Текст книги "Лэшер"

Глава 10

Новый Орлеан оказался на редкость сказочным местом. Ларкин был бы не прочь остаться в нем навсегда. Отель «Поншатрен», в котором доктор занимал обширные, обставленные в традиционном духе апартаменты, выходящие окнами на авеню, был довольно скромных размеров, но достаточно комфортабельным. Кухня «Карибского зала», которой он пользовался, весьма пришлась ему по вкусу, он даже сказал бы, что в своей жизни никогда не ел ничего вкуснее. В Сан-Франциско Ларкин не торопился, его дела могли подождать. Сегодня, проспав до полудня и порадовав себя фантастически аппетитным южным завтраком, он дал себе зарок, что, вернувшись домой, обязательно научится готовить овсянку. А какой занятной штукой оказался кофе с цикорием! Как ни странно, но поначалу он произвел на него на редкость отвратительное впечатление, а потом выяснилось, что он не может без него обойтись.

Ох уж эти Мэйфейры! Они сводили Ларкина с ума. Почти двое суток прошло с тех пор, как доктор прибыл в Новый Орлеан, а они до сих пор не удосужились с ним обстоятельно поговорить. Пока Лайтнер звонил куда-то из соседней комнаты, Ларкин сидел на угловой, с бархатной обивкой кушетке и, закинув ногу на ногу, делал какие-то записи в блокноте. Когда Эрон вернулся в отель, вид у него был очень утомленный. Доктор понял, что тому нужно отдохнуть в своем номере. В его возрасте необходимо днем немного поспать. Даже Ларкин не смог бы так, как Лайтнер, весь день проводить на ногах.

Вдруг Ларкин услышал, как Лайтнер повысил голос. Очевидно, его телефонный собеседник из Лондона или откуда-то еще вывел Эрона из себя.

Разумеется, никто из Мэйфейров не был виноват в том, что в Дестине скоропостижно скончалась Гиффорд и все ее родственники целиком посвятили последние два дня похоронам и поминкам, причем с таким горестным надрывом, какой Ларкин редко встречал на своем веку. Лайтнер, которого взяла в оборот женская половина семьи, был все это время нарасхват. То его куда-то посылали с поручениями, то просили дать по тому или иному поводу совет, то просто звали, чтобы, как говорится, поплакать в жилетку. За все время доктору из Сан-Франциско едва удалось переброситься с ним парой слов.

Прошлым вечером Ларкин отправился на поминки исключительно из любопытства. Ему трудно было представить, что Роуан Мэйфейр жила среди этих словоохотливых южан, которые с равным энтузиазмом говорили как о живых, так и о мертвых. Они воистину являли собой весьма живописную картину и, казалось, все ездили если не на «БМВ», то на «ягуаре» или «порше». Драгоценности, которые он на них видел, по всей очевидности, тоже были настоящими. Словом, эти генетические мутанты производили довольно неплохое впечатление, по крайней мере на первый взгляд.

Среди них был и муж Роуан, которого все оберегали. Внешним видом он ничем не выделялся; вернее, выглядел так же хорошо, как и все остальные. Откормленный и ухоженный, он совершенно не походил на человека, который недавно перенес сердечный приступ.

Однако ДНК у Майкла, как утверждал Митчелл Фланаган, который работал над ее расшифровкой, была крайне необычной. Он являл собой такой же неординарный генотип, как и сама Роуан. Фланаган умудрился раздобыть данные Майкла Карри без его ведома, то есть не имея на то необходимого разрешения. Однако теперь Ларкин не мог добраться до самого Фланагана!

На протяжении всей минувшей ночи и утра тот упорно отказывался подходить к телефону. Всякий раз, когда Ларкину удавалось до него дозвониться, в трубке под звуки бодрой мелодии начинал вещать автоответчик, как всегда предлагая ему оставить свой номер.

Все это было Ларкину не по душе. Интересно, что заставляло Фланагана избегать его? Нужно было поскорее повидать Карри, чтобы поговорить с ним и задать некоторые вопросы.

Однако на свое времяпрепровождение доктор совсем не жаловался. До чего же весело ходить на вечеринки и все такое прочее! Правда, прошлой ночью после поминок он хватил лишнего, тем не менее это не помешало ему согласиться сегодня вечером отужинать в «Антуане», куда его пригласили двое знакомых врачей из Тулейна, двое закоренелых пьяниц. Но Ларкин не забыл о делах, ради которых сюда приехал и которыми теперь, когда семья проводила в последний путь миссис Райен Мэйфейр, впору было заняться.

Как только Лайтнер вошел в комнату, Ларкин оторвался от своих записей.

– Плохие новости? – осведомился он.

Прежде чем ответить, Лайтнер опустился в свое любимое большое кресло с откидывающейся спинкой и, скрестив пальцы под подбородком, на несколько секунд погрузился в размышления. У него была обезоруживающая манера держаться, несмотря на то что его бледное, обрамленное великолепной шапкой белых волос лицо выдавало чрезвычайную усталость. Глядя на него, Ларкин подумал, что Лайтнеру следовало бы побеспокоиться о своем сердце.

– Дело в том, – начал Лайтнер, – что я попал в несколько неловкое положение. Судя по всему, одежду Гиффорд из похоронного бюро забрал под расписку Эрик Столов. И теперь он уехал. Но мы с ним не согласовывали наши действия. И ничего подобного не планировали проводить.

– Но он же член вашей организации.

– Совершенно верно, – с невеселой усмешкой ответил Эрон. – Он тоже член нашей организации. Однако, согласно постановлению нашего нового Верховного главы, старшины мне рекомендуют не задавать вопросов относительно «этой части» расследования.

– И что это значит?

Лайтнер ответил не сразу.

– Вы мне уже что-то говорили насчет генетического тестирования членов семьи, – подняв глаза, наконец произнес он. – Кажется, вы были не прочь обсудить этот вопрос с Райеном? Полагаю, не будет слишком преждевременно завести разговор завтра утром.

– Что ж, я готов. Но вы, надеюсь, понимаете, чем это им грозит. Вернее, чем они рискуют. Если выяснится, что у них в роду существуют наследственные заболевания или предрасположенность к ним, это может очень на многое в их жизни повлиять, начиная от права избрания на определенные посты и кончая армейской службой. Да, я в самом деле хочу провести эти тесты. Но сейчас меня больше интересует Майкл Карри. И кстати говоря, насчет этой дамы, покойной Гиффорд. Нельзя ли как-нибудь раздобыть ее медицинские данные? Словом, может, мы вместе займемся этим делом? Как я погляжу, Райен Мэйфейр довольно шустрый малый, голыми руками его не возьмешь. Вряд ли он согласится на полное генетическое исследование всей семьи. Но если согласится или окажет содействие, то будет последним дураком.

– К сожалению, не могу похвастаться, что пользуюсь большим его расположением. Если бы меня не связывали с Беатрис Мэйфейр теплые дружеские отношения, то я вызвал бы у него еще большую подозрительность, и не без причины.

Ларкин видел эту миловидную женщину прошлым утром, когда она приходила в отель, чтобы сообщить о трагедии, случившейся в Дестине. Изящная, со скромно зачесанными вверх волосами, она являла собой образчик наиболее удачной пластической операции по подтяжке кожи лица из тех, что Ларкину вообще доводилось видеть. Правда, насколько он мог судить, это была не первая ее проба в этом направлении. У нее были яркие горящие глаза и красивой формы щеки; о ее возрасте напоминала лишь одна предательская морщинка, затесавшаяся между подбородком и гладкой, как у молодой женщины, шеей. Да, их с Лайтнером определенно связывали теплые отношения. Ларкин это заметил, когда был на поминках. Беатрис не отставала от Лайтнера ни на шаг, а он несколько раз ее нежно поцеловал. Хотелось бы Ларкину быть таким же счастливым в свои восемьдесят лет, если, конечно, ему удастся дожить до такого возраста. Однако вряд ли ему будет светить такая перспектива, если он вовремя не образумится и не бросит пить.

– Послушайте, – сказал доктор Ларкин, – если у Гиффорд Мэйфейр имеется в этом городе медицинская карта, думаю, мне удастся заполучить ее через Институт Кеплингера. Только делать это нужно строго конфиденциально, не вызывая ни у кого беспокойства или подозрений.

Лайтнер, нахмурившись, покачал головой, как будто считал предложение Ларкина проявлением дурного тона.

– Только не делайте этого, как прежде, без их согласия, – предупредил он.

– Райен Мэйфейр никогда об этом не узнает, – заверил его Ларкин. – Предоставьте это дело нам. Если хотите, можете назвать нас секретной медицинской службой. Или как-нибудь в этом роде. Кроме того, сейчас я хочу увидеть Карри.

– Понимаю. Это можно организовать, скажем, завтра. Или даже сегодня вечером. Мне нужно подумать.

– О чем?

– Обо всем. Например, я не могу понять, почему старшины позволили Столову приехать сюда. Почему он самым бесцеремонным образом вторгся в дела семьи, рискуя тем самым вызвать ее неудовольствие. – Не иначе как Лайтнер просто размышлял вслух, а не отвечал на вопрос Ларкина. – Понимаете, всю свою жизнь я посвятил исследованиям паранормальных явлений. Никогда прежде мне не доводилось вступать в такой тесный контакт с этой семьей. Я чувствую, что с каждым днем растет моя преданность им. Растет моя забота о них. И мне стыдно, оттого что я не смог вмешаться в их судьбу раньше, до исчезновения Роуан. Но я получил от старшин особые указания.

– Судя по всему, они тоже считают, что в этой семье что-то странное творится с генами, – предположил Ларкин. – Я делаю такой вывод, исходя из того, что вы тоже отслеживаете особенности, переходящие из поколения в поколение. Боже правый, по крайней мере человек шесть на вчерашних поминках заявили о том, что Гиффорд обладала экстрасенсорными способностями. Говорят, она видела какой-то образ, нечто вроде семейного привидения. Хотя, насколько я понял, этим далеко не исчерпывались ее психические возможности. Очевидно, ваши друзья из Таламаски пошли по такому же пути.

Лайтнер медлил с ответом.

– В том-то все и дело, – наконец произнес он. – Нам надлежало идти по этому пути, но я далеко не уверен, что мы это делали. Видите ли… все это так неопределенно и замысловато.

Их разговор прервал низкий пульсирующий звонок телефонного аппарата, который находился рядом с кушеткой и выглядел вызывающе современным среди темно-коричневой бархатной мебели.

Ларкин снял трубку.

– Доктор Ларкин слушает, – произнес он свою привычную фразу, которую всегда говорил, когда брал телефонную трубку. Однажды он безотчетно выпалил ее по телефону-автомату в аэропорту, что мгновенно вывело его из забытья.

– Это Райен Мэйфейр, – услышал он ответ на другом конце провода. – Так вы и есть тот самый доктор из Калифорнии?

– Да, рад вас слышать, мистер Мэйфейр. Мне не хотелось беспокоить вас последние дни. Я мог бы вполне подождать до завтра.

– Доктор, скажите, нет ли там поблизости Эрона Лайтнера?

– Да, он здесь. Хотите поговорить с ним?

– Нет. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Сегодня рано утром от маточного кровотечения умерла Эдит Мэйфейр. Она приходилась внучкой Лорен Мэйфейр и Жаку Мэйфейру. Мне же и моей супруге Гиффорд, а также Роуан она являлась двоюродной сестрой. Понимаете, с ней случилось то же самое, что и с моей женой. Эдит просто истекла кровью в своих апартаментах на Эспланейд-авеню. Бабушка обнаружила ее только в полдень, когда она уже была мертва. Мне думается, нам следует обсудить вопрос о генетических исследованиях. Судя по всему, в нашей семье в самом деле что-то не так.

– Господь всемогущий!.. – изумленно прошептал Ларкин.

Голос Райена звучал спокойно.

– Не могли бы вы приехать ко мне в офис? – осведомился Райен Мэйфейр. – Будьте любезны, попросите Лайтнера приехать вместе с вами.

– Конечно. Мы будем у вас через…

– Десять минут, – подсказал ему Лайтнер, который был уже на ногах. Взяв у Ларкина телефонную трубку, он произнес: – Райен, оповестите всех женщин вашей семьи, где бы они ни находились, о том, что они ни на минуту не должны оставаться одни. Не надо никого пугать, тем не менее надо всех предостеречь на случай непредвиденных обстоятельств. Кто-нибудь должен обязательно находиться рядом с ними, чтобы можно было вызвать врача. Насколько я понимаю, ни Гиффорд, ни Эдит по какой-то причине не смогли это сделать. Я вполне отдаю себе отчет в том, что говорю. Да. Да. Всех. Каждую. Именно так и следует поступить. Да, мы будем у вас через десять минут.

Ларкин и Лайтнер, выйдя из номера, вместо того чтобы воспользоваться элегантным маленьким лифтом, предпочли спуститься по короткому лестничному пролету.

– Что, по-вашему, за чертовщина здесь происходит? – по дороге спросил Эрона Ларкин. – Что значит еще одна смерть? Причем по описанию в точности повторяющая предыдущую?

Лайтнер ничего не ответил. Вид у него был мрачный и несколько возбужденный.

– Кстати говоря, у вас что, феноменальный слух? Откуда вы узнали, что Райен сказал мне по телефону?

– Феноменальный слух, – неуверенно пробормотал Лайтнер.

Выскользнув через парадный вход на улицу, они сели в стоявшую неподалеку машину. Воздух еще дышал прохладой, но к ней уже примешивалось ласкающее весеннее тепло. Куда ни кинь взгляд, все утопало в зелени, среди которой подчас выделялись слегка обветшалые образчики старины. Например, фонарные столбы или частично торчавшие из-под штукатурки кованые решетки, некогда ограждавшие балконы на верхних этажах фасада домов.

– Полагаю, нам следует обсудить, – казалось, Лайтнер вновь не столько обращался к Ларкину, сколько говорил сам с собой, – что мы собираемся им сказать. Вы сами прекрасно понимаете, что происходит. И надеюсь, согласитесь со мной, что ничего общего с генетическим заболеванием это не имеет. Если, конечно, не брать во внимание более широкую интерпретацию этого термина.

Водитель, сделав крутой поворот, свернул с бульвара на небольшую улицу, так что оба пассажира невольно склонились в сторону.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказал Ларкин. – И вообще не понимаю, что происходит. Я бы назвал это своего рода синдромом вроде токсического шока.

– Да будет вам, – сердито бросил Лайтнер. – Мы оба знаем правду. Он пытается совокупляться с ними. Разве вы сами мне об этом не говорили? Разве не вы сказали, что Роуан интересовал вопрос, способен ли этот тип спариваться с людьми? Для этого она прислала вам материалы с просьбой провести полное генетическое исследование.

Ларкин был потрясен. Честно говоря, он никогда всерьез не верил в существование этого странного субъекта мужского пола, которого родила Роуан Мэйфейр. В глубине души он до сих пор надеялся, что этому найдется вполне разумное объяснение.

– А это и есть разумное объяснение, – сказал Лайтнер. – Слово разумное довольно обманчиво. Под ним можно понимать все, что угодно. Хотелось бы знать, удастся ли мне увидеть его? Любопытно, обладает ли он, подобно человеку, мыслительными способностями? Умеет ли владеть собой? Имеет ли какие-нибудь моральные принципы, если, конечно, он наделен сознанием в том виде, в каком мы его понимаем…

– Вы всерьез считаете, что он охотится за женщинами этой семьи?

– Разумеется, всерьез, – ответил Лайтнер. – Это же ясно как день. А знаете, почему Таламаска забрала окровавленную одежду Гиффорд? Потому что эта дама забеременела от него, а потом у нее случился выкидыш. Послушайте, доктор Ларкин, полагаю, вам пора уяснить то, что происходит. Я вполне разделяю ваш научный интерес. Мне также понятна ваша преданность Роуан. Но я хочу, чтобы до вас наконец дошло. Ее вы можете больше никогда не увидеть.

– О боже!

– Поэтому постарайтесь переварить хотя бы то, что уже нам известно. Нам предстоит сообщить семье, что этот субъект начал действовать. У нас нет времени вести пространные беседы о генетических заболеваниях и генетических исследованиях. Нам даже некогда собирать данные. Семье грозит невероятная опасность. Вы понимаете, что сегодня умерла еще одна женщина? И умерла как раз тогда, когда вся семья хоронила Гиффорд!

– Вы были с ней знакомы?

– Нет. Но знаю, что ей было тридцать пять лет. По своей натуре она была своего рода отшельницей. Ее считали слегка чудаковатой. Впрочем, таких, как она, в семье предостаточно. Ее бабушка, Лорен Мэйфейр, не слишком с ней ладила. Думаю, что пришла она к своей внучке в полдень только затем, чтобы отругать за отсутствие на похоронах двоюродной сестры.

– У нее был вполне подходящий для этого повод, не так ли? – произнес Ларкин, неожиданно для себя испытав жалость. – Господи, если бы я имел хоть малейшее представление, где искать Роуан. Хотя бы какой-нибудь намек на то, где ее можно найти.

– Да вы, как я погляжу, большой оптимист, – с горечью произнес Лайтнер. – Намеков у нас с вами хватает. Разве не так? Но ни один из них не может помочь нам встретиться или поговорить с Роуан Мэйфейр.

Глава 11

Вместе с билетом в Новый Орлеан его ждала записка: «Немедленно позвони в Лондон».

– Юрий, с тобой хочет поговорить Антон. – Ответивший на другом конце провода женский голос был ему незнаком. – Он хочет, чтобы ты дождался, пока в Нью-Йорк приедет Эрик Столов. Он должен прибыть завтра. И сможет встретиться с тобой в полдень.

– Интересно зачем? Как вы думаете? – поинтересовался Юрий, пытаясь догадаться, кто была его собеседница, которая говорила с ним так, будто хорошо его знала, несмотря на то что он слышал ее голос по телефону первый раз в жизни.

– Он считает, что тебе было бы неплохо поговорить со Столовым.

– Зачем?

Юрию было нечего сказать Столову, а точнее – нечего было добавить к тому, что он уже сказал Антону Маркусу. Поэтому ему было совершенно непонятно решение, исходящее от руководства Таламаски.

– Мы для тебя заказали номер, Юрий, – продолжала дама. – В отеле «Сент-Реджис». Эрик позвонит тебе завтра в полдень. Прислать тебе машину? Или возьмешь такси?

Юрий задумался. До его рейса оставалось меньше двадцати минут. Он в недоумении посмотрел на свой билет, пытаясь разобраться в охвативших его чувствах и мыслях. Его рассеянный взгляд безотчетно блуждал по вестибюлю, наводненному разношерстной толпой прохожих. Перед его взглядом беспрестанно мелькали то дети, то багаж, то снующий повсюду обслуживающий персонал, который нетрудно было угадать по униформе, то газеты в затемненных пластиковых тумбах. Все аэропорты мира, как ни странно, чрезвычайно похожи друг на друга. Пребывая в них, совершенно невозможно определить, где ты находишься – в Вашингтоне или Риме. Если вокруг нет воробьев, значит это не Каир, хотя вполне может быть Франкфуртом или Лос-Анджелесом.

Мимо него проходили индусы, арабы, японцы. И множество других людей, которые в равной степени могли являться канадцами, американцами, англичанами, австралийцами, немцами или французами. Кто их мог различить по национальности?

– Юрий, ты меня слышишь? Пожалуйста, отправляйся в «Сент-Реджис». С тобой хочет поговорить Эрик. Он привезет тебе данные расследования. Антон придает вашей встрече чрезвычайную важность.

Каким спокойствием и невозмутимостью веяло от ее тона! Неизвестная собеседница говорила с ним так, будто ничего не произошло – будто он не нарушил приказ и самовольно не покинул штаб-квартиру ордена. Откуда взялась столь странная доверительная интонация и подозрительная вежливость у той, которую он даже не знал?

– Антон сам желал бы с тобой поговорить, – продолжала неизвестная особа. – Он будет очень огорчен, узнав, что ты позвонил в его отсутствие. Позволь мне сказать ему, что ты отправился в отель «Сент-Реджис». Мы можем прислать тебе машину. Уверяю тебя, организовать это совсем нетрудно.

Можно подумать, что Юрий сам этого не знал. Можно подумать, он не избороздил весь мир в бесконечных командировках. Не летал тысячу раз на самолетах, не ездил тысячу раз на машинах и не жил тысячу раз в отелях, забронированных орденом. Можно было подумать, будто он вовсе не был отступником.

Нет, что-то здесь было не так. Никто в Таламаске никогда ему не грубил, но никто никогда не разговаривал с Юрием и подобным образом. Все их способы вести переговоры он прекрасно знал. Был ли этот тон специально избран для безумцев, дерзнувших без разрешения покинуть Обитель? Уйти из нее после долгих лет послушания, покорности и беззаветного служения?

Его рассеянный взор остановился на одной даме, стоявшей вдали у стены. На ней были кроссовки, джинсы и шерстяной жакет. Словом, ничего примечательного, разве что за исключением коротких темных волос. Гордая осанка, маленькие глазки. Довольно симпатичная. Засунув руки в карманы, она курила сигарету, которая торчала у нее изо рта. Все это время дама не сводила с Юрия глаз.

Да, она смотрела прямо на него. И Юрий понял. Пусть далеко не все, но многое. Опустив глаза, он что-то невнятно пробормотал. Дескать, подумает над тем, что ему предлагала дама по телефону, и, вполне возможно, воспользуется ее советом и отправится в «Сент-Реджис». О своем решении он обещал сообщить по телефону позже.

– О, как я рада это слышать! – ответил ему медоточивый голос. – Антон будет очень доволен.

– Не сомневаюсь!

Повесив трубку, Юрий взял чемодан и поспешно устремился вперед по вестибюлю мимо стоек регистрации, закусочных прилавков и лавок, торгующих всякой всячиной, начиная с книг и кончая сувенирами. Он просто шел и шел. Дойдя до поворота, Юрий резко свернул налево и прицельно направился к большим воротам, в которые упирался этот небольшой коридор. Достигнув их, он сделал крутой разворот и так же быстро двинулся в обратном направлении.

Он чуть не врезался в нее – настолько близко она шла за ним по пятам. Столкнувшись с ним лицом к лицу, шпионившая за ним особа была так ошеломлена, что невольно отпрянула в сторону. Ежу было ясно, что ее, как говорится, вычислили, поэтому не удивительно, что ее лицо залилось ярким румянцем. Проводив его взглядом, дама свернула в маленький коридор и исчезла за служебной дверью. Юрий ждал, но она не появлялась, очевидно опасаясь попасться ему на глаза еще раз. Ему стало не по себе, он даже почувствовал, как волосы у него на голове встали дыбом.

Инстинкт подсказывал ему сдать билет и отправиться на юг другим путем. Например, сначала в Нэшвилл, потом в Атланту, а оттуда в Новый Орлеан. Пусть это займет больше времени, но зато его труднее будет выследить.

Юрий остановился около телефонной будки, чтобы послать самому себе телеграмму в «Сент-Реджис», которую попросил вручить по прибытии, хотя направляться в этот отель он, конечно же, не собирался.

Судя по всему, дело принимало весьма неприятный оборот. Множество раз Юрию доводилось быть преследуемым полицией той или иной страны. Однажды за ним даже гнался какой-то ненормальный парень. Неоднократно приходилось Юрию участвовать в драках, особенно когда жизнь заносила его в мир трущоб и отребья и он оказывался среди низов общества в каком-нибудь баре или порту. А в Париже как-то раз его даже арестовали, правда вскоре дело было улажено.

Подобные случаи всегда были у него под контролем. По крайней мере, с такими переделками он мог справиться.

Но то, что происходило с ним сейчас, приводило Юрия в крайнее недоумение.

Им овладел сонм неприятных ощущений – нечто среднее между недоверием и злостью, обидой и полной растерянностью. Если бы ему удалось сейчас посоветоваться с Эроном! Но времени на звонок совсем не оставалось. Да и стоило ли обременять старшего друга какими-то россказнями о преследовании в аэропорту и елейном голосе, говорившем с ним из Лондона? Ему хотелось встретиться с Лайтнером, чтобы помочь ему, а не озадачивать его собственными неприятностями.

На какой-то миг Юрием овладело желание позвонить в Лондон и потребовать к телефону самого Антона, чтобы задать ему надлежащие вопросы. Спросить его, что происходит и кто та женщина, которая села ему на хвост в аэропорту.

Но у него не хватило духу это сделать. Кроме того, он был далеко не уверен, что его отчаянная выходка может принести результаты.

Именно в этом и заключалось самое страшное – у него не осталось никакой надежды на то, что в его власти что-либо изменить. Что-то случилось. Произошло нечто такое, что повлекло за собой перемены.

Посадка подходила к концу. Юрий огляделся и, удостоверившись, что в поле зрения нет преследовавшей его особы, направился к самолету.

В Нэшвилле, разыскав факс, он отправил старшинам на амстердамский номер длинное послание, в котором описал случай в аэропорту:

«Я свяжусь с вами позже. По-прежнему вам предан. На меня можно положиться. Но не понимаю, что происходит. Вы обязаны мне все объяснить. Почему мне запретили поддерживать связь с Эроном Лайтнером? Что за дама со мной говорила из Лондона? И почему за мной следили в аэропорту? Мне еще дорога жизнь. Но я беспокоюсь за Эрона. Мы ведь все люди. Что вы хотите, чтобы я сделал?»

Юрий перечитал свое послание, которое было написано в его духе – слишком мелодраматично. Подобная манера зачастую вызывала у служителей ордена либо улыбку, либо порицание. Неожиданно Юрий почувствовал какую-то слабость.

Отдав письмо вместе с двадцатидолларовой купюрой клерку, Юрий сказал:

– Отправьте его не раньше чем через три часа.

К этому времени он должен был уже вылететь из Атланты.

Вдруг его взор снова выхватил из толпы ту самую даму в шерстяном жакете с прилипшей к губе сигаретой. Она стояла возле стойки и холодно взирала на него, пока он поднимался на борт самолета.