Текст книги "Зверь (сборник)"

Ян и его Гленьян

Это небольшое, во многом автобиографическое произведение на самом деле является первой частью крупной повести (даже романа, по американским меркам) «Маленькие дикари». Но в переводах ему все время не везло: чаще всего эти главы отбрасывались полностью, иногда некоторые из них сохранялись, но в катастрофически изуродованном виде. Даже трудно сказать, какие части страдали больше: «природоведческие» (текст терял практически все, что было связано с описаниями животных, а ведь эти строки – жемчужины творчества Сетона-Томпсона!) или «человековедческие» (безжалостно вымарывались все примеры «неправильного поведения», народные суеверия и библейские цитаты, хотя все это являлось неотъемлемой частью духовной и интеллектуальной жизни эпохи).

Так что в этом издании читателям предоставляется первая возможность познакомиться с «Яном и его Гленьяном», как он есть.

I. Проблески

Ян обожал индейцев и все, связанное с дикой природой, точно так же, как и прочие двенадцатилетние мальчишки. Но если другие перерастали это свое увлечение, то Ян, напротив, с возрастом получал все больше удовольствия, собирая индейские предания, так нравившиеся ему в детстве, и коллекционируя деревянные поделки.

Отец его пребывал в стесненных обстоятельствах. Он был человеком справедливым и обладал хорошим вкусом, но, увы, любил праздность, так что в делах не преуспел. С семьей он был суров, хоть и приветлив ко всему остальному миру. Его никогда не интересовало, почему сына так влечет в девственный лес, и когда ему взбрело в голову, что эти увлечения мешают тому получить образование, он взял да и запретил их все скопом.

Вообще-то обвинять сына в небрежении учебой не было ровным счетом никаких оснований. В классе Ян считался первым учеником, хотя многие одноклассники были старше его. Он интересовался любыми книгами, просто те из них, которые касались биологических наук и индейских ремесел, находили больший отклик в его сердце. И не то чтобы он прочел их слишком много – в те дни наблюдался недостаток подобной литературы, а в публичной библиотеке имелись далеко не все из тех, что были изданы. «Скандинавский спорт» Ллойда[8]8
  Здесь у автора явная ошибка: книги Ллойда носят названия «Scandinavian Adventures» («Скандинавские приключения») и «Field-Sports of the North» («Охота на Севере»). Очевидно, Сетон-Томпсон имел в виду какую-то одну из этих книг.


[Закрыть], «Ботаника» Грея[9]9
  Здесь явно имеется в виду «Gray's Manual of Botany: A Handbook of the Flowering Plants and Ferns of the Central and Northeastern U. S. and Adjacent Canada» («Справочник по ботанике: руководство по папоротникам и цветковым растениям Центральных и Северо-Восточных Штатов Америки и прилегающих к ним районов Канады» Эйсы Грея).


[Закрыть], а также парочка романов Фенимора Купера – вот все, что там хранилось, и Ян был беззаветно предан этим книгам.

Почти всегда Ян вел себя как послушный тихоня, но несправедливое повеление отца бросить все то, что являлось средоточием его существа, немедля пробудило в нем дух непослушания, превратив хорошего мальчика в сорванца. Ян все-таки слишком боялся отца, чтобы не повиноваться открыто, но он мастерски научился использовать любой повод, дабы улизнуть в поля и леса. И каждый раз, когда он находил там новую птицу или растение, его пронзало острое чувство, в котором наслаждение мешалось с болью – болью из-за того, что он не знал их названий и не мог как следует изучить их природу.

Живейший интерес к животным стал его главной страстью. Именно из-за него путь Яна из дома в школу и обратно был весьма извилистым и включал в себя много переходов с одной стороны улицы на другую. Вследствие этого он сперва мог пройти мимо салуна, в открытых окнах которого виднелась хромолитография, рекламирующая шампанское: на ней два терьера гнались за крысой. Напротив салуна располагалась табачная лавка, где в окне красовалась прекрасная статуя слона, несущего на спине груз табака. Если же Ян совсем немного отклонялся от прямой дороги в школу, то проходил мимо игрушечного магазина, где мог увидеть нескольких уток и чучело настоящей оленьей головы – по крайней мере, он твердо был убежден в том, что голова настоящая. А сразу за ним стояла лавка меховщика с потрясающим чучелом медведя.

С другой стороны улицы находилась платная конюшня. Поговаривали, что когда-то собака убила там енота-полоскуна. А еще дальше, на Харви-стрит, стоял дом с высокой верандой. Яну как-то рассказали, что под ней давным-давно держали на цепи медведя. Ян ни разу не видел этого медведя, умершего много лет назад, но получал удовольствие, просто проходя мимо этого дома.

Еще, согласно школьной легенде, когда-то на углу Пембертон-стрит и Гранд-стрит много лет тому назад убили скунса, и в туманные ночи все еще можно было обонять его зловоние. Ян всегда останавливался там, если вечер выдавался промозглым, принюхивался и наслаждался мерзким запахом. Тот факт, что зловоние, скорее всего, исходило от газов, образовавшихся в канализационном коллекторе, был совершенно не способен испортить получаемое им удовольствие.

Никакого оправдания этим маленьким слабостям у Яна не было, и он сгорал от стыда, когда старший брат взывал к здравому смыслу, говоря с ним о его чудачествах. Он знал лишь, что подобные вещи зачаровывают его.

Но все эти красоты меркли перед магазинчиком таксидермиста. Его держал на Мэйн-стрит человек по фамилии Сандер. Если честно, Ян провел здесь много часов, прижимаясь к витрине так сильно, что его нос белел и расплющивался. Там продавалось несколько голов лис и котов, яростно скалящих зубы, и около пяти десятков чучел птиц, прекрасно оформленных. Из того, что было на этой витрине, сама природа могла бы извлечь несколько уроков насчет того, как в наилучшем виде представить птичье оперение. Каждая птица смотрелась краше предыдущей.

Как уже говорилось, в витрине было выставлено около полусотни птиц, и на двенадцати из них красовались ярлычки, поскольку они служили экспонатами на ежегодной благотворительной выставке графства:

Скопа

Серая куропатка, или Воротничковый рябчик

Зимородок

Выпь

Голубая сойка

Золотой шилоклювый дятел

Красногрудый дубоносовый кардинал

Североамериканский мохноногий сыч

Североамериканский лесной дрозд-отшельник

Иволга

Красно-черная пиранга

Эти ярлычки представлялись Яну истиной в последней инстанции, а птицы вместе с их названиями глубоко запечатлелись в его памяти и были занесены в копилку знаний о выживании в дикой природе, хотя и с исправлением некоторых ошибок. Так, птица, заявленная как североамериканский лесной дрозд-отшельник, вовсе таковым не являлась, а была опознана Яном как пестрый американский дрозд. Последняя среди помеченных ярлычками птиц была коричневатой и длиннохвостой, с белым пятном на груди. Ярлычок оказался перевернут, поэтому Ян не мог прочесть его, находясь на улице. Он часто смотрел, не повернули ли ярлычок так, чтобы его можно было прочесть, но каждый день приносил разочарование, и название птицы оставалось для Яна тайной.

Так прошел год или даже больше, и в голове Яна созрел отчаянный план. Ему не оставалось ничего иного, кроме как зайти в магазинчик. Пару месяцев он собирался с духом, поскольку был тихим и застенчивым мальчиком, но, боже, как же он жаждал сделать это! Скорее всего, если б он вошел в открытые двери и попросил разрешения, ему позволили бы осмотреть все, что находилось в магазинчике, но он не осмеливался. Дома он пытался репетировать свою просьбу, но в мыслях поход всегда оканчивался неудачей. И вот он выбрал самую занятную из маленьких птиц на витрине – североамериканского мохноногого сыча, – затем стиснул зубы и зашел. Как пугающе звякнул колокольчик над дверью! Потом наступила еще более устрашающая тишина. Но вдруг послышались шаги, и появился великий и грозный хозяин магазинчика собственной персоной.

– По… по… почем этот сыч?

– Два доллара.

Воодушевление Яна разбилось вдребезги. Он сбежал. Даже если бы сыч стоил десять центов, это все равно было бы немыслимой для него суммой. Он едва слышал, что говорил ему хозяин лавки, и вышел со смутным ощущением, что попал было на небеса, но оказался недостаточно хорош, чтобы задержаться там. И он не мог любоваться ни одним из тех чудес, что окружали его.

II. Весна

Хоть Ян и не был особенно силен, он с удовольствием занимался физическими упражнениями. Его скорее можно было сравнить с Самсоном, нежели с Моисеем, и он более походил на Геркулеса, чем на Аполлона. Все чувства побуждали его к жизни среди дикой природы. Каждую весну он ощущал идущее из глубины его существа желание вскочить и убраться куда подальше. Волнение начинало подниматься в его груди, когда в раннем марте он слышал над головой карканье первой вороны. Кровь его изрядно закипала, когда он видел длинный двойной клин диких гусей, с громким криком тянувшийся на север. Он страстно жаждал полететь за ними. С появлением каждой новой птицы или зверя он ощущал странное покалывание в груди, и если бы у него имелась грива, то она наверняка встала бы дыбом. Это чувство подпитывало его силы.

Одноклассники Яна обычно говорили, что весна им «нравится». Некоторые девочки даже утверждали, что «нежно любят» весну, но им не дано было понять сумасшедшинки, появлявшейся в глазах Яна, когда весна и впрямь вступала в свои права. Весенние приметы взывали ко всем его чувствам, и щеки Яна розовели, дыхание учащалось, мятежный дух подталкивал к немедленным действиям, а раздражение прорывалось вспышками неповиновения школьным правилам. Нервная энергия перехлестывала через край, в крови бушевала неуемная жажда. Ян безумно желал сбежать – сбежать на север.

Ветер, земля и небеса были преисполнены глубокого волнения. Снаружи и внутри Яна все тоже приходило в волнение, все вопияло без слов. В криках диких гусей слышался повелительный зов, но он ощущался лишь как смятение чувств, ведь Ян не осознавал, что именно его так тревожит. Он не мог расслышать эти голоса, не мог прочесть предназначенные ему послания, тысячи языков смешивались в его голове. Единственным, о чем он мечтал, был побег.

– Господи, если б я только мог сбежать отсюда! Если бы только… если бы… – бормотал он, не в силах выразить свои чувства, а затем, тяжело дыша, падал на какую-нибудь скамью, грызя подвернувшийся под руку прутик и удивляясь самому себе.

Лишь одно удерживало его от сумасшедшего, самоубийственного поступка, вроде того чтобы присоединиться к откочевывавшим на север индейским племенам или бредущим в не столь далекие края цыганам, – строгий надзор за ним домашних.

III. Старший и младший братья Яна

Братьев у Яна было много, но важную роль в его жизни играл лишь Рэд – сильный мальчик на два года старше самого Яна. Рэд гордился своим здравым смыслом, но хотя и был старшим, учился в младших классах. Это возмущало его, и при любой подвернувшейся оказии он находил утешение и удовольствие в демонстрации своего физического превосходства. Он также тяготел к религии и строго соблюдал правила как в речах, так и в жизни. Рэд и помыслить не мог о том, чтобы закурить, солгать или выругаться такими словами, как «черт подери!» либо «проклятье!». Он был отважным и целеустремленным, но характером обладал тяжелым, был холоден, и на его бледном бескровном лице не отражалось никаких человеческих чувств.

Еще будучи ребенком, он кичился отсутствием страстей, верой в здравый смысл и умением говорить без обиняков. Если можно было обойтись одним словом, то он никогда не говорил двух. Вообще-то ум его был остер, но Рэда настолько поглотило желание казаться человеком мудрым и интеллектуальным, свободным от влияния эмоций, что редкий поступок мог показаться ему излишне жестокосердным, если не шел вразрез с выбранным для подражания образом. Вряд ли Рэд был каким-то особенным эгоистом, но казался таким, хотя все, чего он хотел, – это чтобы люди многозначительно и восхищенно говорили о нем: «А этот малый не промах! Уж он-то знает, как позаботиться о себе!» Увы, поскольку то немногое человеческое, что теплилось в его душе, погибло слишком рано, с возрастом он преуспел лишь в раздувании к себе всеобщего отвращения.

Его отношения с Яном можно показать на одном примере.

Ян обнаружил неширокий, затянутый паутиной уголок под домом, между половицами и землей. Восхитительное чувство, будто бы он находится в исследовательской экспедиции, влекло его все дальше и дальше (и в конечном итоге привело к хорошей взбучке от отца за испачканную одежду), пока он не обнаружил яму в одном углу, настолько глубокую, что почти смог в ней выпрямиться. Ему немедленно вспомнился один из его прожектов – оборудовать тайную комнату или, на худой конец, личную мастерскую. Ян знал, что если попросит на это разрешения, то получит отказ, но если он пойдет к отцу вместе со старшим братом, то просьба может быть воспринята более благосклонно, учитывая распространенное мнение о здравомыслии Рэда. Как ни странно, Рэд поддержал эту идею, но был абсолютно уверен, что вдвоем к отцу идти не стоит. Он «лучше уладит это дельце в одиночку». И у Рэда получилось.

Потом они приступили к работе. Сначала требовалось со всех концов углубить яму с трех футов до шести, при этом избавиться от лишней земли, сбросив ее под половицы дома. Это заняло много дней, и стоило Яну возвратиться из школы, как он тут же принимался за тяжкий труд. Что же до Рэда, то всегда находилось множество причин, по которым ему удавалось увильнуть от работы. Когда был готов подвальчик примерно десять на четырнадцать футов, понадобились доски для стен и пола. Пиломатериалы стоили очень дешево, второсортные, бывшие в употреблении леса можно было попросту выклянчить – и Ян добыл и принес достаточно древесины для постройки мастерской. Рэд умел плотничать и теперь взял на себя ответственность за строительство. Каждый вечер братья проводили за совместной работой. Ян с горячим энтузиазмом на все лады обсуждал, что они будут делать в мастерской, когда построят ее, как со временем раздобудут ножовку и начнут изготавливать рамы для картин, чтобы немного заработать. Рэд утвердительно хмыкал или приводил соответствующие цитаты из священного писания – такова уж была его манера вести беседу. Каждый день он объяснял Яну, что нужно сделать, пока его не будет рядом.

Наконец стены были завершены. С одной стороны разместили подвальное окошко. Также выстругали дверь, которая запиралась на замок. Какое наслаждение! Ян сиял от удовольствия и гордился тем, каким триумфом обернулся его план. В качестве завершающего аккорда он вымыл пол и уселся на скамью, чтобы полюбоваться творением рук своих, как вдруг Рэд внезапно сообщил:

– Я собираюсь запереть дверь.

Он сказал это очень веским тоном. Ян вышел. Рэд запер дверь, сунул ключ в карман и обернулся к младшему брату. С холодным и жестоким выражением лица он заявил:

– А теперь держись подальше от моей мастерской. Уж тебе-то здесь точно делать нечего. Она моя. Это мне отец разрешил ее построить.

И в дальнейшем он доказал свои слова делом.

Другой брат, Алнер, был на восемнадцать месяцев младше Яна и примерно такого же роста, но сходство на этом и заканчивалось. Главной целью в жизни Алнера было стать элегантным. Однажды он шокировал мать, вставив в свои детские молитвы совершенно искреннюю просьбу: «Господи, во имя Иисуса молю тебя, сделай меня потрясающим щеголем!»

Тщеславие было его слабостью, а лень – грехом. Ему нравилось что угодно, если для достижения успеха не нужно было прилагать усилий. Алнер хотел стать знаменитым. Он с восторгом предавался мечтам выделиться в чем-либо – не важно, в чем именно, главное – выделиться, но ему даже в голову не приходила мысль потрудиться ради этого. В школе он сразу делался непроходимым тупицей. Он учился на три класса младше Яна и в своем классе числился отстающим. Ян и Алнер каждый день выходили из дома в школу вместе, ибо таковы были правила, установленные отцом; но редко они вместе добирались до места назначения. У них не было ничего общего. Яна переполнял энтузиазм, он был пылким, искренним, энергичным и среди всех братьев выделялся наиболее необузданным и неуправляемым характером. Достаточно было самой малости, чтобы он пришел в ярость, но гроза быстро проходила, и он не менее страстно просил прощения, чем вновь завоевывал друзей. Алнер был ленив и добродушен, обладал хорошим чувством юмора. Его интересы были сосредоточены на площадке для отдыха и развлечений. Увлечение Яна индейцами ему не нравилось. «Индейцы надевают гадкие, изношенные вещи. Фу, какой кошмар!» – презрительно говорил он.

Таковы были старший и младший братья Яна.

Неудивительно, что Ян день ото дня все больше отдалялся от них.

IV. Книга

В недолгой на тот момент жизни Яна произошло самое значительное событие: школьная хрестоматия поведала ему про Вилсона и Одюбона – самого первого и последнего на тот момент американских естествоиспытателей. Яна удивило: почему же в его отечестве не появился свой пророк? Но однажды газеты сообщили, что сие великое событие, которого он так долго ждал, наконец свершилось: вышла книга «Птицы Канады» автора NN, ценой в один доллар.

Никогда раньше деньги не имели для Яна такого огромного значения. О, если бы у него имелся доллар!.. Ян принялся экономить и копить по мелочам. Он начал играть и выигрывать стеклянные бусины. Бусины он менял на гребешки, а гребешки – на перочинные ножики, благо разнообразные игры случались со странной, хотя и неизменной регулярностью. Перочинные ножики, в свою очередь, менялись на кроликов, а те – на мелкие монетки. Он собирал дерево для незнакомых домовладельцев; он копил, копил и берег накопленное. Через несколько месяцев он собрал девяносто центов. Но жестокий рок настиг его на последних десяти центах. Ни у кого не было случайной работы; удача в делах покинула Яна, а стремление заполучить эту книгу сжигало его изнутри. Никому не было дела до него, и знакомые отказывались ссудить ему денег даже под разорительные проценты (два или три цента за каждый одолженный), которые он предлагал, заранее ввергая себя в неприятности. Прежде чем у него появились последние десять центов, прошло шесть недель, и потом из-за этих денег он уже не мог спать с чистой совестью.

Они с Алнером должны были наколоть дров для кухни. Каждый из мальчиков был обязан ежедневно колоть определенное количество дров, а также заниматься другими делами по дому. Ян всегда честно выполнял возложенную на него работу, а вот Алнер всячески отлынивал.

Об Алнере уже гремела печальная слава как о маленьком пижоне. Отцовская бедность, увы, не позволяла ему развернуться и проматывать деньги на одежду – приходилось ограничиваться одним хлопчатобумажным воротничком в неделю. Однако в кармане он всегда держал кусок мела, с помощью которого бережно возвращал воротничку изначальную белизну. Ян же совершенно не беспокоился об одежде, отчего мог иногда выглядеть неопрятно. И вот старший брат, памятуя о слабости Алнера к роскоши, предложил награду: тому, кто в течение месяца будет лучше всех выполнять домашние обязанности, он купит любой шейный платок на выбор победителя стоимостью в целых двадцать пять центов. Первую неделю Алнер и Ян шли вровень, затем Алнер утомился, несмотря на соблазнительную награду. Ноша оказалась неподъемной. Ян продолжал трудиться, как обычно, и в должное время был вознагражден двадцатью пятью центами, предназначенными для покупки шейного платка. Но уже в магазине его внезапно осенило: без всякого сомнения, на хороший шейный платок хватит и пятнадцати центов, а оставшиеся десять принесут ему книгу. Таким образом, последний десятицентовик присоединился к горстке собратьев. Затем, сияя от радости и излучая гордость настоящего капиталиста, Ян отправился в книжный магазин и затребовал там вожделенный томик.

Его трясло от так долго сдерживаемых чувств. Он воображал, как продавец сейчас скажет, что цена возросла до тысячи долларов или что все книги уже проданы. Однако ничего подобного не случилось. Продавец молча развернулся, взял книгу из стопки, замешкался и спросил:

– Обложку зеленую или красную?

– Зеленую, – ответил Ян, все еще не до конца веря в происходящее. Служащий магазина заглянул в книгу, затем завернул ее и сообщил холодным деловым тоном:

– С вас девяносто центов.

У Яна отвисла челюсть. Девяносто центов! Господи! Если б он только был знаком с книготорговцами или с тем, как работают скидки! Шесть недель он запрещал себе посетить эту землю обетованную! Он страдал от недоедания, присвоил деньги брата, пошел на сделку с совестью, и все это для того, чтобы заполучить десять центов – десять центов, в которых, оказывается, не было нужды.

Ян благоговейно читал книгу весь обратный путь. Она не дала ему того, чего он жаждал, но в этом не было его вины. Он сосредоточенно изучал книгу, штудировал ее, любил ее, даже не сомневаясь, что уж теперь-то в его руках оказались ключи от всех чудес и загадок природы. Прошло пять лет, прежде чем он полностью осознал, что это сочинение было худшим из тех видов макулатуры, которую когда-либо подбрасывали неискушенной аудитории. Несмотря на это, в книге имелось и кое-что полезное: во-первых, список наименований птиц, а во-вторых, около тридцати жалких подражаний изображениям птиц от Одюбона и Вилсона.

Вот над какими птицами надругался неведомый художник:

Болотный лунь

Красногрудый дубоносовый кардинал

Ястреб-перепелятник

Рисовый трупиал

Белоголовый орлан

Луговой трупиал

Виргинский филин

Голубая сойка

Полярная сова

Воротничковый рябчик

Красноголовый дятел

Большая голубая цапля

Золотой шилоклювый дятел

Выпь

Деревенская ласточка

Бекас

Козодой жалобный

Американский кроншнеп

Североамериканский козодой

Султанская курица

Опоясанный пегий зимородок

Канадская казарка

Королевский тиранн

Каролинская утка

Североамериканский лесной дрозд-отшельник

Хохлатый крохаль

Кошачий пересмешник

Ушастый баклан

Белобрюхий поползень

Полярная крачка

Американская пищуха

Полярная гагара

Богемский свиристель

Буревестник

Серый сорокопут

Атлантический тупик

Рогатый жаворонок

Атлантический чистик

Впрочем, как бы ужасны ни были изображения птиц, они все-таки содержали информацию и запечатлелись в его воспоминаниях, существенно пополнив его знания о дикой природе.

И конечно, он уже знал тех птиц, которые знакомы любому школьнику: малиновку, синешейку, золотистую щурку, американского чижа, дятла, деревенскую ласточку, крапивника, синицу-гаичку, сизого голубя, колибри, пиви, и список этот постоянно разрастался.