Текст книги "Забытый язык"

VI
Искусство толкования сновидений

Понимание языка снов – искусство, которое, как и любое искусство, требует знаний, таланта, практики и терпения. Талант, старания практиковаться в том, чему человек научился, терпение не могут быть выучены по книге. Однако знания, необходимые для понимания языка сновидений, могут быть сообщены, и именно такова цель этой главы. Впрочем, поскольку данная книга написана для неспециалистов и студентов, только начинающих занятия, я постараюсь привести только относительно простые примеры сновидений как иллюстрацию самых важных принципов толкования снов.

Из нашего теоретического рассмотрения значения и функций сновидений следует, что одной из самых существенных и часто самых трудных проблем в интерпретации сновидений является понимание того, служит ли сон выражением иррационального желания и его исполнения, простого страха или тревоги, или прозрения, показывающего внутренние или внешние силы и события. Следует ли понимать сновидение как голос низкой или высокой части нашей личности? Как нам действовать, чтобы разобраться, в каком ключе интерпретировать данный сон?

Другими вопросами, важными для техники толкования сновидений, являются следующие: требуются ли нам ассоциации человека, видевшего сон, как утверждал Фрейд, или мы можем понять сон и без них? Более того, какова связь сновидения с недавними событиями, в особенности с происходившими накануне сновидения, и какова его связь со всей личностью человека, его страхами и желаниями, коренящимися в его характере?

Я хотел бы начать с простого сновидения, которое иллюстрирует тот факт, что ни один сон не является бессмысленным.

Молодая женщина, интересующаяся проблемой толкования сновидений, рассказывает своему мужу за завтраком: «Сегодня я видела сон, доказывающий, что сны не имеют смысла. Во сне я просто видела, как подаю тебе на завтрак клубнику». Муж смеется и отвечает: «Ты, кажется, забыла, что клубника – единственная ягода, которую я не ем».

Представляется очевидным, что этот сон далеко не бессмыслен. Женщина предлагает мужу то, что, как ей известно, он не примет и что не принесет ему ни пользы, ни удовольствия. Не указывает ли сновидение на то, что перед нами фрустрированная личность, которой нравится предлагать именно то, что неприемлемо? Не указывает ли это на глубоко укоренившийся конфликт между супругами, вызванный ее характером, но ею не осознаваемый? Или же ее сон есть просто реакция на разочарование, которое муж причинил ей накануне, выражение мимолетного гнева, от которого она избавилась, отомстив мужу во сне? Мы не можем ответить на эти вопросы, не зная больше о видевшей сон женщине и ее супружестве, однако мы точно знаем, что сон не бессмыслен.

Следующий сон более сложен, хотя на самом деле понять его не трудно.

Двадцативосьмилетний юрист, проснувшись, вспоминает следующее сновидение, которое позже пересказывает психоаналитику. «Я видел, как еду на белом коне, делая смотр многочисленным солдатам, которые громко меня приветствовали».

Первый вопрос, заданный аналитиком пациенту, носит довольно общий характер: «Что приходит вам на ум?» Тот отвечает: «Ничего. Сон глупый. Вы ведь знаете, что я не люблю ни войн, ни армий и уж точно не хотел бы быть генералом. Я также не хотел бы, – добавляет он, – быть в центре внимания, чтобы на меня глазели, приветствуя там или нет, тысячи солдат. Вы знаете из того, что я вам говорил о своих профессиональных проблемах, как трудно мне даже в суде выступать, когда все на меня смотрят».

Аналитик отвечает: «Да, это совершенно верно, однако не отменяет того факта, что таков ваш сон, сюжет его, в котором вы отвели себе роль, принадлежит вам. Несмотря на все очевидные несоответствия, сон должен иметь какое-то значение и должен обладать смыслом. Давайте начнем с ваших ассоциаций с его содержанием. Сосредоточьтесь на картине: вы сами, белый конь, приветствующие вас войска, и скажите мне, что приходит вам в голову, когда вы видите эту картину».

«Странно, теперь я вижу картину, которую очень любил, когда мне было лет четырнадцать или пятнадцать. Это изображение Наполеона, он на белом коне скачет перед своими войсками. Все очень похоже на то, что я видел во сне, только на той картине не было солдатских приветствий».

«Это воспоминание действительно интересно. Расскажите мне побольше о вашем отношении к картине и о вашем интересе к Наполеону».

«Я многое могу рассказать об этом, но меня это смущает. Да, когда мне было четырнадцать или пятнадцать лет, я был довольно стеснителен. Я был не очень силен в спорте и несколько побаивался крутых парней. Ах да, я сейчас вспомнил происшествие из того времени, о котором совсем забыл. Мне очень нравился один из крутых парней, и я хотел с ним подружиться. Мы с ним почти не разговаривали, но я надеялся, что я тоже ему понравлюсь, если мы узнаем друг друга получше. Однажды – мне пришлось собрать всю свою храбрость – я подошел к нему и спросил, не зайдет ли он ко мне домой; у меня был микроскоп, и я предложил показать ему всякие интересные вещи. Он мгновение смотрел на меня, а потом начал смеяться. «Ты, маменькин сынок! Пригласи-ка ты лучше подружек своей маленькой сестры!» Я отвернулся, меня душили слезы. В то время я как раз взахлеб читал о Наполеоне; я собирал его изображения и мечтал стать таким, как он, – знаменитым полководцем, которым восхищается весь мир. Разве он тоже не был маленького роста? Разве он, как и я, не был застенчивым юношей? Почему я не мог бы стать таким, как он? Я мечтал часами, никогда не задумываясь о средствах достичь этого, но всегда представляя себе успех. Я был Наполеоном, вызывающим восхищение и зависть, однако великодушным и готовым простить своих недоброжелателей. Когда я поступил в колледж, я преодолел свое преклонение перед героем и наполеоновские мечты; на самом деле я много лет не думал о том времени и тем более ни с кем об этом не говорил. Меня даже сейчас смущает, что приходится вам все это рассказывать».

«Вы забыли об этом, но другой вы, тот, который определяет многие ваши действия и чувства, хорошо скрытый от осознания днем, все еще жаждет быть знаменитым, вызывать восхищение, обладать властью. Этот другой вы говорил в вашем сне прошлой ночью; однако давайте посмотрим, почему именно прошлой ночью. Расскажите мне, что важное для вас произошло вчера».

«Совсем ничего; это был день такой же, как любой другой. Я пришел в контору, занимался тем, что подбирал материалы для выступления в суде, потом вернулся домой и пообедал, сходил в кино и лег спать. Вот и все».

«Не похоже, чтобы это объясняло, почему вы прошлой ночью ехали на белом коне. Расскажите мне подробнее о том, что происходило в конторе».

«Ох, я только что вспомнил… но это не может иметь никакого отношения к сновидению… Ладно, все равно расскажу. Когда я пришел к боссу – старшему партнеру фирмы, – для которого я и подбирал материалы по делу, он обнаружил сделанную мной ошибку. Он недовольно посмотрел на меня и заметил: «Я удивлен, я думал, вы справитесь лучше». Я на мгновение совсем растерялся, у меня мелькнула мысль, что он может не взять меня партнером в фирму, как я на то рассчитывал. Однако я сказал себе, что все это чепуха, что любой может сделать ошибку, что босс просто не в духе и что этот случай никак не отразится на моем будущем. Потом днем я забыл о происшедшем».

«Какое тогда у вас было настроение? Вы нервничали или почувствовали депрессию?»

«Нет, вовсе нет. Наоборот, я просто почувствовал себя усталым и сонным. Мне стало трудно работать, и я порадовался, когда пришло время уйти из конторы».

«Последней важной вещью в тот день, значит, было то, что вы пошли в кино. Не расскажете, что за фильм вы смотрели?»

«Да. Это был фильм «Хуарес», который мне очень понравился. Я даже поплакал».

«В какой момент?»

«Сначала показали бедность и страдания Хуареса, потом – его победу. Я, пожалуй, не помню ни одного фильма, который бы так меня тронул».

«Потом вы отправились в постель, уснули и увидели себя на белом коне, приветствуемым солдатами. Теперь мы немного лучше понимаем, почему вам приснился этот сон, не так ли? Мальчиком вы чувствовали себя стеснительным, неуклюжим, отвергнутым. Мы знаем из предыдущей работы, что это во многом имело отношение к вашему отцу, который так гордился своим успехом, но был не способен сблизиться с вами, не чувствовал – уж не говоря о том, чтобы проявлять – привязанности к вам и не ободрял. Случай, который вы упомянули сегодня, – пренебрежение со стороны крутого парня – оказался только последней соломинкой. Ваше самоуважение уже сильно пострадало, и это происшествие добавило еще один довод в пользу того, что вы никогда не сравняетесь с отцом, никогда ничего не добьетесь, что вас всегда будут отвергать люди, которыми вы восхищаетесь. Что вы могли сделать? Вы нашли убежище в фантазиях, где осуществляли именно те вещи, которые были вам недоступны в реальной жизни. Там, в мире мечты, куда никто не мог бы проникнуть и где никто не мог бы этого опровергнуть, вы были Наполеоном, великим героем, обожаемым тысячами и – это, может быть, самое главное – вами самим. До тех пор, пока вы могли сохранять эти мечты, вы были защищены от острой боли, которую причиняло вам чувство неполноценности, когда вы соприкасались с реальностью вовне. Потом вы поступили в колледж. Вы стали меньше зависеть от отца, почувствовали определенное удовлетворение от своих занятий, почувствовали, что можете начать все с начала и добиться успеха. Более того, вы стали стыдиться своих детских мечтаний, так что постарались о них забыть; вы почувствовали, что находитесь на пути к тому, чтобы стать настоящим человеком. Однако, как видно, эта новая уверенность оказалась несколько обманчивой. Вы ужасно трусили перед каждым экзаменом, вам казалось, что ни одна девушка вами не заинтересуется, если поблизости окажется другой молодой человек; вы всегда боялись замечаний своего босса. Все это подводит нас ко дню, после которого вы увидели сон. То, чего вы так старались избежать, произошло: ваш босс выразил недовольство вами; вы снова испытали прежнее чувство неполноценности, но вы отмахнулись от него; вы почувствовали усталость вместо беспокойства и печали. Потом вы посмотрели фильм, который всколыхнул ваши прежние детские мечты: вы увидели героя, который стал обожаемым спасителем нации после того, как был презираемым бессильным юношей. Вы представили себя, как делали это, когда были подростком, таким же героем, которым восхищаются и которого приветствуют. Разве вы не видите, что на самом деле не отказались от прежнего бегства в фантазии о славе; что вы не сожгли мосты, которые уводили вас обратно в область мечты, что вы стали возвращаться туда каждый раз, когда реальность делалась разочаровывающей или пугающей? Разве не видно, что этот факт помогает возникновению именно той угрозы, которой вы так боитесь, – опасности вести себя по-детски, не как взрослый человек, которого должны воспринимать всерьез другие люди – и в первую очередь вы сами?»

Этот сон очень прост, и по этой причине позволяет нам изучить различные элементы, важные для искусства толкования сновидений. Является ли он сном – исполнением желания или сном-прозрением? Ответ едва ли может вызвать сомнение: это исполнение иррационального желания славы и признания, развившегося у видящего сон как реакция на жестокие удары по его уверенности в себе. На иррациональную природу этого желания указывает тот факт, что не был выбран символ, который в реальности мог бы иметь значение и быть достижимым. Человек, видящий сон, не интересуется военными делами и наверняка не сделает ни малейшего усилия для того, чтобы стать генералом. Материал сна взят из незрелых мечтаний неуверенного в себе подростка.

Какую роль в понимании сна играют ассоциации? Могли ли мы его понять, даже не зная ассоциаций видевшего сон? Символы, использованные в сновидении, универсальны. Человек на белом коне, которого приветствуют войска, – универсально понимаемый символ великолепия, власти, восхищения (универсально, конечно, в ограниченном смысле, общем для некоторых культур, но не обязательно для всех). Благодаря ассоциациям, касающимся почитания Наполеона, можно глубже заглянуть в выбор этого конкретного символа и в его психологическую функцию. Не имея этой ассоциации, мы могли бы только сказать, что видящий сон мечтает о славе и власти. В силу связи с подростковым почитанием Наполеона мы понимаем, что символизм этого сна – воскрешение старых фантазий, имевших компенсаторную функцию в отношении чувства поражения и бессилия.

Мы также понимаем значение связи между сновидением и важными событиями предшествовавшего дня. Человек, видевший сон, сознательно выбросил из головы разочарование и опасения из-за недовольства босса. Сновидение показывает, что замечание задело болезненную точку – боязнь оказаться не на высоте, потерпеть поражение – и вызвало стремление к прежнему убежищу: мечте о славе. Эта фантазия всегда скрыто присутствовала, но проявилась только – и в результате возникла в сновидении – из-за происшествия в реальности. Едва ли бывают сны, не являющиеся реакцией, часто отложенной, на важные события предшествовавшего дня. На самом деле часто только сон и показывает, что инцидент, сознательно не воспринятый как значимый, в действительности был важен; сновидение показывает, в чем эта важность состояла. Чтобы полностью понять сон, необходимо рассматривать его в терминах реакции на значимое событие, предшествовавшее сновидению.

Мы находим здесь еще одну связь – хотя и иного свойства – с опытом предшествовавшего дня: с фильмом, содержавшим материал, сходный с мечтаниями видевшего сон. Снова и снова поражаешься тому, как умело сновидение сплетает разные нити в единую ткань. Приснился бы этот сон, если бы человек не увидел фильма? Ответить на этот вопрос невозможно. Несомненно, происшествие с боссом и глубоко укоренившиеся мечты о величии могли бы быть достаточны для того, чтобы вызвать сновидение, но, возможно, сюжет фильма был необходим для столь отчетливого воспроизведения фантазий. Однако ответ на заданный вопрос не важен, даже если бы ответить на него было бы возможно. Что действительно важно, так это понять текстуру сновидения, в которой переплетены прошлое и настоящее, характер и действительное событие в картину, которая очень много говорит нам о мотивации человека, об опасностях, которые он должен осознать, и о целях, которые он должен перед собой поставить, чтобы достичь счастья.

Следующее сновидение служит еще одной иллюстрацией того, как понимаются сны во фрейдовском смысле исполнения желаний. Человек, которому приснился сон, был тридцатилетним неженатым мужчиной, много лет страдавшим от сильнейших приступов тревоги, всеохватывающего чувство вины и почти непрерывных суицидальных фантазий. Он чувствовал вину за то, что называл своей скверной, своими греховными влечениями, обвинял себя в желании уничтожить все и всех, убить детей; в его фантазиях самоубийство представлялось единственным способом защитить мир от его вредоносного присутствия и искупить его вину. Эти фантазии имели и еще один аспект: после смерти-жертвоприношения он возродился бы в виде всемогущей любимой всеми личности, намного превосходящей силой, мудростью и добротой всех остальных людей. Приснившийся ему в начале психоаналитической работы сон был таким:

«Я поднимаюсь на гору; справа и слева по сторонам дороги лежат тела мужчин. Среди них нет живых. Когда я достигаю вершины горы, я обнаруживаю, что там находится моя мать. Я неожиданно оказываюсь маленьким ребенком и сижу у матери на коленях».

Пациент проснулся с чувством страха. Во время сна его так мучило беспокойство, что он не мог бы найти ассоциаций ни с какой частью сновидения или вспомнить о каком-то происшествии предшествующего дня. Однако значение сновидения совершенно ясно, если принять во внимание мысли и фантазии, имевшие место до того. Пациент – старший сын, его брат родился на год позже. Его отец, властный, строгий священник, не любил старшего сына, да и никого другого тоже; его единственные контакты с сыном выражались в поучениях, упреках, выговорах, насмешках и наказаниях. Мальчик так боялся отца, что верил матери, когда та говорила ему, будто, если бы не ее заступничество, отец убил бы его. Мать очень отличалась от отца; ей было свойственно патологически собственническое чувство, она была разочарована в своем супружестве, ее не интересовало ничего, кроме обладания своими детьми. Особенно привязана она была к старшему сыну. Она запугивала его, рассказывая о страшных привидениях, потом предлагала свою защиту: она молилась бы за него, направляла бы его, сделала бы его таким сильным, что в один прекрасный день он стал бы даже сильнее своего ненавистного отца. Когда родился младший брат, мальчик, очевидно, стал испытывать глубокую тревогу и ревность. Сам он не сохранил воспоминаний о том времени, однако его родственники сообщали о его несомненно сильной ревности после рождения брата.

Эта ревность могла бы и не развиться до таких опасных пропорций, как это случилось через два или три года, если бы не отношение отца, который счел новорожденного своим. Почему так случилось, мы не знаем; возможно, дело было в поразительном физическом сходстве с ним или в одержимости жены ее любимым сыном. К тому времени, когда нашему герою исполнилось четыре или пять лет, соперничество между братьями было в самом разгаре и росло год от года. Антагонизм между родителями нашел отражение в антагонизме между братьями. Именно в том возрасте были заложены основы позднейшего тяжелого невроза пациента: острая враждебность к брату, страстное желание доказать, что он лучше брата, глубокий страх перед отцом, усиленный чувством вины из-за ненависти к брату и потаенного желания со временем стать сильнее отца. Чувства тревоги, вины и бессилия усиливались его матерью. Как уже говорилось, она внушала сыну еще больший страх перед отцом. Однако она предлагала ему и привлекательное решение: если он останется ее собственностью, ее ребенком, не имеющим никаких других интересов, то она сделает его великим, превосходящим ненавистного соперника. Это и стало основой его мечтаний о величии, равно как и уз, накрепко привязывающих к матери, – состояния детской зависимости и отказа от роли взрослого человека.

На этом фоне понимание сновидения не представляет трудностей. «Я поднимаюсь на гору» – это амбиции стать лучше всех, цель всех устремлений пациента. «По сторонам дороги лежат тела мужчин. Среди них нет живых» – это исполнение желания устранить всех соперников; поскольку пациент чувствует себя совершенно бессильным, он может быть в безопасности от них, только если они мертвы. «Когда я достигаю вершины горы… – когда достигнута цель всех желаний – …там находится моя мать, и я сижу у матери на коленях» – это воссоединение с матерью, он ее ребенок, получающий от нее силу и защиту. Все соперники устранены, он один с матерью и не имеет причин чего-либо бояться. Однако пациент просыпается, испытывая ужас. Само исполнение его иррациональных желаний есть угроза его рациональной взрослой личности, которая стремится к здоровью и счастью. Цена исполнения инфантильных желаний – оставаться ребенком, беспомощным, привязанным к матери и зависимым от нее, которому не позволено самому думать и любить кого-то еще. Исполнение желаний погружает пациента в ужас.

Отличие этого сновидения от предыдущего существенно в одном отношении. Первый пациент – стеснительный, закомплексованный, испытывающий жизненные трудности, которые мешают его счастью и ослабляют его. Мелкий инцидент – замечание босса – глубоко его ранит и отбрасывает назад, к давним мечтаниям. В целом он функционирует нормально, и требуется такое происшествие, чтобы он во сне осознал возвращение своих фантазий о величии. Второй пациент – человек более тяжело больной. Вся его жизнь, и во сне и наяву, одержима чувствами страха, вины и острого желания вернуться к матери. Для того, чтобы вызвать приснившийся ему сон, не требуется какого-то конкретного события; толчком могло послужить почти любое происшествие, потому что он воспринимает свою жизнь не в терминах реальности, а в свете своих ранних впечатлений.

В других отношениях два сновидения сходны. Они представляют собой исполнение иррациональных желаний, уходящих корнями в детство: в первом случае имеет место удовлетворение в силу совместимости с понятными взрослыми целями (власть, престиж); во втором – тревога по причине несовместимости с какой-либо формой взрослой жизни. Оба сновидения говорят универсальными символами и могут быть поняты без привлечения ассоциаций, хотя для понимания полной значимости каждого сна нужно иметь некоторые данные о личной истории пациента. Впрочем, даже если бы мы ничего не знали о жизни человека, мы получили бы некоторое представление о его характере на основании сновидения.

Ниже приводятся два кратких сновидения, сюжеты которых сходны, но значение совершенно различно. Оба сна приснились молодому гомосексуалу. Первый сон таков:

«Я вижу себя с пистолетом в руке. Его ствол странно удлинен».

Второй сон:

«Я держу в руке тяжелую длинную палку. Такое ощущение, что я кого-то бью, хотя я никого рядом не вижу».

Если следовать теории Фрейда, мы должны были бы заключить, что оба сновидения выражают гомосексуальное желание: в одном случае пистолет, в другом – палка символизируют мужской член. Когда пациента спросили, что приходит ему на ум из событий, предшествовавших каждому из сновидений, он сообщил о двух совершенно разных происшествиях.

Вечером накануне сна о пистолете пациент встречался с другим молодым человеком и испытал сильное сексуальное возбуждение. Прежде чем заснуть, он предался сексуальным фантазиям, объектом которых был тот молодой человек.

Обсуждение второго сна, приснившегося примерно двумя месяцами позднее, привело к иной ассоциации. Пациент был весьма зол на преподавателя своего колледжа, потому что, по его мнению, тот обошелся с ним несправедливо. Пациент был слишком робок, чтобы что-нибудь сказать преподавателю, но, засыпая в тот день, представил себе красочную картину мести; перед сном он часто предавался мечтаниям. Другая ассоциация, возникшая в связи с палкой, была вызвана воспоминанием о ненавистном учителе, который на глазах пациента, когда тому было десять лет, побил палкой другого мальчика. Пациент всегда боялся этого учителя, и именно страх помешал ему высказать свое возмущение.

Чем является символ палки во втором сновидении? Оказывается ли палка тоже сексуальным символом? Показывает ли сон глубоко скрытое сексуальное желание, объектом которого служил преподаватель колледжа или, возможно в детстве, ненавистный учитель? Если считать, что события предшествующего дня и особенно настроение пациента перед сном – важные ключи к символизму сновидения, то мы поймем символы совершенно по-разному, несмотря на их явное сходство.

Первое сновидение последовало за днем, когда у пациента были гомосексуальные фантазии, и можно заключить, что пистолет с удлиненным стволом символизировал пенис. Не случайно половой орган представлен в виде оружия. Это символическое равенство указывает на нечто важное в отношении психических сил, лежащих в основе гомосексуальных желаний пациента. Для него сексуальность является выражением не любви, а стремления к доминированию и разрушению. Пациент по причинам, которые нам не нужно здесь обсуждать, всегда боялся оказаться не на высоте как мужчина. Раннее чувство вины из-за мастурбации, страх перед тем, что он таким образом причиняет вред своим половым органам, появившееся в более позднем возрасте опасение того, что его пенис уступает в размере пенисам других мальчиков, острая ревность к мужчинам – все это объединилось в желании интимных отношений с мужчиной, когда пациент мог бы проявить свое превосходство и использовать свой половой орган как мощное оружие.

Второе сновидение имеет совершенно иной эмоциональный фон. Накануне днем пациент бы в гневе, но не мог свободно выразить свой гнев; он даже не мог выразить свой гнев напрямую во сне – если бы ему приснилось, что он бьет палкой своего преподавателя: ему снилось, что он держит палку и ему представляется, будто он бьет «кого-то». Конкретный выбор палки как символа гнева определен его детским воспоминанием о том, как ненавистный учитель бил другого мальчика; испытанный накануне гнев на преподавателя оказался смешан с прошлым гневом на школьного учителя. Два сновидения интересны тем, что являются примером общего принципа: сходные символы могут иметь различное значение, а правильное толкование зависит от состояния ума до того, как человек уснул, – оно продолжает оказывать влияние во время сна.

Следующий короткий сон также представляет собой исполнение иррационального желания и находится в полном противоречии с теми чувствами, которые осознает пациент.

Это интеллигентный молодой человек, обратившийся за психоаналитическим лечением из-за довольно смутного чувства депрессии, хотя функционирует он «нормально» – если слово «нормально» использовать в поверхностном разговорном смысле. Он закончил образование за два года до того, как прибег к психоанализу, и с тех пор работает на должности, соответствующей его интересам и удовлетворительной с точки зрения условий труда, зарплаты и т. д. Он считается хорошим, даже блестящим сотрудником, однако эта внешняя картина обманчива. Он испытывает постоянное чувство неловкости, ощущает, что выполняет свою работу хуже, чем мог бы (и это правда), и страдает депрессией, несмотря на явные успехи. Особенно тревожат его отношения с начальником, который имеет склонность к авторитарности, хотя и в разумных пределах. Пациент постоянно колеблется между бунтарством и покорностью. Он все время чувствует, что к нему предъявляются несправедливые требования, даже когда это не так; от этого он делается мрачным или вступает в споры; иногда он неосознанно совершает ошибки из-за такой «насильственной работы». С другой стороны, он чрезвычайно вежлив, почти подобострастен в отношении начальника и других коллег, занимающих высокое положение, что противоречит его бунтарским устремлениям; он чрезмерно восхищается начальником и бывает необыкновенно счастлив от его похвал. Постоянные колебания между этими двумя настроениями приводят к сильному напряжению и усугубляют угнетенное настроение. Следует добавить, что пациент, покинувший Германию после прихода к власти Гитлера, является ярым антифашистом – не в смысле «мнения», а страстным и интеллигентным противником нацизма. Эти политические убеждения, возможно, свободны от сомнений в большей мере, чем что-либо еще, что он думает и чувствует. Можно представить себе его изумление и шок, когда однажды утром он отчетливо вспомнил яркий сон.

«Я сидел с Гитлером, и мы вели приятный и интересный разговор. Я находил его очаровательным и был очень горд тем, что он весьма внимательно меня слушал».

Когда его спросили, что́ именно он говорил Гитлеру, пациент ответил, что не имеет ни малейших воспоминаний о содержании разговора. Несомненно, это сновидение является исполнением желания. Поразительно в этом то, что его желание так полностью противоположно его осознанным мыслям и что оно представлено в сновидении в такой незавуалированной форме.

Каким бы удивительным ни показался этот сон пациенту в тот момент, сновидение не так уж озадачит нас, если учесть всю структуру характера пациента, даже при том что можно основываться лишь на немногих данных, приведенных выше. Основной проблемой пациента является его отношение к представителям власти: в своей повседневной жизни он проявляет то бунтарство, то покорное восхищение. Гитлер для него выступает в роли высшего иррационального авторитета, и сновидение ясно показывает, что, несмотря на ненависть к нацизму, склонная к покорности часть личности пациента реальна и сильна. Сон показывает более адекватную оценку силы тенденций к подчинению, чем позволяет осознанный материал.

Означает ли этот сон, что пациент «на самом деле» положительно относится к нацизму, а его ненависть к Гитлеру «всего лишь» сознательное прикрытие его глубинных истинных чувств? Я поднимаю этот вопрос, потому что сновидение позволяет нам обсудить проблему, имеющую огромную важность для толкования всех снов.

Ответ Фрейда на этот вопрос мог бы быть очень показательным. Он сказал бы, что на самом деле пациенту снился не Гитлер. Гитлер – символ кого-то другого; он олицетворяет ненавистного и обожаемого отца молодого человека. Во сне пациент использует удобный символ – Гитлера – для выражения чувств, принадлежащих не настоящему, а прошлому, не его существованию взрослого человека, а закапсулированному в нем ребенку. Фрейд добавил бы, что тут нет разницы с его чувствами к начальнику, которые тоже не имеют никакого отношения к последнему, а перенесены с отца пациента.

В определенном смысле все это совершенно верно. Смесь протеста и послушания возникла и развилась из отношений пациента с отцом. Однако старая установка все еще существует и проявляется в отношении людей, с которыми молодой человек вступает в контакт. Он все еще склонен бунтовать и подчиняться; он, а не ребенок в нем, или «бессознательное», или какое бы название ни дать предположительно существующей в нем личности, которая не он. Прошлое имеет значение – помимо представляемого им исторического интереса – только постольку, поскольку оно все еще присутствует, и именно это проявляется в комплексе отношений нашего пациента к авторитету.

Если мы не можем сказать, что это не пациент, а ребенок в нем желает дружеских отношений с Гитлером, не становится ли сновидение веским свидетельством против видящего сон? Не говорит ли нам сон, несмотря на все утверждения обратного, что пациент «глубоко внутри» нацист и только «на поверхности» считает себя врагом Гитлера?

Такой взгляд не учитывает важного для интерпретации сновидения фактора – количественного элемента. Сны подобны микроскопу, с помощью которого мы рассматриваем скрытые процессы в нашей душе. Сравнительно небольшая тенденция в общей текстуре желаний и страхов может быть показана сновидением как имеющая такую же значимость, как и другая, обладающая в психической системе человека гораздо бо́льшим весом. Относительно небольшое недовольство другим человеком, например, может вызвать сновидение, в котором обидчик заболевает и таким образом не может нас раздражать; однако это не означает, что мы настолько сильно на него рассержены, что «на самом деле» желали бы ему болезни. Сон дает нам ключ к качеству скрытого желания, но не к его количеству; он позволяет провести качественный, а не количественный анализ. Чтобы количественно оценить тенденцию, качественно показанную сновидением, следует принять во внимание другие аспекты: повторение этой или сходной темы в других сновидениях, ассоциации сновидца, его поведение в реальной жизни или кое-что еще – например, сопротивление анализу такой тенденции; все это может помочь лучше увидеть интенсивность желаний и страхов. Более того, бывает недостаточно учитывать интенсивность желания; чтобы судить о его роли и функции в целостной психической ткани, мы должны знать о тех силах, которые противятся данной тенденции, борются с ней и побеждают ее как мотив к действиям. Однако даже и этого недостаточно. Нам нужно знать, определяются ли эти силы сопротивления иррациональным желаниям в основном страхом перед наказанием и потерей любви и до какой степени они базируются на конструктивных силах, противостоящих иррациональным подавленным влечениям; говоря точнее, ограничиваются ли и подавляются ли инстинктивные побуждения страхом и (или) наличием более выраженных сил любви и привязанности. Все эти соображения обязательно следует учитывать, если мы хотим пойти дальше качественного анализа сновидения и количественно оценить вес иррационального желания.