Текст книги "Ни кошелька, ни жизни. Нетрадиционная медицина под следствием"

Евангелие от Самуэля Ганемана

Ганеман был непреклонен в своем убеждении, что гомеопатия отлична от траволечения, и современные гомеопаты продолжают всячески отстаивать свою независимость и не любят, когда их называют травниками или фитотерапевтами. Основная причина этого состоит в том, что гомеопатические средства изготавливаются не только из растений. Их делают и из веществ животного происхождения, причем в одних случаях речь идет о животных целиком (молотые пчелы), а в других – только о выделяемых ими жидкостях (волчье молоко, змеиный яд). Некоторые гомеопатические средства готовят из неорганических веществ, от соли до золота, а источником так называемых нозодов служат возбудители болезней или зараженный материал, например патологически измененные ткани человека или животных и всякого рода продукты болезненных процессов: гной, рвотные массы, опухоли, фекалии, бородавки. Кроме того, еще со времен Ганемана гомеопаты прибегают к дополнительным, так называемым невесомым, источникам – нематериальным феноменам вроде рентгеновского излучения и магнитных полей.

В самой идее травяных лекарственных снадобий есть что-то успокаивающее: перед глазами так и возникают всякие листья, лепестки, корешки. А вот названия гомеопатических лекарств зачастую звучат довольно отталкивающе. Скажем, в XIX веке один гомеопат писал, что создал средство на основе “гноя из зудящего прыща на теле молодого и здорового во всех остальных отношениях негра, зараженного [чесоткой]”. При изготовлении других гомеопатических препаратов требуется, например, толочь живых клопов, препарировать живых ужей или делать скорпиону инъекции в задний проход.

Однако есть и другое отличие гомеопатии от траволечения, даже если гомеопатическое средство делается из растений: речь идет о той важной роли, которую Ганеман отводил разведению. Когда препарат изготавливают на основе какого-либо растения, процесс начинается с того, что исходный материал оставляют в закупоренном сосуде с растворителем, который вбирает в себя некоторое количество молекул этого растения. В качестве растворителя применяют воду или спирт, однако для простоты до конца главы будем считать, что это вода. Через несколько недель нерастворенные остатки растения удаляют. Воду с растворившимися в ней компонентами называют матричной настойкой.

Затем матричную настойку разбавляют: скажем, на одну ее часть берут девять частей воды, тогда получается разведение в десять раз, которое обозначают как 1X, где Х – римская цифра “десять”. Образованную смесь сильно встряхивают, завершая тем самым процесс потентизации. К одной части нового раствора в разведении 1Х снова добавляют девять частей воды и сильно встряхивают – тогда получается разведение 2Х. Дальнейшие этапы потентизации дают разведения 3X, 4X, 5X и еще более слабые растворы, ведь Ганеман полагал, что чем слабее раствор, тем сильнее лечебное воздействие. В траволечении же, напротив, придерживаются подхода, который больше соответствует здравому смыслу: чем концентрированнее раствор, тем сильнее лекарство.

Получившийся гомеопатический раствор – в разведении 1X, 10X или больше – дают больному в качестве лекарства. Кроме того, можно добавлять капли раствора в какую-нибудь мазь, пропитывать им пилюли или давать в любом другом приемлемом для использования виде. Скажем, одной каплей пропитывают десяток сахарных шариков, что превращает их в десять гомеопатических пилюль.

Важно осознавать, до какой степени разводят исходное вещество при приготовлении гомеопатических средств. Например, разведение 4Х означает, что матричную настойку разбавили сначала в 10 раз (1X), затем еще в 10 раз (2Х), потом еще в 10 раз (3Х) и, наконец, снова в 10 раз (4Х). Получается разведение в 10 × 10 × 10 × 10 раз, то есть в 10 000 раз. Это уже очень высокая степень разведения, однако гомеопатические лекарства обычно представляют из себя еще более слабые растворы. Как правило, фармацевты-гомеопаты разбавляют матричную настойку на каждом этапе не в 10 раз, а в 100, то есть берут на одну ее часть 99 частей воды. Такое разведение обозначается как 1С, где С – римская цифра “сто”. Повторение разведения в 100 раз дает растворы 2C, 3C, 4C и так далее до ультраслабых.

Например, широко распространены гомеопатические средства 3 °C, то есть исходное вещество в них 30 раз подряд разведено в 100 раз. Получается, матричная настойка в итоге разведена в 1 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 (то есть в 10) раз. Сама по себе эта цепочка нулей, возможно, и не означает ничего особенного, однако нужно вспомнить, что один грамм матричной настойки содержит строго меньше 1 000 000 000 000 000 000 000 000 (то есть 10⁶⁰²⁴) молекул[21]21
  Примерно такое количество атомов содержится в одном грамме атомарного водорода. Грамм любого другого вещества содержит меньшее число атомов или молекул.


[Закрыть]. Сравните количество нулей в этих двух числах: очевидно, что степень разведения во много раз превосходит число молекул в матричной настойке, то есть молекул на получившийся раствор попросту не хватит. А значит, эта степень разведения настолько велика, что в итоге молекул исходного вещества в растворе, скорее всего, не останется вовсе. Точнее говоря, вероятность, что в конечном растворе с разведением 3 °C все-таки окажется одна молекула действующего вещества, равна 1/1 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 (1/10). Другими словами, гомеопатическое средство в разведении 3 °C почти никогда не содержит ничего кроме воды. Эту идею иллюстрирует рисунок на следующей странице. И мы снова видим разницу между траволечением и гомеопатией: в средствах, приготовленных согласно первому методу, всегда содержится хотя бы небольшое количество действующего вещества, тогда как в гомеопатических препаратах оно, как правило, отсутствует.

Гомеопатические средства готовят, последовательно разводя исходный раствор и сильно встряхивая после каждого этапа. Пусть в пробирке А содержится сто молекул действующего вещества в исходном растворе, так называемой матричной настойке. В пробирку Б добавляют одну десятую часть содержимого пробирки А и девять десятых частей воды – теперь в пробирке Б находится так называемое разведение 1X, в котором всего 10 молекул действующего вещества. Далее таким же образом раствор из пробирки Б снова разбавляют в десять раз и получают в пробирке В разведение 2X с одной-единственной молекулой действующего вещества. Наконец, содержимое пробирки В опять разбавляют в десять раз, получая в пробирке Г разведение 3X, в котором наличие молекул действующего вещества крайне маловероятно. Из содержимого пробирки Г, лишенного действующего вещества, и делают гомеопатическое лекарство. На практике молекул в матричной настойке гораздо больше, однако количество этапов и степень разведения на каждом из них, как правило, тоже значительно больше, поэтому конечный результат обычно одинаковый – молекул действующего вещества в гомеопатическом препарате просто не остается

Вещества, не растворяющиеся в воде, например гранит, растирают, а затем одну часть получившегося порошка смешивают с 99 частями лактозы (так называемого молочного сахара), после чего снова растирают – и получают смесь 1С. Одну ее часть опять смешивают с 99 частями лактозы для образования смеси 2С – и так далее. Если повторить эту процедуру 30 раз подряд, получившийся порошок можно спрессовать в гранулы 3 °C. Или можно на какой-нибудь стадии растворить порошок в воде и затем последовательно разводить раствор, как описано выше. Так или иначе, в полученном средстве 3 °C почти наверняка не содержится ни атомов, ни молекул из исходного действующего вещества – гранита.

Казалось бы, уже достаточно таинственности, однако в ассортименте многих гомеопатических аптек есть средства в разведении 100 00 °C. Получается, изготовители берут препарат 3 °C, где уже нет никакого активного вещества, а затем разводят его 99 970 раз подряд в 100 раз. Поскольку на то, чтобы провести 100 000 разведений, после каждого этапа сильно встряхивая раствор, уходит очень много времени, подобные средства иногда стоят больше 1000 фунтов стерлингов.

Наука не в силах объяснить, как лекарство, в котором отсутствует действующее вещество, при некотором медицинском расстройстве может оказывать какое бы то ни было воздействие, помимо очевидного эффекта плацебо. Гомеопаты же считают, что у препарата сохраняется некая память об исходном веществе, влияющая на организм, однако с научной точки зрения это полная бессмыслица. Тем не менее гомеопаты продолжают утверждать, что их средства помогают при целом ряде заболеваний и состояний – от временных расстройств (кашля, диареи, головных болей) до хронических болезней (артрита, диабета и астмы), от легких недомоганий (синяков, простуды) до тяжелых недугов (рака и болезни Паркинсона).

Важно подчеркнуть, что Ганеман и его последователи не считали, будто лечат болезни в общепринятом смысле слова. Они сосредоточивались на индивидуальных симптомах и особенностях пациента. Лучше всего проиллюстрировать это на примере типичного приема у гомеопата.

Сначала гомеопат подробно расспрашивает пациента, выясняя, какие есть физические и психологические жалобы. В итоге получается несколько страниц заметок, где подробно описан каждый симптом, в том числе – где в организме наблюдается, когда возникает, что на него влияет. Например, даже если главное, на что пациент жалуется, это боль в ухе, гомеопат прилежно упомянет в записях все – от мозолей до недавнего запора. Гомеопатия – сугубо индивидуальный метод лечения, поэтому на консультации могут поинтересоваться даже личностными качествами пациента, его эмоциональным состоянием, тривиальными на первый взгляд обстоятельствами его прошлого, предпочтениями в еде, запахах и цветах. Опрос обычно длится больше часа, и в результате гомеопат имеет исчерпывающий перечень симптомов пациента.

Поскольку конечная цель – найти гомеопатическое лекарство, которое наилучшим образом соответствует всем описанным на приеме симптомам, на следующем этапе гомеопат сверяется с Materia medica, энциклопедией гомеопатических лекарственных средств и показаний к их применению. На заре становления гомеопатии Ганеман в своих трудах выделил всего несколько десятков препаратов, однако в 1901 году гомеопат Вильям Берике включил в свою Materia medica уже свыше шестисот веществ, а сегодня в гомеопатической фармакопее США их числится более тысячи. Прочесывать это бесконечное перечисление всевозможных лекарственных средств тем сложнее, что каждое из них облегчает сразу много симптомов, так что запись о нем может занимать больше одной страницы. Например, ниже, на страницах 154–155, приведена статья[22]22
  Привести этот отрывок из уже опубликованного перевода книги Вильяма Берике на русский язык (носящей название “Materia medica гомеопатических препаратов”) не удалось, поскольку переводчик этого труда, по-видимому, пожелал остаться неизвестным.


[Закрыть] о веществе Aceticum acidum, более известном как уксусная кислота.

В идеале гомеопат ищет simillimum – вещество, точно соответствующее симптомам пациента. Чтобы найти это оптимальное средство, он обращается к реперториуму – справочнику, который организован как перечень симптомов с указанием исцеляющих лекарственных средств (в противоположность Materia medica, где перечислены препараты с указанием симптомов, при которых эти препараты имеет смысл использовать). Пользоваться реперториумом тоже достаточно трудно, поэтому гомеопат, как правило, нацеливается на какие-то особые, примечательные симптомы, дабы сузить область поиска. Например, согласно той же Materia medica Берике, сочетание симптомов “Лицо: перекошенный рот, дрожание челюсти, паралич лицевого нерва; больше слева” и “Стул: с кровью, черный, зловонный. Студенистый, желтовато-зеленый; полужидкий, с задержкой мочеиспускания” означает, что идеальное лекарство – Cadmium sulphuricum.

Подобрать верное лекарство – задача настолько сложная и деликатная, что если пациент обратится к нескольким гомеопатам, пройдя у каждого опрос, то ему, скорее всего, пропишут разные средства. Более того, процессы поиска нужного препарата иногда настолько разнятся, что это привело к появлению разных школ гомеопатии. Например, клиническая гомеопатия упрощает себе работу, поскольку ориентируется лишь на основной симптом, пренебрегая второстепенными жалобами больного, которые выявляются в ходе обычного опроса на приеме. Так называемая комбинированная гомеопатия тоже интересуется лишь главным симптомом, однако рекомендует применять смесь разных лекарственных средств, каждое из которых способно облегчать именно его. Скажем, больной с жалобами на мигрень получит смесь всех гомеопатических средств, каждое из которых в числе прочих симптомов лечит и мигрень. Еще один способ подбора гомеопатических лекарств – руководствоваться учением о сигнатурах, согласно которому нужно придавать меньше значения симптомам из Materia medica, а вместо этого искать признаки, или сигнатуры, подсказывающие, что следует выбрать именно это вещество. Так, препараты на основе грецкого ореха подходят для лечения всякого рода психологических расстройств, в частности, при стрессе, поскольку грецкий орех похож на мозг.

Лекарственных средств так много и подходы к их выбору настолько сильно различаются, что некоторые гомеопаты для проверки, правильный ли подобрали препарат, используют специальные, подчас экстравагантные приемы. Например, выбирают лекарство из предварительно составленного списка вариантов, над которым держат маятник. Считается, что направление, в котором он качается, указывает на нужное средство, однако научные испытания, проведенные в 2002 году, не выявили никаких данных в подтверждение этого предположения. Шести гомеопатам выдали двадцать шесть пар пузырьков: один из каждой пары содержал гомеопатическое средство Bryonia, а другой – плацебо. Идея была в том, чтобы проверить, поможет ли маятник найти настоящее лекарство. Хотя в целом гомеопаты были вполне уверены в своем выборе, из 156 испытаний им удалось дать верный ответ лишь 75 раз, то есть менее чем в 50 % случаев – примерно такого результата можно ожидать при обычном угадывании.

Все эти ритуалы – от несусветных разведений до энергичного встряхивания, от длительных проверок на здоровых людях до сомнительного обыкновения сверяться с маятником – проводятся с целью восстановить жизненную силу пациента до ее обычного здорового уровня. Ганеман считал, что она, как некий дух, пронизывает весь организм и полностью отвечает за благополучие человека. В важнейшее значение жизненной силы верят и многие современные гомеопаты, а это, в свою очередь, приводит к тому, что они отрицают многие принципы общепринятой медицины, например роль бактерий в возбуждении болезней. Скажем, при лечении пациента с жалобами на боль в ухе гомеопат сначала отметит все до единого физические симптомы и оценит психологическое состояние, а затем пропишет самое подходящее согласно Materia medica средство, стремясь восстановить жизненную силу больного. А обычный врач, приверженец общепринятой медицины, сосредоточится на основных жалобах больного и, вероятно, диагностирует у него бактериальную инфекцию уха, после чего пропишет антибиотики, чтобы убить бактерий.

Неудивительно, что современной науке трудно принять гомеопатию. Ведь нет никаких логических причин, по которым подобное обязательно должно лечиться подобным; неизвестен механизм, по которому ультраслабые растворы (без какого-либо действующего вещества) могли бы влиять на организм; нет данных, подтверждающих существование жизненной силы. Однако откровенная экзотичность идейных основ и самой практики гомеопатии вовсе не означает, что такой подход к медицине следует отвергнуть, поскольку важно не то, насколько странен метод лечения, а работает ли он. Справедливее всего выносить вердикт по итогам клинических исследований – испытанного и надежного орудия доказательной медицины, которое способно отличить подлинное лечение от шарлатанства.

Взлет и падение гомеопатии и снова взлет

Гомеопатия стремительно распространилась по Европе в первой половине XIX века, так что философия Ганемана завоевала широкое признание еще при его жизни. Принцип “Подобное лечится подобным” и убеждение, что если человек заболевает, то поражается только “духовная, самодействующая (автоматическая) жизненная сила, повсеместно присутствующая в его организме”[23]23
  Перевод А. Высочанского и О. Высочанской книги Ганемана “Органон врачебного искусства”. – Прим. перев.


[Закрыть], напоминали некоторые представления древнегреческой медицины, которая продолжала пользоваться большим уважением. Поэтому гомеопатию встретили с восторгом. Более того, идеи Ганемана появились раньше, чем ученые окончательно приняли бактериальную теорию болезней и атомную теорию строения вещества, так что и жизненная сила, и ультраслабые растворы не вызывали в те годы такой настороженности, как сегодня.

О росте влияния Ганемана говорили многие признаки – от открытия первой в мире гомеопатической больницы в Лейпциге в 1833 году до лечения гомеопатией лобковых вшей у Наполеона. Особенно модным этот метод стал в Париже в 1830-х годах, когда Ганеман поселился там после женитьбы на прелестной парижанке – светской львице по имени Мари-Мелани д’Эрвиль-Гойе. Врачу исполнилось уже 80 лет, а его избраннице едва минуло 30. Благодаря ее покровительству и репутации супруги смогли открыть практику для состоятельных и знатных пациентов, приносившую солидную прибыль, причем госпожа Ганеман по вечерам помогала мужу, а в первой половине дня вела прием в собственной клинике для бедных.

Ученики Ганемана усердно проповедовали благую весть о гомеопатии по всей Европе, и в их ушах гремел голос наставника: “Всякий, кто не идет за мною след в след, кто отклоняется влево или вправо, пусть всего лишь на волосок, – предатель, и я не желаю иметь с ним ничего общего”. Определенно, доктор Фредерик Куин, учившийся у Ганемана в Париже, предателем не был – в 1827 году он начал практиковать гомеопатию в Лондоне, строго придерживаясь принципов Ганемана. Вскоре этот метод стал необычайно популярным среди британских аристократов, и не прошло и полувека, как его стали применять по всей стране, а в Лондоне, Бристоле, Бирмингеме, Ливерпуле и Глазго открылись крупные гомеопатические больницы.

Стремительное распространение гомеопатии радовало многих врачей и больных, однако это одобрение не было единодушным. Когда в 1840-х годах сторонником гомеопатии стал Уильям Хендерсон, профессор общей патологии из Эдинбургского университета, его коллега написал: “Сотрудников медицинского факультета нашего университета и коллегию врачей охватил смертельный ужас – все равно что в клерикальных кругах стало бы известно, что профессор теологии объявил о переходе в магометанство”.

Примерно в то же время гомеопатия завоевывала прочные позиции и по другую сторону Атлантики. Бостонский доктор Ганс Берч Грэм, родом из Дании, познакомился с гомеопатией во время своей поездки в Копенгаген, а в 1825 году вернулся в Америку, привезя с собой этот метод. Там, как и в Великобритании, у гомеопатии появились и страстные поклонники, и яростные критики. В результате в США к началу Гражданской войны насчитывалось уже шесть гомеопатических колледжей и две с половиной тысячи практикующих гомеопатов, однако к службе в армии их, как правило, еще не допускали. Один преподаватель Гомеопатического медицинского колледжа Миссури возражал, что это нарушает право солдата самому выбирать, как лечиться:

Неужели в военное время конституционные права личности не должны соблюдаться? Разве солдат не имеет права сам решать за себя и требовать, чтобы его избавили от страданий и смерти теми средствами, которые, как убедил его жизненный опыт, помогают лучше всего? Есть ли у Конгресса США право определять привилегированные методы лечения вопреки самому духу нашего правительства?

В спорах с критиками гомеопаты зачастую ссылаются на свои успехи в борьбе с крупными эпидемиями. Еще в 1800 году Ганеман использовал ультраслабый раствор Belladonna для лечения скарлатины, а затем, в 1813 году, гомеопатическими разведениями боролся с эпидемией тифа, который распространяли наполеоновские солдаты после вторжения в Россию. В 1831 году такие средства, как Camphor, Cuprum и Veratrum, применялись в центральной Европе во время вспышек холеры, перед которой классическая медицина была бессильна.

Успех повторился во время эпидемии холеры в Лондоне в 1854 году, когда выживаемость больных в Лондонской гомеопатической больнице составляла 84 %, а в расположенной неподалеку Мидлсекской больнице, где применяли более традиционные методы, – всего 47 %. Многие гомеопаты полагают, что это веский довод в защиту их подхода, поскольку результаты лечения в этих больницах можно считать данными своего рода неформальных клинических испытаний. Процент выживаемости позволяет сравнить эффективность двух методов лечения, применявшихся в двух группах пациентов с одной и той же болезнью, и очевидно, что гомеопатические средства помогли лучше, чем общепринятая медицина.

Однако впоследствии критики указали три основных довода, почему эти числа не обязательно означают, что гомеопатия оказалась действенной. Во-первых, хотя пациенты двух больниц и лечились от одной болезни, у них могли быть неравные первоначальные условия. Например, в Лондонскую гомеопатическую больницу, возможно, обращались люди побогаче. Следовательно, до того, как они подхватили холеру, состояние их здоровья было лучше, а после выписки из больницы им обеспечивали должное питание и уход, поэтому не исключено, что высокий процент выживаемости обеспечило не гомеопатическое лечение само по себе, а сочетание всех этих факторов.

Во-вторых, различия между больницами могли не сводиться лишь к разным методам лечения – сыграли свою роль и другие обстоятельства. Вероятно, в лондонской больнице придерживались более строгих гигиенических стандартов, чем в больнице графства Мидлсекс, и это прекрасно объясняет разницу в выживаемости. Как-никак речь идет об инфекционной болезни, так что залог успеха в борьбе с холерой – чистота в палатах и обеззараженная пища и вода.

В-третьих, высокая выживаемость в Лондонской гомеопатической больнице, возможно, свидетельствует вовсе не об успехе гомеопатии, а о неудаче официальной медицины. Историки медицины подозревают, что больные, не получавшие никакого лечения, выздоравливали даже чаще, чем те, к кому применяли общепринятые в то время методы. Как ни удивительно, 1850-е годы еще относятся к эре так называемой героической медицины, когда врачи приносили больше вреда, чем пользы, – не лечили, а калечили.

Термином “героическая медицина” в ХХ веке стали называть агрессивные методы лечения, которые преобладали вплоть до середины ХIX века. Больным многое приходилось выносить: им отворяли кровь, давали слабительные, рвотные, потогонные и нарывные средства, излишне нагружая и без того ослабленный организм. В довершение всего пациентов пичкали большими дозами медикаментов вроде ртути и мышьяка – высокотоксичными веществами, как сегодня прекрасно известно. Яркий пример вреда, приносимого героической медициной, – плачевный результат обильного кровопускания, которому подвергли Джорджа Вашингтона, о чем рассказывалось в первой главе. Эпитет “героическая” отражает роль, которую якобы играли врачи – герои, спасавшие жизни, – хотя на самом деле настоящими героями были пациенты, пережившие подобное лечение.

Больше всего героизма требовалось от богатых больных, поскольку к ним применяли самые жесткие лечебные меры. Еще в 1622 году это подметил флорентийский врач Антонио Дураццини, написав о смертности от лихорадки, свирепствовавшей в тех краях: “Те, кто имеет возможность обратиться за врачебной помощью, умирают чаще бедняков”. Примерно тогда же Латанцио Маджиотти, личный врач великого герцога Флоренции, сказал: “Ваша светлость, я беру деньги не за свои услуги в качестве врача, а за работу охранником – лишь бы не дать какому-нибудь юнцу, который верит всему, что прочел в книгах, пичкать больных чем-то смертельным”.

Хотя отчаявшиеся богатые больные по-прежнему полагались на врачей, многие сторонние наблюдатели открыто критиковали тогдашние методы лечения. Бенджамин Франклин говорил, что “все врачи, дающие лекарства, – шарлатаны”, а философ Вольтер писал: “Врачи – это люди, которые прописывают лекарства, о которых знают очень мало, от болезней, о которых знают еще меньше, людям, о которых вообще ничего не знают”. Он считал, что хороший врач тот, кто развлекает пациентов, пока природа излечивает болезнь. Подобное же неодобрительное отношение к медицине отражено и в пьесах некоторых драматургов. “Врачам не доверяйте: лекарства их – отрава”[24]24
  Перевод П. Вейнберга. – Прим. перев.


[Закрыть], – советует главный герой “Жизни Тимона Афинского” Шекспира. Мольер в “Мнимом больном” пишет: “…люди почти всегда умирают от лекарств, а не от болезней”[25]25
  Перевод Т. Щепкиной-Куперник. – Прим. перев.


[Закрыть].

Итак, по мнению скептиков, если полное отсутствие лечения приносило больным холерой больше пользы, чем общепринятая героическая медицина, неудивительно, что и гомеопатия оказалась полезнее. Ведь, в конце концов, гомеопатические препараты так разбавлены, что принимать их – все равно что не лечиться вовсе.

Одним словом, о больном, решившем обратиться за лечением до начала ХХ века, можно сказать две вещи. Во-первых, для него было бы лучше вообще не лечиться, нежели пробовать на себе методы героической медицины, а во-вторых, ему было бы полезнее прибегнуть к гомеопатии, нежели к официальной медицине. Но важный вопрос вот в чем: можно ли сказать, что лучше лечиться гомеопатией, чем не лечиться вообще? Сторонники гомеопатии утверждали, будто убедились в ее действенности на собственном опыте, тогда как скептики возражали, что вещества в таких разведениях просто не могут принести больному никакой пользы.

Споры не угасали на протяжении всего XIX века, и хотя поначалу аристократия и высшие слои врачебного сообщества оказали гомеопатии теплый прием, с каждым десятилетием настороженное отношение к идеям Ганемана лишь усиливалось. Например, американский врач и писатель Оливер Уэнделл Холмс признавал, что в прошлом классическая медицина терпела неудачу (“Если бы всю медицину на свете выбросили в море, это было бы плохо для рыб и хорошо для человечества”), однако не был готов считать гомеопатию шагом вперед. Он называл ее “мешаниной из извращенной изобретательности, показного всезнайства, глупого неправдоподобия и искусной полуправды”.

Оливер Уэнделл Холмс

В 1842 году Холмс прочитал лекцию под названием “Гомеопатия и родственные ей заблуждения” (Homeopathy and its kindred delusions), в которой настойчиво повторял, что с научной точки зрения идеи Ганемана бессмысленны. Особенное внимание он уделял тому, что в основе гомеопатии лежат ультраслабые растворы. Процесс их приготовления можно представить себе следующим образом: действующее вещество растворяют во все более внушительных объемах жидкости. Ведь каждый раз, когда гомеопаты разводят активное вещество в сто раз, они растворяют его в объеме воды или спирта, почти в сто раз большем, – и повторяют эту процедуру снова и снова. Холмс использовал расчеты итальянского врача доктора Панвини, чтобы на примере одной капли настойки ромашки показать, какие дикие следствия можно вывести из идеи многократного разведения исходного вещества:

Для первого разведения требуется 100 капель спирта. Для второго – 10 000 капель, то есть около пинты. Для третьего – 100 пинт. Для четвертого нужно уже 10 000 пинт, то есть более 1000 галлонов, и так далее до девятого разведения, на которое требуется десять миллиардов галлонов, чего, по его [доктора Панвини] подсчетам, хватит, чтобы наполнить озеро Аньяно, имеющее две мили в окружности. Двенадцатое разведение, очевидно, наполнит миллион таких озер. К семнадцатому разведению необходимый объем спирта в десять тысяч раз превзойдет объем вод Адриатики. Глотатели пилюль, один из ваших крошечных шариков, смоченных в волнах от смешения миллиона спиртовых озер, по две мили в окружности каждое, куда добавлена одна капля настойки ромашки, будет обладать в точности той целебной силой, которая рекомендована для этого средства в вашем любимом руководстве Яра от самых внезапных, страшных и смертельных болезней!

Уильям Кросвелл Доан, первый епископ Олбани, штат Нью-Йорк, тоже клеймил гомеопатию. Он сочинил сатирический стишок под названием “Несколько строк о гомеопатии” (Lines on homoeopathy):

 
Раствор взболтайте, и пускай
Он постоит немножко,
А после капните чуть-чуть
В глубокий водоем.
Из водоема через день
По чайной пейте ложке,
И хворь навек покинет вас —
Как не было ее![26]26
  Перевод А. Сагаловой. – Прим. перев.


[Закрыть]
 

В Европе гомеопатию тоже не щадили: личный врач королевы Виктории сэр Джон Форбс называл этот метод “насилием над здравым смыслом”. Причем это представление соответствовало духу статьи о гомеопатии в издании Британской энциклопедии 1891 года: “Ганеман пагубно заблуждался. <…> Он увел своих последователей далеко в сторону от разумных представлений о болезни”.

Отчасти падение интереса к гомеопатии было связано с тем, что медицина постепенно превращалась из героической и опасной в научную и эффективную. Клинические испытания, в частности те, которые выявили опасность кровопускания, последовательно отсеивали рискованные процедуры от действенных методов лечения. И с каждым десятилетием все понятнее становились подлинные причины болезней. Один из важнейших медицинских прорывов произошел как раз во время уже упомянутой лондонской эпидемии холеры 1854 года.

Первая вспышка холеры разразилась в Великобритании в 1831 году, когда умерло двадцать три тысячи человек, затем последовала эпидемия 1849 года, унесшая пятьдесят три тысячи жизней. Во время эпидемии 1849 года акушер доктор Джон Сноу усомнился в общепринятой теории, согласно которой холера распространяется по воздуху посредством неизвестных ядовитых паров. Доктор Сноу был одним из основоположников анестезии и дал хлороформ королеве Виктории при рождении принца Леопольда, поэтому прекрасно знал, как газообразные отравляющие вещества воздействуют на группы людей: если бы холеру вызывал газ, поражались бы целые популяции, однако болезнь, судя по всему, была разборчива в выборе жертв. Поэтому доктор Сноу выдвинул революционную теорию: холеру вызывает контакт с загрязненной водой и нечистотами. Он испытал свою теорию во время следующей вспышки холеры, в 1854 году. В лондонском районе Сохо он сделал наблюдение, которое подтверждало его догадку:

В радиусе 250 ярдов от пересечения Кембридж-стрит и Брод-стрит за десять дней произошло свыше пятисот случаев заболевания холерой со смертельным исходом. Как только мне стало известно о таком положении дел и о масштабах вспышки холеры, я заподозрил, что все дело в загрязнении воды из часто используемой уличной колонки на Брод-стрит.

Чтобы проверить свое предположение, доктор Сноу отметил все смертельные случаи на карте Сохо (см. рисунок на следующей странице) – и подозрительная колонка действительно оказалась в самом эпицентре. Теорию доктора Сноу подкреплял и тот факт, что девять случаев заражения холерой произошли среди завсегдатаев местной кофейни, бравшей воду из той же колонки. А в расположенном поблизости работном доме с собственным колодцем случаев заболевания не было, как и среди работников пивоварни на Брод-стрит, которые также убереглись от заразы, поскольку пили свою продукцию.