Текст книги "Башня Ворона"

Вечером ты в раздумьях топтался перед комнатой Мавата. Поднос с заветренной кашей исчез, а новый не появился. В коридоре, кроме тебя, не было ни души.

Ты постучал.

– Господин, – негромко позвал ты, словно вас не разделяла дверь или Мават стоял сразу за нею, прижавшись ухом к дереву. – Господин, довольно прятаться. Есть разговор.

Тишина. Внезапно створка приоткрылась, Мават втянул тебя внутрь и моментально захлопнул дверь. Ты очутился в полутемной комнате с низким потолком: окна на противоположной стене закрыты ставнями, лишь одно немного пропускает свет, но не любопытные взгляды с улицы. Убранное пестрыми вышитыми подушками кресло с высокой спинкой было обращено к двери, подле него виднелся деревянный столик, инкрустированный золотом и слоновой костью. Глухие стены задрапированы черно-белым сукном с золотистым узором, тускло мерцающим во мраке. Возле одной из драпировок притулилась деревянная скамья, где помимо пустой миски из-под каши громоздились еще два-три невиданных тобою прежде подноса. Впрочем, удивления ты не выказал – очевидно, догадывался об их существовании.

– Где тебя носит? – возмутился Мават. – Жду, жду, а ты все не являешься.

– Мой господин, – ты слегка наклонил голову, – я беседовал с людьми. Изучал обстановку.

– Мой отец не дезертировал.

Мават говорил без тени ненависти или злобы. Просто констатировал факт.

– Вы правы, господин, – кивнул ты. – Ему бы не удалось миновать ворота незамеченным. Никакая взятка не заставит часовых столько времени молчать, слухи непременно просочились бы. Кроме того, вход в башню тоже охраняется.

– Из башни нельзя выбраться без ведома слуг, – подхватил Мават. – А они не станут помогать дезертиру. Снискать расположение Ворона возможно лишь ценою жизни Глашатая. Нарушить священный долг…

Мават осекся и принялся мерить шагами комнату.

– Нет, немыслимо. – Напряженный голос звенел от ярости. – Мой отец не трус.

Ты окинул его взглядом и молвил только:

– Мой господин…

Мават нахмурился:

– Знакомый тон. Ну, выкладывай.

– Леди Тиказ говорит, морская сторона крепости тоже под наблюдением, но…

– Тиказ говорит! – захохотал Мават. – Когда только успела?

– Мы столкнулись во дворе сегодня утром.

– Наш пострел везде поспел, – осклабился Мават. – Тихоня тихоней, но, коли приспичит, своего не упустишь.

Он жестом пресек твои попытки оправдаться или возразить.

– В борьбе за ее благосклонность у тебя есть все шансы. Уверен, тебе повезет больше, чем мне. Советую не робеть, ведь Тиказ сама не робкого десятка. Извини, отвлекся. Так о чем это ты?

Ты собрался с духом и осторожно произнес:

– Господин, не мог ваш отец уйти морем?

Долгие пять секунд Мават не сводил с тебя глаз.

– Морем. – Он не спрашивал, а утверждал.

– Если он сговорился с лодочником, подгадал начало высокого прилива…

– Так высоко воде не подняться, – сердито перебил Мават. – Ты ничего не смыслишь в приливах.

– Ничего, мой господин, – согласился ты.

– Мой отец не дезертир. – В голосе Мавата зазвучала неприкрытая злость.

– Конечно нет. Я лишь пытаюсь разобраться, что к чему. Перебираю варианты, предлагаю версии.

– Откуда бы ему взять лодку? – Мават сбавил тон, однако внутри у него все клокотало. – Да еще переправиться на ней так, чтобы никто не видел, хотя пролив кишмя кишит судами?

– Мой господин, – скрепя сердце молвил ты, – поручи кто-нибудь мне вести столь деликатное расследование, я бы постарался не допустить утечки информации иноземцам. Заморские команды расспрашивал бы избирательно, с осторожностью. Даже завуалированный вопрос натолкнет на мысль, что в крепости не все гладко, а ведь не всякий капитан, пересекающий пролив, – друг Ирадена.

– Далеко не всякий, – подтвердил Мават. – Уж точно не Гибал, Ворон его порази! Язык не поворачивается назвать его Глашатаем.

Услыхав такое, ты вздрогнул.

– Он не заслуживает этого титула. Его носил отец, а сейчас должен носить я!

– Да, господин.

– Гибалу известно, что сталось с отцом. У него всегда ушки на макушке. Он рвался в преемники Глашатая, однако отец выбрал меня. Гибал постоянно «совещался» с советом, науськивал их выносить на рассмотрение выгодные ему проекты. А потом как бы ненароком сетовал, мол, прислушайся Глашатай к его советам, сейчас бы как сыр в масле катались. И вдруг он оказывается на скамье – чудо, не иначе! Можешь не сомневаться, Гибал знает правду.

– Не он ли помог Глашатаю скрыться, чтобы занять его место?

Мават шагнул к тебе:

– Мой отец не…

– Да, господин, – перебил ты, чем потряс меня безмерно, ведь не секрет, что Мават не терпит дерзости. – Не ты ли учил: нельзя выиграть бой, полагаясь лишь на чаяния и гипотезы?

– Обойдусь без твоих напоминаний! – рявкнул Мават.

– Хорошо, господин, – сухо бросил ты и направился к выходу.

– Постой!

Ты замер, но не обернулся.

– Очевидно, без твоих напоминаний мне не обойтись. Но, поверь, Эоло, мой отец не дезертир.

– Полностью согласен, – откликнулся ты, по-прежнему не оборачиваясь.

– Отец мертв, – выпалил Мават. – Я уверен. Это факт, единственный факт, не вызывающий у меня сомнений. Ни при каких обстоятельствах отец не пренебрег бы священным долгом, к которому готовился всю жизнь. Помнишь тот случай годичной давности с мальчишкой-вербом? Он еще вскрыл себе вены пряжкой и умудрился истечь кровью.

– Так ведь ему… – осторожно заговорил ты.

– Да, ему наверняка помогали, – оборвал тебя Мават. – Охотница могла подсобить, если бы сочла нужным. По-твоему, Ворон побрезговал бы отцом? Ему ведь ничего не стоило передать через аватара какое-нибудь оружие, лезвие, на худой конец. По-твоему, отец не воспользовался бы таким шансом? Он служил Ворону верой и правдой и никогда не запятнал бы свое честное имя.

Не дождавшись твоего ответа, Мават разразился пылким, негодующим монологом:

– По-твоему, оголодавший оборванец сумел исполнить предназначение и, вопреки всем преградам, принес себя в жертву, а мой отец, с малых лет готовившийся к таинству, струсил? Нет, это совершенно исключено! Будь отец жив, не видать Гибалу скамьи как своих ушей. Отец мертв, а умереть Глашатай Ворона может только через жертвоприношение. Всякий, кто попытается его убить (а такое случалось не раз), непременно погибнет. Лишь бог способен раньше времени вывести Глашатая из игры. Но зачем тратить силы, если до окончания срока остались считаные дни? В общем, не знаю, какие интриги плетет драгоценный дядюшка, но отец умер за Ворона, как и было предначертано. Гибал уж точно не смог бы ему помешать. Нет, ситуация с отцом – лишь для отвода глаз. Скамья – вот подлинная цель. Гибал давно метил в Глашатаи. Он однозначно причастен.

– Но как ему это удалось? – нахмурился ты. – Почему кандидатуру твоего дяди одобрили, зная, что ты уже на подходе?

– В отсутствие аватара всякое случается. Пока он на месте, любой может воззвать к Ворону, а сам он сообщает свою волю, кому соблаговолит. Без вместилища беседовать с Вороном способны лишь избранные, а полученные ответы и назидания зачастую сложно расшифровать. Разумеется, он исполняет взятые ранее обязательства, но, случись беда, едва ли успеет вовремя вмешаться. Это при условии, что мы не напортачили и не восстановили его против себя. А вдруг… – Мават осекся, затаил дыхание. – А вдруг совету внушили, что отец давно планировал побег и я каким-то образом причастен? Или что я унаследовал слабость духа, вынудившую отца дезертировать? Вскоре все узнают об исчезновении Глашатая, сейчас крайне важно не выказать своей слабости. Гибал наверняка вооружился вескими доводами, а Радих проглотил их, точно молоко с медом. После Гибал поспешил к Зизуми – нельзя занять скамью, не заручившись одобрением Матери Безмолвных. Без ее благословения меня бы не назначали преемником! Но почему она не воспротивилась Гибалу? Не верится, что Матерь Зизуми приложила к этому руку, хотя без ее участия точно не обошлось!

– Не понимаю, – забормотал ты, – не понимаю, почему Ворон не ответил. Его ведь спрашивали.

– «Уже близится час возмездия», – процитировал Мават. – Весьма туманно, не находишь? Какое возмездие? За что?

– Все равно не понимаю! В чем трудность обратиться к Ворону сейчас?

– Пока аватар не вылупился, у него нет рта, чтобы ответить прямо. Тем не менее я намереваюсь спросить его лично.

– Ты говорил, это в твоих полномочиях.

– Да, в моих полномочиях как преемника. А если верить Гибалу, я пока числюсь таковым. – У Мавата вырвался горький смешок. – Пока.

– Так к чему медлить? Ворону известно, что здесь произошло и что сейчас происходит. Вот и пусть объясняет.

– Нечего объяснять. Гибал восседает на скамье, целый и невредимый. Ворон давным-давно обозначил, что такое под силу лишь подлинному Глашатаю. А Ворон изрекает только непреложные истины либо же своим могуществом делает собственные слова таковыми.

– Выходит, Гибал законный правитель. Ну и не мешай ему править. Преемником ты быть не перестанешь, мы тем временем вернемся на границу, будем воевать с вербами. А Глашатай пускай приносит себя в жертву.

– Осмелься мне заявить такое кто-нибудь другой, прихлопнул бы, как муху, – отрезал Мават. – Скамья по праву принадлежит мне, а не Гибалу. Как он на ней очутился? Я опозорю отца, если безропотно отступлю в тень и позволю Гибалу блаженствовать в статусе Глашатая.

Ты промолчал. Поколебавшись, Мават тяжело опустился в устланное подушками кресло и закрыл лицо руками.

– Не допущу, – глухо произнес он. – А какова Зизуми! – Мават поднял увлажнившиеся глаза. – Она же мне как мать.

Женщина, которая произвела его на свет, умерла при родах.

– Сочувствую, господин.

Мават утер слезы. Покачал головой:

– Лучше расскажи, как сам? Справляешься? Получается, бросил тебя на произвол судьбы. Прости, последние два дня мне было не до кого, даже не до разговоров. Тебе не докучали в трактире?

Он жестом указал на скамью, заставленную подносами и пустыми плошками. Ты покорно сел.

– Матушка Зизуми решила, что мне не место в трактире и определила меня на постоялый двор.

– Где поселились ксуланцы?

– Да. К слову, у них с собою змея. Диковинная, отродясь такой не видывал.

– Путешествуют в компании с богом? Любопытно, насколько могущественным. По-прежнему испрашивают дозволения пересечь пролив?

– Да. – Ты нахмурился, помешкал. – Они… Похоже, их всерьез занимает, пользуешься ли ты народной любовью… сколь многие жаждут видеть тебя на скамье.

Мават вновь горестно усмехнулся:

– Все ясно. Они подольстились к Гибалу в надежде, что теперь, будучи у руля, он удовлетворит их просьбу, однако натолкнулись на отказ. Ручаюсь, это совет ставит ему палки в колеса. Глашатай пользуется неограниченной властью. Творит, что душе угодно. Но если вопрос касается законов, негоцианства или войны, последнее слово остается за советом. Хм, из этого можно извлечь прок, надо только сообразить как. Больше никто не приставал к тебе с расспросами?

– Господин, меня поселили под одной крышей с распорядителем Дэра.

Мават нахмурил лоб:

– Он признал в тебе земляка из Энды?

– Вроде нет, – помедлив, отозвался ты и покачал головой. – Да и с чего бы? Просто ему наболтали, будто я родом из тех мест.

– Дай угадаю: он допытывался, не нужна ли мне помощь?

Ты кивнул, подтверждая правоту Мавата.

– Они с Радихом заклятые враги, однако ни у Дэра, ни у Энды не хватит ресурсов тягаться с Радихом. Но если новый Глашатай назначит его фаворитом… – Мават прервался, не докончив мысль. – Держи с ним ухо востро. Надеюсь, тебя кормят?

Резкая перемена темы ничуть не выбила тебя из колеи.

– Кормят, господин.

– Тогда отправляйся ужинать. Если кто-нибудь спросит, я по-прежнему в смятении. И не удивляйся моим поступкам в ближайшие пару дней. Только не вздумай делиться ни с кем своими подозрениями. Даже с Тиказ!

– Я не подведу, господин.

– Не сомневаюсь. А теперь ступай.

Ворон из Ирадена родом вовсе не из Ирадена. На первом освоенном мною языке фраза прозвучала бы нелепо. У ираденцев «принадлежать, составлять единство» и «происходить, быть родом» обозначается по-разному. Нельзя сказать, будто кальюты с сородичами путали эти два значения. Конечно нет, и, хотя выражали их единым словом, благодаря контексту путаницы никогда не возникало.

Если одно слово употребляется в разных значениях («принадлежать», «происходить»), невольно задумываешься: а велика ли между ними разница? Задумываешься: осознают ли ираденцы, что «принадлежность» и «единство» не всегда синонимы? По большей части они действительно взаимозаменяемы, но не всегда, не всегда. Наконец, задумываешься, не является ли мое собственное осознание продуктом несхожести наших языков и избытка у меня свободного времени для раздумий?

Так или иначе, как я уже говорил, Ворон из Ирадена вовсе не из Ирадена. Откуда он родом, неизвестно. Полагаю, с южных гор. Но точно не с крайнего севера. Где бы ни была его родина, Ворон покинул ее либо в поисках лучшей доли, либо под давлением обстоятельств, вынудивших его перебраться в суровые северные края.

Сказывали мне однажды: решив угнездиться в будущей Вастаи, Ворон послал туда людей возвести дом и башню. Вообразив, что находятся под защитой могущественного бога, подданные исполнили наказ. История гласит, будто начали они с вырубки дубов-исполинов в ближайшем лесу.

Слышишь меня? Впрочем, если слышишь, то вряд ли понимаешь, в противном случае ты бы содрогнулся, а то и вовсе отпрянул. Бог Безмолвного леса молчит уже многие десятилетия. По меньшей мере век. Да, есть вероятность, что он отправился к праотцам; ираденцы передают эту молву по секрету, шепотом, но никогда – в полный голос. Лишь глупцы смеют не признавать бога Безмолвного леса, да и этим отчаянным быстро затыкают рты. И по сей день он держит твой народ в страхе.

Влияние Безмолвного бога простирается от берегов Горбатого моря почти до самых гор и вглубь суши. Поначалу его занимало только то, что творится под сенью и среди его деревьев. С появлением людей и малых божеств рос его авторитет. Уже никто не мог пренебречь богом Безмолвного леса. На то имелось две причины. Во-первых, уверен, для тебя не секрет, что люди нуждаются в древесине: для приготовления пищи, тепла, строительства, записей, кораблей и прочего. Во-вторых, лесная граница неизменно смещается. То, что находится за пределами леса, может со временем стать его частью. Попытки человека вмешаться, обуздать рост деревьев, вызывали у Безмолвного бога праведный гнев.

Нелегко было достигнуть соглашения, которое позволяло бы людям селиться на периферии, собирать дрова на растопку и периодически совершать вырубку. Собственно, бог ни в каких соглашениях не нуждался. Одним своим размахом он внушал благоговейный трепет. Его заваливали подношениями в надежде, что он убережет людей или хотя бы не причинит зла, и ничего не требовали взамен. Безмолвный бог наращивал силу, а тратил малую толику от скопившегося ресурса. У леса имелись все основания не исполнять никаких просьб, а уж тем более не вступать в переговоры, чреватые долгосрочными обязательствами. Однако Матерь Безмолвных убедила его, что можно стать еще могущественнее, еще надежнее обезопасить деревья – если заключить пустячную сделку.

С тех пор повелось: бог – за определенное вознаграждение и ритуалы – дозволял собирать валежник, вырубать деревья в обозначенные сроки и в строго оговоренном объеме. Лес становился все могущественнее, особых усилий по-прежнему не прикладывал, а обитавшие по его периметру народы благоденствовали. В результате количество подношений и молитв увеличилось, следом возросло число сделок с Обителью Безмолвных, а после – с Ираденом. Лесной бог обязался защищать ираденцев от жалящих и кровососущих насекомых, но только до определенной степени и только в обмен на человеческие жертвы. Еще он обязался оберегать людей от чумы и прочих эпидемий. Позволил прорубить в своих недрах дорогу, оставив за собой право распоряжаться заблудшими путниками. Стерпел, когда на побережье Горбатого моря возвели город – будущий Вастаи, – и даже выделил древесину на строительство первых домов. Лишь Матерь Безмолвных лесной бог удостаивал словом, лишь она сообщала его волю ираденцам. Шли годы, народ Ирадена не скупился на подношения и благодарности, хотя по-прежнему испытывал благоговейный трепет перед лесом, а тот все накапливал, накапливал силу.

Новоявленные почитатели Ворона не догадывались, с чем столкнулись. Убежденные в собственной неуязвимости, они нагрянули в лес с топорами, пилами – и сгинули в чаще.

Думаю, Ворон не принимал лесного исполина всерьез и неоднократно посягал на его границы, но должного отпора не встречал. В ту эпоху здешние края чудились обителью малых и средних богов, каждый олицетворял некую территорию или ремесло, получал свою долю подношений, однако никто не выбивался из общего ряда. На их фоне лес хоть и внушал суеверный страх, но только аборигены угадывали в нем всемогущее, непобедимое божество. Испокон веков и по сей день ему поклонялись тайно. Никто не ведает почему. У богов, как и у людей, бывают специфические предпочтения. Но в чем бы ни крылась причина, приношения Безмолвному богу (за исключением мелких даров у опушки и перед зданиями совета Безмолвных) совершались и совершаются втайне, в гробовом молчании и под покровом темноты.

Более мудрый и осмотрительный пришелец поостерегся бы ввязываться в войну с божеством, державшим в неописуемом страхе всю округу. А Ворон осмотрительностью никогда не отличался, хоть и прослыл мудрецом. Оскорбив, пожалуй, самого могущественного бога в радиусе многих сотен миль, он не попытался сгладить конфликт, а, напротив, усугубил его до предела, распорядившись поджечь лес.

До сих пор народы Вастаи и окрестностей не удостаивали пришлых людей и богов вниманием. Они обитали на побережье, подле небольшой, но отнюдь не праздной гавани, вторая, более оживленная, располагалась по соседству. Поток путешественников не иссякал никогда. Кое-кто даже оставался. Местные привечали гостей, с распростертыми объятиями принимали их объекты поклонения и налаженные связи с далекими странами, которые питали торговлю – источник процветания Вастаи и града Вускции. При таком раскладе очередной заезжий бог погоды не делал. Честолюбивых демиургов влекло к процветающим городам, ну а коли они способны принести ощутимую пользу в обмен на регулярные подношения, тем лучше для всех. Вот почему прежние обитатели Вастаи не возражали против появления Ворона с паствой. И ничуть не встревожились, когда пришлый люд двинулся в лес с топорами и пилами, рассудив, что Безмолвный бог не даст себя в обиду.

Так и получилось. Деревья сами себя выкорчевывали из земли и устремлялись в море. Вода вышла из берегов и хлынула на сушу. Большие и малые реки, разлившись, затапливали лес, а там, куда не добрались потоки, костры гасли сами собой. Когда пожар усмирили и потушили, деревья из моря возвратились на прежние места и вновь пустили корни. Уверен, случившееся было не столько самозащитой, сколько актом устрашения. Ворон возомнил себя сильнее леса, и тот указал чужаку на ошибку.

Наутро уцелевшие почитатели Ворона обнаружили у своих ворот с десяток голых, вымазанных пеплом людей. Впрочем, тебя такое зрелище не удивило бы, ведь, как ни крути, ты родом из Ирадена, а значит, прекрасно понимаешь, сколь важную роль играет публичное обвинение, призванное заклеймить обвиняемого позором и презрением. Хотя лично мне это видится диким. На крайнем севере голые посиделки у порога обидчика чреваты обморожением, но никак не возмездием. Никто даже не воспринял бы кучку трясущихся от холода людей всерьез! Однако в Ирадене и юго-западных землях влиятельные особы (короли, лорды, богатые землевладельцы) в попытках уберечь свои репутацию и статус стараются любым способом умилостивить жалобщиков, грозящих прибегнуть к такой методе – если и не привычной, то весьма эффективной для желающего наказать обидчика. Итак, Ворон устыдился своего деяния, – по крайней мере, так гласит история. Лично я сомневаюсь. Скорее и у Ворона, и бога Безмолвных имелся свой расчет. Потушив огонь, лес продемонстрировал недюжинную силу, и Ворон наконец сообразил, насколько могущественен его соперник. А еще сообразил, что понятия не имеет, исчерпал ли Безмолвный бог свои ресурсы или приберег основную их часть для пущего устрашения. Уверен, только сейчас Ворон осознал, что может не выйти сухим из воды.

Безмолвный бог, в свою очередь, мог растратить силы полностью, а мог и не до конца. На его месте я бы попытался разрешить конфликт как можно скорее и максимально обезопасить себя на будущее. На его месте я бы заявил Ворону: «Тебе меня не одолеть!»

Неизвестно, о чем беседовали между собою боги, но в конечном итоге они заключили пакт. Не секрет, что в те времена вербы уже посягали на Ираден с юга; по условиям пакта Ворон обязался защищать границы и содействовать Безмолвному богу в исполнении обязательств, данных им народу Ирадена. Кроме того, Ворону – именуемому отныне Ворон из Ирадена – будут регулярно приносить в жертву кого-то из потомков его последователей.

Речь, разумеется, идет о Глашатае. В обмен на самозаклание он – совместно с Распорядительным советом – наделялся властью над Ираденом. Дабы наделение свершилось, да и поскольку Безмолвный бог (или его представитель) не был дураком, никакой Глашатай не мог взойти на скамью без одобрения вастайской Матери Безмолвных. Ей же вверялось беседовать с Глашатаем от имени Безмолвного и обращаться к Ворону напрямую.

Лес наверняка счел сделку чрезвычайно выгодной. Все распорядители были родом из Ирадена, хотя в наши дни из-за смешанных браков коренных ираденцев практически не осталось. Так или иначе, предполагалось, что совет соблюдает интересы страны и леса, Матерь Безмолвных распоряжается скамьей, а Ворон покровительствует Ирадену. Как ни крути, он отважился посягнуть на лес и уцелел, следовательно, Безмолвный бог либо не дерзнул расправиться с ним, либо не сумел.

Впрочем, Ворон не собирался засиживаться в Вастаи. Его честолюбивые планы простирались за ее пределы – к проливу между Вастаи и градом Вускцией.

Град Вускция уже процветал. Корабли и шлюпки, перевозившие товары и пассажиров, курсировали через пролив, от Горбатого моря к безбрежному океану и обратно. Град не испытывал недостатка в могущественных богах, а богов средней руки там и вовсе водилось в избытке. Впрочем, последние жили – не тужили, оказывали мелкие услуги в обмен на скромные подношения и молитвы. Думаю, боги града Вускции давно осознали, что лучше действовать сообща и хорошо, если люди последуют их примеру. В граде не было единого бога, главенствующей силы. В них просто не возникало необходимости.

Глядя на пролив, Ворон видел не куш, который можно отхватить. Нет, ему виделись несметные богатства, которые можно присвоить.

Таких проливов, открывавших судам путь из Горбатого моря в океан, было по пальцам перечесть. Редкому кораблю удавалось миновать его. Тот, кто контролирует пролив, автоматически контролирует судоходство, а значит, может претендовать на долю от барышей. Уверен, Ворон из Ирадена обосновался в Вастаи только из этих соображений.

Не представляю, каких трудов ему стоило заручиться поддержкой Безмолвного бога, однако без его содействия точно не обошлось. А началось все, как сказывали мне, банально: когда два-три Глашатая получили мзду, Ворон объявил, что впредь без его благословения ни одно судно не пересечет пролив.

Сущий пустяк для бога! Выдать желаемое за истину и своею властью воплотить сказанное. Однако, столкнувшись с реальностью, самые пустячные изречения зачастую оказываются неосуществимыми. Лишь тот, кто обладает безграничной силой, может безбоязненно озвучивать свои прихоти. Для бога менее могущественного – и менее смышленого – это чревато крупными неприятностями.

Думаю, Ворон учел все нюансы и, прежде чем выступить с заявлением, заручился поддержкой не только леса, но и большинства малых богов Ирадена. Не сомневаюсь, он оценил совокупный потенциал демиургов града Вускции и заранее мнил себя победителем в битве, которая неминуемо разразится после его выступления, как только град Вускция осознает, что он натворил.