабушки! – выдохнула Ребекка, чем-то шурша на том конце провода. – Та, которую ты подарила ей на Рождество…

По моей спине пробежали мурашки.

– Нет, это невозможно. Чистое безумие!

– Да почему? – Ребекка была слишком взволнована, чтобы помнить, насколько деликатным был для меня этот вопрос. – Она же всегда говорила, что оставит тебе свои записи, так? И что тебе придется воспользоваться ими тогда, когда ты меньше всего будешь этого ожидать. Ну, может, это как раз такой момент. Привет от твоей бабули. Кто знает… – Голос Ребекки сорвался на визг, как будто она осознала наконец всю абсурдность собственного предположения. – Может быть, она ждет тебя в Амстердаме!

Глава 4

Северная Африка

Конец бронзового века

На мерцающем горизонте возникли две фигуры.

Стояло самое яркое и обжигающее время дня, когда небо и земля сливаются воедино в серебристой дымке и невозможно уже отличить одно от другого. Но постепенно две размытые фигуры, медленно продвигавшиеся через мокрые солончаки, обрели четкие очертания и превратились в двух женщин: одну постарше, а вторую – совсем молоденькую.

Мирина и Лилли возвращались из долгого путешествия, цель которого была очевидна, потому что множество добычи и оружия висело на кожаных ремнях на плечах женщин. Завидев впереди деревню, они ускорили шаг.

– Мама будет гордиться нами! – воскликнула Лилли. – Надеюсь, ты ей расскажешь, как я поймала в силки этого кролика.

– Я, пожалуй, не стану вдаваться в детали, – пообещала ей Мирина, ероша пыльные волосы младшей сестры, – разве что упомяну о том, как ты чуть не сломала шею.

– Да уж… – Лилли дернула плечами и начала забавно загребать ногами на ходу, как делала всегда, когда смущалась. – Лучше об этом не упоминать, иначе мне никогда больше не разрешат ходить с тобой на охоту. А этого бы не хотелось. – Она с надеждой посмотрела на Мирину. – Да?

– Совсем бы не хотелось, – решительно кивнула Мирина. – У тебя все задатки отличной охотницы. И, кроме того, – Мирина не удержалась от того, чтобы не хихикнуть, – с тобой ужасно весело!

Лилли нахмурилась, но Мирина знала, что втайне девушка польщена. Ее сестра, будучи мелковата для своих двенадцати лет, отчаянно демонстрировала все свои способности во время их похода, и Мирину приятно удивила ее выносливость. Даже валясь с ног от голода или усталости, Лилли никогда не отказывалась от работы, никогда не ударялась в слезы. По крайней мере, когда Мирина была поблизости.

Будучи на целых шесть лет старше Лилли и ни в чем не уступая любому мужчине своего возраста, Мирина считала своим долгом обучить сестру искусству охоты. Однако эту идею совершенно не одобряла их мать, которая продолжала видеть в Лилли свою малышку и петь ей песенки перед сном.

И теперь, наблюдая за гордой поступью сестры на подходе к дому, Мирина не могла дождаться встречи с матерью. Ей не терпелось похвастаться и славной добычей, и рассказами о приключениях, которые им с Лилли пришлось пережить, и тем, что младшая дочь возвращается из дикой местности целая и невредимая – с улыбкой и кровавой меткой охотницы на лбу.

– Как думаешь, они все это сразу зажарят? – спросила Лилли, вторгаясь в мысли Мирины. – Это был бы настоящий пир. Хотя, – она посмотрела на связку маленьких рыбок, висевших на ее поясе на шерстяной бечевке, – кое-что из добычи слишком мало́ и, наверное, даже упоминания не стоит.

– По моему опыту, – возразила Мирина, – самая мелкая добыча, как правило, самая вкусная… – Она остановилась.

Они как раз обогнули пастбище, и деревня Тамаш теперь лежала прямо перед ними. Как правило, именно здесь ей навстречу выбегали собаки, отлично зная, что появление Мирины предвещает множество мясных обрезков и мозговых костей.

Но сегодня собаки не прибежали. А когда Мирина застыла, прислушиваясь, то смогла в тишине различить только хриплые крики птиц да странное ровное гудение тысяч пчел над цветами. Единственным признаком жизни были несколько густых столбов дыма, поднимавшихся где-то между хижинами и исчезавших в бесконечной голубизне неба.

– Что такое? – спросила Лилли, широко распахнув глаза. – Что ты слышишь?

– Точно не знаю, – ответила Мирина, чувствуя, как все волоски на ее теле встали дыбом. – Подожди меня здесь. – Она обхватила Лилли за плечи, не давая той пошевелиться.

– Почему? Что случилось? – Голос девочки сорвался на визг, и, когда Мирина тронулась с места, она последовала за сестрой. – Пожалуйста, ответь мне!

Наконец Мирина увидела одну из собак. Это был пятнистый щенок, который всегда приходил и спал у ее ног во время бурь, – щенок, которого она некогда выходила и который иной раз смотрел на нее почти человеческими глазами.

Один взгляд на эту собаку – на то, как она кралась, поскуливая, словно нашкодивший ребенок, – сказал Мирине все, что ей нужно было знать.

– Не трогай его! – закричала она, когда Лилли шагнула вперед, протягивая к собаке руку.

Но было слишком поздно. Ее сестра уже коснулась загривка щенка и начала нежно его поглаживать.

– Лилли! – Мирина резко дернула сестру за руку. – Слышишь? Ни к чему не прикасайся!

И только теперь на лице Лилли отразилось понимание.

– Пожалуйста, – сказала Мирина дрогнувшим голосом, – будь умницей и стой здесь, пока я… – Она бросила еще один неуверенный взгляд на затихшие дома деревни. – Пока я не выясню, все ли в порядке.

Мирина шагала по деревне, крепко сжимая копье обеими руками, и оглядывалась по сторонам в поисках признаков беды. Ясно было, что деревня подверглась нападению либо какого-то из соседних племен, либо диких зверей, и Мирина, кажется, была готова ко всему, но только не к тому, что в итоге ей удалось обнаружить.

– Эй, ты! – Хриплый, полный ненависти голос донесся из ближайшей хижины, и через мгновение наружу вышла коренастая женщина, вся в поту. – Это все твоя мамаша!.. – Женщина сплюнула на землю чем-то красным, очень похожим на кровь. – Твоя ведьма-мать!

– Нена, подруга… – Мирина отступила на несколько шагов назад. – Что тут произошло?

Женщина снова сплюнула:

– Ты что, не слышишь? Твоя мамаша прокляла нас всех! Она призвала чуму на наши головы и заявила, что убьет всякого, кому не по душе ее развратная жизнь.

Идя дальше, Мирина видела вокруг только болезнь и горе. Мужчины, женщины и дети толпились в тени, дрожа от страха и лихорадки; кто-то стоял на коленях перед едва тлеющим костром, молча натирая себя золой. А там, где некогда была хижина ее матери, теперь лежала куча углей, среди которых валялись кое-какие знакомые предметы.

Не в силах осознать то, что она увидела, Мирина опустилась на колени, чтобы поднять небольшой круг, почерневший от золы. Это оказался бронзовый браслет, который ее мать носила на запястье и о котором говорила, что он останется на этом месте до самой ее смерти.

– Мне так жаль, дорогая, – послышался чей-то тихий голос, и Мирина, оглянувшись, увидела старую соседку своей матери, которая стояла неподалеку, опираясь на палку; ее рот окружали открытые язвы. – Тебе нужно уходить отсюда. Они ищут козла отпущения. Я пыталась их вразумить, но никто не захотел меня слушать.

Прижав ладонь ко рту, Мирина пошла прочь, не обращая внимания на слова, несшиеся ей вслед.

– Шлюха! – кричали мужчины, и не потому, что Мирина когда-то ложилась с ними, а как раз потому, что она этого не делала.

– Ведьма! – визжали женщины, забывая о том, что именно мать Мирины приходила к ним по ночам, чтобы держать их за руку и помочь появиться на свет их младенцам… Забывая о том, что именно Мирина сооружала из старых костей игрушки для их детишек.

Когда Мирина наконец вернулась к Лилли, девочка по-прежнему сидела на камне у дороги, трясясь от страха и гнева.

– Почему ты не разрешила мне пойти с тобой? – спросила она, раскачиваясь взад-вперед со скрещенными на груди руками. – Тебя так долго не было!

Мирина воткнула копье в землю и присела рядом с сестрой:

– Помнишь, что сказала мама, когда мы уходили? Что бы ни случилось, ты должна доверять мне.

Лилли посмотрела на сестру – в глазах девочки стояли слезы.

– Они что, все умерли, да? – прошептала она. – Прямо как те люди в моем сне…

Мирина не ответила, и Лилли заплакала:

– Я хочу увидеть маму! Пожалуйста!

Мирина крепко обняла сестру:

– Видеть нечего.