Текст книги "По ком звонит колокол"

– Какой процент?

– Не знаю. Обычный динамит. Принесу.

– Отлично. Мы взорвем им маленький мост наверху, – сказал Роберт Джордан. – Ты придешь сегодня вечером? Принеси с собой, ладно? Насчет этого моста в приказе ничего нет, но его тоже надо взорвать.

– Вечером приду. Потом – за лошадьми.

– Есть шанс достать лошадей?

– Может быть. Теперь будем есть.

«Интересно, он со всеми разговаривает такими же рублеными фразами? – подумал Роберт Джордан. – Или ему кажется, что иностранцу так понятней?»

– А куда мы пойдем, когда все сделаем? – прокричала Пилар в ухо Глухому.

Он пожал плечами.

– Надо все заранее подготовить, – сказала женщина.

– Конечно, – согласился Эль Сордо. – А как же.

– Это будет очень трудно, – сказала Пилар. – Нужно хорошенько все продумать.

– Да, женщина, – сказал Сордо. – Что тебя тревожит?

– Все, – крикнула Пилар.

Сордо улыбнулся ей.

– Это ты от Пабло заразилась, – сказал он.

Значит, на этом птичьем языке он говорит только с иностранцами, подумал Роберт Джордан. Ладно. Рад, что услышал от него и нормальную речь.

– Как думаешь, куда нам лучше идти? – спросила Пилар.

– Куда?

– Да, куда?

– Ну, мало ли мест? – сказал Сордо. – Ты Гредос знаешь?

– Там и без нас народу много. Они вычистят все эти места, как только у них появится время.

– Да. Но там очень большая территория и очень дикая.

– Туда будет трудно добраться, – сказала Пилар.

– А куда легко? – сказал Эль Сордо. – До Гредоса добраться не труднее, чем до любого другого места. Идти нужно по ночам. Здесь сейчас очень опасно. Удивительно уже и то, что мы здесь так долго продержались. В Гредосе безопасней, чем тут.

– Знаешь, куда бы мне хотелось уйти? – спросила его Пилар.

– Куда? В Парамеру? Это не лучшее место.

– Нет, – сказала Пилар. – Не в Сьерра де Парамера. Я хочу туда, где Республика.

– Это можно.

– А твои люди пойдут?

– Да, если я скажу.

– А вот я насчет своих не уверена, – сказала Пилар. – Пабло не захочет, хотя там, правду сказать, ему было бы спокойней. В армию его не призовут, возраст уже не тот, если только не начнут брать всех без разбору. Цыган тоже не пойдет. Как остальные – не знаю.

– Из-за того, что здесь давно ничего не происходило, они не чуют опасности, – сказал Глухой.

– После сегодняшних самолетов у них чутье обострится, – сказал Роберт Джордан. – Но я думаю, что из Гредоса вы сможете действовать вполне успешно.

– Что? – спросил Эль Сордо и посмотрел на него своими непроницаемыми глазами. В том, как он это спросил, не было и намека на дружелюбие.

– Оттуда можно было бы более эффективно совершать вылазки, – пояснил Роберт Джордан.

– А-а, – сказал Эль Сордо. – Так ты знаешь Гредос?

– Да, там можно устраивать диверсии вдоль главной железнодорожной линии. Можно постоянно перерезать сообщение по ней, как мы делали южнее, в Эстремадуре. Нападать оттуда лучше, чем возвращаться на территорию Республики, – сказал Роберт Джордан. – Там вы принесете больше пользы.

Пока он говорил, оба его собеседника угрюмо молчали.

Потом переглянулись.

– Значит, ты в самом деле знаешь Гредос? – спросил Сордо.

– Конечно, – ответил Роберт Джордан.

– И куда бы ты пошел?

– Куда-нибудь за Барко-де-Авила. Там лучше, чем здесь. Можно совершать рейды на главное шоссе и железнодорожный участок между Бехаром и Пласенсией.

– Очень трудно, – сказал Сордо.

– Мы действовали на таком же участке железной дороги в гораздо более опасном районе в Эстремадуре, – сказал Роберт Джордан.

– Кто – мы?

– Отряд эстремадурских guerrilleros[42]42
  Партизаны (исп.).


[Закрыть].

– Много вас было?

– Около сорока человек.

– А тот нервный с чудны́м именем тоже оттуда? – спросила Пилар.

– Да.

– Где он теперь?

– Умер, я же тебе говорил.

– И ты тоже оттуда?

– Да.

– Понимаешь, о чем я? – спросила Пилар.

Я совершил ошибку, догадался Роберт Джордан: сказал испанцам, что мы умеем делать что-то лучше, чем они, между тем как у них существует правило – никогда не распространяться о своих подвигах и умениях. Вместо того, чтобы польстить им, я стал учить их, что делать, это их разозлило. Ну, либо они это проглотят, либо нет. Но в Гредосе от них действительно будет больше толку, чем здесь. Это доказывает и тот факт, что после взрыва поезда, организованного Кашкиным, они больше ничего тут не предприняли. Да и та операция не была особо эффектной. Фашистам она стоила одного паровоза и нескольких десятков солдат, а эти до сих пор вспоминают о ней так, словно она была кульминацией всей войны. Может, чувство стыда все же заставит их уйти в Гредосские горы? Ну да, а может, они вместо этого вышвырнут меня отсюда вон. Как ни крути, а перспектива складывается не слишком радужная.

– Послушай, Inglés, – сказала Пилар. – А у тебя как с нервами?

– У меня – нормально, – ответил он. – О’кей.

– Потому что у того динамитчика, которого нам присылали до тебя, хоть дело свое он знал крепко, нервы были ни к черту.

– И среди нас встречаются нервные, – сказал Роберт Джордан.

– Я не хочу сказать, что он был трусом, потому что держался он здорово, – продолжала Пилар. – Только говорил без умолку и все как-то странно. – Она повысила голос. – Сантьяго, правда прошлый динамитчик, с которым мы поезд взрывали, был немного не в себе?

– Algo raro. – Глухой кивнул и уставился на Роберта Джордана взглядом, в котором выражения было не больше, чем в пустом отверстии пылесосного шланга. – Si, algo raro, pero bueno[43]43
  Да, немного странный, но хороший (исп.).


[Закрыть].

– Muriо́, – крикнул Роберт Джордан ему в ухо. – Он умер.

– Как он умер? – спросил Глухой и перевел взгляд на губы Роберта Джордана.

– Я его застрелил, – ответил тот. – Он был тяжело ранен, не мог идти, и я его застрелил.

– Он постоянно твердил об этом, – сказала Пилар. – У него это было как наваждение.

– Como fué?[44]44
  Как это было? (исп.)


[Закрыть] – спросил Глухой. – Поезд?

– Мы возвращались после подрыва эшелона, – сказал Роберт Джордан. – Все прошло хорошо. Но мы шли в темноте и нарвались на фашистский патруль. Побежали. Его ранило в спину, хотя ни одна кость, кроме лопатки, не была задета. Он еще довольно долго шел с нами, но в конце концов у него не осталось сил идти дальше, а оставаться один он не хотел, и я его застрелил.

– Menos mal[45]45
  Меньшее зло (исп.).


[Закрыть], – сказал Эль Сордо. – Из двух зол…

– А ты в своих нервах уверен? – снова спросила Роберта Джордана Пилар.

– Да, – ответил он. – Я уверен, что нервы у меня в полном порядке, и думаю, когда с мостом будет покончено, вы поступите правильно, если уйдете в Гредос.

При этих его словах женщина разразилась потоком брани, который выплеснулся из нее, как внезапно вырвавшийся из-под земли гейзер, плюющий белым паром.

Глухой покачал головой, глядя на Роберта Джордана, и восхищенно улыбнулся. Пока Пилар на чем свет поносила Роберта Джордана, Эль Сордо продолжал одобрительно качать головой, и стало ясно, что все обошлось. Когда поток ругательств наконец иссяк, Пилар подняла кувшин, наклонила его и подставила рот под струю, потом, уже совершенно спокойно, сказала:

– Тогда заткнись и не указывай, куда нам идти, понятно, Inglés? Возвращайся в Республику и девчонку свою забирай, а уж нам тут самим предоставь решать, в каких из здешних гор нам умирать.

– Жить, – поправил ее Эль Сордо. – Угомонись, Пилар.

– И жить, и умирать, – сказала Пилар. – Я прекрасно вижу, чем это кончится. Ты мне нравишься, Inglés, но придержи язык, не учи нас, как нам поступать после того, как ты тут сделаешь свое дело.

– Решать тебе, – сказал Роберт Джордан. – Я в это не вмешиваюсь.

– Как же, только что вмешался, – сказала Пилар. – Забирай свою стриженую потаскушку, и возвращайтесь с ней в Республику, но не закрывай дверь перед другими – перед теми, для кого эта земля родная и кто стоял за Республику тогда, когда у тебя на губах еще материнское молоко не обсохло.

Подходившая к ним по тропинке Мария услышала последние слова Пилар, которые та, снова повысив голос, прокричала Роберту Джордану. Глядя на Роберта Джордана, она решительно тряхнула головой и предостерегающе подняла палец. Пилар увидела, как он посмотрел на девушку, улыбнулся ей, и повернулась к Марии:

– Да, я сказала «потаскушка» и не отказываюсь от своих слов. Не сомневаюсь, что вы вместе отправитесь в Валенсию, а мы будем жрать козье дерьмо в Гредосе.

– Пусть я потаскуха, если тебе так хочется, Пилар, – сказала Мария. – Наверное, это правда, если ты так считаешь. Но ты успокойся. Что с тобой происходит?

– Ничего, – тихо ответила Пилар, опускаясь на бревно; от металлических нот в ее голосе не осталось и следа. – Вовсе я так не считаю. Но мне так хочется в Республику.

– Мы можем пойти туда все вместе, – сказала Мария.

– Почему бы нет? – подхватил Роберт Джордан. – Раз тебе так не нравится Гредос.

Сордо усмехнулся.

– Посмотрим, – сказала Пилар; весь ее гнев теперь улетучился. – Ну-ка дай мне стаканчик этого твоего диковинного напитка. У меня от злости в горле пересохло. Посмотрим. Посмотрим, как все обернется.

– Ты пойми, товарищ, – объяснил Эль Сордо. – Трудность в том, что все надо сделать утром. – Он больше не говорил на птичьем испанском и смотрел прямо в глаза Роберту Джордану – не испытующе, а спокойно и наставительно, без подозрительности и без того непроницаемого превосходства ветерана, которое сквозило в его обращении с ним прежде. – Я понимаю твою задачу, знаю, что караульные посты нужно ликвидировать и организовать прикрытие моста, пока ты будешь делать свою работу. Все это я прекрасно понимаю. И это нетрудно сделать затемно или на рассвете.

– Да, – согласился Роберт Джордан. – Погуляй еще минутку, ладно? – сказал он Марии, не глядя на нее.

Девушка отошла на расстояние, с которого ей ничего не было слышно, села на землю и обхватила колени руками.

– Видишь ли, – продолжил Сордо, – в самой операции нет ничего трудного. Но уйти после ее выполнения и выбраться из здешних мест при дневном свете – большая проблема.

– Конечно, – согласился Роберт Джордан. – Я думал об этом. Мне тоже придется уходить при свете.

– Но ты один, – сказал Эль Сордо. – А нас много.

– Может, нам вернуться в лагерь и дождаться темноты? – предположила Пилар, поднеся стакан к губам, потом снова опустив его.

– Это тоже очень опасно, – возразил Эль Сордо. – Может, даже еще опасней.

– Прекрасно отдаю себе в этом отчет, – сказал Роберт Джордан.

– Взорвать мост ночью – пустяк, – сказал Эль Сордо. – Но если ты ставишь условие, что это должно быть сделано на рассвете, последствия могут оказаться тяжелыми.

– Я знаю.

– А если все же сделать это ночью?

– Меня расстреляют.

– Если ты сделаешь это днем, скорее всего, нас всех расстреляют.

– Лично для меня это уже не так важно, раз мост будет взорван, – сказал Роберт Джордан. – Но твои опасения мне понятны. Ты уверен, что не сможешь придумать, как организовать отход в дневное время?

– Конечно, смогу, – ответил Эль Сордо. – Отход мы продумаем. Я просто хотел объяснить тебе, почему люди озабочены и почему они сердятся. Ты говоришь о переходе в Гредос, как о военном маневре, который требуется выполнить. На самом деле, если мы дойдем до Гредоса, это будет чудом.

Роберт Джордан ничего не ответил.

– Послушай, – сказал Глухой. – Я много говорю сегодня, но только так мы можем понять друг друга. То, что мы здесь еще держимся, тоже чудо. И это чудо пока было возможно только благодаря лени и тупости фашистов, но это у них скоро пройдет. Конечно, мы очень осторожны и в этих горах тишину не нарушаем.

– Я знаю.

– Но после взрыва моста нам придется уходить. И мы должны хорошо продумать, как это сделать.

– Разумеется.

– Тогда, – сказал Эль Сордо, – давайте поедим. Что-то я разболтался.

– Да уж, никогда не слышала, чтобы ты столько говорил, – сказала Пилар. – Может, дело в этом? – Она подняла повыше стакан.

– Нет. – Эль Сордо покачал головой. – Это не из-за виски. Это оттого, что раньше не о чем было так много говорить.

– Я очень ценю твою помощь и твою надежность, – сказал Роберт Джордан. – И полностью сознаю, какими трудностями для вас чревата необходимость взорвать мост при свете дня.

– Не будем говорить об этом, – сказал Эль Сордо. – Мы здесь для того, чтобы делать то, что можем. Но это задание действительно трудное.

– А на бумаге выглядит очень простым, – улыбнулся Роберт Джордан. – На бумаге мост взрывается точно в тот момент, когда начинается наступление, чтобы никакое подкрепление не могло подойти к противнику по дороге. Очень просто.

– Если бы от нас требовали выполнения заданий на бумаге! – сказал Эль Сордо. – Если бы можно было и придумать, и исполнить все только на бумаге.

– Бумага все стерпит, – вспомнил поговорку Роберт Джордан.

– Она все стерпит и на все сгодится, – подхватила Пилар. – Es muy utíl[46]46
  Она очень полезная (исп.).


[Закрыть]. Вот бы и твои приказы использовать по тому же назначению.

– Я бы и сам не отказался, – сказал Роберт Джордан. – Но так войну не выиграешь.

– Не выиграешь, – согласилась великанша. – Нет, не выиграешь. Но знаешь, чего бы я хотела?

– Уйти туда, где Республика, – предположил Эль Сордо. Он сидел к ней здоровым ухом, поэтому хорошо слышал то, что она говорила. – Ya irа́s, mujer[47]47
  Ты уйдешь, женщина (исп.).


[Закрыть]. Вот выиграем войну, тогда Республика будет везде.

– Ладно, – сказала Пилар. – А теперь давайте уже, ради бога, поедим.

Глава двенадцатая

Поев, они покинули лагерь Эль Сордо и отправились назад по той же тропе. Эль Сордо проводил их до нижнего поста.

– Salud, – сказал он. – До вечера.

– Salud, camarada, – ответил ему Роберт Джордан, и они втроем пошли дальше; глухой человек стоял и смотрел им вслед. Мария обернулась и помахала ему рукой, Эль Сордо ответил традиционным испанским приветствием, резко вскинув вверх согнутую в локте и сжатую в кулак руку так, словно что-то отбрасывал либо отвергал любой иной вид приветствия, не имеющий отношения к их общему делу. За столом во время еды он, так и не расстегнув своей овчинной куртки, вел себя исключительно вежливо, предупредительно поворачивался к собеседнику здоровым ухом и, вернувшись к своему нарочито ломаному испанскому, уважительно расспрашивал Роберта Джордана о ситуации в Республике, но было очевидно, что ему не терпится избавиться от них.

Перед уходом Пилар спросила:

– Ну, что скажешь, Сантьяго?

– Да ничего, женщина, – ответил Глухой. – Все нормально. Буду думать.

– Я тоже, – сказала Пилар.

Теперь, когда окруженная соснами тропа шла под уклон и шагать было легко и приятно, не то что карабкаться по ней вверх, Пилар не произносила ни слова. Роберт Джордан и Мария тоже молчали, все трое шли быстро, пока тропа не перешла в уводивший от лесистой долины и тоже поросший лесом крутой подъем, чтобы, преодолев его, выйти на горный луг.

В разгар майского дня было жарко, и на половине этого последнего крутого подъема женщина остановилась. Роберт Джордан, задержавшись, оглянулся и увидел, что на лбу у нее выступили капельки пота. Он отметил, что ее смуглое лицо стало мертвенно-бледным, кожа приобрела землистый оттенок, и под глазами залегли темные круги.

– Давай отдохнем минутку, – сказал он. – Мы идем слишком быстро.

– Нет, – ответила она. – Пошли дальше.

– Отдохни, Пилар, – попросила Мария. – Ты плохо выглядишь.

– Заткнись, – сказала женщина. – Твоих советов никто не спрашивает.

Она снова пошла вперед, но, добравшись до верха, дышала уже совсем тяжело, все ее лицо покрылось испариной и еще больше побледнело.

– Сядь, Пилар, – снова попросила Мария. – Прошу тебя, пожалуйста, присядь.

– Ладно, – согласилась Пилар, и все трое уселись под сосной, глядя за дальний край луга, где над перекатами горной гряды там и сям торчали высокие пики, покрытые ярко сверкавшим в лучах послеполуденного солнца снегом.

– Какая гадость этот снег, а как красиво выглядит издали, – сказала Пилар. – Сплошной обман. – Она повернулась к Марии: – Ты прости, что я нагрубила тебе, guapa. Не знаю, что на меня сегодня нашло. Дурной у меня характер.

– Я не обращаю внимания на то, что ты говоришь, когда злишься, – ответила ей Мария. – А злишься ты часто.

– Да нет, это хуже, чем злость, – сказала Пилар, уставившись на дальние вершины.

– Ты плохо себя чувствуешь, – сказала Мария.

– И не в этом дело, – ответила женщина. – Иди сюда, guapa, положи голову мне на колени.

Мария придвинулась к ней, сложила ладони, как делают люди, когда подкладывают их под щеку вместо подушки, и опустила голову на руки Пилар, повернув к ней лицо и улыбаясь, но великанша продолжала смотреть вдаль, на горы. Не глядя на девушку, она погладила ее по голове и провела огрубевшим пальцем по ее лбу, по окружности уха, по кромке волос до затылка.

– Скоро я тебе ее отдам, Inglés, – сказала она сидевшему позади нее Роберту Джордану.

– Не говори так, – попросила Мария.

– Да, отдам тебя ему, – повторила Пилар, не глядя на них. – Ты мне никогда не была нужна. Но я ревную.

– Пилар, не говори так, – снова попросила Мария.

– Пусть забирает, – сказала Пилар, обводя пальцем мочку ее уха. – Но я страшно ревную.

– Пилар, – сказала Мария, – ты же сама объяснила мне, что между нами ничего такого нет.

– Что-то такое есть всегда, – ответила женщина. – Что-то, чего быть не должно. Но у меня ничего такого нет. Честно, нет. Я желаю одного – чтобы ты была счастлива, больше ничего.

Мария промолчала, она лежала тихо, чуть приподняв голову, чтобы Пилар не было тяжело ее держать.

– Послушай, guapa, – сказала Пилар, рассеянно, но последовательно обводя пальцем контур ее щеки. – Послушай, guapa, я люблю тебя, но отдаю ему, я не tortillera[48]48
  Жаргонный синоним для «лесбиянки» (исп.).


[Закрыть], я женщина, созданная для мужчин. Это правда. Но сейчас, при свете дня, мне приятно сказать, что я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

– Qué va. Не пори чепухи. Ты даже не понимаешь, о чем я говорю.

– Понимаю!

– Qué va, что ты можешь понять! Ты создана для этого Inglés. Это видно с первого взгляда, ну так тому и быть. Я согласна. Ни на что другое не согласилась бы. Я не капризничаю. Я только говорю правду. Мало кто будет говорить с тобой искренне, а женщины – вообще никогда. Если я ревную – так и говорю. Как оно есть, так и говорю.

– А ты не говори, – сказала Мария. – Не говори, Пилар.

– Por qué[49]49
  Почему (исп.).


[Закрыть] не говорить? – Женщина по-прежнему не смотрела ни на Марию, ни на Роберта Джордана. – Буду говорить, пока мне самой это не перестанет доставлять удовольствие. И… – она наконец посмотрела на девушку, – …вот теперь все, перестало. Больше не буду, поняла?

– Пилар, – снова попросила Мария, – не говори так.

– Ты славный крольчонок, – сказала Пилар. – А теперь убирай свою голову – хватит глупостей.

– Это была вовсе не глупость, – ответила Мария. – И моей голове очень удобно там, где она есть.

– Нет. Убирай ее. – Пилар сунула свои большие ладони под голову Марии и подняла ее. – Ну а ты, Inglés? – сказала она, держа на весу голову Марии и глядя на горы. – Какая кошка тебе язык отъела?

– Не кошка, – ответил Роберт Джордан.

– А что за зверь? – Она аккуратно опустила голову девушки на землю.

– И не зверь, – сказал Роберт Джордан.

– Сам проглотил, что ли?

– Наверное.

– Ну и как, вкусно? – Пилар повернулась к нему с улыбкой.

– Не очень.

– Я так и думала, – сказала Пилар. – Так и думала. Ну вот, возвращаю тебе нашего кролика. Да я его у тебя никогда и не отнимала. Хорошее прозвище для нее. Я слышала, как ты ее называл так сегодня утром.

Роберт Джордан почувствовал, что краснеет.

– Трудная ты женщина, – сказал он ей.

– Да нет, – ответила Пилар. – Я простая. С виду. Но на самом деле очень сложная. А ты очень сложный, Inglés?

– Нет. Хотя и не простак.

– Ты мне нравишься, Inglés, – сказала Пилар. Потом улыбнулась, наклонилась вперед и все так же с улыбкой покачала головой: – Эх, если б я могла отнять у тебя крольчонка или тебя у крольчонка.

– Ты бы не смогла.

– Знаю, – сказала Пилар и снова улыбнулась. – Да и охоты нет. Но будь я молодой – может, охота и появилась бы.

– Верю.

– Веришь?

– Конечно, – ответил Роберт Джордан. – Только разговор этот глупый.

– Это на тебя не похоже, – сказала Мария.

– Сегодня я и сама на себя совсем не похожа, – сказала Пилар. – Очень мало похожа. Из-за твоего моста, Inglés, у меня голова разболелась.

– Можно назвать его Мостом головной боли, – пошутил Роберт Джордан. – Но все равно он полетит у меня в то узкое ущелье, как сломанная птичья клетка.

– Вот это хорошо, – обрадовалась Пилар. – Продолжай и дальше в том же духе.

– Он у меня переломится, как очищенный банан.

– Банан я бы сейчас съела, – сказала Пилар. – Давай, Inglés, скажи еще что-нибудь эдакое.

– Хватит, – ответил Роберт Джордан. – Пошли в лагерь.

– Ну да, твой долг, – сказала Пилар. – Да никуда он не денется. Я же обещала, что дам вам побыть вдвоем.

– Нет. У меня много дел.

– Это тоже важное дело, да и большого времени не требует.

– Пилар, закрой рот, – сказала Мария. – Это же грубо.

– А я такая, я грубая, – сказала Пилар. – Но и очень чуткая. Soy muy delicada. Оставляю вас одних. А разговоры про ревность – чушь. Просто я разозлилась на Хоакина, потому что увидела по выражению его лица, какая я страхолюдина. А ревную я разве что к твоим девятнадцати годкам. Да и ревность эта ненадолго. Тебе тоже не всегда будет девятнадцать. А теперь я пошла.

Она встала, уперлась рукой в бок и взглянула на Роберта Джордана, который тоже уже стоял. Мария продолжала сидеть под деревом, низко опустив голову.

– Мы пойдем в лагерь все вместе, – сказал Роберт Джордан. – Так будет лучше, да и дел по горло.

Пилар кивнула в сторону Марии, которая так и сидела под деревом молча, отвернувшись от них, улыбнулась, едва заметно пожала плечами и спросила:

– Дорогу знаешь?

– Я знаю, – сказала Мария, не поднимая головы.

– Pues me voy, – сказала Пилар, – тогда я пошла. Приготовлю тебе что-нибудь посытней – подкрепиться, Inglés.

И она пошла через заросший вереском луг к ручью, который бежал отсюда до самого лагеря.

– Подожди, – окликнул ее Роберт Джордан. – Пойдем лучше все вместе.

Мария сидела молча.

Пилар, не оглянувшись, лишь шутливо бросила:

– Qué va, вместе! Увидимся в лагере.

Роберт Джордан смотрел ей вслед.

– С ней ничего не случится? – спросил он Марию. – Больно уж вид у нее болезненный.

– Пусть идет, – сказала Мария, по-прежнему не поднимая головы.

– Все же, наверное, надо было пойти с ней.

– Пусть идет, – сказала Мария. – Пусть идет!