Текст книги "Энеида. Эпическая поэма Вергилия в пересказе Вадима Левенталя"

– О сын богини! Воля великих богов пребывает с тобой, ибо твоя участь суждена тебе Отцом всех богов, и его закон непреложен. Ныне мне дано поведать тебе немногое – лишь то, что поможет пройти по морю и безопасно войти в гавани Авзонии. Остальное сокрыто от меня Парками и великой дочерью Сатурна. От Италии, которую ты мнишь такой близкой, и от гавани, в которую ты надеешься скоро войти, отделяет тебя долгий путь. Прежде чем ты окажешься на безопасной земле, где сможешь воздвигнуть свой город, тебе предстоит гнуть вёсла в морях, омывающих берега Сицилии, пересечь равнину Авзонийского моря, увидеть воды подземных озёр и берега острова Цирцеи.

Далее Гелен сказал:

– Один знак я открою тебе, чтобы ты прочно сохранил его в своём сердце. Твой город тебе надлежит заложить там, где, томимый тревогой, на берегах потаённой реки под сенью прибрежных дубов ты встретишь огромную белую веприцу. Тридцать белоснежных детёнышей будут сосать молоко своей чудесной матери. Там, в основанном тобой городе, ты обретёшь покой. Не бойся предсказанного Келено голода, тебе и твоим спутникам не придётся грызть столы – Аполлон снизойдёт к вашим молениям. Но избегай восточных земель Италии, что лежат так близко, по ту сторону нашего моря. Там построили свои города и обвели их высокими стенами могучие и воинственные греческие цари. Саллентинской равниной овладел критянин Идоменей, Петелию держит Филоктет из Фессалии, а на других землях царит племя локров.

Ещё скажу тебе, – продолжал царственный прорицатель. – Когда корабли твои, измерив моря, остановят свой бег и на берегах обретённой земли ты возведёшь алтари, чтобы у них возносить молитвы богам, в молитве тебе надлежит накрывать волосы пурпурным покровом. Ты, твои друзья и ваши потомки должны свято блюсти этот обычай, который ныне предписывают вам боги.

Далее он говорил так:

– Когда ты покинешь наши берега, ветры отнесут тебя к берегам Сицилии – туда, где перед вами расступятся теснины Пелорского мыса. Берегись Пелора! Держи путь влево, кружным путём, подальше от берега и омывающих его волн. Там землю, которая когда-то была единой, всесильное время обрушило в морскую бездну, отделив Гесперийскую землю от Сицилии. В страшный провал хлынули, кружась в ужасном водовороте, мощные волны, оставив лишь узкую расселину. Справа там ждут тебя скалы Сциллы, а слева – Харибды. Там трижды в день бездна засасывает в себя бурные воды и трижды в день исторгает их из себя, поднимая до самых звёзд. Там, в кромешной тьме огромной пещеры, таится Сцилла – чудовище, высунув голову из щели, влечёт к себе проплывающие мимо корабли. Лицом она прекрасная дева, и у неё нежная девичья грудь. Но ниже груди у неё тело рыбы, мохнатый волчий живот и громадный дельфиний хвост. Чем идти напрямую и хоть раз себе на погибель узреть среди мрачных скал безобразное чудовище, лучше обогни остров с юга, у мыса Пахин.

И ещё скажу тебе, сын богини. Если Гелен и впрямь прозорлив, если можно верить моим пророчествам, если дух мой наполняет истинным знанием сам Феб – верь мне, и я повторю тебе снова и снова одно лишь, но самое важное. Прежде всего духом своим преклонись пред божественной силой Юноны. Твори ей молитвы, приноси жертвы и блюди обеты, чтобы смирить гнев владычицы богов. Только так ты сможешь покинуть берега Сицилии и достичь Италии. Там, у священных озер Аверна, в мирно шумящей роще, под скалой ты найдёшь пророчицу. В вечном исступлении она вещает людям их судьбу, записывая предсказания на листьях растущих вокруг деревьев. Эти листья она оставляет в глухом гроте, складывая один на другой. Они лежат неподвижно по порядку до тех пор, пока ветерок из приоткрывшейся двери не разметает их по всей пещере, но она не заботится о том, чтобы вновь собирать их, и люди, пришедшие к вещунье за предсказаниями, уходят ни с чем, проклиная Сивиллу. Но ты не бойся потерять время и не досадуй на друзей, что будут торопить тебя и звать в дорогу, говоря, что попутный ветер наполняет паруса. Запасись терпением и мольбами добейся, чтобы она добровольно раскрыла уста и дала своё предсказание без угроз и насилия. Она расскажет тебе об италийских племенах, и о будущих войнах, и о том, как вам избежать грядущих бед. Будь почтителен с ней, и она укажет вам безопасный путь. Что ж, теперь отправляйся в дорогу. И возвысь славу великой Трои подвигами!

Вот что сказал мне Гелен, открыв мне мою судьбу. А после велел отнести к кораблям дары, нагрузить их золотом, серебром и резной слоновой костью. Он подарил нам множество медных додонских котлов и оружия, коней и возниц и ещё дал нам новых гребцов. Анхизу он дал доспех Пирра, золотую тройную кольчугу, и его островерхий, увенчанный косматой гривой шлем. Тогда отец велел поднять паруса, чтобы не упустить попутный ветер, и глашатай Феба так обратился к нему с величайшим почтением:

– О муж, удостоенный славного союза с Венерой! Дважды боги спасли тебя из гибнущей Трои – в первый раз, когда она была разрушена Геркулесом, и теперь, когда она сожжена греками. Ныне свершается судьба, которую боги готовили тебе и твоим потомкам. Так близки Авзонийские берега, и тебя тянет повернуть паруса напрямую к ним. Но край, обещанный вам Аполлоном, неблизок, и вам придётся избрать кружной путь. О счастливейший из отцов, гордый сыновней любовью, – в путь! Не дело мне долгой речью мешать крепчающим Австрам!

Но тут на берегу появилась Андромаха. Опечаленная нашим отъездом, она тоже, не желая отставать от мужа, принесла нам дары – множество разноцветных одежд, украшенных золотой пряжей. Чудесный фригийский плащ преподнесла она Юлу, сказав:

– Мальчик, прими этот дар от той, кто когда-то была женой Гектора, твоего дяди. Пусть этот плащ напоминает тебе о руках той, кто его выткала, будет залогом моей любви, последним подарком родных. Твой образ один напоминает мне о моём собственном сыне, Астианакте. У тебя те же кудри, те же руки, глаза и лицо. Он был бы тебе ровесником, если бы был жив.

Отплывая, я, не в силах сдержать слёз, так обратился к ним:

– Будьте счастливы, друзья! Ваша судьба уже свершилась, наша же зовёт нас в путь. Вам нет нужды бороздить просторы морей в поисках убегающих Авзонийских земель. Здесь у вас есть подобие Ксанфа, и город, построенный вами, напоминает об Илионе. Вы возвели его при лучших знамениях, и этим стенам не придётся повстречаться с яростью греков. Если же я достигну Тибра и прилегающих к нему долин, если дано мне будет возвести там стены нового города, что обещан нашему роду, тогда оба наши народа будут вовеки братьями. Ведь у нас один предок, Дардан, и судьба наша всегда будет общей. Пусть же и наши потомки никогда не забудут этого!

Мы вновь вышли в море и держали путь мимо скал Керавнии, ближе к Италии. Солнце зашло, горы окутались тенью, и мы пристали к берегу на ночлег, выбрав по жребию гребцов, чтобы сторожить корабли. Мы устроились на желанной суше, на ложе из сухого песка, и сон освежал наши уставшие тела. Ещё не свершили свой круг Оры, ведущие по небосклону Ночь, а наш кормчий Палинур уже встал. Праздная лень была незнакома ему. Он чутко ловил ток ветров, наблюдал светила, молча скользящие в небе созвездия Гиад, Арктура, двойных Трион и Ориона, несущего свой золотой меч. Увидев безоблачное небо, он дал с кормы звучный сигнал, пробуждая нас к новому дню. Мы сняли лагерь и снова пустились в путь, расправив крылатые паруса.

Вот, прогоняя ночные светила, заалела заря, и мы увидели очертания холмов Италии, её берега.

– Италия! – вскричал юный Ахат, и все мы приветствовали её радостным криком.

Сам родитель Анхиз наполнил чашу до краёв чистым вином и, встав на высокой корме, поднял её, призывая богов:

– О боги, о властители морей, земли и быстрокрылатых бурь! Даруйте нам лёгкий путь и пошлите попутный ветер!

Ветры подули сильнее, и мы подошли к гавани. На вершине холма показался храм Минервы. Сняв паруса, мы повернули корабли к изогнутому дугой берегу и увидели бухту, преградой скал защищённую от пенных и солёных восточных волн. Тогда я увидел знамение: вдали, на высоком берегу, паслись четыре белоснежных коня.

– О приветливый край, – сказал тогда отец Анхиз, – увы, ты сулишь нам войну. Кони грозны в бою, и эти кони грозят нам жестокими сражениями! И всё же порой кони, запряжённые вместе в повозку, покорно терпят узду – лишь в том я вижу надежду на желанный мир.

Сойдя на берег, мы сразу же вознесли мольбы принявшей нас звонкодоспешной Палладе, а затем, помня завет Гелена, покрыли головы фригийскими тканями и заклали жертвы великой Юноне, соблюдя все обряды. Но времени медлить не было, и, окончив моления, мы тотчас же отчалили от берега и повернули паруса к югу, покинув обиталище греков. Вот показался вдали основанный Геркулесом Тарент, за ним мы увидели Лакинийский храм, а затем твердыни Скилакея и Кавлона. Наконец из волн поднялась Этна, и мы услышали грозный грохот волн, с великой силой бьющих в прибрежные скалы, и грохот этот отражался от них стократным эхом. Воды бурлили и клубами поднимали со дна пески.

– Воистину, это Харибда! – воскликнул Анхиз. – Та, о которой говорил нам Гелен. Это её смертоносные утёсы и её обиталище в острых изрезанных скалах. Друзья, держите же вёсла ровнее!

Гребцы налегли на вёсла, со скрипом поворачивая корабль влево, прочь от берега. Следом устремился направленный проворным Палинуром флот. Трижды, вздыбившись, поднимала нас до небес пучина, и трижды схлынувшие валы опускали нас к теням преисподней. Трижды меж сдвинувшихся скал слышали мы стенания утёсов, и трижды морская пена, взлетев, орошала небеса. Мы спаслись от грозных скал с живущими в них страшными чудовищами, но солнце между тем зашло, ветры стихли, и силы покинули нас. Мы сбились с пути, и течением отнесло нас к берегам циклопов.

Там есть огромная бухта, покой которой никогда не тревожат ни ветры, ни бурные волны. Но в вышине над ней непрестанно грохочет грозная Этна. Она то извергает из своего жерла до самого неба тучи чёрного дыма, смешанного с белёсым пеплом, то жарким пламенем лижет светила. То выбрасывает из своей утробы огромные скалы и с силой бросает их ввысь, то с гулким рёвом изрыгает потоки расплавленного камня, и тогда они горячими языками облизывают её крутые склоны. Там, как гласит предание, лежит тело гиганта Энкелада, поверженного самим Зевсом. Придавленный горой, сын Тартара там дышит огнём через горные расщелины. Когда же он поворачивается с боку на бок, вся Сицилия содрогается и небеса застилаются дымом.

До утра мы не сомкнули глаз, спрятавшись в прибрежном лесу и не зная причин ни страшного грохота, ни огненных всполохов, ведь ночь не была озарена ни светом луны, ни даже сиянием звёзд – ненастная тьма скрывала от глаз всё вокруг. Лишь только занялся день и, поднявшись с востока, прогнала тени Аврора, из лесной чащи появился странного вида незнакомец. Худой, измождённый, в жалком рубище, весь в грязи и обросший бородою, он шёл к нам, в мольбе протягивая руки. Плащ его был изорван в лохмотья колючками, но в нём ещё можно было узнать грека – видно, из тех, что когда-то покинули свою отчизну, чтобы воевать у стен Трои. Увидев нас издали и узнав наши доспехи, он сперва замер в испуге, но после, помедлив, ещё быстрее устремился к нам и стал с плачем молить нас:

– Заклинаю вас светилами, властью богов и светом небес, что дарят нам своё дыхание, тевкры, возьмите меня с собой и увезите в любые земли прочь отсюда! Да, я грек и признаю, что был среди данайцев, что шли войною на вас и ваших пенатов! Если обида на наше злодейство и поныне сильна в вас, что ж, тогда бросьте меня в волны и потопите в пучине. Если суждено мне умереть, то пусть я умру хотя бы от человеческих рук!

Сказав так, он склонил колени и долго припадал к нашим ногам, рыдая. Отец Анхиз протянул ему руку и ободрил залогом дружбы. Мы стали расспрашивать его о его судьбе. Тогда он отбросил страх и поведал нам о себе.

– Я рожден на Итаке и был спутником несчастного Улисса. Моё имя Ахеменид, мой отец – Адамаст. Он был небогат и отправил меня в войско, собиравшееся на войну. О если бы я остался под родительским кровом! Мои спутники, спеша покинуть эти страшные берега, забыли меня в пещере циклопа. Своды этой громадной пещеры высоки и темны от запёкшейся крови тех, кто был в ней пожран. Её хозяин ростом до неба, уродлив и не знает человеческой речи. В неизбывной злобе циклоп насыщается кровью и плотью людей. Я сам видел, как двоих наших спутников он взял одной рукой, раздробил их брызнувшие кровью тела о скалы и после жевал истекающие чёрной жижей теплые члены, пока уходящая жизнь ещё трепетала в них.

Он продолжал:

– Хитроумный Улисс решился на месть. Лишь только циклоп, насытившись и напившись неразбавленного вина, заснул, разлёгшись в своей пещере и во сне изблёвывая из себя куски мяса вперемешку с вином, мы, помолившись богам и по жребию назначив, кому что делать, напали на него и огромным заострённым шестом проткнули ему единственное око, бывшее у него посреди лба. Так мы отомстили за друзей.

Вот что поведал нам грек и потом сказал:

– Бегите же отсюда, несчастные! Рвите причальный канат и покиньте берег! Как ни велик лишённый нами зрения Полифем, пастух бесчисленных овечьих стад, но берега этой бухты населяют ещё сто других свирепых циклопов. Они бродят здесь, между холмами, несказанно страшные. Три месяца я влачу здесь свою жалкую жизнь и прячусь между камнями, наблюдая за ними, дрожа от их поступи и голосов. Всё это время я питаюсь лишь твёрдым, как галька, кизилом, оливками и скудными кореньями. Часто с надеждой я всматривался в водную гладь, но сегодня впервые увидел корабли. Что бы вы ни сделали со мной, я отдаю вам себя, лишь бы избегнуть жутких чудовищ. Лучше принять любую смерть от вас!

Лишь только он промолвил это, как на вершине горы мы увидели самого пастуха Полифема. Окружённый своими стадами, он двигался, сам подобный горе, нащупывая дорогу сосновым стволом, который держал, как посох. Безобразный, лишённый зрения, страшный, он шёл к берегу, и за ним шли отары его овец – его единственное утешение в несчастье. Он спустился к воде, вышел на глубокое место и стал обмывать кровь с пронзённого ока. Стеная и скрежеща зубами, он вышел на середину бухты, но глубокая вода не доходила ему и до колена. Мы же молча перерезали канаты и, взяв с собой молящего нас грека, в страхе кинулись прочь, изо всех сил налегая на вёсла. Как ни старались мы быть бесшумны, циклоп услышал нас и устремился на звуки, но, поняв, что ему уже не дотянуться до уносимых лёгкой волной кораблей, взревел. От его крика содрогнулись море и земля и загудели пещеры Этны.

На его зов с окрестных гор сбежалось на берег всё племя циклопов. Мы увидели, как страшные сыны Этны стоят толпой и свирепо смотрят на нас, полные бессильной злобы. Ростом до небес, они стояли, подобно дубам, высоко вознесшим свои кроны в рощах Громовержца, или могучим кипарисам по владениях Дианы. В страхе мы стремились мчаться на всех парусах, доверяясь попутному ветру, но по завету Гелена мы не смели приближаться ни к Сцилле, ни к Харибде и потому повернули паруса. Тут, на наше счастье, от Пелора подул ниспосланный нам свыше Борей, и нам удалось пройти мимо скалистого устья Пантагии, а после миновать равнинный Тапс и Мегарский залив – все эти земли называл нам спутник злосчастного Улисса Ахеменид, идущий вспять по пути своих скитаний.

Мы прошли там, где мыс Племирия разрезает волны, омывающие сицилийские берега, прошли мимо острова Ортигия, где Алфей таинственным подземным ходом течёт под морем и на Сицилии сливается с Аретузой. Почтив местных богов, как велел Гелен, я прошёл мимо тучных земель по берегам илистого Гелора, обогнул Пахин, держась поближе к берегу. Показались города Камарина, Гела и обнесённый мощной стеной Акрагант, славный когда-то своими быстроногими конями. С попутным ветром мы покинули пальмоносный Селинунт, через мели проплыли меж подводных скал Лилибеи и вошли в Дрепанский залив. Там, на его безрадостных берегах, после стольких трудов и бурь, гнавших меня по морям, я утратил отца. Горе мне! Лучший из отцов, моё утешение во всех бедах и заботах, от всех опасностей напрасно спасённый мною Анхиз покинул меня! Не предрёк мне этого горя прорицатель Гелен, как ни много он сказал мне. Даже Келено не была настолько жестока. Эта скорбь стала пределом многолетних скитаний. Я отправлялся от печальных берегов Сицилии, когда посланные богами ветры пригнали к вам наши корабли.

Так благородный Эней вёл рассказ о своих скитаниях среди внимавших ему гостей. Наконец он умолк, и пир был окончен.

Книга четвертая

Пламя, влитое в царицу беспощадным сыном Венеры, сжигало её изнутри. Из головы у неё не выходил образ царственного гостя, она думала о его мужестве, о древней славе его рода, вспоминала его благородную речь и прекрасные черты лица. Охвачена беспокойством, до утра она не могла уснуть.

Лишь только Аполлон озарил своим светом землю и Аврора прогнала с небес ночные тени, она так сказала сестре:

– О наилучшая из подруг, я не могу спать, ибо сны пугают меня! Что за гость прибыл к нам вчера так нежданно! Как он прекрасен лицом, как могуч и отважен! В жилах его течёт кровь бессмертных. Низких душой обличает трусость, но он прошёл столько страшных битв, и суровая судьба не сломила его! Если б в своей душе не приняла я давно уже твёрдого решения не вступать снова в брак, если бы с тех самых пор, как коварная смерть отняла у меня первую любовь, не были мне ненавистны брачные покои с их факелами, верно, лишь этому искушению я могла бы уступить. О Анна, одной тебе признаюсь: со времени гибели Сихея, когда родной брат запятнал наши пенаты убийством, никто до сей поры не покорил мою душу, лишь вчерашний гость пробудил её к чувствам, и вот меня вновь сжигает знакомое пламя. И всё же прежде земля разверзнется под моими ногами, чем покорюсь я чувству! Пусть всемогущий Отец богов испепелит меня молнией и низвергнет в глубокую ночь преисподней, к бледным теням Эреба, если я переступлю через свою стыдливость. Первый сочетавшийся со мной браком взял всю мою любовь без остатка, и ему же вовеки она принадлежит за гробом!

Так сказала она и залилась слезами. Анна отвечала ей:

– Сестра, ты для меня дороже небесного света! Не хочешь ли ты всю свою молодость провести, не узнав ни счастья материнства, ни сладости Венериных даров? Разве душам погребённых за гробом есть дело до тебя, живой? Пусть никто не склонил тебя к новому браку ни в родном Тире, ни здесь, в Ливии. Пусть ты презрела Ярбу и других славных победами царей Африки, что ж с того? Теперь ты будешь бороться и с той любовью, которая сама пришла к тебе? Или ты забыла, в каких землях поселилась со своим народом? С одной стороны здесь города необоримых в бою гетулийцев, с другой – буйные племена нумидийцев, здесь народы Сиртов, там по жаркой пустыне кочуют баркейцы… Что говорить о войне, которой тебе грозит Тир, о той, что готовит собственный наш брат? Сдаётся мне, не без воли богов, а по провидению самой Юноны ветер принёс к нам сюда корабли илионских беглецов. О, какие великие города и какое славное царство ты построишь здесь в союзе с таким славным мужем! Какие великие дела свершат вместе троянцы и пунийцы, соединив свои силы и оружие! Проси же снисхождения у богов и склоняй их к себе жертвами – а тем временем угождай гостям и уловками задерживай их. Говори, что море неспокойно, что шумят бури, что дожденосный Орион мешает поднять паруса, а сами суда ещё не готовы к отплытию – под любым предлогом не отпускай гостей!

Такими словами Анна рассеяла в Дидоне сомнения и разожгла надежду. Отправившись в храм, сёстры припали к алтарям, моля о мире. Они принесли агнцев в жертву Фебу, Дионису-Лиэю и законодательнице Церере, но прежде всего – Юноне, что освящает брак между людьми. Дидона стала ходить в храм каждый день и творить возлияния, поднимая чашу меж рогов белоснежной телицы. Каждый день обновляла она дары на алтарях и с жадностью смотрела в отверстые тела жертв, силясь угадать судьбу, что сулили ей внутренности.

О слепой разум гадателей! Что пользы в пылких молениях и днях, проведённых в храме, той, в чьих жилах всё больше разгорается любовное пламя, чьё сердце похоже на раскрытую рану! Исступлённая, в безумии бродила Дидона по всему городу, нигде не находя себе покоя. Так подстреленная дикая серна бежит по горам Крита. Беспечную, её издали ранил охотник, сам не зная о том, что оставил в её теле острую стрелу. А она, неся в теле невесомую роковую тростинку, не разбирая дороги мечется по Диктейским лесам и ущельям, не зная, как унять боль.

Царица водила Энея вдоль стен, чтобы показать ему мощь и богатство своего города, но едва только она заговаривала с ним, как голос её в бессилии прерывался. Что ни закат, она вновь и вновь созывала пир, чтобы просить Энея опять рассказать о страданиях Трои, и слушала его рассказ каждый раз с тем же жадным неотрывным вниманием. Стоило же гостям разойтись, она укладывалась на ложе, с которого только что встал он, и в тишине и одиночестве тосковала, лелея его образ. Как если бы любовь могло обмануть сходство с отцом, она усаживала себе на колени его сына Аскания, чтобы ласкать его. Между тем юноши Тира забыли упражнения с оружием, строители башен и гаваней бросили работу, никто не готовился оборонять город, и растущая к самому небу крепость стояла без стражей.

Узнав о злой болезни, что охватила Дидону, Юнона обратилась к Венере, сказав так:

– Вот уж немалую доблесть явили ты и твой крылатый сын и великую стяжали славу: двое богов коварно победили одну женщину! Мне давно известно, что ты страшишься стен моего Карфагена, но где же предел страху? Куда приведёт нас эта глупая распря? Не лучше ли нам заключить мир, скрепив его браком? Ты достигла всего, чего желала твоя душа. Кровь Дидоны кипит от страсти, сама она обезумела от любви – чего ещё тебе нужно? Станем же царить вместе и сольём воедино наши народы: Дидона покорится мужу-фригийцу и приданым принесёт вам своё царство.

Венера знала, что Юнона кривит душой, что не мир между народами заботит её, а слава её царства, и потому ответила так:

– Разве нашёлся бы безумец, который решился бы отвергнуть твою дружбу и предпочесть распрю с царицей богов? О, лишь бы Фортуна была благосклонна к задуманному тобой союзу! Но вот что тревожит меня: согласится ли Юпитер на то, чтобы наши народы слились в союзе и обосновались в одном городе? Ты жена ему, так подступись же к отцу с мольбами – только начни, а там уж и я вслед за тобой.

Тогда Юнона сказала:

– Это уж моя забота. Но подожди, я скажу тебе, как нам лучше свершить задуманное. Эней с Дидоной задумали ехать на охоту. Они отправятся завтра, лишь только солнце встанет над землёй и своими лучами рассеет покров ночи. Когда же конный строй рассыплется у рощи, окружая её облавой, тогда я нашлю на них тучу, несущую град, и разолью её над их головами. Я обрушу на них бурю, всколыхнув всё небо громами. Охотники разбегутся кто куда и растеряются в непроглядной тьме, а троянский царь и Дидона вместе спрячутся в одной пещере. Я буду там, с ними, и если твоё решение твёрдо, там и свершится их союз!

Венера не стала спорить с Юноной и, хотя видела все её уловки, согласилась.

Меж тем Аврора поднялась с ложа Океана, и с первым лучом зари охота выехала из городских ворот. Сверкали на солнце острые пики, прыгала чуткая свора, гарцевали на конях охотники с сетями. Лишь Дидона медлила в своих покоях, томясь предчувствиями. Пунийская знать ждала её, и конь в пурпурной, расшитой золотом сбруе бил звонким копытом и грыз удила. Но вот в окружении толпы вышла и сама царица – в сидонском плаще с расписной каймой, с золотым колчаном за спиной, с золотой повязкой в волосах и в пурпурном платье, заколотом с краю золотой застёжкой.

Следом за ней шли фригийцы, и среди них ликующий Асканий, а впереди шёл, смыкая оба отряда, сам Эней, затмевая всех вокруг красотой лица. Казалось, сам Аполлон, покинув холодный Ликийский край, возвращается на родной Делос, окружённый толпой дриопов, критян и агатирсов с раскрашенными телами, когда он шествует по холмам Кинфа, и на его стянутых золотой повязкой волнистых кудрях лежит венок из мягкой листвы, а в колчане звенят острые стрелы. Исполнен такой же силы, шёл Эней, и лицо его сияло божественной красотой.

Вот они вошли в лесные дебри на склонах гор, и тут же дикие козы прянули вниз со своих скал и быстроногие олени, поднимая пыль, побежали прочь, сбиваясь всё теснее, в страхе покидая родные леса. Верхом на своём лихом скакуне мчался юный Асканий по долинам, обгоняя то тех, то других, страстно моля, чтобы среди мирных зверей повстречался ему лютый вепрь или свирепый лев.

Но тут громкий рокот потряс потемневшие небеса, нависла тяжёлая чёрная туча, неся в себе бурю и град. По горным склонам зарокотали бурные потоки. Свита царицы и троянский отряд, а с ними и юный правнук Дардана, помчались прочь, ища укрытия. Дидона с вождём троянцев остались одни и вдвоём спрятались в тёмной пещере. И тотчас же по знаку Юноны осветился огнями эфир, и горы огласились песнями нимф. Тот день стал причиной бед и первым шагом к гибели. Дидона забыла о могуществе Молвы и о своём добром имени. Безбрачная, она не хотела более слышать о тайной любви и называла свой союз браком, лишь этим словом прикрывая свою вину.

А Молва, стремительная, тотчас же понеслась по городам Ливии. Нет зла проворнее Молвы: в своём полете она только набирает силы. Робкая на первых порах, скоро она становится ростом до неба и, хотя ходит по земле, головою теряется в облаках. Разгневавшись на богов, Гея породила её вслед за гигантами Кеем и Энкеладом. Она подарила ей быстрые ноги и крылья. Молва огромна и страшна. Сколько перьев на её крыльях, столько же у неё и неусыпных глаз и столько же чутких ушей, а равно и говорливых языков. Шумно летает она по ночам между небом и землёй, и сон никогда не смежает её очей. Днём же она словно стражник восседает на вершине высокой кровли или на самой высокой башне, устрашая города. Он алчна до кривды и лжи, хоть иногда и бывает вестницей правды. В те дни она рассыпала среди народов разные толки, смешав в них были и небылицы. Будто явился троянец Эней и был принят Дидоной и удостоен её ложа, и теперь всю долгую зиму проводят они в распутстве, в плену преступной страсти позабыв о своих царствах. Такие речи вложила богиня людям в уста и направила свой путь к царю Ярбе, чтобы разбередить ими его обиду и распалить гнев.

Сын нимфы и отца богов, царь Ярба был рождён в краю грамантов. На своей земле воздвиг он в честь отца сто огромных святилищ, в каждом из которых возжёг негасимый огонь, приставил бессменную стражу, напитал землю вокруг них жертвенной кровью и украсил пороги цветами. В исступлении, оскорблённый горькими речами Молвы, он припадал к алтарям и воздевал руки к небесам, так моля Громовержца:

– О всемогущий Отец, видно, напрасно мавры, пируя на пёстрых ложах, творят тебе возлияния драгоценным вином! И не напрасно ли мы страшимся твоих молний? Или они впустую мелькают в небе, и раскаты грома попусту пугают души людей? Не ослеп ли ты, о Юпитер? Женщина, что блуждала в наших краях, поставила здесь свой ничтожный город. Я принял от неё плату и уступил под её пашни морской берег, и что же – отказавшись вступить со мной в брак, власть в своём царстве она вручила Энею! Этот новый Парис со свитой из полумужчин, с фригийской митрой на умащённых волосах, владеет тем, что похитил у нас! Так зачем мы несём дары в твои храмы и чего ради тешим себя несбыточными мечтами?

Всемогущий Отец внял горячей сыновней мольбе и устремил взор на чертоги царицы Дидоны, где любовники предавались наслаждениям, забыв о своей доброй славе. Тотчас он призвал к себе Меркурия и повелел ему:

– Седлай же, сын мой, быстрых Зефиров и на их крылах мчи к владыке дарданцев. В Карфагене тирийском он медлит, забыв о ждущих его городах и царствах. Передай ему моё слово. Мать его, моля нас за сына, не то обещала и не для того два раза спасала его от ярости греков – не ради наслаждений с царицей тирийцев, но для того, чтобы в Италии он основал вековую державу, правил там средь грома битв и от древней крови тевкров произвёл род, который подчинит мир законам. Если ж уже его самого не прельщают подвиги, если праведными трудами не желает он снискать себе славу, то подумал ли он о сыне? Вправе ли он лишить его будущей римской твердыни? Что замыслил он? Или вместе с пашнями Лавинии он забыл и о своих внуках? Зачем медлит, оставаясь среди враждебного племени? Пусть же скорее отплывает!

Так молвил Юпитер, и тотчас Меркурий, надев золотые крылатые сандалии, что быстрее ветра носят его над землёй и над волнами, полетел среди туч, держа в руке обвитый змеями жезл. Тем жезлом быстрокрылый бог выводит из Орка бледные тени и им же повергает души в мрачный Тартар, им он погружает людей в сон и им же отверзает глаза спящим. Погоняя ветра, Меркурий мчался с небес мимо подпирающего их Атланта. Там, где у высокого темени гиганта клубятся чёрные тучи, где ветер и дождь бьют его крутые бока, где снег пеленой покрывает его широкие ноги и где стынет его вечно скованная льдом борода, а с неё стекают, бушуя, бурные потоки, там лишь на миг задержался бог Киллены и, встрепенувшись всем телом, вновь ринулся вниз, к морю. Покинув деда-титана, стремительно, будто морская птица в поисках добычи, он пронёсся над самыми пенными волнами, мча к песчаным берегам Ливии.

Ступив крылатыми ногами на тирийские крыши, он сразу увидел Энея, что возводил в городе дома и крепостные стены. На боку у него сверкал усыпанный жёлтой яшмой меч, а на плечах пылала пурпурная накидка, дар Дидоны, что сама выткала её, украсив золотым узором. Бог так сказал Энею:

– Что же, теперь ты в Карфагене ставишь опоры для высоких домов, здесь возводишь прекрасный город? Став рабом женщины, ты и думать позабыл об обещанном тебе царстве, о славе и подвигах? Уже сам повелитель богов, тот, кто мановением руки колеблет небо и землю, посылает меня с Олимпа, чтобы вразумить тебя и передать своё слово. Что замыслил ты? Зачем мешкаешь в Ливийской земле? Если самого тебя не прельщают более славные подвиги, вспомни об Аскании и о его потомках – ведь не себя, а их ты лишаешь надежды, для них надлежит тебе добыть Италийское царство и земли Рима. Не медли же!

Сказав это, Меркурий скрылся от смертных глаз, растворившись в лёгком воздухе. Эней же, узрев воочию бога, онемел, смятение охватило его. Волосы дыбом встали у него на голове, и голос пресёкся в горле. Потрясённый упрёками бога, он уже жаждал скорее покинуть милую сердцу страну, но не знал, как ему быть. Что он, несчастный, скажет безумной царице? С какими речами ему подступиться к ней? Мысль его беспокойно металась, не в силах найти выхода. Наконец он решил, что лучше всего будет сделать так. Призвав Мнесфея, Сергеста и храброго Клоанта, он велел им тайно снаряжать флот, сносить на берег оружие и собирать людей. Он же, покуда царица ослеплена любовью и верит ему, найдёт, с какими словами подступиться к ней и какими речами смягчить её горе. Выслушав Энея, тевкры радостно бросились выполнять приказания.