Текст книги "Грехи волка"

Мисс Лэттерли не стала спорить и, присев на краешек койки, подробно, со всеми деталями рассказала все, что могла припомнить. По тому, с какой легкостью она находила нужные слова и как уверенно говорила, ее собеседник понял, что мысленно она уже много раз повторяла этот рассказ. Он живо представил, как эта несчастная часами сидит, напуганная, в темной камере, достаточно проницательная, чтобы в полной мере оценить нависшую над ней опасность и понять, что они могут так и не доискаться правды или обнаружить ее слишком поздно. Ей уже приходилось с этим сталкиваться. Да и у самого Монка случались неудачи. Нет, черт возьми, на этот раз он добьется успеха, чего бы это ни стоило!

– Благодарю вас, – проговорил он наконец, поднимаясь. – Мне пора. Я должен поспеть на поезд.

Заключенная тоже встала. В лице ее не было ни кровинки. Уильяму хотелось найти для нее какие-то слова ободрения, подать ей хоть немного надежды. Но это была бы ложь, а он никогда ей не лгал.

Девушка собралась было что-то сказать, но передумала. Сыщик же не мог уйти, ничего не сказав ей на прощание. Но где найти такие слова, которые не оскорбили бы ее проницательности и вместе с тем не лишили мужества?

– Вам надо идти, – с легким вздохом произнесла сиделка. В минутном порыве Монк взял ее руку и поднес к губам, а потом шагнул к выходу.

– Я готов! – крикнул он. Через мгновение в замке загремел ключ, и дверь распахнулась. Уильям вышел, не обернувшись.

После ухода Монка Рэтбоун несколько минут провел в раздумье и наконец решил, что ему все же следует повидать Чарльза Лэттерли. Когда Эстер просила ничего не сообщать ее семейству, ее обвиняли всего лишь в краже, и можно было надеяться, что для выяснения истины и прекращения дела потребуется в крайнем случае насколько дней. Но теперь речь шла об убийстве, и вся история непременно должна была попасть в вечерние газеты. Нужно было предупредить Чарльза – хотя бы из чувства милосердия.

Адрес мистера Лэттерли Оливер уже знал, и понадобилось не больше пяти минут, чтобы найти кэб и сказать кучеру, куда ехать. Всю дорогу он пытался придумать, как лучше сообщить печальное известие, хотя прекрасно понимал, что это не имеет ровно никакого значения. Это было сущей ерундой по сравнению с проблемой, которую адвокату предстояло решить потом – подготовиться к защите Эстер. Он не мог и помыслить о том, чтобы доверить ведение этого дела кому-то другому, но ощущал все бремя легшей на него ответственности, хотя не прошло еще и двенадцати часов с того момента, когда в его кабинете появился Дэйли с сообщением о случившемся.

Было начало шестого часа пополудни. Чарльз Лэттерли только что вернулся домой, завершив дневные дела. Рэтбоун никогда прежде с ним не встречался. Он вылез из кеба, приказал вознице дожидаться его, сколько потребуется, и направился к крыльцу.

– Да, сэр? – вежливо осведомился дворецкий, наметанным глазом сразу распознавший в посетителе джентльмена.

– Добрый вечер, – отрывисто бросил тот. – Меня зовут Оливер Рэтбоун, я – поверенный мисс Эстер Лэттерли. Мне необходимо видеть мистера Лэттерли по неотложному делу.

– Конечно, сэр. Будьте столь любезны пройти в гостиную, а я доложу мистеру Лэттерли о вашем приходе и о спешности вашего дела.

– Благодарю. – Юрист вошел, но вместо того, чтобы направиться в гостиную, куда намеревался проводить его дворецкий, остался в холле. Это было уютное удобное помещение, но даже случайному наблюдателю сразу бросались в глаза мелочи, свидетельствующие, что хозяева дома переживают трудные времена. Рэтбоун с грустью вспомнил о катастрофе, пережитой мистером Лэттерли-старшим, о его самоубийстве и о последовавшей вскоре смерти его пораженной горем жены. Теперь он принес в этот дом известие о новой трагедии, еще более страшной.

В дверях появился Чарльз. Это был высокий красивый мужчина лет сорока, со слегка поредевшими волосами и узким лицом, в данную минуту выражавшим беспокойство.

– Добрый вечер, мистер Рэтбоун, – поздоровался он. – Чем могу быть вам полезен? Кажется, мы незнакомы, но дворецкий сообщил мне, что вы – поверенный моей сестры. Я и не подозревал, что она нуждается в поверенном…

– Мне очень неприятно огорчать вас, мистер Лэттерли, но я принес дурные вести. Я совершенно уверен, что мисс Лэттерли ни в чем не виновата, но речь идет о смерти – насильственной смерти – одной из ее пациенток, пожилой леди, ехавшей в поезде из Эдинбурга в Лондон. Я крайне сожалею, мистер Лэттерли, но в ее убийстве обвиняют Эстер.

Чарльз глядел на него, словно не понимая.

– Она допустила небрежность? – спросил он, моргая. – На Эстер это не похоже. Я не одобряю ее профессию, если это можно так назвать, но убежден, что в своей работе она очень сведуща. Не могу поверить, сэр, что она вела себя недостойно.

– Ее обвиняют не в небрежности, мистер Лэттерли, – медленно проговорил адвокат, испытывая мучение от того, что ему предстояло произнести. Почему бы, черт возьми, этому человеку не понять все с первого раза? Какого дьявола у него такой оскорбленный и смущенный вид? – Ее обвиняют в намеренном убийстве с целью украсть брошь.

– Эстер?! Это нелепо!

– Конечно, нелепо, – согласился Оливер. – И я уже нанял сыщика, который сегодня вечером отправляется в Эдинбург для проведения расследования, чтобы мы могли выяснить истину. Боюсь, однако, что нам не удастся доказать ее невиновность прежде, чем дело дойдет до суда, и вполне вероятно, что завтра утром, если не сегодня вечером, об этом сообщат газеты. Я потому и приехал известить вас, чтобы новость не дошла до вас таким путем.

– Газеты! О господи! – Вся краска схлынула с и без того бледного лица Чарльза. – Все узнают! А моя жена!.. Нельзя, чтобы Имоджен услышала это. Она не переживет…

Необъяснимый гнев охватил Рэтбоуна. Этот человек думает только о переживаниях своей жены. Он даже не спросил, каково состояние его сестры и, главное, где она!

– Боюсь, защитить ее от этого нам не удастся, – с некоторым сарказмом заметил юрист. – Было бы неплохо, если бы она навестила Эстер и постаралась хоть немного облегчить ее положение.

– Навестила? – Чарльз, казалось, смутился. – А где Эстер? Что с ней? Как с ней поступили?

– Она в тюрьме и будет находиться там вплоть до суда, мистер Лэттерли.

Теперь у хозяина дома был такой вид, словно его ударили. Рот его приоткрылся, взгляд остекленел от ужаса.

– В тюрьме! – пробормотал он. – Вы хотите сказать…

– Вот именно. – Голос Оливера прозвучал жестче, чем ему хотелось, но он и сам не мог справиться со своими чувствами. – Ее обвиняют в убийстве, мистер Лэттерли. В этих обстоятельствах они не вправе освободить ее.

– О… – Чарльз отвернулся, потрясенный. На лице его наконец промелькнуло выражение жалости. – Бедная Эстер… Она всегда была такой мужественной, так смело решалась на самые необычные поступки! Мне иногда казалось, что она вообще ничего не боится. – У него вырвался короткий смешок. – Порой мне даже хотелось, чтобы что-то напугало ее, – это прибавило бы ей осторожности. – Помолчав, мужчина вздохнул. – Но я не думал, что это произойдет таким образом.

Когда он вновь обернулся к адвокату, лицо его было по-прежнему печальным, но уже спокойным.

– Я, разумеется, заплачу вам за ее защиту, мистер Рэтбоун. Правда, я небогат и к тому же, как вы понимаете, не могу оставить жену без средств и без поддержки. – Он покраснел от смущения. – Мне известна ваша репутация. Учитывая наши обстоятельства, не лучше ли было бы вам передать это дело кому-нибудь менее… – Он безуспешно пытался найти подходящий эвфемизм.

Юрист пришел ему на помощь – отчасти потому, что не мог видеть, как страдает этот, пусть и не слишком приятный ему, человек, но главным образом от нетерпения:

– Я тронут вашим предложением, мистер Лэттерли, но ваше финансовое участие не потребуется. Взяться за это дело меня заставляет мое отношение к Эстер. С вашей же стороны лучшей помощью будет, если вы поддержите ее в трудную минуту, постараетесь убедить, что верите в нее, если она найдет в вас источник душевных сил. Ни при каких обстоятельствах не показывайте ей, что опасаетесь худшего.

– Конечно, – медленно проговорил Чарльз. – Да, конечно. Скажите, где она находится, и я пойду к ней – ведь мне позволят навестить ее?

– Объясните, что вы – ее единственный родственник, и вам, разумеется, разрешат посещение, – заверил его Оливер. – Она в Ньюгейтской тюрьме.

Лэттерли вздрогнул:

– Понятно. Что мне можно принести ей? Что ей необходимо?

– Сможет ваша жена подобрать ей какую-нибудь смену одежды и белье? Со стиркой у Эстер будут проблемы.

– Моя жена? Нет… Нет, я не позволю ей идти туда. В Ньюгейт! Я постараюсь как можно дольше скрывать от нее, что произошло. Это так ее расстроит! Я сам подыщу для Эстер какую-нибудь одежду.

Рэтбоун хотел было возразить, но, взглянув на Чарльза, неожиданно умолк, скривил губы и нахмурился, поняв, что не имеет права вторгаться в сложную сферу семейных отношений и что, учитывая характер этого человека, спорить с ним нет смысла. Визит, предпринятый против воли, не принесет мисс Лэттерли радости, а его сейчас волновало только то, что касалось Эстер.

– Ну, раз вы так решили, что ж… – холодно проговорил юрист. – Поступайте, как сочтете нужным. – Он выпрямился. – Мне остается еще раз выразить сожаление, что пришлось принести вам столь дурные вести, но поверьте – я приложу все силы, чтобы доказать невиновность вашей сестры, а до тех пор постараюсь, насколько могу, облегчить ее положение.

– Да… Да, конечно. Благодарю вас, мистер Рэтбоун. Я тронут, что вы сообщили мне об этом лично. И еще… – начал было Лэттерли, но замялся.

Оливер ждал, уже стоя вполоборота к дверям и вскинув брови. Чарльз явно испытывал смущение.

– Спасибо, что вы взялись защищать Эстер без вознаграждения, – с трудом выговорил он. – Я… Мы… Мы вам очень признательны.

Адвокат сдержанно поклонился:

– Не стоит благодарности, сэр. Всего хорошего.

– Всего хорошего, сэр.

Без четверти девять Рэтбоун приехал на вокзал, хотя это было совершенно необязательно. Никаких новостей для Монка у него не было, но он не смог побороть желания в последний раз поговорить с ним и просто убедиться, что тот сел в поезд.

На платформе было шумно и полно народу и багажных тележек. Кричали носильщики, двери вагонов распахивались и тут же захлопывались. Пассажиры суетились, кто выкрикивал слова прощания, кто искал среди провожающих своих родных… Адвокат протискивался сквозь толпу, подняв воротник, чтобы спастись от ветра. Где же Уильям, черт бы его побрал?! Почему приходится иметь дело с человеком, который так тебе неприятен?

Не заметить сыщика на платформе было невозможно. Он отличался достаточно примечательной внешностью, да и ростом был выше среднего. Куда же он подевался? Рэтбоун в пятый раз взглянул на вокзальные часы. Без пяти девять. Может быть, он еще не приехал? Время пока есть. Пожалуй, стоит поискать его внутри поезда.

Он направился к крайним дверям и, проложив себе путь сквозь все прибывавшую толпу, пошел по вагонам, заглядывая в каждое купе в поисках детектива. Время от времени юрист выглядывал в окна и, уже добравшись до середины состава, в какой-то момент, когда часы показывали семь минут десятого, его взгляд упал на лицо Уильяма, торопливо идущего по платформе.

Со смешанным чувством гнева и облегчения Оливер распахнул дверь вагона, оттолкнув при этом какого-то грузного джентльмена в черном, и едва не вывалился наружу.

– Монк! – крикнул он. – Монк!

Сыщик обернулся. Он был одет так элегантно, словно собрался на званый обед. Прекрасно сшитое пальто без единой морщинки, ботинки начищены до ослепительного блеска… При виде адвоката на лице его промелькнуло удивление, но неудовольствия он не выразил.

– Вам удалось что-нибудь найти? – с изумлением спросил детектив. – Уже? Но вы еще не могли получить известий из Эдинбурга! Тогда что же?

– Ничего я не нашел, – огрызнулся Рэтбоун, испытывая острое сожаление, что не может ответить иначе. – Я просто хотел еще раз убедиться, пока не поздно, что мы все обсудили.

В глазах Уильяма промелькнуло разочарование, столь мимолетное, что, будь Оливер менее наблюдательным, он бы ничего не заметил. На мгновение юрист готов был простить этому нахалу изысканность туалета.

– Полагаю, все, – холодно отозвался сыщик. – Я буду присылать вам по почте отчеты обо всем важном, что сумею обнаружить. А собственные впечатления приберегу до возвращения. Было бы полезно, чтобы вы тоже написали мне, если что-нибудь узнаете. Я сообщу вам свой адрес, как только устроюсь. А сейчас мне пора занять место, чтобы поезд не ушел без меня. Нам обоим это ни к чему.

Не добавив никаких слов прощания, он повернулся, подошел к дверям ближайшего вагона и, войдя, захлопнул их за собой. Рэтбоун остался стоять на платформе, оскорбленный, задыхающийся от ярости, расстроенный и к тому же с ощущением, что так и не сказал чего-то очень важного.

Глава 5

Путешествие доставило Монку мало радости во всех отношениях. Стычка с Рэтбоуном на вокзале принесла ему некоторое удовлетворение, показав, насколько тот обеспокоен. То, что он поступился своим непомерным самолюбием ради совершенно бесполезной встречи, означало, как глубоко затронуты его чувства. При других обстоятельствах Оливер, предвидя реакцию детектива на свое появление, непременно остался бы дома.

Но едва поезд отошел от перрона и за окном в дождливом сумраке замелькали лондонские крыши, редкие проблески газовых фонарей на пустеющих улицах и случайные запоздалые экипажи на мокрой булыжной мостовой, ощущение торжества покинуло Уильяма.

Он представил, как вернувшийся в свой кабинет Рэтбоун усаживается за стол и машинально перебирает ненужные бумаги, размышляя о том, что же теперь следует предпринять, представил Эстер, испуганно съежившуюся под ветхим одеялом в одиночной камере Ньюгейта и настороженно прислушивающуюся к гулким шагам в коридоре и лязгу ключей в тюремных замках. Во взглядах надзирательниц она постоянно встречает лишь ненависть. На этот счет у Монка не было никаких иллюзий. Все они считают ее виновной в чудовищном преступлении и не заслуживающей ни капли сочувствия. То, что ее еще не судили, для них не имеет никакого значения.

Почему мисс Лэттерли, подобно другим женщинам, не избрала какого-нибудь иного занятия? Какая нормальная женщина согласится одна переезжать с места на место, ухаживая за совершенно не знакомыми ей людьми? И зачем он, Уильям, только с ней связался? Ей на роду было написано рано или поздно попасть в беду. Счастье еще, что это не случилось в Крыму! Он глупец, что позволил себе проявить к ней интерес. Ему же никогда не нравились женщины такого склада! Все в ней его раздражало.

И все же простое милосердие требовало от него сделать все возможное, чтобы помочь этой девушке. Люди доверяют ему, и, насколько ему известно, он за всю жизнь еще ни разу не обманул их доверия. Во всяком случае – намеренно. Правда, как он теперь вспомнил, много лет назад он подвел своего наставника. Но там дело было в отсутствии способностей, а не рвения. И речь шла не о доброте. Судя по всему, что Монк смог о себе узнать, он и раньше не был добрым человеком. Но честным – безусловно! И никогда не мирился с несправедливостью.

Впрочем, нет! Он вздрогнул и горько усмехнулся. Это неправда. Не мирился он с беззаконием. Но достаточно часто бывал несправедлив к подчиненным, излишне требователен, слишком скор в суждениях и претензиях…

Ладно, хватит копаться в прошлом. Его не изменишь. Но будущее в его руках. Он выяснит, кто и почему убил Мэри Фэррелайн, и докажет это. И дело тут не только в его профессиональном самолюбии: Эстер и вправду заслуживает помощи. Она, конечно, часто ведет себя по-дурацки, она почти всегда невыносима, язвительна, безапелляционна и вздорна. Но все, рассказанное ею о происшествии в эдинбургском поезде, – без сомнения, правда. Ради оправдания собственной ошибки она не станет лгать даже самой себе, а тем более – кому-либо другому. Редкое качество как в мужчинах, так и в женщинах!

И, разумеется, она не убивала Мэри! Что за нелепая идея?! Мисс Лэттерли – человек достаточно смелый и горячий, чтобы убить кого-то за нанесенное ей оскорбление. Но из корысти – никогда. А уж если бы и совершила столь чудовищную вещь, как убийство, то не таким способом, а открыто, сойдясь с врагом лицом к лицу. Ударила бы по голове или пырнула ножом, но не отравила спящего. Коварство не в ее натуре. Помимо всего прочего, она – человек храбрый.

Да, именно храбрый. Монк устремил взгляд за окно, во тьму, сквозь которую двигался на север уже миновавший лондонские пригороды поезд. Ему было очень неудобно сидеть между худым мужчиной в сером пальто, уставившимся в газету сквозь нацепленные на кончик носа очки, и спящим пузатым коротышкой. Напротив двое пассажиров помоложе вяло спорили о состоянии государственных финансов.

Эстер выдержит. В Крыму ей приходилось терпеть вещи и похуже – куда более тяжкие физические лишения, жуткий холод, а может быть, и голод, недели без настоящего сна… И, конечно, постоянный риск. Ей доводилось бывать на поле боя, среди грохота выстрелов, под огнем. Ей ли не выдержать неделю-другую в Ньюгейте! Ничего страшного. Лэттерли не из тех женщин, которые пасуют перед трудностями. Разумеется, ей будет нелегко – она не менее чувствительна, чем любой другой, но она справится.

А его дело – добраться до Фэррелайнов и выяснить истину.

Однако с наступлением ночи, когда соседи Уильяма погрузились в сон, бодрость изменила ему. Усталый и замерзший, он ясно представил себе, насколько трудно будет вытянуть что-либо существенное из погруженного в траур семейства. Один из его членов виновен в убийстве, но все они сплотятся против чужака, на которого пало обвинение, найдя в нем подходящего козла отпущения.

К утру у сыщика разболелась голова, тело его ныло от долгого неподвижного сидения в неудобной позе, а ноги замерзли так, что почти ничего не чувствовали. Столь же скверным было и настроение.

В Эдинбурге стоял жуткий холод, но, по крайней мере, не было дождя. На Принсес-стрит гулял ледяной ветер, однако Монку было не до исторических памятников или архитектурных красот, и поэтому он, вскочив в первый подвернувшийся кэб, назвал кучеру адрес Фэррелайнов на Эйнслай-плейс.

Дом их со стороны улицы выглядел великолепно. Если он принадлежал им и не был заложен, значит, по крайней мере, в финансовом плане дела семейства обстояли весьма неплохо. К тому же, на взгляд Уильяма, он был построен с большим вкусом. Ему понравилась классическая строгость фасада.

Впрочем, все это – мелочи. Вернувшись мыслями к занимавшему его делу, детектив поднялся по ступеням и позвонил. Дверь отворилась, и человек с внешностью гробовщика равнодушно взглянул на него:

– Да, сэр?

– Здравствуйте. Меня зовут Уильям Монк. Я приехал из Лондона по важному делу и хотел бы поговорить с мистером Фэррелайном или с миссис Макайвор. – Сыщик протянул «гробовщику» свою визитную карточку.

– Хорошо, сэр. – С тем же бесстрастным выражением мужчина протянул серебряный поднос, на который Монк бросил карточку. Нет скорее это все же не гробовщик, а дворецкий. – Благодарю вас, сэр. Будьте любезны подождать в холле. Я узнаю, дома ли миссис Макайвор.

Та же вежливая уловка, какая принята в Лондоне. Разумеется, ему известно, дома ли хозяйка. Вопрос в том, захочет ли она принять неожиданного гостя.

Уильям ждал в убранном крепом холле, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Он уже придумал, как поступить, если дочь Мэри откажется говорить с ним. Впрочем, то, что он прибыл из Лондона, должно подействовать – вряд ли она захочет посвящать слуг в вопрос о целях его приезда.

Его сомнения разрешились очень скоро. Вместо дворецкого появилась женщина лет тридцати пяти, стройная и подтянутая. Своей гордой и решительной осанкой она на мгновение напомнила Монку Эстер. Но лицом они были совсем не похожи, а таких прекрасных волос, как у вышедшей к нему дамы, ему еще не приходилось видеть. Но назвать ее по-настоящему красивой мешали излишняя оригинальность черт ее лица, жесткий контур рта и холодный взгляд человека, пренебрегающего условностями. Очевидно, это и была Уна Макайвор.

– Мистер Монк. – Интонация женщины была не вопросительной. При первых же звуках ее голоса сыщик понял, что перед ним человек, умеющий оставаться хозяином положения в самых трудных ситуациях. – Мактир передал мне, что вы приехали из Лондона и хотели видеть меня по какому-то делу. Он вас правильно понял?

– Да, миссис Макайвор. – Судя по описанию Эстер, это была именно Уна, и спрашивать ее имя не было нужд-ы.

Без малейших колебаний детектив солгал:

– Я представляю обвинение против мисс Лэттерли в деле о смерти вашей матери, и мне поручено уточнить все обстоятельства – как уже известные, так и те, что еще предстоит обнаружить, – с целью предотвратить любые ошибки, упущения или неприятные неожиданности при рассмотрении дела в суде. Мы должны быть уверены в справедливости того приговора, который будет вынесен.

– В самом деле? – Его новая знакомая чуть приподняла красивые брови. – Какая тщательность! Не думала, что обвинители в английском суде – ведь это не совсем то же самое, что у нас казначей-прокуратор, не так ли? – действуют с таким усердием.

– Это не обычное дело. – Монк твердо встретил ее взгляд, не пряча глаз и нисколько не заботясь о хороших манерах. Инстинктивно почувствовав, что эта женщина презирает уступчивость и уважает силу, он вместе с тем понимал, что должен вести себя так, чтобы она ни в коем случае не восприняла его появление как угрозу. Они встретились всего минуту назад, но оба уже поняли характер друг друга, взаимно оценив свойственную собеседнику проницательность и решительность.

– Рада, что вы это понимаете. – Едва заметная усмешка тронула губы Уны. – Разумеется, наша семья окажет вам все доступное содействие. Мой старший брат – казначей-прокуратор здесь, в Эдинбурге. Нам понятно, что даже в тех случаях, когда вина преступника очевидна, обвинению порой не удается добиться приговора, если при подготовке дела не было уделено достаточно внимания сбору доказательств. Полагаю, у вас есть письменное подтверждение полномочий? – Это было сказано весьма любезно, но не давало ни малейшего шанса увильнуть от ответа.

– Естественно. – Детектив мысленно вознес хвалу своей предусмотрительности, заставившей его заготовить соответствующее письмо на сохранившемся у него с прежних времен полицейском бланке. Оставалось только надеяться, что Уна не заметит несоответствия между его словами и тем, откуда исходит бумага. Пока она изучала документ, он продолжал: – То, с какой готовностью вы признали необходимость проверить каждую мелочь, значительно облегчает мою задачу. Говоря по правде, я не надеялся найти здесь такое… – Мужчина запнулся, будто бы из деликатности, а на самом деле потому, что подыскивал слово, которое прозвучало бы не слишком льстиво. Насколько можно было судить, миссис Макайвор из тех женщин, в ком открытая лесть вызовет лишь презрение, хотя вряд ли она достаточно откровенна, чтобы показать это. Разве что мимолетным взглядом… – Такой деловой подход, – закончил он наконец.

На этот раз хозяйка улыбнулась шире, ее лицо явно смягчилось, и в глазах у нее промелькнуло что-то похожее на признательность:

– У меня, конечно, горе, мистер Монк, но не настолько же оно подавило мой рассудок, чтобы лишить понимания, что мир не рухнул и что все должно быть сделано по закону, в соответствии с принятой процедурой. Скажите, в чем конкретно может выразиться наше содействие? Полагаю, вы захотите расспросить прислугу, в первую очередь – лакеев и горничных?

– Непременно, – подтвердил Уильям. – Но слуги, наверное, напуганы произошедшей трагедией, так что их показания могут сильно расходиться между собой. Пожалуй, целесообразнее побеседовать с членами семьи, отложив разговор с прислугой на то время, когда пройдет первое потрясение. Мне бы не хотелось создать у них впечатление, что я их в чем-то подозреваю.

Теперь в улыбке Уны промелькнула ирония:

– А разве это не так, мистер Монк? Как бы ни были вы убеждены в виновности мисс Лэттерли, неужели у вас даже не мелькнуло мысли, что брошь в самом деле могла украсть, ну, к примеру, горничная моей матери?

– Конечно, миссис Макайвор, мне это приходило в голову, – тоже улыбнулся сыщик, глядя собеседнице прямо в глаза. – При желании можно придумать и другие объяснения, правда, неубедительные. И защита – а она, разумеется, будет представлена в суде, – не сумев доказать невиновность мисс Лэттерли, непременно постарается найти доказательства вины кого-нибудь другого. Или по меньшей мере она попробует доказать, что кто-то мог бы быть виновен, поскольку у него были мотивы, намерение и возможность совершить данное преступление. Я как раз для того и приехал, чтобы предупредить такие шаги.

– Ну что ж, давайте обсудим, с чего начать, – решительно произнесла женщина. – Поскольку вы только что приехали в Эдинбург, вам потребуется какое-то время, чтобы устроиться и, наверное, отдохнуть с дороги – ведь вы провели всю ночь в поезде… Не пообедаете ли вы сегодня у нас? Заодно познакомитесь с остальными членами семьи. – Это было вполне официальное приглашение, оправданное деловыми соображениями, но в нем ощущался и ее личный интерес к сыщику – правда, едва заметный.

– Благодарю вас, миссис Макайвор, это было бы великолепно, – согласился Уильям. Ему не следовало слишком обнадеживать себя. Он только-только начал и еще ничего не выяснил, но, по крайней мере, первый барьер преодолел, причем с неожиданной легкостью. – Спасибо.

– В таком случае увидимся в семь часов, – кивнула Уна. – А сейчас Мактир вас проводит, и если он может быть чем-то вам полезен, прошу вас, спрашивайте его обо всем, что требуется. Всего хорошего, мистер Монк.

– Всего хорошего, миссис Макайвор.

Детектив попросил Мактира порекомендовать ему какое-нибудь жилье и был неприятно удивлен снисходительностью, прозвучавшей в мрачном ответе дворецкого. Тот назвал несколько гостиниц и пансионов, располагавшихся исключительно в старой части города. На вопрос, нет ли чего-то поближе к Эйнслай-плейс, он ответил, вскинув брови, что Эйнслай-плейс – не тот район, где можно найти подобные заведения.

В итоге к десяти часам все еще кипящий от негодования Монк с чемоданом в руке очутился на улице, застроенной по обеим сторонам высокими домами и носившей название Грассмаркет. У него было полное ощущение, что он попал в иностранный город. И звуки, и запахи здесь были непохожи на лондонские. Воздух был холоднее и не так насыщен копотью, хотя фасады выглядели достаточно замызганными, а стекающая с карнизов вода была смешана с сажей. Булыжная мостовая не отличалась от мостовых Лондона, но узкие тротуары по обочинам значительно возвышались над проезжей частью, а водосточные канавы имели небольшую глубину. Впрочем, улица была покрыта таким слоем дегтя, что вода на ней не задерживалась.

Уильям медленно шел, с невольным любопытством глядя по сторонам. Дома были по преимуществу каменные и вид имели внушительный и прочный. Среди них преобладали трех-, пяти– или шестиэтажные, увенчанные крутыми крышами всевозможных фасонов, со слуховыми окошками и усеянными стаями ворон изящными фронтонами, громоздящимися наподобие бесчисленных шиферных лесенок. На коньке одной из крыш детектив заметил железный крест, а вытянув шею, чтобы получше разглядеть его, тут же обнаружил еще несколько подобных. Располагались они не на церквах, а на строениях, которые, судя про всему, вообще не имели отношения к религии.

Кто-то с разбегу налетел на него, и сыщик вдруг осознал, что двигается, по-прежнему задрав голову, и потому едва не стал причиной уличного происшествия.

– Извините! – воскликнул он.

– Глядеть надо, куда идешь, и не мчаться, как сумасшедший, не то столкнешь какого-нибудь беднягу в канаву! – последовал ответ, произнесенный с таким чудовищным акцентом, что это прозвучало почти не по-английски. Однако выговор местного жителя было настолько четким, что понять говорившего не составляло труда. – Заблудились? – Человек приостановился, угадав в Монке приезжего и потому простив ему оплошность. Приезжие всегда ведут себя как полоумные, нормального поведения от них и ждать нечего. – Вы на Храмовой площади, в Грассмаркете.

– На Храмовой площади? – заинтересовался Уильям.

– Ага. Вы хоть знаете, куда вам надо? – Теперь незнакомец был настроен помочь чужаку, как всякий добрый человек, столкнувшийся с теми, кто не в состоянии позаботиться о себе сам.

Детектив усмехнулся себе под нос:

– Я ищу квартиру.

– Ах, вот оно что! Ну так у Уильяма Форстера есть неплохие чистые комнаты, номер двадцатый по этой улице, а еще у Макивера, пекаря, – это следующая дверь, – принялся рассказывать ему эдинбуржец. – А Вилли держит и гостиницу, и конюшни. Вы найдете по вывеске. Не ошибетесь, если только у вас глаза на месте.

– Спасибо. Весьма признателен.

– Рад был помочь. – Местный житель собрался уходить.

– А почему площадь – Храмовая? – успел спросить его Уильям. – Что за храм тут был?

Мужчина понимающе улыбнулся:

– Не было тут никакого храма. Земля эта когда-то, давным-давно, принадлежала рыцарям-храмовникам. Знаете, крестовые походы и все такое…

– Вот как? – удивился Монк. Он и не подозревал, что Эдинбург имеет столь длительную историю и что храмовники добирались так далеко на север. В его памяти ожили смутные обрывки исторических сведений, какие-то имена вроде Марии, королевы Шотландской, или династии Стюартов, Древний Альянс с Францией, битвы на пустошах при Куллодене и Бэннокберне, резня на заснеженных склонах Гленкоу, тайные убийства, подобные смерти Дункана или Риччо, а возможно, и Дарнли – как раз здесь, в Эдинбурге. Это была мешанина из почти забытых рассказов и впечатлений, но одновременно – и часть того наследия, которое досталось ему как уроженцу Севера, что делало эти улицы с устремленными ввысь домами как-то по-особенному для него родными.

– Спасибо, – добавил сыщик, но незнакомец уже удалялся, сочтя свою миссию выполненной.

Перейдя улицу, Уильям пошел дальше и вскоре увидел надпись «У. Форстер, конюшни и гостиница», протянувшуюся по фасаду большого дома между вторым и третьим этажами, а сбоку – вывеску «Пекарня Макивена». Дом имел четыре этажа. Два нижних были сложены из каменных блоков и, судя по большим окнам, состояли из просторных помещений. Над некоторыми из высоких закопченных труб на гребне крыши вился дымок – обнадеживающий знак. Поскольку лошади у Монка не было, он не стал заходить в ведущие во двор ворота, а сразу постучал в дверь, выходящую на улицу. Она тут же отворилась, и на пороге, вытирая руки о фартук, появилась грузная женщина.