Текст книги "Королева Тирлинга"

«Просто какой-то Робин Гуд», – подумала Келси.

– А он раздает деньги бедным?

– Нет, госпожа.

Она откинулась в седле, разочарованная.

– И много он украл?

– На сотни тысяч фунтов.

– И что он делает с этими деньгами? В лагере никаких признаков богатства я не увидела. Они живут в палатках, а их одежда видала лучшие времена. Я даже не уверена, что они…

Булава схватил ее за руку, заставив резко остановиться.

– Так вы все видели?

– Что?

– Вам не завязали глаза?

– Ну, я же не такой бравый воин, как ты.

– И вы видели его лицо? Лицо Ловкача?

– Конечно. Мне пришлось часами спорить с ним, убеждая, чтобы он не убивал нас обоих.

– Вы не понимаете, госпожа. Они завязали мне глаза не из-за моей славы искусного воина. Они сделали это, потому что никто никогда не видел Ловкача в лицо. Регент не может его поймать, потому что никто не может составить словесные портреты ни его, ни остальных его людей. На моей памяти Ловкач дважды чуть не убил Регента, но и тот ни разу даже мельком не видел его лица. Никто не знает, как выглядит Ловкач, за исключением людей, которые не предадут его ни за какие деньги.

Келси взглянула на звезды, россыпью ярких точек усеявшие небо над ее головой. Но ответа они ей не дали. Ее все сильнее клонило в сон. Она уже давно сонно покачивалась в седле, но теперь вдруг почувствовала себя совершенно бодрой. Ловкач сказал, что подарил ей нечто очень ценное, но ей казалось, что он понимал, перед какой дилеммой это ее ставит. Ей следовало бы составить его словесный портрет при первой же возможности или описать его тому, кто как следует умеет рисовать. И все же она понимала, что не сделает ни того ни другого.

– Госпожа?

Келси прикусила губу и взглянула на Булаву, чьи очертания в темноте казались смутными.

– Теперь ты мой человек на всю жизнь, Лазарь?

– Да.

Келси сделала глубокий вдох.

– Я и сама не выдам его ни за какие деньги.

– Вот дьявол. – Булава резко остановил коня посреди дороги и некоторое время молчал. Келси чувствовала его неодобрение, точно такое же, как тогда, когда сидела в углу библиотеки Карлин, съеживаясь в комок и пытаясь стать как можно незаметнее, если не знала ответа. Как бы Карлин отреагировала на такой поворот событий? Келси предпочла об этом не задумываться.

– Я не горжусь этим, – пробормотала она, оправдываясь. – Но все же не вижу смысла притворяться, что это не так.

– Вам известно, кто такой Ловкач, госпожа?

– Мошенник?

– Нет. Ловкач – это персонаж из древней мифологии, предвестник смерти[4]4
  Ловкач (англ. Fetch) – в британской мифологии двойник человека, встреча с которым предвещает смерть.


[Закрыть]. Он действительно выдающийся вор, этот Ловкач, и, возможно, его мастерство заслуживает восхищения, но многие другие его поступки весьма сомнительны.

– Я пока не хочу ничего слышать о его прочих поступках, Лазарь. – Сказав это, она внезапно поняла, что как раз только об этом и хочет говорить. – Я рассказала тебе только потому, что хочу, чтобы у нас было полное взаимопонимание по этому вопросу.

– Что ж, – спустя некоторое время ответил Булава смиренно. – Я не имею ничего против него лично, но он способен оказать дурное влияние. Пожалуй, не стоит больше об этом говорить.

– Согласна. – Келси легонько потянула поводья, и ее конь двинулся вперед. Она попыталась найти другую тему для разговора, хотя понимала, что пройдет немало времени, прежде чем ей удастся хотя бы несколько часов не вспоминать о нем. – Карлин говорила, что у моего дяди нет жены. А что ты говорил насчет его женщин?

Булава с некоторой неохотой пояснил, что Регент устроил свою жизнь на манер кадарских правителей, составив гарем из молодых женщин, которых продавали дворцу бедные семьи. Мало того, что Келси досталось королевство, погрязшее в коррупции, теперь в придачу ко всему обнаружился еще и бордель. Она попросила Булаву научить ее ругательствам, которые употребляли солдаты, но он отказался, так что у нее не нашлось достаточно резких слов, чтобы выразить свою ярость. Дядя безнадежно пал в ее глазах, но подлинный гнев вызывало поведение ее матери, которая все это допустила. Она вспомнила, как когда-то в детстве стояла перед панорамным окном в коттедже, плача – из-за разбитой коленки или какой-нибудь неприятной работы по дому, – и неотрывно смотрела на лес, уверенная, что именно оттуда за ней когда-нибудь приедет мать. Ей было тогда не больше трех-четырех лет, но она отлично помнила свою уверенность: мама приедет, обнимет Келси и окажется самим воплощением добродетели.

Карлин пыталась поколебать ее уверенность, пыталась неустанно. Келси вспомнила, как однажды, когда ей было лет девять, она вытащила одно из нарядных платьев Карлин из их с Барти шкафа и соорудила себе корону из цветов. Она расхаживала по комнате, как вдруг вошла Карлин.

– Что это ты делаешь? – спросила она. Голос ее звучал угрожающе тихо.

Келси решила, что Карлин разозлилась на нее за то, что она взяла платье без спроса, и поспешила объяснить:

– Тренируюсь быть королевой, как мама.

Карлин сорвалась с места столь стремительно, что Келси не успела отпрянуть. Она увидела лишь горящие глаза Карлин, а потом на ее лицо обрушилась пощечина. Было почти не больно, но Келси все равно разревелась. Карлин никогда ее раньше не била.

– Твоя мать была тщеславной дурой, – в гневе выпалила Карлин. – Если хочешь быть как она, вплетай себе в косы ленты и сиди целый день перед зеркалом! Забудь о миллионах людей, которые от тебя зависят. Вот тебе вся суть королевы Элиссы.

Келси расплакалась еще пуще, но слезы ее не тронули Карлин, она всегда была к ним равнодушна. Она вышла из комнаты и несколько дней не разговаривала с Келси, даже когда та, сама постирав и выгладив платье, вернула его в шкаф. Барти на следующий день передвигался по коттеджу на цыпочках с заплаканными глазами и несчастным видом, тайком от Карлин подсовывая Келси сласти. Спустя несколько дней Карлин, наконец, смилостивилась, но когда Келси заглянула в ее шкаф, она обнаружила, что все нарядные платья исчезли.

«Карлин была права», – думала она, рассеянно покачиваясь в седле. После случая с платьем она время от времени злилась на Карлин. Карлин сама хотела бы быть королевой. Она, очевидно, считала, что справилась бы с этой задачей лучше, чем Элисса, и, если уж на то пошло, чем сама Келси. Келси привыкла считать, что истинной причиной ее поведения была зависть, но теперь она уже не была в этом так уверена. За последние два дня она узнала о королеве Элиссе больше, чем за всю свою жизнь, и ничто из услышанного ей не понравилось. Но детские фантазии были с ней так долго. Что же делать с ними теперь?

Они сделали привал незадолго до рассвета, когда до города оставалось еще четыре-пять часов езды. Булава запретил Келси разводить костер и из соображений осторожности разбил лагерь позади большого ежевичного куста, за которым их было не видно с дороги. Ехавшие за ними всадники, очевидно, сами, наконец, устроились на ночлег, потому что стука копыт Келси больше не слышала. Она спросила Булаву, можно ли ей снять на ночь свои доспехи, и он кивнул.

– Но завтра вам придется снова их надеть, госпожа, потому что в город мы въедем посреди бела дня. Без меча от доспехов мало толка, но все лучше, чем ничего.

– Как скажешь, – сонно пробормотала Келси. Вдруг ей кое-что пришло в голову, и она встрепенулась. – Нам нужно добраться до города прежде, чем уйдет поставка, Лазарь. Это очень важно.

– Как пожелаете, госпожа. Я вас разбужу.

Келси снова улеглась, чувствуя себя такой уставшей, что могла уснуть, несмотря на неотвязную боль в шее. Ей нужно поспать. Все решится завтра. «Отчаянная решимость», – вспомнила она слова Булавы. Поехать навстречу смерти.

Во сне она видела бесконечные поля, как те, что простирались вокруг, когда они ехали по Альмонтской долине, усеянные согбенными фигурами мужчин и женщин. Над полями поднималось солнце, и небо пылало красным огнем.

Келси приблизилась к одной из крестьянок. Женщина обернулась, и Келси увидела, как она красива – сильные, решительные черты лица и спутанные темные волосы. Она выглядела неожиданно молодо. Когда Келси подошла ближе, женщина протянула ей сноп пшеницы, будто бы на проверку.

– Кровь, – бессвязно прошептала женщина, и в глазах ее загорелось безумие. – Всюду кровь.

Келси снова глянула на ее руки и увидела, что женщина держит не сноп, а искалеченное, окровавленное тело маленькой девочки. Глаза ребенка были вырваны, а глазницы наполнены кровью. Келси открыла рот, чтобы закричать, но тут ее разбудил Булава.

Глава 5. Шириной с Океан Господень

Многие семьи в тот день привели в Цитадель своих близких, предвидя лишь горечь расставания. Они еще не знали, что станут участниками переломного момента в истории, а некоторые сыграют роль куда более значительную, чем когда-либо смели рассчитывать…

«Древняя история Тирлинга в изложении Мервиниана»

Они въехали в Новый Лондон через несколько часов после полудня. Келси разморило от жары, тяжести доспехов и недосыпа, но когда они въезжали в столицу по Новолондонскому мосту, она сразу пришла в себя, пораженная грандиозными размерами города.

На мосту была застава, где двое мужчин собирали плату за проезд. Булава выудил десять пенсов из кармана плаща и с поразительной ловкостью умудрился расплатиться, не открывая лица. Келси изучала мост. Это было подлинное чудо инженерии – не меньше пятидесяти футов в длину, из серых гранитных блоков на шести огромных колоннах, которые поднимались из глубин реки Каделл. Река огибала город и убегала на запад, где через пятьдесят миль обрушивалась с утесов в Тирлингский залив. Воды ее были удивительно чистого голубого цвета.

– Не засматривайтесь на воду слишком долго, – предупредил Булава из-за ее плеча, и Келси устремила взгляд перед собой.

Новый Лондон изначально был небольшим городком, который построили первые переселенцы на одном из склонов Рисовых гор. Но город разрастался, переходя с холма на холм и превращаясь в столицу Тирлинга. Теперь под ним лежала целая цепь холмов, и улицы его змеились вверх и вниз, повторяя природный ландшафт.

Цитадель высилась в самом центре города – гигантский монумент из серого камня, по сравнению с которым остальные здания казались крошечными. Она была возведена на манер зиккурата – асимметричная, но явно тщательно продуманная конструкция. Даже с такого расстояния Келси могла разглядеть многочисленные укрепления и балконы на разных уровнях, со множеством укромных уголков и проемов, где можно было бы спрятаться. Цитадель была построена во времена правления Джонатана Доброго, второго короля Тирлинга. Имени архитектора никто не знал, но он явно был мастером своего дела.

Остальная часть города производила не столь сильное впечатление. Большинство зданий были наскоро сооружены из дешевой древесины и перекосились в разные стороны. Один большой пожар, подумалось Келси, и город сгорит дотла.

В миле от Цитадели высилась еще одна башня – белоснежная и не столь высокая, увенчанная золотым крестом. Это, должно быть, Арват, главная резиденция Церкви Господней. Разумеется, где ей еще быть, как не рядом, хотя Булава сказал ей, что Регент разрешил соорудить придворную часовню внутри Цитадели. Келси не могла разглядеть, был ли крест просто позолоченным или целиком отлит из чистого золота, но на солнце он сверкал так ярко, что слепил глаза.

Трудно было сказать, каким было бы ее отношение к Церкви Господней, будь она воспитана в другой семье, где на ее мировоззрение не влиял бы убежденный атеизм Карлин. Но дело было сделано, и теперь она взирала на золотой крест с инстинктивным недоверием, сознавая, что ей придется искать какой-то компромисс со всем тем, что он символизировал. Даже дома, в коттедже, компромиссы ей всегда давались плохо.

Булава молча ехал подле нее, то и дело указывая, куда нужно повернуть. Они миновали мост и въехали на оживленную магистраль, которая вела непосредственно в город. Оба по-прежнему были плотно закутаны в плащи и капюшоны. Булава считал, что на всех дорогах к Цитадели будет стража, и Келси чувствовала его настороженность, замечая, как он то и дело менял положение, оказываясь между ней и тем, что вызывало у него опасения.

Сама Келси не замечала ничего необычного, но откуда бы ей знать, что здесь считалось необычным? Вдоль улиц тянулись лотки. Торговцы предлагали всевозможные товары, от простых фруктов и овощей до экзотических птиц. Уличный рынок, поняла Келси. И он становился все многолюднее по мере того, как они пытались углубиться в город. На улицах были и магазинчики – каждый с красочной вывеской. Келси углядела портного, булочную, целителя, цирюльника и даже галантерею. Это каким же надо быть пустозвоном, чтобы шить себе шляпу на заказ?

Толпа ее поражала. После стольких лет в обществе Барти и Карлин было сложно привыкнуть к такому количеству людей в одном месте. Люди были повсюду, и такие разные! Высокие и низкорослые, молодые и старые, с темными волосами и светлыми, худые и полные. Келси повстречала множество новых людей за последние несколько дней, но она никогда раньше не задумывалась, сколь разным может быть человеческое лицо. Она видела человека с длинным крючковатым носом, похожим на птичий клюв. Женщину с длинными волнистыми светлыми волосами, которые сверкали на солнце сотнями искр. Все вокруг казалось слишком ярким – настолько, что заслезились глаза.

А звуки! Со всех сторон раздавалось множество громких голосов, чего она прежде никогда не слышала. Время от времени она улавливала отдельные голоса – торговцев, называющих свою цену, или знакомых, окликающих друг друга сквозь общий шум, но эти голоса казались ничтожными в сравнении с гулом толпы. Он физически оглушал Келси, угрожая взорвать ее барабанные перепонки, и все же она находила его странным образом успокаивающим.

Они повернули за угол, и внимание Келси привлек уличный артист, который показывал фокусы. Он поместил розу в вазу, потом извлек из ниоткуда точно такую же вазу, потом заставил розу непостижимым образом переместиться в нее. Келси придержала лошадь, чтобы посмотреть. Фокусник заставил обе вазы исчезнуть и достал из собственного рта белоснежного котенка. Зверек явно был настоящим – он барахтался в руках фокусника, пока толпа аплодировала. Фокусник вручил котенка девочке из толпы зрителей, которая радостно завизжала.

Келси улыбнулась, очарованная этим зрелищем. Скорее всего, его дар ограничивался ловкостью рук и не имел отношения к реальной магии, но она не видела ни одного изъяна в его движениях. Если даже это был просто обман зрения, он был безупречен.

– Госпожа, мы здесь подвергаемся опасности, – прошептал Булава.

– Что такое?

– Всего лишь предчувствие. Но мои предчувствия в таких делах, как правило, оправданны.

Келси взялась за поводья и снова направила лошадь вперед.

– Этот фокусник, Лазарь. Запомни его.

– Да, госпожа.

Чем дальше, тем больше Келси начинала разделять беспокойство Булавы. Она все чаще замечала, как люди смотрят на нее. Все острее чувствовала, что находится под прицелом, и хотела, чтобы их путь поскорее закончился, пусть даже в конце ее ждет смерть. Она не сомневалась, что Булава избрал самый лучший маршрут, но все же ей хотелось оказаться на открытом пространстве, где опасность была бы очевидна и ее можно было бы встретить в честном бою.

С другой стороны, сражаться она все равно не умела.

Хотя Новый Лондон казался ей сущим лабиринтом, некоторые районы были явно благополучнее прочих. В районах побогаче были ухоженные улицы, и по ним ходили хорошо одетые горожане. Было даже несколько зданий из кирпича со стеклянными окнами. В других кварталах теснились деревянные домишки без окон, а их сгорбленные обитатели передвигались вдоль стен, крадучись и явно не желая привлекать к себе лишнего внимания. Иногда Келси и Булаве приходилось проезжать сквозь облако вони, которая наводила на мысль о том, что в окрестных домах было плохо с канализацией или же ее не было вообще.

«Если тут так воняет в феврале, – с отвращением подумала Келси, – то что же будет в разгар лета?»

Проезжая через какой-то особенно замызганный участок, Келси поняла, что они оказались в «веселом» квартале. Улица была такой узкой, что скорее напоминала проулок. Все здания были сделаны из такой дешевой древесины, что Келси даже не могла опознать ее. Многие постройки так сильно накренились, что было странно, как они до сих пор не рухнули. Время от времени Келси слышала крики и звуки бьющихся предметов. В воздухе звенел смех – холодный, неискренний, от которого по ее телу побежали мурашки.

Убого одетые женщины появлялись в перекошенных дверных проемах, прислонялись к стенам, и Келси была не в силах отвести от них взгляд, надежно укрытая своим низко надвинутым капюшоном. Проститутки! Над ними витала какая-то неуловимая аура запущенности. Сложно было сказать, в чем это проявлялось. Дело было не в одежде – их платья были не хуже и не лучше многих, что видела Келси. И, несмотря на весьма откровенные вырезы, дело было и не в фасонах платьев. Это было в их глазах, которые каким-то образом казались непомерно огромными даже у самых полных женщин. Они выглядели потасканными – что молодые, что старые. У многих, похоже, были шрамы. Келси пыталась не представлять себе их жизнь, но не могла думать ни о чем другом.

«Закрою весь этот квартал, – решила она. – Закрою и дам им нормальную работу».

В ее голове зазвучал голос Карлин: «Может, еще и длину их платьев будешь регулировать? Или запретишь романы, которые сочтешь чересчур фривольными?»

«Это разные вещи, разные».

«Нет никакой разницы. «Веселые» кварталы живут по своим законам. Если хочешь диктовать людям нормы морали, тебе прямая дорога в Арват».

Булава знаком приказал свернуть налево, между двух зданий, и Келси с облегчением вздохнула, когда они выехали на широкий бульвар, обрамленный с обеих сторон аккуратными магазинчиками. Серый фасад Цитадели стал ближе, закрывая собой стоящие позади горы и большую часть неба.

Несмотря на ширину бульвара, было так людно, что Келси и Булава снова оказались стиснуты в толпе и с трудом пробивали в ней путь. Здесь было больше света, и Келси чувствовала себя более уязвимой, несмотря на скрывавшие ее плащ и капюшон. Никто не знал, как она выглядит, но Булава наверняка был узнаваемой фигурой в любом месте. Казалось, ее спутник разделял эти опасения – он пришпорил коня, упорно устремляясь вперед, пока наконец буквально не распихал всех всадников и пешеходов на своем пути. С некоторым ворчанием толпа перед ними расступилась.

– Прямо, – тихо скомандовал он. – Как можно быстрее.

Однако продвигались они все равно медленно. Рэйк, который так хорошо себя вел на протяжении всего пути, похоже, почувствовал волнение Келси и начал сопротивляться ее командам. Попытки обуздать коня в сочетании с весом доспехов вскоре утомили ее. По шее и спине Келси ручьями струился пот, а Булава все чаще оглядывался по сторонам. По мере приближения к Цитадели толпа сжималась вокруг них все теснее.

– Нельзя ли поехать другим путем?

– Другого пути нет, – ответил Булава. Теперь он правил одной рукой, держа другую на рукояти меча. – Времени мало, госпожа. Проталкивайтесь вперед, осталось недолго.

На несколько минут Келси сосредоточила все силы, чтобы оставаться в сознании. Послеполуденное солнце накалило ее темный плащ, а теснота, вызванная скоплением народа, еще больше усиливала ощущение удушья. Дважды она едва не выпала из седла и удержалась только благодаря Булаве, который каждый раз крепко хватал ее за плечо.

Бульвар наконец закончился, уступив место широкой лужайке, которая окружала Цитадель и крепостной ров. Лужайка полого спускалась к воде, и Келси на мгновение застыла в недоумении, глядя на этот причудливый угол: оказалось, что Цитадель была построена в искусственном углублении – глубоком котловане, который возник, когда сровняли холм. Со всех сторон вздымались холмы, на которых теснились здания. Серый монолит Цитадели возвышался теперь прямо над головой Келси. При взгляде наверх у нее закружилась голова, и пришлось отвести глаза.

Лужайка была сплошь усеяна людьми, которые окружали ее со всех сторон, но с вершины холма открывался хороший обзор, и Келси мгновенно оценила обстановку. У подножия склона, рядом с подвесным мостом, стоял длинный стол. Сидевшие за ним люди были явно какими-то чиновниками: все были одеты в идентичные костюмы темно-синего цвета. От стола сквозь толпу змеились несколько длинных очередей.

Рядом со столом стояли в ряд прямоугольные клетки, при виде которых у Келси вырвался долгий болезненный вздох. Каждая была величиной приблизительно десять на двадцать футов и футов восьми в высоту. Пол был деревянный, но решетки были сделаны из мортийского железа, с прочным ромбовидным плетением. Келси насчитала десять клеток, а когда толпа на мгновение сдвинулась, она увидела, что каждая стоит на огромных деревянных колесах. Солдаты в черной форме тирлингской армии уже начали сгонять мулов к последней в ряду клетке.

Даже на расстоянии было видно, что клетки активно использовались: на каждой решетке были видны следы ударов. Попытки побега? Их наверняка было немало. Три клетки, стоявшие дальше всего от стола, были уже плотно набиты людьми. Пленники внутри двигались – Келси видела, как клетку качает, когда они смещались к внешней стенке. Где-то кто-то кричал. Перед глазами Келси возникла фотография из какой-то книги Карлин: железнодорожный вагон, так плотно забитый людьми, что некоторые из них лишались пальцев или половины стопы, когда двери закрывались. Что это была за сцена? Келси никак не могла припомнить, но сходство было безусловным. Люди, словно скот, согнанные в клетки, где им нечем дышать.

Вокруг клеток толпились родственники, говорили с теми, кто внутри, держали их за руки или просто бродили вокруг. Солдаты, что находились неподалеку, сурово смотрели на толпу в ожидании момента, когда кто-нибудь из родственников потеряет контроль над собой. Однако почти все собравшиеся вели себя пассивно, и это Келси показалось самым ужасным. Ее народ был забит. Это было ясно при взгляде на длинные аккуратные очереди, тянувшиеся к чиновничьему столу, на то, как семьи окружали клетки, ожидая, когда их близких увезут прочь, будто отправка была неизбежной и неумолимой, как смерть.

Внимание Келси привлекли две клетки, стоявшие ближе всего к столу: они были меньше остальных, а решетки на них чаще. Обе были заполнены совсем маленькими детьми, не старше девяти-десяти лет. Детские клетки были не так плотно забиты, как взрослые, – в них было немного места, чтобы двигаться, но большинство детей прижимались к решеткам, протягивая руки к родителям.

Темноволосая женщина, отчаянно пытавшаяся дотянуться до первой клетки, внезапно неистово закричала. Ее муж так же отчаянно пытался оттащить ее назад, но он был грузного телосложения, а она превосходила его проворством. Сколько бы он ни хватал ее за руки, за одежду, она все равно умудрялась высвободиться и продолжала рваться к клетке. Наконец, он ухватил ее за волосы и резко поднял в воздух. Женщина кулем повалилась на землю, но спустя мгновение снова вскочила на ноги и рванулась вперед.

Охранявшие клетку солдаты, очевидно, были на пределе терпения: они беспокойно следили за движениями матери, не зная, стоит ли вмешиваться. Ее крик разносился над лужайкой, срываясь в хриплое карканье, и силы ее, похоже, были уже на исходе. Наконец, муж одержал верх, плотно ухватив ее за шерстяное платье. Он оттащил ее на безопасное расстояние от клеток, и солдаты вновь приняли расслабленные позы.

Однако мать продолжала что-то надрывно выкрикивать, и Келси отчетливо различала ее голос даже с вершины холма. Супруги стояли, глядя на клетку, в окружении нескольких детей. Келси никак не могла их сосчитать. Зрение ее вдруг расфокусировалось, руки, державшие поводья, задрожали. Она ощутила внутри себя что-то пугающее – что-то такое, о чем она никогда не думала в коттедже в своем тихом спокойном детстве. Внутри нее был кто-то иной – не та девушка, которой она была всю свою жизнь. Этот кто-то пылал в огне. Сапфировый кулон жег ее грудь, словно раскаленное клеймо. Казалось, ее кожа вот-вот лопнет, обнажив совершенно другого человека.

Булава мягко тронул ее за плечо, и она обернулась, глядя на него безумными глазами. Он протянул ей свой меч.

– Правильно это или нет, но я вижу, что вы собрались сделать, госпожа. Возьмите меч.

Келси взялась за рукоять, которая приятно легла в руку, хотя лезвие было для нее слишком длинным и тяжелым.

– А как же ты?

– У меня много оружия, и здесь наши друзья. Этот меч только для видимости.

– Какие друзья?

Медленно и как бы ненароком Булава поднял вверх ладонь, сжал ее в кулак и снова опустил. Келси на мгновение застыла в ожидании, рассчитывая, что, возможно, над ними разверзнутся небеса. Она почувствовала какое-то движение в толпе, но не могла понять, что происходит. Булава же, похоже, был удовлетворен и снова повернулся к ней.

– Ваш ход, госпожа.

– Если я закричу, меня услышат?

– Позвольте, я буду кричать, раз уж у вас пока нет настоящего глашатая. Все внимание обратится к вам во мгновение ока.

Булава сделал еще одно едва заметное движение руками, причем губы его сложились в этот момент в озорную улыбку.

– Коли я воплощенное отчаяние, Лазарь, то ты сама Смерть.

– Не вы первая так говорите, госпожа. Крепче держите меч и ни на шаг не приближайтесь к Цитадели. Лучников я не вижу, но это не значит, что их нет.

Келси решительно кивнула, хотя в глубине души ей хотелось взвыть. Вид у нее был удручающий: простая чистая одежда, которую ей дал Ловкач, теперь была вся заляпана грязью, края штанов порваны. Доспехи Пэна казались по меньшей мере вдвое тяжелее, чем утром. Ее длинные засаленные волосы, выбившись из-под заколок, свисали темными прядями на лицо, а со лба лился пот, застилая глаза. Она вспомнила свои мечты о том, как она въедет в столицу на белом пони с короной на голове. Теперь же ей предстоит появиться перед народом после многолетнего изгнания, нисколько не напоминая королеву.

Стоящая перед детской клеткой мать снова начала рыдать, не обращая внимания на детей, в страхе цепляющихся за ее юбки. Келси снова оглядела вставшую перед ней картину, увидев ее свежим взглядом, и укорила себя: «Кого волнуют твои волосы, дура? Посмотри, что тут происходит».

Ей вдруг вспомнился один воскресный день, когда ей было семь лет, и Барти собирался поехать в деревню, чтобы продать мясо и шкуры. Он делал это каждые три-четыре месяца, но в тот раз Келси решила, что хочет поехать с ним. Ей так сильно этого хотелось, что она искренне считала, что умрет, если не поедет. Она закатила истерику, катаясь по ковру в библиотеке со слезами и криками, в бессилии колотя ногами по полу.

Карлин терпеть не могла подобные сцены. Она попыталась было урезонить Келси, но через несколько минут просто вышла из комнаты. В итоге Барти усадил ее на колени, утирал слезы и утешал ее, пока она не выплакалась.

– Ты драгоценность, Кел, – говорил он. – Ты как золото или рубины. Если бы кто-то узнал, что ты здесь, тебя бы похитили. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя похитили у нас, правда?

– Но если никто не знает, что я здесь, получается, что я совсем одна, – ответила Келси, всхлипывая. Она уже не помнила, почему ей так показалось, но связь казалась очевидной: ее держат втайне, а значит, она одинока.

Барти с улыбкой покачал головой.

– Пусть никто не знает, что ты здесь, Кел, но весь мир знает, кто ты такая. Задумайся об этом на минутку. Как ты можешь быть одинокой, если целый мир каждый день думает о тебе?

Даже семилетней Келси этот ответ показался очень уклончивым. Этого хватило, чтобы высушить ее слезы и успокоить ее, но в последующие недели она множество раз повторяла про себя слова Барти, пытаясь нащупать подвох, который ей в них чудился. Лишь несколько лет спустя, читая одну из книг Карлин, она нашла то, что искала: ее жизнь была не одинокой, но анонимной. Все эти годы ее держали в безвестности. Глядя на стол перед Цитаделью, вокруг которого сидели одетые в синюю форму чиновники, Келси машинально крепче сжала руку на рукояти меча Булавы. Больше она никогда не будет анонимной.

– Из чего сделаны эти клетки, Лазарь?

– Из мортийского железа.

– Но колеса и ходовая часть деревянные.

– Из тирского дуба. Что вы задумали?

– Клетки. Мы выпустим оттуда людей, а потом сожжем их.

Жавеля клонило в сон. Охрана ворот Цитадели была не самой трудной работой. В дни отправки рабов могли возникнуть некоторые неожиданности, но не более того. Прошло уже полтора года с тех пор, как кто-то в последний раз пытался прорваться через ворота, да и эта попытка была довольно вялой: какой-то пьянчуга притащился туда в два часа ночи, возмущаясь по поводу налогов. Ничего особенного не случилось, да и не должно было случиться впредь. Такова была жизнь в Цитадели.

Жавель чувствовал себя не только сонным, но и несчастным. Ему никогда особо не нравилась его работа, но во время отправки рабов она была просто отвратительна. Сама по себе толпа не представляла большой угрозы – люди в основном просто смирно стояли, как скот, приведенный на убой. Но детские клетки стояли ближе всего к воротам, и там никогда не обходилось без происшествий. Сегодняшний день не стал исключением. Жавель вздохнул с облегчением, когда кричащую женщину наконец усмирили. Ему было не видно ее за клеткой, но отлично слышно. Она кричала, как раненый зверь. Среди родителей всегда находился хотя бы один, кто вел себя так, обычно мать. Лишь такой прожженный садист, как Келлер, получал удовольствие от женских криков. У остальных стражников день отправки рабов считался самой неприятной сменой. Если кто-то хотел поменяться, за эти дни надо было отработать две обычные смены.

Другая проблема была в том, что во время отправки на лужайку перед Цитаделью стягивали два отряда тирской армии. В армии охрану ворот считали работой для слабаков, прибежищем тех, кто был недостаточно умел или отважен, чтобы стать солдатом. Это далеко не всегда было правдой: по другую сторону подвесного моста, прямо напротив Жавеля, стоял Вил, дважды удостоившийся благодарности королевы Элиссы после мортийского вторжения и в награду получивший должность командира стражи ворот. Но не все стражники были такими, как Вил, и тирская армия не позволяла им об этом забыть. Даже сейчас, скосив глаза налево, Жавель заметил, как двое солдат посмеиваются – наверняка над ним.

Но самое худшее в отправке рабов было то, что это всегда напоминало ему об Элли. Большую часть времени ему удавалось не думать о ней, а если это и случалось, он всегда мог приложиться к первой попавшейся бутылке виски и положить этому конец. Но на дежурстве пить было нельзя. Даже если бы Вил не был на дежурстве, другие стражники такого бы не потерпели. Между ними не было особой дружбы, но была солидарность, основанная на понимании, что никто из них не идеален. Все они закрывали глаза на пристрастие Джонатана к азартным играм, неграмотность Марко и даже на привычку Келлера избивать потаскух в Кишке. Но ни один из этих пороков не сказывался на их работе. Если Жавелю приспичило выпить (а сейчас ему нестерпимо этого хотелось), надо было дождаться конца дежурства.