Текст книги "Невеста дьявола"

Они наслаждались божественной тишиной, восхищались красотой пышно расцветающей бугенвиллеи, приходили в восторг при виде каждого обновленного уголка усадьбы и строили планы на будущее, стараясь представить, как будет выглядеть особняк и вся территория в целом, когда реставрационные работы наконец завершатся.

Между тем Беатрис и Лили Мэйфейр наперебой убеждали Роуан, что венчание должно состояться непременно в церкви Успения Богоматери и что невеста обязана быть только в белом. Естественно, согласно условиям легата, церемония могла проводиться только по католическому обряду. Обязательными считались и все сопутствующие столь масштабному событию атрибуты, а также соответствующие украшения и наряды. Словом, к вящему удовольствию семейства, праздник надлежало организовать на самом высшем уровне. В конце концов Роуан сдалась и, как ни странно, ничуть не жалела об этом.

Что же до Майкла, то он в глубине души просто ликовал.

Происходящее буквально приводило его в трепет. Он и представить себе не мог, что в его жизни может случиться такое чудесное событие. Стоит ли говорить, что он с радостью предоставил Роуан полную свободу действий и право принимать любые решения, касавшиеся предстоящей свадьбы. При одной только мысли о том, что венчание будет столь торжественным и состоится в той самой церкви, где он когда-то прислуживал при алтаре, в душе Майкла поднималась буря восторга.

Погода становилась все холоднее. Они и не заметили, как наступил великолепный, напоенный ароматами октябрь. В какой-то момент Майклу вдруг пришло в голову, что не за горами и Рождество, их первое совместное Рождество, и встретят они его в прекрасном обновленном особняке. А как изысканно можно будет его украсить! Он представил, как засияет свечами двусветный зал, как потрясающе будет выглядеть в нем огромная рождественская елка… Тетушка Вив уж приехала и устраивалась на новом месте, в шикарном кондоминиуме. Она суетилась по пустякам и постоянно ворчала, что ей недостает многих личных вещей, а он обещал непременно слетать за ними в Сан-Франциско. Несмотря ни на что, ей нравилось здесь, ей нравились Мэйфейры.

Да, Рождество… Такое, каким он его себе воображал с незапамятных времен, в шикарном особняке, где сверкает самая красивая в мире елка, а в мраморном камине ярко горит огонь…

Рождество…

Мысли Майкла неизбежно вернулись к Лэшеру, к тому дню, когда тот появился в церкви. Запах хвои и воска свечей причудливым образом смешался в его памяти с явственным ощущением присутствия Лэшера и образом Христа – гипсового младенца Иисуса, с улыбкой глядящего из яслей на прихожан.

Почему Лэшер, стоявший возле самого алтаря, смотрел на Майкла с такой любовью?

Почему все случилось именно так?

У него не было ответов на эти вопросы…

Кто знает, быть может, все это так и останется тайной. Возможно – но только лишь возможно, – что Майкл уже исполнил собственное предназначение, ту самую миссию, во имя исполнения которой ему была возвращена жизнь… А что, если пресловутая миссия и состояла в том, чтобы он вернулся в Новый Орлеан, влюбился в Роуан и счастливо жил с ней в отреставрированном особняке?

Нет, он уверен, что все не так просто. Эта версия лишена всякого смысла. Если жизнь пойдет так и дальше, это будет просто чудом. Таким же чудом, как создание медицинского центра, как желание Роуан родить ребенка, как то, что в скором времени особняк будет полностью принадлежать только им… И таким же чудом, как появление лучезарно улыбающегося ему призрака…

7

«Что ж, придется потерпеть еще раз, – думала Роуан. – Который уже по счету? Кажется, пятый?» Да, родственники устраивали уже пятый праздник по случаю ее помолвки с Майклом. До того был чай у Лили, ланч у Беатрис, скромный обед, организованный Сесилией, и небольшой прием у Лорен в очаровательном старом особняке на Эспланейд-авеню.

И вот теперь они ехали в Метэри, в дом Кортланда, который по-прежнему все называли именно так, хотя он давно уже находился в распоряжении Гиффорд и Райена и они много лет жили в нем вместе со своим младшим сыном – молодым Пирсом… Ясный октябрьский день как нельзя лучше подходил для приема на свежем воздухе. Приглашенных было человек двести.

И не важно, что до свадьбы, назначенной на первое ноября – на День всех святых, – оставалось всего десять дней. Мэйфейры не могли так долго сдерживать свои эмоции и слезы, а потому и этот сбор родственников был не последним: предстояла по крайней мере еще одна встреча – за ланчем, место и время которого уточнят позже.

– Зачем нужны все эти сборища? – переспросила Клэр Мэйфейр, в то время как они с Роуан мило болтали, слоняясь в толпе гостей, собравшихся на открытой зеленой лужайке, окруженной аккуратно подстриженными магнолиями, или бродили по просторным, с низкими потолками, комнатам особняка, построенного в классическом колониальном стиле из великолепного кирпича. – Дорогая, мы все так долго ждали какого-нибудь события вроде этого!

Чуть раньше темноволосая Энн-Мэри – удивительно милая, искренняя женщина, которая, казалось, была просто очарована медицинскими проектами Роуан, – познакомила ее с десятками людей. Роуан видела их впервые, но все они мало чем отличались от тех, кого она встречала прежде – на похоронах или каких-либо иных семейных сборах.

Описывая Метэри, Эрон дал ему совершенно справедливое определение: типичный американский пригород. С таким же успехом его можно было принять за Беверли-Хиллз или Шерман-Оукс в Хьюстоне. Разве что небо над головой здесь было подернуто дымкой – такое небо Роуан приходилось видеть еще только над Карибским морем, – и дубы, выстроившиеся по краям тротуаров, не уступали по возрасту деревьям Садового квартала.

Сам особняк выглядел шикарно: великолепный загородный дом, заполненный множеством старинных вещей, сохранившихся еще с восемнадцатого столетия. Полы повсюду были застланы коврами, а семейные портреты на стенах красиво обрамлены и подсвечены. Из скрытых в стенах динамиков лились умиротворяющие звуки саксофона Кенни Джи[1]1
  Имеется в виду популярный американский саксофонист Кенни Горелик (Kenny Gorelic, р. в 1956 г.). Исполнял музыку в стиле джаз, рок, ритм-энд-блюз, работал с такими известными певцами, как Арета Франклин, Уитни Хьюстон, Фрэнк Синатра и многими другими. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть].

Чернокожий официант с совершенно круглой головой и мягким гаитянским акцентом наливал в хрустальные бокалы бурбон и белое вино. Две поварихи, тоже цветные, в накрахмаленной форме, возились возле дымящегося гриля, зажаривая на нем жирных розовых, обильно посыпанных перцем креветок. Все мужчины были в белых костюмах, и на их фоне дамы семейства Мэйфейр в платьях пастельных тонов казались нежными цветами. Несколько малышей увлеченно играли возле маленького фонтана, расположенного в центре травяной лужайки.

Роуан с бокалом бурбона в руке удобно устроилась в белом кресле, стоявшем под сенью самой большой магнолии. К ней то и дело подходили с приветствиями и поздравлениями родственники, и в какой-то момент она вдруг поймала себя на мысли, что сладкий яд всеобщего интереса оказал-таки на нее свое действие: ей нравилось быть в центре внимания и это чувство пьянило сильнее, чем вино.

Чуть раньше в этот же день, в последний раз перед свадьбой примеряя белое платье и фату, Роуан неожиданно для себя обнаружила, что крайне взволнована торжественной процедурой, и в то же время испытала величайшую благодарность к тем, кто едва ли не силой заставил ее пройти через все это.

В этом платье она будет настоящей принцессой, но только до тех пор, пока не завершится пышное празднество… Да, принцессой… Пока часы не пробьют полночь… Даже необходимость надеть на шею изумруд уже не казалась ей чересчур тяжелым испытанием Она, кстати, несколько раз порывалась рассказать Майклу о таинственном появлении камня, но так и не решилась – и, наверное, это все же к лучшему. С той ужасной ночи фамильная реликвия все время оставалась в футляре – Роуан к ней даже не притронулась.

Было совершенно очевидно, что Майкл в восторге от ее согласия венчаться в церкви. Его родители, так же как и бабушки с дедушками, регистрировали брак в своем приходе, и потому для него предстоящее торжество имело особенное значение. Так стоит ли портить ему настроение? Стоит ли портить праздник им обоим? Если, конечно, этот отвратительный кулон не выкинет еще какой-нибудь фокус. А после того как все закончится и она надежно запрет камень в банковском сейфе, можно будет осторожно рассказать Майклу о том, что произошло тогда. Да, именно так. Это не обман, а всего лишь временная отсрочка.

После той истории ничего особенного не приключалось и никто больше не оставлял странных цветов на ее ночном столике. В предсвадебной суете, в заботах, связанных с реставрацией особняка и приведением в порядок домика во Флориде, где им с Майклом предстояло провести медовый месяц, время летело стремительно и незаметно.

Еще одной приятной новостью стало то, что Мэйфейры с радостью приняли Эрона и с некоторых пор он стал непременным участником всех семейных сборищ. Беатрис, по ее словам, в него просто влюбилась и частенько подшучивала над его привычками старого холостяка и британскими замашками, не забывая каждый раз упоминать о милых вдовушках, в немалом числе имевшихся среди Мэйфейров. Однажды она даже пригласила Эрона на симфонический концерт и явилась туда вместе с Агнес Мэйфейр, одной из престарелых кузин, чей муж скончался за год до этого.

«И как только Эрону удалось добиться такого расположения?» – думала Роуан. Впрочем, она уже знала, что он способен с легкостью очаровать самого Господа Бога на небесах и дьявола в аду. Даже Лорен, чрезвычайно рассудительная и ледяная как айсберг женщина, истинный юрист, кажется, пришла от него в восторг, после того как накануне они встретились за ланчем и практически все время проговорили об истории Нового Орлеана. Понравился Эрон и Райену. Исаак и Уитфилд полюбили его от всей души. А Пирс, узнав, что Эрон много путешествовал по Европе и странам Востока, буквально забрасывал его вопросами.

Кроме того, Эрон стал постоянным и преданным компаньоном тетушки Майкла – Вивиан. У каждого человека, в какой-то момент пришла к выводу Роуан, должна быть в жизни такая вот тетушка Вивиан – нежное, хрупкое существо, неизменно источающее симпатию и ласку и с благоговением внимающее каждому слову своего любимца. Если верить описанию, данному Эроном в истории Мэйфейров, тетя Вив была во многом сродни Дорогуше Милли и мисс Белл.

Несмотря на то что все члены семейства относились к тете Вив с глубочайшим уважением, неустанно кормили и поили ее, приглашая то в один, то в другой дом, переезд дался старушке нелегко. Она с трудом привыкала к новому ритму жизни и быстро уставала от светской болтовни. Вот и сегодня она умоляла позволить ей остаться дома и разобрать наконец привезенные из Сан-Франциско вещи, которых, впрочем, было совсем немного. Она одолевала Майкла просьбами съездить за остальным необходимым и дорогим ее сердцу имуществом, оставшимся в доме на Либерти-стрит, однако он каждый раз по тем или иным причинам откладывал поездку, хотя и он, и Роуан понимали, что когда-нибудь ему все равно придется ехать.

Откровенно говоря, достаточно было увидеть Майкла и тетушку Вив вместе и понаблюдать, сколько терпения и доброты проявляет он в отношениях с пожилой женщиной, как бережно с ней обращается, чтобы полюбить его за одно только это.

– Понимаешь, Роуан, она, собственно, и есть моя семья, – заметил он однажды. – Кроме тетушки, у меня никого нет, все давно умерли. И если бы я не встретил тебя, если бы между нами не возникло то, что возникло, то я наверняка был бы сейчас в Таламаске. Моей новой семьей стал бы орден.

О да, она отлично понимала Майкла. Его замечание вызвало в душе Роуан бурю эмоций и заставило вспомнить об ощущении безраздельного одиночества, которое всего несколько месяцев владело ею самой.

Господи, как ей хотелось, чтобы все шло как надо! Кстати, призрак с Первой улицы давно уже помалкивал и никак себя не проявлял. А что, если и он испытывает то же желание? Или это ангел-хранитель Роуан сделал так, чтобы призрак наконец оставил ее в покое? После возвращения изумруда она в течение многих дней только и делала, что проклинала в душе назойливого дьявола.

Мэйфейры смирились даже с вмешательством Таламаски в дела их семейства. Правда, Эрон весьма туманно объяснил им, что на самом деле представляет собой орден и чем он занимается. Вполне вероятно, что в большинстве своем они поняли лишь, что сам Эрон ученый и путешественник и что историей Мэйфейров его побудило заняться только высокое положение семьи и то, что она принадлежит к числу самых старых и уважаемых на американском Юге.

Им, безусловно, льстило внимание, а кроме того, как можно было не оценить заслуги ученого-историка, сумевшего откопать сведения о божественно прекрасной Деборе, навеки запечатленной на портрете кисти самого Рембрандта, да еще и благодаря изумруду, сверкавшему на груди этой женщины, связать воедино все ниточки и неопровержимо доказать их фамильное родство с нею. Немногие разрозненные подробности, в которые посвятил Мэйфейров Эрон, оказались столь захватывающе интересными, что потрясли до глубины души практически всех, кому довелось их услышать. Свя-тый боже! А они-то всегда считали рассказы Джулиена о шотландских предках не более чем пустыми выдумками выжившего из ума старика!

Беатрис поспешила заказать новый портрет Деборы, точнее – его выполненную маслом копию с фотографии. Она хотела, чтобы в день торжественного приема портрет непременно висел в холле на Первой улице. Поначалу она страшно разозлилась на Райена за то, что он не предложил приобрести оригинал, однако, поразмыслив, поняла, что Таламаска едва ли согласится расстаться с такой реликвией. А когда Райен назвал ей приблизительную цену сделки, вопрос и вовсе отпал сам собой.

В общем, Мэйфейры приняли и полюбили и Эрона, и Майкла, и, конечно, Роуан. Они полюбили и Дебору.

Даже если кому-то из них было известно, что произошло много лет тому назад между Эроном и Кортландом или между Эроном и Карлоттой, то никто об этом и словом не обмолвился. Не знали они и того, что Стюарт Таунсенд был агентом Таламаски. Таинственная находка в мансарде так и осталась для них загадкой. Более того, все почему-то были убеждены, что тело появилось там по вине Стеллы.

– Наверное, он умер от передозировки опия, – предполагали одни. – А Стелла просто завернула тело в ковер и забыла о нем.

– А может, она его задушила, – высказывали свое мнение другие. – Вспомните, какие сборища она устраивала.

Роуан с удовольствием слушала их разговоры, перемежаемые взрывами смеха. Ее телепатический разум не улавливал даже намека на недоброжелательство – она ощущала лишь исходящую от них доброту и радость в предвкушении большого праздника.

Тем не менее почти каждый из них – особенно это касалось старшего поколения – хранил собственные тайны, и семейные сборы все больше убеждали в этом Роуан. Чем ближе становился день бракосочетания, тем явственнее она ощущала, что грядет нечто необыкновенное.

Родственники постарше заглядывали в особняк на Первой улице не только для того, чтобы полюбоваться обновленными интерьерами или лишний раз выразить свои наилучшие пожелания молодым. Они словно ожидали чего-то и… боялись. Складывалось впечатление, что они не то хотели поделиться с Роуан некими секретами, не то предостеречь ее, не то спросить о чем-то… А возможно, их приводило туда желание испытать ее, проверить ее силы и способности, поскольку сами они, безусловно, таковыми обладали. Никогда еще Роуан не попадала в окружение такого числа людей, которые столь искусно умели скрывать свои негативные эмоции. Но все они при этом, несомненно, относились к ней с совершенно искренней любовью и симпатией. В общем, ей действительно было о чем задуматься.

Иными словами, она не могла исключить вероятность того, что вскоре – быть может, даже сегодня – случится какое-то удивительное событие.

Родственников собралось немало, особенно пожилых. Спиртное лилось рекой. Не подкачала и погода: после нескольких холодных октябрьских дней вновь потеплело, по кобальтово-синему небу неслись облака – пышные, огромные, похожие на грациозные галеоны, скользящие по волнам, то и дело подгоняемые порывами ветра.

Роуан отпила глоток бурбона, с наслаждением почувствовала, как тот слегка обжег горло, а потом теплом разлился где-то ниже, в груди, и поискала взглядом Майкла.

Он по-прежнему – уже, наверное, не менее часа – находился в плену у непобедимой и неутомимой Беатрис и потрясающей красавицы Гиффорд, чья мать принадлежала к числу потомков Лестана Мэйфейра, а отец вел свое происхождение от Клэя. Естественно, мужем Гиффорд был внук Кортланда Райен. Насколько Роуан помнила, в родословной присутствовали еще какие-то ветви семейства, однако уточнить в памяти, какие именно, она не успела, поскольку в этот момент бледные пальцы Гиффорд без видимой на то причины обвились вокруг руки Майкла. Роуан почувствовала, как кровь в ее жилах медленно закипает.

Хотелось бы ей знать, что такого нашли эти женщины в ее любимом, почему держат его возле себя столько времени и, похоже, отнюдь не намерены отпускать. И почему это Гиффорд так нервничает? Бедняжка Майкл. Он совершенно не понимает, что происходит, – сидит, засунув руки в карманы, послушно кивает головой и улыбается в ответ на шуточки и подкалывания настойчивых дам. Неужели он даже не замечает кокетство в каждом их жесте и огонек возбуждения в каждом брошенном на него взгляде? Неужели он не слышит соблазнительных ноток в их смехе?

Черт! Пора к этому привыкать. Этот сукин сын поистине неотразим – лакомый кусочек для благовоспитанных и утонченных дамочек из высшего света. Этакий телохранитель, с увлечением читающий Диккенса… Стоит ли удивляться, что все они липнут к нему?

Вот, например, вчера он приставил к боковой стене длинную шаткую лестницу и, словно пират по веревочному корабельному трапу, забрался по ней наверх. При виде его Роуан чуть с ума не сошла: мощная грудь обнажена, босая нога переброшена через парапет, волосы развеваются на ветру, рука поднята в приветственном жесте… От такого зрелища у любой женщины быстрее забьется сердце. Даже стоявшая с ней рядом Сесилия не удержалась от замечания.

– Вот это мужчина! – воскликнула она. – Хорош, ничего не скажешь!

– Сама знаю, – тихо пробормотала в ответ Роуан.

В такие моменты ее охватывало неутолимое желание, сдержать которое оказывалось порой очень и очень нелегко. Справедливости ради надо сказать, что и в белом костюме-тройке он выглядел ничуть не хуже.

– Ты хочешь, чтобы я нарядился как человек-мороженое на карнавале? – спросил он Роуан накануне, когда Беатрис потащила его к Перлису покупать этот костюм.

– Что поделать, милый, – ответила она. – Теперь ты южанин.

Обаятельный, соблазнительный… Таких эпитетов можно придумать еще целое море. А проще говоря, ходячая порнография – вот он кто. Достаточно понаблюдать, как он с неизменным карандашом за ухом закатывает рукава рубашки, запихивает под правый отворот пачку «Кэмела» и начинает размахивать руками, споря с кем-нибудь из плотников или маляров, а потом вдруг выставляет вперед ногу и делает резкий жест, словно готов забить челюсть собеседника под самую его макушку.

А чего стоит его купание нагишом в бассейне, после того как все рабочие расходятся по домам! Кстати, никаких призраков он с того раза не видел.

Роуан вспомнилась и поездка во Флориду – та самая, на уик-энд, когда они подыскивали для себя дом. Она застала Майкла спящим на дощатом настиле. На нем были лишь золотые часы и цепочка на шее, придававшие наготе особенный шарм.

Все последнее время Майкл пребывал на вершине блаженства. Он был, наверное, единственным человеком на всей земле, кто любил особняк на Первой улице больше, чем даже сами Мэйфейры. Он был просто одержим этим домом. И пользовался любой возможностью лишний раз заглянуть туда и поработать вместе с мастерами. Причем именно там он все чаще и чаще снимал перчатки.

Слава богу, призраки и духи, кажется, все-таки оставили их обоих в покое. Да и ей пора, пожалуй, прекратить слежку за Майклом и его гаремом и подумать о другом.

Будет лучше, если она обратит внимание на тех, кто собирается вокруг нее: величественная, высокомерная старуха Фелис поудобнее усаживается на стуле, симпатичная и словоохотливая Маргарет-Энн устроилась прямо на траве, суровая и мрачная Магдален, выглядящая гораздо моложе своих лет, тоже стоит неподалеку и молча наблюдает за остальными.

Время от времени кто-либо поворачивает голову и бросает взгляд в сторону Роуан – и в этих взглядах ей чудится некий смутный проблеск не то тайного знания, не то сомнения или вопроса… Однако ощущение слишком мимолетно, чтобы определить его точнее. Но каждый раз этим кем-то оказывается представитель именно старшего поколения: семидесятипятилетняя Фелис, младшая дочь Баркли Мэйфейра, или внучка Винсента Лили, которой, по слухам, уже стукнуло семьдесят восемь, или совершенно лысый Питер, старик со слезящимися, но по-прежнему не утратившими блеск глазами, мощной шеей и на удивление прямой спиной… Питер, кстати, младший сын Гарланда Он очень стар, недоверчив и подозрителен, но, несмотря на возраст, еще достаточно силен и, конечно же, знает и помнит многое – возможно, гораздо больше, чем другие.

Племянник Питера Рэндалл, как это ни покажется странным, старше дядюшки. Он сидит сгорбившись на скамье, стоящей в самом дальнем углу, и пристально смотрит из-под тяжелых, набрякших век только на Роуан, словно хочет сказать ей нечто очень и очень важное, но не знает, с чего начать.

«Я хочу знать! Я жажду знать все!»– мысленно кричала Роуан, обращаясь не то к нему, не то ко всем сразу.

В устремленном на нее взгляде Пирса читалось неприкрытое обожание и благоговение. Он был полностью поглощен и буквально заворожен идеей создания медицинского центра и едва ли не в большей степени, чем сама Роуан, горел желанием как можно скорее воплотить мечту в жизнь. Жаль только, что он в какой-то мере утратил прежнюю легкость и непосредственность в общении и выглядел несколько сконфуженным, представляя ей целую вереницу молодых людей, вкратце описывая их родословную и сообщая, чем каждый занимается в настоящее время: «Мы, как известно, семейство потомственных юристов…»; «Чем занимается джентльмен, когда ему не нужно ничем заниматься…» И так далее, в том же духе.

Пирс с самого начала показался Роуан очень милым и привлекательным юношей. Он был полон дружелюбия к окружающим и начисто лишен эгоцентризма. Вот почему ей хотелось как-то успокоить его, избавить от смущения.

Она с радостью увидела, что после представления ей того или иного молодого родственника Пирс точно так же знакомил его и с Майклом, причем делал это с удивительной простотой и сердечностью. По правде говоря, все Мэйфейры были очень вежливы и любезны с Майклом. Краем глаза Роуан видела, что Гиффорд все еще остается возле него и неустанно подливает бурбон в его бокал. Но теперь рядом сидела еще и Энн-Мэри, которая настойчиво втолковывала ему что-то, то и дело норовя при этом как бы невзначай потереться о его плечо.

Ладно, хватит переживать по этому поводу. В конце концов, она не в состоянии навеки запереть зверя в клетке и спрятать от посторонних глаз.

Вокруг нее постоянно толпились люди, они собирались группами, потом эти группы распадались, уступая место другим… И все разговоры так или иначе касались особняка на Первой улице, судьба которого, похоже, волновала родственников больше всего.

Всех без исключения искренне радовал тот факт, что реставрационные работы в доме идут полным ходом.

Особняк на Первой улице имел для них поистине историческое значение, и, естественно, они с ужасом наблюдали, как постепенно разрушается семейная реликвия. Они ненавидели Карлотту. Роуан явственно ощущала это в подтексте практически каждого приветствия или поздравления в свой адрес. Она читала это в обращенных на нее взглядах. Наконец-то дом освободился от презренной кабалы. Эта мысль, казалось, владела буквально всеми. Осведомленность родственников относительно последних преобразований, осуществленных в особняке, поражала Роуан. Им были известны даже цветовые гаммы, избранные ею для отделки комнат, хотя сами комнаты никто еще и в глаза не видел.

Ах, как это хорошо, говорили они, что Роуан сохранила всю старую мебель в спальнях. А известно ли ей, что в кровати Карлотты прежде спала Стелла, кровать, стоящая в комнате Милли, еще в незапамятные времена принадлежала великой прародительнице Мэйфейров бабуле Кэтрин, а в той, что находится в большой спальне и вскоре должна стать брачным ложем для Роуан и Майкла, когда-то родился знаменитый дедушка Джулиен?

Что до ее планов строительства клиники, то они, похоже, ни у кого не вызывали возражений. Напротив, почти все с радостью их поддержали, а многие были просто в восторге уже от одного только названия: «Мэйфейровский медицинский центр».

На прошлой неделе, когда Роуан в очередной раз встречалась с Беа и Сесилией, она объяснила им, что самой важной задачей такого центра считает поиск и разработку новых методов лечения и проведение исследований в тех областях медицины, которые до сих пор оставались в стороне и не привлекали к себе внимание ученых. Да, она, безусловно, хочет создать идеальные условия для научных изысканий, однако центр ни в коем случае не станет этакой «башней из слоновой кости». В первую очередь это будет огромная клиника, причем значительная часть ее пациентов получит бесплатное лечение. И если в конце концов Роуан удастся собрать вместе лучших невропатологов и нейрохирургов страны и превратить клинику в самый передовой и комфортабельный центр, способный в комплексе решать наиболее трудные проблемы неврологии, то это будет означать, что ее мечта наконец стала реальностью.

– По-моему, это просто потрясающе! – воскликнула Сесилия.

Кармен Мэйфейр тоже одобрила замысел.

– Давно пора, – сказала она за ланчем. – Компания «Мэйфейр и Мэйфейр» никогда не скупилась в затратах и зачастую выбрасывала на ветер миллионы, но впервые ей предстоит сделать что-то, на мой взгляд, действительно стоящее.

Естественно, все это только начало. Нужно ли говорить, что в перспективе Роуан видела прекрасно оснащенные реанимационные палаты и отделения интенсивной терапии, дома, построенные для родственников особо тяжелых больных, нуждающихся в постоянном уходе. Она мечтала о создании специальной программы обучения, которая даст возможность супругам и детям пациентов активно участвовать в процессе дальнейшей реабилитации близких им людей.

Ее воображение каждый день подсказывало все новые и новые идеи: гуманитарные проекты, которые помогут исправить многие промахи и ошибки традиционной медицины и исключить любые злоупотребления, школы повышения квалификации для медсестер и сиделок…

Иными словами, само название «Мэйфейровский медицинский центр» будет служить синонимом всего лучшего, передового и гуманного в этой сфере.

Да, он непременно станет гордостью всего семейства. Иначе и быть не может.

– Вам принести еще что-нибудь выпить?

– Да, бурбон, пожалуйста. Он великолепен.

До Роуан донесся чей-то смех.

Она отпила глоток и приветливо кивнула Тимми Мэйфейру, который в этот момент здоровался с нею. Следом за ним подошли Бернадетт Мэйфейр, с которой она уже мельком виделась на похоронах, очаровательная Мона Мэйфейр, рыжеволосая дочка Си-Си, и лучшая подружка Моны, ее не то троюродная, не то четвероюродная сестра Дженнифер Мэйфейр, девчонка-сорванец с почти таким же, как у Роуан, низким и хрипловатым голосом.

Бурбон лучше пить охлажденным. Но холодным он ей не нравился. Роуан сознавала, что несколько увлеклась спиртным, однако продолжала потягивать его по глоточку, отвечая на бесконечные тосты, произносимые в разных концах сада, – главным образом в честь возрождения особняка и по случаю предстоящего бракосочетания. Такое впечатление, что иных тем для разговоров не было вообще.

– Роуан, у меня сохранились фотографии еще со времен…

– …А моя мама вырезала и сохранила все газетные статьи…

– Знаете, у меня есть книги о Новом Орлеане, некоторые очень старые. Если вам интересно взглянуть, я могу завезти их в отель…

– …Конечно, мы не станем вам надоедать с утра до ночи, но хотелось бы хоть краешком глаза увидеть…

– Роуан, наши деды и прадеды родились в этом особняке… Все, кого вы здесь видите, являются…

– Как жаль, что Дорогуша Милли не дожила до этого дня… Бедняжка была бы рада увидеть…

– …Целая пачка дагеротипов… И Кэтрин, и Дарси, и Джулиен. Кстати, Джулиен очень любил фотографироваться именно возле входной двери. Есть несколько снимков, сделанных у этой двери…

Входная дверь?..

Мэйфейров становилось все больше и больше. Приехал наконец и старый Филдинг, сын Клэя, – лысый, с тонкой, полупрозрачной кожей и покрасневшими веками. Его подвели к Роуан и усадили рядом с ней.

Не успел старец опуститься на стул, как к нему тут же вереницей потянулась молодежь, чтобы поздороваться и выразить свое уважение, – точно так же, как до того все приветствовали Роуан.

Геркулес, черный слуга-гаитянец, поспешил подать Филдингу бокал с бурбоном.

– Что-нибудь еще, мистер Филдинг? – спросил он.

– Нет, Геркулес, больше ничего не нужно. И никакой еды – меня тошнит от одного ее вида. За свою жизнь я и без того уже съел более чем достаточно.

Говорил он тихо, и голос звучал чуть глуховато, почти как старухин – тогда, в особняке…

– Итак, Карлотты больше нет… – Сказанные мрачным тоном слова были адресованы Беатрис, наклонившейся, чтобы поцеловать его. – Я единственный из стариков, кто еще остался на этом свете.

– Не нужно так говорить. У вас впереди еще целая вечность, – ответила Беа, обдавая Филдинга, а заодно и Роуан нежным цветочным ароматом духов, не менее дорогих, естественно, чем ее шикарное платье из красного шелка.

– Никогда не думала, что вы так уж намного старше меня, – заявила сидящая рядом с Филдингом Лили Мэйфейр, накрывая костлявой ладонью его руку. Седая, с поредевшими волосами, сквозь которые просвечивала кожа головы, и впалыми щеками, она в этот момент действительно казалась почти его ровесницей.

– Так, значит, вы занялись приведением в порядок особняка на Первой улице? – Филдинг повернулся к Роуан. – Вы и этот ваш… жених… Ну и как? До сих пор все шло нормально?

– Да, все идет отлично, – с легкой улыбкой ответила Роуан. – А почему вы об этом спрашиваете?

Филдинг нежно похлопал ее по руке, и от этого прикосновения по всему телу Роуан неожиданно разлилось приятное тепло, словно старик таким образом выразил ей свое благословение.

– Прекрасные новости, Роуан. – Филдинг успел отдышаться после утомительного путешествия от входа до стула, и голос его, по-прежнему тихий, обрел глубину и бархатистую мягкость. Роуан заметила, что белки его глаз с возрастом пожелтели, но вставные зубы сияли первозданной белизной. – Очень рад это слышать. Ведь она много лет никому не позволяла трогать там хоть что-нибудь. – В тоне его проскользнули гневные нотки. – Старая ведьма – других слов не придумаешь.