Текст книги "Кровь и лунный свет"

Глава 22

Убитый горем мужчина – известный торговец зерном.

– Мы поссорились прошлой ночью, – объясняет он Симону сквозь слезы. – Да простит меня Солнце, я наговорил ей всякого, и она ушла. – Он вытирает глаза. – Ушла, и я не переживал об этом до утра, когда понял, что она так и не вернулась. Уверен, этот сумасшедший убил ее. Что еще могло случиться?

Реми наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

– Он не догадался проверить в доме матери или сестры?

Мне не хочется соглашаться, но он прав. Это действительно довольно смелое предположение.

– Кто еще знает о пергаменте? – бормочу я в ответ.

– Никто. Мне рассказали про него, так как решили, что записка для меня, но никто не мог ее прочитать. А я сразу отнес вам.

В этот момент нас накрывает чья-то тень.

– А, Реми, наконец-то, – строго произносит архитектор. – Я жду уже полчаса.

– Я помогаю венатре, – отвечает Реми.

Серые глаза магистра Томаса мечутся между нами.

– Я уже лишился помощи Катрин из-за расследования – и не могу обойтись еще и без тебя. – Реми открывает рот, чтобы что-то ответить, но магистр перебивает: – Для того, кто просит, чтобы ему выделили больше полномочий, ты слишком часто уклоняешься от обязанностей, которые у тебя уже есть.

Не дождавшись ответа, он разворачивается и уходит.

На лице Реми появляется знакомое мне выражение. Его явно обидели слова магистра Томаса, так что я кладу руку ему на плечо:

– Спасибо, что так быстро принес нам записку.

Реми поворачивается ко мне, а его зеленые глаза сверкают:

– Ты ведь и сама знаешь, почему магистр позволяет тебе помогать венатре. Верно? – Он стискивает зубы. – Потому что он знает – ты защитишь его!

– Потому что он хочет, чтобы убийцу Перреты нашли, – возражаю я, и мое прежнее сочувствие исчезает.

– Продолжай уверять себя в этом, котенок.

– Хорошо, – громко говорит Симон. – Веди меня к дому, я постараюсь помочь.

Горячо поблагодарив Симона, мужчина направляется к улице, которая отходит от площади на юг. Ламберт и Жулиана выжидающе смотрят на меня, прежде чем последовать за ним. Реми уже исчез, поэтому я спешу за ними. А за моей спиной уже собирается небольшая толпа, которая со стороны напоминает похоронную процессию. Иногда мне удается разглядеть Симона между Ламбертом и Жулианой. Он идет рядом с бормочущим торговцем, и в каждом его шаге чувствуется напряжение. Вскоре я чувствую, как оно сковывает и мои плечи.

Реми не ошибся, предположив, что я сделаю все, чтобы защитить магистра Томаса. Правда, мне казалось, что он поступил бы так же.

Когда мы добираемся до дома в богатом квартале, мужчина тут же открывает двери, но Симон игнорирует приглашение и оглядывается по сторонам. С одной стороны дома находится большой сарай, ворота которого закрыты крест-накрест цепями.

– Предполагаю, что там находятся ваша лошадь, повозка и припасы? – указав на него, спрашивает Симон.

– Верно. – Торговец зерном переступает с ноги на ногу, скребя башмаками по каменному порогу. – Ее там нет. Я проверил.

– Я и не думал, что она там.

Симон окидывает взглядом улицу, а затем возвращается тем же путем, по которому мы пришли сюда, – мимо Жулианы, Ламберта и меня. На секунду у меня возникает мысль, что он уйдет, но он проходит несколько домов и останавливается у переулка. Обезумевший вдовец подбегает к нему с паникой и растерянностью на лице.

– Кузен, – зовет Ламберта Симон. – Не мог бы ты остаться с мастером-торговцем?

Не говоря ни слова, Ламберт делает шаг вперед и берет мужчину за руку.

А Симон, махнув нам с Жулианой, поворачивает и заходит в затененный переулок между зданиями. Мы следуем за ним, но не проходим и нескольких шагов, как он внезапно вытягивает руку.

– Вот здесь, – говорит он. – Что вы видите?

Я прослеживаю его взгляд до земли.

– Следы, – отвечаю я.

Одни отпечатались лучше, другие хуже, но их трудно разобрать.

– Они не так важны, – отвечает он. – Что еще?

– Две линии в грязи, – указывая на них, говорит Жулиана. – Словно что-то тащили.

– Хорошо. – Он смотрит на меня через плечо своим серо-карим глазом. – От чего они могли остаться, Кэт?

Это отличный шанс исправиться после неудачного замечания о следах, хотя не сомневаюсь, что он задал мне вопрос не поэтому.

– Два… – начинаю я и замолкаю.

Два чего? Но внезапно я вспоминаю, как Симон рассказывал о том, что убийца сделал с Перретой, зарезав ее.

– Два каблука. Кого-то протащили по переулку. Без сознания.

– Превосходно. – Симон опускает руку и шагает дальше, ступая так, чтобы не задеть две линии.

Мы с Жулианой следуем его примеру. Переулок заканчивается стеной, возле которой свалены кучи мусора. Параллельные полосы ведут к груде размером с человека, а вокруг нее кружат, жужжа, мухи. Запах разложения в воздухе трудно спутать с чем-то еще, хоть он и слабый. Симон замирает на мгновение, давая нам собраться, и, как только Жулиана кивает ему, наклоняется и отбрасывает грязное полотно в сторону. К счастью, я успеваю вовремя прикрыть нос и рот рукой.

Никогда не привыкну смотреть на трупы. Никогда.

Симон опускается на корточки рядом с ногами женщины, обутыми в прочные ботинки на высоких деревянных каблуках, и проверяет подвижность конечностей.

– Она мертва примерно с полуночи. Плюс-минус час.

– Убийца схватил ее, как только она вышла из дома? – бормочу я в собственную ладонь, все еще закрывая лицо.

Симон качает головой:

– Что с ней не так, Кэт?

Кроме того, что она уже окоченела?

Не дождавшись от меня ответа, он переводит взгляд на Жулиану:

– Что изменилось?

– Она лежит на боку у самой стены, – говорит она. – И ее тело прикрыли.

– Верно. – Симон продвигается к лицу женщины и убирает в сторону распущенные волосы.

– У нее не острижены волосы и не выколоты глаза, – выпаливаю я, опережая Жулиану. – И крови не очень много, хотя горло перерезано.

– Синяки, – добавляет Жулиана. – Вокруг шеи – синяки.

Они расцветают на фоне мертвенно-бледной кожи женщины, как жуткие фиалки.

Симон тянется вперед и, не прикасаясь к мертвой женщине, пытается совместить пальцы с фиолетовыми отметинами, чтобы показать: те практически соответствуют размерам мужской руки.

– Это произошло до того, как она умерла, а значит, ее задушили. – Он поднимается на ноги. – Ее горло перерезали после смерти, вот почему крови практически нет. – Симон замолкает на мгновение. – Так какие выводы?

Ничего из увиденного не совпадает с другими убийствами. Эту женщину задушили, притащили сюда, а затем перерезали ей горло. Тело накрыли, словно убийца хотел скрыть случившееся или опасался, что его обнаружат раньше. И это разительно отличается от того, какими нашли тела Изабель и Перреты.

– Нам хотели внушить, что это сделал наш убийца, – говорю я. – Вот только это не он.

– Очень хорошо. – Симон не улыбается, но его чувства искренние. – Но кто это сделал?

Жулиана хмурится:

– Ты же знаешь: ее убил муж.

– Да, но мы должны доказать это, – отвечает Симон.

– Его руки, – выпаливаю я, вспоминая как Симон поднес руки к шее женщины. – Они полностью совпадут с синяками.

Симон поднимает свою руку:

– Покажи свою. Приложи к моей.

Я прижимаю ладонь к его и соединяю наши пальцы. Впервые с той ночи в святилище мы нарочно касаемся друг друга. Жар тут же распространяется вверх по руке, сталкиваясь с жаром, исходящим из груди. Симон слегка сгибает кончики своих пальцев поверх моих.

– У тебя руки такого же размера, что у убийцы, – говорит он.

Это известие прибавляет мне смущения, и я опускаю руку. А Симон прочищает горло и отводит взгляд.

– Хорошее наблюдение, но одного этого будет недостаточно. Что еще?

– Он торгует зерном, – старательно избегая взгляда Жулианы, напоминаю я, пока незаметно вытираю руку об юбку. – А на пергаменте до того, как его спешно соскоблили, были записи о зерне. Это он написал записку!

Симон одобрительно кивает:

– Еще одна хорошая связь, но это могут посчитать и простым совпадением.

– Почерк на записке совпадет с почерком торговца, – включается в разговор Жулиана.

– Возможно, но сомневаюсь. Он не настолько глуп. – Симон задумчиво замолкает. – Хотя, видимо, считает, что настоящий убийца написал бы записку именно так.

– Мужчина сразу же заявил, что его жену убили, – говорю я, вспомнив, как Реми насмехался над тем, что торговец даже не проверил дом тещи или свояченицы. – Довольно смелое предположение, ведь две других жертвы были проститутками с Дороги удовольствий…

В груди вспыхивает тепло, когда Симон улыбается.

– Отличное замечание, но не доказательство. Нам нужно что-то, что покажет: именно он убил ее и притащил сюда.

– А полотно, под которым она лежала? – спрашивает Жулиана, и я мысленно пинаю себя за то, что не догадалась сказать об этом. – Мы можем доказать, что это его?

Симон качает головой:

– Похоже, полотно валяется в этом переулке с последнего дождя, если не больше. И даже если бы мы нашли между ним и торговцем связь, он бы мог заявить, что недавно выбросил его. Но… – Он поднимает палец. – То, что тело женщины прикрыли, очень важно. Этот убийца стыдился или сожалел о том, что сделал. А наш, как заметила Кэт на днях, стремится выставлять свои деяния напоказ. – Он кивает мне: – Есть еще идеи?

С ощущением, что подвожу Симона, я обвожу взглядом тело и все, что его окружает. Полосы от каблуков заканчиваются у входа в переулок, а значит, они не помогут. Да и следы борьбы в доме уже прибрали. Соседи, возможно, и слышали, как супруги ссорились, но торговец сам признался в этом.

Возможно, мы могли бы сопоставить порез с одним из ножей в доме. Но ножи постоянно используют в хозяйстве. Как и гвозди, о чем мне напомнил Реми.

– Ботиночки, – говорю я.

Симон внимательно смотрит на ноги женщины.

– Что с ними не так?

– Они туго зашнурованы сверху, но полностью ослаблены внизу, – нетерпеливо говорю я. – Если бы она попыталась так сделать хотя бы шаг, то подвернула бы ногу. Кто-то надел ей ботиночки на ноги, но не стал затягивать шнурки, а просто завязал, чтобы обувь не свалилась.

– И это, вполне логично, мог сделать только муж, – заканчивает Симон.

Мы поворачиваемся к выходу из переулка, где слышны крики. Все уже поняли, что мы тут обнаружили, поэтому вдовец жалобно плачет и пытается добраться до своей жены, но Ламберт сжимает его руку железной хваткой.

– А если добавить к этому все остальные обстоятельства, ни один судья не усомнится в его виновности. Неважно, убил он ее в припадке ярости или тщательно спланировал это: главное, что он попытался прикрыться двумя другими убийствами.

– Но он не знал всех подробностей, – говорит Жулиана. – Вот почему мы не поправляли слухи.

Симон кивает.

– Я только одного не соображу. Как ты понял, что ее тело здесь? – интересуюсь я.

Симон пожимает плечами, словно я спросила у него, почему небо голубое.

– Оттащи он ее далеко от дома, кто-нибудь увидел бы. По этой же причине он вряд ли бы рискнул перейти дорогу. Наверняка не скажешь, но это наиболее предсказуемое место. А когда я подошел сюда и посмотрел на его лицо, то понял, что не ошибся.

Торговец хотел, чтобы все считали его жену третьей жертвой, и горожане, без сомнений, в это поверят.

– Ты же понимаешь, что на него повесят убийства Перреты и Изабель? – говорю я. – Да его бы самого повесили прямо завтра, если бы не День Солнца.

– Да. – Симон вновь накрывает тело женщины. – Но при этом настоящий убийца, скорее всего, почувствует себя в безопасности, даже если останется в Коллисе.

К лучшему это или нет – он не говорит.

Глава 23

– Расследование закрыто.

– Что? – Симон ошеломленно смотрит на своего дядю, сидящего за широким полированным столом. – Мне казалось, ты хотел, чтобы я поймал этого сумасшедшего.

– Ты его поймал. Прекрасно справился, – говорит граф Монкюир, не отрывая глаз от бумаг. – Торговец зерном признался, что убил всех трех.

– Потому что ты пытал его!

Симон даже не пытается скрыть разочарования. Мы с Жулианой стоим в Зале Суда чуть правее, у него за спиной. С момента ареста торговца прошло три дня. Вчера завершился суд, а сегодня нам сообщили, что расследование убийств Перреты и Изабель официально завершено. Симон отправился прямо во Дворец Правосудия.

– Ты сам убеждал меня в виновности этого человека! – Граф ставит свою роспись под приказом о казни. – И твои доводы оказались настолько убедительны, что, услышав их, он сам признался в убийстве жены. Так в чем проблема?

Симон зажмуривается и выдыхает сквозь стиснутые зубы. Затем долго и медленно втягивает воздух – и лишь после этого открывает глаза.

– Эти же доводы должны были убедить тебя, что мы поняли – именно он убил свою жену, лишь потому, что его образ мыслей и методы разительно отличались от образа мыслей и методов убийцы Перреты и Изабель!

Градоначальник откладывает листок и перо в сторону, а затем встречается взглядом с пристальным взглядом Симона.

– Насколько я помню, ты не особо хотел браться за это расследование. А теперь жалуешься, что оно закрыто.

– Не стану отрицать, что мне не хотелось ввязываться, – отвечает Симон. – Но если уж я взялся, буду работать по правилам. Это не наш убийца. Дело еще не раскрыто.

Граф Монкюир откидывается на спинку кресла и переплетает пальцы на животе.

– Люди напуганы, Симон. Им необходимо знать, что мы что-то делаем. Что проблема решается.

– Повесить человека – заслуженно – показатель того, что мы что-то делаем, – говорит Жулиана. – Но если говорить людям, что мы нашли убийцу, хотя это не так, твоя репутация только пострадает.

Взгляд карих глаз графа скользит к дочери.

– Я терпеливо отнесся к твоему участию в этом расследовании, но не смей читать мне лекций о том, как выполнять мои же обязанности, дитя!

Он косится на меня, но я боюсь открыть рот или как-то привлечь его внимание, опасаясь, что гнев перекинется на строительство святилища.

– Кроме того, – градоначальник поворачивается к Симону, – если второй убийца действительно есть, он, скорее всего, уже образумился. Ты же сам говорил, что новых жертв нет уже больше недели.

Симон всплескивает руками:

– Нет жертв, о которых мы знаем! Он мог перебраться в другой город или в деревню, давая выход своему чудовищу там, где мы не видим.

– Ну и славно. Раз он выехал за пределы наших земель, нам же меньше беспокойства, – говорит граф, старательно изображая безмятежный вид. Не особо успешно: мы все прекрасно видим, как подергиваются его челюсти.

– А вдруг он остался в Коллисе, – огрызается Симон, – и тихонько посмеивается над нами, пока мы поздравляем себя с победой?

Дядя никак не реагирует на эти слова. Венатре недоверчиво качает головой:

– Так ты все это затеял, чтобы снять подозрения с Удэна? Неужели тебя заботило только это?

– Ты сам мне сказал, что не веришь, что это сделал он, – возражает граф.

– Я могу ошибаться! – шипит Симон. – Но ты не представляешь, насколько мне омерзительно, что твой первый порыв вызван не желанием добиться справедливости, а желанием защитить себя.

От этого заявления у меня все внутри леденеет. Да, Реми пытался донести до меня ту же мысль, хоть и другими словами. И тоже не без причины.

Симон упирается костяшками пальцев в стол, разделяющий их с дядей.

– Вопрос времени, когда этот человек вновь убьет женщину на улице, причем более жестоко. И ее кровь будет на твоей совести!

Граф Монкюир ударяет кулаком по столу, тычет в Симона пальцем.

– Если ты хоть кому-нибудь скажешь о своих домыслах, я велю тебя арестовать! – кричит он. – Расследование закрыто! Это приказ.

Симон так крепко сжимает край стола, что на мгновение мне кажется, будто он сейчас перевернет его на дядю.

Но вместо этого он разворачивается и вылетает из Зала Суда. Жулиана жестом показывает мне идти за ним, чтобы выйти последней. И нам двоим приходится бежать, чтобы не отстать: венатре не сбавляет шага, пока мы не выходим из здания Дворца Правосудия. Спустя секунду его плечи опускаются, шаги замедляются, а затем он и вовсе останавливается… когда замечает впереди спешно возведенную виселицу. Я прикрываю глаза ладонью, когда яркое солнце опаляет их после полутьмы коридоров, и едва не налетаю на Симона.

Жулиана останавливается рядом со мной.

– По крайней мере, справедливость восторжествует хотя бы в отношении жены торговца зерном, – пытается успокоить она венатре, качающего головой.

– Мне следовало это предвидеть, – бормочет он. – Мне следовало догадаться, что твой отец захочет все свалить на него. Захочет со всем покончить. – Симон поворачивается к нам. – Я пускал пыль в глаза. Хотел, чтобы люди поверили, что я умею раскрывать убийства, что мне можно доверять. И оказался слишком гордым, чтобы позволить ему выйти сухим из воды.

Я таращусь на него с открытым ртом.

– Ты хочешь сказать, что подумывал отпустить торговца зерном?

– Да, – стыдясь собственных мыслей, еле слышно отвечает Симон. – По крайней мере, на время. Вряд ли бы он совершил еще одно убийство, особенно если бы я намекнул, что считаю его подозреваемым. А теперь погибнет еще больше людей.

* * *

Симон не возражает, когда мы с Жулианой следуем за ним в его комнату. Ламберт уже там, рассматривает карты и наброски, прикрепленные к стене.

При взгляде на рисунки с изображением Изабель я радуюсь, что не видела тела воочию. Так что я легко могу понять эмоции, отражающиеся на лице Ламберта. Мне тоже нелегко смотреть на наброски, но они словно притягивают взгляд, не давая его отвести. И каждый раз я задаюсь одним и тем же вопросом: «Как один человек мог поступить так с другим?»

Ламберт поворачивается к нам, сжимая губы так крепко, что они побелели:

– Дело закрыто?

Растеряв весь свой гнев, Симон падает в кресло у дальнего конца стола.

– Твой отец решил именно так.

– Но ты не согласен.

Симон закрывает глаза и прислоняет голову к резной спинке.

– Нет. Не согласен.

Жулиана опускается на скамеечку и начинает собирать бумаги, разбросанные по столу. А на меня опять никто не обращает внимания.

– Думаю, пришло время попрощаться, – неумело делая реверанс, говорю я. – Можете оставить карты себе, если хотите.

– Почему ты решила прощаться? – Жулиана перестает раскладывать бумаги и поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. – Ты же и сама все понимаешь.

– Понимаю что? – уточняю я.

Она качает головой, словно я сказала какую-то глупость.

– Что Симон не остановится. Пока не найдет настоящего убийцу.

Глаза венатре тут же распахиваются. Жулиана роняет страницу, которую держит в руках, и заламывает руки.

– Прости, – бормочет она.

Наклонившись вперед, Симон кладет ладонь на ее руки, но она продолжает сосредоточенно смотреть на стол.

– Тебе нужно отдохнуть, – ласково говорит он.

И я практически не сомневаюсь, что он скрывает за этими словами что-то еще.

– Да, да, так будет лучше, – говорит она, принимаясь раскачиваться взад и вперед. – Но пусть Кэт не уходит из-за меня.

Симон сжимает ее пальцы:

– Не сегодня.

– Меня-сегодня, – бормочет Жулиана. – Сегодня-меня.

Я бросаю взгляд на Ламберта, который наблюдает за ними, стиснув челюсти.

Это еще одна «семейная игра», вроде той, когда они говорят друг другу глупости? Симон поднимает глаза на двоюродного брата с настолько фальшивой улыбкой на лице, что оно напоминает маску актера.

– Последние несколько дней она потратила много сил, а уже днем – казнь. Предлагаю начать все сначала. Завтра.

– Ты не откажешься от расследования? – выпаливаю я, хотя Жулиана уже говорила об этом.

Симон переводит взгляд на меня.

– Нет, не откажусь. Нам просто следует быть похитрее.

– Нам? – переспрашиваю я.

Жулиана перестает покачиваться и, замерев, смотрит на нас. Несколько секунд Симон обдумывает ответ, поджав губы, но в его глазах видна мольба.

– Конечно, ты можешь распрощаться с нами. Но… Надеюсь, ты решишь продолжить помогать нам.

Магистр Томас все еще может попасть под подозрение, и мне следует защитить его. Но я совершенно не поэтому соглашаюсь прийти завтра.

Глава 24

И магистр Томас, и Реми радуются, что расследование завершено. Строительство святилища продвигается, леса под деревянной крышей укреплены, и теперь по ним можно поднимать камни для возведения внутренних потолочных арок. Я отговариваюсь тем, что у венатре осталось несколько нерешенных вопросов, но пока даже не представляю, как буду оправдываться в последующие дни.

Войдя в комнату Симона, я вижу, как он снимает со стены последний из своих набросков.

– Переживаешь, вдруг дядя обнаружит, что ты продолжаешь расследование? – спрашиваю я.

Симон складывает наброски в стопку.

– В ближайший час я уеду в Мезанус, – разглядывая один из них, говорит Симон. – Хочу проконсультироваться с одним из тамошних врачей.

Нетрудно догадаться, что он хочет обсудить убийства со знатоком душевных болезней.

– Долго тебя не будет?

– Десять дней.

Десять дней? С убийства Изабель прошло уже восемь, а ее нашли через четыре дня после Перреты.

– А вдруг без тебя произойдет еще одно убийство? – спрашиваю я.

Он качает головой и продолжает перебирать листы.

– Мне кажется, преступник затаился. И практически не сомневаюсь, что он решился убить Изабель так скоро только для того, чтобы исправить ошибки, которые, по его мнению, совершил, убивая Перрету.

Я медленно обхожу стол.

– А ты не думаешь, что он захочет показать всем, как глупо считать, что его поймали?

Эти слова переключают внимание Симона на меня. И он опускает рисунки.

– Я такого не говорил.

– Но это логично, – настаиваю я. – Разве ты не согласен?

– Согласен. – Симон внимательно смотрит на меня. – И подумал об этом, просто не стал говорить вслух. Занятно, что ты пришла к такому же выводу. – В его голосе проскальзывают довольные нотки.

Щеки тут же вспыхивают.

– Я просто внимательно следила за тобой, вот и все.

Жар расползается по лицу, когда я понимаю, насколько двусмысленно это звучит.

– Знаю. Вы с Жулианой сильно помогли мне, когда мы разбирались, кто убил жену торговца зерном. – Он ободряюще улыбается. – И я ни капли не сомневаюсь, что вы справитесь, если без меня возникнут какие-то неприятности.

Я энергично качаю головой:

– Мы ни за что не справимся без тебя.

– Главное – внимательно все рассмотреть, – говорит он. – Вернусь – обсудим и сделаем выводы.

– С чего ты вообще взял, что граф позволит нам приблизиться к телу или месту убийства?

Симон выгибает бровь над глазом с изъяном:

– Потому что мадам Эмелин обещала мне, что по возможности сначала позовет тебя или Жулиану, а если не получится – сохранит тело, чтобы вы могли его рассмотреть.

Я складываю руки на груди:

– Я все еще считаю, что это ошибка. Случись новое убийство, люди станут винить тебя в том, что ты уехал, когда твоя помощь требовалась больше всего.

Он несколько секунд покусывает нижнюю губу, словно обдумывает что-то. А затем, наконец, жестом указывает на скамейку.

– Присядь, пожалуйста. Я хочу объяснить, в чем ты права – и в то же время ошибаешься.

Его слова звучат нелогично. Но я все же переступаю через скамейку и усаживаюсь рядом с ним.

Сложив руки на колени, Симон делает глубокий вдох.

– Я переживал, что убийца отправится за новой жертвой ночью, после казни, но он этого не сделал. А значит, он способен сдерживать свои порывы и наслаждается обманчивым чувством безопасности, которое накрыло Коллис.

Я поджимаю губы:

– Но ты уедешь на десять дней. С чего ты решил, что он сможет так долго держать свое чудовище в клетке?

Симон бросает взгляд на стол:

– Ты должна пообещать мне, что никому не расскажешь о том, что я тебе покажу. Даже Жулиане.

– Обещаю, – с трудом выдавливаю я: во рту моментально пересыхает.

Он лезет под куртку и достает клочок пергамента.

– Я нашел это прошлой ночью.

Забираю оборванный листок у него из рук, разворачиваю.

Почерк очень похож на тот, что я видела в записке торговца, но пергамент разгладили после соскабливания, а грамматика намного лучше.

«Возможно, ты знаешь, какой я, но я знаю, кто ты».

– Это написал он, – шепчет Симон. – Убийца.

Я, не веря своим глазам, пялюсь на собеседника:

– Почему ты так в этом уверен?

Симон вытаскивает поддельную записку из-под стопки на столе.

– Потому что он написал ее на второй половине этого листа.

Он подносит записку торговца ко мне и соединяет две разорванные стороны. Пергамент, особенно дешевый, рвется неровно. Но эти края совпадают идеально.

– При правильном освещении можно прочитать про остальную часть запасов, – тихо говорит Симон.

– Ты хочешь сказать, что убийца зашел в дом торговца зерном и украл пергамент, зная, что ты поймешь, откуда он?

– Вот именно. И нашел время, чтобы соскоблить его и хорошенько отжать. Показать, насколько терпелив. – Он замолкает на мгновение. – Как думаешь, что это означает?

Вполне очевидно: угрозу. Но… не только.

– Это вызов, – шепчу я. – Он насмехается над тобой, давая понять, что знает все, что ты делаешь и что разузнал.

– Согласен. – Симон засовывает фальшивую записку под стопку, а затем аккуратно складывает настоящую и прячет ее в карман. – Он полностью контролирует ситуацию. Или думает, что контролирует. Поэтому я сомневаюсь, что он нападет, пока меня не будет, ведь наблюдать за моим барахтаньем намного интереснее. И…

– И – что, Симон?

Он колеблется.

– Так бы я точно оказался вне подозрений.

Несколько секунд я обдумываю его слова. Никто ни в чем не обвинял Симона, но мне становится не по себе от того, что он не только задумывался об этом, но и спокойно воспринимает подобную возможность. Мне кажется, единственный, кто, помимо Симона, обладает подобной терпимостью к другим, – сам убийца. И вряд ли понадобится много времени, чтобы другие увидели подобную взаимосвязь. А Реми уже увидел.

– Он дождется твоего возвращения, – бормочу я.

Во взгляде, обращенном на меня, читаются и гордость, и печаль.

– Да, – говорит он.

– А значит, ему придется сдерживаться, пока ты не вернешься, – добавляю я.

Симон кивает. Но тут мне в голову приходит еще одна мысль:

– А сколько времени тебе на самом деле нужно, чтобы добраться до Мезануса?

– Примерно неделя, – признается он.

– Но я должна говорить всем, что ты вернешься только через две. – Мне все становится понятно. – Ты сказал, что убийца считает, что контролирует ситуацию, но чем дольше ты будешь отсутствовать, тем труднее ему будет сохранять контроль, – говорю я. – Ты дразнишь его.

Симон молча смотрит на меня.

– А когда ты вернешься раньше, чем ожидалось, он сорвется, – продолжаю я.

– И, вполне возможно, совершит ошибку, – улыбаясь, заканчивает Симон.

Но мне не до улыбок.

– Неужели ты позволишь ему убить еще кого-то? – кричу я, так резко вскакивая на ноги, что скамейка опрокидывается. – Неужели не попытаешься остановить?

Он смотрит на меня несколько секунд.

– А что еще я, по-твоему, могу сделать?

– Раньше ты говорил, что тебе нужна еще одна жертва, чтобы узнать об убийстве больше, – напоминаю я. – А теперь утверждаешь, что не справишься без третьей!

– Ты и сама пришла к такому же выводу, – спокойно говорит он.

– Я пришла к выводу, что ты больше думаешь об этом чудовище в теле человека, чем о женщинах, которых оно убивает!

Я вылетаю из комнаты и несусь к лестнице, но не успеваю пройти и половины коридора, как Симон догоняет меня.

– Нет, Кэт, подожди! – Он хватает меня за левую руку. – Ты мне нужна!

– Зачем? – Я поворачиваюсь к нему. – Ты и сам во всем прекрасно разбираешься. Зачем тебе я?

Симон обхватывает второй рукой мой правый локоть, не давая отвернуться вновь.

– Дело не только в этом. Я… – Он опускает подбородок на грудь и тяжело вздыхает. – Именно поэтому я нуждаюсь в тебе. Мне нужен человек, который вернет меня к реальности. Который напомнит, что на кону на самом деле. Что цена моей неудачи – жизни людей.

И вдруг я понимаю, что мы вновь стоим так же близко, как в ту ночь на крыше святилища. А может, еще ближе. И при виде страдания в глазах Симона моя злость отступает.

– Симон, – строго говорю я, хотя в голосе почти не осталось грубых ноток. – Я еще поверю, что некоторые могли позабыть об этом, но ты?

– Я и не собираюсь забывать, Кэт, – тихо говорит он. – Но если я окунусь в ужас происходящего, если не смогу относиться к расследованию хладнокровно, убийца так и будет разгуливать по городу.

Так вот как он справляется с этим.

– Ты блокируешь эмоции, – шепчу я. – Стараешься отрешиться от происходящего.

– Верно. – Он отпускает мои руки, но не отстраняется. – И чем больше я буду глушить их, тем сложнее окажется их вернуть. – Губы Симона начинают дрожать. – Вот почему твое участие в расследовании так важно для меня. Не уверен, что без тебя я могу отыскать убийцу и остаться человеком.

Я качаю головой:

– Симон, ты едва меня знаешь.

Он отступает на шаг, чего мне совершенно не хочется.

– Зато знаю, что… – Симон замолкает и делает глубокий вдох.

Через несколько секунд я понимаю, что он не собирается продолжать, поэтому выдыхаю:

– Что?

Симон медленно подносит руку к моему лицу и склоняется чуть ниже, отчего его светлые кудри касаются моих волос.

– Знаю, что могу доверять тебе, – шепчет он. – Ты единственная, кому нечего скрывать.

Его слова наполняют меня чувством вины, но всколыхнувшееся желание заглушает его. Желание того, чтобы Симон поднял мой подбородок и прижался губами к моим губам. Желание ощутить на языке мяту, которую я чувствую в его дыхании.

Желание дать понять, что я стану думать о нем каждый день, пока он будет в отъезде.

– Симон? – голос Жулианы эхом разносится по лестничной клетке.

Он тут же вскидывает голову и осматривается по сторонам, но она пока еще не поднялась на наш этаж.

Как только раздается скрип ступенек под ее ногами, Симон прикладывает палец к губам – и тихо уводит меня обратно в комнату. И, как только мы оказываемся внутри, указывает на упавшую скамейку и молча просит поднять ее, а сам подходит к шкафу в углу.

– Я здесь, Жулиана, – зовет он, а затем открывает дверку шкафа и наклоняется вперед, чтобы скрыть свое раскрасневшееся лицо.

Едва я успеваю поднять скамейку, как в дверях появляется Жулиана. Сегодня она выглядит намного лучше, чем вчера.

– Лошадь оседлана и готова. Ты собрал вещи?

– Почти, – доносится приглушенный голос Симона из шкафа.

Жулиана замечает меня и хмурится.

– Не знала, что ты здесь, Кэт.

– Пришла попрощаться, – говорю я.

Интересно, как Жулиана относится к тому, что Симон едет в Мезанус, ведь она не знает, почему он так уверен, что в его отсутствие ничего не случится.

– Рассказывайте всем подряд, что я вернусь через две недели. – Симон отходит от шкафа со спокойным, отрешенным выражением на лице и ставит портфель на стол, не обращая внимания на разлетевшиеся в стороны листы. – Но я буду от силы через десять дней.

Жулиана поджимает губы, а я невольно их закусываю.

– Что нам делать все это время? – спрашивает она. – Ты сказал, у тебя есть для нас задание.

Симон ничего мне не говорил, и остается надеяться, что мы слегка отвлеклись. И, хотя он поделился своими самыми мрачными выводами, во мне просыпается ревность из-за того, что Жулиана знает то, чего не знаю я. Желая скрыть чувства, я принимаюсь собирать рассыпавшиеся наброски, пусть и не в том порядке, в котором они лежали.