Текст книги "Энеида. Эпическая поэма Вергилия в пересказе Вадима Левенталя"

Такие мысли одолевали меня, ослеплённого гневом, когда вдруг перед моими глазами явилась мне мать – впервые в жизни так ясно, во всём величии небожительницы, блистая белоснежными одеждами, источая сияние, что разгоняло ночь вокруг неё. Она удержала мою руку и так сказала мне:

– К чему этот безудержный гнев? Зачем отдаёшься охватившей тебя страшной боли и позволяешь безумию завладеть тобой? Или тебе нет уже дела до своей семьи? Что же ты не узнаешь сперва, что с твоим стариком отцом? Жива ли ещё Креуса и юный Асканий? Ведь ты оставил их, а они уже окружены отрядами греков! И если бы не моя надёжная защита, быть им уже в огне или на копьях врагов.

Нет, – продолжала она, – не красота ненавистной тебе дочери Тиндара и не безрассудство Париса погубили Трою, но лишь беспощадная воля богов. Взгляни, сын мой, стоит мне снять пелену с твоих смертных очей и рассеять застилающий твой взор туман, и ты увидишь. Там, где громады башен повержены в прах, где глыба рушится на глыбу, где дым пожара мешается со столбами пыли – то Нептун своим трезубцем сам сотрясает камни, крушит город и с корнем вырывает из земли стены, которые когда-то сам же и воздвиг. Там, в Скейских воротах, сама Юнона, опоясанная мечом, полна ярости, кличет войска с кораблей. Вот на высоком холме заняла крепостную стену Паллада, сияет на её плече чудесная накидка – Эгида, и голова Медузы на её груди готова обратить врагов в камень. Сам Юпитер проходит между данайцами, укрепляя их боевой дух и возбуждая других богов против дарданцев. Спасайся бегством, сын мой! Покинь сражение и спеши к отчему дому, а я буду рядом с тобой, чтобы ты был в безопасности.

С этими словами она скрылась, и снова вокруг меня был непроглядный сумрак ночи, но я воочию видел во тьме грозные лики ополчившихся на Трою богов. Весь пылающий Илион целиком распростёрся предо мною – моя Троя повергалась в прах. Так с вершины горы, подрубленный беспощадным железом, падает старый ясень. Топоры земледельцев чередуют удары, всё учащая ритм, и до поры ствол стоит, всё больше раскачиваясь трепещущей кроной, но наконец, не в силах выдержать всё более глубоких ран, он отрывается от родного хребта и с тяжёлым стоном рушится в пропасть.

И я устремился вниз к старому дому отцов. Ведомый богиней, я невредимым миновал пожары, незамеченным прошёл между рыщущими по городу вражьими полчищами и оказался у родного порога. И тогда мой старик отец, тот, к кому более всех стремилась моя душа, тот, кого я хотел спасти, унести в горы, мой родитель упрямо сказал, что не желает принимать доли изгнанника и что если погибла Троя, то и ему подобает смерть.

– Вас, – сказал он, – ещё не тронула старость, ваши тела крепки и полны сил, вы и бегите! Что до меня, то если бы богам было угодно продлить мой срок на этой земле, они сохранили бы мне мой дом. Но раз уж довелось мне видеть падение отчизны, воочию зреть свой город в руках врагов, то пусть здесь я и лягу. Оставьте меня и бегите! Я же приму смерть от своей собственной руки или от руки врага, позарившегося на богатую добычу. Я не страшусь остаться без могилы! И так я зажился на белом свете, никому не нужный и презираемый богами с тех пор, как Громовержец отметил меня своей молнией!

Отец упрямо повторял это, и тогда я взмолился, а вместе со мной и Креуса, и Асканий, и все домочадцы, чтобы он не губил всех нас своим упорством, но он стоял на своём, отвергал все мольбы и не хотел отказаться от того, что замыслил.

Тогда я вновь решил устремиться в битву и найти в ней смерть – был ли у меня другой выбор?

– И ты мог подумать, – сказал я отцу, – что я и в самом деле убегу, оставив тебя здесь? Как только такие бесчестные слова могли слететь с твоих уст! Что ж, если богам угодно стереть с лица земли этот когда-то могучий город и если ты желаешь к гибели Трои прибавить гибель свою и всех своих потомков, то тут нет никаких препятствий – смерть сегодня широко раскрыла свои двери! Пирр зарезал сына на глазах отца, а потом разделался и с отцом, испачканным в крови сына, и всё это в мирном святилище – нет сегодня законов ни божеских, ни человеческих! О всеблагая мать! Так вот для чего ты провела меня сквозь пламя пожаров и через вражеские копья – чтобы в собственном доме я видел врага и чтобы на моих глазах приняли смерть и отец, и сын, и супруга, чтобы все пали здесь мёртвыми, заливая друг друга кровью! Что ж, несите мне мой меч! Ныне последний рассвет зовёт побеждённых!

Я вновь облачился в доспех, укрепил на левой руке щит и поспешил прочь, в битву, но на пороге меня удержала жена, упав передо мной на колени, протягивая ко мне младенца Юла:

– Если ты идёшь искать смерти, то возьми с собою и нас! Но если ты взял оружие, чтобы подарить нам надежду, то защити сначала свой дом, не покидай отца, сына и ту, которую до сегодняшнего дня ты звал супругою!

Так причитала и оглашала чертог стенаниями Креуса, когда чудо явилось нашим изумлённым взорам – вкруг головы младенца Юла ровным сиянием вдруг разлился свет, и мягкие волосы мальчика, не причиняя им никакого вреда, охватил яркий огонь. Мы в страхе кинулись заливать водой кудри ребёнка, но священное пламя не гасло, и тогда родитель Анхиз простёр руки к небесам и, ликуя, воскликнул:

– О всемогущий Юпитер! Если и вправду ты склоняешься к мольбам нашим, если заслужили мы того своим благочестием, дай нам знамение своего благорасположения! Обрати свой взор на нас, Отец, и подтверди приметы своей воли!

Лишь только успел он произнести эти слова, как раздался гром и в небесах появилась звезда. Ярким блеском она разогнала сумрак ночи, и мы увидели, как, пролетев над нашей кровлей, она прочертила длинный огненный след в вышине, разлила вокруг сияние и серный запах и скрылась в лесах на склоне высокой Иды.

Тогда отец, глядя в небеса, убеждённый этим чудом, вновь обратился к богам:

– Я не медлю более, иду туда, куда боги отцов зовут меня! Лишь только спасите мой род и моего внука. В вашей божественной власти остаётся Троя, но нам дано знамение, и мне надлежит уступить. Веди меня, сын мой, и я буду твоим спутником!

Шум пожара снаружи становился всё громче, и рёв пламени подбирался всё ближе к стенам дома.

– Милый отец, – сказал я, – если так, то садись мне на плечи. Я сам понесу тебя, и ноша эта не будет мне в тягость. Что бы ни случилось с нами в пути – мы либо вместе спасёмся, либо погибнем вместе. Рядом со мной пойдёт маленький Юл и вслед за нами – Креуса. Вы же, – обратился я к слугам, – слушайте внимательно. За городской стеной есть заброшенный древний храм Цереры, рядом с ним растёт кипарис – среди отцов наших он слыл священным. Мы разными путями пойдём к этому дереву и встретимся у него. Ты же, отец, возьми наши святыни и пенатов, статуи богов и неси их, ведь мне не подобает касаться их, ибо руки мои обагрены кровью недавней битвы.

Сказав так, я покрыл плечи львиной шкурой, склонил шею и поднял дорогую ношу. В правую руку вцепился маленький Юл, неровным детским шагом он еле поспевал за мной. Креуса шла позади.

Мы шли, выбирая дорогу потемнее, и я, который только что не боялся ни туч летевших в меня стрел, ни толп преграждающих мне путь врагов, теперь дрожал от каждого ветерка, от каждого шороха, так страшно мне было за свою ношу и за спутника, вцепившегося в мою правую руку. Впереди уже завиднелись ворота, и я уж думал, что опасности миновали, когда вдруг до моего слуха донёсся топот ног. Отец крикнул:

– Беги, мой сын, беги скорее, они уже близко! Горят их щиты, и медь доспехов сверкает во мраке!

Я побежал не разбирая дороги, и тут какое-то злобное божество похитило мой разум, смутило его страхом – и пока я бежал, петляя по знакомым улицам, безжалостная судьба отняла у меня мою супругу Креусу. До сих пор я не знаю – замешкалась она по дороге, заблудилась или упала, выбившись из сил, только с тех пор мы не видели её больше. Я вспомнил о ней и догадался оглянуться назад не раньше, чем добрался до древнего храма Цереры на холме за городской стеной. Все были в сборе под раскидистым кипарисом, и только её одной не хватало.

О царица, кого только из богов и людей я не винил в тот миг! Обезумев, я рвал на себе волосы. Все ужасы, что видел я в поверженной Трое, вдруг померкли перед этим. Тогда я оставил отца, сына и пенатов на попечение слуг, укрыв их за холмом, облачился в блестящий доспех и снова устремился в пылающий город, твёрдо решив пройти его до конца средь смертельных опасностей, вновь испытать превратности боя, но найти супругу.

Я поспешил к воротам тем же путем, каким только что вышел из них. Я озирался, но находил одну лишь пустоту, и сама тишина пугала меня. Я отправился к дому, думая, что, может быть, она воротилась туда, но чертоги уже были полны данайцами, и жадное пламя взмывало по стенам вверх, к кровле, и от кровли к самому небу. Я шёл дальше, к опустевшему Приамову дворцу, к крепости, к храму Юноны. Там, среди пустой колоннады, охраняя собранную добычу, стояли два стража – царь мирмидонян Феникс и Улисс, ненавистный итакиец. Сюда со всего города сносили чаши и утварь с престолов богов, золото из городской казны и серебро из горящих святилищ, литую посуду и груды роскошных одежд. Тут же, дрожа от страха, стояли толпы женщин и детей.

Я решился звать Креусу по имени и снова и снова оглашал улицы печальным стоном, но тщетно. Так без конца рыскал я по городу, вне себя от горя, пока вдруг печальный призрак Креусы не предстал перед мной. Её тень была выше, чем была она сама при жизни, но я сразу узнал её, обомлел, и крик пресёкся в моём горле. Она сказала:

– Что толку, милый супруг, в том, что ты предался безумной скорби? Нет воли богов на то, чтобы тебе в твоём изгнании взять Креусу своей спутницей. Долго ты будешь бороздить гладь морских вод, прежде чем найдёшь Гесперийскую землю, где среди мирных пашен течёт тихоструйный Тибр. Там ты обретёшь счастливый удел, и новое царство, и супругу царского рода. Так не плачь по любимой Креусе! Мне не придётся увидеть дворцы мирмидонян, или войти в гордые дома долопов, или быть рабою данайских жён – внучке Дардана и невестке Венеры суждено остаться здесь. А теперь прощай, тебе одному надлежит сохранить нашу общую любовь к сыну.

Весь в слезах, я так многое хотел сказать милому призраку, но он тут же покинул меня, растаяв в лёгком предутреннем воздухе. Трижды хотел я обнять и удержать её в объятиях, и трижды ускользала из моих сомкнутых рук бесплотная тень – словно дыхание, словно сон.

На исходе ночи я вернулся к родным, туда, где их оставил, но, к своему удивлению, нашёл с ними ещё огромную толпу новых спутников. Отовсюду к нам стекались матери с детьми, уцелевшие мужчины и юноши – целое поколение жалких изгнанников! Они шли со всех сторон, полные сил и решимости вместе со мной плыть туда, куда я поведу их, в любую землю, которую я выберу.

Утренняя звезда взошла из-за вершины Иды, возвещая начало нового дня. Городские ворота уже охраняла данайская стража: надежды вернуться туда у нас не было. Тогда я взял на плечи отца и, покорный судьбе, двинулся в тёмную глубь гор.

Книга третья

О царица! После того как по воле богов был уничтожен род Приама и его царство в Азии низверглось во прах, когда рухнула гордая Нептунова Троя, а нас в многочисленных знамениях боги побуждали к изгнанию, чтобы найти новые, свободные земли, – мы стали строить корабли.

Мы построили их возле Антандры, города с другой стороны горы Иды, в лесах у её подножия. К нам присоединялись всё новые изгнанники, хоть мы и не знали, куда отправимся и где суждено нам найти новый дом. И вот, когда наступила весна, мой отец Анхиз велел поднимать паруса. В слезах я покинул милую гавань, родной берег, землю, где стояла моя Троя, – и отправился в открытое море, увозя с собой друзей, пенатов и статуи богов.

Вдалеке, по другую сторону Фракийского моря, по берегам Струмы пашет Марсовы нивы племя эдонов, среди которых был когда-то царём злосчастный Ликург, сын Дрианта. Было время, когда пенаты этой страны были дружелюбны троянским пенатам. Прибыв туда, на берегах Орфаноса я заложил свой первый город, дав ему своё имя, назвав его Энеадой, – но Фортуна была нам враждебна.

У самого моря поставил я алтарь и там молил небожителей, прося их даровать нам удачу. Я молился своей бессмертной матери и заколол быка в жертву Юпитеру. Рядом же стоял пригорок, на вершине которого росли густые кусты кизила и мирта. Я поднялся на этот холм, но только я хотел вырвать один из кустов, чтобы покрыть алтарь зелёными ветвями, как дивное и устрашающее знамение явилось моим глазам. Стоило мне потянуть из почвы первый росток – сразу же из корней стала сочиться чёрная кровь, заливая землю вокруг. Страх охватил меня, я задрожал и попробовал вынуть из земли ещё одну ветвь, чтобы доискаться причин этого небывалого чуда, – и снова из-под земли стала разливаться кровь. Тогда я взмолился к тамошним нимфам и к повелителю той земли Марсу-Градиву, чтобы они обратили этот зловещий знак нам во благо, но только лишь я налёг на третью ветку, упёршись коленом в песок, как из-под холма услышал я жалобный тяжёлый стон, и прямо из недр земли раздался глухой голос:

– Эней, зачем ты терзаешь меня? Не тревожь погребённых и не оскверняй своих праведных рук. Я не чужой тебе. Знай, что из ветвей в твоих ладонях льётся троянская кровь! О горе мне! Беги же скорее из этой жестокой и алчной земли! Я – Полидор: кустами этими проросли над моим телом и густо переплелись между собой пронзившие меня копья.

Я замер в ужасе. Волосы мои стали дыбом, я не мог произнести ни слова. Я знал Полидора – это его несчастный Приам отправил с богатой казной к своему зятю, фракийскому царю Полимнестору тогда, когда кольцо осады плотно стягивалось вокруг Трои. Но царь, видя, что счастье отворачивается от дарданцев, презрел узы родства, перекинулся к Агамемнону, а Полидора подло убил, силой захватив всё золото. На какие только преступления не толкаешь ты алчные души людей, о проклятая жажда наживы!

Как только ко мне вернулся дар речи, я отправился к отцу и главам родов, чтобы спросить их совета. Общее мнение было – что нужно как можно скорее покинуть преступную землю, осквернившую закон гостеприимства, и поднимать паруса при первом же ветре. Мы сотворили над телом Полидора погребальный обряд, насыпали большой холм и поставили жертвенник манам, украсив его чёрными ветвями кипариса и тёмными повязками. Наши женщины стояли вокруг него, распустив косы, и мужчины несли к нему чаши с парным молоком и жертвенной кровью. Так, в последний раз воззвав к покойному, мы успокоили его душу и после этого решились вновь вверить свою судьбу морским волнам. Австр позвал нас в путь, мы спустили корабли на воду и покинули гавань.

В самом сердце Эгейского моря лежит священный остров Делос, столь любимый матерью нереид Доридой и Нептуном-Эгеоном. Остров этот когда-то долго блуждал по водам вдоль других берегов, пока Зевс не привязал его прочно к соседним Миконосу и Яросу, чтобы ветры больше не могли играть им. Туда, в гавань родины Феба, привели мы свои корабли и там сошли на берег, чтобы поклониться богу. Нас встретил Аний, царь острова и жрец Аполлона. Признав Анхиза, старого друга, и блюдя законы гостеприимства, он повёл нас в свои чертоги, а после мы отправились к древнему храму бога-прорицателя, и там я так молил его:

– О благословенный бог Фимбры, мы спаслись от греческих копий и избежали грозной ярости Ахилла, так подари же нам новый дом, дай новый город для наших потомков! Укажи, где надлежит нам возвести себе новые стены, воздвигнуть новый Пергам? За кем идти нам? И в какую землю плыть? О отец, дай нам знамение, просвети наши души!

Стоило мне вымолвить эти слова, как всё вокруг содрогнулось – и посвящённый богу лавр, и каменные ступени, и соседние горы. Двери храма сами собой распахнулись, треножники зазвенели в его глубине, мы все пали ниц, и из темноты загудел голос:

– Та же земля, которая некогда взрастила ваш род, вас, стойкие внуки Дардана, примет обратно в своё щедрое лоно! Вам надлежит отыскать свою древнюю родину! Там будут править вашей страной потомки Энея – дети его детей, а за ними и внуки, и те, кто народятся от них.

Таково было прорицание Феба, и крики радости поднялись со всех сторон вместе с вопросами – о какой древней родине говорил бог? Куда он зовёт путников? В какую землю велит вернуться? Старец Анхиз, припомнив предания, слышанные ещё от своих дедов, сказал так:

– Друзья! Знайте же, что среди широкого моря лежит Крит, остров Юпитера, – там, где вкруг высокой горы Иды стоит сто городов и лежат обильные царства, там и есть колыбель нашего племени. Из той земли, если верно я помню предания дедов, прибыл наш предок Тевкр к Ретейским пашням в поисках места для нового царства. На высоком Пергаме ещё не был возведён Илион, и люди селились в низине, но Ида Фригийская уже получила своё имя от Иды Критской, и, как и на Крите, люди поклонялись уже Великой Матери, владычице лесов Кибеле, той, что запрягает в свою колесницу львов, уже хранили нерушимое молчание о её таинствах. Так поспешим же туда, куда велит воля богов! Смирим жертвами бурные ветры, и, коли Юпитер будет к нам благосклонен, в три дня мы достигнем гаваней Кносса!

Так он сказал, и мы заклали жертвы богам: одного быка Нептуну и другого – Аполлону; чёрную овцу буре и белую – попутному Зефиру.

Мы слышали, что критский царь Идоменей был изгнан своим народом после того, как вернулся из-под стен Трои, что царство его опустело, и берега Крита безлюдны, а жилища стоят пустыми. Ободрённые пророчеством, мы покинули Делос. Наш путь лежал мимо Наксоса, по берегам которого танцуют вакханки, и мимо Пароса, где берут белоснежный мрамор, сквозь россыпь Кикладских островов и вдоль зелёных берегов Донусы. Гребцы радостно налегали на вёсла, будто соревнуясь друг с другом, и спутники подбадривали их весёлыми криками – мы спешили на родину предков, и попутный ветер налетал с кормы.

Когда мы прибыли к берегам Крита, я стал возводить стены, назвав новый город Пергамеей. Народу полюбилось это имя, и люди стали привыкать к очагам своих новых жилищ. Давно уже наши корабли сушились на берегу, народ распахивал нивы, молодёжь справляла свадьбы, я же строил город и устанавливал законы. Всё было мирно, когда вдруг на нас и наш новый город налетел смертоносный мор. Зараза погубила злаки в полях и деревья в садах, в лугах выгорела трава, и ни одно зерно не давало всхода – люди без сил влачили свои тела, умирая от болезней и голода.

Тогда родитель Анхиз велел мне снова отправиться на Делос и снова искать милости оракула Феба, просить у него ответа – где искать помощи в горькой беде? Где найти конец нашим мытарствам, куда бежать с охваченного заразой острова?

Я уже собирался вновь выйти в море, но ночью, когда сон объял всё живое, мне явились изваяния богов – священные пенаты, что я спас из огня, покидая Трою. Во сне они предстали передо мной как живые, я ясно видел их в свете полной луны, лившей своё сияние в широкие окна. Подойдя к изголовью моего ложа, они сказали мне:

– По воле Аполлона принесли мы тебе ответ, который Феб сам дал бы тебе на Делосе. Мы последовали за тобой из сожжённой Азии, и на твоих кораблях мы отправились в бурное море, не сомневайся же – мы до звёзд возвеличим твоих потомков и городу, в котором они будут жить, даруем вековечную власть. Ты должен возвести стены для этого города, так не отчаивайся и не бросай своих трудов. Но не про эту страну говорил вам Феб, не на Крит велел он вам отправляться. Есть страна на западе, которую греки зовут Гесперией, – в этой древней и плодородной земле жило когда-то племя энотров. Теперь потомки энотров по имени их вождя зовутся италийцами. Там-то и есть ваша родина, ибо там появились на свет Дардан и его брат Иасий, от которых произошли все дарданцы. Так встань и передай наши слова отцу – надлежит вам искать земли Авзонии и древний Корит. Пашни же у подножия Дикти Юпитер уготовил другим!

Вещий голос и видение богов поразили меня – казалось, не во сне, а наяву, вблизи я видел их лица и стянутые священными повязками кудри. Градом катил по мне холодный пот. Я поднялся с ложа и сразу же, взяв неразбавленное вино, совершил возлияние над очагом и стал благодарить небеса, поднимая к ним раскрытые ладони.

После этого я немедля рассказал о видении отцу, и тут Анхиз признал, что ошибся, когда говорил нам о Крите, ведь две ветви предков были у нас, и про вторую он позабыл. Он сказал:

– О сын мой, всё дальше гонит тебя горькая судьба Илиона. Теперь я вспоминаю, как Кассандра предрекала мне всё это – она называла и Гесперию, и край италийцев, но я не слушал её. Кто мог бы тогда поверить, что тевкрам придётся искать берегов Гесперии! Никто не верил Кассандре! Что ж, теперь сам Феб указывает нам путь – так последуем же туда, куда он зовёт нас!

Так он сказал, и мы, ликуя, спустили на воду корабли. Оставив на берегу лишь немногих соотечественников, мы подняли паруса и снова отправились в путь, длинными килями разрезая морские волны.

Едва берег Крита скрылся за горизонтом – только бескрайние небеса и морской простор были вокруг нас, – как над головами нашими стали собираться тучи. Небо потемнело, и волны вздыбились в наступившей среди дня ночи. Ветер поднял валы стеною, разбросал во все стороны наши корабли и погнал их по широкому простору. Молнии разрывали небеса, в темноте мы ослепли, сбились с пути – и даже Палинур, наш кормчий, признал, что потерял дорогу. Три дня мы блуждали в непроглядной мгле и столько же беззвёздных ночей носились по бурному морю – и лишь на утро четвёртого дня увидели землю, горы и поднимающийся у их подножия дым. Тогда мы налегли на вёсла и, вспенивая лазурные воды, поспешили к берегу.

Увы, мы спаслись из пучины, чтобы оказаться на страшных островах посреди Ионийского моря, которые греки зовут Строфадами. Там, после того как из дома Финея во Фракии их изгнали аргонавты, поселились гарпии – чудовище Келено и её ужасные сёстры. Нет гнуснее тварей, и Стигийские воды не рождали монстров омерзительнее. Язва богов, хищные птицы с девичьими головами и крючковатыми пальцами на лапах – щёки их всегда бледны от голода, но всякая пища, которой они коснутся, оказывается осквернена смрадными извержениями их мерзкого чрева.

Войдя в гавань и высадившись на берег, мы увидели на равнине вольно пасущееся стадо коров с другим мелким скотом. Взяв добычу, мы принесли часть её в жертву Юпитеру и великим богам, чтобы они были благосклонны к нам, и сели пировать, поставив столы и ложа на берегу залива. Но только мы расселись, как, к нашему ужасу, с гор слетели гарпии. От взмахов их громадных крыльев поднялся ветер, а воздух мгновенно был отравлен их зловонным дыханием. С гнусными воплями они стали расхищать яства с наших столов, а оставшиеся осквернять касанием своих нечистых лап.

Тогда мы переставили столы в глубь скалы, в надёжное укрытие, вновь разожгли огни алтарей и улеглись, приготовившись к пиру. Но снова откуда ни возьмись, из тайных своих убежищ налетела шумная стая и стала хватать и осквернять нашу пищу. Тогда я приказал спутникам взять оружие и вступить в бой с проклятым отродьем. Повиновавшись мне, тевкры обнажили мечи, спрятались в высокой траве, и стоило мерзкой стае с дикими криками зайти на новый круг над берегом, как Мизен с высокого утёса затрубил в медную трубу, подавая знак воинам. Вступив в небывалую битву, мы набросились на чудовищ – но самый острый меч не мог поразить их оперения, и самый сильный удар не мог даже ранить их. Они унеслись вверх, в поспешном бегстве оставляя за собой гнусный след содержимого своих внутренностей, и только одна Келено, усевшись на высокой скале, заговорила с нами:

– Глядите на себя, потомки Лаомедонта! За быков и за тёлок готовы вы вступить в битву, за кусок мяса готовы вы изгнать ни в чём не повинных гарпий из их дома. Так слушайте же меня и запоминайте! Я скажу вам то, что мне поведал Феб-Аполлон, а ему сказал то всемогущий Отец богов. Вы держите путь в Италию – что ж, однажды, умолив попутные ветра, вы пристанете к её берегам. Но город, обещанный вам пророчеством, вы окружите стенами не раньше, чем жестокий голод заставит вас пожирать сами пиршественные столы, впиваясь в них зубами. Такова будет ваша плата за обиду, нанесённую гарпиям!

Закончив свою речь, Келено расправила крылья и унеслась в непролазные леса. У нас застыла кровь в жилах, ужас охватил упавших духом людей, и один за другим стали говорить они, что не мечом, но мольбой и смиренными просьбами следует нам добиваться мира – будь то хоть нечистые уродливые птицы, хоть бессмертные богини. Отец мой Анхиз, стоя на берегу, простёр к небесам руки, взывая к милости богов.

– О боги! Молим вас отвратить от нас беды! Смягчите гнев свой и ради нашего благочестия спасите нас!

Мы сразу же отвязали канаты и покинули злосчастные берега Строфад.

Нот наполнил наши паруса, и корабли побежали по пенным волнам. Мы держали путь туда, куда звал нас ветер и вёл наш кормчий. Мы миновали лесистый Закинф, Саму и Дулихий, потом увидели вершину Нерита и обошли стороной берега Итаки, проклиная страну, где был рождён беспощадный Улисс. Потом перед нами встал гористый Лефкас, мы увидели на мысу храм Феба, внушающий трепет проходящим мимо морякам, и поспешили к берегу, где наконец бросили якорь.

Выйдя на сушу, мы принесли жертвы Юпитеру, разожгли алтари и совершили очистительные обряды. Там, на мысе Актиум, мы провели игры, будто у себя на родине. Друзья соревновались в честной борьбе, масло стекало с обнажённых тел – и на душе становилось легче. Позади был трудный путь среди опасных земель и вражеских греческих городов.

Меж тем солнце совершило полный круг: прошёл год, как мы покинули родную гавань; миновала ледяная зима, что ураганами вздымает ввысь тяжёлые волны. Тогда я повесил на дверь храма выпуклый медный щит, что когда-то носил пращур Геракла Абант, и велел написать: оружие грека в дар принёс греками побеждённый Эней, – после чего скомандовал вновь занять места на скамьях кораблей и покинуть гавань.

И опять гребцы ударили вёслами по волнам, и мы пустились в путь вдоль берегов Эпира. Скоро мимо нас пронеслись высокие горы Керкиры, острова феаков, но мы держали путь в гавань Хаонии, к твердыне Бутрота, и там остановили бег кораблей.

Там дошли до нас странные слухи. Будто бы греческими городами здесь правит теперь Гелен, сын Приама. Будто у Пирра Неоптолема отнял он и царство, и жену – Андромаха будто бы теперь снова жена троянца. Эти вести разожгли моё любопытство, и я поспешил, оставив флот, в город, чтобы там найти Гелена и обо всём расспросить у него.

Но по дороге в город, в роще на берегу реки, я встретил саму Андромаху – она справляла тризну и погребальные обряды на пустом холме. Праха Гектора не было в нём, но она возвела и посвятила погибшему супругу два алтаря, чтобы плакать над ними. Она увидела нас, узнала троянские доспехи, и тут же холод сковал её тело, она без сил упала на землю, думая, что перед ней не что иное, как смертное видение. Долго молчала она и потом сказала:

– Тебя ли я вижу, сын богини? И какие вести принёс ты мне? Ты жив? И если ты лишь тень из царства мёртвых, то где же, скажи, мой Гектор?

Сказав это, Андромаха залилась слезами.

Меня тоже душили слёзы, и голос мой срывался. Я так отвечал ей:

– Отбрось сомнения, это я, и я жив, хотя жизнь моя и протекает на краю бездны. Но расскажи о себе. Какие ещё горести изведала ты после того, как потеряла величайшего из мужей? Каково делить Пиррово ложе той, кто была женой самого Гектора?

Тогда она опустила взгляд, и голос её стал глуше.

– Только одна из троянских дев была счастлива – та, которой повезло быть принесённой в жертву на могиле Ахилла у троянской стены. Никто не разыгрывал её по жребию, она не была рабой и не всходила невольницей на ложе победителя. Нас же увезли по водной глади кого куда те же самые воины, которые перед тем дотла сожгли нашу родину. Все эти годы я терпела Ахиллесова сына Пирра, этого спесивого и надменного юнца, в рабстве рожая ему детей. Потом он уехал в Спарту, чтобы жениться там на Гермионе, внучке Леды, а меня отдал Гелену, ещё одному своему рабу из числа троянцев. Но случилось так, что мучимый фуриями Орест настиг Пелида и бездыханным поверг его на могилу отца. После его смерти власть здесь перешла Гелену, и эти земли он назвал Хаонийскими в честь троянца Хаона. Город назвал он Илионом, на вершине высокого холма воздвиг твердыню Пергама и эту реку назвал именем Симоента – но родины эта земля мне не заменила. Однако скажи о себе. Какой судьбою заброшен ты сюда? Какой бог привёл тебя к нам, хотя ты и не знал, где нас искать? Где твой сын, Асканий? Жив ли он? Помнит ли свою мать? Знает ли, что братом его матери был сам Гектор? Мысль об этом должна зажигать в его сердце мужество и пробуждать в нём старинную троянскую доблесть.

Так говорила Андромаха и долго рыдала, не в силах унять слёзы. Но вот мы увидели, как от городских ворот, окружённый толпою, спешит к нам Гелен, сын Приама. Он тотчас узнал нас и повёл к воротам – обрадованный, он лил слёзы и болтал без умолку. Подойдя к городу, мы увидели малое подобие великой Трои: небольшой Пергам на невысоком холме и скудный ручей, который назвали Ксанфом. Я в слезах целовал порог, напоминавший о родном пороге, и створы ворот, сделанных в память о Скейских вратах. Вместе мы вошли в город друзей, и царь принял нас в своих просторных палатах. Там, в чертогах Гелена, мы пировали, поднимая чаши с вином и держа золотые блюда с яствами.

Пролетел день, а за ним и другой, и вот уже лёгкие ветры стали звать нас в путь, и Австру не терпелось наполнить паруса наших кораблей. Тогда я обратился к царю-прорицателю с такой просьбой:

– О Приамов сын! Глашатай богов! Тебе дано зреть волю богов в движениях светил, и в огне треножников, и среди лавров священных рощ Аполлона. Тебе ведом язык птиц и ведомы знаки, которые они чертят в небесах. Все приметы сулили мне и моим спутникам удачу. Боги велели нам держать путь к Италийской земле и там пытать счастья. Одна лишь Келено, мерзкая гарпия, сулила нам горе и предсказала небывалый голод. Скажи же, чего нам следует опасаться и как избегнуть грозящих нам бед?

Тогда Гелен совершил священный обряд, принёс жертвы и стал молить богов о мире. После он распустил на лбу жреческие повязки и повёл меня к порогу храма Аполлона, куда заказан путь простым смертным. Я трепетал, когда его вдохновлённые богом уста разверзлись и он молвил: