Текст книги "Кровь и лунный свет"

Глава 19

Когда я наконец спускаюсь утром на кухню, магистр уже давно ушел на стройплощадку, но Реми мне удается опередить. Когда он появляется в дверях и, пошатываясь, идет к своему стулу, я морщу нос.

– Ты пахнешь, как пол в пивной, – говорю я, когда его мать ставит перед ним тарелку.

– Если мне не разрешено говорить о том, как ты проводишь свободное время, попридержи комментарии о том, как я провожу свое, – нахмурившись, бурчит он.

Магистру Томасу не понравится, что Реми придет на работу с похмелья.

– Я беспокоюсь только о твоей безопасности. По улицам бродит убийца, – заявляю я, протягивая ему булочку.

Он забирает хлеб, и выражение на его лице становится пренебрежительно нахмуренным.

– Что ж ты за себя не беспокоишься?

Госпожа Лафонтен отворачивается от камина, положив руку на бедро.

– Ты гуляла прошлой ночью, Кэт? – возмущается она.

Чтоб тебя, Реми. Я стискиваю зубы за фальшивой улыбкой.

– Отправилась проверить кое-что в святилище. К тому же не одна.

– И с кем же? – требовательно спрашивает она.

– С кем-то настолько близким, что они держались за руки, – с досадой говорит Реми.

Ах, он нас видел?! А я-то как тогда его не услышала? Скорее всего, меня отвлек Симон. Вот только между нами не было ничего предосудительного, так что мне нечего скрывать.

– Я показала венатре, где увидела человека, бегущего через площадь, – спокойно говорю я, отказываясь реагировать на обвиняющий взгляд Реми. – И взяла его за руку, когда мы шли по крыше, потому что он нервничал на такой высоте.

Экономка фыркает и возвращается к своему котелку.

– Любой бы на его месте занервничал. – Зеленые глаза Реми сужаются. – Но вы ушли довольно внезапно.

– И долго ты наблюдал за нами, Реми? – рычу я.

Он злобно ухмыляется и приоткрывает рот, чуть-чуть показывая зубы.

– Достаточно долго, чтобы понять, что, будь на моем месте Монкюиры, им бы не понравилось.

Я отталкиваюсь от стола и вскакиваю на ноги.

– Ты будешь следить за своим языком и не станешь распускать злобные сплетни, Ремон Лафонтен!

Экономка поворачивается к нам, словно собирается нас разнимать, но Реми лишь поднимает бровь и смотрит на меня с легкой обидой и удивлением в глазах.

– Расслабься, котенок. Ты же знаешь, я бы никогда не сделал ничего, что могло бы испортить твою репутацию.

– Правда?

– Правда. Я бы такого не сделал, – уверенно отвечает он. – Но это не значит, что ты не можешь испортить все сама.

Я уже подумываю о том, чтобы рассказать все, что знаю о месте пребывания Реми в ночь убийства Перреты.

Это точно не улучшит его репутации.

Но меня прерывает стук в дверь. Я одергиваю юбку и, развернувшись, топаю в мастерскую. У порога ждет Жулиана Монкюир, за спиной которой маячит Удэн.

– Я пришла за тобой, – говорит она, прежде чем я успеваю что-то спросить. – Снова убийство.

* * *

– Симон попросил меня привести тебя, – объясняет Жулиана, шагая со мной под ручку, словно мы подруги, вышедшие на прогулку. – Но сам он там уже больше часа.

– Кого убили? – спрашиваю я.

– Еще одну женщину с Дороги удовольствий, – тихо отвечает Удэн, шагая позади нас и следя за проходящими мимо людьми, хотя, похоже, никто из них не обращает на нас внимания. – Ее звали Изабель.

Я не спрашиваю, знал ли он ее, как и Перрету. Скорее всего, знал, при его-то прошлом.

Мы пересекаем площадь святилища – и у меня начинает гореть шея, когда мы проходим мимо того места, где я взяла Симона за руку. В голове возникает вопрос: а прав ли Реми? Неужели родственники Симона станут возражать, если между нами возникнут чувства? Жулиана сейчас держит меня под руку, словно я ровня, а не сирота сомнительного происхождения…

Но затем я вспоминаю, как Симон отстранился прошлой ночью – и стал вести себя так, словно совершил ошибку, прикоснувшись ко мне.

Может, именно он станет возражать.

Мы сворачиваем с Пути Молитвы. Проходим мимо таверны, которую Симон отметил как место пребывания Удэна – и Реми – в ночь убийства Перреты. За кварталом домов – небольшой сквер с несколькими деревьями и пешеходной дорожкой. Здесь часто гуляют парочки, особенно в сумерки.

Но, как только сквер появляется в поле зрения, Удэн бледнеет.

– Ламберт привел сюда леди Женевьеву после обручения, – говорит он. – Это я ему предложил.

– Думаю, здесь еще не скоро начнут гулять снова, – бормочет Жулиана, когда мы подходим к толпе, собравшейся у сквера.

Городские стражи выстроились через равные промежутки, чтобы не пропустить зевак, а Ламберт расхаживает у них за спинами, словно лев в зверинце. Но, как только видит нас, машет: проходите!

Вдоль тропинок вкопаны невысокие столбики, между которыми растянута цепь, чтобы люди не ходили по траве, но Удэн смело переступает через нее, а затем помогает перебраться Жулиане. Я тоже в юбке, но короче, чем у нее, поэтому мне не требуется помощь. Впрочем, Ламберт все равно подходит ко мне, поэтому я позволяю придержать меня за локоть, пока перешагиваю – или скорее перепрыгиваю – барьер.

– Симон ждет там. – Он указывает на деревья в центре сквера – и, прежде чем Удэн успевает сделать хоть шаг в том направлении, хватает его за руку. – Не нас, брат. Мы должны наблюдать за толпой и запоминать всех, кто покажется чересчур заинтересованным в происходящем.

Удэн выглядывает из-за Ламберта и с некоторым огорчением на лице смотрит на стоящего в отдалении Симона.

– Но Изабель…

– Ее уже забрали, – без капли раздражения говорит Ламберт. – И Симону требуется наша помощь именно здесь.

Удэн вырывается из хватки брата, и на его лице появляется уродливая гримаса:

– Ну, раз венатре просит, – и он, бросив последний взгляд в сторону Симона, направляется к стражам.

Ламберт вздыхает и хмуро смотрит на нас с Жулианой.

– Не понимаю, почему он настаивает, чтобы вы помогали ему в расследовании этого мерзкого дела, – бурчит он, а затем, качая головой, направляется к Удэну.

А мы с Жулианой шагаем по низко подстриженной траве. Козы расходятся с нашего пути, когда мы приближаемся к Симону, который стоит под дубом, уставившись на землю.

Как и сказал Ламберт, тела уже нет. Но на земле осталось большое пятно темно-красной крови. Отчего-то у меня в голове возникает отвратительная мысль: а впитают ли деревья кровь, как дождевую воду, и что станет с их листьями?

– Я велел унести тело как можно скорее, – тихо говорит Симон. – На нем есть… кое-что, чего, как мне показалось, вам не стоит видеть.

– Но, если ты хочешь, чтобы мы помогли, тебе придется рассказать, что с ней сделали, – напоминает Жулиана.

Я согласна с ней, но в глубине души испытываю облегчение. Уверена, мне поплохеет даже от рисунков.

– Она лежала на спине. – Симон показывает руками, где. – Так же, как Перрета.

– Ее тоже ударили ножом? – спрашиваю я.

– Нет, но ей перерезали горло. – Он указывает на землю, которая почернела и пропиталась кровью. – Убийца сделал это, когда женщина лежала на земле. Он учится. Убийство Перреты вышло слишком кровавым. Скорее всего, в ту ночь он испачкал одежду, и пришлось избавиться от нее.

Жулиана склоняет голову набок.

– Ты уверен, что их убил один и тот же человек? Есть и другие сходства?

Симон кивает:

– Этой женщине тоже выкололи глаза, но сделали это немного проворнее. А затем раздавили лицо одним ударом тяжелого предмета.

– Насколько я помню, ты говорил – убийца сделал это, потому что не хотел, чтобы она на него смотрела, – говорит Жулиана, и я киваю.

Хотя я и не обладаю такой феноменальной памятью, как она, но это мне вряд ли удастся забыть до конца жизни.

– И, раз его навыки улучшились, значит, он хотел исправить то, что пошло не так в переулке, – продолжает Симон. – Это объясняет, почему он так быстро нанес новый удар.

Но мне кажется, что он о чем-то умалчивает.

– Что-то еще совпало?

Симон поднимает глаза. В его взгляде читается настороженность, а в позе – напряженность, не такая, как прошлой ночью… по большей части.

– Да, – тихо отвечает он.

А затем – внезапно наклоняет голову, чтобы заглянуть мне за спину. Не раздумывая, я разворачиваюсь, чтобы проследить за его взглядом, – и вижу козу, которая безмятежно жует траву в нескольких метрах от нас, а с ее подбородка свисает темная шерсть, медленно колышущаяся от непрерывного жевания. Я моргаю. Кто-то заплел козе косу на бороде?

Симон проскальзывает мимо меня, наверное, чтобы схватить животное. Но оно громко блеет, роняет то, что жевало, а затем убегает. Симон тут же подхватывает косу, и я понимаю, что она сплетена из человеческих волос.

– Катрин, – выдыхает он. – У Перреты были черные волосы, верно?

– Крашеные, но да, – отвечаю я.

Коса стала жесткой от засохшей крови, но цвет не вызывает сомнений. Симон вертит ее в руке.

– Изабель – блондинка. А значит, убийца либо выронил это, либо оставил специально. В любом случае это окончательно связывает оба преступления.

– Ты все-таки сомневался?

Он качает головой:

– Нет. Слишком много общего. – Симон закрывает глаза и сжимает косу в кулаке. – Ночь подери! Ее уже похоронили!

– Кого? – спрашиваю я. – Жертву? Уже?

Обычно это делают только после захода солнца.

– Нет, Перрету. – Симон вновь открывает глаза. – Мадам Эмелин нашла небольшую прядь волос, запрятанную под платьем. Мы не знали, чья она, поэтому предположили, что это подарок на память, поэтому я разрешил похоронить Перрету вместе с ней. Но что, если… Кэт, что, если это волосы женщины, которую убили раньше?

Я обдумываю это предположение.

– Считаешь, он оставляет волосы каждой предыдущей жертвы на теле новой? У Перреты были отрезаны волосы?

Симон тяжело вздыхает:

– Честно говоря, я это не проверил. Ее волосы были промыты и собраны сзади, так что я сосредоточился только на лице. – Он засовывает косу под жакет. – Это тело тоже забрала мадам Эмелин. И я обязательно осмотрю волосы, когда приду обследовать его.

– Что еще ты будешь искать? – подавляя дрожь, спрашиваю я.

– Я хочу изучить рану на лице, чтобы удостовериться, что убийца использовал тот же предмет, что и в прошлый раз. – Он шагает обратно и останавливается рядом с Жулианой, которая все это время внимательно слушала нас. – Хотя практически не сомневаюсь.

Я поворачиваюсь вслед за ним, чувствуя, как сжимается грудь от подозрений.

– И что же это?

– Что-то необычное… квадратное, с плоской поверхностью и очень тяжелое. Как обработанный камень. Возможно, кирпич.

Я вздрагиваю. Потому что знаю: Симон ошибся. Хоть и не могу сказать ему об этом.

У убийцы был молоток.

Глава 20

Мы все вместе возвращаемся в дом Монкюиров.

Жулиана с братьями сворачивают на второй этаж, чтобы заглянуть в свои спальни и привести себя в порядок, я же следую за Симоном на третий. То, что мы ненадолго останемся наедине, выглядит вполне невинно, но после прошлой ночи ощущается совершенно по-другому. Возможно, потому, что магистр Томас запрещал Реми заходить в мою комнату, а мне – в его.

Вот только что произошло прошлой ночью? Может, я преувеличила то, что происходило между нами? Неужели Симон взял меня за руку и встал так близко, только чтобы получше рассмотреть, откуда шел тот мужчина, а когда понял, что посылает мне неверные сигналы, тут же отступил? Но потом я вспоминаю, как участился его пульс, как зарумянились щеки, когда он посмотрел на мои губы и наклонился чуть ниже. А значит, я не обманулась в его истинных чувствах и мыслях, хоть Симон и пытался их скрыть.

Он всего лишь бедный дальний родственник графа. И, если бы ему не пришлось обратиться к графу за помощью, сомневаюсь, что того бы заботило, как устроилась жизнь Симона. Жулиане, кажется, я нравлюсь. Но Реми считает, что семья Монкюиров не одобрила бы более близкие отношения между мной и своим родичем. Я трясу головой, чтобы прояснить мысли. Мне никогда не понять, почему происхождение столько значит для некоторых людей. Будь это не так, у девочек-сироток, живущих в аббатстве Солис, оказалось бы больше двух вариантов, как жить дальше.

Не заметив моего душевного смятения, Симон отмечает место, где нашли Изабель, на обеих картах. Я же подхожу к противоположной стороне стола и раскладываю бумаги и письменные принадлежности, чтобы Жулиана начала записывать, как только присоединится к нам. Что, к счастью, происходит всего через несколько минут.

Она замирает в дверях, склоняет голову набок, глядя на Симона, хмурится и делает несколько шагов к нему. Хрупкая рука поднимается и слегка касается царапин на его шее:

– Что это?..

Симон отстраняется, хотя и куда деликатнее, чем прошлой ночью.

– Ничего страшного, – отвечает он.

– Но…

– Это не стоит твоего беспокойства, – настаивает он и старается натянуть на лицо улыбку, что не очень хорошо получается.

Жулиана сжимает руку в кулак и, быстро моргая, отдергивает ее. А Симон поворачивается ко мне, словно ничего не случилось.

– Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты пришла, Кэт. Я ценю твою проницательность.

Мой взгляд не отрывается от баночки с чернилами.

– Сегодня я не заметила ничего интересного.

– Возможно, – говорит он. – Но ты помогаешь мне думать.

Не такая уж и помощь. Я опускаю глаза.

– Ламберт пойдет с тобой осматривать тело Изабель?

Симон качает головой:

– Вряд ли. В прошлый раз все прошло не очень хорошо.

– Ему снились кошмары, – объясняет мне Жулиана. – Я не слышала, чтобы он так рыдал, с тех пор как умерла мама. Когда ты пойдешь? – Последний вопрос предназначен Симону.

– Около полудня, когда солнце поднимется как можно выше и будет лучше видно, – отвечает Симон. – Мадам Эмелин не очень хорошо знала Изабель, но обещала поискать того, кто с ней знаком. Так что, надеюсь, к тому времени у нее появятся какие-то сведения. Пока я хочу сделать несколько набросков.

Он подходит к тому концу стола, который ближе к открытому окну, садится на стул и кладет тонкую косу Перреты рядом с чистым листом, который туда положила я. Тишину комнаты наполняет легкий шорох пера, когда он наносит на бумагу широкие и короткие штрихи.

Жулиана устраивается на скамеечке и принимается увлеченно сортировать свои заметки. Раз Симон не собирается ничего обсуждать, мне тоже нет смысла здесь оставаться.

– Зачем убийца забирает что-то у жертвы? – спрашиваю я, больше для того, чтобы напомнить о своем присутствии, чем из интереса.

Симон останавливается и поднимает взгляд. А на бумаге уже виднеются очертания женщины, лежащей на спине.

– Это дает ему ощущение власти, которую он не получает иным способом, – объясняет он. – Так что, взяв себе сувенир, он может воскресить воспоминания, которые поддерживают его некоторое время.

– Подкармливать чудовище в клетке, – говорю я, припоминая его вчерашние слова.

– Да, но через какое-то время чудовищу становится мало.

Я обдумываю его слова несколько секунд.

– Мне показалось или ты удивился, что он совершил очередное убийство так быстро?

Симон соединяет ладони вместе над эскизом.

– Обычно между первой и второй жертвами проходит гораздо больше времени: убийцу охватывает такая сильная эйфория, что ее хватает надолго. Но между убийствами прошло всего четыре дня. И поначалу я решил, что он, возможно, потерял то, что забрал у предыдущей жертвы, поэтому ему захотелось заполучить новый сувенир. Но теперь я сомневаюсь в этом. Он явно специально оставил косу. Но зачем?

– Чтобы покончить со старым и насладиться новым, – говорю я.

Симон ошеломленно смотрит на меня, вынуждая переступить с ноги на ногу.

– Прости. Я не хотела умничать.

– Нет, Кэт, – успокаивает он. – Ты совершенно права. Остается только понять, к какому типу людей он относится. К требовательным аккуратистам или к тем, что с готовностью хватаются за новые идеи. А может, и к тем и другим.

– Требовательные аккуратисты чаще встречаются среди женщин, – отмечает Жулиана.

Я с ней согласна, ведь госпожа Лафонтен явно из этих.

– А мужчины чаще увлекаются новыми идеями.

И это верно. Магистр Томас и Реми могут по несколько часов рассуждать о новых методах строительства и материалах.

– Но у нашего убийцы явно проблемы с женщинами. – Симон поднимает палец, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. – Чаще всего это зарождается из отношений с родителями, а точнее, с властными матерями. Им невозможно угодить. – Он пожимает плечами. – По крайней мере, судя по моему опыту.

Значит, Симон знал свою мать. Хотя бы какое-то время.

– К тому же волосы – не единственное, что забрал убийца, – продолжает Симон. – Он взял и тот предмет, которым воспользовался, чтобы разбить жертвам лицо. Что-то настолько тяжелое труднее спрятать, так что мы, вероятно, найдем эту штуку.

Мне не хочется, чтобы Симон раздумывал о молотке, поэтому я меняю тему.

– Раз он оставил чужие волосы на теле Перреты, можем ли мы связать их с более ранней жертвой? – спрашиваю я.

Симон в отчаянии качает головой:

– Для этого пришлось бы выкопать тело, да и вряд ли бы нам удалось найти связь, если только убийство не произошло совсем недавно.

– Я не припоминаю подобных убийств, – говорю я. – По крайней мере, за последние несколько лет.

Симон пожимает плечами:

– Возможно, преступник лишь недавно прибыл в Коллис или сидел в тюрьме за какое-нибудь другое преступление. Обычно убийство – не первое проявление насилия.

Ни одно из этих предположений не утешает.

– Если он не из Коллиса, что мешает ему переехать в другой город и продолжить там?

– Ничего, – отвечает Симон. – Но если он будет считать, что его не поймают, – что вполне возможно, так как мы ни капли не продвинулись, – то не станет уезжать. Трудно делать какие-то выводы, имея на руках так мало информации.

– Мало? – переспрашиваю я. – Вчера ты говорил, что новое тело даст тебе больше намеков на личность убийцы.

– Так и есть, – настаивает Симон, возвращаясь к своему наброску. – Раньше я лишь предполагал, что убийце не нравится, когда его осуждают или указывают на недостатки, а сейчас я в этом практически уверен.

– Возможно, эти волосы – лишь малая часть тех, что он отрезал, – говорит Жулиана. – Коса толщиной с палец. Когда мама умерла, отец подарил нам всем маленькие косички из ее волос на память. Возможно, у убийцы все еще остались волосы всех его жертв.

– Я подумал об этом, – отзывается Симон, не отрывая взгляда от рисунка.

Я наблюдаю, как он рисует. На самом деле он весьма талантлив. Передаваемые им пропорции верны – да, я много знаю о пропорциях, хотя больше о пропорциях зданий, чем человеческого тела. Так что на рисунке Симона женщина – Изабель – лежит на траве, словно живая.

– Никто не видел Перрету, – бормочу я.

Симон поднимает глаза, а Жулиана перестает перебирать листы.

– Что ты сказала? – переспрашивает он.

Я прикусываю губу на мгновение.

– Я просто подумала, что самая большая разница в том, что убийца оставил Изабель в месте, где ее могли увидеть люди. А Перрету – нет. Возможно, именно поэтому ему захотелось вновь совершить убийство. Он пытается побороть то, что его мучает, но в прошлый раз его триумф увидело слишком мало людей.

Симон кивает Жулиане:

– Отличное предположение. Запиши его.

Хотелось бы мне порадоваться, что удалось внести свой вклад – дважды, – но не очень приятно осознавать, что понимаешь мотивы сумасшедшего.

Глава 21

Через какое-то время убийство поделило жителей Коллиса на три лагеря. В первом обосновались жители богатых районов, которые предполагали, что с ними подобное никогда не случится. И они, скорее всего, были правы: до сих пор жертвами становились бедные женщины, продававшие свое тело. Так что если кто из богачей и переживал, то лишь мужчины, которые наведывались в захудалые районы, чтобы предаться удовольствиям, как Удэн, и то потому, что опасались ложных обвинений.

Во второй лагерь попали проститутки. Через мадам Эмелин Симон попросил их внимательнее присматриваться к клиентам и не соглашаться уходить в незнакомые места. Но большинство из них жили на грани нищеты и вряд ли стали бы отказываться от единственной работы, которая приносит им хоть какие-то деньги.

Ну и, наконец, в третьем лагере оказались любители драм. В святилище все только это и обсуждают. А слухи распространяются так же быстро, как огонь на пшеничном поле, и так же легко меняют направление. Мне даже кажется, что они специально начинают эти разговоры при мне, ожидая, что я подтвержу или опровергну кровавые подробности. Но Симон попросил меня никак не комментировать то, что я слышу, хотя мне не совсем понятно почему, – пока четыре дня спустя Реми не принес записку.

– Ваш убийца снова нанес удар, – заявляет он, размахивая перед нами клочком пергамента, как только экономка Монкюиров провожает его до комнаты Симона.

Листок вылетает у Реми из рук, но Симон подхватывает его и принимается изучать разрыв в верхней части.

– Сорвали откуда-то. – Он пристально смотрит на Реми. – Где ты это нашел?

– Его прибили к двери святилища.

Реми многозначительно смотрит на кровать Симона, стоящую в углу комнаты, а затем поднимает брови так высоко, как только может, как бы говоря: «Серьезно? Здесь?»

– К какой двери? – не отстает Симон.

– Где гвоздь? – вклиниваюсь я.

Реми отступает на шаг от резкого тона Симона, но через пару мгновений возвращается к обычной снисходительной манере:

– Гвоздь, насколько я знаю, все еще в южной двери трансепта.

Симон поворачивается к Ламберту:

– Мне нужен этот гвоздь. И постарайся как можно меньше прикасаться к шляпке.

Ламберт медлит несколько секунд, явно желая узнать, что в записке, но затем вылетает из комнаты, на ходу натягивая перчатки. А Симон возвращается к изучению пергамента.

– Когда ее нашли? – спрашивает он у Реми.

– Она уже висела на двери, когда строители прибыли на площадку утром, но большинство из них не умеет читать, поэтому никто и не удосужился взглянуть, пока не пришел я. – Реми складывает руки на груди. – Не за что.

– В следующий раз буду благодарен, если ты не станешь ничего трогать, а сразу пошлешь за мной.

Я подхожу к Симону, и он наклоняет листок, чтобы показать мне. Слова написаны коряво и едва разборчиво:

«Прашло уже читыре дня а ты так и ни ношел меня паэтаму я убью снова».

– Этого я и боялся, – бормочет Симон.

Жулиана встает с другой стороны от меня, и венатре чуть вытягивает руки, чтобы она тоже могла посмотреть записку, невольно зажимая меня между ними.

– Никогда не видела настолько грубого пергамента, – говорит Жулиана.

Я потираю уголок между большим и указательным пальцем.

– Его соскоблили совсем недавно и не очень качественно, а после этого не стали отжимать и разглаживать.

– Значит, на нем что-то было написано раньше? – спрашивает Симон.

– Скорее всего, – отвечаю я.

Симон подходит к окну и, прищурившись, поднимает записку на свет.

– Да, там что-то есть, но я не могу разобрать.

Я подхожу ближе и кладу голову на его плечо, чтобы смотреть под верным углом, но тоже ничего не вижу.

– Думаешь, здесь написана правда? – спрашиваю я. – Это от убийцы?

– Да и нет.

Что, во имя Благословенного Солнца, он имеет в виду? Я поворачиваюсь обратно к Реми:

– Тело нашли?

Его челюсти сжаты так сильно, что на щеке дергается жилка.

– Еще нет.

– Вопрос времени. – Симон складывает листок пополам и засовывает в карман жакета. – Пошли.

– А как же Ламберт? – спрашиваю я. – Он уже на полпути к святилищу.

– Именно туда мы и направляемся. Он ждет, что я появлюсь там.

Что-то мне подсказывает – речь о Ламберте. Мы все, включая Реми, следуем за Симоном. У него настолько широкие шаги, что нам приходится делать по два, чтобы не отставать. Когда мы добираемся до святилища, Ламберт как раз отправляется на поиски когтистого рычага, чтобы выдернуть гвоздь из деревянной двери. Ожидая его возвращения, Симон вновь достает записку и снова поднимает ее к солнцу.

– Слишком ярко, – бормочет он.

И еще несколько секунд вертит пергамент на солнце, но, когда Ламберт приходит, со вздохом сдается.

– Все равно не могу прочитать. Может, при свече получится.

Луна. Где луна? Я обвожу взглядом небо и нахожу полукруг, висящий на западе. Не уверена, что мне удастся провернуть подобное среди бела дня, но почему бы не попробовать: терять-то нечего.

– Я могу взглянуть? – спрашиваю у Симона.

Он молча протягивает мне листок, и я поднимаю его к луне, повернувшись спиной к солнцу. Надпись видна так же ясно, как нос на лице Реми, но я притворяюсь, что разбираю их с трудом.

– Я-Ч-М-Е… – Н-Ь. – Я замолкаю на мгновение. – И рядом – двести пятьдесят четыре. Скорее всего, это вес.

Я решаю не говорить, что выше указано: «Овес, 203 кг». Просто, пожав плечами, опускаю листок до того, как Симон успеет взглянуть.

– Наверное, это список товаров. При учете или для доставки.

Он поднимает листок так же, как я, разочарованно поворачивая голову то влево, то в право.

– Даже так ничего не вижу. Какую магию ты использовала?

Конечно же, он сказал это в шутку, так что я смеюсь, но выходит более наигранно, чем мне хотелось.

К счастью, Ламберт почти вытащил гвоздь, и Симон одной рукой засовывает пергамент обратно в жакет, а второй ловит кусок металла, когда он вываливается из двери.

– Спасибо, кузен. – Он вновь выступает на яркий свет. – Кто-нибудь, отыщите мне кузнеца.

Поняв, что никто не собирается двигаться с места, Реми тяжело вздыхает и уходит. А Симон продолжает изучать гвоздь.

– Думаю, его вбили металлическим молотком.

Мое сердце сжимается.

– Как ты это определил?

– По плоской шляпке. – Симон указывает на шляпку гвоздя, и мне приходится прищуриться, чтобы что-то разглядеть. – Если бы его вбивали деревянным молотком, шляпка осталась бы округлой, а если бы камнем, на поверхности остались бы царапины. – Он перекатывает гвоздь между пальцами. – Кстати, он новый.

Рабочие места ремесленников расположены недалеко от святилища, поэтому Реми быстро возвращается с кузнецом. Лицо и голова мужчины чисто выбриты, но вокруг висков повязана закопченная тряпка, чтобы пот не заливал глаза. Симон протягивает ему гвоздь и просит рассказать, чем, по его мнению, его забили. Кузнец подтверждает предположение Симона: плоским молотком с металлический головкой. Вот только мало у кого такой есть – кому не надо, кому дорого…

Но Симона, похоже, не радует, что круг подозреваемых сузился.

– Для чего используют такие гвозди? – интересуется он у кузнеца.

– Такой длины и диаметра? – Кузнец крутит его в руке. – В основном для повозок и фургонов.

– Откуда знаешь? – требовательно спрашивает Реми.

Мужчина сердито смотрит на него:

– Оттуда, что сам гвозди кую.

– Да, но… – начинает Реми.

– Он слишком большой для ящиков или бочек, – перебивает кузнец. – Слишком короткий и тонкий для балок в здании. Слишком длинный для подков или упряжки. Если такие гвозди и годны куда еще, то я не знаю куда. – Он бросает гвоздь обратно в руки Симона, не обращая внимания на покрасневшего как свекла Реми. – У любого, кто имеет дело с лошадьми и повозками, есть такие в запасе. Если он не дурак.

– Спасибо, – кивнув, благодарит Симон.

Как только кузнец уходит, к Реми возвращается уверенность в себе.

– Значит, у нашего убийцы есть фургон или повозка. – Он указывает на торговцев, раскладывающих товары. – С чего бы начать? Торговец цветами выглядит угрожающе.

И, к моему удивлению, Симон с ним соглашается.

– Поговорите с каждым, кто захочет поговорить. Нужно, чтобы все знали, что я здесь.

– Разве вы не должны искать тело? – спрашивает Реми.

– Должны. – Симон поворачивается и направляется к первому торговцу. – Но он сам придет ко мне.

В голове мигом возникает сотня вопросов, но Реми хватает меня за руку и ведет к тележке с цветами.

– Да что с тобой? – отдергивая руку, огрызаюсь я. – Зачем ты так грубо вел себя с кузнецом? Ты ничего не знаешь о гвоздях.

– Я знаю о них намного больше, чем венатре, Кэт, – рычит он. – А кузнец и вовсе читать не умеет. Я архитектор. Я образован.

– Задница ты, вот кто. Он рассказал нам то, что нам требовалось узнать.

Реми смотрит на меня сверху вниз:

– А если я скажу, что у нас дома с десяток таких гвоздей, но нет ни одной повозки?

– То я отвечу, что ты в числе подозреваемых.

Он недоверчиво качает головой:

– Ты действительно настолько слепа, что не видишь, куда ведут все ниточки?

Я таращусь на него, разинув рот:

– Ты серьезно? Думаешь, раз у магистра Томаса – мастера-архитектора – есть коробка с гвоздями, то он убийца?

– Ш-ш-ш! – Реми машет на меня рукой. – Говори потише!

Он натягивает на лицо улыбку и оглядывается по сторонам. Его взгляд замирает на ком-то, стоящем у меня за спиной, так что я невольно оборачиваюсь. И вижу наблюдающего за нами Ламберта. Но сомневаюсь, что он что-то слышал.

– Дело не только в гвозде, Кэт, – шепчет Реми, утягивая меня дальше. – Ты же знаешь, что устроила той ночью Перрета. Неужели ты считаешь, что он не рассердился на нее?

– Рассердился так сильно, что убил?

Реми закрывает глаза и несколько секунд переминается с ноги на ногу, прежде чем произнести:

– Я видел Перрету. Ее лицо разбили молотком. И ты прекрасно знаешь каким.

– Тем, который она украла, – выплевываю я. – И, раз уж мы заговорили об этом, где ты видел ее тело?

Реми тут же понимает, что я все знаю. И опускает голову, чтобы не встречаться со мной взглядом.

– У мадам Эмелин. На следующее утро. Тем вечером я добрался до Коллиса и провел ночь там.

– Ты лживый мешок…

– Но сейчас-то я искренен, – говорит он. – И хочу поступить правильно.

Я встаю напротив него:

– Ты считаешь, правильно – обвинить магистра Томаса?

Он поднимает бровь:

– А ты считаешь правильным не рассказывать венатре все, что знаешь о той ночи?

– Магистр Томас не виновен, – шиплю я. – И это только отнимет у Симона время.

Реми фыркает:

– Твой драгоценный Симон отправил нас поговорить с человеком, который, скорее всего, плачет, если наступит на божью коровку.

Он жестом указывает на продавца цветов, у которого на рукавах больше кружев и лент, чему у любой дамы.

– Ты просто завидуешь, – обвиняю я.

Реми закатывает глаза в ответ на мое заявление, но я не отступаю.

– Симон что-то знает. Он понимает убийцу так хорошо, будто… будто…

– Сбрендил, – заканчивает Реми.

Я хмурюсь:

– Я хотела сказать – шестым чувством.

Но он прищуривается и смотрит на меня.

– Разве тебе не интересно, откуда у него это шестое чувство?

Но, прежде чем я успеваю придумать хороший ответ, вокруг начинается суматоха. Впереди появляются три стражника, ведущих под руки мужчину в ночном костюме и в деревянных башмаках.

– Венатре! – начинает рыдать и кричать он, как только видит Симона. – Мою жену убили!

И мне бы хотелось сказать, что Симон выглядит удивленным, но это не так.