Текст книги "Ночной цирк"

Эрин Моргенштерн
Ночной цирк

© 2011 by Night Circus, LLC

© Я. Рапина, 2013

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2013

© ООО «Издательство Астрель», 2013

Издательство CORPUS ®

Предвкушение

Цирк появляется неожиданно.

Без расклеенных по городу афиш, без заметок и анонсов в местных газетах. Просто в один прекрасный день он появляется там, где еще вчера его и в помине не было.

Нагромождение черно-белых полосатых шатров. Ни намека на золото или пурпур. Вообще ничего разноцветного, за исключением растущих неподалеку деревьев да травы на окрестных полях. Черные и белые полосы на фоне серого неба; бесчисленные шатры всевозможных форм и размеров – бесцветное царство, отгородившееся от остального мира затейливой кованой оградой. Даже земля, насколько можно судить по тем жалким клочкам, которые удается разглядеть из-за решетки, и та не то покрашена, не то припудрена черно-белым песком, а может, это какая-то иная цирковая хитрость. Пока что цирк закрыт для посетителей. Время еще не пришло.

Спустя пару часов весь город знает о появлении цирка. К полудню весть долетает и до соседних городов. Сарафанное радио куда действеннее печатного слова и обилия восклицательных знаков на рекламных листовках и афишах. Внезапное появление таинственного цирка – событие редкое и значительное. Зеваки восхищенно разглядывают высокие купола шатров, глазеют на странные, не поддающиеся описанию часы прямо за воротами.

Вывеска на воротах белыми буквами на черном фоне гласит: «Открываемся после заката, закрываемся на рассвете».

Что это за цирк, который работает только по ночам? – задаются вопросом горожане. Никто не знает ответа, однако к вечеру у ворот собирается внушительная толпа зрителей.

Конечно, ты тоже здесь. Любопытство, как ему и положено, одержало над тобой верх. В сгущающихся сумерках ты прячешь подбородок в шарф, надеясь укрыться от прохладного ночного ветерка. Тебе хочется собственными глазами увидеть, что же такое этот цирк, открывающийся только после захода солнца.

Билетная касса, что виднеется за воротами, еще заперта, на окошко опущена решетка. Цирк неподвижен, разве что полотнища шатров слегка колышутся на ветру, да стрелки часов описывают круги, отсчитывая минуты, хотя вряд ли этот скульптурный шедевр вообще можно назвать часами.

Цирк кажется заброшенным и опустевшим. Однако в вечернем ветре, напоенном свежестью осенних листьев, тебе чудится еле уловимый аромат карамели. У наступающей прохлады появляется сладковатый привкус.

Солнце окончательно скрывается за горизонтом, и последние закатные лучи бледнеют под натиском сгущающихся сумерек. Устав от ожидания, люди в толпе переминаются с ноги на ногу и вполголоса ворчат, что взамен этого сомнительного развлечения надо бы поискать местечко потеплее, где они смогут скоротать вечер. Ты и сам уже собираешься уйти восвояси, как вдруг что-то происходит.

Сначала до тебя доносится тихий звук, почти неразличимый сквозь шелест ветра и гул толпы. Так начинает шуметь чайник перед тем, как закипеть. Затем загорается свет.

То здесь, то там над шатрами вспыхивают тысячи искр, словно на цирк опускается рой необычайно ярких светлячков. Толпа, едва завидев свет, замирает в предвкушении. Рядом раздается восторженный вздох. Ребенок радостно хлопает в ладоши.

Когда сияние озаряет все шатры, на фоне ночного неба загорается надпись.

Прятавшиеся до той поры в изгибах решетки, вверху на воротах вспыхивают новые светлячки. Разгораясь все сильнее, некоторые выпускают в воздух снопы белых искр и струйки дыма. Люди в первых рядах поспешно отступают на несколько шагов.

Сначала кажется, что огни вспыхивают беспорядочно, но чем больше их становится, тем увереннее они образуют знакомые буквенные очертания. Вот появляется С, затем другие буквы: почему-то q и несколько е. Наконец вспыхивает последняя лампочка, искры и дым рассеиваются, и светящуюся надпись уже можно различить. Слегка подавшись влево, чтобы лучше видеть, ты читаешь: Le Cirque des Rêves.

Часть лиц в толпе озаряется понимающими улыбками, остальные в растерянности вопросительно оглядываются по сторонам. Маленькая девочка рядом с тобой тянет мать за рукав, чтобы та прочла ей, что написано в небе.

«Цирк Сновидений», – слышится в ответ, и детское личико светится от восторга.

Кованые ворота, словно сами по себе, вздрогнув, лязгают засовами и распахиваются, приглашая зрителей внутрь.

Цирк открыт.

Теперь ты можешь войти.

Часть первая
Истоки

Все, что вы увидите в Цирке Сновидений, подчинено принципу круга. Возможно, этим устроители пожелали отдать дань слову «цирк», произошедшему от греческого kirkos, что означает круг или кольцо. И хотя подобных реверансов в сторону цирка – в историческом смысле – здесь великое множество, назвать этот цирк традиционным никак нельзя. Вместо одного привычного шатра с ареной, окруженной рядами зрительских мест, он состоит из моря шатров самых разных размеров, от мала до велика. Шатры заключены в кольца петляющих дорожек, весь цирк – в кольцо ограды. Круг и бесконечность во всем.

Фридрих Тиссен, 1892 г.

Мечтатель – это тот, кто находит свою тропу только при лунном свете, а наказание его в том, что он видит рассвет раньше, чем все другие[1]1
  Перевод М. Зверева.


[Закрыть].

Оскар Уайльд. Критик как художник, 1888 г.

Неожиданное письмо
Нью-Йорк, февраль 1873 г.

В театр приходит немало писем на имя чародея Просперо, однако конверт, содержащий посмертную записку, да к тому же аккуратно пришпиленный к воротнику пальто пятилетней девочки, он получает впервые.

Поверенный, в сопровождении которого она появляется на пороге театра, отказывается давать какие-либо объяснения. В ответ на протесты директора он лишь пожимает плечами и поспешно уходит, в знак прощания дотронувшись до шляпы.

Даже не читая имени адресата на конверте, директор сразу понимает, к кому пришла девочка. Ее глаза, сверкающие из-под копны непослушных кудряшек, – уменьшенная копия глаз самого волшебника.

Когда он берет ее за руку, маленькие пальчики безвольно ложатся в его ладонь. В театре тепло, но девочка не хочет снимать пальто и лишь упрямо трясет головой, когда он спрашивает о причинах ее отказа.

Не зная, что еще он может для нее сделать, директор приводит ее к себе в кабинет. Она садится и замирает на неудобном стуле возле стены, увешанной старыми афишами, в окружении коробок с чеками и билетами. Директор приносит чай с дополнительным кусочком сахара, но он, нетронутый, так и остывает на столе.

Девочка не двигается, не ерзает на стуле. Она сидит, не шелохнувшись, со сложенными на коленях руками. Ее взгляд устремлен вниз, на собственные ботинки, самую малость не достающие до пола. Один носок слегка поцарапан, шнурки завязаны аккуратными бантиками.

Запечатанный конверт так и висит на ее пальто вровень со второй пуговицей сверху, когда появляется Просперо.

Еще до того как дверь распахивается, она слышит его тяжелые шаги в коридоре, столь непохожие на размеренную поступь директора, который уже несколько раз ненадолго входил в комнату – тихо, словно кошка.

– Сэр, вас ожидает… гм… посылка, – говорит директор, открывая дверь, чтобы впустить его в тесный кабинет, и убегает под предлогом разнообразных дел, касающихся театра, не испытывая ни малейшего желания быть свидетелем того, что может сулить предстоящая встреча.

Волшебник окидывает взглядом помещение. В его руке зажата пачка писем, с плеч струится черный бархатный плащ, отороченный белоснежным шелком. Он ожидает увидеть бумажную бандероль или почтовую коробку, и лишь после того как девочка поднимает на него глаза, как две капли воды похожие на его собственные, он понимает, что имел в виду директор.

Первая реакция чародея Просперо на встречу с дочерью выражается в коротком восклицании: «Вот черт!»

Девочка вновь опускает глаза на ботинки.

Волшебник закрывает за собой дверь и, бросив пачку писем на стол возле нетронутого чая, окидывает девочку внимательным взглядом.

Пришпиленный к ее пальто конверт он срывает, не расколов булавки.

На конверте указан его сценический псевдоним и адрес театра, однако письмо, найденное внутри, начинается обращением по имени, данному ему при рождении: Гектор Боуэн.

Он пробегает глазами письмо. Его лицо остается совершенно непроницаемым, окончательно и бесповоротно разрушив надежды автора на хоть какое-то проявление эмоций. Существенным ему кажется только одно: эта девочка – его родная дочь, ее зовут Селия, и теперь она находится на его попечении.

– Ей нужно было назвать тебя Мирандой, – усмехнувшись, обращается чародей Просперо к девочке. – Но, полагаю, у нее не хватило ума додуматься до этого.

Девочка бросает на него короткий взгляд. Темные глаза под кудрявой челкой угрожающе сужаются.

Чашка на столе начинает дрожать. Ее гладкая поверхность покрывается паутиной трещин, а затем распадается брызгами разноцветного фарфора. Остывший чай переливается через края блюдца и стекает на пол, оставляя липкую дорожку на полированной столешнице.

Усмешка исчезает с лица волшебника. Оглянувшись на стол, он сердито хмурит брови, и разлитый чай начинает течь в обратном направлении. Разбитые кусочки собираются воедино, и вот чашка снова стоит на столе, целая и невредимая, а над ней клубится облачко пара.

Девочка во все глаза таращится на нее.

Рукой, затянутой в перчатку, Гектор Боуэн берет дочь за подбородок и пару секунд смотрит на нее внимательным взглядом. Когда он ее отпускает, на щеках остаются длинные красные следы.

– А ты непростая штучка, – говорит он.

Девочка оставляет его замечание без ответа.

В течение последующих недель он предпринимает ряд попыток дать ей новое имя, но она отзывается только на Селию.

Несколько месяцев спустя, когда волшебнику кажется, что она уже готова, он, в свою очередь, тоже пишет письмо. Адреса на конверте нет, но тем не менее оно благополучно находит своего заокеанского адресата.

Джентльменское пари
Лондон, октябрь 1873 г.

В этот вечер дается заключительное представление в рамках весьма коротких гастролей. Волшебник Просперо, уже долгое время не баловавший Лондон своими выступлениями, приехал всего на одну неделю, ограничившись только вечерними сеансами.

Несмотря на заоблачные цены, билеты разлетелись в считаные часы, и теперь театр полон. Вооруженные веерами дамы обмахивают декольте в попытках разогнать спертый горячий воздух, повисший в зале вопреки осенней прохладе за стенами театра.

В какой-то момент представления все веера внезапно превращаются в маленьких птичек, их пестрая стая взлетает к потолку, и театр взрывается громом оглушительных аплодисментов. Потом птицы возвращаются, и на коленях каждой из дам вновь оказывается ее веер. Аплодисменты вспыхивают с новой силой, хотя часть зрителей поражена до такой степени, что не в состоянии хлопать. Они крутят веера в руках и удивленно разглядывают перья, внезапно забыв о мучившей их жаре.

Человек в сером костюме, сидящий в ложе слева от сцены, за весь вечер не зааплодировал ни разу, ни единому фокусу. На протяжении всего представления его внимательный взгляд прикован к артисту на сцене. Он ни разу не поднимает сложенные на коленях руки, чтобы похлопать. Даже когда весь зал взрывается бурными овациями и вздохами восхищения, он и бровью не ведет.

По завершении представления мужчина в сером костюме легко прокладывает себе путь через толпу в вестибюле театра. Незамеченным он проскальзывает в дверь, скрытую за портьерой, и направляется к гримеркам. Ни гардеробщики, ни рабочие сцены не обращают на него ни малейшего внимания.

Остановившись перед дверью в конце коридора, он стучится в нее серебряным набалдашником своей трости.

Дверь распахивается сама собой, открывая его глазам загроможденную театральным скарбом гримерку с зеркальными стенами, в которых с разных ракурсов отражается Просперо.

Он предстает перед гостем в кружевной рубашке и расстегнутой жилетке; фрак небрежно брошен на кресло. Цилиндр, с которым он не расставался на протяжении всего представления, покоится на подставке в углу.

Теперь он кажется старше, чем на сцене, где его возраст скрывало сияние софитов и слой грима. Лицо, отражающееся в зеркалах, испещрено морщинами, волосы изрядно тронуты сединой. Но в улыбке, озаряющей его лицо при виде гостя, стоящего в дверях, есть что-то мальчишеское.

Не оборачиваясь, он обращается к отражению серого, словно призрак, визитера:

– Тебе ужасно не понравилось, верно?

Носовым платком – некогда, вероятно, белым – он снимает с лица толстый слой грима.

– Я тоже рад встрече с тобой, Гектор, – произносит человек в сером костюме, тихо закрывая за собой дверь.

– Тебе было противно, точно говорю, – усмехается Гектор Боуэн. – Я наблюдал за тобой, так что можешь не отпираться.

Обернувшись, он протягивает мужчине в сером руку, но тот делает вид, что не замечает. В ответ на это Гектор лишь пожимает плечами и театрально щелкает пальцами в сторону противоположной стены. Обитое бархатом кресло, стоявшее в углу среди груды чемоданов и вороха галстуков, скользит в их направлении; брошенный фрак тенью поднимается с него, чтобы послушно повиснуть в шкафу.

– Прошу садиться, – приглашает Гектор. – Хотя, боюсь, в ложе кресла поудобнее.

– Не могу сказать, что я одобряю подобные представления, – заявляет человек в сером костюме, снимая перчатки и стряхивая пыль с кресла, прежде чем опуститься в него. – Выдаешь истинную магию за фокусы и оптический обман. Да еще берешь за это деньги.

Гектор бросает испачканный платок на стол, заставленный баночками с гримом и кистями.

– Ни одна душа в зале ни на секунду не поверит, что все, что я делал там, – он кивает в сторону сцены, – происходило на самом деле. И это прекрасно. Ты видел, какие хитроумные штуковины создают эти волшебники, чтобы показать самый завалященький фокус? Горстка рыб, покрывающих себя перьями, чтобы убедить публику, что они могут взлететь, а я среди них – настоящая птица. Зритель между нами не видит разницы – с тем лишь исключением, что считает меня лучшим профессионалом, нежели все прочие.

– Это не умаляет твоего сумасбродства.

– Да они же в очередь выстраиваются, чтобы их одурачили, – возражает Гектор. – Просто мне это сделать легче, чем любому другому. Грешно упускать такую возможность. Кстати, я зарабатываю на этом куда больше, чем ты можешь себе представить. Предложить тебе выпить? Здесь где-то было припрятано несколько бутылочек, а вот насчет бокалов не уверен.

Он шарит по столу, отодвигая в сторону кипу газет и пустую птичью клетку.

– Нет, благодарю, – качает головой человек в сером костюме, подаваясь вперед и опираясь руками на набалдашник трости. – Твое представление показалось мне забавным, а вот реакция зала слегка озадачила. Ты был весьма небрежен.

– Не могу же я быть слишком хорош! Мне все-таки нужно, чтобы они думали, что я такой же шарлатан, как все остальные, – усмехается в ответ Гектор. – Спасибо, что пришел и выдержал до конца. Я уже и не ждал, что ты появишься. Начал терять надежду. Эта коробка дожидается тебя целую неделю.

– Я редко отказываюсь от приглашений. Ты писал, что у тебя ко мне дело.

– Так и есть! – энергично хлопает в ладоши Гектор. – Я надеялся, что ты согласишься на партию. Мы давненько не играли. Однако сперва хочу познакомить тебя с моим новым учеником.

– Я думал, ты больше не преподаешь.

– Так и было, но тут особенный случай. Я не смог устоять.

Гектор подходит к двери, которую почти полностью заслоняет высокое зеркало.

– Селия, дорогая! – кричит он в дверной проем и возвращается в кресло.

Спустя мгновение в дверях появляется маленькая девочка. На фоне обшарпанной и неприбранной гримерки ее платье, пестрящее кружевами и бантами, кажется вызывающе нарядным. Она словно кукла, только что сошедшая с витрины магазина, и даже нескольким непослушным кудряшкам, выбившимся из прически, не под силу разрушить это впечатление. Заметив, что отец не один, она растерянно замирает на пороге.

– Все в порядке, дорогая. Входи, входи же! – Гектор жестом приглашает ее подойти поближе. – Это мой коллега, ты не должна смущаться.

Она делает несколько шагов и приседает в безупречном реверансе, кружевные оборки платья с шорохом ложатся на истертый паркет.

– Это Селия, моя дочь, – обращается Гектор к человеку в сером костюме, по-отечески опустив руку на голову девочки. – Селия, это Александр.

– Приятно познакомиться.

Хотя она произносит эти слова почти шепотом, тембр ее голоса оказывается на удивление низким для ребенка ее возраста.

Мужчина в сером костюме вежливо кивает в ответ.

– Я хочу, чтобы ты продемонстрировала этому джентльмену свои умения, – говорит Гектор.

Запустив руку в карман жилета, он вынимает серебряные часы на длинной цепочке и кладет на стол.

– Давай.

Глаза девочки округляются.

– Ты просил не делать этого при посторонних, – говорит она. – Ты взял с меня слово.

– Этот человек не посторонний, – усмехается Гектор.

– Ты говорил, никаких исключений, – упорствует Селия.

Ухмылка отца тает. Взяв дочь за плечи, он впивается в нее тяжелым взглядом.

– Это совершенно особенный случай, – говорит он. – Будь так добра, покажи ему все, что ты умеешь. Как на уроке.

Гектор подталкивает девочку к столу, на котором лежат часы.

Кивнув, она переводит взгляд на часы; ее руки сложены за спиной.

Спустя мгновение часы начинают медленно крутиться, описывая на столешнице круги. Цепочка тянется следом, скручиваясь в спираль.

Наконец часы поднимаются с поверхности стола и повисают в воздухе, покачиваясь, как на волнах.

Гектор оборачивается к мужчине в сером костюме, ожидая его реакции.

– Впечатляет, – говорит тот. – Впрочем, это совсем азы.

Глаза Селии темнеют под внезапно нахмурившимися бровями. Часы рассыпаются, пронзая воздух разлетающимися шестеренками.

– Селия, – одергивает ее Гектор.

Уловив упрек в его голосе, она заливается краской и сбивчиво просит прощения. Шестеренки устремляются обратно, собираясь в единый механизм, и вот уже стрелки часов отщелкивают секунды, как прежде, словно ничего и не было.

– А вот это уже посерьезнее, – вынужден признать человек в сером костюме. – Однако она вспыльчива.

– Она еще ребенок, – Гектор треплет Селию по голове, делая вид, что не замечает ее нахмуренных бровей. – Еще и года учебы не прошло, а она уже способна на такое. Когда вырастет, ей не будет равных.

– Я могу любого ребенка с улицы научить подобным вещам. А что касается ее превосходства, так это сугубо твоя точка зрения, и ее легко опровергнуть.

– Ага! – восклицает Гектор. – Так ты, стало быть, согласен поиграть!

После секундного раздумья человек в сером костюме кивает.

– Если это будет сложнее, чем в прошлый раз, я, возможно, заинтересуюсь, – говорит он. – Возможно.

– Конечно, сложнее! – кивает Гектор. – За меня будет играть прирожденный талант. Я не стану растрачиваться на пустяки.

– Талант еще нужно доказать. Способности у нее есть, но настоящий дар встречается крайне редко.

– В ее жилах течет моя кровь. Конечно, у нее есть дар!

– Ты сам сказал, что давал ей уроки, – возражает человек в сером костюме. – Откуда же в тебе уверенность, что это именно дар?

– Селия, когда ты приступила к занятиям? – спрашивает Гектор, даже не обернувшись в ее сторону.

– В марте, – отвечает она.

– Какого года, дорогая? – просит уточнить Гектор.

– Этого года, – говорит она, всем своим видом показывая, что считает вопрос невероятно глупым.

– Восемь месяцев занятий, – подытоживает Гектор. – Шестилетний ребенок. Если я не забыл, ты предпочитаешь брать учеников именно этого возраста или даже чуть младше. Совершенно очевидно, что, не будь у Селии врожденного дара, ей не удалось бы столь быстро достичь таких успехов. Она смогла поднять часы в воздух с первой же попытки.

Человек в сером костюме переводит взгляд на девочку.

– Ты сломала их не намеренно, верно? – спрашивает он, указывая на лежащие на столе часы. По лицу Селии пробегает тень, но она едва заметно кивает головой.

– Для столь юного создания ее способности поразительно развиты, – обращается он к Гектору. – Однако подобная вспыльчивость – неприятный фактор. Она может стать причиной необдуманных поступков.

– Она либо перерастет ее, либо научится контролировать. Не вижу в этом большой проблемы.

Продолжая разговаривать с Гектором, человек в сером костюме пристально смотрит на девочку. Селия слышит звуки, но они никак не складываются в слова. По ее лицу пробегает тень, когда она понимает, что ответов отца ей тоже не разобрать.

– И ты рискнешь собственным ребенком?

– Она не проиграет, – заявляет Гектор. – Так что советую тебе подыскать ученика, утрату которого ты сумеешь пережить, если ты еще не успел обзавестись таковым.

– Полагаю, у ее матери нет права голоса в данном вопросе?

– Совершенно верно.

Человек в сером костюме некоторое время молча разглядывает ребенка, прежде чем продолжить разговор. Селия по-прежнему не может разобрать ни слова.

– Мне понятна твоя уверенность в ее способностях, однако я советую тебе хотя бы задуматься о возможности потерять Селию в случае поражения. Потому что я собираюсь найти для нее достойного соперника. В противном случае мне нет смысла соглашаться на эту партию. У тебя нет гарантий ее победы.

– Я готов рискнуть, – говорит Гектор, даже мельком не взглянув на дочь. – Если хочешь оформить все официально прямо сейчас, давай.

Человек в сером костюме бросает взгляд на Селию, и на сей раз, когда он отвечает Гектору, она уже понимает слова.

– Согласен, – говорит он, утвердительно кивнув головой.

– Он сделал так, что я не могла понять, что вы говорите, – шепчет Селия отцу, когда он наконец оборачивается в ее сторону.

– Я знаю, дорогая, и это было не слишком-то вежливо, – с этими словами Гектор подводит Селию к гостю, и тот впивается в нее своими пронзительными глазами, почти такими же светлыми и серыми, как его костюм.

– Ты всегда умела делать подобные вещи? – спрашивает он, указывая взглядом на часы.

Селия кивает.

– Моя… моя мама говорила, что я сатанинское отродье, – тихо добавляет она.

Слегка подавшись вперед, человек в сером костюме что-то шепчет ей на ухо, так чтобы отец не слышал. Детское личико озаряет робкая улыбка.

– Протяни правую руку, – говорит он, снова откидываясь назад. Селия с готовностью протягивает руку ладонью вверх, не зная, чего ждать. Однако человек в сером костюме ничего не кладет в раскрытую ладонь. Вместо этого он поворачивает ее вверх тыльной стороной и снимает со своего мизинца серебряное кольцо. Одной рукой держа Селию за запястье, другой он надевает девочке кольцо на безымянный палец – оно явно ей слишком велико.

Селия уже собирается произнести и без того очевидное: колечко, хоть и очень красивое, совсем ей не впору, однако внезапно понимает, что оно уменьшается в размере, плотно садясь на палец.

Когда кольцо продолжает сжиматься, ее мимолетная радость сменяется обжигающей болью. Полоска металла врезается в кожу. Селия пробует вырваться, но человек в сером костюме не ослабляет мертвой хватки у нее на запястье.

Кольцо сжимается и исчезает, оставляя на пальце лишь ярко-красный шрам.

Наконец человек в сером костюме отпускает ее, и она, поспешно отступив, забивается в угол, уставившись на собственную руку.

– Хорошая девочка, – говорит отец.

– Мне потребуется какое-то время, чтобы подготовить своего игрока, – замечает человек в сером костюме.

– Несомненно, – отзывается Гектор. – Я буду ждать сколько потребуется.

Он достает из кармана золотое кольцо и бросает на стол.

– Это для твоего ученика, когда он найдется.

– Разве ты не хочешь сам исполнить ритуал?

– Я тебе доверяю.

Кивнув, человек в сером костюме достает носовой платок. Не касаясь голой рукой лежащего на столе кольца, он заворачивает его в платок и прячет в карман.

– Я искренне надеюсь, что ты пошел на это не из-за победы моего игрока в прошлом состязании.

– Конечно нет! – отвечает Гектор. – Я делаю это, потому что у меня появился игрок, способный одолеть любого, кого ты выберешь в соперники. К тому же времена изменились, и теперь это будет куда интереснее. И потом, насколько мне помнится, общий счет в мою пользу.

Последнее утверждение человек в сером костюме оставляет без комментариев, продолжая пристально разглядывать Селию. Она делает слабую попытку укрыться от его взгляда, но комната слишком тесная, и спрятаться негде.

– Полагаю, ты уже подумал о месте состязания? – спрашивает он.

– Только в общих чертах, – отвечает Гектор. – Я подумал, будет интереснее, если мы оставим в этом вопросе некую неопределенность. Элемент неожиданности, так сказать. Я знаком здесь, в Лондоне, с одним директором театра, который с радостью ухватится за что-нибудь необычное. Когда придет время, я намекну ему, и он обязательно что-нибудь предложит. Лучше провести поединок на нейтральной территории, хотя я предполагал, что ты предпочтешь начать со своего берега.

– Имя этого человека?

– Чандреш. Чандреш Кристоф Лефевр. Поговаривают, он внебрачный сын какого-то индийского принца или что-то в этом роде. А мать, кажется, была балериной. Где-то тут, в этой куче, у меня должна быть его визитка. Тебе понравится его предусмотрительность. Он богат, эксцентричен. Иногда непредсказуем, слегка одержим, но я полагаю, такова неизбежная составляющая творческой натуры.

Бумаги, лежавшие стопкой на столе, поднимаются и тасуются до тех пор, пока сверху не оказывается небольшая визитная карточка. Она плывет в другой конец комнаты, где Гектор легким движением руки ловит ее и пробегает глазами, прежде чем вручить человеку в сером костюме.

– Он устраивает отличные приемы.

Человек в сером костюме кладет визитку в карман, даже толком не взглянув на нее.

– Никогда о нем не слышал, – говорит он. – К тому же я не горю желанием решать подобные вопросы на публике. Мне нужно подумать.

– Чушь! Без публичности пропадает весь интерес. Она порождает столько ограничений, столько дополнительных условий и нюансов, которые приходится обходить.

После мимолетного раздумья человек в сером костюме кивает.

– У нас действует пункт о неразглашении? Это было бы справедливо, учитывая то, что я знаю о твоем игроке.

– Давай обойдемся без всяких пунктов – за исключением основного правила невмешательства, а там посмотрим, что из этого получится, – предлагает Гектор. – В этот раз мне хочется большей свободы. И никаких ограничений по времени. Я даже позволю тебе сделать первый ход.

– Отлично. Так и договоримся. Я с тобой свяжусь.

Человек в сером костюме поднимается со стула и стряхивает невидимую пыль с рукава.

– Был рад встрече с вами, мисс Селия.

Селия демонстрирует еще один безупречный реверанс, не сводя с гостя настороженного взгляда.

В знак прощания дотронувшись до шляпы, человек в сером костюме выскальзывает за дверь и затем, покинув театр, растворяется в уличной толпе, словно тень.

В гримерке Гектор Боуэн хихикает что-то себе под нос, в то время как его дочь, стоя в углу, разглядывает шрам на пальце. Боль растаяла так же стремительно, как и само кольцо, но воспаленный красный след никуда не делся.

Взяв со стола серебряные часы, Гектор сверяет время с настенными. Он неспешно заводит часы, пристально глядя, как стрелки описывают круги по циферблату.

– Селия, – окликает он дочь, не глядя на нее, – почему часы необходимо заводить?

– Потому что для всего нужна энергия, – послушно повторяет она заученный урок, продолжая разглядывать свою ладонь. – Мы должны прикладывать усилия и тратить энергию, если хотим что-то изменить.

– Очень хорошо, – легонько встряхнув часы, он убирает их в карман.

– Почему ты сказал, что его зовут Александр? – неожиданно спрашивает Селия.

– Что за дурацкий вопрос?

– Это не его имя.

– С чего ты взяла? – удивляется Гектор и, ухватив ее пальцами за подбородок, пытается что-то разглядеть в глубине темных глаз.

Селия выдерживает его взгляд, но не знает, как объяснить, что она почувствовала. Она пытается воскресить в памяти образ человека в сером костюме, его светло-серые глаза и резкие черты лица, чтобы понять, почему это имя так ему не подходит.

– Это не настоящее имя, – говорит она. – Не то имя, что было дано ему при рождении. Он его носит, словно шляпу, и может снять в любой момент. Точно так же, как ты носишь имя Просперо.

– Да ты еще смышленее, чем я мог мечтать, – хмыкает Гектор, никак не опровергая и не подтверждая ее догадок по поводу имени коллеги. Сняв с подставки свой цилиндр, он нахлобучивает его девочке на голову. Огромная шляпа тут же сползает, и детский вопросительный взгляд теряется в ловушке из черного шелка.