Текст книги "Замечательная жизнь Юдоры Ханисетт"

Глава 3

Всю следующую неделю Юдора мучается от ожидания. Ее сердце взмывает вверх, когда она слышит, как на коврик у двери падает почта, и снова ухает вниз, когда она не обнаруживает там ничего, кроме глупых рекламных брошюр. Ее единственное утешение – это надежда: надежда на то, что процедура пройдет гладко и ее жизнь закончится на ее условиях.

Моя смерть. Мой путь.

Одна лишь мысль об этом делает серые будни более сносными.

Однажды утром Юдора, следуя своему обычному распорядку, одевается, завтракает, слушая по радио программу «Сегодня», и к десяти часам уже выходит из дома. На улице свежо, но все же тепло. Юдора останавливается на пороге, позволяя себе на мгновение насладиться солнцем, а потом отправляется в путь. Впереди она замечает Стэнли Марчема, который выгуливает своих бешено лающих собак, и разрушительные последствия старости уже не кажутся ей ужасными, ведь из-за них она не сможет нагнать его.

Погрузившись в свои мысли, Юдора подходит к развлекательному центру, где с возмущением обнаруживает, что ее любимый шкафчик и кабинка для переодевания заняты. Раздраженная, она направляется к другой кабинке, но вдруг кто-то громко окликает ее. Юдора совсем не привыкла слышать звук своего имени, поэтому, не будь оно таким необычным, она бы предположила, что обращаются не к ней, а к кому-то другому.

– Юдора! – два голоса звучат в унисон.

Юдора поворачивается и видит Мэгги, на лице которой сияет безумная улыбка, а рядом с ней и маленькую Роуз.

– Доброе утро, – говорит Юдора, и внутри у нее все сжимается от осознания того, что избежать разговора не получится.

– Я так и подумала, что это вы, – весело говорит Мэгги.

Юдору удивляют эти слова – зачем говорить настолько очевидные вещи?

– Так оно и есть.

Она замечает, что Роуз надела большие зеленые очки для плавания, которые придают ей вид изумленной лягушки.

– Вы часто плаваете? – спрашивает Мэгги.

– По возможности каждый день, – отвечает Юдора.

– Ого! Невероятно. Вот бы мне удалось уговорить мою маму тоже ходить в бассейн.

– Бабушка любит сидеть на месте и наблюдать за тем, что происходит вокруг, – вставляет Роуз.

– М-м. Я уже говорила маме, что ей следует больше двигаться. Нужно ведь держать себя в тонусе, верно? – говорит Мэгги Юдоре.

Юдора понятия не имеет, о чем та болтает, поэтому просто кивает:

– А теперь, если вы меня извините…

– А можно прийти к вам в гости и снова поиграть с вашим котом? – спрашивает Роуз.

– Роуз, нельзя же напрашиваться к людям в гости, – смущенно говорит Мэгги.

– Почему? Ведь иначе с ними никак не увидеться.

Мэгги бросает на Юдору молящий о помощи взгляд, но та молчит. Роуз не упускает этого момента:

– Так я могу прийти? Чуть позже? У меня есть для вас подарок.

Юдора некоторое время разглядывает девочку. В ее упорстве есть что-то, что внушает пожилой женщине восхищение. Понимая, что Роуз не примет отрицательного ответа, Юдора, обычно избегающая общества других людей, не видит вреда в том, чтобы позволить девочке навестить ее непокорного усатого питомца.

– Хорошо. В два часа. Не опаздывай.

– Есть, мэм! – восклицает Роуз, отдавая честь.

Губы Юдоры дергаются, и она, качая головой, скрывается в кабинке для переодевания. Подойдя к главному бассейну, она видит, что на мели плещутся Роуз и Мэгги. Юдора игнорирует их и идет к плавательным дорожкам. Зайдя в воду, она наслаждается мягкой невесомостью воды. Проплыв пару кругов, Юдора решает сделать перерыв. Она слышит хохот Роуз и Мэгги. Девочка стоит у бортика, а мать, раскинув руки, ждет, пока та прыгнет. Юдора видит, как их лица озаряются радостью, когда Роуз прыгает в воду, а Мэгги ловит ее. Юдора делает глубокий вдох и ныряет, чтобы заглушить их смех.

Усталость после плавания сдувает, точно ветром, когда по возвращении домой она обнаруживает на коврике перед дверью большой толстый конверт со швейцарским штемпелем. Юдора не хочет ждать ни секунды. Она бросает сумку с плавательными принадлежностями в прихожей и несет письмо в гостиную. Снова воспользовавшись отцовским ножом для писем, она вскрывает конверт и извлекает из него пачку документов. К бумагам прилагается записка, написанная извилистым европейским почерком.

«Уважаемая мисс Ханисетт!

Было очень приятно с Вами пообщаться! Прилагаю необходимые бланки для заполнения. Пожалуйста, позвоните мне, если Вам будет нужна помощь или если просто захотите поговорить. Я понимаю, насколько для Вас важно это решение, так что всегда к Вашим услугам.

Всего наилучшего,

Петра»

Что-то в этих строчках трогает Юдору. Она не привыкла к тому, чтобы люди проявляли чуткость. Она прижимает к письму Петры ладонь, а потом переходит к заполнению бланков. Анкета довольно длинная. Юдору это не удивляет, но, начав писать, она быстро устает.

«Давай, Юдора. Промедление подобно смерти. Ты приняла решение. Вперед».

На заполнение документов у нее уходит два часа. Закончив, она складывает бланки в новый конверт и запечатывает его.

Юдора откидывается на спинку кресла, и по ее телу теплыми объятиями разливается удовлетворение. Она хочет сделать себе бутерброд, но, когда ее веки тяжелеют, решает сначала немного передохнуть. То еще утречко. Жизнь, смерть… Так у нее никаких сил не останется.

Она вздрагивает и просыпается.

– Юху! – кричит Роуз в почтовую щель.

– Вот тебе и «юху», – бормочет себе под нос Юдора, поднимаясь на ноги.

Распахнув дверь, она с трудом подавляет желание зажмуриться: Роуз напоминает рождественскую елку – фиолетовый, желтый, оранжевый, зеленый… ее наряд поражает буйством цветов.

– Я в поиске своего стиля, – объясняет девочка, замечая ее удивленное выражение лица. – Мы испекли вам это, – добавляет она, протягивая ей тарелку медово-янтарного печенья.

– Заходи-ка внутрь, – говорит Юдора.

– Хорошо. – Роуз следует за ней в гостиную. – Там, откуда я родом, это настоящий деликатес, – говорит она, ставя тарелку на приставной столик. – Корнуолльское печенье. На самом деле обычное имбирное печенье.

– Спасибо, – благодарит ее Юдора.

– Мы будем его чем-то запивать? Мы всегда так едим его с моей бабушкой.

– Если хочешь. – Юдора опасается, что Роуз выбрала ее в качестве приемной бабули. Это будет сплошное разочарование.

– Так мне принести попить?

– Ты умеешь заваривать чай?

– Нет.

– Что же мы тогда будем пить?

– Лимонад. Я умею делать отличный лимонад.

– У меня, возможно, осталось немного кордиала.

– Я поищу, – говорит Роуз, вприпрыжку направляясь к кухне. – Притащить вам тоже?

– Лучше говорить «принести». Так вежливее.

– Ой. Ладно. Так притащить?

– Что?

– Ну лимонад.

Юдора обреченно думает о том, что этот визит будет одним из самых долгих в ее жизни.

– Ну хорошо.

Роуз кивает и исчезает. Юдора слышит, как на кухне открываются и закрываются шкафчики, и жалеет, что уже не так бодра и не может пойти и присмотреть за Роуз. Девочка начинает напевать себе под нос. Этот звук кажется Юдоре странным – она привыкла к тишине, – но едва ли он ей неприятен. Через мгновение девочка появляется в комнате с двумя китайскими фарфоровыми чашками, доверху наполненными мутной лимонной жидкостью. Роуз улыбается и протягивает одну Юдоре. Взглянув на напиток, та хмурится, но все же берет его.

– За вас! – восклицает Роуз, стукая своей чашкой о чашку Юдоры. – Печенье? – Девочка протягивает ей тарелку.

– Спасибо, – говорит Юдора, беря одно. Лимонад до того сладкий, что у нее сводит зубы. Сделав глоток, она морщится, а затем отставляет чашку на столик. Юдора кусает печенье. Оно тоже сладкое, но будто укутывает ее теплом и делает все вокруг уютнее. Она вспоминает имбирный пирог, который ей когда-то готовила мать. – Оно восхитительно, – признается она.

– А то, – говорит Роуз. Она допивает лимонад, а затем вытирает рот тыльной стороной ладони. – А вот это что? – спрашивает она, указывая на драгоценный конверт Юдоры.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – отвечает Юдора.

– Как это?

– Так часто говорила моя мать. Это означает «не твое дело».

– Справедливо, – признает Роуз. – Мама говорит, что я очень любопытная, но я просто хочу понимать, что происходит вокруг.

– Что ж, это тоже довольно справедливо, – говорит Юдора.

– А можно у вас еще кое-что спросить? Если вам покажется, что я снова сую нос не в свое дело, можете не отвечать.

– Ну давай.

– Это вы на фотографии? – Роуз указывает на стоящую на столике рамку.

– Да. Я посередине.

– А это ваш папа?

– Да. А это моя мама.

Роуз разглядывает фотографию.

– Я люблю старые фотографии. Когда я смотрю на них, мне хочется вернуться во времени и узнать, каково там было.

– Зачем? – заинтригованно спрашивает Юдора. Она и не думала, что кого-то все еще волнует прошлое.

– Потому что я люблю историю. Мне нравятся рассказы о войне и о том, как тогда жили люди. Кажется, в те времена все было намного интереснее, чем сейчас. Вы когда-нибудь хотели вернуться в прошлое?

Юдора смотрит на фотографию.

– Постоянно.

Она чувствует, как что-то касается ее лодыжек, и с удивлением обнаруживает, что кот трется об их ноги.

– Оу-у, Монтгомери, вот и ты, – говорит Роуз, сгребая его в объятия и зарываясь подбородком в его шерсть. Юдора изумленно наблюдает, как в ответ кот тыкает девочку носом. – А чем мы теперь займемся? – спрашивает Роуз.

– На самом деле мне нужно сходить на почту, – говорит Юдора, бросая взгляд на конверт.

– Здорово. Пойдемте.

– А ты уверена, что мама тебя отпустит? – спрашивает Юдора, надеясь, что это отпугнет девочку.

– Хороший вопрос. Я сбегаю и спрошу. А вы пока собирайтесь. Я буду ждать на улице.

Юдора чувствует досаду, но почему-то все же делает так, как говорит Роуз. Выйдя из дома, Юдора понимает, что девочки нет, и решает воспользоваться подвернувшейся возможностью. Мать, вероятно, не разрешила ей. Да и все равно она предпочла бы прогуляться до отделения почты в одиночку.

Она проходит всего несколько ярдов и слышит крик Роуз:

– Юдора! Подождите, я иду!

Притворяться, что она не слышит, бесполезно. Юдора останавливается и ждет, пока девочка догонит ее. Они идут молча. Роуз прыгает по булыжникам мостовой.

– Когда я была маленькой, отец говорил, что, если я буду наступать на стыки между булыжниками, меня утащат медведи, – говорит Юдора.

– Забавно, – произносит Роуз.

Подойдя к почтовому отделению, они видят небольшую очередь со Стэнли Марчемом во главе. Он смеется над какими-то словами работника почты. Юдора не удивлена. Она поняла, что он из разряда шутников, как только увидела его. Когда Стэнли направляется к выходу, Юдора делает вид, что заинтересованно разглядывает дорожные несессеры. Однако Стэнли все равно замечает ее.

– Привет, – говорит он.

– Угу, – отвечает Юдора.

– Привет, – отзывается Роуз.

– О, неужели это ваша внучка? – спрашивает он, глядя на девочку сияющими глазами.

– Святые угодники, нет, – говорит Юдора.

– Мы друзья, – заявляет Роуз.

Слова девочки поражают Юдору.

– Друзья?

– А разве нет? – спрашивает Роуз.

– Ну конечно да. Тебе с ней очень повезло, – говорит Стэнли.

– Я Роуз, кстати, – говорит девочка, протягивая ему руку.

Стэнли с улыбкой пожимает ее:

– А я Стэнли. Очень рад познакомиться, Роуз.

Девочка хихикает. В этот момент до Юдоры наконец доходит очередь.

– Прошу прощения, – говорит она, подвигаясь к стойке. Одно раздражение от их пустой болтовни.

– Пока, Стэнли, – кричит Роуз через плечо, а потом поворачивается к Юдоре. – Он очень милый.

– М-г-м. Авиапочтой в Швейцарию, пожалуйста, – обращается Юдора к почтовому служащему. Она замечает, что, разговаривая с ней, он не пытается шутить. Хотя вообще-то она и сама никогда не проявляла желания с ним поболтать.

– Вы когда-нибудь пробовали такое? – спрашивает Роуз, беря с витрины перед стойкой пачку жевательного мармелада.

Юдора прищуривается и читает надпись на упаковке:

– «Веселые ягоды Haribo». Нет, не пробовала.

– Обязательно попробуйте. Они очень вкусные.

Мужчина наклеивает на конверт марку и стикер «авиапочта», а затем оборачивается и кладет его в большой серый мешок.

– Что-нибудь еще?

«Нет. Только свидание с судьбой, и спасибо на этом», – думает Юдора. Она смотрит на Роуз. Ее глаза широко распахнуты, словно она видит весь этот мир впервые в жизни.

– Можно мне еще вот это, пожалуйста? – говорит она, показывая на пачку мармелада.

Он подмигивает Роуз, а потом улыбается Юдоре:

– С вас 7,79, пожалуйста.

Юдора протягивает ему десятифунтовую купюру, а потом осторожно складывает сдачу в кошелек. Когда они выходят из почтового отделения, она протягивает мармелад Роуз. Та поднимает на нее глаза.

– Спасибо, Юдора, – говорит девочка, открывая упаковку и угощая ее. – Попробуйте.

Юдора никак не может залезть пальцами в пакетик, поэтому Роуз осторожно придерживает ее руку, а потом достает мармеладку и кладет ей на ладонь. Юдору поражает это новое ощущение – мягкость и тепло детских пальцев. Она отправляет конфету в рот. Вишневый вкус потрясает ее – насыщенный и удивительно прекрасный.

– Спасибо, Роуз.

– Нет, Юдора. Вам спасибо.

– Берегитесь, дамы, – произносит голос у них за спиной. Юдора оборачивается и видит, как почтальон тащит к почтовому фургону большой серый мешок с письмами и посылками. Она наблюдает, как он бросает его внутрь, закрывает кузов и направляется к следующему отделению почты. Обнадеживающее зрелище. Дело сделано. Теперь ей остается только ждать.

1943 год, Коттедж на набережной, Клифф-роуд, Уолдрингфилд, Саффолк

– Еще раз, Дора, – потребовала малышка.

Юдора улыбнулась и осторожно, чтобы не насажать себе заноз, отвела назад шаткие деревянные качели.

– Готова?

– Готова!

Юдора толкнула качели, чувствуя, как любовь опьянила ее, когда воздух наполнился звонким смехом ее сестры. Слушая, как, качаясь взад и вперед, скрипят ветви дуба, она ощутила, как солнечные блики от шепчущих на ветру листьев целуют ее лицо. Юдора вспомнила, как отец качал ее на этих качелях, и безмолвно помолилась о его благополучном возвращении. Его последнее письмо звучало обнадеживающе: «Скучаю по вам, мои дорогие. Надеюсь, что скоро буду дома».

Надежда. Какое прекрасное слово. Она поддерживала Юдору, как талисман.

– Выше! Выше! Выше!

Стелла была требовательным ребенком, но Юдора не возражала. Она обожала свою младшую сестру и сполна наслаждалась тем, что мать доверяла заботу о Стелле ей. Юдора также помнила обещание, которое дала отцу перед отъездом. И собиралась сдерживать свое слово до тех самых пор, пока бьется ее сердце.

Вопли Стеллы звучали все выше и чаще. В ее смехе появились пронзительные нотки истеричности. Юдора задумалась и решила, что пора отдохнуть.

– Может, сделаем перерыв, Стелла? Зайдем домой и что-нибудь попьем? На улице очень жарко.

– Нет, Дора! Не-е-ет! Давай еще раз! Еще! Еще! Еще! – визжала Стелла.

– Что у вас тут за шум?

Юдора вздрогнула при виде матери, шею которой залила краска и которая спешила к ним с кухонным полотенцем в руке. Мамы других девочек дополняли свои наряды шейными платками или жемчужными бусами. Излюбленным же аксессуаром матери Юдоры было кухонное полотенце.

– Извини, мам. Мы просто заигрались, – сказала Юдора. Шла война, и она с полной серьезностью решила быть миротворцем. Девочка была уверена, что мистер Черчилль одобрил бы это.

Беатрис Ханисетт оглядела своих дочерей. Юдора заметила, что на нее мать смотрит с мягкостью, но ее взгляд ужесточился, когда она перевела его на Стеллу. Она ткнула в младшую дочь пальцем:

– Я не хочу слышать от вас воплей и криков, юная леди. Ты разве не знаешь, что идет война?

Стелла уставилась на мать, выпятив подбородок. Когда Беатрис заметила этот жест открытого неповиновения, ее глаза сузились, и чем больше она изучала лицо малышки, тем сильнее учащалось ее дыхание. Взгляд Юдоры метался от матери к сестре. Она заметила, что Беатрис будто немного съежилась под острым, точно нож, взглядом Стеллы: ее глаза были чисто-голубыми, как широкое небо Саффолка, – точь-в-точь как у их отца. Печаль Беатрис быстро сменилась гневом. Ее рука сжала кухонное полотенце, и она принялась хлестать им Стеллу.

– Дрянная, дрянная девчонка! – кричала она.

Вместо того чтобы испугаться или устыдиться, как повела бы себя Юдора, Стелла заливисто засмеялась и, спасаясь от кухонного полотенца и материнской ярости, бросилась в дальний конец сада. Беатрис рванулась вперед, чтобы последовать за дочерью, но Юдора задержала ее:

– Все в порядке, мамочка. Все хорошо. Я за ней присмотрю. А ты лучше немного отдохни. Сегодня так жарко. Вот и мы все тоже разгорячились.

Беатрис посмотрела в лицо своей старшей дочери, и ее глаза наполнились слезами. Юдора увидела во взгляде матери бесконечное горе. Это напугало ее.

«Мне нужно, чтобы ты была очень храброй и заботилась о маме…»

Это воспоминание придало Юдоре сил, и, подобрав нужные слова, она сказала:

– Все в порядке, мамочка. Папа скоро будет дома, мы сможем вернуться в Лондон, и тогда все будет хорошо.

Беатрис сжала руку дочери.

– Ты такая умница, Дора, – сказала она, а потом направилась обратно к дому.

Юдора ощущала, как по ее спине стекает пот. Жара была такой тяжелой, что она чувствовала себя так, будто ее карманы набили камнями. Она посмотрела в конец сада и заметила, что из-за яблони на нее смотрит Стелла. На ее хорошеньком личике было написано выражение злорадного ликования, как будто все это была одна большая игра и она была уверена, что только что выиграла.

Юдора вздохнула и поманила ее рукой:

– Иди сюда, Стелла. Поможешь мне приготовить пирог на ужин.

Было до смешного нелепо готовить пирог в такую жару, но она знала, что после рабочего дня в поле ее двоюродный дедушка хотел бы получить на ужин что-нибудь сытное, даже летом.

Из кухни приветливо веяло прохладой. Юдора принялась замешивать тесто, растирая кончиками пальцев масло и муку и напевая.

– Что это за песня, Дора? – спросила Стелла, сидевшая за кухонным столом и пьющая молоко.

– Мы встретимся сно-ова, – пропела Юдора, – не знаю когда, не знаю где-е![6]6
  Песня Веры Линн We’ll Meet Again.


[Закрыть]

Несмотря на материну вспышку ярости, настроение у нее было прекрасное. Она следила за новостями по радио, как учил ее отец, и была уверена, что победа близка. Беатрис же слушать радио отказывалась. Она находила это слишком удручающим, но Юдора ничего не могла с собой поделать. Она была в долгу перед отцом и, находясь в курсе событий, будто каким-то образом защищала его. Она понимала, это глупо, но втайне верила, что отец узнает, если она будет слушать. Его письма были наполнены оптимизмом. Юдора понимала, что он не может писать одну лишь правду, но тем не менее знала, что он в порядке, и этого ей было достаточно.

Каждый день приближал возвращение ее отца домой, и каждую ночь Юдора становилась на колени у своей кровати и изо всех сил молилась. Она убедила и Стеллу делать так же, несмотря на то что та даже никогда не видела своего отца. Во время молитвы малышка не могла устоять на месте, но в конце всегда награждала Юдору послушным «аминь».

Несмотря на глубокую любовь к младшей сестре, Юдора знала, что ребенок она довольно проблемный.

– Есть в ней какая-то чертовщинка, – предупредил Юдору двоюродный дедушка после того, как однажды увидел, как Стелла отрывает бабочке крылья. Даже Юдора тогда не стала оспаривать наказание – малышку заперли в комнате без еды до самого вечера. Она ожидала, что сестренка станет пинаться и визжать, когда по приказу матери вела ее наверх, но девочка была на удивление спокойна и осталась молчаливой и равнодушной, даже когда плюхнулась на кровать. Юдора на мгновение присела рядом с ней, сложив руки на коленях:

– Зачем ты это сделала, Стелла? Как можно быть такой жестокой?

Девочка взглянула на сестру безо всякого раскаяния, и от этого у Юдоры по спине побежали мурашки.

– Я просто хотела посмотреть, сможет ли бабочка после этого летать. Но она не полетела.

Малышка улеглась спиной к сестре, устремив взгляд своих больших голубых глаз в стену.

Юдора сказала себе, что Стелла, в конце концов, всего лишь ребенок. А дети иногда бывают жестокими. Она была уверена, что Стелла перерастет это. Девочка росла во время войны, и это было тяжело, ведь отца она никогда не видела, мать, казалось, все время на нее злилась, а двоюродный дедушка дни проводил в полях, а ночами пил. Юдоре казалось, что она единственная, кто готов перетерпеть превратности судьбы, чтобы любой ценой позаботиться о маленькой Стелле.

– Принесешь мне морковку для пирога? – спросила она сестру.

– Хорошо, Дора, – ответила Стелла, выскакивая через заднюю дверь. Юдора улыбнулась и снова принялась напевать.

«Мы скоро встретимся, папа, – подумала она. – Я знаю, мы скоро встретимся».

Замесив тесто, она переключила свое внимание на кроликов, которых ее двоюродный дедушка поймал накануне. Юдора уже научилась мастерски свежевать и разделывать их. Первые несколько раз она никак не могла совладать с острым ножом, но теперь уже навострилась. С тех пор как они переехали сюда, она научилась отлично выполнять все домашние дела, почти ничего не оставив матери. Та не возражала. Врач сказал, что у Беатрис плохо с нервами, и Юдора увидела в этом еще один знак, говорящий о том, что она должна во что бы то ни стало сдержать данное отцу обещание.

Стелла проскользнула обратно в кухню, подняв морковь как трофей.

– Достала!

– Умница. Помоешь ее, пожалуйста?

– Конечно, Дора.

– Подумать только. Вы точно две маленькие горничные, поглощенные домашними заботами.

Юдора обернулась и увидела, что в дверях стоит Беатрис. Она думала, что та будет рада увидеть, что они с сестрой прекрасно ладят, но заметила в ее тоне намек на ревность.

– Я мою морковь! – воскликнула Стелла, кружась и забрызгивая все грязью и водой.

– Ты устраиваешь ужасный беспорядок! – вспылила Беатрис, и ее щеки стали наливаться краской.

– Все в порядке, мамочка. Я все уберу. Сделать тебе чаю? – спросила Юдора.

Вдруг в дверь резко постучали. Беатрис положила руку на сердце:

– О мои бедные нервы. И кто же это пришел?

Юдора замерла. «Папочка. Хоть бы это был папочка».

– Я открою?

Беатрис остановила ее взмахом руки:

– Нет-нет, сделай пока чай. Я сама открою.

Когда мать открыла дверь, Юдора вытянула шею, чтобы увидеть, кто пришел.

– Кто это, Дора? – спросила Стелла, толкая сестру.

Как только Юдора увидела мальчика, она тут же все поняла. Их называли ангелами смерти. Она не слышала всего, что он сказал, лишь приглушенное «мне жаль, мне очень жаль».

Юдора зажмурила глаза и захлопнула дверь кухни. Она обняла Стеллу и закрыла ей уши ладонями, а потом раздался пронзительный крик. Этот крик наполнил весь дом, всю деревню, весь мир, и Юдоре казалось, что он никогда не смолкнет.