Текст книги "Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799-1814"

Глава 4
Война и мир: Становление Меттерниха как Министра Иностранных Дел

Однако Меттерниху сразу не удалось уехать – его задержал в Париже Наполеон. В отличие от заточения в Страсбурге во время подписания Акта об образовании Рейнского союза эта задержка, кажется, не преследовала скрытых мотивов. Это был просто ответ на задержание в Вене нескольких французских дипломатов. Причины задержки Меттерниха на вполне ясны. В автобиографических мемуарах она объяснялась задержанием французских дипломатов, вызвавшим ответную реакцию французских властей. В официальном же отчете, сделанном вскоре после своего освобождения, Меттерних связал свое задержание с «делом Шерлока». Это был французский эмигрант, проживавший в Вене. С приближением войны он был выслан, но затем арестован как шпион. В силу таких неурядиц Меттерних оказался в стороне от событий (фактически он не знал о них), определивших обстановку, с которой он столкнулся по возвращении в Австрию. Но поскольку это существенно не только для уяснения его роли в мирных переговорах, но также его будущей политики в отношении Германии, необходимо сделать небольшое отступление.

10 апреля 1809 года эрцгерцог Карл послал войска за реку Инн и началась война. 22 апреля он был разбит под Регенсбургом – отброшен от ворот самого города, где некогда заседал рейхстаг. Без взятия Регенсбурга было невозможно рассчитывать на восстановление рейха. В самом деле, этот вопрос превратился вскоре в проблему сохранения империи Кобенцля, поскольку войска французов и рейнских союзников, непрерывно преследуя отступающие австрийские войска, вошли 13 мая в Вену. В свете этого факта представляется малосущественным то, что небольшой контингент войск под командованием зятя Франца, эрцгерцога Фердинанда, правившего в Модена-Есте, захватил между тем Варшаву.

Не меньше разочарования принес провал запланированного выступления германских повстанцев. Штадион связывал это с военными неудачами Карла, но дело заключалось в том, что австрийская пропаганда была нацелена главным образом на аристократов – «людей, составляющих так называемое «светское общество», как выразился французский посол в Мюнхене, – а эти люди не были склонны рисковать своими головами в опасных предприятиях. Мятежники, кроме того, плохо координировали свои действия и не отличались дисциплинированностью. Несмотря на усилия Наполеона, этого революционного гения, преподнести повстанцев царю как якобинцев, заговорщики на самом деле являлись в душе романтиками-любителями – «неловкими энтузиастами и ветреными прожектерами», согласно насмешливой характеристике, данной им Генцем, предсказавшим провал их выступлений. Героическим исключением стал Тироль. Там недовольство баварским правлением вылилось в массовое повстанческое движение, его лидеры добились полного успеха, и 1 июня они уже управляли провинцией от имени Австрии.

Поколением раньше, в разгар кабинетной войны, потеря столицы почти несомненно привела бы к окончанию войны. Теперь все происходило иначе. В течение года Наполеон владел Мадридом, но не Испанией. Сейчас, утвердившись в Вене вдали от своих баз, французский император понимал, что перед тем, как продиктовать условия мира, он должен сначала разгромить австрийскую армию. А Карл искусным отходным маневром вывел ее на сильно укрепленные позиции на левом берегу Дуная близ Вены. Вопреки протестам Штадиона и представителей военной партии Карл ожидал атаки войск Наполеона вместо нанесения удара первым. 20 мая атака началась. Проведя блестящую контратаку и проявив при этом личную храбрость, Карл нанес Наполеону поражение. Выбитый из спорных городов – Асперна и Эсслинга, Наполеон укрылся в Лобау, острове на Дунае.

Непосредственным следствием победы стал подъем энтузиазма в Австрии. Асперн казался магическим кристаллом, который поможет вовлечь в войну Пруссию и Россию, а также стимулировать германское восстание. Штадион, полный надежд, отправил в Берлин полковника Штайгентеша только лишь для того, чтобы узнать, что пруссаки все еще требовали в качестве цены за свое участие в войне контроль над Северной Германией и соглашались выступить в любом случае только при поддержке России. Александр в такой поддержке отказал, хотя относился к Австрии более благосклонно, чем Пруссия.

Выполняя свои обещания, царь воздерживался от нанесения серьезных ударов по австрийцам. В самом деле, он действовал так медленно, что эрцгерцог Фердинанд, как упоминалось, смог овладеть Варшавой и нанести несколько поражений националистической польской армии во главе с князем Иосифом Понятовским. Французы перешли от подозрений к ярости, однако Александр, хотя и не хотел гневить Наполеона, все же еще больше опасался воскрешения Польши под покровительством Франции. Если бы Понятовскому удалось отнять у Австрии Галицию, то поляки почти несомненно потребовали бы возвращения своих провинций, находившихся под властью России. На службу Понятовскому уже поступили добровольцы из Подолии и Волыни. Довольно часто польский вопрос превращался из яблока раздора восточных держав в их связующую нить.

Однако оставалось истиной и то, что Александр все еще стремился завоевать Финляндию и придунайские княжества, прикрываясь союзом с французами. До тех пор, пока его армии не освободились для новых сражений в Центральной Европе, царь не желал, чтобы на континенте происходили перемены, направлявшиеся Францией и Австрией. Решение, которое наконец выбрал Александр, оказалось неожиданным даже для него самого. Он вознамерился занять Галицию своими войсками, создав из них буфер между австрийцами Фердинанда и поляками Понятовского с надеждой избегнуть сражений с любой из сторон. С территории Кракова и верховьев Вислы царь мог бы контролировать подходы к Вене через Моравскую долину и предпринимать дальнейшие действия в зависимости от развития событий. Вести о захвате Карлом Асперна и о том, что терпение Наполеона достигло предела, поступили в Санкт-Петербург в самом начале июня, а 4 июня царь приказал своей армии под командованием князя Сергея Голицина вступить в пределы спорной провинции.

Едва ли такого поворота событий ожидали Штадион, Генц или Меттерних – кроме, возможно, эрцгерцога Карла, – когда они оптимистично оценивали несколько месяцев ранее депеши Шварценберга из Санкт-Петербурга. Тогда предполагалось, что, если Александр вообще вмешается в войну, то в качестве вполне надежного союзника Австрии, да еще с Пруссией в придачу. Они совершенно не предвидели промежуточного курса политики Александра в духе Макиавелли, лавировавшего между союзом с Францией и обязательствами по отношению к Австрии. Больше всего раздражало то, что никто не мог предсказать определенно, каковы будут последующие действия России.

Между тем основная проблема, которая занимала австрийскую штаб-квартиру в Волькерсдорфе после взятия Асперна, состояла в том, как распорядиться победой. С течением времени и бездействием французов росло нетерпение Штадиона и Балдаччи, стремившихся воспользоваться психологическим эффектом победы при Асперне. Их нетерпение еще больше подстегнуло взятие в начале июня Дрездена и Байреса, а также поразительный успех восстания в Тироле, которое перекинулось в Форарлберг. Еще одна победа – и Россия выступит против Наполеона, Пруссия объявит ему войну, а Германия поднимется против Рейнского союза. Штадион надеялся на это. Однако действительный герой сражения при Асперне, эрцгерцог Карл, снова советовал начать переговоры. То, что раньше считалось политическими разногласиями между двумя деятелями, теперь превратилось в открытый разрыв, который проник во все гражданские и военные учреждения и углубил недоверие Карла к беженцам из бывшего рейха. Несмотря на это, Карл гораздо больше, чем Штадион, способствовал завершению становления Меттерниха в качестве государственного деятеля.

Как и другие, Карл участвовал в дебатах вокруг перспектив войны и приводил свои аргументы, возможно с излишней горячностью, в пользу мира. По сути аргументы Карла опирались не столько на обоснование шансов победить или проиграть сражение, сколько на трактовку последствий этого. Если победа принесет большие выгоды, а поражение – незначительные потери, то стоит продолжать войну. Но Карл был убежден в обратном – в том, что даже в случае победы Австрия не получит выгод. По истечении некоторого времени Меттерних снова предостерег из Парижа, что целью Наполеона была ликвидация династии Габсбургов. Сам Наполеон из садового комплекса Шенбрунн громогласно провозгласил, что намерен расчленить австрийскую империю. «Это больше не гипербола, – предупреждал Карл кайзера в меморандуме от 23 июня, – это правда: первое проигранное сражение будет означать смертный приговор монархии и нынешней династии». Армия не сможет уйти от преследования, поскольку войска Голицына зашли ей в тыл. Она должна будет в случае поражения удовлетворить любые требования Бонапарта. Таким образом, в то время как Наполеон ничем не рисковал, кроме отступления в Германию, Австрия могла потерять все.

Таковы были бы последствия поражения. Сердцевиной же позиции Карла, источником пессимизма, который критики относили на счет малодушия командующего армией, было убеждение, что Австрия не сможет воспользоваться плодами победы. Причиной этого опять же была Россия. Ранее однажды, в 1807 году, он выступал за нейтралитет главным образом потому, что считал распад коалиции Австрии, Пруссии и России неизбежным еще до того, как ее войска дойдут до Эльбы, не говоря уже о Рейне. Он принадлежал, как уже объяснялось ранее, к партии, считавшей Францию меньшим из двух зол, и с тех пор не изменил своего мнения. Александр угрожал Австрии в устье Дуная. Если он не вел пока крупномасштабную войну, то только потому, что считал поражение Австрии неизбежным в любом случае. Когда царь ответил на единственную победу Австрии вторжением в Галицию, Карл увидел в этом подтверждение правильности своей позиции, состоявшей в том, что Россия, сколь бы она ни относилась к Австрии дружелюбно, когда та делала уступки, не позволит Габсбургам извлечь выгоду из победы. Чтобы нанести поражение Наполеону, Австрии необходимо вести войну на два фронта, а такой конфликт, не ограничивающийся просто боями местного значения по берегам Дуная, монархия, по убеждению Карла, не переживет. «Для Австрии физически невозможно вести одновременно войну с Россией и Польшей на одном фронте и с Францией, Италией и Германией – на другом», – настаивал Карл. С перспективой ничего не выиграть и все проиграть было глупо ввязываться в сражение, невзирая на складывающуюся обстановку, особенно в связи с тем, что она была не столь благоприятной, сколь представлял ее себе министр иностранных дел. Карл считал аргументы Штадиона «не заслуживающими даже презрения», объяснимыми лишь наличием корыстных интересов бывшего рейхсграфа в Германии.

С учетом всего этого Карл считал за лучшее повышать боеспособность своей армии, последнего прибежища государства. Хотя не предпринималось никаких переговоров, он держался своего правила ожидания атаки противника вместо нанесения ему удара первым. 5 июля атака противника наконец последовала, достигнув кульминации на следующий день у немецкого Ваграма. Там победил Наполеон. Был ли бы исход сражения иным, если бы командовавший левым флангом генерал князь Франц Сераф Розенберг, действовал успешнее или если бы подошли вовремя войска эрцгерцога Йохана из Венгрии, – на этот вопрос ответ должны дать специалисты по военной истории. Значимо здесь лишь то, что исход битвы, равно как и последующее поведение Карла, по крайней мере отчасти, были связаны с его политической ориентацией. Основной целью Карла было сохранение армии. Он планировал ее отступление так же тщательно, как и развертывание в боевые порядки перед битвой. Поскольку русские контролировали проходы в соседние Моравию и Венгрию, Карл решил отступить в Богемию, то есть совершить маневр, который требовал из-за большой удаленности от Богемии скорейшего выхода из сражения у немецкого Ваграма.

Неделей позже (12 июля) Карл после кровавых сражений у богемского города Цнайм собственной властью подписал перемирие. По его условиям Франция получила право оккупировать Форарлберг, Тироль и некоторые районы Штирии. В остальном противоборствующие стороны удерживали приблизительно те же территории, какие контролировали до перемирия. Срок действия перемирия был определен в четыре недели с оповещением за две недели о его прекращении. Карлу казалось, что этим способом он задержит русские войска в Галиции, предотвратит их продвижение для соединения с Наполеоном и выиграет время для вывода собственной армии из потенциальной западни. За это он заплатил потерей всех преимуществ, которые Австрия ранее имела в Германии. Карл велел даже эвакуировать Байрес и Дрезден, хотя условия перемирия не предусматривали срочности этой акции.

В имперской резиденции в венгерском городе Коморн перемирие вызвало замешательство. Карлу, возможно, простили бы его вмешательство в сферу политики, но реальные условия соглашения о перемирии не позволяли это сделать. Для кайзера поддержка Андреаса Хоффера и его сторонников в Тироле была вопросом чести. Для Штадиона это, наряду с удержанием Байреса и Дрездена, было обязательным условием германского восстания. С этими осязаемыми активами Карл расстался с обескураживающей легкостью и только потому, что утратил веру в победу. Так казалось тем, кто не понимал глубинного смысла действий Карла, кто все еще исходил из первоначальной предпосылки, будто Россия ждала от Австрии лишь еще одной победы, чтобы присоединиться к ней в войне с Наполеоном. В этих условиях кайзер, хотя и не осуждавший перемирие, был почти принужден принять дисциплинарные меры в отношении брата. Он отстранил его от командования вооруженными силами. В ответ Карл подал в отставку со всех постов, которая была принята 31 июля.

В бурных спорах вокруг ведения Австрией войны отсутствовал голос Клеменса Меттерниха. До 23 мая ему не позволяли вернуться домой. Ирония состоит в том, что Вена в то время находилась в руках французов и он был отослан в австрийскую столицу для обмена на задержанных французских дипломатов. 26 мая в сопровождении князя Пауля Эстерхази и других сотрудников посольства в Париже он отправился в поездку, с нетерпением ловя свежие новости о войне. Ему давно надоело читать «Монитор» и информационные военные бюллетени, в которых содержались пропагандистские выпады против него лично. В Шалоне он имел беседу с военнопленными австрийцами. В Люневиле до него дошли первые слухи о поражении французов. В Страсбурге весть о победе при Асперне была подтверждена такой авторитетной знатной особой, как сама императрица Жозефина, которая в то время проживала в этом эльзасском городе. Воодушевленный этой вестью, Меттерних продолжил поездку и прибыл в Вену 5 июня.

В Вене французы предприняли все возможное, чтобы выглядеть радушными хозяевами, в то время как Меттерних с равным усердием играл роль пленника. Не получив разрешения на свободу перемещения в городе, он остановился в летней резиденции своей матери в пригороде Вены, расположенной на холме, который соседствовал с дворцом Шенбрунн, где квартировал сам Наполеон. В интервью от 6 июня Шампаньи удосужился принести извинения за личные оскорбления Меттерниха, содержавшиеся в информационных бюллетенях. Он отмел их как издержки пропаганды в военное время и заверил посла, что его снова ждут в Париже. Через девять дней нанес визит генерал Савари. Прозрачно намекая на возможность мирных переговоров, он предположил, что если бы Меттерних посетил Шенбрунн, то нашел бы Наполеона в прекрасном расположении духа. Посол отказался от визита. Он напомнил, что является пленником, а «пленники в моем случае, когда они имеют чувство долга, считают себя мертвецами». Он вел себя правильно как с политической точки зрения, так и исходя из требований протокола. Не представляя себе в то время военную обстановку, он не должен был брать на себя ответственность за начало пересмотра политики, пусть даже негласное. Тем не менее Меттерних счел зондаж французов заслуживающим внимания и не сомневался, что санкционировал его сам Наполеон. Савари удалился, и последующие контакты Меттерниха с французами были сведены к обсуждению деталей его передачи австрийцам. Она была осуществлена 2 июля после ряда проволочек с австрийской стороны. На следующий день Меттерниха уже обнимал в Волькерсдорфе кайзер Франц.

Таким образом, Меттерних возвратился в резиденцию верховной власти Австрии накануне Ваграма. Он застал кайзера полным решимости, Штадиона – в отчаянии. Министр иностранных дел ждал лишь окончания сражения, чтобы подать в отставку. Само сражение он имел возможность воочию наблюдать через подзорную трубу, находясь рядом с кайзером, а не черпать сведения о нем из информационных бюллетеней Наполеона. Через день после битвы Меттерних встретился со Штадионом и Францем, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Поражение развеяло все иллюзии. Франц зачитал депешу от Карла, признававшего, что только 35 тысяч солдат были способны в тот момент выполнять боевые задачи. Меттерних прокомментировал свою беседу с генералом Савари, которая, хотя и утратила свою актуальность после Ваграма, все же оставляла надежду на заинтересованность Наполеона в мире. Поэтому они решили направить к Наполеону еще одного героя Асперна, князя Йохана Лихтенштейна, для выяснения условий мира. Это решение разительно отличалось от тех, которые они принимали на эпохальном заседании в Вене семь месяцев назад. На следующий день в Цнайме Штадион подал в отставку. Тогда же и там же кайзер предложил пост министра иностранных дел Меттерниху.

Штадион оправдывал свою отставку тем, что его имя продолжительное время связывалось с политикой подготовки войны и теперь это может повредить мирным переговорам. Это объяснение, справедливо оно или нет, весьма типично для его простодушной политической концепции: сначала демонстрировать добрую волю, а затем добиваться почестей за это. Реакция Меттерниха на отставку была отрицательной. Она свидетельствовала о том, что в имперской штаб-квартире утверждается здоровая атмосфера. Во-первых, говорил он, не было никаких гарантий заключения мира, но если бы война продолжалась, то было бы более важным заручиться доверием сторон в Лондоне, Берлине и Константинополе, нежели в Париже. Поэтому нахождение Штадиона у руля управления государством было крайне необходимым. С другой стороны, уход Штадиона со своего поста не принес бы никакой пользы. Вреда бы это не нанесло, но противник получил бы сигнал о том, что Австрия готова на любые условия мира. Было бы лучше иметь на руках все козыри и готовиться к возобновлению войны. Во время переговоров будет достаточно времени для демонстрации доброй воли. За такую уступку, как уход Штадиона, можно будет тогда получить соответствующую компенсацию. Обильно уснащая свои аргументы признаниями собственной малоценности, Меттерних убедил кайзера не принимать отставку Штадиона. Последний, поняв, что располагает союзником, который не допустит безусловной капитуляции, согласился на компромиссный план. Официально он останется министром иностранных дел и, будучи прикомандированным к штаб-квартире эрцгерцога Карла, будет курировать отношения с Пруссией, Англией и заговорщиками в Северной Германии. Меттерних между тем будет находиться в резиденции кайзера и руководить политикой в отношении Франции. Хотя Меттерних руководствовался, несомненно, бескорыстными мотивами, подобная комбинация принесла ему определенные выгоды, сделав подарок, о котором мечтают политики, – он получил власть без необходимости нести за нее ответственность. Потерял от этой комбинации только Штадион – несмотря на свой официальный пост, он был низведен на уровень пешки в австро-французских переговорах.

Как только была заключена сделка, стороны были вынуждены эвакуироваться из Цнайма. Штадион отправился в штаб-квартиру Карла на северо-западе, Меттерних же и кайзер поехали в Венгрию, в замок Тотис близ Коморна. У Цнайма 10-го и 11 июля произошли новые кровопролитные схватки с войсками Наполеона, а 12 июля эрцгерцогом Карлом было заключено перемирие. Там же князь Лихтенштейн встретился наконец с Наполеоном и выслушал условия мира. Они были чрезвычайно суровы. Франц должен был отречься от престола – или монархия будет упразднена. Лихтенштейн, прямолинейный человек, привыкший доверять словам, был так ошеломлен, что немедленно удалился в свое поместье в Моравии. Вместе с тем он предпринял еще одну попытку добиться приемлемых условий мира и отправился в Вену, после того как Наполеон вернулся из Цнайма. К своему удивлению, он нашел Наполеона в доброжелательном настроении. Император был готов вести переговоры и больше не угрожал расчленением монархии. Теперь французы настаивали на территориальных уступках Австрии минимум до Прессбурга, что означало потерю земель с населением в три-четыре миллиона человек. Лихтенштейн испытал облегчение, но вряд ли был удовлетворен в такой степени, как иногда изображают. Ведь Наполеон, скорее всего, продолжал требовать отречения Франца. Мнения источников по этому вопросу расходятся, но, судя по тому, что Меттерних в докладе от 20 июля 1809 года явно исключил отречение Франца из списка приемлемых условий, видимо, Наполеон в это время выдвигал подобное требование. Позднее Меттерних утверждал, что Наполеон пообещал Лихтенштейну за отречение Франца не только возвращение к положению «до статус-кво», но также Тироль и другие земли. Как бы то ни было, атмосфера была дружелюбнее и Лихтенштейн мог сообщить монарху о возможности созыва мирной конференции.

Одновременно через личное письмо от Шампаньи и, возможно, через Лихтенштейна Наполеон заявил о своем предпочтении видеть в качестве полномочного представителя Австрии Меттерниха. Можно бесконечно гадать о причинах этого, но самая прозаическая из них, вероятно, самая реальная. Дело вот в чем. Поскольку представителем самого императора был министр иностранных дел Шампаньи, австрийская сторона, если ее вовремя не поправить, могла в ответ сделать своим представителем Штадиона. Другая причина, возможно, состоит в том, что Наполеон под впечатлением, произведенным на него Меттернихом во время пребывания в плену, считал бывшего посла наиболее предпочтительным эмиссаром на переговорах по вопросу о франко-австрийском примирении. В любом случае это требование было излишним, потому что Франц не имел намерения поступать иначе. Меттерних же, без сомнения, считал возникшую ситуацию идеально соответствующей его способностям, и это было действительно так. Единственное затруднение состояло в титуле, который бы определил официальный статус Меттерниха. По предложению Меттерниха оно было устранено тем, что его сделали просто государственным министром без портфеля. Генерал граф Лаваль Нугент, прямодушный солдат ирландского происхождения, был назначен его военным советником.

В случае с подачей Штадионом прошения об отставке Меттерних продемонстрировал способность продать с выгодой то, что другие отбрасывали как ненужную вещь. Вскоре он обнаружил, что Наполеон поступал так же: если австрийцы захотели мирной конференции, пусть они заплатят за это принятием ряда условий. Вместе с назначением 22 июля Шампаньи своим представителем на конференции император выдвинул следующие требования: упразднение ландвера, сокращение наполовину армии и устранение со службы австрийской короне французских и немецких эмигрантов. Вопрос об уступках обсуждался на основе принципа «как ты владеешь» (формула, означающая, что соответствующая сторона может сохранить за собой то, что она захватила). Единственный способ, посредством которого Австрия могла вернуть любую из потерянных провинций, заключался в передаче другой стороне земель, которыми она владела. Это был жесткий принцип. Когда французская нота, содержащая это требование, была доставлена 25 июля в Коморн, австрийский двор пришел в уныние. На следующий день Меттерних дал на нее ответ. В ответе говорилось, что Австрия не может предрешать проблемы, которые возникнут в ходе мирной конференции, Наполеону адресовался упрек в предумышленных проволочках с решением вопроса о проведении конференции. Предлагалось открыть ее 3 августа. Однако Бонапарт не откликнулся на это предложение до 3 августа и не назвал дату открытия конференции, его устраивающую. Вместо этого он стал чинить новые препятствия переговорам, особенно в части чрезмерных требований разоружения Австрии. На этот раз Франц послал к французам своего адъютанта, генерала графа Фердинанда фон Бубну, еще раз объяснить, что их требования уместны лишь как часть повестки дня мирной конференции. Наконец французы согласились со сроком и местом проведения конференции. Она была назначена на 15 августа в Альтенбурге. Однако было очевидно, что французская сторона не особенно торопится начать переговоры.

Наполеон действительно не спешил, причем по самой банальной причине. Он не знал, какие следует выдвинуть условия. Австрия была лишь одним фактором его большой политики. Он затруднялся определить, какая из политических комбинаций будет отвечать создавшимся условиям наилучшим образом. Чтобы усилить психологическое воздействие победы при Ваграме на Европу, он добивался от Австрии не меньших жертв, чем в Прессбурге. Поскольку Бонапарт был связан обязательствами перед суверенами Рейнского союза, Австрия должна была уступить больше своих территорий в Германии. Так как поляки самоотверженно сражались в Испании и Польше, Австрия должна была уступить им всю Галицию или ее большую часть. Поскольку продолжалась война с Англией, Австрия должна была присоединиться к континентальной блокаде Британских островов. Чтобы Вена не могла уклониться от этого, она должна была уступить побережье Адриатики с портами Триест и Фиум.

Все эти соображения были, однако, чреваты осложнениями для французов. Утрата трех-четырех миллионов подданных (по формуле Прессбурга) вместо уничтожения Австрии разъярила бы ее. Австрия, обуреваемая местью за унижение, стала бы не лучше Пруссии или номинально союзной России. Не так-то было просто, как представляется на первый взгляд, вознаграждать и суверенов Рейнского союза. Опыт убедил протектора, что в Германии не будет покоя, пока не разрешатся территориальные проблемы. Но с их разрешением он утратит контроль над своими клиентами, потеряет рычаг воздействия, позволяющий привлекать рекрутов для военной службы в Испании и Германии, а также для постепенного реформирования союза.

Между тем ничто из того, что он мог бы сделать, не послужило бы к всеобщему удовлетворению. Потому что территориальные приобретения одного государства, члена Рейнского союза, обернулись бы потерями и разочарованиями для другого. Те самые зависть и распри суверенов, которые он так успешно использовал во время завоевания Германии, в период ее стабилизации были неуместны. Можно разделять и завоевывать, но нельзя разделять и управлять. Перспектива возобновления распрей и интриг, которые последовали за Прессбургом, Тильзитом и до некоторой степени Эрфуртом, была нежелательной, и Наполеон уже замечал признаки этого. Еще не прошла неделя после перемирия, как Вену стали навещать эмиссары южногерманских дворов с письмами и меморандумами, содержавшими территориальные чаяния их государей. Как и ожидалось, многие из этих чаяний взаимно исключали друг друга. Меттерних тогда стал наиболее приятным гостем, ведь единственное его пожелание состояло в том, чтобы его считали пленником.

Главным объектом беспокойства Наполеона была Бавария. Поскольку она граничила с Австрией, то должна была считаться наиболее удобным и важным претендентом на территориальные вознаграждения за счет соседки. Если бы Бавария приобрела Зальцбург и Берхтесгаден, а также районы рек Инн и Хаусрюк, то она обеспечила бы рубеж, необходимый для защиты Мюнхена от австрийского нападения. В меморандуме от 29 июля баварский министр граф Максимилиан Иосиф фон Монтгелас потребовал провинцию Южная Богемия и, рассчитывая на уступки Австрии, выдвигал претензии на Штирию, Каринтию и ряд районов Верхней Австрии, а также рассчитывал аннексировать Байрес и Регенсбург, которые Баварии не раз обещали. Таковы были главные требования баварцев, хотя, возможно, и не слишком чрезмерные, если иметь в виду угрозы Наполеона по роспуску Австрийской монархии. У баварцев появились надежды, что династия Виттельсбахов может наконец возобладать над Габсбургами.

Если Монтгелас пытался своими требованиями убедить Наполеона в том, что Бавария была естественным оплотом на юго-востоке его политического устройства Европы, то это не производило на императора впечатления. Для этого подошло бы правительство безукоризненной преданности и бесспорной эффективности в военном и административном отношении. Бавария не соответствовала этим критериям. Хотя она, согласно Акту о Рейнском союзе, выставляла довольно значительный воинский контингент численностью в 30 тысяч солдат, Наполеон считал ее роль в европейских делах посредственной. Он находил порочной саму основу военной организации Баварии. Ведь Мюнхен слишком легко капитулировал перед наступавшими войсками Карла, ее генералитет в лице графа Карла Вреде и кронпринца Людвига оказался бездарным. Наполеон был шокирован разгромом баварцев в Тироле, усматривая в этом признак политической некомпетентности династии Виттельсбахов, ее сомнительной способности управлять любыми новыми провинциями, которые она могла бы получить во владение.

Аналогичные сомнения вызывала лояльность Баварии. Кронпринц, считавшийся некогда дезертиром, теперь, накануне мирной конференции, старался заинтересовать Меттерниха сделкой, которая позволила бы ему жениться на эрцгерцогине Луизе Габсбургской и править Тиролем и Форарлбергом как провинциями Австрийской империи. Монтгелас и король Максимилиан Иосиф на самом деле не замышляли изменять Наполеону, но едва ли они были преданны ему всем своим существом. Даже в начале войны они пытались получить в Санкт-Петербурге «специальные гарантии» на случай неблагоприятного исхода кампании. Однако граф Румянцев заявил в ответ, что Россия не желает оспаривать монополию на это протектора. Во время войны правители Баварии поручили своему посланнику в России графу Брэю в случае неблагоприятного поворота военных действий убедить эту державу не оставаться равнодушной к судьбе Баварии и включить в соглашение о сепаратном мире, который Россия заключит, условия, учитывающие интересы Баварии… Даже после победы Франции они продолжали обращаться к царю с призывами поддержать их требования в послевоенной обстановке. Остается лишь догадываться о степени осведомленности Наполеона относительно этих интриг, но, как правило, он знал, что происходит и, должно быть, сомневался в преданности Людвига, чьи проавстрийские симпатии были секретом Полишинеля. В общем, сколько бы Наполеон ни передал Баварии территорий в дальнейшем, он делал это не в знак благодарности и не за ее заслуги. Вюртемберг представлял собой совершенно противоположный пример. Он выставлял 25 тысяч солдат (контингент, вдвое превышающий квоту), он умело провел военную кампанию в Форарлберге и никогда не жаловался на налоги, установленные Наполеоном, в мирное время.