Текст книги "Самак-айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака"

Очутился Самак внутри дома. Оказалось, что это отхожее место и дверь его заперта. Огляделся он, увидел кирпичную стену, один кирпич вынул, за ним другой – лаз получился, пробраться можно. Смотрит, дальше помещение большое, дверь открыта, а напротив двери – суфа. Заглянул он туда – есть кто или нет? И слышит разговор, говорит Хоршид-шах Фаррох-рузу:

– Эх, братец, кто теперь нас пожалеет, кто нас вызволит отсюда? Ведь всех айяров поубивали, а Шогаля-силача да тех, кто остался, под стражу взяли. А может, теперь уж и их прикончили. Вот если бы был жив Самак-айяр, он бы нас отсюда вызволил. Но Самак-айяра в тот день порешили. Теперь разве что господь бог пошлет нам спасение.

Так они разговаривали, когда Самак вошел, приветствовал их. Царевич говорит:

– О благородный муж, кто ты, что в этот час о нас вспомнил?

– Да я это, царевич, Самак! – отвечает Самак. Они, как услышали его имя, обрадовались, говорят:

– Богатырь, да как же ты спасся? Мы ведь тебя среди павших видали. Только что о тебе вспоминали.

– Слыхал, – отвечает Самак. – Однако болтать нам некогда, время позднее.

Достал он напильник, распилил цепи у них на руках и за щипцы взялся, избавил от оков ноги пленников. Когда они почувствовали, что свободны, очень обрадовались, поблагодарили его, все втроем выбрались через ту дыру наружу и пустились прочь, как вдруг наткнулись на какого-то человека. Глянул тот, узнал их всех. Самак его окликнул, задержать хотел, но тот бросился наутек. Самак кинулся было за ним. Побежали они из переулка в переулок, завернули на какую-то улочку, а тот человек знал там один чердак, он туда и спрятался.

Тут подоспели Хоршид-шах с Фаррох-рузом, спрашивают:

– Ну как, богатырь, поймал?

– Нет, убежал он. Кто же это был такой?

Пошли они своей дорогой, а Хоршид-шах и скажи:

– Самак, а что слышно о Шогале-силаче и тех других, кого схватили?

– Шогаль-силач и еще десятеро живы-здоровы, – ответил Самак, – они сидят в доме Махруйе, кладбищенского вора. Я их вызволил.

Так они между собой говорили, а тот человек все слышал с чердака.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. О том, как Самак-айяр, Хоршид-шах и другие укрылись на Каменной улице, как приказал Мехран-везир костры жечь, чтобы спалить их всех, и что из этого получилось

Как повествует составитель и рассказчик этой истории, тот человек был Шабдиз, слуга Мехран-везира, который доставил письмо Газаль-малека, что, мол, присылай царевну, ты ведь еще давно обещался, а сам не шлешь! Везир посоветовался с Шир-афканом, говорит:

– Надо царевну захватить в свои руки, спрятать, а там поглядеть, что получится. Нельзя же дожидаться, чтобы Фаг-фур, как только Газаль-малек попросит у него дочку, тут же и отправил бы ее, ведь ты ни с чем останешься!

И они решили захватить шахскую дочь, Шабдиз каждую ночь близ шахского дворца кружил – может, выпадет случай какой царевну выкрасть. В ту ночь, когда он встретил Самака с Хоршид-шахом и Фаррох-рузом и узнал их, он убежал прочь, а потом вернулся, пошел следом за ними и вызнал, что, Шогаль и айяры прячутся в доме Махруйе, кладбищенского вора. Он очень обрадовался и сказал себе: «Царевны достать не удалось, зато про врагов Мехран-везира выведал!» В тот же час поспешил он к везиру, вошел, поклонился, тот его спрашивает:

– Ну, что сделал?

– О везир, никак не могу подобраться к девушке, но зато я тебе новость принес. Хоршид-шах и Фаррох-руз на свободе.

Мехран-везир так и подскочил.

– Как это?! – говорит. – Кто же их освободил?

– Самак-айяр, – ответил, Шабдиз. Как услышал Мехран-везир имя Самака, обуял его страх.

– Эй, Шабдиз, что ты болтаешь? Разве Самак жив? Да разве не его тогда в тронном зале убили? Как же он в живых оказался?

Шабдиз отвечает:

– Это мне неизвестно, только живой он. И где они скрываются, я тоже обнаружил: в доме Махруйе, кладбищенского вора. Там они и прячутся – все айяры, Хоршид-шах и Фаррох-руз.

Тут Мехран-везир обрадовался, сказал:

– Надо их всех разом уничтожить, они люди дерзкие и наглые…

И он обдумывал это, пока не глянул в оконце мира белый день.

Явился Мехран-везир шаху служить, а тут и тюремные сторожа крик подняли:

– О шах, тюрьму взломали, узников украли!

Мехран-везир сразу говорит:

– О шах, прошлый раз, Шогаля и тех, что с ним были, увели мы ничего не предприняли. Само собой, они теперь осмелели, до Хоршид-шаха добрались. Это все мерзавец Самак Усердствует, его рук дело! В такие-то времена, когда подступила к нам вражья сила, этот безродный творит в твоей столице, что ему заблагорассудится: то дочь твою из дворца выкрадет, то сына моего посреди мейдана убьет, то тюрьму взломает, заключенных уведет. Да если враги об этом прослышат, что они о нас подумают?! Скажут, что мы с десятком смутьянов и то справиться не можем, вознамерятся тотчас нас погубить, страну нашу разорить, царство у нас отбить. Прежде чем подойдет сюда неприятельское войско, надо нам разделаться с этими злодеями.

– А где они? – спрашивает шах.

– В доме Махруйе, кладбищенского вора. С того самого дня, как, Шогаль-силач на свободе оказался, они там обретаются. Надо послать туда дружину и наказать их.

– Коли надо, то и пошли кого следует, – сказал шах.

– О шах, пусть Шир-афкан пойдет.

Тогда приказал Фагфур, чтоб Шир-афкан взял двести воинов, отправился к убежищу айяров и захватил их.

Пока они там думали да гадали, как айяров захватить, Самак и Хоршид-шах с Фаррох-рузом пришли в дом Махруйе и в подземелье спустились. Вскочили все им навстречу. Самака хвалят, друг с дружкой здороваются да обнимаются. А когда рассвет над миром огонек засветил, Самак-айяр Саманэ-хозяйку навестил.

– Сестра, – говорит ей, – во дворец сходи, кругом погляди: что-то у меня на душе неспокойно. Разузнай хорошенько, что они замышляют, о чем помышляют.

Саманэ отправилась к шахскому дворцу, уши навострила. Все, о чем они там говорили, выведала, пока не дошли они до того, что надо дружину послать, чтобы всех смутьянов забрать. Тут Саманэ вернулась домой, вошла к айярам и говорит:

– Что же вы тут сидите? Ведь им уж все известно, сюда войско идет, чтобы вас захватить.

Всполошились тут все, говорят:

– Что делать? Как быть?

Заспорили они, а потом Хаман, юноша пригожий и добронравный, сказал Самаку:

– О благородный муж, знаю я один выход, а другого мы не придумаем, только погибнем все понапрасну. Есть здесь поблизости квартал, и в том квартале – большая улица. Каменной называется. А прозвали ее так потому, что она среди горного камня вытесана, и попасть на нее только с одной стороны можно. Пойдем на ту улицу и укроемся там, так что никакое войско на свете нас не возьмет: мы ведь со всех сторон защищены будем, там что справа, что слева – скала каменная.

Тут все его стали хвалить, говорят: очень ты вовремя вспомнил об этом! Затем они враз собрались, вооружились и вышли; Саманэ тоже с ними пошла. И спрятались они в том месте.

Только они скрылись, как явился, Шир-афкан, а с ним двести воинов: вокруг дома рыщут, гикают да свищут, а внутрь вошли – никого не нашли. Растерялись они. Стали народ расспрашивать, не выходил ли кто из дома. Выходили, люди отвечают, сей момент целая толпа отсюда вышла да на Каменную улицу направилась. Поспешил Шир-афкан со своим войском к той улице.

Когда войско туда подошло, Хоршид-шах с Фаррох-рузом заступили выход с улицы и сказали:

– Это наше дело!

А Фаррох-руз был преотличный лучник, он воскликнул:

– О царевич, дозволь мне свое умение показать, пусть народ знает, что среди нас трусов нет!

С этими словами приготовил он колчан, снял лук, натянул тетиву, опустился на колено, прицелился и выстрелил во всадника, который супротив него стоял. Стрела его насквозь пробила и в другого угодила, так что оба они друг на друга повалились.

Пока день не кончился, каждая стрела Фаррох-руза разила человека. Так он стрелял, пятьдесят человек свалил, а вокруг сто тысяч народу собралось поглазеть на это зрелище. И все они славили Фаррох-руза за такую меткость – ведь ни одна стрела мимо не пролетела! Все повторяли: до чего же отважный юноша! Одни говорили: «Это Хоршид-шах, который коня усмирил и чернокожего победил. Он еще в схватке с негром свой талант показал!» Другие поправляли: «Фаррох-руз это, которого кормилица унесла. Хорошее они себе укрепление выбрали – здесь они устоят перед войском Фагфура, хотя их мало, а тех много». Третьи призывали: «Собирайтесь все им на помощь! Они – народ честный, Фагфуру и его присным ничего дурного не сделали».

Когда наступила ночь, Шир-афкан с войском отправился восвояси, к Мехран-везиру вернулся, а Шогаль-силач и другие вышли к уличным воротам, стали Фаррох-руза хвалить.

Шогаль сказал:

– Нам нужны хлеб и вода, а еще надо подумать, как лучше вход сюда стеречь.

– Что о хлебе насущном печалиться, отец? – возразил ему Самак. – Господь нас из такой беды вызволил – он нам и пропитание пошлет, не будет наших просьб дожидаться.

Пока они так беседовали, набежал люд городской, стар и млад, принесли мяса и сластей, факелы и бурдюки с водой, пришли юноши вооруженные, чтобы их поддержать, слугами Хоршид-шаха стать. По двое, по трое со всего города сходились, а когда на небесах появилось светило, озаряющее земной простор, их собралось уже четыреста душ – все в полном вооружении и снаряжении.

Когда ночь сменилась днем, войско Фагфура подступило к проходу на улицу, загремели военные барабаны, затрубили трубы. Две-три тысячи воинов в ряд выстроились! Хоршид-шах сказал:

– Сегодня мой черед! Здесь проход узкий, всем вести бой невозможно, а наружу выйти нам тоже нельзя.

– Взялся царевич за лук и стрелы и такое мастерство в стрельбе явил, что все в изумление пришли. Едва кто-нибудь в войске Фагфура шевельнется, стрела Хоршид-шаха его тотчас поражает, так что к заходу солнца много жертв набралось. Самак стоял с Фаррох-рузом возле Хоршид-шаха, наблюдал. Вдруг упал его взгляд на, Шабдиза, гуляма Мехран-везира. Он сказал:

– Все наше беспокойство и трудности из-за этого ублюдка.

Не успел Самак еще договорить, как Фаррох-руз стрелу послал, и она пронзила грудь, Шабдиза, и тот упал и умер, не дожидаясь приказа Мехран-везира, расстался с жизнью.

А рядом с Шабдизом Шир-афкан стоял. Когда он увидел, что случилось, испугался, удачный выстрел похвалил, однако же остался на месте стоять.

Потом прибыл туда Мехран-везир, чтобы проверить, как дела идут. Видит, много воинов полегло уже. Обратился Мехран-везир к, Шир-афкану:

– Богатырь, а на их стороне смерть никого не настигла?

– Нет, – отвечает тот, – это потому, что место здесь тесное. Фаррох-руз вчера бой вел, сегодня Хоршид-шах против нас обороняется, а подойти к ним никто не может. А коли мы стрелы пускаем, они туда не долетают, так как проход очень узкий.

Мехран-везир говорит:

– Ну, богатырь, с этими людьми тебе не справиться, они – народ упорный, друг за дружку горой стоят, да и укрытие себе подобрали надежное. Ты день-деньской с ними бился, много народу положил, а противная сторона ни одного человека не потеряла. Однако же надо хоть как-нибудь их проучить – следует ведь и о своей доброй славе подумать. Нужно придумать, как их извести. Вели-ка доставить побольше дров и хворосту да сложить у входа на улицу. Пусть хворост подожгут, чтобы они на той улице погибли от голода и жажды, чтоб их солнце спалило и пламень пожег. А то ночью они доберутся до воды и хлеба, да и горожане им еды принесут, а наутро опять так же сражаться станут, и никому с ними не совладать.

Шир-афкан сказал:

– Так и надо сделать.

Остались они там и послали за дровами.

А тем временем на Каменной улице кто сидит, а кто спит-лежит. Самак-айяра было сон сморил, потом вдруг проснулся он и молвил:

– О царевич, привиделось мне, будто сидим мы все на прекрасной зеленой лужайке, а вокруг нас стадо бродит – голов сто жирных овечек. Вдруг, откуда ни возьмись, дракон появился – и на нас! Испугался я, побежал от дракона, а от тех овец осталось при мне только три, остальные же скрылись неизвестно куда.

– Брат, это означает, что несчастье случится, – ответил ему Хоршид-шах. – Останемся мы вчетвером – ты, да я, да Фаррох-руз, да Шогаль-силач. А беда эта на наших храбрых молодцов обрушится, тогда как мы в стороне окажемся или выход какой-то сумеем найти. Вот кабы удалось им тоже помочь! Самак-айяр говорит:

– Недостойно благородных мужей людей в беде бросить, а самим избавление найти. Они ведь ради нас жизни не щадят! И мы, пока живы, с ними будем.

– Даже если придется нам, себя защищая, уйти отсюда, – вторит ему Хоршид-шах, – мы отступим, чтобы им жизнь сохранить. Не будет так, чтоб одним горе и утрата, а другим – покой и отрада, надо нам о них позаботиться.

С этими словами вышли они наружу, за ворота той улицы. Видят, понатащили со всех сторон дров и хворосту, навалили кучей у прохода на улицу. Сложили костер высокий, нефтянщики дрова нефтью поливают, огонь зажигают.

– Смотри, Самак, – говорит Хоршид-шах, – вот он, твой дракон, которого ты во сне видел: огонь это.

Стоят они, смотрят, а дрова все подносят, в пламя кидают, так что разгорелся пожар невиданный. Народ на Каменной улице уж от огня страдать начал, отошли люди подальше, на другой конец улицы, где пошире да попросторней было.

А Шир-афкан наблюдал за всем этим издали, как раз против Хоршид-шаха и его товарищей стоял. Повернулся Самак к Шогалю и говорит:

– О учитель, будь что будет, готов я жизнью рискнуть, только бы убить Шир-афкана – за то, что он нашей крови жаждет, погубить нас решил. Этот мерзавец неспроста старается, наверняка Мехран-везир что-то затеял, вот они и усердствуют ради этого.

Шогаль ему отвечает:

– Богатырь, да ведь войско-то у них огромное, а у нас на тебя вся надежда. Против такого войска в одиночку идти – не выдюжишь.

– А вы не робейте. Или айяром быть, или труса праздновать! Коли не пришел мой час, никто на свете мне вреда не причинит.

Сказал так Самак, вытащил нож и смело врезался в шахское войско. Те опомниться не успели, а он уж вонзил клинок в грудь, Шир-афкана, да так, что лезвие из спины наружу показалось., Шир-афкан упал. Тут воины Самака окружили и захватили, а он тем временем еще семерых уложил.

Когда взяли его, одни стали говорить: «Убить его надо!» другие кричат: «Сжечь его, смутьяна такого!» Тут подоспел Мех-ран-везир, который только что с Шир-афканом разговоры разговаривал, увидел весь этот переполох и спросил:

– В чем дело?

– О везир, Самак внезапно налетел, махнул ножом и убил Шир-афкана, а заодно еще несколько человек погубил, пока схватили его. Сейчас прикончить хотят.

Мехран-везира от одного имени Самака страх пробрал, он поспешно спрашивает:

– А поймали его?

– Поймали, – отвечают ему.

– В отместку за Шир-афкана убивать его не следует, – распорядился Мехран-везир, – ведь не казнил же я его за смерть собственного сына! Заковать его в цепи, мы отведем его к Фаг-фуру – Самак ведь не один. Как станем его палками бить, он и признается, где остальные прячутся.

Заковали Самака и доставили во дворец Фагфура.

Вышел Фагфур в тронный зал, Мехран-везир приветствовал его и сказал:

– Великий государь, мы поймали Самака.

– Как же это? – спросил шах. Мехран-везир рассказал ему, что сам слышал.

– Значит, он убил Шир-афкана? Жаль, славный богатырь был! – воскликнул Фагфур. – Заприте его до утра в темницу, а там поглядим, что с ним делать.

Увели Самака, приставили к нему охрану надежную, и разошлись все, а воины назад к войску вернулись. А когда наступил день, шах Фагфур воссел на трон, эмиры собрались службу служить, пришел и Мехран-везир., Шах, как только появился, тотчас опять разъяснений потребовал. Мехран снова рассказал, что Самак сделал, что совершил.

– Приведите Самака, – приказал Фагфур. Доставили в зал Самака. Мехран говорит:

– О шах, прежде чем с ним разговоры разговаривать, надо ему палок всыпать!

Это он по злобе так говорил. Тогда привели палача, и велел шах растянуть Самака на дыбе, а потом дали ему ударов двадцать палками. Как спустили с Самака семь шкур, полилась кровь, закричал он:

– Отчего меня палками бьют? Палками воров положено наказывать. А коли я убил кого-то, казните меня за то.

– Тебя, Самак, за твою вину во сто раз больше мучить надо, – говорит Мехран-везир. – Отвечай, где Хоршид-шах, Фаррох-руз, Шогаль-силач, твой названый отец, и все остальные.

Самак сам себе говорит: «Сказать,.видно, правду, что не знаю, – может, правда меня от мучений спасет», а вслух сказал:

– О шах, вели меня отвязать, все как есть выложу.

Шах приказал, чтобы его с дыбы сняли, к трону подвели.

– О шах, – говорит Самак, – я вчера сон видал, будто сижу я на лужайке… (И тут он рассказал Фагфуру то, что накануне Хоршид-шаху рассказывал.) И вот мы с Хоршид-шахом, Фаррох-рузом и Шогалем-силачом, все вчетвером, вышли наружу, а прочие остались на улице. Только мы оттуда вышли, как понатащили дров, сложили у ворот и подожгли. Тут я бросился в середину войска и убил Шир-афкана – за то, что он не однажды на нас покушался, меня и схватили. А остальные куда девались, мне неизвестно. На Каменной улице их нет.

Мехран-везир сказал:

– Ну, ты благородно поступил! Людей в беде оставил, а сам выбрался – вот уж удалец так удалец!

Потом снова палки в ход пустили, растянули Самака, стал палач бить его нещадно. Самак молвил:

– Ну, везир, ты меня хоть насмерть забей, а того, чего хочешь, не добьешься, даром что шах о твоих плутнях не знает еще.

Эти слова его и спасли: испугался везир. Он подумал: видно, Самаку кое-что известно, надо помешать ему это высказать. Тут и шах Фагфур что-то заподозрил, спросил:

– О чем это он говорит?

Он велел надеть на Самака кандалы и запереть его: потом, мол, поглядим, что с ним делать. А Самак от такого битья сознания лишился.

Как рассказывает собиратель историй, те люди, что оказались запертыми на Каменной улице, когда увидели злой огонь, сбились на другом конце улицы – выход-то отрезан был. Они стали между собой совещаться: «Надо нам подкоп рыть – выкопаем ход и вылезем. В конце концов куда-нибудь да выберемся». Вот как они говорили. Начали все вместе подземный ход копать. Вдруг обозначился перед ними проем, а в нем лестница показалась. Эти молодцы-храбрецы расчистили путь, стали по той лестнице спускаться. Ступенек десять вниз было. Сошли они вниз, увидели обширное помещение, четыре суфы друг против друга стоят, а посреди зала – водомет потешный: с одной стороны вода струей бьет, а в другую сторону утекает, широко разливается. Подивились они на диковину эту. Обошли вокруг всего зала – никакого выхода не нашли, только воде путь открыт. Они говорят:

– Ну, от огня мы спаслись, придется теперь в этой дыре отсиживаться, ведь никто дороги сюда не знает. Надо еще разведать, нельзя ли через этот поток наружу выбраться. Кто умеет плавать, кто решится в эту быстрину ступить и выяснить, куда она ведет?

Полез в воду Махруйе, кладбищенский вор. Нырнул поглубже и нащупал в темноте под водой проход. Вдруг светло стало. Огляделся он, видит – деревянная лестница. Поднялся по той лестнице – перед ним сад открылся, прекрасный и благодатный. Он сказал себе: «Негоже мне средь бела дня в таком саду шататься, нельзя никому на глаза попадаться,– не то не миновать нам беды». И он прятался там, пока не наступила ночь, не стало на земле темным-темно. Тогда Махруйе стад по саду кружить, выход искать, а сад тот был громадный.

Долго он бродил, вдруг до него донеслись музыка и пение. Пошел Махруйе в ту сторону. Видит, свечи горят. Получше посмотрел: а это Махпари и Рухафзай сидят, вино пьют, а Лала-Салех и несколько невольниц им прислуживают. Стал Махруйе сторожить, пока невольницы не разошлись, а царевна, Рухафзай и Лала-Салех остались. «Как мне поступить? – думает Махруйе. – Если я присутствие свое обнаружу, как бы мне себя не погубить и тайну ту не раскрыть. Ведь если меня схватят, жизни не пощадят». Но тут царская дочь встала и направилась во дворец.

Случилось так, что шла царевна мимо отцовского тронного зала, мимо каморки, где заперли Самака, а он как раз застонал. Услышала царская дочь стон, подошла и говорит:

– Лала-Салех, погляди, кто там.

Лала-Салех вошел туда, увидел, что Самак на полу брошен, сказал ей:

– О царевна, это Самак-айяр!

– Приведи его ко мне, – говорит девушка. Лала подошел, говорит Самаку:

– Эй, Самак, вставай, я тебя к царской дочери отведу.

– Лала, ты меня прежде развяжи, – отвечает Самак. Развязал его Лала, а Самак говорит:

– Силушки у меня нет, чтобы встать.

Лала его поднял, на себе к шахской дочери потащил. Поклонился Самак, поздоровался. А девушку одолела любовь к Хоршид-шаху, и при виде Самака она очень обрадовалась – ведь он был другом ее милого. Она спросила:

– Самак, как это ты в оковах оказался? А Хоршид-шах как поживает?

– О царевна, – молвил ей в ответ Самак, – я совсем обессилел от палочных ударов да от духотищи в клетушке той. Дай я немного отдохну, ветерком меня обдует чуток, а то слова сказать мочи нет.

Шахская дочь взяла его за руку и говорит:

– Брат мой, давай в сад выйдем.

Вывела она его в сад, усадила вместе со своими прислужницами и Рухафзай, сама села и приказала:

– А теперь,Самак, рассказывай, что с тобой приключилось и где Хоршид-шах.

Тут Самак поведал ей все с самого начала: как захватили их врасплох хитростью, как бросился он на трупы убитых, как к Махруйе попал – до того самого часа, когда доставили его к шаху. Подивилась царевна их злоключениям, посочувствовала и опять спрашивает:

– Ну, а про Хоршид-шаха-то ты что скажешь?

Тут Махруйе, который за кустом стоял, кашлянул.

– Кто там? – закричал Лала-Салех. Самак ему говорит:

– В это место чужим дорога заказана. А ну, выдь-покажись!

Тогда Махруйе вышел, поклон отдал. Как увидел его Самак, обрадовался, встал, обнял его и говорит:

– Садись, друг Махруйе, рассказывай, как дела.

Сел Махруйе, описал, что случилось. Самак ему сказал:

– Придется тебе, брат, идти на поиски Хоршид-шаха, я-то, видишь, избит-изранен лежу. Да поскорей возвращайся.

Вышел Махруйе из сада и пустился в путь, пока не пробрался туда, где сражение было. Смотрит, при входе на улицу огонь стеной стоит, а из людей никого не видно. Повертелся он там, покрутился, поискал – никого, а рассвет уж близок.

Вернулся он в сад, видит, лежит Самак, все тело у него восковым бальзамом натерто, да так хорошо, что от палок и следа не осталось! Обрадовался Махруйе и сказал:

– О богатырь Самак, я там был, всех, кого только знаю, порасспросил, никого своих не нашел.

– Тогда возвращайся к нашим удальцам, – велел Самак, – успокой их. Скажи, что я при шахской дочери задержусь малость, но вскорости все устрою и их из заточения выведу.

– О богатырь, нам бы пропитания какого-нибудь надо! – говорит Махруйе.

Махпари тотчас приказала Лала-Салеху:

– Ступай, принеси все, что на кухне найдется!

Принес Лала еды, Самак говорит:

– Это вам на первый случай сгодится, а там царевна еще раздобудет. Сестра, к вечеру собери, что сможешь, а то я ведь тоже на поиски Хоршид-шаха пойду.

Махруйе забрал лепешки, мясо, халву и отнес все на ту улицу айярам, а Самак, значит, наказал шахской дочери:

– Приготовь им еще еды, я же отправлюсь на поиски Хоршид-шаха, а к вечеру будь в саду – я вернусь.

Сказал так и ушел. Царская дочь вернулась во дворец и занялась делом.

Когда настал белый день, шах Фагфур воссел на трон, а его эмиры на службу явились. Пришел Мехран-везир, поклонился-поздоровался, на свое место сел, стали они разговоры разговаривать, про войско Мачина рассуждать. Говорят, вот посол вернется, тогда уж все как есть обсудим. Мехран-везир сказал:

– О шах, прежде чем мы займемся военными делами, надо этого пса поганого казнить, ведь, пока он жив, наше царство в опасности. Надо также отыскать Хоршид-шаха, Фаррох-руза и Шогаля-силача и разделаться с ними. А уж потом войной заниматься.

– Это хорошо, что ты мне напомнил, – сказал Фагфур. – Когда мы его били, он словечко одно обронил. Вот я сейчас разузнаю, к чему это сказано было, ведь лжи он никогда не допускает.

Озадачил он так Мехран-везира, а сам приказал:

– Пойдите приведите сюда Самака!

Пошли в ту каморку, а там нет никого. Вернулись посланные к шаху:

– Увели Самака, нигде его нет.

– Это что за речи?! – закричал шах. – Глядите лучше, может, там подкоп или дыра какая есть? Или, может, двери дворца не заперты?

Призвали тут привратников и стражников, стали их допрашивать:

– Кто во дворец входил и выходил?

– Мы никого не видели, – отвечают те, – не знаем, как такое получиться могло.

Тут Мехран-везир улучил момент, слово вставил:

– Видишь, шах, значит, и Самак без лжи не обходится, людей смущает, на козни и хитрости пускается.

Этими словами везир опять верх взял.

Пока они там судили и рядили, Карамун-пахлаван прибыл, явился во дворец. Поклонился он шаху, тот его приветил, потом Карамун вытащил письмо и положил его перед Фагфуром. Тот передал письмо везиру. Мехран взял, прочел и растолковал, что там написано. А в письме-то ведь всякие угрозы да посулы недобрые перечислены были. Шах Фагфур приуныл, спрашивает:

– О везир, что же нам теперь делать?

– Шах, люди эти от рук отбились, за горло хватают, так что слабость проявлять нельзя, – говорит Мехран. – После стольких лет, когда они должны были нам подать платить, да только мы не брали, они теперь с нас же недоимки требуют! Может, раз они прибыли свататься, отдать им девушку, чтобы примирить враждующие стороны? Опять же люди скажут, что испугались мы… Придется нам послать против них войско, чтобы сразилось с ними в урочище Гуран.

Приказал шах Фагфур всем в присутствие явиться. Народ собрался, сошлись все, знать и простолюдины, и он объявил им про нападение Мачина и призвал всех на войну. А еще сказал:

– Надлежит вам знать, кабы Армен-шах сам пришел, я бы тотчас против него выступил, но раз он только свое войско прислал, негоже мне в бой лезть. Нужен нам военачальник, который во главе войска встанет и нападение вражье отразит.

Едва проговорил шах эти слова, как Шируйе – был такой юноша, сын Шир-афкана, он еще одежду черную носил, траур по отцу, – на ноги вскочил и воскликнул:

– О великий государь, мой отец во всех походах предводителем был, сам шах его вождем назначал. Коли шах прикажет, я, его слуга, выйду со славным войском навстречу врагу!

Шах его похвалил и спросил:

– А сколько у тебя войска?

– Двадцать тысяч конных и пеших наберется.

Фагфур наградил его почетным платьем, снял с него траурную одежду, пожаловал ему стяг с изображением льва, а дружине его щедро выдал снаряжение и всякое довольствие.

Был там другой богатырь – по имени Шахак. Он поклонился и сказал:

– Да упрочится ваша власть, я выступаю вместе с Шируйе.

– А у тебя сколько войска? – спросил шах.

– Десять тысяч всадников.

Шах и его наградил, вручил ему воинский стяг с изображением волка, а дружине его пожаловал припас какой положено.

И еще был богатырь по имени Самур, знатный рыцарь, родич самого Фагфура. Он сказал:

– О шах, я тоже готов потрудиться на ратном поле.

Шах и его одарил почетным платьем и дал ему знамя с драконом. Тогда и Карамун сказал, что выступит, и его тоже наградили и вручили ему знамя с соколом – а у него было пять тысяч всадников – и снабдили их оружием и всем, что потребно.

Четыре полководца и сорок тысяч войска стали на мейдане собираться, шатры раскидывать, воинов в ряды строить, а как все собрались, выступили в путь, оставив город в волнении и беспокойстве.

Сочинитель и рассказчик сей истории повествует так. Той ночью, когда Самак отделился от Шогаля и Хоршид-шаха с Фаррох-рузом, бросился в ряды воинов и убил Шир-афкана, а его схватили, Хоршид-шах и прочие очень огорчились. Но они решили:

– Нечего нам тут стоять!

Пустились они втроем в путь, вышли на окраину города и пробыли там до тех пор, пока не начали войско скликать. Тут Хоршид-шах, Фаррох-руз и Шогаль в один голос сказали:

– Эх, много храбрецов на той улице полегло! Нас-то Самак вывел, а его, раз схватили, непременно убьют, ведь давно против него злобу затаили. Нам же нет здесь прибежища. Надо постараться с этим войском прочь из города выйти. Да вот беда – нет у нас снаряжения и оружия, а ведь с голыми руками да пешими нам не уйти.

Шогаль сказал:

– Ну, коли в этом дело, то у меня есть один друг. Надо пойти к нему, чтобы он справил нам снаряжение.

С этими словами повел он их, а уже наступила ночь, пока они дошли до дома того друга, совсем темно стало. Шогаль-силач постучал в дверь. А друга его звали Зейд. Он спустился вниз, открыл дверь; как увидел Шогаля, стал его обнимать-привечать, в дом провел, обласкал, на лучшее место усадил. Мигом принес им еды кое-какой, угостил. Поели они, тут у каждого нашлось что сказать, поговорили, а там и белый день наступил. Хозяину время пришло делом заняться.

Хоршид-шах сидел у окошка, которое наружу выходило, смотрел на дорогу. Вдруг увидел он Джомхур-пахлавана, своего родича, который прибыл сюда с ним вместе. А в тот день, когда Хоршид-шах направился в дом удальцов, он отпустил Джомхура с тремя другими приближенными. Царевич сказал Зейду:

– О благородный муж, позови мне того человека, что сидит там снаружи!

Зейд послал за Джомхуром, посланный сказал:

– Достопочтенный, тебя зовут в этот дом.

Поднялся Джомхур, вошел в дом Зейда, глядь – а там Хоршид-шах и Фаррох-руз! Поклонился он, обнял их, пал в ноги Хоршид-шаху, потом к Фаррох-рузу оборотился. Поведали они друг другу, что с ними за это время было. Джомхур рассказывал, как он горевал о них, а Хоршид-шах описывал, какие злоключения и мучения выпали ему на долю до того самого часа, как они свиделись.

– О Джомхур, теперь ты слышал, как мне жилось, да и своими глазами видишь, – сказал Хоршид-шах. – Ты должен поехать к моему отцу Марзбан-шаху, рассказать ему обо мне и передать от меня письмо.

– Повинуюсь, – отвечал Джомхур.

Хоршид-шах попросил бумаги, перо и чернильницу, Зейд принес, и он описал в том письме все, что претерпел, с тех пор, как расстался с отцом: и то, что перенес дорогой от Альяна и Альяра, и то, что случилось в городе Чин с Фаррох-рузом, – до того самого часа, как он отпустил Джомхура. А дальше написал: «А остальное ты услышишь от благородного Джомхура, так как у меня сил нет больше писать. Уповаю, что отец, когда узнает о моем положении, не стерпит всего того, что здесь выпало на долю мне и братцу Фаррох-рузу: ведь у нас ничего не осталось, кроме платья, что на нас надето! И если желает государь-отец со мной, горемычным, свидеться, пусть высылает сильное войско – тогда, может, еще до смерти повидаемся. Но с этим делом надобно поспешить. А государыне-матушке пусть передаст поклон и скажет, чтобы она за меня молилась, и сестре моей Камар-мольк привет, и Хаман-везиру, и всем эмирам, и богатырям, и друзьям тоже.