Текст книги "Месть и прощение (сборник)"

– А чем он занимается? – спросили родители.

– Изучает право.

В глазах Моисетты зажегся огонек, она уже предвкушала следующую сцену.

– А его родители?

– Родители умерли.

– Прости, что?

– Погибли в авиакатастрофе.

– А родственники есть?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Да уж, не везет некоторым! – заметила мать недовольным тоном, будто сирота Поль прикончил всех своих родичей.

Отец толкнул ее под столом, чтобы она помолчала, но поскольку тоже был обескуражен, то следующий вопрос задал с некоторой заминкой.

– А кто оплачивает его учебу? – спросил он, глядя куда-то вбок.

– Никто. Он получает стипендию.

– А-а…

– А чтобы платить за комнату, он по ночам дежурит на парковке, – бесцветным голосом пояснила Лили.

Моисетта внутренне ликовала.

Мать, откашлявшись, выдавила:

– Все же он молодец…

Моисетта откупорила новую бутылку шампанского и радостно возгласила:

– Кому еще шипучки? Впрочем, что это я, какая шипучка? «Дом-Периньон»! К чертям скупость! Можем себе позволить, Ксавье отправил мне целый ящик. Кому налить?

Пузырьки шампанского заполнили паузу, ошеломленные родители не осмеливались впрямую возражать Лили.

– А он получил диплом?

– Поль, как и я, только что закончил четвертый курс, но он точно пойдет дальше, у него блестящий ум.

– То есть сколько ему еще учиться?

– Три года. Четыре… О, папа, мамочка, мы так любим друг друга!

У Барбаренов были кислые физиономии. Моисетта наслаждалась смятением родителей, она читала их мысли: «Как это?! У Моисетты такой сказочный жених, а Лили, в которую столько вложено, связалась с парнем без роду без племени, у которого за душой ничего, кроме стипендии… Кто бы мог такое предвидеть!..»

Позволив им побарахтаться в замешательстве, Моисетта радостно предложила:

– А что, если мы с Лили сыграем свадьбу в один и тот же день?

– Что ты сказала?

– Как?

Родители с недоумением смотрели на нее, притворяясь, что не расслышали.

– Я предложила, чтобы мы с Лили вышли замуж одновременно.

Лили озадаченно повернулась к сестре. Моисетта бросилась к ней и обняла.

– Лили, представляешь, как будет здорово?! Родились в один день и вышли замуж – тоже! Правда же замечательно?

Лили, исполнившись признательности к сестре, расплакалась: Моисетта помогает убедить строптивых родителей, Моисетта на ее стороне.

– Прошу тебя, Лили, давай устроим двойную свадьбу!

– О, лучше не придумаешь!..

Родители, растроганные взаимной привязанностью близнецов, пожали плечами и, слегка поворчав, смирились.

Двойная свадьба стала тем самым особым событием, которое полностью устроило жестокосердную Моисетту.

Всем бросилось в глаза различие между двумя парами: пятьсот приглашенных со стороны Моисетты и Ксавье и три десятка гостей Лили и Поля Дени. Роскошные подарки: столовое серебро, хрусталь, фарфор, стильная мебель – для первой пары, которую задарили предприниматели, связанные с семейством Форе; книги и диски – от однокурсников для второй пары. Хотя на невестах были одинаковые платья, подаренные родителями близнецов, Моисетта сверкала драгоценностями в окружении расфуфыренных подружек невесты, снобски задиравших нос.

«Давай устроим двойную свадьбу!» – умоляла Моисетта.

На самом деле она добивалась, чтобы эти две свадьбы сравнивали: она предоставила Лили лимузин, urbi et orbi[2]2
  Здесь: публично.


[Закрыть] расточала благодарности семейству Форе за то, что те сняли замок для проведения торжества; она вовлекала старшую сестру во все дорогостоящие ритуалы. Подобная щедрость далась ей без малейших усилий. По сути, ее великодушие подпитывалось мелочностью: чем щедрее делилась она с Лили обретенным богатством, тем сильнее наслаждалась собственным превосходством. Наконец, безмерно удовлетворенная, Моисетта расплакалась, закружившись в вальсе с отцом жениха под звуки настоящего оркестра, – чтобы все приглашенные осознали, кто именно оплатил это дорогостоящее дополнение.

Все это не омрачило день свадьбы для Лили, которая нимало не подозревала вероломства сестры-близняшки. Она сияла в объятиях Поля, хотя тот, во взятом напрокат слишком тесном и коротком фраке, выделялся лишь ростом. На следующий день Моисетта с мужем отбыли в свадебное путешествие, включавшее и сафари в Южной Африке, тогда как Лили и Поль вынуждены были остаться в Сен-Сорлен, в доме Барбаренов, где прошло детство Лили; они играли с родителями в карты, прогуливались рука об руку вдоль Роны, лакомились сладкими пирогами у крепостных стен Перужа, прелестного средневекового городка, чудом избежавшего разрушительного воздействия времени.

Дальнейшее подтвердило верность стратегии, выработанной Моисеттой. Для обеих пар началась совместная жизнь: для Поля и Лили – в маленькой квартирке в Броне, пригороде Лиона, поскольку Поль еще заканчивал учебу, а Лили поступила в юридическую контору помощником адвоката; для Моисетты и Ксавье – в принадлежавшем Форе замке Монталье, выстроенном в девятнадцатом веке из серого камня и розового кирпича для приехавшего из Версаля магната.

Моисетта торжествовала. Гордясь своей победой, она охотно подчеркивала свои новые привилегии, щедро расписывая приемы, на которые ее приглашали, короче говоря, упивалась свежеобретенным богатством и общественным статусом. Нередко в этих метивших в сестру рассказах пролетали стрелы жалости:

– Ну, как вы поживаете в своем Броне? Трудновато приходится?

Она наслаждалась смущением Лили и жадно расспрашивала ее о сложностях семейной жизни.

– Как ты думаешь, Поль скоро закончит свою учебу?

Шумно вздыхала:

– Вот ужас, вы столько учились и с трудом сводите концы с концами… Я все время твержу Ксавье, что у Поля есть свои достоинства.

Лили порой догадывалась, что, сочувствуя ей, Моисетта получает удовольствие, но она бранила себя за эти мысли и, смущаясь, ласково отвечала сестре на вопросы.

Шли годы.

Моисетте в ее браке нравилось все, за исключением мужа.

Разумеется, она никогда не питала никаких иллюзий по поводу Ксавье, выбрав его, как выбирают автомобиль – трезво и обдуманно. Она не заблуждалась относительно его беспечности, с самого начала отдавая себе отчет, что посредственные физические данные у него усугубляются вялостью, поэтому для нее обошлось без досадных открытий, связанных с обнаружением новых недостатков; а поскольку ей было известно все о его семье и состоянии, она не испытывала ни малейших сожалений. Однако ей было скучно, причем была скучна не жизнь, которую они вели, а взятое на себя обязательство вести эту жизнь с ним. Она словно волокла за собой груз. Но почему она смирилась с этим?

Часто она одергивала себя: «Моисетта, успокойся! С другим ты бы точно так же скучала, только у него не было бы возможности так тебя баловать». Взвесив все, она утверждалась в прежнем решении, вновь повторяя, что во всем есть свои приятные и неприятные моменты и что усилие сулит награду. Замужество обеспечивало ей немалые радости: деньги, социальное положение, что с лихвой окупало труды в интимной сфере. Вдали от посторонних взглядов она выполняла супружеские обязанности как наемный работник, подписавший контракт. «Уф! Никто не знает, что я себя принуждаю!» Постельные утехи с мужем настолько истощали ее, что у нее не возникало даже мысли об адюльтере. Принимая ласки супруга, она отбрасывала сдержанность и отдавалась ему, улыбаясь, краснея от усилий, симулируя, издавая стоны. Она умело прибегала к соответствующим движениям, чтобы он быстро достиг оргазма и считал себя гигантом. Быстро покончив с любовной схваткой, она, довольная передышкой, не помышляла о продолжении – ни с мужем, ни с кем другим. Сексуальная фрустрация превратила ее в вернейшую из жен.

Сестрам стукнуло тридцать, но ни у той ни у другой не было детей.

Для Лили такая возможность была исключена, пока Поль заканчивал учебу, а сама она вращалась среди крупнейших международных специалистов по налогам, к ней стекались важные, сулящие немалую прибыль контракты. Супруги вкушали плоды прежних суровых лет, лишения сменились процветанием. У них была просторная квартира в районе Прескиль[3]3
  Прескиль (Presqu’île) – в переводе с французского означает «почти остров». Две реки – Рона и Сона – образуют в центре Лиона почти остров, где расположено множество достопримечательностей, музеев, ресторанов.


[Закрыть], в самом центре Лиона, они много работали, но вознаграждали себя поездками по миру, которых прежде не могли себе позволить, проводили вечера в изысканных ресторанах, в конце недели отправлялись покататься на горных лыжах или поплавать на Средиземное море.

Наконец настал момент, когда Лили прекратила принимать противозачаточные таблетки.

Моисетта, не сговариваясь с сестрой, сделала то же самое, чувствуя, что рождение детей укрепит ее брак.

Когда сестры признались друг другу, то разразились смехом. Вернув тесную связь прежних лет, они регулярно обменивались сведениями о том, что происходит у каждой в чреве.

Увы, их попытки не увенчались успехом. Поскольку друзья уверяли, что после нескольких лет применения контрацепции матке требуется время, чтобы вновь обрести прежние способности, они решили подождать. Любопытно, что их сближение также сопровождалось и изменениями в общественном положении. Лили и Поль процветали, а Моисетта и Ксавье становились беднее. Снижение котировок на фондовой бирже, несвоевременные продажи, подвергшиеся санкциям сделки подточили состояние семейства Форе, вынудив уменьшить суммы, которые выделялись пятерым детям. Ксавье, вместо того чтобы изменить свой образ жизни, напротив, увеличил расходы и в итоге был вынужден взять кредиты. Его долг достиг такого размера, что он принялся экономить на подарках для Моисетты, одежде и развлечениях. Та почувствовала себя оскорбленной, потому что ее привязанность к супругу зиждилась именно на финансовом благополучии.

Ликующая Лили однажды утром объявила Полю, что она беременна. Через час она сообщила об этом по телефону Моисетте, которая симулировала радость, однако почувствовала себя задетой. Теперь та, что была старше на тридцать минут, опять вырвалась вперед! Инфернальный цикл возобновился.

Несмотря на ярость, Моисетта восприняла новость с облегчением: ведь если сестра, ее идеальный близнец, беременна, она тоже в состоянии забеременеть!

Стало быть, физиологически проблема не в ней, а в Ксавье.

Через неделю она наставила мужу рога с шофером. Тому было тридцать, как и ей, хорош собой, как и она, к тому же женат, так что она могла быть спокойна, что он не привяжется к ней, – словом, измена была честной, то есть чисто сексуальной, без примеси сантиментов. Было ли это ошибкой? Нет, она просто исполнила свой долг: обеспечить семейству Форе продолжение рода. Моисетта так уверилась в этом, что едва не залилась краской смущения, ощутив трепет наслаждения в крепких объятиях мускулистого любовника.

Через три месяца у Лили случился выкидыш.

Эта новость успокоила Моисетту, она отдалилась от сестры. Шофер сделал свое дело, и теперь она время от времени делила ложе с супругом. «Во-первых, он должен верить, что ребенок от него. Тогда, может, он и впрямь будет от него…» Чем дальше она заходила, тем больше уверялась, что действует совершенно правильно.

Лили, пережив свою драму при поддержке Поля, отправилась к специалистам. Профессор Норпуа обследовал супружескую пару, провел тесты, проверил результаты, а затем сообщил, что детей у них не будет, потому что Лили не сможет выносить ребенка положенный срок.

Лили и Пол были сильно опечалены, ведь до сих пор жизнь улыбалась им, затем они поняли, что это испытание сблизило их. Как плющ, навечно обвивший Тристана и Изольду в могиле, бесплодие связало их знаком судьбы, став обязательством никогда не разлучаться. Природа в своей мудрости даровала им возможность встретиться и полюбить друг друга.

Тем не менее Лили неотступно преследовала одна мысль: надо предупредить сестру, ведь ее ждет та же участь. Лили опасалась этого момента признания; понимая, как это болезненно, она хотела, чтобы сестре удалось избежать этого.

Выждав несколько месяцев, она отправилась к сестре.

Моисетта, не особо переживая, тем временем отправила в отставку шофера, который оказался не более плодовитым, чем Ксавье, и вступила в связь со своим массажистом, сорокалетним женатым мужчиной, у которого уже было четверо своих детей. Не посвящая Лили в эти пертурбации, она принялась разливать чай.

– Ты пробовала белый чай? Ксавье заказывает его в Токио, стоит целое состояние. Щепотка – по цене черной икры. Попробуй, тебе понравится.

Для демонстрации превосходства над Лили в ее распоряжении остались лишь такие мелочи. Она цеплялась за подобные пустяки, как цепляется за обломок мачты человек с тонущего корабля.

– Моисетта, я предпочла бы никогда не говорить об этом, но, видно, придется.

По срывающемуся голосу Лили, нервному трепету ноздрей, посиневшим губам Моисетта определила, что сестре мучительно больно. Она уселась, приготовившись внимательно слушать, в надежде, что Лили сейчас поведает о каком-то своем, сладостном для Моисетты, несчастье. Поль собирается ее бросить? У него есть любовница? Скандал разрушил репутацию его адвокатской конторы? Она заранее злорадствовала…

– Да?..

Лили попыталась собраться с духом, но, так и не обретя опоры, сказала, склонившись к сестре:

– Я бесплодна.

Моисетта, глядя на свое зеркальное отражение, тотчас почувствовала важность этих слов. Тем не менее, чтобы выиграть несколько секунд, она сделала паузу, притворяясь, что не поняла:

– Ты?..

– У меня не будет детей.

– Ах…

– Я сделала все анализы.

– Ох…

– И значит…

– И значит – что?..

– Значит, у тебя тоже, Моисетта.

Ну вот, слово было сказано. Моисетте пришлось взглянуть правде в глаза. Она ощутила внутри пустоту, ей казалось, что ее тело распадается, пожираемое этим внутренним небытием. Какой-то миг она надеялась, что сознание отключится. Лили внимательно смотрела на нее, во взгляде сквозило сострадание, руки тянулись к сестре, готовые подхватить ее. Моисетта, дрогнув, отметила с сожалением, что обморок не состоялся, на миг она представила, что Лили ее утешает, но тут же при виде сестры, более нежной и любящей, чем скорбящая Мадонна, у нее разлилась желчь. Как? Опять она, эта крылатая вестница несчастий!

– Уйди!

– Что?

Моисетта выпрямилась – ее била дрожь, лицо налилось кровью, рот искривился от раздражения – и указала пальцем на дверь:

– Вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было! Никогда, слышишь, никогда!

– Но, Моисетта, я ведь не со зла сказала… Понимаю, как это больно, ведь я это сама пережила! Я просто предупредила тебя, чтобы ты подготовилась и сообщила Ксавье…

– Вон отсюда!

– Но…

– Ты – это ты, а я – это я.

– Но ведь…

– Ничего общего.

Лили хотела было возразить, заверить сестру в добрых намерениях, заключить ее в объятия, чтобы утешить, но Моисетта, преодолев скованность, сгребла со стола какие-то безделушки и запустила в сестру. Лили кинулась к двери.

– Скатертью дорога! – выкрикнула Моисетта.

Она тут же призвала своего массажиста, заставила его переспать с ней и, к своему удивлению, познала невероятно мощный оргазм.

* * *

Фабьен Жербье – грузный, коренастый, одетый в потертый вельветовый костюм, мощная голова, короткая шея, упрямый лоб, из-под нависающих кустистых бровей бронзовым блеском сверкали глубоко посаженные глаза – кипел от негодования; он наблюдал за судьями, не скрывая своего неодобрения, так матрос под проливным дождем смотрит вдаль, не боясь промокнуть.

Разыгрывающийся спектакль был ему отвратителен. Все участники судебного процесса, включая прокурора, раздраженные навязанным им издевательством над почтенной пожилой дамой, допрашивали Лили Барбарен в бархатных перчатках. Каждый раз, задавая вопрос обвиняемой, они сглаживали углы, давали понять, что их вынуждает так действовать суровость юридической процедуры и им это глубоко неприятно. Ответчице давали понять, что ее не обвиняют в преступлении, что это лишь имитация суда, чей исход – прекращение судебного дела – заранее известен.

– Они бы еще сервировали ей чай с пирожными! – ворчал Фабьен Жербье.

Несколько дезориентированные подобными реверансами зрители вконец утратили интерес к происходящему и по большей части дремали. Обитатели деревни, призванные в качестве свидетелей, подойдя к барьеру, приветствовали Лили с той же любезностью, что и судейские; они напоминали, какая тесная связь всегда существовала между сестрами. Рассказывая о событиях последних месяцев, они говорили о том, как была потрясена Лили, обнаружив тело, ее даже пришлось отправить в больницу, – как некогда при кончине ее супруга; она заливалась горючими слезами, отдавая одежду Моисетты бедным. Каждую среду она отправлялась на кладбище в Монталье и долго молилась на могиле сестры.

Фабьен знал обо всем этом, он даже как-то последовал за Лили на кладбище, пораженный этим еженедельным жертвоприношением.

Из состава свидетелей его отвели. Что он мог сказать? Ничего, по мнению адвокатов. Первый любовник Лили… Это было шестьдесят лет назад, с тех пор она не обменялась с ним ни словом. В последние годы, поселившись в Сен-Сорлен, он открыл мастерскую по ремонту обуви, занимаясь этим скорее ради удовольствия, чем по необходимости, ведь, выйдя на пенсию с приличной должности, которую он занимал в коммерческой структуре, он не нуждался в приработке. Как и всем в деревне, ему было известно, что сестры живут вместе в доме покойных родителей. Он, как и соседи, замечал, что Моисетта тиранит Лили, оскорбляет ее, осыпая упреками, прилюдно ставя сестру в затруднительное положение.

Однако, как и все прочие жители деревни, он отмечал смирение, великодушие, милосердие, которое неизменно проявляла Лили. Казалось, она по-прежнему любила свою отвратительную сестру и во имя этой любви всякий раз прощала ее.

«Они все просто зациклились на этом! Они отказываются поверить, что чаша ее терпения наконец переполнилась и она отомстила сестре».

Фабьен возлагал все надежды на судмедэксперта, который должен подтвердить, что Моисетта не могла нечаянно упасть в саду, ее столкнула Лили. Эксперт перечислил свои звания и ответил на вопросы судьи. Он описал колодец в глубине сада, принадлежащего Барбаренам, колодец, согласно документам, вырытый в семнадцатом веке.

– Есть ли свидетельства о том, что за три столетия кому-либо случалось упасть в этот колодец?

– Нет.

– Представляет ли этот колодец опасность?

– Ну, не знаю. Понятно, что он глубокий. Уровень грунтовых вод находится на глубине десяти метров, к тому же воды в колодце в тот момент было мало. Столь глубокая дыра в случае падения представляет смертельную опасность.

– Мог ли кто-то столкнуть туда покойную?

– Это вполне возможно, ведь край колодца совсем невысокий, сантиметров шестьдесят. Как раз по колено. На бортик садятся, когда берут воду из колодца.

– Это означает, что Моисетта Барбарен, присев на край колодца, могла потерять равновесие и упасть туда.

– Именно так.

Прокурор встал, воздев вверх указательный палец:

– Это означает, господин судья, что достаточно одного толчка, чтобы кто-либо – он или она – мог упасть в колодец.

– Возможно, – согласился эксперт.

– И, стало быть, колодец является идеальным средством, чтобы избавиться от кого-либо…

– Это так.

– …и позволяет замаскировать убийство под несчастный случай.

У Фабьена Жербье вновь пробудилась надежда. Наконец-то прокурор очнулся и начал исполнять свои обязанности: он выдвигал обвинение, приводил доводы.

Прокурор продолжал:

– Таким образом, несложно выдать преднамеренное убийство за случайное падение. Конечно, при том условии, что имеется мотив преступления… чего на данный момент у нас нет, и вы, господин эксперт, также не можете нам его подсказать.

Эксперт с улыбкой кивнул. Представители закона благосклонно посмотрели на Лили, стремясь успокоить ее на случай, если она вдруг встревожилась.

Фабьен Жербье сжал кулаки – попустительство очевидно нарастало. Они заранее объявляли Лили Барбарен невиновной. Чаша его терпения переполнилась, он встал и обратился к присутствующим:

– Но как вы объясните тот факт, что Моисетта, с самого детства знавшая про этот жуткий колодец, не остереглась?

Лили, по-птичьи встрепенувшись, бросила на Фабьена обеспокоенный взгляд, потом ее зрачки налились убийственным ледяным светом, в котором начисто растворилась былая невинная безмятежность. Фабьен видел это совершенно ясно.

– Вы только посмотрите на нее! – выкрикнул он. – Вы видите, она перестала разыгрывать любезную старушку.

Взгляды присутствующих устремились на Лили Барбарен, которая вновь обрела свой обычный облик почтенной благонамеренной дамы. Затем судья гневно воскликнул:

– Но кто этот господин? Выведите его! Он вмешивается в работу суда.

Фабьен Жербье понял, что провалил дело. Его подвел взрывной характер. Теперь к его словам не будет доверия.

Его схватили под руки, сперва он машинально сопротивлялся, а потом позволил вывести себя из зала.

Может, он сошел с ума, но когда судебные приставы волокли его мимо скамьи подсудимых, ему привиделось, что губы Лили Барбарен дрогнули в насмешливом оскале.

* * *

Моисетта была неумолима: после встречи, на которой Лили сообщила, что сестра, поскольку они близнецы, вероятно, тоже бесплодна, она отказывалась с ней видеться, даже в доме родителей. Ссора приобрела официальный характер.

Лили, по своей деликатности, никому не стала говорить о стычке, которая обусловила их разрыв, она была убеждена, что лишь боль сделала сестру такой бестактной, несправедливой, непримиримой. Она-то хотела обнять ее, успокоить, заверить, что та сможет осуществить свои мечты и не рожая детей, они с Полем были уверены, что это возможно, но, уважая остроту страдания Моисетты, Лили решила ждать.

В мозгу Моисетты постоянно звенел тревожный звонок. Все время настороже, как дикий зверь, который десять раз оглянется вокруг, прежде чем напиться из ручья, она с дрожью встречала чужие взгляды, опасаясь, что кто-то может проникнуть в ее секрет, буквально принюхиваясь к тем, кто приближался к ней, особенно к женщинам, с их тонким обонянием и обостренным чутьем. Но рядом с мужчинами ее сексуальность усиливалась, усугубленная страхом, подстегиваемая тревогой, и Моисетта множила любовников, движимая скорее отчаянием, чем желанием.

Поглощенная исключительно собой, она не замечала, что муж все больше времени проводит в разъездах, участвует в каких-то семинарах – это он-то, беззаботный рантье! – и все реже заключает ее в свои объятия. Питая к нему презрение, она была уверена, что он никуда не денется.

Телефонный звонок поколебал эту уверенность. В трубке раздался воркующий и фривольный женский голос, услышав Моисетту, женщина тотчас повесила трубку. Моисетта перезвонила, и после ее «алло» на линии воцарилась паническая тишина.

Она едва не грохнула телефон об пол. «Он не только завел любовницу, – подумала она, – но эта глупая сучка даже не в состоянии притвориться, что ошиблась номером!»

В следующие дни она пригляделась к мужу, на которого прежде почти не обращала внимания. Он сбросил лишний вес, поменял парфюм, стал иначе одеваться. Весь день напролет он насвистывал.

Она пришла в уныние: Ксавье явно был счастлив!

Потом Моисетта глянула на себя в зеркало: она тоже изменилась. Лицо поплыло, в уголках рта залегли горькие складки, хмурые брови сдвинулись, потухший взгляд больше не излучал свет. Потрогав шею, грудь, бедра, она обнаружила, что кожа истончилась, тело стало костлявым, иссохшим, будто его снедала внутренняя ярость.

Осознав катастрофу, она сразу вошла в новую роль – роль жертвы. Целую неделю Моисетта собирала доказательства, что Ксавье наставляет ей рога, подчищая те факты, что указывали на ее собственные проделки. Она наняла частного детектива и затем через месяц, вооружившись собранным досье, со слезами на глазах внезапно нагрянула к родителям, чтобы сообщить о постигшем ее несчастье и обмане.

Барбарены реагировали в соответствии с ее ожиданиями: они хором поддержали ее, когда прозвучало слово «развод».

На следующий день она заявила Ксавье, что ей все известно. Поначалу она держалась не слишком уверенно, гадая, не прознал ли он о ее изменах, потом, почувствовав, что горизонт чист и он ни о чем понятия не имеет, потребовала развода.

«Это тебе дорого обойдется, голубчик!»

Адвокаты ухватились за собранное детективом досье, и бракоразводный процесс обернулся коммерческой войной.

В ходе переговоров Лили сказала родителям, что хотела бы связаться с сестрой. Моисетта, вновь державшая себя царицей мира, вокруг которой крутится все, снизошла до нее, и состоялся телефонный разговор.

– Я так сочувствую тебе, – сказала Лили, – и так разочарована поведением Ксавье.

– Он всего лишь мужчина, что с него возьмешь.

– Ну, не стоит всех мужчин стричь под одну гребенку.

– За них решает не мозг, а член.

– Бедная моя Моисетта, как это оскорбительно для тебя, ведь ты так его любила.

Моисетта подавила смешок: и откуда у Лили взялась эта бредовая мысль? Ах да, она судит по себе: раз она до сих пор любит Поля, то считает, что и сестра влюблена в Ксавье. Сестра решительно ничего не понимает, она просто проецирует на Моисетту свою ситуацию.

– Верь в себя, – помолчав, сказала Лили. – Ты нравишься мужчинам, чаруешь их. Пусть муж оставил тебя, у других-то глаза на месте!

«А то как же!» – подумала Моисетта, которую немало забавляла эта беседа.

– Теперь я хотела бы задать один щекотливый вопрос.

– Да?

– Ты простишь его?

Моисетта ощутила пустоту внутри. Она даже не думала об этом. Повисло молчание. Потом раздался пронизанный тревогой голос Лили:

– Алло? Алло?

Моисетта выдержала паузу.

– Хм?

– А… Ты слышишь меня?

– Я тебя слышу.

– Моисетта, ты могла бы простить его… его провинность. Если это больше не повторится…

– Он предал меня.

– Да, но…

– Он лгал мне…

– Да, но…

– Вспомни, ведь мы с тобой, стоя рядом в церкви, поклялись хранить верность!

– Но, Моисетта, человеку свойственно ошибаться.

– Человеку, но здесь речь о супруге!

– Моисетта, если ты его любишь, если любишь, ты сможешь его простить.

Моисетта топнула ногой, побелевшие пальцы стиснули телефонную трубку. «Ну вот опять. Она объясняет мне, что у меня нет сердца…»

Она положила трубку.

Развод принес новые разочарования. Моисетта обнаружила, что муж находится на грани банкротства – даже их особняк оказался заложен. И тут бывший любовник-шофер, которого она лишила доступа и к телу и к рулю, отомстил Моисетте, выложив все Ксавье.

Поскольку она поступала с мужчинами куда резче в ту пору, когда была официанткой в ресторанчике на Форелевой дороге (избыток выбора подпитывал ее высокомерие), она опасалась, как бы эта неосмотрительность не повлекла за собой новые разоблачения – но именно это и произошло. Экс-любовники выстроились в очередь, чтобы дать показания. Разоблаченная Моисетта, которую жаждали растерзать родственники мужа, всегда недолюбливавшие самозванку, после унизительных судебных слушаний рассталась с супругом, с материальными благами, с привычным образом жизни, кроме того, так как детей у нее не было, ей ненадолго присудили небольшое пособие, которого едва хватило бы на пропитание.

Моисетта вовсе не считала себя виновной, она рассматривала себя как жертву, и вот, жалея себя, сетуя на судьбу, она вернулась жить к родителям в Сен-Сорлен. Там она согласилась повидаться с Лили и плакалась ей с тем большей откровенностью, что Лили, как вся родня, понятия не имела, что именно любовные плутни Моисетты разрушили ее брак и повлекли за собой развод.

Моисетта не спешила с поисками работы, зато усердно искала милостей фортуны. Отказавшись от шатких прогнозов – ставки на скачках на первую тройку, ставки на исход спортивных игр у букмекеров требовали сбора информации, в карточных играх была необходима стратегия, – она решила положиться на волю случая. Командным играм, лошадям, карточным партнерам она предпочла Неизвестность, Тайну, Непредсказуемое. Поскольку бюджет ее был ограничен, она не переступала порога казино, зато частенько заглядывала в газетный киоск или табачную лавку, где покупала лотерейные билеты и скретч-карточки моментальной лотереи. Удача не баловала ее, но Моисетта вновь и вновь пытала счастья, вся в трепете от ожидания, что лишь усиливало удовольствие.

Лили и Поль построили под Лионом современную виллу с огромными окнами, выходившими в просторный сад. Лили работала сравнительно немного, Поль вкалывал вовсю. Несмотря на возраст – им скоро должно было стукнуть сорок, – они до сих пор напоминали влюбленных студентов: высокий, слегка неуклюжий в своем костюме Поль, ни дать ни взять длинноногий журавль, любил ни с того ни с сего вдруг обнять горлицу Лили, влепив ей в лоб поцелуй. Стоило им взглянуть друг на друга, как они заливались смехом.

Моисетта терпеть не могла мужа сестры. На самом деле Поль казался ей таким нелепым, что она считала излишним питать к нему ненависть. Всякий раз, взглянув на него, она недоумевала, как можно возжелать это бесконечно длинное, узкое тело, это все равно что спать, положив рядом весло или лыжи. Оберегая собственное спокойствие, она даже не испытывала никакой ревности. Так она заявила приятельнице, когда они перемывали косточки Полю: «Если бы мне предложили выбрать: „этот тип“ или „никто“, я бы выбрала второй вариант».

Поль отправился на месяц в Вашингтон. Дело, которое он вел, застопорилось, и ему пришлось задержаться. Лили, соскучившись по мужу, отправилась на несколько дней в столицу Соединенных Штатов. Вернулась она невеселой.

В то воскресенье, приехав навестить сестру в Сен-Сорлен, она призналась ей:

– Мне показалось, что мое общество его тяготит.

– Он слишком много корпит на работе, – шепнула Моисетта, которую совершенно не волновали дела Поля. – И все же…

Лили, обеспокоенная, настаивала:

– Это все потому, что мы не виделись целых два месяца, вот мне и показалось, что Поль как-то изменился.

В глазах Моисетты, почуявшей добычу, вдруг зажегся интерес.

– Он сменил парфюм?

– Что? Нет… не знаю… Я… а почему ты спросила?

Моисетта ушла от прямого ответа:

– Ты же сказала мне, что у тебя возникли необычные ощущения, я и подумала, не сменил ли он парфюм?.. Разве этого не достаточно, чтобы ты почувствовала нечто непривычное?

Лили почесала подбородок.

– Ты права. Да! У него новый одеколон… – Она рассмеялась. – Спасибо, Моисетта. Значит, все дело в этом, он сменил парфюм! Спасибо, что помогла понять.

Моисетта не поддержала ее порыв, скорчив недовольную гримасу:

– Те-те-те. Я бы не стала успокаиваться. Когда мужчина вдруг меняет парфюм…

– Да?

– Когда мужчина меняет парфюм, он чаще всего…

– Что?

– …он меняет и женщину.

Лили вытаращила глаза. Моисетта, покачав головой, тихо добавила:

– Ксавье сменил парфюм, когда завел любовницу.

Лили, вскочив, выпалила:

– Нет, только не он! Только не Поль! Не мой Поль!

Моисетта подняла взгляд, потом сделала вид, что согласна с сестрой:

– Да, только не Поль. Не твой Поль. Прости меня.