Текст книги "Писатели свободы. Как 150 «трудных» подростков и учительница бросили вызов стереотипам"

Дневник 43. «Миг»

«Если бы вы могли прожить вечность, но не изменить ничего или просуществовать всего один миг и изменить все разом, что бы вы выбрали?» Этот вопрос был в числе тех, которые мисс Г. задала нам после чтения этих стихов.

Миг

 
Пусть другой желает променять
Свою жизнь на горести камня,
Не ведающего даже тени
Подобных,
Не знающего боли, когда лед
Медленно кристаллами врастает,
Вонзаясь иглами, прямо в сердце.
 
 
Чтобы жить вечно
И не чувствовать ничего,
Чтобы ждать миллион жизней,
Когда выветришься и станешь песком,
Желай быть не камнем –
Желай огнем:
Гореть лишь мгновения,
Но изменять все вокруг.
 

 
О будь молнией,
Чтобы существовать меньше мига,
Но за этот миг
Явить мир каждому открытому глазу!
О будь громом,
Чтобы громыхать и рокотать,
Отдаваясь эхом в памяти,
Уме и позвоночнике,
 

 
Чтобы леденить душу и потрясать до основания,
Дробить даже песчинки
В мелкую пыль
Или горы.
Угрюмый, умолкнувший,
Но на роковой миг собравшийся
С силами, чтобы снести верхушку мира,
О продлись, мгновение ока, и не оставь за собой
Ничего, что осталось бы нетронутым!
 

Винсент Джуллиано, 9 января 1991 года

Мисс Г. раздала нам это стихотворение, написанное человеком, который учился в колледже вместе с ней. По иронии судьбы он умер вскоре после того, как написал его, – утонул в заливе Сан-Франциско. Когда мы прочли стихотворение, мисс Г. разложила его на простые элементы, чтобы в нем не осталось ничего непонятного для нас. Она хотела, чтобы стихотворение стало нашим девизом в школе и принципом в жизни.

Она объяснила, что мы должны стать людьми, которым хватает энтузиазма, чтобы изменить мир. И если мы позволим себе быть огнем, громом или молнией, мы сможем преобразить все.

Урок мисс Груэлл и вправду получился мощными и все такое, но гром, молния – и мы? Сомневаюсь. Мы, ученики с успеваемостью ниже средней, первые кандидаты на вылет из школы? Я вас умоляю. С тех пор как я себя помню, о нас только и делали, что вытирали ноги, а теперь в нас вдруг заметили потенциал, чтобы изменить мир? Только мисс Груэлл могло прийти в голову нести такой бред.

Она пыталась убедить нас, что мы способны на что угодно. Но только когда к нам пришла Мип, все наконец встало на свои места. Помню, как нас восхитило то, что она рисковала всем, заботясь об Анне и ее родных. А она говорила, что поступала так потому, что «это было правильно».

Кто-то встал и заявил, что Мип для него героиня.

– Нет, это вы настоящие герои, – возразила она. Вот тебе раз: одна из самых героических женщин всех времен назвала героями нас.

– Не дайте смерти Анны оказаться напрасной, – сказала Мип и этими словами свела все воедино. Вместе с мисс Груэлл они стремились к одной и той же цели – чтобы мы не упускали возможности. Мисс Груэлл призывала нас осознать, что в наших силах что-то изменить, а Мип хотела, чтобы мы сохранили идеи Анны и поделились ими со всем миром.

Вот тогда все и стало кристально ясным. Идеи толерантности Анны должны были стать нашими идеями.

В тот момент мне и вправду удалось стать пламенем, молнией и громом.

Дневник 44. Злата принимает приглашение

поверить не могу, что Злата Филипович приезжает! Наши письма в самом деле принесли плоды. После того как я прочитала ее книгу, я не могла не сравнить ее жизнь с моей. Было удивительно осознавать, что моя ровесница пережила такое, стала беженкой во время войны. Я сама с войной не сталкивалась, но моя семья едва успела покинуть Никарагуа до начала боевых действий. Так что и над моей родиной грохотали выстрелы.

Честно признаюсь: в глубине души я была уверена, что Злата не ответит на наше приглашение. Мне казалось, что мы пишем знаменитости и в конце концов получим письмо от ее агента – мол, спасибо, вот вам фото с автографом. Но письмо от Златы оказалось намного приятнее. Она сама написала его и сообщила, что с радостью встретится с нами. Я чувствую, что мы с ней сможем понять друг друга.

Дневник 45. Ужин со Златой

24 марта 1996 года я не забуду никогда. Мне выпало счастье отправиться вместе с родными в отель «Марриотт» в Ньюпорт-Бич и встретиться там со Златой Филипович, ее родителями Маликом и Алисией и ее подругой Мирной. Мои родители по такому случаю нарядились в свою лучшую одежду. А я надел костюм.

Мы не знали, что нас ждет этим вечером. Не успев войти в отель, мы почувствовали себя важными особами – это было очень приятно. Нас фотографировали, официанты в смокингах и белых перчатках подавали закуски на серебряных подносах. Нам даже принесли безалкогольные коктейли в бокалах для шампанского. Мисс Груэлл работает там, поэтому она позаботилась о том, чтобы нас приняли как членов королевской семьи.

Когда Злата спустилась, все мы окружили ее, как знаменитость. Все хотели сфотографироваться с ней и расспросить ее о жизни. Интересно осознавать, что ровесница стала для нас образцом для подражания. С трудом верилось, что она действительно здесь.

Оказалось, у нас с ней много общего. Мы оба любим слушать музыку и общаться с друзьями. Злата произвела на меня такое хорошее впечатление, что я никогда не забуду ее. Продолжая праздновать знакомство, мы устроили торжественный ужин в ее честь. Еда была восхитительна. Подавали, наверное, не меньше пяти блюд. А сколько было ножей и вилок на столе! Хорошо, что мисс Груэлл заранее показала, какими приборами и когда нужно пользоваться.

Прежде чем вечер подошел к концу, мисс Груэлл объявила, что это только начало и нам еще многое предстоит. Я уезжал из «Марриотта» с приятными чувствами и большими надеждами на будущее.

Дневник 46. Дружба разных

моя дружба с Мэри напоминает мне дружбу Златы и Мирны. Они вместе прошли войну, которая разгорелась по расовым и религиозным причинам, и по-прежнему остаются лучшими подругами. Единственная разница в том, что их семьи были не против их дружбы. А у нас войны нет, но мне нельзя даже в кино сходить с подругой, потому что она белая. Почему это до сих пор важно? Я думала, мы живем в новую эпоху и уже преодолеваем расовые проблемы. Ага, как же! Размечталась! Время преодолеть ненависть друг к другу из-за такого пустяка, как раса, еще не пришло.

Мэри – лучшая подруга, какую только можно пожелать. Она смешная, умная, она не просто слушает, а прислушивается ко мне, и у нас так много общего, но… она белая. В этом нет ничего плохого – для меня это вообще не проблема. Но для всех остальных – проблема, особенно для моей семьи. Точнее, для отца.

Мой отец злится всякий раз, когда я провожу с ней время. Говорит: «А черные друзья у тебя хоть когда-нибудь появятся?» или «Что, опять потащишься домой к этим беложопым?». Кто вообще употребляет такие слова? Он предупреждает, чтобы я была начеку: эти белые только и ждут случая, чтобы напасть со спины. Он же понятия не имеет, какой она человек. В его невежество трудно поверить. Наверное, все дело в том, что он вырос во времена расизма в чистом виде, причем на Юге. Ничего другого он в глаза не видел. Но разве это значит, что ему можно срывать злость на мне и моих друзьях? Ну уж нет!

Отец думает, что она сделает из меня белую девчонку, потому что она моя лучшая подруга и я постоянно зависаю с ней. Она никогда не причиняла мне зла, но даже если бы и причинила, то точно не из-за расы.

Цвет кожи – последнее, о чем мы думаем, когда тусим вместе. У нас есть другие, намного более важные дела.

Дневник 47. «Я человек»

откуда только не приходят знания! Никогда бы не подумала, что на меня может повлиять человек, живущий на расстоянии более 10 тысяч миль, но сегодня оказалось, что может. За четыре дня, которые Злата провела с нами, мы познакомились поближе – оказалось, что она совсем как мы. В день знакомства мы пришли в одинаковой обуви! Невероятно, но она носит «мартинсы». Мы сразу нашли общий язык, обсудили группу Pearl Jam и то, какой лапочка Эдди Веддер. Если бы я не знала, что она та самая Злата Филипович, «знаменитая писательница-подросток из разоренной войной Боснии», я решила бы, что она обычная пятнадцатилетняя девчонка, которая любит шопинг и тусоваться с подружками. Но самое интересное, что она в самом деле обычная пятнадцатилетняя девчонка.

Когда Злата приехала, нас пригласили в хорватскую общину, где она должна была выступать. Нам не хотелось приходить с пустыми руками, и мы собрали медицинские принадлежности, одежду и даже старые игрушки для отправки в Боснию. Нам предстояла первая встреча с людьми, которые в Боснии подвергались преследованиям. Мы не ожидали от них ничего, кроме дружелюбия и толерантности. Я думала, их не заботят наши цвет кожи, вероисповедание или раса. Увы, некоторые дали понять, что я ошибаюсь.

Пока Злата выступала перед людьми из Хорватии, все они дружно кивали. «Да, да», – говорили они. Она рассказывала о несправедливости, с которой приходится сталкиваться из-за ярлыков или убеждений. Упоминала о своем опыте – как она в четырнадцать лет росла в разрушенной войной Боснии. Как трудно ей было терять друзей из-за их внешности или убеждений. В этот момент головами закивали мы.

Но одна подробность того вечера мне особенно запомнилась. Когда Злата отвечала на вопросы, пара взрослых спросили, кто она по этнической принадлежности. Хорватка? Сербка? Она мусульманка или нет? Меня расстроило, что слушатели забыли про главную мысль ее выступления и зациклились на национальности. Это те же взрослые, кто читал нам морали о вреде расизма и дискриминации? Они же всего минуту назад соглашались, что не следует вешать на людей ярлыки? Злата огляделась, потом посмотрела нам в глаза и просто сказала: «Я человек».

В этом все мы. Тратим столько времени, пытаясь выяснить, какой расы человек, когда могли бы просто воспринимать его как личность. Мне так и хотелось спросить их: а разве это важно? Кем бы она ни была, хорваткой или сербкой, – какая разница?

Злата преподала мне самый ценный урок, какой только можно получить, – а ведь ей всего пятнадцать! Теперь я стараюсь не только не признавать ярлыки, которые навешивает общество, но и бороться против них.

Меня всегда учили гордиться тем, что я латиноамериканка, гордиться своими мексиканскими корнями, и я так и делала. Считала себя «ярлыком», а не человеком – так нас учили. С момента, как мы вступаем в этот мир, мы превращаемся в ярлык, номер, статистические данные – так уж все устроено. Но теперь, если вы спросите о моей расовой принадлежности, я отвечу как Злата: «Я человек».

Дневник 48. Терроризм

сегодня я ездил в хорватскую общину вместе со Златой и познакомился там с мальчиком по имени Тони, который пережил настоящий кошмар только потому, что он хорват. Однажды ночью, когда он спал, сербские солдаты ворвались в их дом и выстрелили ему в упор прямо в лицо. Одна боснийка из Лос-Анджелеса оплатила поездку Тони в США, чтобы ему восстановили челюсть. Когда мы познакомились, он еще носил скрепляющую челюсть металлическую пластинку.

Увидев Тони, я порадовался, что моя семья сумела вырваться из Перу вовремя, пока нам не причинили вред – или не убили. Я представил своего трехлетнего брата на месте Тони. Как и у моей семьи, жизнь Тони раз и навсегда изменилась из-за ужасов войны. Он выжил в ходе этнической чистки, а мы – во время революции, которая переросла в террор. Война в Боснии велась по этническим и религиозным причинам, но была такой же бессмысленной, как и терроризм, терзающий мою родину. Многим людям пришлось оставить свои дома, привычную жизнь.

Несмотря на то что террористы в Перу начали борьбу за благое дело, она превратила жизнь множества людей в кошмар. Проходя мимо припаркованной машины, мы невольно гадали, не спрятана ли в ее багажнике бомба. И не взорвется ли она прямо перед нами.

Помню, как папа говорил: «Все в конце концов наладится. В США больше возможностей, работа лучше и нет терроризма». В то время я не понимал, что значат его слова. Мне же было всего десять лет. И я думал только об уроках, еде, телевизоре и о том, как бы выйти поиграть с друзьями.

Раньше я уже бывал в США, навещал родственников, но никогда не думал, что в итоге поселюсь здесь. Через четыре недели после того, как папа сказал, что мы переезжаем, бабушка сделала нам приглашения. Папа подал документы на грин-карты в американском посольстве – мы должны были получить их и номера социальной страховки через три месяца после приезда.

За три недели до нашего вылета в США террористы взорвали дом рядом с моим. Взрыв перебудил всю округу. Волна теплого воздуха ударила мне в лицо, и я разом открыл глаза. А как только понял, что на месте окна в моей комнате вижу только дым и яркий свет, мигом вылетел из постели. Я видел, как мама с криком бежит ко мне, но не слышал ее. Все, что я слышал, – только звон в ушах. Она схватила меня и будто бы вытряхнула этот звон: я услышал шум и переполох вокруг. Мама вынесла меня из дома, мои ступни были изрезаны осколками разбитого окна. Пожарные объяснили отцу, что из двадцати динамитных шашек взорвалось десять. Если бы взорвались все, то и наш дом не уцелел бы. Я понял все масштабы происходящего и порадовался, что мы уезжаем.

В первый день учебы в американской школе мне пришлось очень тяжко. Я не понимал ни слова. Я учил английский в Перу, но тут все было по-другому. Все говорили так быстро, что не уследишь. А слова звучали как сплошные «р-р» и «с-с». Я не мог ни говорить, ни читать, ни писать. На третий день в школе со мной заговорили ребята-мексиканцы. Мы болтали, играли, и они учили меня английскому.

Тони не понимал по-английски, совсем как я в первые годы в США. Поэтому моим единственным способом общения с ним стала игра. У меня поднялось настроение при виде того, как он обрадовался. Хоть ему и было больно даже улыбаться, он все равно смеялся. И несмотря на то, что Тони не понимал ни слова, он видел, что мы сочувствуем его боли. Мы тоже знали, что значит жить там, где война в разгаре.

Злата писала, что боснийские дети становились «солдатами», а солдаты – «детьми», и я поначалу не понимал, что она имеет в виду. Но когда услышал историю Тони, наконец понял. Во время войны дети теряют наивность, а солдаты, хоть и считают свое дело правым, ведут себя как дети, пытаясь достичь целей. Меня расстроило, что взрослый человек вошел в спальню ребенка и отнял у него детскую наивность. У Тони украли улыбку. Он носит на лице вечные шрамы, оставленные войной, – точно так же, как я ношу шрамы в душе.

Дневник 49. День толерантности: экскурсия

как же я вымотался за вчерашний день! Мы провели его вместе со Златой и Мирной. Я проснулся в семь утра и только в десять вечера наконец добрался до дома. Или уже в одиннадцать? Но, несмотря на всю усталость, я с нетерпением жду новой встречи с ними!

Наш день начался с завтрака, приготовленного «командой мамочек мечты». Эти преданные мамы приняли весь наш класс как собственных детей. После завтрака мы отправились в Лос-Анджелес. Я первый раз ехал на междугороднем автобусе: в нем был кондиционер, телевизоры, видео, свет, который можно включать и выключать прямо над каждым местом! Да еще туалет! Не то что в школьных автобусах!

Вскоре мы подъехали к Музею толерантности – нашей первой остановке. Многие ни разу не были в этом музее, но я оказался там во второй раз. Мы ходили в кинотеатр при музее смотреть «Высшее образование». А теперь нам устроили отдельную экскурсию.

Экспозиция музея посвящена стереотипам, предрассудкам, геноциду и истории нетерпимости. На выставке были комиксы – примеры того, как некоторые люди судят других превратно и как наши негативные мысли могут привести к вспышкам насилия. Был стенд с поношенной обувью, символизирующей каждую из жертв холокоста.

Во время экскурсии я получил паспорт с детским портретом и именем. Осматривая выставку, мы узнавали, что стало с детьми на паспортах. В каждом зале я вкладывал паспорт в компьютер, и он рассказывал мне о судьбе этого ребенка. Некоторым достались паспорта с умершими детьми. Многие из нас во время экскурсии плакали.

Мы вышли из музея и увидели, что прошел дождь. Казалось, он символизирует плач по тем, кого уже нет в живых. Как будто они проливали слезы скорби, рассказывая нам свои истории.

После экскурсии мы отправились обедать в ресторан Лори House of Prime Rib, где подают блюда из лучшей вырезки. Он расположен в Беверли-Хиллз. Я боялся прикоснуться там к чему-нибудь: вдруг сломаю. На столах стояли свечи и живые цветы, салфетки были красиво сложены. Обитые настоящей кожей стулья – вместо липких и противно пахнущих, как в других ресторанах, где я бывал. У Лори нас приняли по-королевски! Шеф-повар сам вывез еду на тележке с подогревом и раскладывал нам вырезку. Даже туалет был украшен живыми цветами. Одно я знаю точно: там гораздо лучше, чем в наших школьных туалетах с их вечной вонью от сигарет и пятнами от косметики на зеркалах и раковинах. Иногда оказывается, что сток раковины забит туалетной бумагой или та же бумага свешивается с потолка.

Мы наелись до отвала и вернулись в музей на закрытый показ «Списка Шиндлера». Оскар Шиндлер поначалу с гордостью носил свой золоченый нацистский значок. Ему не было дела до того, что евреев и других людей загоняют в переполненные вагоны для скота и увозят. Во время одной такой облавы он заметил девочку в красном пальтишке. Она выделялась на общем фоне, потому что весь фильм черно-белый. Девочка пыталась убежать из этого хаоса и спрятаться. Через несколько дней Оскар нашел ее мертвой в куче других трупов, которые вот-вот бросят в огонь. Тогда-то он и начал пытаться спасти каждого еврея, которого только мог, не жалея денег. В итоге он спас более тысячи евреев.

Этот фильм словно оживил книги «Ночь», «Волна» и «Дневник Златы». Один из нас даже сказал, что ему вспомнилась смерть друга. Говорил, что девочка в красном напомнила ему кровь. А я понял, что бессмысленное насилие происходит не только в исторических книгах или фильмах.

После кино мы отправились в отель «Сенчури-Сити Марриотт» на прием, устроенный для нас и для людей, которые пережили холокост. Один из гостей показал нам свою татуировку, и я задумался, пытался ли он когда-либо скрыть ее от других. Мне хотелось знать, о чем он думал каждый день в концлагере? Чего больше всего боялся? Думал ли он когда-нибудь о самоубийстве? Я бы спросил, но слишком нервничал и считал свои вопросы глупыми.

Ближе к концу ужина ученики представили гостей, которые сидели за их столами, и рассказали всем об их опыте. Я получил ответы на некоторые из своих вопросов, но задался новыми.

Мне кажется, что благодаря книгам я лучше понимаю этот фрагмент истории, а сегодняшний марафон с музеем, кино и встречей с выжившими помог мне больше узнать о холокосте. Я рад, что они поделились своими историями с нами и передали нам эстафету. Я чувствую трепет на кончиках пальцев!

Дневник 50. Зависимость

прости, дневничок, я пыталась удержаться сегодня, но пакетик с белой пылью так и манил меня. Доставая его из тайника, я задумалась о прошлой неделе, проведенной вместе со Златой, и нашем пресловутом «тосте за перемены».

Сегодня Злата уехала, и я не могу не раскаиваться в том, чем занималась в последнее время. Все мы должны были измениться к лучшему, а я меняюсь в худшую сторону. Всю неделю на нас смотрели как на образцовых подростков. Местные газеты публиковали статьи о том, как мы пригласили сюда Злату и как добились кардинальных перемен в нашей жизни. Все это правда, а тут я… Меня беспокоит, что я обманываю всех, включая Злату, но разве молчание – это ложь?

Мисс Груэлл бы так расстроилась, узнав обо всем. Ни в коем случае нельзя говорить правду, потому что от этого станет только хуже. Не знаю, что бы она сделала, особенно пока Злата еще была здесь. Жаль, что она так доверяла мне. Но как она вообще может доверять мне, если даже я сама себе не доверяю? Можно ли верить человеку, который крадет деньги у родных, клянчит у друзей сдачу, откапывает свои нычки, потакая собственной зависимости. Иногда мне хочется, чтобы меня застукали: тогда все вранье останется позади. А потом вмешивается реальность… Если уж на то пошло, к переменам я не готова. Знаю, надо остановиться, но было бы неправильно делать это ради кого-то другого. Когда я слышу дурацкие клише вроде «будь умней, не начинай», то хочу продолжать еще сильнее. Бла-бла-бла. Да ладно, очнитесь, какая скукота! Честно говоря, я просто еще не готова бросить.

Никто не знает мою тайну, Злата в особенности, и я буду хранить ее и дальше. Такими вещами не хвалятся. Я дошла до точки и делаю это почти у всех на виду. Когда здесь была Злата, они с мисс Груэлл понятия не имели, что я под кайфом. Я закинулась даже перед тем, как мы ездили вместе с ней на студию Universal, и старалась вести себя как можно незаметнее. Хоть между поездками мы и болтали о наших любимых музыкальных группах, по-моему, она ни о чем не догадалась.

Когда я впервые попробовала порошок, меня так вштырило, что я не могла усидеть на месте. Но теперь научилась держать себя в руках и притворяться. Люди вообще не замечают, что происходит у них под носом, и верят мне, а я этим пользуюсь.

Хуже всего то, что я и так дважды в неделю хожу в реабилитационный центр, но это не помогает. Все началось довольно иронично. Меня отправили в рехаб как раз после «тоста за перемены» – просто поймали на хранении травки, а уже там я подсела на пудру. Ну и где эти перемены? Пока все отказываются от прежних плохих привычек, я завожу новые.

Больше всего я боюсь превратиться в зависимую. Но разве это происходит с такими, как я? При слове «зависимость» мне представляется человек, который бродит по улицам, выпрашивает у всех мелочь, отсасывает в счет долга, бросает младенцев живьем в мусорные баки. Но если вдуматься, я не лучше. Я, что называется, примерный ребенок. Хорошая дочь, одна из любимых учениц мисс Груэлл, а теперь у меня еще есть замечательная новая подруга, но я вру им всем: маме, мисс Г. и Злате. Не гожусь я в примерные.

Думаю, меня все-таки можно назвать зависимой. Высших баллов за контрольные я уже не получаю и яблоки учителям не ношу (как носила когда-то). Ради того чтобы по-быстрому перехватить дозу, я готова умолять, красть и мошенничать. Само собой, в этом деле есть свои заморочки, но, говорят, меньше знаешь – крепче спишь. Ну, не то чтобы спишь.

Это пугает меня: я никогда не думала, что докачусь до такого. У меня еще есть время повернуть обратно или темный туннель без света и выхода все ближе?

Вообще-то я вздохнула с облегчением, когда эта неделя со Златой и таким вниманием к нам закончилась. Не то чтобы мне было скучно – наоборот, очень весело, но я этого не заслужила. Все осталось позади, я проверяю, что туалет заперт, и начинаю. Больше никакой головной боли, болей в теле или в желудке – само собой, пока не кончится действие дозы, но тогда я снова потянусь к своему лучшему другу – белому порошку.