Текст книги "Лучшие истории о невероятных преступлениях"

– Я думал, у вас уже сложилось представление о том, кто убийца, сэр? – проговорил Пейдж. Он сказал это не без умысла – и задел Маркуиса.

– Вы совершенно правы. Я знаю убийцу и понимаю, как было совершено преступление. Но мне нужны факты и доказательства, и, кроме того, у меня достаточно здравого смысла, чтобы допускать вероятность ошибки, хотя эта вероятность настолько мала, что не должна нас смущать. Давайте разберемся с фактами. Сегодня вы еще что-нибудь выяснили?

– Лишь то, что касается алиби. Взять, например, Дэвиса. – Пейдж внимательно посмотрел на полковника, Маркуис выглядел предельно любезным. – Его алиби в том, что он находился в кухне с кухаркой и горничной между двадцатью и сорока пятью минутами шестого, более-менее подтверждено. Я говорю «более-менее», потому что, по словам кухарки, Дэвис спускался в подвал за пивом примерно в половине шестого и отсутствовал в течение трех минут. Вопрос в том, успел бы он проскользнуть в павильон, совершить преступление и вернуться обратно? Остается еще старый Альфред Пенни. У него нет алиби – в смысле, его невозможно подтвердить. По словам Пенни, он вышел из библиотеки Гилдхолла в пять часов и поехал домой на метро, но из-за пропуска поездов на паре пересадок и из-за задержек вернулся домой лишь без четверти шесть. Труднее всего отслеживать передвижения того, кто ездит на метро. Лично я уверен, что он говорит правду. – Пейдж захлопнул блокнот. – Вот так, сэр, – заключил он. – Это все, кто связан с нашим делом. Убийцей должен быть один из них. У меня есть еще два факта, которые дополнят мой отчет, и я расскажу о них, если хотите, но они только доказывают, как сузился круг подозреваемых.

– Выкладывайте.

– Да, сэр. Я попытался выяснить, кто подделал эти отпечатки обуви десятого размера и женские следы. Получил разрешение осмотреть все шкафы в доме. Женский след – это отпечаток правой туфли четвертого размера. И Ида, и Кэролайн носят четвертый размер. Но ни на одной из их туфель я не нашел ни следа грязи, если не считать простых дождевых брызг, которые можно получить на обычной прогулке. Это факт номер один. Факт номер два касается мужских ботинок. Только один человек в доме носит десятый размер…

– Кто же? – резко спросил полковник.

– Пенни.

По выражению лица Маркуиса Пейдж не понял, был он воодушевлен или же разочарован, но какая-то реакция определенно возникла. Полковник наклонился вперед в свете камина, щелкнув длинными пальцами. Его глаза сияли. Но поскольку он промолчал, Пейдж продолжил:

– У Пенни две пары обуви, не более. Это точно установлено. Коричневая и черная пара. Черные ботинки он обул вчера, и они промокли. Но ни на одной паре нет пятен грязи, а ведь грязь трудно оттереть полностью, чтобы не осталось следов.

Он сделал паузу, потому что обслуживавший их официант в этот момент осторожно заглянул в дверь с довольно загадочным видом и подошел к ним.

– Простите, – произнес он, – вы полковник Маркуис? Вас просят к телефону.

Помощник комиссара резко поднялся, и Пейдж заметил, что впервые за вечер он выглядит встревоженным.

– Хорошо, – кивнул он официанту и обратился к Пейджу: – Плохо дело. Лишь мой секретарь знает, где я. Я сказал ему, что со мной можно связаться только в случае… Вам лучше пойти со мной, инспектор.

Телефон находился в узком коридоре в глубине помещения; здесь пахло старым деревом и пивом. Над ними висела изогнутая лампа, и Пейдж, видя выражение лица начальника, тоже ощутил беспокойство. Из телефонного аппарата донесся звучный голос – он заговорил так громко, что полковник Маркуис отодвинул трубку подальше от уха. Пейдж слышал каждое слово. Это был мужской голос, и человек был сильно напуган.

– Это вы? Говорит Эндрю Трэверс. – Он откашлялся и продолжил: – Я у Мортлейка.

– Что-нибудь случилось?

– Да. Вы слышали о девушке по имени, кажется, Сара Сэмюэлс, которую только что наняли на работу горничной и которая должна была приехать в следующем месяце, чтобы заменить Милли Рейли? Ну, и вы знаете, что она была на территории поместья вчера днем и ушла последней из претенденток. Сара позвонила сюда час назад. Сказала, что хочет поговорить с Кэролайн и сообщить ей нечто очень важное и боится рассказывать это кому-либо еще. Кэролайн взяла ее на работу, и девушка, похоже, больше никому не доверяет. Но Кэролайн сейчас нет дома, она занимается организацией похорон. Я сказал Саре, что я законный представитель Кэролайн, и спросил, не может ли она сообщить это мне. Она мямлила и колебалась, но в конце концов ответила, что зайдет в дом, как только сможет.

– И что?

Пейдж ясно представил крупное бледное лицо сэра Эндрю Трэверса, почти кричащего в телефон, с выбритым до синевы подбородком.

– Она так и не добралась до дома, – произнес он. – Сара лежит на подъездной дорожке мертвая, с разделочным ножом в спине.

Очень медленно полковник Маркуис положил трубку, поглядел на телефон и отвернулся.

– Я должен был это ожидать, – вздохнул он. – Боже мой, инспектор, я ведь мог это предвидеть! Но я не понимал одной вещи, пока Трэверс не заговорил… Похоже, кто-то из домочадцев Мортлейка снова подслушивал по второму телефонному аппарату.

– Вы имеете в виду, ее убили, чтобы заткнуть ей рот? – Пейдж потер лоб. – Но что она могла видеть или слышать? Даже если Сара немного отстала от остальных, она, вероятно, ушла до четырех часов. В то время судья был жив и здоров.

Полковник Маркуис так разнервничался, что даже начал грызть ногти.

– Меня беспокоит не это, инспектор. Я мог бы предположить, что преступник убьет Сару Сэмюэлс. Но таким образом? Нет, нет. Это была грубая ошибка, фатальная. Теперь у меня есть факты, осталось еще кое-что сделать, и я смогу произвести арест. Да, я не понимаю, почему преступник убил ее именно таким образом и на территории поместья, если, конечно, это не была слепая паника или же…

Усилием воли подавив тревогу, полковник приободрился.

– Действуйте, инспектор! Садитесь в патрульную машину и отправляйтесь туда как можно скорее. Проводите все необходимые мероприятия, пока я не приеду. А я последую за вами и привезу с собой двух человек. Оба они весьма важные свидетели. Одного вы увидите. А второй – Гэбриэл Уайт.

Пейдж уставился на него.

– Полагаю, вы знаете, что делаете, сэр. Вы считаете, Гэбриэл Уайт все-таки виновен?

– Нет, Уайт не убивал судью. И маловероятно, что он убил Сару Сэмюэлс, пока сидел у нас в Скотленд-Ярде. Но он будет полезен при реконструкции событий, – ответил полковник Маркуис с нарочитой и зловещей любезностью, – когда примерно через час я продемонстрирую, как убийца выбрался из запертой комнаты!

Фары полицейского автомобиля разрывали темноту. Впереди широкая подъездная дорожка, по сторонам которой росли вязы, ближе к дому начинала слегка извиваться, и из-за ее изгибов место преступления не было заметно ни из дома, ни от ворот. Видимость еще больше снижал дымчато-белый пар, недостаточно легкий, чтобы его можно было назвать изморосью, и недостаточно густой, чтобы называться туманом, стелившийся по земле как скатерть.

Пейдж, сидевший в полицейской машине, посмотрел через лобовое стекло. Свет фар падал прямо на тело, находившееся в двух-трех футах слева от подъездной дорожки, у основания вяза. Это была женщина, лежавшая полубоком, почти на спине.

Пейдж вышел из автомобиля, прихватив фонарик. Тут были и другие люди, двигавшиеся или неподвижные, стоявшие на некотором расстоянии от тела. В том числе и сэр Эндрю Трэверс – без шапки и с поднятым воротником своего темно-синего пальто, и смотрелся он сейчас менее внушительно, чем прежде. Была здесь и Ида Мортлейк – она выглядывала из-за дерева. Привратник Робинсон, казавшийся гномом в своей зюйдвестке, стоял на страже, держа в руках фонарь.

Убитая женщина лежала на ковре из опавших листьев, где, как понял Пейдж, было невозможно найти хотя бы какие-нибудь отпечатки. По положению листвы было ясно, что женщину сбили с ног на подъездной дорожке, а затем оттащили сюда. Наклонившись, он увидел рукоять ножа, торчавшего из ее спины прямо над левой лопаткой. Это был обычный нож, который можно увидеть на любом обеденном столе, с черной костяной рифленой рукояткой. Было много крови.

Это была женщина лет двадцати семи, невысокая, полноватая, неброско одетая. Сложно было судить о лице под съехавшей на затылок шляпой, потому что оно было испачкано грязью и поцарапано гравием. Нападавший, вероятно, швырнул ее лицом в гравий, а потом перевернул и дотащил до этого места.

Фонарик Пейджа светил вокруг, и луч то исчезал за деревьями, то вновь появлялся, а то тянулся к павильону.

– Черт возьми! – воскликнул инспектор, и луч замер. В трех-четырех футах от тела лежал в листьях тяжелый молоток. – Итак, – проговорил он, обращаясь к сотрудникам, сидевшим в полицейской машине, – Кросби, сначала фотографии. Лейн, отпечатки пальцев. Остальные, пожалуйста, отойдите немного в сторону. Кто обнаружил труп?

Робинсон демонстративно поднял фонарь, чтобы осветить свое лицо с набухшими на лбу венами, и вытянул шею.

– Я, – сообщил он. – Примерно полчаса назад. Сэр Эндрю, – кивнул он на адвоката, – позвонил мне, велел ожидать женщину по фамилии Сэмюэлс и впустить ее. Она появилась, и я ее впустил. Когда она зашагала по подъездной дорожке, я высунул голову из двери сторожки и посмотрел ей вслед. Потом потерял ее из виду, потому что дорожка тут петляет. Я хотел закрыть дверь, но неожиданно услышал странный шум.

– Что за шум? Плач? Крик?

Робинсон вздрогнул.

– Больше было похоже на бульканье. Только громкое. Мне это не понравилось, и что оставалось делать? Я взял фонарь и пошел по подъездной дорожке к поместью. Как только свернул за угол, прямо здесь, я заметил, как кто-то уронил что-то и побежал. Я ничего особо не рассмотрел. Услышал нечто вроде шороха, увидел нечто вроде пальто. Он скрылся за деревьями и что-то выронил. Если хотите знать мое мнение, он уронил вот это. – Он указал на молоток, лежавший среди листьев. – Мне подумалось, что кто-то перевернул несчастную женщину на спину и собирался разбить ей лицо этим молотком, да только я добрался сюда слишком быстро. Потом я помчался в дом и рассказал обо всем сэру Эндрю.

В этот момент Пейдж заметил, что присутствующих стало больше: другие люди молча тянулись, как к магниту, к мертвому телу и тусклому огню. Раздался глубокий, хрипловатый голос старого глашатая Дэвиса.

– Если позволите мне рассмотреть получше, сэр, – мрачно произнес он, – думаю, я сумею опознать и нож, и молоток. Полагаю, этот разделочный нож – из обычного набора в нашей столовой. А молоток похож на тот, что хранится на верстаке в подвале.

– Сэр Эндрю Трэверс, – позвал Пейдж.

Трэверс, хотя и слегка охрип, снова овладел собой, как показали его «судебные» манеры.

– К вашим услугам, инспектор, – иронично протянул он.

– Вы были в доме весь день, сэр Эндрю? – спросил Пейдж.

– Примерно с трех часов. По-моему, я появился здесь, когда вы, инспектор, уехали. Когда Робинсон принес в дом новость, я играл в нарды с мисс Мортлейк. Мы были в компании друг друга целый день. Это правда, не так ли, Ида?

Ида Мортлейк открыла рот и сразу закрыла его.

– Да, конечно, – наконец ответила она. – Разумеется, это правда. Они ведь не думают иначе, Эндрю? О, это ужасно! Мистер Пейдж…

– Минутку, мисс, – сказал инспектор и обернулся, услышав шаги на гравии. – Кто здесь?

Из полумрака мерцающих огней выплыло бледное лицо Кэролайн Мортлейк, и на нем было выражение испуга, которое быстро исчезло. Что вызвало такой испуг, Пейдж не знал. На лице Кэролайн появилась прежняя циничная насмешливость, однако она не могла полностью скрыть страх. Кэролайн спрятала руки в рукава и усмехнулась.

– Всего лишь паршивая овца, – отозвалась она. – Бедолага из тех, кого «стригут» шантажисты… – Она помолчала. – А где Пенни?

– Мистер Пенни в павильоне, – ответила Ида. – Он ушел туда примерно час назад, чтобы привести в порядок кое-какие бумаги отца.

Пейдж удивился:

– Вы говорите, что мистер Пенни все еще в павильоне? Разве ему никто не сообщил?

– Боюсь, что нет, – ответила Ида. – Я… я об этом не подумала. К тому же он, наверное, ничего не слышал…

– Смотрите! – неожиданно воскликнула Кэролайн Мортлейк.

С шумом, ревом и ослепительным светом фар еще одна полицейская машина проехала через ворота и понеслась к ним так быстро, что Пейдж отскочил назад. Когда автомобиль поравнялся с их группой, водитель затормозил, как по сигналу. Черная громада остановилась как вкопанная. Затем за слабо освещенным ветровым стеклом на переднем сиденье поднялся высокий человек и вежливо приподнял шляпу.

– Добрый вечер, леди и джентльмены, – произнес полковник Маркуис, словно диктор Би-би-си.

Наступила тишина. Пейдж достаточно хорошо знал своего начальника и его пристрастие к эффектным жестам. Когда же полковник Маркуис оперся локтями о ветровое стекло и с интересом оглядел группу, инспектор приободрился. Он увидел, что на задних сиденьях расположились три человека, но не понял, кто именно.

– Хорошо, что большинство из вас здесь, – продолжил полковник Маркуис. – Отлично! Был бы вам признателен, если бы все вы отправились со мной к павильону. Да, все вы. У меня есть еще один гость, так что нас будет больше. Он называет себя Гэбриэлом Уайтом, хотя некоторые из вас знают его под другим именем.

Он махнул рукой, и один из пассажиров выбрался из машины. Собравшиеся молчали, и Пейдж не мог понять их реакцию на слова полковника. Появившийся перед ними Гэбриэл Уайт казался измученным и нервным.

Они гуськом направились к павильону, стараясь двигаться таким образом, чтобы не затоптать возможные следы вокруг тела. Все догадывались, что вскоре последует развязка, хотя немногие догадывались, какая именно.

В павильоне во всех комнатах горел свет, занавески были задернуты. Когда их процессия добралась до кабинета, взволнованный мистер Альфред Пенни – с очками на носу, – вскочил из-за стола судьи.

– Присоединяйтесь к нам, мистер Пенни, – предложил полковник Маркуис. – Вам наверняка будет интересно.

Он достал из разных пакетов свой арсенал из трех пистолетов и разложил их в ряд на письменном столе, от которого мистер Пенни поспешно отодвинулся. Пейдж обратил внимание на разные позы присутствующих. Ида Мортлейк стояла далеко от стола, в тени, вместе с Трэверсом. Кэролайн Мортлейк, с самоуверенным видом скрестив руки на груди, прислонилась к восточной стене. Невозмутимый, но явно забавляющийся ситуацией Дэвис находился рядом с полковником Маркуисом, словно собираясь исполнить любое его пожелание. Пенни маячил на заднем плане. Непокорный Робинсон (не собиравшийся снимать кепку) расположился около окна. Гэбриэл Уайт, который, казалось, может вот-вот рассыпаться на куски, стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы.

А улыбающийся полковник Маркуис занял позицию за столом под лампой, выставив три пистолета перед собой.

– В этот момент, леди и джентльмены, сержант Борден кое-кому показывает тело Сары Сэмюэлс – тому, кто сможет идентифицировать его. И тем временем я, чтобы восполнить недостающие факты, хотел бы задать два вопроса… мисс Иде Мортлейк.

Ида сделала шаг вперед, решительная и собранная. На ее привлекательном лице было мало румянца и еще меньше мягкости.

– Спрашивайте обо всем, что хотите знать, – сказала она.

– Хорошо! В начале нашего расследования, мисс Мортлейк, мы слышали, что от черного хода на территорию поместья есть два ключа. У Робинсона был один, у вас как у присматривающей за хозяйством – второй. Они интересуют нас в свете событий вчерашнего дня, когда вы попросили запереть эти ворота. Робинсон запер ворота черного хода своим ключом. Где был ваш и где он сейчас?

Ида спокойно посмотрела на него.

– Он лежал в ящике кладовой дворецкого, вместе с другими ключами. И все еще там.

– Но – в продолжение первого вопроса – ключ ведь можно взять, сделать дубликат и вернуть на место, так, что никто бы об этом не узнал?

– Ну… да, полагаю. Ключ никогда не использовался. Но для чего?

– Тогда мой последний вопрос. Сегодня Робинсон сообщил нам важную деталь. Он рассказал, что недавно был переполох из-за восточных окон – тех, у которых расшатались рамы, и судья постоянно держал ставни на них закрытыми. Робинсон пояснил, что вы предложили вставить в окна новые рамы и открывать ставни, чтобы в кабинете было больше света. Хорошенько подумайте, прежде чем ответить. Робинсон сказал правду?

Ее глаза расширились.

– Ну… в каком-то смысле да. То есть именно я предложила это отцу. Но он и слышать об этом не захотел, у нас возник спор, и я оставила его в покое. Однако на самом деле это была не моя идея.

– Тогда кто предложил это вам? Вы помните?

– Да, конечно. Это…

В коридоре послышался топот, и дверь распахнулась. На пороге возник сержант Борден и отдал честь, его лицо сияло.

– Все в порядке, сэр! – сообщил он. – Это заняло на несколько минут больше времени, чем мы предполагали, потому что лицо Сэмюэлс было испачканным, и мы умыли его, прежде чем леди смогла уверенно опознать ее. Сейчас леди здесь и готова свидетельствовать.

Он отошел в сторону, чтобы дать пройти взволнованной коренастой седовласой женщине с тусклым взглядом. Она была в темной одежде и держала перед собой зонтик. Женщина показалась Пейджу незнакомой. Затем он сообразил, кто она такая. Полковник Маркуис кивнул ей.

– Тогда побеседуем сейчас, – сказал он. – Ваше имя, мадам?

– Клара Макканн, – ответила женщина, переведя дыхание. – Миссис, – добавила она.

– Чем вы занимаетесь, миссис Макканн?

– Вы знаете чем, сэр. Держу газетный киоск по адресу Гастингс-стрит, тридцать два, Блумсбери.

– Вы только что осмотрели тело Сары Сэмюэлс, миссис Макканн. Вы когда-нибудь видели ее раньше?

Миссис Макканн сжала свой зонтик и торопливо проговорила:

– Да, сэр. Теперь в этом нет никакой ошибки, как случилось раньше с фотографией. Это та леди, которая зашла в мой киоск вчера в двадцать минут шестого и спросила, нет ли у меня письма на имя Кэролайн Баэр.

После наступившей мертвой тишины, отозвавшейся шумом в ушах Пейджа, один человек в комнате дернулся и изменился в лице. Полковник Маркуис поднял руку.

– Инспектор, зачитайте предупреждение. Это ведь не моя обязанность. Но здесь тот, кого следует задержать.

И Пейдж произнес:

– Кэролайн Мортлейк, я арестую вас по подозрению в убийстве Чарльза Мортлейка и Сары Сэмюэлс. Должен предупредить вас, что все, что вы говорите, будет записано и может быть использовано в качестве доказательства.

Все молчали. Кэролайн Мортлейк по-прежнему стояла, прислонившись к стене и скрестив руки на груди; только ее глаза приобрели стальной блеск, да подведенные темно-красной помадой губы четче выделялись на побледневшем лице.

– Не будьте… не будьте ослом, – резко сказала она. – Вы не сумеете это доказать. – Тут она выкрикнула еще одно грубое слово и снова приняла хладнокровный вид.

– Я смогу это доказать, – отозвался полковник Маркуис. – Не сомневайтесь. А вы пока подумайте над своим ответом и линией защиты. Я оставлю вас на несколько минут, собраться с мыслями, а пока поговорю о кое-ком другом.

Он внезапно повернулся – свет отбрасывал резкие тени на его лицо. Раздался какой-то странный сосущий звук – это Гэбриэл облизал губы, пытаясь их смочить. Уайт стоял не так прямо, как Кэролайн. И именно его лицо дернулось и изменилось, а не лицо Кэролайн Мортлейк.

– Да, я про вас, – произнес полковник Маркуис. – Про любовника Кэролайн Мортлейк. Про Гэбриэла Уайта, или лорда Эдварда Уайтфорда, или как вам угодно себя называть. А вы красивая пара, вы оба!

– У вас на меня ничего нет, – заявил Уайт. – Я не убивал его.

– Знаю, что вы этого не делали, – кивнул полковник. – Однако могу отправить вас на виселицу как сообщника.

Уайт шагнул вперед, но сержант Борден положил руку ему на плечо.

– Следите за ним, Борден, – велел полковник. – Не думаю, что сейчас он на что-нибудь решится, но он меткий стрелок – и однажды избил женщину в табачной лавке до полусмерти только за то, что в кассе у нее оказался всего фунт или два, когда ему нужны были деньги. Старый судья был прав. Кажется, имелись разногласия по поводу того, кто Уайт на самом деле – святой или негодяй, но старый судья давно уже знал ответ на данный вопрос.

Маркуис посмотрел на присутствующих.

– Полагаю, некоторым из вас я должен все рассказать, – продолжил он, – и проще всего будет объяснить, откуда я узнал, что Уайт лгал с самого начала – постоянно, лгал даже в тех вещах, в которых он признался. В этом, как он считал, и заключалась хитрость его плана. Да, Уайт намеревался убить судью. Он убил бы судью, если бы не вмешалась его возлюбленная. Но он не собирался идти за это на виселицу.

А теперь вернемся к пулевым отверстиям. В данном деле была одна отправная точка, одна предпосылка, в какую мы поверили с самого начала. Мы сами взяли это за основу. Речь о двух выстрелах, прозвучавших здесь, – из револьвера «Айвер-Джонсон» тридцать восьмого калибра и из «Браунинга» тридцать второго калибра, – выстрелах, которые не убили судью. Мы приняли заверение Уайта в том, что первый выстрел был произведен из оружия тридцать восьмого калибра и второй – из тридцать второго. Мы поверили этому заявлению. На этом и строилась защита Уайта. И это заявление было ложью.

Но даже на первый взгляд, если вы посмотрите на вещественные доказательства, история Уайта покажется неправдоподобной по тем самым пунктам вины, которые он признал. Взгляните на эту комнату. Взгляните на план. Какова была история Уайта? Он сказал, что ворвался в комнату, размахивая пистолетом тридцать восьмого калибра. Судья, стоявший около открытого окна, обернулся и что-то крикнул. И в этот момент, пока судья все еще был у окна, Уайт выстрелил.

Что случилось с той пулей тридцать восьмого калибра? Та пуля, которая, по словам Уайта, вылетела из его оружия, как только он сюда вошел, разбила трубку диктофона и попала в стену более чем в шести футах от окна, где стоял судья. Теперь это кажется невероятным. Невозможно поверить, что даже самый неопытный стрелок, неспособный отличить пистолет от капусты, мог стоять всего в пятнадцати футах от цели – и промахнуться на шесть футов.

Что из этого следует? За окном – по прямой линии от окна – растет дерево, и в его стволе мы обнаружили пулю от «Браунинга» тридцать второго калибра. Иначе говоря, пуля от «Браунинга» находилась именно в том положении, как и можно было бы ожидать, если бы Уайт, войдя в комнату, сделал свой первый выстрел из «Браунинга» тридцать второго калибра. Он не попал в судью, хотя и промахнулся ненамного; пуля прошла через открытое окно и застряла в стволе дерева.

Следовательно, становится очевидно, что его первый выстрел был произведен из «Браунинга». В качестве подтверждения отметим, что рассказ Уайта о таинственном выстреле из «Браунинга» – выстреле втором, когда стреляли якобы сзади и справа, из того угла, где стоит желтая ваза, – неправда. Пуля не могла сначала описать кривую, а затем вылететь в окно и попасть в дерево по прямой траектории. Это ложь, и Уайт сам прекрасно знал это.

Итак, события развивались следующим образом. Уайт вошел в эту комнату, выстрелил из «Браунинга» тридцать второго калибра и промахнулся (сейчас поясню, почему он промахнулся). Затем Уайт пробежал через комнату, бросил «Браунинг» в вазу, отскочил назад и сделал второй выстрел из «Айвер-Джонсона» тридцать восьмого калибра. Вам нужны доказательства? Мои сотрудники смогут их предоставить. Сегодня утром я провел тут небольшой эксперимент. Стоя вон там, в углу около вазы, я выстрелил.

Я никуда конкретно не целился, разве только в сторону стены между окнами. Пуля попала в стену между окнами, в футе правее открытого. Если бы я стоял дальше, на одной линии со столом, моя пуля угодила бы именно в то место в стене, куда вошла пуля из «Айвер-Джонсона» тридцать восьмого калибра. Я имею в виду, если бы я стоял там, где был Уайт, когда нажимал на курок во второй раз.

Сэр Эндрю Трэверс выступил вперед.

– Вы считаете, что Уайт все-таки сделал оба выстрела? Но это безумие! Вы же сами так сказали. Почему он сделал это в комнате, которая была заперта? Какой в этом смысл?

– Я постараюсь показать вам, – ответил полковник Маркуис, – поскольку это один из самых хитроумных трюков на моей памяти. Но все пошло не так… Следующая зацепка, привлекшая мое внимание, – это четкие следы от мужского ботинка десятого размера, оставшиеся на десятифутовой клумбе под западными окнами. Эти следы вели прочь от окна. Мы должны были поверить, что кто-то, носивший десятый размер, который больше, чем у Уайта, выбрался из этого окна и убежал. Но никто не сумел бы выбраться оттуда из-за состояния оконных рам. Значит, отпечатки были сфальсифицированы. И все же, если они были подделаны, как оставивший их человек смог пересечь такой большой участок клумбы, чтобы проложить линию следов, тянувшихся от окна? Уж не взлетел ли он? И человек, должно быть, сделал именно это. Иначе говоря, он прыгнул. Перепрыгнул клумбу и двинулся назад, таким образом подделав улику примерно за час до убийства судьи. В этом деле лишь один человек способен совершить подобный прыжок – Гэбриэл Уайт, который, по словам мистера Пенни, поставил непревзойденный рекорд по прыжкам в длину в Оксфорде.

А дальше? Дальше мы слышим от Робинсона о внезапном плане, возникшем недавно в доме судьи, – вставить в окна новые рамы, чтобы ставни могли отпираться. Все события, как вы начинаете видеть, разворачиваются вокруг преступника, который убьет судью и сбежит из этого окна, оставив после себя следы и пистолет.

План Уайта заключался именно в этом. Он хотел убить судью Мортлейка, но он достаточно умен (только посмотрите на него сейчас!), чтобы понимать: как бы ни умер судья, его обязательно заподозрят. Уверен, вам это и так понятно. Уайт не мог бы совершить убийство и остаться вне подозрений. Какой бы трюк он ни придумал, чтобы уйти от внимания, его все равно бы прижали. Но он мог совершить убийство, в котором не было бы достаточных доказательств его вины, и потому большинство поверили бы в его невиновность.

Он мог бы, с помощью сообщника из дома Мортлейка, завладеть «Браунингом», принадлежавшим какому-либо другу семьи. Неважно, какой пистолет, главным было показать, что у Уайта не имелось возможности его украсть. Отлично придумано. Он мог угрожать судье в присутствии кого бы то ни было. Он мог с вопиющим нахальством купить пистолет тридцать восьмого калибра у ростовщика, который, как он знает, является полицейским осведомителем и который, как ему тоже хорошо известно, сразу сообщит об этом. Уайт также мог приобрести пару туфель десятого размера, совсем ему не подходящих. Он мог получить от своего сообщника дубликат ключа от черного хода, позволяющий ему проникнуть на территорию в любое удобное время. Наконец, он мог получить подтверждение от своего сообщника, что ржавые окна и ставни теперь в рабочем состоянии.

И вот он готов. В любой день, когда судья остается один в павильоне, Уайт сумеет попасть на территорию поместья примерно за час до предполагаемого нападения. Он оставит следы. Может подергать ставни, желая убедиться, что они в порядке. И после этого потревожить домочадцев – вынудить их погнаться за ним, направить по своему следу любых удобных свидетелей. Он может ворваться в павильон на большом расстоянии впереди них. Ботинки, в которых он делал следы, теперь зарыты где-то в саду; сейчас он в собственной обуви. Он может запереть дверь и сделать два выстрела – первым промахнуться, а вторым убить судью. Он может открыть одно из западных окон и выбросить из него «Браунинг». Когда появятся преследователи, они найдут его – человека, который пытался убить и потерпел неудачу. А настоящее убийство совершил некто, кто выстрелил из угла и выпрыгнул; кто носил обувь, отличавшуюся от обуви Уайта, и пистолет, который не мог принести Уайт. Короче, Уайт очернил свой образ, чтобы обелить его. Он признавал, что собирался убить, и в то же время доказывал, что не мог этого совершить. Создавал фантом. Он не остался бы безнаказанным и рисковал – но не мог быть осужден, потому что в любом суде возникла бы ситуация, известная как «обоснованное сомнение». Его намеренный шаг в петлю палача был единственным надежным способом убедиться, что она никогда не затянется на его шее.

Пейдж повернулся к Уайту, и снова в лице молодого человека произошла перемена. Нечто зловещее таилось в его глазах, однако на симпатичном лице появилась любезная и обаятельная улыбка. Уайт выпрямился.

– Обоснованное сомнение все еще остается, – произнес лорд Эдвард Уайтфорд. – Я не убивал его, вы ведь знаете.

– Послушайте, Маркуис, я стараюсь не терять голову, – заявил Трэверс. – Но я не понимаю. Даже если это правда, как настоящий убийца сумел выйти из комнаты? Всё так же не ясно, как и раньше. И почему Уайт или его сообщник оказались такими глупыми, что не стали менять планы, даже когда выяснилось, что оконные рамы не заменили? Вы говорите, что Кэролайн – убийца. Я не могу поверить, что…

– Большое спасибо, Эндрю! – насмешливо перебила его Кэролайн. Она сменила позу и быстрым шагом двинулась вперед. Было видно, что Кэролайн не полностью себя контролировала: она могла совладать со своим интеллектом, но не с гневом, обращенным против всего мира.

– Не поддавайся на их попытки заставить тебя в чем-либо признаться, Гэбриэл, – посоветовала она. – Они блефуют, ты же знаешь. У них нет никаких веских улик против меня. Меня обвиняют в убийстве отца, но не понимают, что для этого я должна была стать невидимкой; и они не посмеют идти к присяжным, если не объяснят, как на самом деле убили отца. Они просто выставят себя на посмешище. Как вы и заметили, Эндрю. Если бы мы с Гэбриэлом решились осуществить такой дикий план, то должны были знать, что окна оставались заперты.

– Мисс Кэролайн, я солгал вам, – раздался хриплый голос Робинсона. Он наконец снял свою кепку и теперь мял ее в руках. – Я солгал вам, – повторил он. – Из-за этого целый день я был сам не свой и едва не спятил, но, да поможет мне Бог, теперь я рад, что солгал. Джентльмены, пару дней назад она дала мне пять фунтов, чтобы я пробрался сюда и починил одно из этих окон, чтобы его можно было открыть. И я пошел. Но судья поймал меня и пригрозил, что снимет с меня шкуру, если я еще раз попытаюсь. И я вернулся к вам, мисс Кэролайн. Мне нужны были эти пять фунтов, поэтому я солгал, что починил окно. Я поклялся вам на Библии, что никогда никому об этом не сообщу, а вы сказали, что моим словам никто не поверит, но я не собираюсь отправляться за кого-то на виселицу…