Текст книги "Лучшие истории о невероятных преступлениях"

– Да. Я был так разочарован реакцией дяди на получение письма, что рассказал об этом мистеру Уэйду и мистеру Уиллеру и некоторым другим из бывшей труппы. Надеялся, что они предложат новую идею, и она сработает лучше. Но они не смогли.

– Уэйд и Уиллер живут в городе?

– Да, и, конечно, они уже не играют в водевиле. Зарабатывают тем, что исполняют эпизодические роли на радио и телевидении.

– Ну, спасибо, что решили продлить полис. Когда вы выйдете отсюда, я хотел бы снова с вами встретиться, чтобы обсудить возможность дополнительного страхования.

– Да, мистер Смит, я буду рад обсудить еще один полис, если выберусь из этой ситуации.

Мистер Смит улыбнулся:

– Определенно, страховая компания «Фэлэнкс» заинтересована в том, чтобы вы освободились как можно скорее.

Мистер Генри Смит возвращался к дому Перри еще медленнее и был еще задумчивее, чем при отъезде. Он не стал приближаться к дому, а припарковал свой старый автомобиль почти в четверти мили от него, в том месте, где дорога огибала рощу.

Мистер Смит шел сквозь ряды деревьев и выбрался на открытое поле, откуда был уже виден дом. Шериф все еще – или уже снова – находился на крыше. Когда мистер Смит появился на открытом пространстве, Осборн почти сразу его заметил. Мистер Смит помахал рукой, и шериф помахал в ответ. Мистер Смит двинулся к конюшне, находившейся между полем и домом.

Высокий худощавый мужчина, ранее тренировавший лошадь, теперь занимался уходом за ней.

– Мистер Меркл? – спросил мистер Смит, и мужчина кивнул. – Мое имя Смит, Генри Смит. Я… пытаюсь помочь шерифу. Красивый жеребец – этот серый. Смею предположить, что это помесь арабского скакуна и кентуккийской прогулочной лошади?

Лицо худощавого человека просветлело.

– Правильно, мистер. Вижу, вы разбираетесь в породах лошадей. А я подшутил над этими городскими придурками. Сказал им, что это клайд, а та гнедая арабская кобыла – першерон, они и поверили. Уже выяснили, кто убил мистера Перри?

– Вполне возможно, что да, мистер Меркл. Удивительно, но вы рассказали мне, как это было сделано, и если мы знаем…

– Что? – воскликнул конюх. – Я рассказал?

– Да, – ответил мистер Смит. – Спасибо.

Он обошел конюшню и присоединился к шерифу на крыше.

Осборн улыбнулся и произнес:

– Я увидел вас, как только вы вышли на открытое пространство. Черт возьми, никто не мог бы пересечь это поле незаметно.

– Вы говорили, что лунный свет был довольно тусклым, верно?

– Да, луна вроде как висела низко, и, кажется, это вообще был месяц.

– Третья четверть луны, – уточнил мистер Смит. – Люди, которые пересекли это поле, не должны были подходить ближе чем на сто ярдов, пока не скрылись в тени конюшни.

Шериф снял шляпу и вытер лоб носовым платком.

– Конечно, я не утверждаю, что можно было бы узнать кого-то на таком расстоянии, но не увидеть было нельзя… Почему вы сказали «люди, которые пересекли это поле»? Вы имеете в виду, вы считаете…

– Вот именно, – чуть самодовольно перебил его мистер Смит. – Один человек не мог прошлой ночью пересечь это поле незамеченным, но двое мужчин – вполне! Признаю, звучит абсурдно, но, если исключить все невероятное, получается, что это возможно.

Шериф Осборн непонимающе уставился на него.

– Этих двоих мужчин, – продолжил мистер Смит, – зовут Уэйд и Уиллер. Они живут в городе, и вам будет несложно их найти. Уолтер Перри знает их адреса. Уверен, вам не составит труда доказать, что они сделали это, когда вы узнаете факты. Полагаю, вы обнаружите, что они арендовали… один необходимый реквизит. Сомневаюсь, что у них остался свой – спустя столько лет после ухода со сцены.

– Уиллер и Уэйд? Кажется, Уолтер упомянул эти имена.

– Вот именно, – кивнул мистер Смит. – Они знали здешнюю обстановку. И понимали, что, если Уолтер унаследует компанию «Уистлер», они получат причитающиеся им деньги. Поэтому прошлой ночью они явились сюда и убили мистера Карлоса Перри. Они пересекли это поле прошлой ночью прямо на глазах у ваших детективов.

– Кто-то из нас сошел с ума, – заявил шериф Осборн. – Как?

Мистер Смит мягко улыбнулся:

– Только что по дороге к дому я убедился в своей смелой догадке. Я позвонил одному другу, который долгие годы работал театральным агентом. Он вспомнил Уэйда и Уиллера. У загадки есть единственный ответ – возможный благодаря тусклому лунному свету, расстоянию и невежеству людей, не удивившихся при виде лошади в поле, ночью, тогда как она должна была находиться в конюшне. Кто, в самом деле, даже увидев лошадь, зафиксировал бы это в памяти?

– Вы имеете в виду, Уэйд и Уиллер…

– Да, – кивнул мистер Смит. – Уэйд и Уиллер в водевиле вместе изображали лошадь.

Джон Диксон Карр

Джон Диксон Карр (1906–1977) считается знаменитым мастером тайны «запертой комнаты», и он был не прочь похвастаться этим обстоятельством. В «Трех гробах» (1935; в Англии опубликовано под названием «Пустой человек») Карр делает перерыв в действии, чтобы предоставить место рассуждению о различных методах, с помощью которых убийца мог бы совершить безупречное преступление в запертой комнате или в иной подобной «невероятной» ситуации. На двадцати страницах он описывает произошедшее преступление, затем объясняет, как оно могло быть совершено, обрисовывая десятки сюжетов для потенциальных рассказов или романов, а потом отбрасывает их все, заявляя, что данное конкретное убийство было совершено по-другому.

Так же и в «Третьей пуле» Карр предлагает не одну загадку запертой комнаты, а целых три, что весьма сложно, учитывая, как трудно создать хотя бы один такой правдоподобный сценарий.

Карр – американец (родился и вырос в Пенсильвании), но прожил много лет в Англии, а когда вернулся в Америку, был провозглашен самым «британским» автором своего времени. Быстро добившись признания, Карр стал первым американцем, избранным в престижный «детективный клуб» Англии в 1936 году, всего через несколько лет жизни в Англии. За литературные достижения он был удостоен звания «Гранд-мастера» от Ассоциации детективных писателей США в 1963 году. Карр так много сочинял, что взял себе псевдоним Картер Диксон (первоначально Карр Диксон, однако его американский издатель Харпер возразил против такого варианта), и его произведения печатались и под настоящим именем, и под псевдонимом.

«Третья пуля» впервые была опубликована как отдельная повесть Картера Диксона в издательстве «Ходдер и Стоутон» в 1937 году в Лондоне. В 1948 году ее напечатали впервые в США, в сокращенной форме (под псевдонимом Карр), в январском номере журнала «Ellery Queen’s Mystery Magazine». Она была, с разрешения Карра, сокращена на двадцать процентов по сравнению с книжным изданием. В 1954 году вышла книга «Третья пуля и другие истории» (издательство «Хэмиш Гамильтон», Лондон). Примечание: здесь публикуется вариант повести, напечатанный в «Ellery Queen’s Mystery Magazine».

Третья пуля

На краю стола помощника комиссара лежала свернутая газета. Лежала так, что видна была часть заголовка: «Судья Мортлейк убит»… Поверх нее расположился официальный отчетный лист, исписанный аккуратным почерком инспектора Пейджа. И поверх отчета, курок к курку, находились два пистолета. Один был «Айвер-Джонсон» 38-го калибра. Второй – автоматический «Браунинг» 32-го калибра.

Не было еще и одиннадцати утра. Дождь стучал за окнами, выходившими на набережную, и над столом горела лампа с зеленым абажуром. Полковник Маркуис, помощник комиссара столичной полиции, свободно откинулся на спинку кресла и закурил. Полковник Маркуис был высоким жилистым мужчиной; набрякшие веки придавали ему вид несколько сардонический (не совсем заслуженный). Он не был лысым, однако седые волосы уже начали редеть, словно в знак солидарности с коротко подстриженными серыми усами. В его худощавом лице угадывалось нечто безошибочно армейское, а точнее – бывшее армейское. Почему бывшее, несложно было догадаться: когда он вставал, проявлялась его хромота. Маленькие глаза, казалось, смотрят на все с любопытством.

– Да? – произнес он.

Инспектор Пейдж, молодой и не особенно амбициозный, был мрачен, как день за окном.

– Суперинтендант сказал, что предупредит вас, сэр, – ответил Джон Пейдж. – Я здесь с двумя целями. Во-первых, чтобы подать в отставку…

Полковник Маркуис усмехнулся.

– …а во-вторых, – добавил Пейдж, глядя на него, – попросить вас ее не принимать.

– А, так лучше, – отозвался помощник комиссара, – но к чему эти хлопоты?

– Из-за дела Мортлейка, сэр. Оно кажется невероятным. Как вы можете видеть по моему отчету…

– Я не читал ваш ответ, – сообщил помощник комиссара. – И не собираюсь. Инспектор Пейдж, мне скучно, чертовски скучно – просто зеленая тоска. И этот случай Мортлейка, по-моему, не предлагает ничего особенно удивительного. К сожалению, конечно. Да, да. Но поправьте меня, если я ошибаюсь. Мистер Мортлейк, недавно вышедший на пенсию, был судьей Высокого суда, отделения «королевской скамьи», работавшим в Центральном уголовном суде. Он был тем, кого называют «судьей в красном»[9]9
   Так называют судей Высокого суда Великобритании – из-за цвета мантии.


[Закрыть], и сидел в главном зале суда, где рассматривались серьезные преступления, такие как убийства, преднамеренные или непредумышленные. Однажды он приговорил человека по фамилии Уайт к пятнадцати ударам «кошкой»[10]10
   Плеть с девятью «хвостами», обычно с твердыми наконечниками, узлами либо крючьями на концах.


[Закрыть] и восемнадцати месяцам каторжных работ за грабеж с применением насилия. Уайт угрожал судье. В этом нет ничего нового; все каторжники угрожают. Только Уайт, выйдя из тюрьмы, действительно выполнил угрозу. Он вернулся и убил судью. – Полковник Маркуис нахмурился. – Что ж, в этом есть какие-нибудь сомнения?

Пейдж покачал головой.

– Нет, сэр, очевидно, нет, – признал он. – Я сам могу свидетельствовать об этом. Вчера в половине шестого вечера Мортлейк был ранен в грудь. Сержант Борден и я практически видели все своими глазами. Мортлейк находился один с Уайтом – в пристройке недалеко от его дома. Никто другой не успел бы ни добраться до судьи, ни тем более застрелить его. В общем, если Уайт его не убивал, это кошмарное дело. Но в том-то и проблема. Ведь если Уайт его убил… ну, это по-прежнему кошмарное дело.

Рябоватое лицо полковника Маркуиса просияло.

– Продолжайте, – велел он.

– Прежде всего расскажу предысторию, – произнес Пейдж и раскрыл газету, на первой полосе которой поместили большую фотографию судьи Мортлейка в мантии. На ней был изображен маленький человечек в пышном парике. Из-под парика выглядывало лицо с выражением любопытства и мягкости, приближающейся к кротости. – Знали ли вы его?

– Нет. Я слышал, что он был активным участником забастовки юристов.

– Мортлейк вышел на пенсию в семьдесят два года, что для судьи рано. Вероятно, он и тут проявил свою сообразительность. Но самое главное, о чем следует сказать, – это о его снисходительности к подсудимым. Судя по его речи, которую я прочитал, он не одобрял использования «кошки-девятихвостки» даже в крайних случаях.

– Тем не менее он приговорил этого Уайта к пятнадцати ударам?

– Да, сэр. И это непонятно. – Пейдж помолчал, колеблясь, а потом продолжил: – Теперь насчет этого парня, Гэбриэла Уайта. Он не был каторжником, это его первое преступление. Уайт молод и красив, как киноактер, – картинно красив. К тому же он хорошо образован, и, кажется, Гэбриэл Уайт – это не его настоящее имя, но по этому поводу мы не особенно беспокоились, только убедились, что его нет в нашей картотеке. Обвинение в грабеже с применением насилия – довольно неприятное дело, если только Уайт виновен. Это случилось с пожилой женщиной, державшей табачную лавку в Попларе и слывшей богатой скрягой – старой закалки. В общем, кто-то зашел в ее магазин туманным вечером, якобы собираясь купить сигареты, нанес несколько сильных ударов ей в лицо – не остановился даже после того, как она потеряла сознание, – и ушел, унося только два фунта стерлингов и немного серебра из кассы. Гэбриэл Уайт был пойман убегающим с места преступления. В его кармане обнаружили одну из украденных банкнот, идентифицировав ее по номеру, а также закрытую пачку сигарет, хотя было известно, что он не курит. По версии Уайта, он гулял в одиночестве, когда кто-то врезался в него в тумане, сунул руку в его карман и исчез. Он решил, что стал жертвой карманника, и, в свою очередь, побежал за мужчиной, при этом проверив карман и обнаружив, что туда что-то положили. И в следующую секунду его остановил констебль.

Мистер Пейдж немного помолчал.

– Видите ли, сэр, – продолжил он, – у обвинения было несколько слабых мест.

Прежде всего, старуха не могла с уверенностью опознать его как грабителя. Если бы у Уайта был опытный адвокат и если бы он не выступил один против судьи, скорее всего, его бы оправдали. Но вместо того чтобы согласиться на защитника, которого суд готов был назначить для Уайта, он почему-то решил защищать себя сам. Его манера поведения в зале заседаний не понравилась Мортлейку, и суд обернулся против Уайта. Старина Мортлейк разобрал его дело перед присяжными и практически заставил их признать его виновным. В ответ на вопрос, каким будет его последнее слово, Уайт сказал только: «Ты придурок, и скоро мы увидимся». Думаю, это можно расценить как угрозу. И все же он чуть не потерял сознание, когда Мортлейк спокойно назначил ему пятнадцать ударов «кошки».

– Послушайте, Пейдж, мне это не нравится. Разве не было оснований для апелляции?

– Уайт не подавал апелляцию. Он больше ничего не сказал, хотя, как мне сообщили, плохо перенес порку. Но беда в том, сэр, что все мнения об Уайте противоречивы. Люди либо твердо настроены за него, либо так же твердо – против него. Одни полагают, что он обвинен несправедливо, а другие считают – что совершенно заслуженно. Уайт отбывал свой срок в Уорвуд-Скрабс. Начальник тюрьмы и тюремный врач думают, что он хороший человек, и готовы свидетельствовать в его пользу. А капеллан тюрьмы и сержант Борден (офицер, арестовавший его) твердят, что он законченный мерзавец. Во всяком случае, Уайт был обычным заключенным. Его выпустили досрочно – на три месяца раньше за примерное поведение, и он вышел шесть недель назад – 24 сентября.

– Уайт по-прежнему угрожал?

– Нет, сэр, – ответил Пейдж. – Конечно, он находился на испытательном сроке, и мы присматривали за ним. Но вроде все было нормально до вчерашнего дня. А вчера в четыре часа нам позвонил владелец ломбарда и сообщил, что Гэбриэл Уайт только что купил у них оружие. Этот пистолет.

Пейдж толкнул через стол пистолет «Айвер-Джонсон» 38-го калибра. С любопытством взглянув на оружие, полковник Маркуис взял его в руки. Судя по магазину, из него был произведен один выстрел.

– Итак, – продолжил Пейдж, – мы разослали приказ забрать его – по этому поводу. Но вслед за этим нам снова позвонили. Звонок был от женщины, и она говорила довольно истерично. Сообщила, что Гэбриэл Уайт собирается убить мистера Мортлейка, и не могли бы мы что-нибудь с этим сделать? Звонила Ида Мортлейк, дочь судьи.

– Не хочу спешить с выводами, – язвительно произнес полковник, – но вы хотите сказать, что мисс Ида Мортлейк молода и очаровательна, а наш Адонис с удручающим именем Гэбриэл Уайт хорошо ей знако́м и что судья знал об этом, когда выносил приговор?

– Да, сэр. Но я перейду к этому чуть позднее. После ее звонка суперинтендант решил, что мне лучше немедленно отправиться в Хэмпстэд – там живут Мортлейки. Я взял с собой сержанта Бордена, потому что тот раньше имел дело с Уайтом. Мы прыгнули в полицейскую машину и примчались туда на всех парах. Теперь пару слов о местности. Вокруг дома – весьма обширная территория. Пригороды вокруг Хэмпстэд-Хит разрослись таким образом, что дома и виллы вплотную примыкают друг к другу, а вокруг владений судьи возвышается каменная стена высотой в пятнадцать футов. И входа два – главный парадный подъезд и черный ход. За первым присматривает старый слуга Робинсон, живущий в сторожке рядом. Он открыл нам ворота. Мы добрались туда примерно в половине шестого. Уже почти стемнело. Кроме того, было по-ноябрьски дождливо и ветрено. Робинсон объяснил нам, где находится судья: в павильоне – это нечто вроде флигеля – в роще ярдах в двухстах от дома. Это небольшая постройка – только две комнаты, разделенные холлом. Судья использовал одну из комнат как кабинет. Робинсон был уверен, что он там. Кажется, судья ждал к чаю давнего приятеля, и примерно в половине четвертого он позвонил Робинсону в сторожку. Слуга сказал, что после звонка судья направился к павильону, а он, Робинсон, должен был отвести посетителя прямо в павильон, когда тот появится. Борден и я двинулись по тропинке к павильону. Вокруг росли деревья, но они находились от флигеля не менее чем в дюжине футов и не закрывали нам обзор. Посередине строения была дверь с окошком над ней, и с каждой стороны двери – по два окна. Два окна справа были темными. Через два окна слева, хотя и задернутые тяжелыми портьерами, пробивались полоски света. Кроме того, в холле горел свет, как можно было увидеть в окошке над дверью. Благодаря этому мы и заметили, как высокий мужчина вынырнул из рощи с правой стороны и побежал прямо ко входной двери. Но это было еще не все. Дождь стучал по нашим затылкам, грохотал гром. И прямо перед тем, как этот человек коснулся двери, сверкнула молния.

Это было даже настоящее пламя. На пару секунд все вокруг ярко осветилось, как при фотовспышке. Как только мы увидели человека, вынырнувшего из-за деревьев, Борден закричал. Человек услышал нас и обернулся. Это был Гэбриэл Уайт, вне всяких сомнений, – молния его высветила. И, увидев нас, он вынул пистолет из кармана.

Но не пошел на нас. Вместо этого он открыл дверь павильона. С того места, где мы стояли – то есть теперь уже бежали, – мы увидели небольшой холл внутри постройки; Уайт направился налево, в кабинет судьи.

Мы бежали – Борден намного опередил меня и снова издал рев, громкий, как труба Судного дня. Судья, очевидно, его услышал. Поэтому отдернул штору у ближайшего ко входной двери окна и выглянул наружу. Я обращаю на это внимание для того, чтобы показать: тут не было никакого недоразумения. Это был старый Мортлейк – я много раз видел его в зале суда, и в тот момент он был жив и здоров. Мортлейк приотворил окно и выглянул; я видел, как блеснула его лысая голова. Он крикнул: «Кто там?» Затем что-то отвлекло его внимание от окна. Мортлейк развернулся обратно в комнату.

Его внимание привлек факт, что Гэбриэл Уайт открыл дверь его кабинета, вбежал внутрь и повернул ключ в замке. Сержант Борден мчался за Уайтом, но ему не хватило всего нескольких секунд, чтобы настигнуть его перед тем, как он запер дверь. Я понял, что для меня быстрее всего будет попасть в кабинет через окно, оставшееся приоткрытым.

И тут я услышал первый выстрел.

Да, сэр. Я сказал «первый выстрел». Я услышал его, когда находился в двадцати шагах от окна. А потом, за десять шагов от окна, раздался второй выстрел. Черные шторы были лишь немного отодвинуты, и я не мог заглянуть внутрь, пока не поравнялся с окном.

В кабинете, чуть слева от окна, лежал старый Мортлейк – лицом на письменном столе. В середине комнаты стоял Гэбриэл Уайт, напряженно выставив перед собой пистолет, и казался ошарашенным. Он не выглядел яростным, или дерзким, или даже эмоциональным – на его лице застыло лишь глуповатое выражение. Ну, сэр, мне оставалось только залезть в окно. Это не представлялось опасным. Уайт не обратил на меня внимания, и я сомневаюсь, что он вообще меня видел. Сначала я подошел к нему и взял оружие из его руки. Уайт не сопротивлялся. Затем я открыл дверь в холл, в которую все еще стучал Борден, чтобы он мог войти. Потом я шагнул к телу судьи Мортлейка.

Он лежал поперек большого письменного стола вниз лицом. С потолка над столом свисал большой медный светильник в форме китайского дракона с мощной электрической лампочкой внутри. Он заливал письменный стол потоком света, и это был единственный источник света в комнате. По левую руку от судьи находился стационарный диктофон со снятым чехлом. И судья был мертв, совершенно очевидно. Ему выстрелили в сердце с довольно близкого расстояния, и смерть наступила почти мгновенно.

Было два выстрела. Одна пуля убила его. Другая повредила трубку диктофона и застряла в стене позади. Позднее я вытащил ее.

Взгляните на этот общий план кабинета, который я нарисовал, чтобы нагляднее представить место преступления. Это большая квадратная комната, обставленная в основном книжными шкафами и кожаными креслами. В кабинете не имелось камина, но в северную стену был встроен электрический камин (он был включен). В западной стене – два окна. Но оба эти окна были заперты изнутри; и вдобавок их тяжелые деревянные ставни также были закрыты. В южной стене тоже два окна. Но с этой стороны я и попал внутрь. Одно из окон было заперто и закрыто ставнями; другое, через которое я перелез, постоянно оставалось под наблюдением. В комнате имелся только один выход – дверь в холл. Эту дверь контролировал сержант Борден с того самого момента, как Уайт вбежал внутрь и заперся.

Конечно, сэр, все это казалось обычным делом. Мы знали ответ. Уайт находился в закрытом помещении со своей жертвой. Никто другой не мог бы убежать из кабинета. Когда мы вошли, там никто не прятался; как обычно, мы тщательно обыскали эту комнату. Гэбриэл Уайт выпустил две пули, одна из которых убила судью, а другая застряла в стене. Все было просто и ясно, пока мне не пришло в голову вскрыть пистолет «Айвер-Джонсон» и проверить магазин.

– И что? – спросил полковник Маркуис.

– Ну, – мрачно произнес инспектор Пейдж, – из оружия Уайта была выпущена только одна пуля.

Пейдж понимал – начальнику это доставляет удовольствие. Маркуис даже сел прямее и выглядел теперь более заинтересованным.

– Любопытно, – заметил он, закуривая еще одну сигарету. – Что мне нравится, инспектор, так это ваш неформальный стиль доклада.

Пейдж не знал, как правильно реагировать на слова Маркуиса, но на сей раз рискнул усмехнуться.

– Честно говоря, сэр, мы не могли поверить своим глазам. Пистолет был точно таким же, как вы видите его сейчас, – полностью заряжен, за исключением одной взорвавшейся гильзы. Теоретически, конечно, Уайт мог бы войти в кабинет и выпустить одну пулю, а затем осторожно открыть магазин, извлечь стреляную гильзу, вставить на ее место другую пулю и выстрелить, оставив магазин таким, каким мы его нашли.

– Вздор! – заявил полковник Маркуис.

– Да, сэр. Зачем кому-то выполнять такой странный трюк, когда магазин с самого начала был полон? Кроме того, он не мог это сделать. В таком случае должна была остаться дополнительная гильза от первой пули, а ее нигде не оказалось, ни в комнате, ни при нем. Мы все проверили.

– Что сказал обвиняемый?

Пейдж достал из кармана блокнот и открыл на нужной странице.

– Я зачитаю его объяснения дословно, хотя Уайт был немного не в себе, и его слова казались не более связными, чем все остальное в этом деле. Прежде всего я предупредил его, что все сказанное им будет записано и может быть использовано в качестве доказательства.

«Вопрос: Так вы его все-таки застрелили?

Ответ: Не знаю.

Вопрос: Что вы имеете в виду, когда говорите, что не знаете? Вы не отрицаете, что стреляли в него?

Ответ: Я выстрелил в него. Но все пошло не так. Я не знаю.

Ответ: И вы выстрелили в него во второй раз?

Ответ: Нет, я этого не делал. Видит Бог, я этого не делал. Я стрелял в него только один раз. Не знаю, попал ли в него, но он, по-моему, не упал сразу.

Ответ: Вы пытаетесь сказать, что был только один выстрел?

Ответ: Нет, нет, определенно было два выстрела. Я слышал их.

Ответ: Какой из них совершили вы?

Ответ: Первый. Я выстрелил в старого мерзавца, едва лишь войдя. Он только отвернулся от окна и протянул ко мне руки, и я в него пальнул.

Ответ: Вы имеете в виду, что здесь находился кто-то еще, кто и совершил второй выстрел?

Ответ: Не знаю.

Ответ: Ну, вы видели тут кого-нибудь еще?

Ответ: Нет. Тут никакого источника света, кроме лампы над столом, и я ничего не разглядел.

Ответ: Вы хотите сказать, что, если кто-то выстрелит из пистолета в этой комнате прямо под вашим носом, вы не увидите ни стрелявшего, ни его пистолет, ни что-либо иное?

Ответ: Не знаю. Я говорю вам как есть. Я выстрелил в старую свинью, а он не упал. Побежал к другому окну и закричал. Потом я услышал второй выстрел. Он остановился, прижал руки к груди, сделал еще пару шагов и упал ничком поперек стола.

Ответ: С какой стороны был сделан тот второй выстрел?

Ответ: Не знаю».

Я только задал ему этот вопрос, когда сержант Борден кое-что нашел. Борден рыскал вдоль западной стены, недалеко от тех двух огромных желтых фарфоровых ваз. Они стояли в углах комнаты вдоль этой стены (смотрите план). Борден склонился рядом с одной из них, в северо-западном углу стены. И подобрал стреляную гильзу. Сначала, конечно, он подумал, что это гильза, которую мы ищем, из пистолета «Айвер-Джонсон». Но как только я посмотрел на нее, сразу понял, что это не так. Это была гильза от автоматического оружия 32-го калибра. И тогда мы заглянули внутрь этой вазы и нашли вот это. – Усмехнувшись, Пейдж толкнул через стол пистолет «Браунинг» 32-го калибра. – Этот пистолет лежал на дне вазы, куда кто-то кинул его. Ваза была слишком высокой, чтобы дотянуться до него рукой. Но судья принес в павильон зонт; мы нашли его прислоненным к стене в холле и с его помощью вытащили пистолет. По запаху из ствола я заключил, что из этого «Браунинга» в последние несколько минут стреляли. В обойме не хватало одной пули. Гильза от этой пули, по заверению нашего эксперта, была именно той, что мы обнаружили рядом с вазой. Гильза, когда я ее коснулся, была еще немного теплой – иными словами, сэр, из него стреляли в течение последних нескольких секунд.

Пейдж постучал пальцем по краю стола.

– Следовательно, сэр, – продолжил он, – нет никаких сомнений в том, что второй выстрел был произведен из этого «Браунинга», стрелявший находился внутри комнаты, а потом выбросил пистолет в эту вазу.

– Какая пуля убила судью?

– В том-то и дело, сэр, мы не знаем.

– Не знаете? – удивился полковник. – По-моему, это довольно просто. Было две пули: от пистолета тридцать восьмого калибра и «автомата» тридцать второго. Одна из них, грубо говоря, в теле судьи, а вторая – в стене. Вы сообщили мне, что вытащили ту, что в стене. Какую из них?

Пейдж вынул из кармана подписанный конверт и вытряхнул из него частицу свинца, сплющенную и частично сколотую.

– Вот эта была в стене, – произнес он. – Стена кирпичная, так что пуля немного раскололась. То есть мы не можем судить по весу. Я почти уверен, что это пуля тридцать восьмого калибра от пистолета Уайта. Но не могу занести это в дело, пока не получу отчет о вскрытии от доктора Блэйна и не выясню точно про пулю, оставшуюся в теле судьи. Этим утром доктор Блэйн проводит вскрытие.

Полковник Маркуис широко улыбнулся, а затем снова посерьезнел.

– Вы очень основательны, инспектор, – заметил он. – И все же, что вы предполагаете? Если эта пуля окажется из оружия тридцать восьмого калибра, значит, Гэбриэл Уайт выстрелил и промахнулся. Пока неплохо. Но что случилось позднее? Судя по вашим словам, всего через несколько секунд после этого кто-то выстрелил из «Браунинга» и убил судью Мортлейка. Кстати, остались ли отпечатки пальцев на «Браунинге»?

– Нет, сэр. Но Уайт был в перчатках.

Полковник Маркуис поднял брови.

– Ясно. Вы считаете, что Уайт все-таки мог сделать оба выстрела?

– Думаю, это возможно. Вероятно, он пришел в павильон с двумя пистолетами и проделал этот забавный трюк, чтобы мы решили, будто второй выстрел, убивший судью, был сделан кем-то другим. И все же…

– Это очень значительное «и все же», – проворчал полковник. – Я согласен. Если бы Уайт решился на подобный изощренный фокус, он бы позаботился о том, чтобы комната не была запечатана, как коробка. Уайт не стал бы создавать условия, при которых никто другой не сумел бы произвести выстрел. Его действия, совершенные прямо под носом полиции, больше похожи на сознательную попытку стать мучеником. Это возможно – на свете полно чудаков. Но использование двух пистолетов при таких обстоятельствах было бы полным безумием. Чудак Гэбриэл Уайт или нет, я полагаю, вы не считаете его безумным.

– Да, сэр. Кроме того, говорят о его «актерской игре». Но я готов поклясться, что выражение лица Уайта, когда я взглянул на него в окно, было совершенно искренним. Ни один актер не сумел бы сыграть так. Уайт был ошеломлен, будто едва не обезумел от того, что увидел. Но вот в чем проблема! В какую еще версию мы можем поверить? Комната была, как вы сказали, опечатана, как коробка. В общем, Уайт, вероятно, и сделал оба выстрела. Никто другой не мог бы это совершить.

– Вы не видите альтернативы?

– Нет, сэр, – вздохнул Пейдж.

– А я надеялся, что видите. Разве нет?

– Есть предположение, что Уайт кого-то прикрывает. Например, в кабинете мог находиться кто-то еще, вооруженный «Браунингом». Уайт выстрелил и промахнулся. Некто X., неизвестный, выстрелил и попал в цель. После чего – ведь около дверей стоял полицейский – X. выпрыгнул из окна западной стены, а Уайт после этого запер окна и ставни.

Пейдж поднял голову, и полковник кивнул.

– Да, – произнес он. – Предположим, что судью убил все-таки не Уайт. Расскажите мне о его окружении. Кто-нибудь еще был заинтересован в его смерти? Что насчет домочадцев или друзей?

– Семья у судьи небольшая. Он вдовец, женился довольно поздно, и жена умерла пять лет назад. У него остались две дочери – старшая Кэролайн, ей двадцать восемь, и младшая Ида – ей двадцать пять. Помимо слуг еще одним домочадцем является лишь старик Пенни. Много лет он проработал у Мортлейка судебным клерком, а когда судья вышел на пенсию, то пригласил Пенни жить в его доме, чтобы помочь написать книгу «Пятьдесят лет в судьях и адвокатах» или что-то в этом роде.

– Книга была неизбежна, – заметил полковник. – А как насчет друзей?

– У него есть только один близкий друг. Помните, я упомянул, что приятель судьи должен был прийти вчера к чаю и судья сказал сторожу, чтобы проводил его в павильон? Это мужчина, намного моложе Мортлейка. Полагаю, вам будет интересно узнать, что это сэр Эндрю Трэверс, известный адвокат по уголовным делам. Он сейчас в растрепанных – как тома наших лучших дел – чувствах.

Помощник комиссара уставился на Пейджа:

– Да, любопытно… Я не знаю его лично, но много слышал о нем. Итак, вчера Трэверса пригласили на чай в поместье Мортлейка. Он там появился?

– Нет. Трэверс задержался, а потом позвонил, как я понимаю.

Полковник Маркуис задумался.

– А как насчет домочадцев? Вряд ли у вас была возможность всех опросить, но одна зацепка так и просится в руки. Вы сказали, что младшая дочь Ида связалась с вами и сообщила, будто Гэбриэл Уайт собирается убить ее отца; вы также считаете, что она знала Уайта лично?