Текст книги "Царица амазонок"

Глава 10

Храм богини Луны

Когда Мирина очнулась, ее первой мыслью было: Лилли!

Но Лилли здесь не было. Зато был кто-то другой… Мирина инстинктивно понимала, что ей грозит опасность. Она слышала, как кто-то или что-то шелестит… ползет… шипит. Что-то холодное скользнуло по ее лодыжке. Мирина предположила, что это маленькая змея, скорее всего ядовитая. А потом появилась другая, побольше, и проползла рядом с ее ухом. Закусив губу, Мирина застыла, стараясь не шевелиться и даже не дышать. Она лежала на чем-то сыром и мягком. Возможно, это была груда сгнивших веток и листьев? Но что бы это ни было, воняло оно так, что Мирина с трудом сдерживала подступавшую к горлу тошноту. А потом ее пронзило воспоминание: храмовые стражи бросают ее в какую-то яму…

Как можно медленнее и как можно бесшумнее Мирина начала высвобождаться из пут. К счастью, мужчины так спешили ее связать, что не затянули узлы как следует. Наверное, они рассчитывали, что девушка разобьется насмерть при падении, и она действительно вполне могла переломать себе кости, потому что, судя по всему, яма была глубокой, как колодец, скорее всего, это и был колодец, только пересохший.

Мирина постаралась справиться с дрожью – ее трясло от ярости и боли. Ярости на мужчин, которые обошлись с ней как с каким-нибудь животным, и боли при мысли о Лилли, ждавшей ее, скорчившись под обжигающими солнечными лучами. Даже пульсирующая боль в спине беспокоила ее не так сильно, как мысли о сестре.

И вдруг шипение утихло, и на несколько пугающих мгновений воцарилась тишина. Мелкие змеи исчезли. Горло Мирины свело от страха. К ней приближалось какое-то новое существо.

Напряженно прислушиваясь, Мирина наконец уловила звук скользящей по камням туши.

Мирина выдернула из-за пояса нож и приготовилась к встрече с новым врагом. Судя по звукам, тварь скользила по наружной стороне колодца, ища проход внутрь, и это была огромная змея, из тех, что обвиваются вокруг своей жертвы, выдавливая жизнь из ее тела, прежде чем проглотить целиком. Там, дома, примерно раз в два года кто-нибудь погибал таким ужасным образом. Мирина до сих пор помнила ужас, который испытала после исчезновения сына их соседей, потому что несколько дней спустя охотники убили огромную змею и внутри ее нашли труп юноши.

Демоны ила – так называли этих змей деревенские жители. Каждую весну старейшины длинной процессией отправлялись к пруду, колотя в барабаны, распевая песни, неся с собой ветки цветущих деревьев, чтобы просить милости у этого древнего зла.

Однако с самого раннего детства Мирина подозревала, что толку в этой церемонии нет никакого. Не потому, что змеи не отвечали на мольбы старейшин, а потому, что этим тварям было на них наплевать. И отец говорил ей то же самое, когда они вместе отправлялись на охоту.

– У змей нет уважения к жертве, как у настоящего охотника, – объяснил отец, когда однажды Мирина расплакалась над мертвым оленем. – Холоднокровные не способны испытывать сострадание. У них нет ни любви, ни ненависти. Они вообще ничего не чувствуют.

И сражаться с ними также следует без каких-либо чувств.

Крепко уперевшись ногами в землю, Мирина подняла руки над головой, ожидая, когда змея нападет на нее. Будь в яме чуть посветлее, она могла бы занять более удобную позицию. Но здесь глаза ничем не могли ей помочь; у нее были только уши и нож в руке.

Но при всей своей храбрости Мирина едва не потеряла сознание от ужаса, когда змея наконец пробралась в замкнутое пространство колодца. Мирина была готова к прикосновению холодной скользкой чешуи, но не готова к чудовищным размерам твари. Змея кольцом обернулась вокруг ее ног и бедер, и под ее весом Мирина со стоном упала на колени.

Девушка ткнула ножом в упругое туловище, уже окружавшее ее талию. Сначала нож даже не смог пронзить плотную чешую, но отчаяние придало сил молодой охотнице. Наконец нож проткнул толстую кожу, и змея тут же замерла, словно в растерянности, а потом в слабом свете, проникавшем сквозь металлические прутья наверху, Мирина увидела омерзительную пасть змеи, которая тут же сомкнулась на ее левой руке.

Закричав, Мирина принялась тыкать ножом в голову змеи, стараясь попасть в глаза. Боль в руке была настолько сильной, что девушка уже ничего не соображала. Но вот змея резко дернулась, и Мирина окончательно потеряла равновесие. Она упала, сжатая огромным телом, и почувствовала, как нож выскользнул из ее пальцев.

Она умирала.

Но она еще продолжала дышать. Да, гигантская змея давила на нее своим весом, но ее хватка ослабла.

Каждое движение требовало от Мирины неимоверных усилий, и все же в конце концов она смогла осторожно высвободить руку из пасти чудовища. А потом, сантиметр за сантиметром, она освободила ноги.

Ей здорово повезло, потому что, хотя ее левая рука была вся липкой от крови и отчаянно болела, кости, по-видимому, остались целы…

Мирина была так занята изучением своих ран, что не замечала ничего вокруг, пока вдруг не услышала, как наверху скользнула в сторону металлическая решетка. Подняв голову, она увидела мерцающий факел и два лица, которые сначала скривились от отвращения, а потом, наверное, осыпали ее градом ругательств на непонятном ей языке. Затем Мирина сумела разглядеть нечто похожее на свой дорожный мешок, который сжимал чей-то здоровенный кулак. С трудом сдерживая желание заорать в ответ, Мирина встала, поставила ногу на огромную тварь, которую только что убила, и подняла руки ладонями вверх в приветственном жесте.

– Выпустите меня отсюда, – заговорила она на древнем наречии дрожавшим голосом. – И я вам все расскажу!

На короткое пугающее мгновение мужчины исчезли из виду, и Мирина подумала, что они снова ушли. Потом что-то просвистело в воздухе…

Веревка.

Когда с ее головы снова сдернули грязный мешок, Мирина с облегчением поняла, что находится в большом зале с высокими потолками, которые поддерживались массивными колоннами. Здесь не было окон, не было естественного света; помещение освещалось бесчисленными мигающими факелами, горевшими в высоких трехногих светильниках, и Мирина не сразу осознала, что рядом стоят люди и внимательно смотрят на нее.

Поскольку все это были женщины в одинаковых белых платьях и на лицах у них застыло одинаковое испуганное выражение, Мирина предположила, что это жрицы, служительницы богини Луны, и что они не привыкли к виду крови и синяков. Но что ее смутило, так это луки и колчаны со стрелами, висевшие на их спинах, потому что ни одна из женщин совсем не походила на лучницу.

Беспорядочный поток мыслей Мирины был прерван властным голосом, раздавшимся где-то поблизости, и после нескольких мгновений растерянности и нетерпеливых подталкиваний со стороны женщин Мирина наконец повернулась в нужную сторону и увидела внушающую страх фигуру, сидевшую в искусно украшенном кресле на каменном возвышении. Предположив, что видит верховную жрицу, Мирина почтительно склонила голову. Наверное, ей бы следовало опуститься на колени, но она была крепко связана по рукам и ногам.

– Ты обвиняешься, – заговорила женщина на троне на безупречном древнем наречии, – в нарушении наших границ. И возможно, в убийстве. Ты понимаешь, каково наказание за подобные преступления?

Мирина отрицательно покачала головой, слишком напуганная, чтобы говорить.

– Если ты не будешь отвечать, – продолжила женщина, – я признаю тебя виновной. И передам городским властям… Но мне хотелось бы этого избежать.

Женщина подняла вверх какой-то предмет, и лишь когда он блеснул в свете огня, Мирина узнала браслет своей матери. И тут вдруг все встало на свои места: и мужчины, яростно трясшие над колодцем ее дорожным мешком, и то, что ее вытащили наружу для допроса…

Мирина была не единственной, кто узнал браслет. Остальные женщины при виде украшения испустили вздох изумления.

– Говори же, – продолжила верховная жрица более низким голосом. – Откуда он у тебя?

Под пристальным взглядом жрицы Мирина выпрямилась:

– Он принадлежал моей матери. Она всю жизнь носила его на руке.

Как только ее слова разнеслись по залу, жрицы принялись что-то яростно обсуждать между собой. И только теперь, когда они подошли поближе, Мирина заметила, что все они носят на запястьях такие же браслеты.

– Тихо! – приказала верховная жрица и, прежде чем снова повернуться к Мирине, обвела своих товарок суровым взглядом. – Как звали твою мать?

– Талла.

– Талла? – Верховная жрица наклонилась вперед, крепко сжав подлокотники своего трона. – Твоей матерью была Талла, и ты все же осмелилась вернуться сюда?

Мирина похолодела от страха.

– Прошу вас! – воскликнула она. – Я пришла потому, что моя мать всегда говорила: мы принадлежим богине Луны. Она преданно служила богине всю свою жизнь…

Верховная жрица внезапно поднялась со своего места:

– Талла нарушила законы этого храма. Она связалась с мужчиной и была осквернена. Если бы она не сбежала, ее бы бросили в яму, так же как тебя.

Мирина была благодарна, что ее так крепко связали – веревки не дали ей упасть.

– Я понимаю, – заговорила она, с трудом выдавливая из себя слова. – Что ж, если так нужно, бросьте меня обратно в яму, но… – Она посмотрела прямо в глаза верховной жрице. – Но прошу милосердия к моей младшей сестре. Она все это время ждала меня снаружи. Она слепа, и ей нечего есть. – Мирина снова попыталась согнуть колени, но не смогла. – Снимите с меня веревки, – попросила она, – и я встану на колени, чтобы молить вас об этом.

Верховная жрица с достоинством сошла вниз по каменным ступеням.

– Скажи мне, – произнесла она, останавливаясь прямо перед Мириной, – что заставило молодую женщину стать преступницей?.. – Она протянула руку, чтобы коснуться следов змеиного укуса на руке Мирины. – Терпеть такие страдания?..

– Я сестра Лилли, – ответила Мирина, подавляя боль. – Вот что меня заставило. Я пришла сюда в надежде, что богиня Луны излечит Лилли… Но теперь вижу, что была слишком наивна и что от моей ошибки сестре будет только хуже. Вот это настоящие страдания.

Верховная жрица некоторое время всматривалась в лицо Мирины.

– Твоя храбрость мне нравится. Евнухи сообщили мне, что ты убила чудовище.

– Я охотница, – ответила Мирина.

Едва заметная улыбка восхищения скользнула по губам верховной жрицы.

– Большинство мужчин утверждают, что женщины не могут быть охотницами.

– В нашей деревне мужчины говорили то же самое. – Мирина вскинула голову. – Но были и те, кто считал, что лучшие охотники – именно женщины. Потому что они проворны, тихи и терпеливы. – Мирина спохватилась и добавила более скромным тоном: – Мой отец – кочевник. Он научил меня охотиться.

– И где сейчас твой отец? – нахмурилась верховная жрица.

Мирина отвела взгляд:

– Он обычно приходил и уходил, как все кочевники. Он всегда повторял, что, когда я стану совсем взрослой, мы будем вместе странствовать по миру. Но… кочевники постоянно меняют дороги, и в конце концов он забыл дорогу к дому.

Верховная жрица медленно кивнула:

– Скольких мужчин ты любила?

Мирина была так удивлена вопросом, что почти забыла о страхе.

– Ни одного. Я никого еще не любила. Кроме своих родных.

– Я не это имела в виду…

– Я поняла, что ты имела в виду, – возразила Мирина. – И отвечаю: ни одного. Мне не нравятся мужчины, и у них хватает ума отвечать мне тем же. Ни одному мужчине не понравится женщина, которая бегает быстрее, чем он, и куда точнее попадает стрелой в цель.

Верховная жрица довольно долго молчала. Потом грациозной походкой вернулась на свое место.

В зале воцарилась полная тишина. Все женщины вытягивали шеи, чтобы лучше расслышать слова верховной жрицы.

Откинувшись на спинку своего каменного кресла, верховная жрица молчала так долго, что Мирина начала сомневаться, заговорит ли та вообще когда-нибудь. Но вот наконец был вынесен приговор.

– За всю свою жизнь, – произнесла верховная жрица, – я ни разу еще не видела таких отчетливых признаков божественного вмешательства. По бесконечной милости богини ты страдала и пережила наказание, предназначенное твоей матери, и тем самым очистила вас обеих от вины. А после того как я услышала твою мольбу за сестру, – верховная жрица окинула взглядом молчавших женщин, – я говорю, что ты с достоинством прошла все испытания. Что скажете на это, дочери богини? Вы не согласны?

Жрицы неохотно загудели.

Щелкнув пальцами, верховная жрица дала знак евнухам освободить Мирину от веревок.

– Тебя спасла твоя храбрость, – сказала она с усмешкой. – Тебя и твою сестру. Сегодня вечером, когда взойдет луна, мы примем тебя в наши ряды.

Мирина шагнула вперед, выбираясь из кольца упавших веревок:

– Ты хочешь сказать…

Верховная жрица кивнула:

– Ты станешь одной из нас. Я уверена, что ты и так уже одна из нас. – Улыбка пропала с ее лица, и оно вновь сделалось серьезным. – Быть жрицей – нелегкое призвание. Ты видела толпу снаружи. Земли тех людей пересохли, они умирают от голода. Ни одного месяца не проходит без того, чтобы мы не получили сообщения о пиратах, напавших на прибрежные поселения. Времена нынче тяжелые… – Она грустно показала на кольцо жриц. – А нас слишком мало, чтобы справиться со всеми невзгодами.

– Ради своей сестры я попытаюсь, – сказала Мирина. – Но мое пение никогда никого особо не восхищало.

Верховная жрица покачала головой:

– Ты здесь не для этого. Богиня призвала тебя в свой храм, чтобы устыдить нас. Твои сила и храбрость, твое умение владеть оружием… – Она снова небрежным жестом обвела стоявших вокруг женщин, на этот раз явно порицая их. – Ты посмотри на нас! Мы превратились в жалкие тени тех благородных воительниц, какими были когда-то. Мы называем себя генералами армии богини Луны, но на самом деле, – верховная жрица, презрительно фыркнув, откинулась на спинку трона, – меня окружают глупые неженки-сладкоежки, которые не в состоянии даже пустить стрелу!

Мирина кожей ощутила обиженные и возмущенные взгляды, устремленные на нее со всех сторон. Ей отчаянно хотелось заговорить, как-то смягчить это осуждение, но она не осмеливалась. Лилли все еще оставалась снаружи, за стеной, и чем скорее дело пришло бы к окончательному решению, тем было бы лучше для нее.

– А теперь давайте поблагодарим богиню, – продолжила верховная жрица, раскидывая руки так, что просторные рукава ее платья стали похожи на крылья феникса. – Спасибо тебе, добрая госпожа, за то, что прислала к нам эту молодую женщину, которая сумеет нас обучить. Прошу, помоги ей избавить нас от глупости и слабости, чтобы мы смогли снова охранять твое сияющее величие, как подобает настоящим стражам.

Глава 11

Жил у реки Термодонта народ под управлением женщин, которые наравне с мужчинами занимались военными делами…

Диодор Сицилийский. Историческая библиотека

Алжир

Моя первая ночь на буровой площадке «Тритонис» была сплошным разочарованием. Мне понадобилось немного времени на то, чтобы понять: меня здесь никто не ждал, никаких тебе роз и шампанского. Похоже, единственным представителем Фонда Сколски здесь был Ник.

После скромного ужина в пустой столовой бригадир Крэйг проводил меня в крошечный трейлер, который должен был стать моим домом на ближайшую неделю. Я испытала немалое облегчение, оставшись наконец одна, и едва лишь за Крэйгом закрылась дверь, схватилась за бабушкину тетрадь. Несмотря на сильную усталость, я была намерена продолжить работу над ней и разобраться в том, как превратить незнакомые символы в некое подобие алфавитного порядка. Но синеватый свет жужжащей лампы под потолком никак не помогал моим усилиям. Видимо, в нее был встроен таймер, и она гасла каждые две минуты, из-за чего мне приходилось вставать и вновь включать ее. Проделав эту процедуру раз пятьдесят, я наконец сдалась и легла спать.

На следующее утро, сразу после завтрака, я вышла из столовой и тут же наткнулась на Крэйга и Ника, ожидавших меня рядом с тремя верблюдами. Небо еще было темным, но пурпурные и оранжевые всполохи на востоке говорили о том, что солнце вот-вот появится. Утренний воздух был приятно прохладным, но я подозревала, что очень скоро станет жарко.

– Надеюсь, ты захватила стек для верховой езды, – сказал Крэйг, нарушая тишину. – Тут на машине не проедешь.

Я окинула взглядом верблюдов, стоявших с царственно скучающим видом.

– Подозреваю, что стек вряд ли сумеет внушить любовь к седоку вот этим существам?

Крэйг с усмешкой глянул на Ника:

– Видишь, она не такая уж бестолковая.

Мгновением позже мы уже тронулись в путь, и я была рада обнаружить, что горделивые животные шагали ровным флегматичным шагом, позволявшим мне смотреть по сторонам и восхищаться пейзажем. Пустыня вокруг нас медленно меняла краски. По мере того как солнце поднималось все выше, пески оживали, превращая пространство вокруг в гигантское поле янтаря, вспыхнувшее при первом прикосновении лучей. Мягко раскачиваясь взад-вперед, я чувствовала себя так, словно сидела в театре, в первом ряду балкона, и смотрела на гигантский спектакль, разворачивавшийся в дюнах. Каждой из поднимавшихся вверх плоскостей света противостояло черное отражение на другой стороне дюны, но с каждой минутой черные озера сжимались, превращаясь в узкие ручейки, потом в линии, а потом в ничто по мере того, как солнце окончательно вставало над этим миром.

Однако спектакль вскоре был испорчен следами человеческой деятельности. Когда мы поднялись на гребень очередной дюны и посмотрели вниз, в глубокую песчаную чашу, то увидели непристойную картину разбросанного бурового оборудования и поверженную ниц металлическую башню. И посреди всего этого стоял коричневый шатер бедуинов и две лошади, привязанные поодаль.

– Мы обнаружили это строение, когда пытались найти место для вышки, – пояснил Крэйг, когда мы уже спускались к одинокому шатру. – Оно прямо под нами, всего на несколько метров в глубину, но почему-то наша аппаратура его не заметила… то есть мы предполагали, что здесь имеется лишь толща осадков вдоль древнего озера.

– Здесь когда-то было озеро? – Я огляделась вокруг, пытаясь представить широкое пространство воды посреди этого сожженного солнцем ландшафта.

– О да! – кивнул Крэйг. – Это даже могло быть настоящее внутреннее море, расположенное на территории Алжира и Туниса и соединенное со Средиземным чем-то вроде канала. Его можно найти на палеогидрологических картах. Но это было много тысяч лет назад. Со временем море превратилось в озеро, озеро стало болотом, а болото пересохло под напором пустыни. – Он кривовато улыбнулся. – Климат меняется, и с этим ничего не поделаешь. Это вот оно, – бригадир ткнул пальцем в сторону солнца, – все устраивает.

Когда мы приблизились к шатру, из него вышли двое мужчин. Они были одеты на полувоенный лад, и от моего внимания не ускользнуло то, что оба были вооружены. Хотя они с улыбками приветствовали Ника и Крэйга и вежливо склонили головы в мою сторону, я поневоле преисполнилась уверенности, что эта парочка, будь в том необходимость, не задумываясь ни на секунду, с удовольствием пустит оружие в ход.

Шатер бедуинов, как тут же выяснилось, был не столько убежищем для охранников, сколько неким прикрытием для дыры в земле. На первый взгляд это выглядело так, словно прямо посреди шатра установили огромную стальную бочку; и только когда я наклонилась и заглянула в нее, то обнаружила, что дна в ней нет. Это была безупречно круглая дыра чуть более полуметра в окружности, и я даже не сразу сообразила, что нам предстоит в нее спуститься: вниз по какому-то самодельному настилу, прямо в толщу песчаного океана.

Я выпрямилась, собираясь высказать свои возражения по поводу того, что меня притащили в такую даль, даже не предупредив о возможной опасности. Но Ник уже протягивал мне страховочные ремни и налобный фонарь, и даже у Крэйга был такой вид, словно нырять под землю и выбираться оттуда сквозь гигантскую соломинку было делом совершенно обычным.

– Не волнуйся, – сказал он мне, уверенной рукой застегивая на мне страховочную сбрую, – я пойду первым и помогу тебе спуститься. Ты только… – Он натянул мне на голову резиновую ленту и пристроил на место респиратор, которому предстояло защищать от пыли мой рот и нос. – Ты только не забывай, что дышать надо медленно. Ты приноровишься.

– Приноровлюсь к чему? – хотела спросить я, но Крэйг уже закинул ногу через край стальной трубы и, не добавив больше ни слова, скользнул в темноту.

Чувствуя себя весьма странно, словно наблюдала со стороны за всеми этими цирковыми трюками, я позволила Нику и охранникам впихнуть меня в трубу и напялить мне на голову защитную каску, как будто в ней был какой-то смысл. Затем я начала спускаться в дыру и несколько мгновений, показавшихся очень долгими, не слышала ничего, кроме неприятного шороха веревки, привязанной к моим ремням, и собственного панического дыхания, приглушенного респиратором.

А потом я вдруг вылетела из трубы, и все звуки растворились в холодной пустоте. Я болталась на веревке, как червяк на рыболовном крючке, гадая, какого рода чудовища могут бродить там, внизу, в непроглядной тьме забытого мира.

Однажды во время воскресного ужина бабушка впала в транс. И только когда мама трижды попросила ее передать соль, она пошевелилась, выходя из задумчивости, и уставилась на меня.

– Все это там, внизу, – сказала она, будто отвечая на мой вопрос. – Под землей, глубоко. Ты просто должна это найти.

– Каждому по три куска курицы, – перебила ее мама, раздраженно встряхивая солонку.

– Они думают, что все исчезло, – продолжила бабушка, не сводя с меня серовато-голубых глаз, – но это не так. Они думают, что могут все это уничтожить и тогда мы забудем, но мы не забудем. Это их самая большая ошибка.

Только в этот момент мне пришло в голову, что она, должно быть, имеет в виду вырезки из газет, которые отец недавно убрал со стен ее чердачного обиталища. Мне, в моем тогдашнем возрасте, казалось, что страсть бабушки собирать разные статьи выглядела вполне естественной и не могла кого-то испугать. Каждый раз, когда я приносила ей уже прочитанные родителями газеты, она добавляла к своей коллекции одну-две вырезки, приклеивая их к покатым стенам крошечными капельками моего школьного клея.

– О чем они? – спросила я как-то. – О чем все эти статьи?

Вместо ответа бабуля показала на очередную вырезку, лежавшую на столе. Заголовок гласил: «ПИСАТЕЛЬНИЦА СБЕЖАЛА ИЗ-ПОД ДОМАШНЕГО АРЕСТА». Я прочитала статью от начала до конца дважды, очень внимательно, но так и не увидела в ней какой-то связи ни с моей бабулей, ни с кем-то из наших общих знакомых.

Видя мое недоумение, бабуля улыбнулась совершенно по-детски и прошептала:

– Амазонки! – После этого она принялась расхаживать по комнате, показывая по очереди на разные вырезки, висевшие на стенах. – Амазонки, – повторила она уже более доверительным тоном. – Все они амазонки!

Я остановилась перед статьей, висевшей чуть ниже всех остальных. Статья называлась так: «ХАНАБАД: ПОБИВАНИЕ КАМНЯМИ ЗАКОНЧИЛОСЬ БЕСПОРЯДКАМИ». К статье прилагалась черно-белая фотография каких-то мужчин и скрытых под чадрами женщин, сжавшихся возле чего-то похожего на баррикаду и державшихся за головы.

– Эти женщины – амазонки? – спросила я, отчаянно силясь понять хоть что-то.

Бабушка подошла ко мне, но при взгляде на вырезку лишь фыркнула от отвращения:

– Нет! Те женщины так же дурны, как все их мужчины! Но они лишь получили то, чего заслуживали. Ты посмотри на них!

– Но… – Я просто не знала, что и думать. – А что значит «побивание камнями»?

И тут вдруг по комнате пронесся сквозняк, и вырезки на стенах зашелестели, как листья на ветру.

Обернувшись, я увидела, что в дверях стоит моя мать, в молчаливом ужасе прижимая ладонь ко рту. Десять минут спустя появился отец с корзиной и, ни слова не говоря, содрал со стен все вырезки, не оставив на стенах ничего, кроме точек высохшего клея. Занимаясь этим, отец ни разу даже не взглянул на нас с бабушкой. Никогда прежде я не видела его таким бледным, таким расстроенным.

Бабушка спокойно наблюдала за тем, как тщательно собранный ею архив исчезает в отцовской корзине, ее лицо лишь становилось чуть более напряженным с каждой очередной содранной со стены историей.

И хотя прошло уже несколько дней после этого происшествия, взгляд бабушки все еще был полон обиды и негодования, и в воскресенье она весьма неохотно согласилась спуститься вниз и присоединиться к нам за ужином, как будто знала, что, если не сделает этого, ее вообще не накормят.

– Полагаю, вам нравится ваша еда, – сказала наконец мама, не упуская, как всегда, возможности указать своей свекрови на ее дурные манеры.

И бабушка с необычной для нее быстротой вдруг ответила сразу, но голосом, полным такой ненависти, что в комнате словно похолодало:

– Правило номер три: никогда не предполагай.

Понятно, что мама больше ни слова не сказала на эту тему, однако взгляд, брошенный ею на отца, был таким красноречивым, что у меня кусок застрял в горле. Позже тем же вечером я, как обычно, сидела на ступенях лестницы, слушая, как мои родители спорят в гостиной. То есть на самом деле это не было спором, потому что отец почти не участвовал в разговоре – время от времени он тяжело вздыхал, расхаживая по комнате взад-вперед.

– Это не может так больше продолжаться! – снова и снова повторяла мама со всевозрастающим отчаянием в голосе. – Мы должны подумать о Диане! Я уже просто не в силах выносить эту навязчивую идею! Бог знает, что она нашла в тех газетах… Винсент, ты просто обязан сказать хоть что-то!

Когда они наконец умолкли, я услышала знакомый скрип чердачной двери и поняла, что бабуля тоже их подслушивала. Замерзшая и несчастная, я отчаянно хотела подняться наверх и утешить ее, но боялась, что моя мать расстроится еще сильнее, если обнаружит, что меня нет в постели.

Ночью, когда я без сна лежала в темноте, мама вошла в мою комнату. Наверное, она решила, что я сплю, потому что мои глаза были закрыты, и наклонилась, чтобы поцеловать меня и прошептать едва слышно:

– Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

И с этого самого момента я жила в постоянном страхе потерять бабулю. Может быть, скоро настанет такой день, думала я, когда я вернусь домой из школы и узнаю, что она исчезла, а мои родители откажутся сообщить мне, где она. Они могли решить удалить ее из моего мира, они могли решить избавить меня от ее влияния. По их мнению, молчание и неведение были панацеей от всех бед, и они не скупясь пользовались этим лекарством, когда считали необходимым, – во всяком случае, в отношении меня.

И это было их самой большой ошибкой.

Вися на веревке где-то под алжирской пустыней, я была так напугана, что, когда кто-то схватил меня за ногу, завизжала от неожиданности.

– Да это я! – прогудел Крэйг, подтягивая меня к земле и расстегивая мои ремни. – Привидения сегодня с утра что-то приболели.

Пока я изо всех сил старалась дышать ровно в этом холодном застоявшемся воздухе, Крэйг зажег фонарь. В призрачном свете я увидела, что мы стоим в каком-то зале, причем настолько огромном, что я не вижу его стен. Там и тут лежали полосы песка, должно быть просочившегося сквозь крышу до того, как все здание было поглощено пустыней.

– Как необычно… – испуганно пробормотала я; мне казалось, что мы продирались сквозь темноту невероятно долго. – Поверить не могу, что здание выстояло под давлением песка.

– Да, это похоже на чудо, – согласился Крэйг. – Но наши специалисты-минералоги найдут для тебя подходящее объяснение. Это как-то связано с концентрацией соли в песке. В зависимости от погодных условий из соли может образовываться своеобразная корка, и в данном случае, видимо, она послужила дополнительной защитой. Осторожнее!

Мы оба шагнули в сторону, чтобы дать спуститься Нику. Он так ловко управлялся с веревкой, словно вообще никогда в жизни не пользовался лестницами, и с явным удовольствием продемонстрировал нам невероятную координацию движений, странно контрастирующую с его драной одеждой и запущенной бородой.

– Ну как, все в порядке? – спросил он, ослепляя меня своим налобным фонарем.

Мужчины направились куда-то в сторону, а я была так ошеломлена увиденным, что с трудом поспевала за ними. Судя по тому, как именно звук наших шагов сначала замолкал, а потом возвращался слабым далеким эхом, здание было просто колоссальным, а его высокий потолок поддерживали десятки колонн.

– Это потрясающе! – сообщила я Крэйгу приглушенным респиратором голосом. – Должно быть, здесь было нечто вроде королевского дворца.

Я подошла к одной из колонн и рассмотрела ее, насколько это было возможно в слабом свете фонаря.

– Если бы здесь было больше света! А то с этими фонариками каши не сваришь… – Я отступила на шаг и показала на многочисленные полочки и крюки, вбитые в камень. – Посмотрите вот на это! Здесь вполне могло быть нечто вроде крытого рынка.

– Мы более чем уверены, что это был храм, – сказал Крэйг, поднимая повыше свой фонарь. – А все эти полочки и крючки, скорее всего, предназначались для подношений. Кое-что до сих пор лежит здесь. Маленькие урны, может, даже с человеческим прахом. – Он посмотрел на меня и лукаво улыбнулся. – Мы-то как раз надеялись, что это ты нам все объяснишь.

Мы пошли дальше по центральному проходу, и я, стараясь держаться поближе к Нику, чувствовала, как первоначальная неуверенность постепенно сменяется во мне предчувствием чего-то нехорошего. Если Крэйг действительно желал узнать побольше обо всех этих древних артефактах, думала я, ему бы следовало притащить сюда целую армию археологов, а не одного-единственного филолога.

По обе стороны прохода стояли высокие металлические светильники, и некоторые из них опасно накренились, а другие и вовсе были перевернуты. В конце прохода находилось высокое каменное возвышение с ведущими на него ступенями, на котором стоял огромный каменный трон. Зрелище этого единственного предмета обстановки – пусть даже весьма сурового и безликого – поневоле заставило меня подумать о тех людях, которые некогда здесь жили, и о том, что могло с ними случиться.

Крэйг заметил мою растерянность:

– Никто не знает, насколько велик этот комплекс. Мы пытались составить план подвального этажа, – Крэйг остановился, чтобы показать мне отверстие в полу, с узкими каменными ступенями, уходившими вглубь, – но парни не сумели этого сделать. Там, внизу, целый лабиринт пещер, и мы все малость одурели от… от вида тамошних обитателей.

Когда мы наконец догнали Ника, он стоял перед дверным проемом в конце главного храмового зала, направляя луч фонаря в темный угол другого, меньшего по размеру помещения и проверяя, насколько я поняла, нет ли там каких-нибудь неприятных тварей.

– Ну вот, пришли! – Крэйг также остановился на пороге и поднял повыше свой фонарь. – Внутреннее святилище. Что скажешь, док? Видела когда-нибудь что-либо подобное?