Текст книги "Махабхарата. Рамаяна (сборник)"

 
Тогда свои волосы мягкие справа
Собрав, – на концах они вились кудряво, –
 
 
В одном только платье, испачканном, рваном,
Однако из шелка богатого тканном,
 
 
Служанка-сайрандхри пришла – Драупади,
С глубокой печалью в пленительном взгляде.
 
 
И женщины в царском дворце, и мужчины
Сбежались к красавице, полной кручины.
 
 
Спросили: «Откуда пришла ты? И кто ты?
Какой во дворце ты желаешь работы?»
 
 
Служанкой себя назвала Драупади:
«Работы ищу пропитания ради».
 
 
Никто не поверил смуглянке прекрасной,
Такой длинноокой, такой нежногласной,
 
 
Что будто сайрандхри-служанка явилась,
Что будто работа нужна ей, как милость.
 
 
Тогда на служанку взглянула поспешно
Супруга Вираты, царица Судешна.
 
 
Сказала измученной дальней дорогой,
Такой беззащитной, в одежде убогой:
 
 
«Скажи, благородная, чистая, кто ты?
Какой во дворце ты желаешь работы?»
 
 
А та: «Я – сайрандхри. Хочу я, царица,
На тех, кто накормит меня, потрудиться».
 
 
Судешна сказала: «С такой красотою
Как можешь ты зваться служанкой простою?
 
 
Такие, как ты, среди слуг не бывают,
А сами служанками повелевают.
 
 
Лодыжки тонки, и лицо твое смугло,
Шестью ты своими частями округла,
 
 
Тремя – глубока: то пупок, голос, разум;
Пятью ты красна, – назову я их разом:
 
 
Ладони и мочки, подошвы и губы,
Следы твоих ног, что поклонникам любы;
 
 
Звонка ты, как лебедь чудесноголосый;
Прекрасны твои заплетенные косы;
 
 
Сверкает чело, как луна, хорошея,
И раковиной изгибается шея;
 
 
Широкая в бедрах и тонкая в стане,
С высокою грудью, с движеньями лани,
 
 
С глазами, чей блеск оттеняют ресницы, –
Кашмирской пленительней ты кобылицы!
 
 
Поведай нам, кто ты? Гандхáрва? Богиня?
Не лги, благородная, ты не рабыня!
 
 
Ты Индры, Варуны иль Брахмы супруга?
Иль к нам ты пришла из бесовского круга?»
 
 
«Нет, я не богиня, – в ответ Драупади, –
Нет, я не одно из бесовских исчадий.
 
 
К тебе как сайрандхри пришла я, царица,
Причесывать волосы я мастерица,
 
 
К плетенью венков прилагаю старанья,
Готовить научена я притиранья.
 
 
Такие же я предлагала услуги
Потомков Панду многочтимой супруге,
 
 
Прелестной царице цариц Драупади…
Вот так, о большой не мечтая награде,
 
 
За скромную плату работаю всюду,
И тем, что ты дашь мне, довольна я буду.
 
 
Мне Мáлини имя. Трудиться желая,
В твой дом, о царица Судешна, пришла я».
 
 
Сказала Судешна: «Носить я готова
Тебя на руках, – и сдержу свое слово,
 
 
Но что, если царь увлечется тобою?
Ты видишь, и жены, собравшись толпою,
 
 
Глядят на тебя очарованным взглядом, –
А что, коль мужчина окажется рядом?
 
 
Смотри, и деревья пленились тобою,
В дворцовом саду зашумели листвою,
 
 
Они пред тобою склонили вершины, –
А как же, скажи мне, поступят мужчины?
 
 
Вирата, твоей красотой пораженный,
Оставит меня и возьмет тебя в жены.
 
 
Когда на мужчину, средь дня или ночи,
Поднимешь ты продолговатые очи
 
 
И пристально глянешь, – сраженный их властью,
Он богу любви покорится со страстью.
 
 
Твоим восхищен безупречным сложеньем,
Он будет служить одержимым служеньем
 
 
Владыке бесплотному страсти красивой –
Анáнге, когда-то сожженному Шивой{32}32
  Ананге, когда-то сожженному Шивой… – Ананга – бог любви Кама. Предание рассказывает, что Кама внушил Шиве греховные мысли о жене Парвати в то время, как тот предавался подвижничеству, и Шива испепелил бога любви огнем из своего третьего глаза. Но жена Камы, богиня Рати, так горевала в разлуке с мужем, что Шива раскаялся и воскресил Каму.


[Закрыть]
 
 
За то, что он Шиву пронзил оперенной
Стрелою любви, из цветов сотворенной…
 
 
Судьбы своей самочка краба не знает:
Для собственной гибели плод зачинает.
 
 
Я тоже сама себе гибель устрою,
Едва пред тобой свои двери открою!»
 
 
Тогда Драупади сказала Судешне:
«Никто – ни Вирата, ни пришлый, ни здешний, –
 
 
Не смогут сближенья добиться со мною:
Мужьям пятерым довожусь я женою.
 
 
Гандхарвы мужья у меня – полубоги,
Что песни слагают в небесном чертоге.
 
 
Они охраняют меня постоянно,
И силу дает мне такая охрана.
 
 
К тому, кто служанку остатками пищи
Не кормит, дает мне работу, жилище,
 
 
Кто мне не велит омывать ему ноги, –
Весьма благосклонны мужья-полубоги.
 
 
А тот, кто любовью ко мне воспылает, –
Умрет в ту же ночь, как меня пожелает.
 
 
Ревнивцев-гандхарвов боятся недаром:
Они меня любят с неистовым жаром».
 
 
«Живи у меня, – согласилась царица. –
При виде тебя вся душа веселится.
 
 
Спокойно ты ляжешь, спокойно проснешься,
Ни ног, ни остатков еды не коснешься».
 
 
Для странницы кончилось дело успешно:
Ее приняла в услуженье Судешна.
 
 
Не ведал никто, что сама Драупади –
Вот эта служаночка в бедном наряде.
 

 
Пришел Сахадева в наряде пастушьем.
С пастушеским он говорил простодушьем.
 
 
Пришел, – и Вираты услышал он слово:
«О, кто же ты, бык среди рода людского?
 
 
О, кто ты, красавец в пастушьей одежде?
Тебя во дворце я не видывал прежде».
 
 
Ответил врагов низвергатель могучий, –
Казалось, что ливень пролился из тучи:
 
 
«Из касты умельцев, – стою перед всеми, –
Пастух я по имени Ариштанéми.
 
 
Служил я пандавам усердно и честно,
Но где эти львы – мне теперь неизвестно.
 
 
Пришел я к тебе, чтоб стеречь твое стадо,
И знай, что иного царя мне не надо».
 
 
Вирата ответил: «Ты жрец или воин?
Ты с виду царем величаться достоин!
 
 
Ты слишком высок для простого удела.
Скажи, из какого пришел ты предела?
 
 
Что можешь ты делать, уменьем богатый?
Какой от меня ты потребуешь платы?»
 
 
Сказал Сахадева: «Есть братья-пандавы,
А старший – Юдхиштхира, царь мудроправый.
 
 
Числом восемь раз по сто тысяч, – коровы
Царя, плодовиты, красивы, здоровы,
 
 
Десятками тысяч, не зная напасти,
Пасутся в стадах одинаковой масти.
 
 
Тантипала, танти-веревки владетель,
Я – рода коровьего друг и радетель.
 
 
«Он ведает все, – удивлялись мне слуги, –
Что было, что есть и что будет в округе!»
 
 
В то время премного доволен был мною
Юдхиштхира, правивший гордо страною.
 
 
Я знал, как корову лечить от болезни
И средства какие корове полезны,
 
 
Чтоб стельною стала; я знал благородных
Быков: я коров приводил к ним бесплодных,
 
 
И те, лишь мочу их понюхав, телились,
Своим молоком с нами щедро делились».
 
 
«Прими мое стадо, – ответил Вирата, –
Да будет положена пастырю плата».
 
 
Пошел Сахадева к коровьему стаду.
Не узнан владыкой, вкушал он отраду.
 
 
Явился другой – богатырь настоящий,
Но в женской одежде, нарядной, блестящей.
 
 
Звенели браслеты его и запястья.
Как слон с наступленьем поры сладострастья,
 
 
Он был, многодоблестный, грозен и страшен,
Хотя, как прелестница, златом украшен.
 
 
С пронзающими, как железо, глазами,
С распущенными – ниже плеч – волосами,
 
 
С безмерною мощью, с могучею дланью,
Пошел он навстречу царю и собранью.
 
 
Того, чье чело несказанно блистало,
Того, под которым земля трепетала,
 
 
Того, кто родился на свет исполином,
Того, кто был Индры всегрозного сыном,
 
 
Того, кто предстал в одеяньях узорных,
Увидев, Вирата спросил у придворных:
 
 
«Откуда пришел он, могучий и статный?»
Царю ни простой не ответил, ни знатный.
 
 
Воскликнул тогда государь изумленный:
«О всеми достоинствами наделенный!
 
 
Ты молод и смелости полон крылатой,
Могуч, как слонового стада вожатый!
 
 
Сними же ты косу, сними и браслеты,
И серьги, что в уши неженские вдеты!
 
 
Тебе не к лицу, богатырь, побрякушки!
В пучок собери волоса на макушке,
 
 
Как лучник оденься в броню и кольчугу,
Промчись в боевой колеснице по лугу!
 
 
С моими сынами, со мною ли вскоре, –
Сравняйся: я стар и нуждаюсь в опоре.
 
 
Возвысься в державе над всеми бойцами, –
Такие, как ты, не бывают скопцами!»
 
 
Ответствовал Арджуна: «Царь многовластный!
Я – ловкий плясун и певец сладкогласный.
 
 
Учителем танцев, – уменьем прославлен, –
Да буду к царевне Уттáре приставлен.
 
 
Не думаю, царь, что сочтешь ты уместным
Рассказ о моем недостатке телесном:
 
 
Во мне увеличит он боль и досаду!
Владыка, ты знай меня как Бриханнаду,
 
 
Как дочь или сына, чья доля – сиротство».
А царь: «Я увидел твое благородство.
 
 
Учителем танцев к царевне Уттаре
Тебя приставляю, но я в твоем даре
 
 
Весьма сомневаюсь: скорей твое дело –
Страной управлять, что не знает предела!»
 
 
Был тот Бриханнада владыкой испытан.
Увидели: правду царю говорит он.
 
 
Искусно поет он и пляшет отменно,
А то, что он евнух, – увы, несомненно!
 
 
К царевне властитель послал его старый:
Да в танцах наставником будет Уттары.
 
 
Царевну, а также служанок царевны,
Воитель, когда-то столь грозный и гневный, –
 
 
И пенью и танцам учил Бриханнада,
И в этом была для подружек отрада.
 
 
Никто, – ни в стране и ни в царском чертоге, –
Не ведал, что этот плясун легконогий,
 
 
Сей евнух, чей голос так тонок, как птичий, –
Есть Арджуна, Завоеватель Добычи{33}33
  Завоеватель Добычи (Дханаджая) – одно из имен Арджуны.


[Закрыть]!
 
 
Затем на сверкающем травами лоне,
Где гордо паслись государевы кони,
 
 
Еще появился воитель, и слугам
Казался он вспыхнувшим солнечным кругом.
 
 
Рассматривать стал он коней укрощенных.
Вирата спросил у своих приближенных:
 
 
«Откуда пришел этот муж богоравный?
С вниманьем каким на земле многотравной
 
 
За нашими он наблюдает конями!
Бесспорно, знаток лошадей перед нами.
 
 
Скорей приведите пришельца: наверно,
Он отпрыск бессмертных, чья сила безмерна».
 
 
Воитель сказал государю: «С победой,
О царь, подружись и печали не ведай!
 
 
Знаток лошадей, я мечтаю возничим
Служить при царе, наделенном величьем».
 
 
Вирата сказал: «Богатырь мощнолицый,
Я дам тебе деньги, жилье, колесницы,
 
 
Ты станешь возничим моим, о пришелец.
Откуда ты родом, знаток и умелец?»
 
 
Ответствовал Накула речью такою:
«Юдхиштхиры некогда был я слугою,
 
 
Был царским возничим и главным конюшим, –
Смотреть не могу на коней с равнодушьем!
 
 
Быть стражем коней – вот мое увлеченье,
Искусен я в их обученье, в леченье.
 
 
Среди жеребцов и кобыл неисчетных,
Мне вверенных, не было робких животных,
 
 
Растил их, берег я для битв и забавы…
Я – Грантхика: так меня звали пандавы».
 
 
Тогда повелителя речь зазвучала:
«Отныне тебе отдаю под начало
 
 
Я всех лошадей своих, все колесницы,
Всех конюхов нашей страны и столицы.
 
 
Но, с царственным станом и властным обличьем,
Как можешь ты конюхом быть иль возничим?
 
 
Гляжу на тебя – и волнуюсь, не скрою:
Не сам ли Юдхиштхира передо мною?
 
 
О, где он, владыка великоблестящий,
В какой он блуждает неведомой чаще?..»
 
 
Так юноша, словно бессмертных вожатый,
Был принят с почетом и лаской Виратой.
 
 
Потомки Панду, подчиняясь обету,
В скорбях и мученьях скитаясь по свету, –
 
 
Владыки приют обрели на чужбине:
У матсьев, неузнанны, жили отныне.
 

 
Юдхиштхира, чуждый коварства и злости,
Играл постоянно с придворными в кости.
 
 
И царь и царевич пленились игрою,
Играли и ранней и поздней порою,
 
 
Сидели, не зная занятья иного,
Как птицы, попавшие в сеть птицелова.
 
 
Удачлив Юдхиштхира был не однажды,
Делил он меж братьями выигрыш каждый.
 
 
Остатки еды продавал Бхимасена, –
Он их от царя получал неизменно;
 
 
Торговлей занялся и Арджуна ловкий:
Он стал продавать, со стараньем торговки,
 
 
Одежду, ненужную женщинам боле:
Всю выручку делит на равные доли, –
 
 
Да будет и братьям за службу награда;
Прилежный блюститель коровьего стада, –
 
 
Давал Сахадева, чтоб жизнь не погасла,
Творог, молоко и чудесное масло;
 
 
И Накула, как и положено брату,
Делил между ними конюшего плату;
 
 
Скрывая свое настоящее имя,
Ухаживала Драупади за ними;
 
 
Так жили они, помогая друг другу
И тайно свою охраняя супругу.
 
 
Треть года прошла. Пожелав веселиться,
В честь Брахмы устроила праздник столица.
 
 
Борцы появились, могучие телом.
Сверкала решимость в их облике смелом.
 
 
Бесстрашьем и силой помериться рады,
Они от царя получали награды.
 
 
Сильнейший соперников вызвал на поле,
Но все устрашились его поневоле.
 
 
Вирата бороться велел Бхимасене.
Направился тот неохотно к арене.
 
 
С такой беззаботностью двигался повар,
Что сразу раздался восторженный говор!
 
 
Схватил он противника, сильный, отважный,
Как демона засухи – бог многовлажный.
 
 
Подобно слонам, чья блистательна зрелость,
Бойцы проявили горячую смелость.
 
 
Вдруг поднял врага своего Бхимасена.
Как тигр заглушает слона дерзновенно, –
 
 
Он голос борца заглушил своим кличем,
Он всех поразил удальством и обличьем,
 
 
Сто раз покрутил храбреца над собою
И наземь швырнул его вниз головою.
 
 
Над мощным борцом, прославляемым всюду,
Победа казалась подобною чуду!
 
 
Вирата возвысил наградой Баллаву, –
Пришлась ему повара удаль по нраву.
 
 
А тот, поражая врагов на арене,
Обрел от властителя много дарений.
 
 
Когда всех борцов он в стране обесславил,
Баллаву бороться Вирата заставил
 
 
То с грозными львами, то с тигром пустыни, –
И тот их на женской сражал половине.
 
 
Был взыскан и Арджуна царского лаской
За то, что он радовал пеньем и пляской;
 
 
Был также доволен конюшим Вирата –
У Накулы лошади мчались крылато;
 
 
Была от царя Сахадеве награда
За то, что коровье умножилось стадо;
 
 
Так братья, скрывая свой облик до срока,
Служили Вирате-царю без порока.
 

 
Прошло десять месяцев службы примерной.
Была Драупади рабынею верной.
 
 
Царевна, достойная тысяч служанок,
До ночи трудилась теперь спозаранок.
 
 
Узрел ее Кичака – войска Вираты
Начальник могучий и зоркий вожатый:
 
 
На женской блистала она половине,
Подобная лотосоокой богине.
 
 
Он, бога любви пораженный стрелою,
Предстал пред сестрой, пред Судешной, с хвалою:
 
 
«Скажи мне, сестра: появилась откуда
Служанка твоя – дивноглазое чудо?
 
 
Схожу я с ума, красотой изумленный,
Как будто вином молодым опьяненный.
 
 
Готов я, как раб, подчиняться приказам
Красавицы, властно смутившей мой разум.
 
 
Я жизнь обрету, покорясь ее власти,
Иначе умру от сжигающей страсти.
 
 
В мой дом изобильный, богатый, радушный,
Где есть колесницы, слоны и конюшни,
 
 
Ковры и каменья, рабыни и слуги,
Пускай она вступит по праву супруги!»
 
 
Затем к Драупади, служанке-царице,
Пришел, – так шакал приближается к львице, –
 
 
Со льстивою речью: «Поверь, ты прекрасна, –
Зачем же должна ты поблекнуть напрасно?
 
 
Хотя, как цветок, ты достигла расцвета,
Гирлянда цветов на тебя не надета.
 
 
Всех жен моих старых возьми ты в рабыни, –
Да стану рабом твоим верным отныне!»
 
 
Ему Драупади сказала в то утро:
«Зачем ты стремишься ко мне, Сутапутра, –
 
 
Такой неприглядной и низкой по касте?
Зачем от запретной трепещешь ты страсти?
 
 
Тебе – не жена я, люблю я другого,
И в этой любви – честной жизни основа.
 
 
Чужую жену возжелать – преступленье:
Позор обретешь и впадешь в ослепленье.
 
 
Меня охраняют мужья-полубоги.
Гандхарвы злопамятны, мстительны, строги.
 
 
Их грозная ревность тебя уничтожит,
Погибнешь – безумцу никто не поможет!
 
 
Стоишь, как дитя, у реки, и на правый
Ты с левого берега ждешь переправы, –
 
 
Пойми, неразумный: и за океаном,
И в недрах земли, и на небе туманном, –
 
 
Нигде, ни в каком ты не скроешься месте,
От их не спасешься карающей мести.
 
 
Желая меня, ты подобен мужчине,
Что, вдруг заболев, устремился к кончине.
 
 
Чтоб месяц схватить, словно глупый ребенок,
Ты высунул руку свою из пеленок!»
 
 
Отвергнутый, снова к Судешне пришел он,
Сказал: «Я желаньем пылающим полон.
 
 
Чтоб я не погиб, помоги мне, царица,
С прекрасной служанкою соединиться».
 
 
Судешна ответила, брата жалея,
А также о собственной пользе радея:
 
 
«Ты в доме своем прикажи в преизбытке
Готовить и вкусную снедь и напитки.
 
 
Пришлю Драупади, и ты без помехи
Склони ее лестью к любовной утехе».
 
 
Воитель, в свои возвратившись покои,
Питье приказал приготовить хмельное,
 
 
Зарезать баранов и коз в изобилье, –
Его повара преискусными были.
 
 
Узнав, что исполнил он дело успешно,
Сказала красивой служанке Судешна:
 
 
«Питье принеси мне от Кичаки. Стражду,
Хочу поскорей утолить свою жажду».
 
 
А та: «Не пойду. Ты ведь знаешь, царица,
К чему он, порочный и подлый, стремится.
 
 
Распутною в доме твоем я не стану,
Законным мужьям изменяющей спьяну.
 
 
Ты вспомни, внимающая славословьям,
С каким я к тебе нанималась условьем.
 
 
Нет, к Кичаке я не пойду. В исступленье
Он мне, одурев, нанесет оскорбленье.
 
 
Есть много рабынь у тебя, о благая,
Скажи, пусть пойдет к сластолюбцу другая».
 
 
Судешна: «Поскольку ты послана мною,
Ступай к нему в дом со спокойной душою».
 
 
Сказала и кубок дала ей из злата.
Пошла Драупади, волненьем объята.
 
 
Решила: «Пойду, ибо верность – охрана:
Мужьям пятерым я верна постоянно».
 
 
И Солнцу – светящему Сурье – взмолилась,
И Сурья послал слабой женщине милость:
 
 
Он рáкшаса дал ей, – да станет ей стражем,
Незримой преградою проискам вражьим!
 
 
Увидев красавицу, тонкую в стане,
Подобную робкой, испуганной лани,
 
 
Был Кичака счастлив, – бесстыжий, лукавый, –
Как лодку увидевший у переправы.
 
 
Сказал: «Госпожа и владычица счастья!
И шкуры степных антилоп, и запястья,
 
 
И серьги получишь ты, и ожерелья,
А также вино для любви и веселья!
 
 
Ты вместе со мною взойди госпожою
На ложе, что устлано пышной парчою».
 
 
А та: «Утолить свою жажду желая,
Царица велит, чтоб напиток взяла я».
 
 
А Кичака: «Так по тебе я тоскую!
К царице отправлю служанку другую».
 
 
Он обнял ее, но она, вырываясь,
Толкнула бесчестного, намереваясь
 
 
Найти у Юдхиштхиры-мужа спасенье.
Но только собранья достигла в смятенье,
 
 
За косу схватил ее Кичака дикий,
Ударил ногой на глазах у владыки.
 
 
Но ракшас{34}34
  Ракшас («тот, кого следует беречься») – злой дух, демон.


[Закрыть], – ей данная Солнцем охрана, –
Как вихрь, повалил сластолюбца нежданно,
 
 
И тот без сознанья упал, опозорен,
Свалился, как ствол, что подрублен под корень.
 
 
Пред взором Юдхиштхиры и Бхимасены
Ударил красавицу воин презренный,
 
 
И жаждал Бхимá, разъяренный, расплаты, –
Хотел он убить полководца Вираты,
 
 
Но в страхе, что узнаны будут скитальцы,
Юдхиштхира пальцами сжал его пальцы.
 
 
Тогда, на супругов подавленных глядя,
Сказала Вирате, в слезах, Драупади,
 
 
Мужьям предана и душой справедлива, –
Казалось, что оком сжигал ее Шива:
 
 
«Жену храбрецов, перед кем супостаты
Дрожат, – он ударил ногою, проклятый!
 
 
Жену повелителей, правящих мудро, –
Ногою ударил меня Сутапутра!
 
 
Жену гордецов с тетивою тугою, –
Ударил меня Сутапутра ногою!
 
 
Жену благородных и чистых, как утро, –
Ударил ногою меня Сутапутра!
 
 
Жену ратоборцев, опасных вселенной,
Ударил ногой Сутапутра презренный!
 
 
Но где же отныне для слабых защита?
Где витязей гордая удаль сокрыта?
 
 
Мужчины они, может быть, только с виду,
Коль женщины терпят позор и обиду!
 
 
Где ярость сердец правосудных и гневных, –
Иль, может быть, каждый бессилен, как евнух?
 
 
Где видано, чтоб оставались спокойны
Мужья, если бьет их жену недостойный?
 
 
Как терпит Вирата бесчестье такое, –
Чтоб мне наносили, безвинной, побои?
 
 
О царь, не как царь ты ведешь себя ныне,
В стране у тебя правды нет и в помине,
 
 
Такого, как Кичака, в доме взлелеяв,
Как видно, ты ценишь одних лишь злодеев.
 
 
Ни ты, и ни Кичака, и ни вельможи
Твои – на достойных судей не похожи!
 
 
О царь, справедливым ты станешь едва ли,
Стерпев, чтоб меня при тебе избивали.
 
 
Так пусть Сутапутры поступок позорный
Осудит и каждый судья, и придворный!»
 
 
Вирата: «Не зная причин вашей ссоры,
Свершу ли я суд справедливый и скорый?»
 
 
Но поняли знатные слуги Вираты,
Что в Кичаке – дело, что он – виноватый.
 
 
Сказали придворные о Драупади:
«Подобна, прекрасная, высшей награде
 
 
Тому, кто женат на такой длинноокой,
Пленительной телом и мыслью высокой».
 
 
Юдхиштхира потом покрылся: «Уйди ты
К царице, – жене приказал он, сердитый, –
 
 
Ведь витязей жены, шагая сквозь беды,
Совместно с мужьями достигнут победы.
 
 
Я мыслю: не время теперь для волненья.
Мужья твои, видно, такого же мненья, –
 
 
Недаром, не гневаясь и не печалясь,
Гандхарвы на помощь к тебе не примчались.
 
 
Не знаешь ты времени гнева и злости,
Мешаешь ты людям, играющим в кости,
 
 
Вбежала сюда, как плясунья-певица, –
Ступай же, гандхарвов сердить не годится».
 
 
В ответ – Драупади: «Бессилье их зная,
Мужьям своим все ж пребываю верна я.
 
 
Так слабы они, что страшат их злодеи,
А старший, – он в кости игрок, – всех слабее!»
 
 
В покои Судешны пошла со слезами,
С рыданьем, с распущенными волосами,
 
 
Как месяц, пробивший тяжелые тучи,
Сверкал ее лик многогневный и жгучий.
 
 
Судешна: «Зачем ты приходишь, рыдая?
Скажи, кто ударил тебя, дорогая?
 
 
Кто будет сегодня наказан сурово?
Поведай, о лотосоглазая, слово!»
 
 
А та: «На глазах у вельмож и Вираты
Ударил меня Сутапутра проклятый».
 
 
«Велю, если хочешь ты, прелюбодея
Убить!» – отвечала Судешна, краснея.
 
 
Служанка: «Другие найдутся для мести.
Сегодня умрет совершивший бесчестье!»
 

 
Ушла дивнобедрая с думой о мщенье.
Сперва совершила она очищенье,
 
 
От скверны очистила плоть и одежду,
Обиду копя и лелея надежду,
 
 
Заплакала в жажде расплаты мгновенной.
Тогда-то пришел ей на ум Бхимасена.
 
 
Решила: горячий и неукротимый,
Поможет он преданной, верной, любимой.
 
 
Она поднялась среди ночи с постели,
Отправилась к мужу, пошла к своей цели,
 
 
Измучена бременем тяжких мучений,
Но, духом воспрянув, пришла к Бхимасене.
 
 
Казалось, что сила быка ей желанна!
Она, как могучее древо – лиана,
 
 
Руками его обвила, как ветвями,
Того разбудила, кто спорит со львами, –
 
 
Как птиц и животных владычица-львица!
Казалось, что музыка ви́ны{35}35
  Вина – музыкальный инструмент с семью струнами (разновидность лютни или гитары).


[Закрыть] струится,
 
 
Когда разбудила его со словами:
«Вставай же, вступающий в битву со львами!
 
 
Ты спишь, как мертвец, тратишь время впустую,
Но жив возжелавший супругу чужую!
 
 
Не спи, ибо жив полководец Вираты,
Сей грешник преступный и враг мой заклятый».
 
 
Разбуженный, сел Бхимасена на ложе,
И встал, и взглянул, с темной тучею схожий.
 
 
Сказал: «Ты осунулась и побледнела.
Какое тебя привело ко мне дело?
 
 
Ты можешь доверить мне радость и горе,
Прибегнув ко мне как к надежной опоре.
 
 
И то, что противно, и то, что приятно,
Поведав, скорей возвращайся обратно».
 
 
А та: «Как не плакать мне, горем сожженной.
Юдхиштхире ставшей женою законной?
 
 
Не он ли, скажи, проиграв меня в кости,
Велел: «Как рабыню, жену мою бросьте
 
 
К ногам властелина»? Поведай, какая
Царевна в живых бы осталась, страдая
 
 
Как я, Драупади? Того ли мне мало,
Что в плен я к властителю Синдха попала?{36}36
  …Того ли мне мало, // Что в плен я к властителю Синдха попала… – Царь Синдха, Джаядратха, уговаривал Драупади бежать с ним от пандавов. Когда она отказалась, он увез ее насильно. В наказание пандавы отрезали Джаядратхе волосы и заставили его признать себя рабом.


[Закрыть]
 
 
Жена, чьи мужья – столь могучие братья,
Должна ли снести оскорбленье опять я?
 
 
Ударил меня Сутапутра ногою.
Как жить мне с обидой моей и тоскою?
 
 
При всех он избил меня, воин Вираты, –
Как жить мне теперь, коль не вижу расплаты?
 
 
Сей Кичака подлый, душою – уродец,
Сей родич Вираты, его полководец,
 
 
«Женою мне стань», – грязный, низменный, грешный, –
Не раз предлагал мне, служанке Судешны.
 
 
Как плод, что созрел, – по вине его страсти, –
Мое разрывается сердце на части.
 
 
Но также в печали моей бесконечной
Повинен и брат твой, игрок бессердечный.
 
 
Кто мог бы, как он, променять государство
На жизнь игрока, на скитанья, мытарства?
 
 
Все годы свои он проигрывал нишки{37}37
  Нишки – древние золотые монеты весом около 10 граммов.


[Закрыть].
Казалось, казною владел он в излишке,
 
 
Но где же теперь колесницы, каменья,
Где кони и мулы, стада и именья?
 
 
Глупец, он когда-то был самонадеян,
Игрок, он богинею счастья осмеян.
 
 
Игра для него – ремесло, а когда-то
Владел он слонами в гирляндах из злата,
 
 
Пред ним в Индрапрастхе склонялись вельможи,
А сам возлежал он на царственном ложе.
 
 
Гостей угощали весь день спозаранок
Сто тысяч его поварих и служанок,
 
 
Он тысячи нишков дарил неимущим,
А стал игроком и бродягою сущим!
 
 
Певцы-златоусты его величали,
С утра и до ночи хваленья звучали,
 
 
Сто тысяч ученых, изведавших веды,
Исполнены знаний, вели с ним беседы.
 
 
Оказывал помощь Юдхиштхира кроткий
Бессильным и старым, слепцу и сиротке,
 
 
А ныне, игрок, стал он жалким слугою
Правителя матсьев, зовется Канкою.
 
 
Он требовал дани с царей, но Вирату,
Как шут, он теперь развлекает за плату.
 
 
Он был господином царей-властелинов,
А стал он рабом, государство покинув.
 
 
Весь мир озарял он блистаньем когда-то,
А ныне с ним в кости играет Вирата.
 
 
Жрецов и героев где прежний владыка?
На сына Панду, сын Панду, погляди-ка!
 
 
Проводит он годы бездумно, безвольно, –
Ужель за Юдхиштхиру брату не больно?
 
 
На отпрыска Бхараты, Бхараты отпрыск,
Взгляни, – только слабый увидишь ты отблеск!
 
 
Ты понял, что я погибаю средь моря
Страданья и горя, с волнами их споря?
 
 
Еще об одной расскажу тебе муке,
И ты не сердись на меня, крепкорукий.
 
 
Сражаешь ты тигров и львов на собранье,
А я, ужасаясь, теряю сознанье.
 
 
От зрелища вдруг оторвавшись, царица
Тогда восклицает: «Моя мастерица
 
 
Влюбилась в Баллаву. Ей, бедненькой, страшно,
Чуть повар сойдется со львом в рукопашной.
 
 
Кто женщин поймет? Но подходит же, право,
Красивой служанке красавец Баллава.
 
 
Давно уже, видно, друг с другом спознались:
В одно они время у нас оказались».
 
 
Иль мало мне видеть Юдхиштхиры участь?
Вдобавок – насмешек язвительных жгучесть!..
 
 
Взгляни на другого: он бился с богами, –
Теперь добывает он пищу ногами!
 
 
Вступавший со змеями в бой без опаски, –
Царевну теперь обучает он пляске!
 
 
Леса вместе с Агни сжигал полководец,
А ныне – он пепел, попавший в колодец!
 
 
Страшились воители стрел его гневных,
А ныне живет он средь женщин, как евнух!
 
 
Он мир потрясал тетивы своей звоном, –
Теперь звонким пением нравится женам!
 
 
В венце – в блеске солнца – был недругам страшен,
А ныне косой и кудрями украшен.
 
 
Божественным прежде владевший оружьем,
Он серьги надел, – будто не был он мужем!
 
 
В боях побеждавший царей-чужестранцев,
Он сделался ныне учителем танцев!
 
 
Дрожала от грома его колесницы
Земля, – и селенья в лесах, и столицы,
 
 
И то, что недвижно, и то, что подвижно,
А ныне, а ныне – уму непостижно! –
 
 
В нарядные женские платья одетый,
Звенит он серьгами и носит браслеты!
 
 
Поет он, когда все красавицы в сборе,
Смотреть мне на грозного Арджуну – горе!
 
 
Как слон в пору течки средь самок, – таков он
Средь женщин, прелестницами очарован!
 
 
О, горе мне! Лучник, возглавивший рати,
Теперь состоит плясуном при Вирате!
 
 
Известно ли Кунти, их матери славной,
Что стал плясуном ее сын богоравный,
 
 
Что старший, чей недруг еще не родился,
В презренные кости играть подрядился!
 
 
А третий? Смотрю я с печалью во взгляде:
Идет Сахадева в пастушьем наряде!
 
 
За ним я не знаю поступка дурного,
Хотя о нем думаю снова и снова.
 
 
За что же наказан твой брат? Разве надо,
Чтоб шел он, как бык, средь коровьего стада?
 
 
Он бродит в одежде пастушеской красной,
И больно смотреть мне на мужа, несчастной.
 
 
Свекровь говорила мне о Сахадеве:
«Отважен, подобен стыдливостью деве,
 
 
Любимец мой, с речью, звучащею нежно.
Служи ему в долгих скитаньях прилежно!»
 
 
И вот – мое сердце заходится в плаче,
Как вижу, что спит он на шкуре телячьей.
 
 
Четвертый стал конюхом… Где ж его свойства,
Три качества: ум, красота и геройство?
 
 
Воитель, блиставший отвагою ратной, –
Коней обучает. Как счастье превратно!
 
 
Великоблестящий и великодушный, –
О, горе мне, ныне он пахнет конюшней!
 
 
Сын Кунти, о доле моей поразмысли.
Все беды земли надо мною нависли!
 
 
Юдхиштхира – ваших несчастий причина,
Но есть у меня и другая кручина.
 
 
С тех пор как твой брат проиграл меня в кости,
Я стала добычей позора и злости.
 
 
Служанка Судешны, в ее помещенье
Прислуживаю при ее очищенье.
 
 
Я – царская дочь, и, страдая жестоко,
Я все-таки жду заповедного срока.
 
 
Все бренно в пределах удела земного,
Мужья мои – верю – возвысятся снова.
 
 
Судьба от единой причины зависит,
И то, что унизит нас, то и возвысит.
 
 
Сперва отдаем, а потом сами просим,
Нас бросивших в яму потом сами сбросим.
 
 
Нельзя нам уйти от судьбы: оттого-то
Я, веря в судьбу, жду ее поворота.
 
 
Сменяются легкими трудные годы,
Где были, там вновь заволнуются воды.
 
 
Кто, жертва судьбы, не исполнил стремлений, –
Пусть страстно стремится к ее перемене.
 
 
Ты спросишь, – зачем говорю я об этом?
Спроси, – облегчу свое сердце ответом:
 
 
Могу ль не страдать, свою гордость низринув,
Я, царская дочь и жена властелинов?
 
 
Панчалы скорбят, и страдают пандавы,
Я плачу: остались мужья без державы!
 
 
Кто, равная мне, столь возвышенной ране,
Познала так много скорбей и страданий?
 
 
Быть может, причина теперешних бедствий –
Тот грех, что пред Брахмой свершила я в детстве?
 
 
Смотри, что со мною, измученной, сталось.
Не лучше ль была я, когда я скиталась?
 
 
Ты вспомни: я прежде всегда веселилась,
Теперь в моем сердце – тоска и унылость.
 
 
Не в том ли причина, что, воин могучий, –
Стал Арджуна пепла потухшего кучей?
 
 
Кто знает, как движется в мире живое?
Кто мог бы предвидеть паденье такое?
 
 
Вы, равные Индре, в лицо мне смотрели,
Чтоб волю мою угадать, – неужели
 
 
Я знала, что я, госпожа и царица,
Начну недостойным заглядывать в лица?
 
 
Взгляни, сын Панду: разве я не владела
Землей, никогда не знававшей предела, –
 
 
Смотри же: служанка теперь Драупади!
И спереди шли мои слуги, и сзади, –
 
 
Теперь я хожу за Судешною следом.
Когда же настанет конец моим бедам!
 
 
Чтоб мазь приготовить, я ветви сандала
Когда-то для Кунти одной растирала.
 
 
Сын Кунти, на руки мои посмотри ты:
Натруженные, волдырями покрыты!»
 
 
И руки в мозолях она показала,
И с горьким отчаяньем мужу сказала:
 
 
«Ни Кунти, ни вас не боялась когда-то,
А ныне бывает мне страшен Вирата, –
 
 
Служанке, у ног его в прахе простертой:
Он ценит сандал, только мною растертый,
 
 
И жду я: одобрит ли он притиранья?»
Расплакалась, сердце воителя раня:
 
 
«Какой совершила я грех, Бхимасена?
Ужели страдать я должна неизменно?»
 
 
И сжалась душа Бхимасены от боли.
Он руки ее, на которых мозоли,
 
 
Приблизил к лицу своему, крепкостанный,
Губитель врагов. Он не плакал от раны,
 
 
А ныне заплакал, в лицо ее глядя,
Распухшие руки дрожащие гладя.