Текст книги "Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов"

Таким образом, 6-я армия неуклонно катилась навстречу своей жестокой судьбе. В вилайете Мосул постепенно установился режим жесточайшей нехватки. А потом последовал и откровенный голод. Поначалу жертвами его стали многочисленные изгнанные сюда армяне и курды, затем представители беднейших слоев, а прежде всего – старики, слабые здоровьем и дети. Царившая на улицах Мосула нищета была чудовищной. Каждое утро на кладбище отвозили на телегах очередную порцию трупов умерших с голоду, которых собирала полиция во время постоянных рейдов. Когда я как-то раз ранним утром был неподалеку от входа на ближайшее кладбище, мне открылась шокирующая картина: тридцать шесть обнаженных мертвецов лежали друг за другом рядами. Их обтянутые кожей кости грудины были почти перпендикулярны впавшим кускам кожи, которые находились на месте былых животов. Это были старики, старые и ослабевшие женщины, дети… Под разрушенными стенами Мосула рыли одну могилу за другой.

Когда однажды февральским утром 1918 г. я покинул свой сераль и проходил по улицам голодающего Мосула, я наткнулся на одной из площадей на очень возбужденную толпу вокруг двух казнимых. На моих глазах палач вздернул арабскую супружескую пару. Они затащили к себе более дюжины детей, потом зарезали их в темном подвале, затем разрезали их на небольшие куски мяса, которое поджаривали на железной решетке и продавали на базаре за большие деньги. Матери убитых с дикими проклятиями рвались к болтающимся трупам, били их кулаками и оплевывали.

Армия была вынуждена раз за разом снижать нормы довольствия. Месяцами недоедавший личный состав хирел на глазах. Солдаты падали без сил при самых незначительных усилиях, например таская воду, умирая от сердечных ударов. Но никаких бунтов или попыток нападений на тех немногих счастливцев, у кого все же было что поставить на стол, не было. Во-первых, все покрывалось истинно восточной флегмой, а во-вторых, процесс физического истощения шел столь медленно, что солдаты все еще могли надеяться, что положение улучшится. Под конец они и вовсе были слишком слабы, чтобы обратиться к насилию. «Иншаллах!» – «Как угодно Аллаху!» На всех устах была эта фраза.

Согласно сводкам по личному составу, из военнослужащих армии от истощения умерло:

В сентябре 1917 г. – 805;

в октябре 1917 г. – 1374;

в ноябре 1917 г. – 1122;

в декабре 1917 г. – 1560;

в январе 1918 г. – 1674;

в феврале 1918 г. – 1471;

в марте 1918 г. – З090;

1–13 апреля 1918 г. – 1649;

всего с 1 сентября 1917

по 13 апреля 1918 г.: – 12735 человек.

Быстрый рост количества умерших в марте 1918 г. позволял отчетливо увидеть начало острого голода.

К началу сезона выпаса скота в марте 1918 г. от голода вымерло более половины животных в армии.

Когда степь зазеленела, основная масса местных жителей и солдат питалась по большей части травой и кореньями. Повсюду на лугах, которые на короткое время были выколдованы солнцем на этих залитых водой степях, можно было видеть в прямом смысле слова пасущихся людей. Непривычное питание часто вызывало колики со смертельным исходом.

Крушение турок в Месопотамии было невозможно предотвратить. Была лишь одна возможность – еще осенью 1917 г. добровольно оставить страну, предоставив ее англичанам.

Однако настолько ясно тогда ситуацию представить было еще нельзя. Еще сохранялась пелена надежды, и турецкое Верховное Главнокомандование попросту не считало нужным сдавать врагу крупные территории, тем более такой важный город, как Мосул. Из этой трагической цепи обстоятельств и возник голод, жертвой которого пала большая часть армии, сохранялись лишь ее не слишком боеспособные остатки.

Военные события во время кризиса

Состояние турецких войск в Месопотамии после неудачных боев весной 1917 г., приведших к потере Багдада, не позволяло возобновить наступление. Описанная выше ситуация со снабжением 6-й армии заставляла тратить все больше сил и на оборону. Под конец армия была просто сдана врагу. Любая серьезная атака должна была смести ее с дороги.

Из двух противников, что были у 6-й армии, русские пребывали в почти полном бездействии. Ведь и их атакующий дух был подорван плохим довольствием и сложной горной местностью. А тут еще сказывалось и все более нараставшее политическое разложение. 7 декабря официально приостановили боевые действия[82]82
  Автор опять имеет в виду Брест-Литовское, а не Эрзинджанское перемирие, что примечательно. Далее он имеет в виду перемирие именно с теми русскими войсками, что действовали в Персии, а они, по-видимому, не признавали Эрзинджанского перемирия, а уж тем более Брестского (от 15 декабря 1917 г.).


[Закрыть].

Однако до заключения перемирия на этом фронте у нас не дошло, ведь русская комиссия – пестрого состава, из офицеров всех русских племен, одного меньшевика и большевиков, – с которой я на рубеже 1917 и 1918 гг. вел переговоры в Мосуле, не желала гарантировать, что англичане за ее спиной не переместят фронт и мы вдруг неожиданно не окажемся перед новым врагом, пока соглашаемся на перемирие. Мы отказались от соглашения и остались в состоянии войны. Через несколько недель – русская революция меж тем продолжалась – царская армия в состоянии, граничившем с распадом[83]83
  Автор не вполне точен. Русская армия к тому моменту уже десять месяцев как не была царской, да и разложение в частях, действовавших в Персии, проявлялось куда меньше, чем в других соединениях Кавказского фронта.


[Закрыть], побежала через Персию назад на свою родину. Англичане на этом фронте уже не появились, и мы позднее могли свободнее распоряжаться силами нашей Ревандузской группы.

Англичане, напротив, провели целую серию успешных атак с ограниченными целями. Однако до действительно масштабного наступления с целью взять Мосул так и не дошло. Весной 1918 г. даже с имевшимися у них – несмотря на довольно крупные переброски на другие фронты – силами должны были непременно победить турок, с учетом состояния последних. Однако английское командование, несмотря на разветвленную шпионскую сеть, которую в этой стране оказалось не трудно развернуть, в полном крушении 6-й армии все же уверено не было, так как полагало ее способной на более упорное сопротивление, нежели было в действительности.

Характерными чертами английского командования было избегание любого риска, самая основательная подготовка, осторожная реализация каждой операции и тщательное налаживание тыловых коммуникаций (а именно подтягивание линии узкоколеек вплотную к фронту). Особенно генерал Мод, удачливый покоритель Багдада, обладал, видимо, натурой очень сдержанного и почти педантичного полководца. Ни разу и речи не зашло о том, чтобы быстро воспользоваться успехом, хотя он доставил бы нам серьезные трудности. Возможно, мешали этому и свежие воспоминания о катастрофическом поражении его предшественника генерала Таунсенда[84]84
  Чарльз Вер Феррер Таунсенд (1861–1924), генерал-майор, командующий 1-й и 6-й индийскими дивизиями в Месопотамии в 1915–1916 гг. До конца войны оставался в плену, сыграл роль в заключении Мудросского перемирия 30 октября 1918 г. Автор мемуаров.


[Закрыть] под Кут-эль-Амарой, ставшем расплатой за рискованность действий британского командующего.

После его смерти – а Багдад стал для него столь же роковым, как и для маршала фон дер Гольца, – командование британским экспедиционным корпусом принял генерал Маршалл[85]85
  Уильям Маршалл (1865–1939), британский генерал-лейтенант. Сделал быструю карьеру в ходе Первой мировой войны, сначала на Западном, потом на Салоникском фронте, потом получил под командование 3-й индийский («Тигрис») корпус в Месопотамии, с которым принял участие во взятии Багдада. Смог довести вверенные ему силы до 500 тысяч человек, успешно наступая в Месопотамии и добившись крушения османского фронта осенью 1918 г. Автор мемуаров.


[Закрыть], у которого было очевидно больше энергии и тяги к деятельности.

Британские войска состояли по большей части из индийских пехотных и кавалерийских дивизий. В Ираке было установлено присутствие лишь одной английской дивизии с белыми солдатами. Высказывавшиеся в английской палате общин опасения, что под Багдадом отвлекаются крупные силы Британии, которые нужны в решающих боях на европейском Западном фронте, были поэтому не оправданы[86]86
  Следует уточнить, что в боях на Западном фронте привлекались и индийские войска.


[Закрыть].

Войска получали очень хорошее довольствие и были превосходно оснащены. Этим – а вовсе не моральным превосходством – обосновывался их перевес над полуголодными турками, оснащение которых было изношено и уже долгое время не пополнялось.

С учетом сил, в целом находившихся в распоряжении британцев с начала наступления Алленби в Палестине, я полагал английское наступление на Мосул маловероятным. Мои турецкие сотрудники, напротив, готовы были усмотреть в любом ударе англичан начало решающей операции против Мосула, которой они так боялись.

То, что британское наступление не состоялось, объяснить очень просто. Взятием Багдада Англия восстановила свою военную репутацию на Востоке, столь подорванную катастрофой под Кут-эль-Амарой, где генерал Таунсенд с 10 тысячами англичан попал в руки Халила-паши. Месопотамия должна была теперь сама упасть им в руки, как зрелый плод, если Алленби удастся завоевать Сирию. Тогда за что же сражаться? Было совершенно не важно, случится это событие раньше или позже. Задачей английских вооруженных сил в Ираке – теперь уж разрешенной во всяком случае – стало завладение Багдадом и сковывание турецких войск на этом фронте за счет постоянной угрозы наступления.

6-я армия – с осени 1917 г. – имела задачу обороняться на фронте шириной 500 км от Евфрата до района к юго-западу от озера Урмия. Южный фланг упирался в сирийско-арабскую пустыню, которая в связи с ее безводьем просто не подходила для крупных операций с обеих сторон. Северный фланг примыкал к 2-й армии, которая вместе с 3-й не давала продвинуться дальше русским, уже выдвинувшимся за линию Трапезунд – Эрзерум – Ван – Урмия.

Отсутствие резервов с самого начала не позволяло штабу армии активно обороняться. За счет сильно растянутого фронта, крайне тяжелой транспортной ситуации в пустыне и высокогорьях, а также при сложившемся состоянии армии это было чрезвычайно затруднительно. Оборона была исключительно пассивной. И здесь решающую роль играла местность. Эти соображения и побудили позднее штаб армии отвести 18-й корпус на сильную горную позицию у Джебель-Хамрин у перевала Эль-Фата.

В сентябре 1917 г. 6-я армия, имея 20 тысяч штыков и 100 орудий, располагалась пятью группами:

У Румадии на Евфрате – 2500 штыков, 8 орудий;

южнее Тикрита на Тигре – 8400 штыков, 38 орудий;

южнее Шехрабана на Дияле – 3600 штыков, 30 орудий;

под Сулейманией – 4300 штыков, 17 орудий;

у Ревандуза – 1200 штыков, 4 орудия.

Между этими группами зияли уже ничем не заполненные бреши в пустынях и на горной местности. Они облегчали шпионаж для обеих сторон и объясняли тот факт, что посланцы протурецких сил на Кавказе и в Туркестане находили дорогу в Переднюю Азию к Халилу-паше и его единомышленникам сквозь англо-русский «фронт». Да и русские беженцы из Петербурга и германские военнопленные из Сибири подобным путем добирались до Мосула[87]87
  Позднее этот полный приключений путь даже описывался в мемуарной публицистике. См., напр.: Volk H. Öl und Mohammed: «Der Offizier Hindenburgs» im Kaukasus. Breslau, 1938. S. 79–170.


[Закрыть].

Периодически за этими брешами якобы наблюдали дружественные или нанятые всадники из арабских и персидских племен, среди которых в редчайших случаях действовали и турецкие офицеры. У меня не сложилось впечатления, что все эти операции имели хоть какое-то значение.

За счет раздачи оружия местным уроженцам – в основном потомкам тех османов, которые были некогда расселены вдоль старой турецкой военной границы при султане Мураде IV (1623–1640), – были сформированы так называемые пограничные батальоны, однако рыхлый состав этих подразделений не обладал никакой спайкой, и при любой атаке англичан они сразу же исчезали из общей расстановки турецких войск. Как правило, они не делали по врагу ни единого выстрела, а тут же прятали ценное оружие и потом оставались по домам в качестве мирных жителей, готовых на любые услуги англичанам за соответствующую плату.

Единственными частями тяжелой артиллерии в армии были двенадцать германских 15-сантиметровых гаубиц под командованием майора османской (и капитана прусской) армии Мора[88]88
  Для предотвращения конфликтов субординации поступившим на османскую службу германским офицерам еще с XIX в. присваивалось более высокое (на 1 или 2 чина) звание, чем у них было на прусской (баварской и т. д.) службе.


[Закрыть]. Они и являлись костяком всей группировки на Тигре.

Снабжение боеприпасами вполне соответствовало в целом жалкому состоянию и остального оснащения. В полосе действий корпусов на каждое полевое орудие приходилось в среднем по 520 снарядов, на каждую из 15-сантиметровых гаубиц было по 190 выстрелов[89]89
  Это означает запас примерно на 4–5 дней действительно интенсивных боев.


[Закрыть].

Пулеметы самых различных систем – в том числе трофейные английские – были распределены между личным составом частей[90]90
  Автор подчеркивает это особо, ведь в германской армии до Первой мировой войны и долгое время во время нее были специальные пулеметные роты.


[Закрыть]. Организация пулеметных рот в батальонах еще не проводилась. Пыль и песок, недостаток жиров и невладение техникой привели к тому, что большая часть пулеметов вышли из строя.

Единообразное снабжение пехоты затруднялось тем, что некоторые соединения – например, 46-я дивизия – были вооружены германскими винтовками.

Единственным эффективным средством разведки были германские летчики. Но личный состав и матчасть так сократились, что из двух авиаотрядов на Тигре пришлось сформировать один. Еще один отряд базировался в Кифри при штабе 13-го корпуса. В Мосуле располагался совершенно разоренный из-за недостатка снабжения армейский авиационный склад.

При огромных расстояниях решающее значение для командования могло иметь уверенное взаимодействие средств связи. Крупное германское присутствие в турецкой армии сделало необходимыми отдельные германские линии связи. Кроме того, турецкие подразделения радистов пока еще только планировались, а отрядов телеграфистов с телетайпами не существовало вовсе.

Из Мосула вела германская линия телетайпа (с аппаратами Юза), которую можно было бы использовать, чтобы поддерживать связь со штабом «Йилдырыма» в Палестине и с османской Ставкой, и для турецких телеграмм латинскими буквами – ведь в Турции тогда еще применялся арабский алфавит[91]91
  Латиница (в рамках крупных реформ, заменивших османский язык на турецкий) была введена лишь при Кемале Ататюрке в 1928–1929 гг.


[Закрыть], который для таких целей, естественно, не подходил. Однако беспрерывно возникали трения и жалобы, ведь провод – единственная для меня возможность общаться с «Йилдырымом» и Константинополем с помощью подробных докладов – часами был занят германской стороной.

Турецкое же телеграфное сообщение штаба армии с его вышестоящими инстанциями в Палестине и Константинополе, а также со штабами соседних армий, словно в мирное время, велось по гражданским линиям, которые были доступны и населению. Не считая ответвления через Диярбекир, было еще всего два провода в Алеппо, один из которых был постоянно прерван. Так как турки, как правило, выказывали слабое понимание технических вопросов, то телеграфистами в основном были арабы, армяне или политически неблагонадежные жители Леванта. То есть для шпионажа были все двери настежь. Тысячи телеграмм исчезали, никогда не передаваясь или не принимаясь. Функционирование шло с перебоями. Оплаченные телеграммы частных лиц, например коммерсантов, за бакшиш передавались быстрее, нежели военные депеши, которые телеграфистам не приносили никакой выгоды. Жалобы мало помогали, ведь министерство почты стремилось защитить своих служащих от давления военного министерства.

В полосе действий корпусов связь обеспечивали турецкие отряды телефонистов. Штаб армии особенно болезненно переносил отсутствие телефонной связи со штабами обоих корпусов. Все попытки наладить регулярную и с технической точки зрения возможную связь проваливались по причине бесконечных помех из-за одновременной передачи по телеграфу штатскими, которые на некоторых участках пользовались теми же проводами, а также из-за неумелого обращения и недостаточного обучения персонала на промежуточных станциях, из-за не слишком тщательного устройства линии, а также из-за повреждения линий в пустыне кочевыми племенами.

Как правило, нашу связь с корпусами осуществлял 151-й германский радиоотряд. Сюда же относилась связь с Евфратской группой. Однако любое сообщение могло вестись только по германским кодам, ведь турецкие столь устарели, что англичане давно уже их знали. Постоянные запросы об изменениях либо не удостаивались ответа вовсе, либо получали не слишком утешительную фразу, что в Стамбуле как раз работают над новым кодом. В конце Мировой войны эта затяжная миссия так и не была завершена. При благоприятной погоде германские радиограммы штабам турецких корпусов оказывались самым быстрым и надежным способом связи. В корпусах их переводили на турецкий приданные радиостанциям переводчики. Но не исключались и ошибки. Часто осуществлению радиосвязи мешали сильные атмосферные электрические разряды.

В сезон дождей (с ноября по май) были не просто дни, а порой и недели, когда выходили из строя все средства связи. И если провода в Алеппо и радио подводили, то Мосул оказывался отрезан от внешнего мира. Ведь и почты не было, если грузовики застряли в степи.

В составе 6-й армии были германские, австро-венгерские и турецкие колонны грузовиков. В засушливый сезон они добивались замечательных результатов. Однако в период дождей они месяцами простаивали, с незначительными перерывами. Отправлять же колонны на трассу было не самым безопасным решением, даже если в сезон сплошных осадков наступала вдруг пауза в шедших дождях.

Бывшего под моим руководством советника интендантства Хаака в марте срочно вызвали в «Йилдырым». Он решил выехать из Мосула с еще двумя офицерами на грузовике, ведь размытая дождями почва вроде бы просохла. Но прямо посреди пустыни, между Мосулом и Телль-Хелифом, на них вновь обрушились проливные дожди, так что они оказались на вынужденном биваке на следующие три недели. И он, и его люди испытали бы серьезный продовольственный кризис, если бы одним солнечным днем мы не отправили ему продукты на самолете. Уже не могли проехать даже легковые автомобили. Халил-паша дважды попадал под дождь и несколько дней не имел связи с Мосулом.

Разница между боевым и списочным составом армии уже слишком бросалась в глаза.

Я хорошо помню поданную мне первую сводку по личному составу: она меня крайнее удивила, побудила подробные расспросы и расследования. Ведь на довольствии стояло ни много ни мало 80 тысяч человек, боевой состав исчислялся 40 тысячами человек, зато имевших винтовки было указано 20 тысяч. Две первые цифры относительно последней показались мне чуть ли не чудовищно большими. В состав на довольствии были, правда, включены и те 20 тысяч «бесполезных элементов», содержание которых по османским законам возлагалось на армию. Кроме того, чрезвычайно расширена была и тыловая зона. Однако Халил-паша дал этому верную оценку: «L'etape mange l'armee!»[92]92
  Тылы едят армию (фр.).


[Закрыть]

При всем этом царил нескончаемый избыток штабных конвоев, денщиков, поваров, ординарцев и т. п. Цифры в турецких сводках по личному составу вызывали у меня сильнейшее недоверие. Мое уже назревшее предположение подтвердилось рядом конфиденциальных донесений германских офицеров, что турецкие командиры специально указывают завышенный личный состав, чтобы положить себе в карман жалованье, отпущенное на несуществующих лиц. Иногда здесь сказывалось и вполне понятное желание получить чуть больше продовольствия, чтобы за счет этого улучшить и без того дурное питание действительно имеющегося личного состава.

После того как в конце августа 1917 г. спала жара, англичане атаковали передовые посты 13-го корпуса и отбросили их из плодородной долины Бакуба в скудный Джебель-Хамрин – «Красные горы» – по обоим берегам Диялы. Мендели все еще удерживался небольшими силами турецкой кавалерии и одним из уже упоминавшихся «пограничных батальонов».

28 сентября 1917 г., а на этот день приходился в том году главный мусульманский праздник Курбан-байрам (память о жертвоприношении Авраама), англичане неожиданно атаковали Евфратскую группу под Румадией, введя в бой с флангов броневики с пулеметами, вышли в тыл и пленили ее, спастись удалось немногим.

Берега Евфрата оказались оголены. Однако англичане удовольствовались лишь полной своей тактической победой, не стремясь к оперативному ее использованию. Как следствие, «Йилдырым» сумел образовать под Хитом новую группу из одного полка пехоты и немногочисленной артиллерии, которая затем постепенно выросла до дивизии слабого состава.

В середине октября индийские дивизии продолжили успешные атаки на Мендели и турецкие позиции на Джебель-Хамрин к востоку от Диялы. В это время по соображениям снабжения пришлось в 13-м корпусе отвести 1-ю кавалерийскую бригаду в Мосул, а крупные силы пехоты и артиллерии – в Киркук. Англичане в этот критический момент лишь осторожно прощупывали обстановку на горной позиции к западу от Диялы, однако в атаку не пошли, хотя мы сумели бы противопоставить этому лишь небольшие силы.

Британское командование медленно занимало восточный берег Диялы и двинуло силы через Ханекин в расположенный уже на персидской территории Каср-и-Ширин. Тем самым они блокировали знаменитую караванную трассу через важный перевал Пейтак, по которому многочисленные паломники доставляли из Персии трупы своих родственников и друзей к мечети Хусейна под Кербелой, чтобы там похоронить их в земле, освященной геройской гибелью сына Али и внука пророка. Для 13-го корпуса тем самым отпала последняя возможность забирать продовольствие из Мендели и приграничных персидских территорий.

По приказу армии 18-й корпус временно двинул одну дивизию к английским позициям под Самаррой, к старой аббасидской резиденции, чтобы вызвать впечатление предполагаемого наступления и облегчить положение 13-го корпуса.

В ночь с 1 на 2 ноября 1917 г. около полутора-двух британских дивизий с очень крупными силами кавалерии и многочисленными легкими броневиками с пулеметами – которых особенно боялась турецкая пехота – атаковали вдоль Тигра.

Согласно приказу, турецкие войска под Имам Дур без боя оставили передовые позиции и оттянули главные силы под Тикрит.

Противник преследовал, обстреливал позиции из артиллерии, двинул крупные отряды кавалерии и броневики перед его левым флангом в пустыне, однако затем отвел свою пехоту назад. Вечером 3 ноября он отошел на Дур.

Поначалу было ясно, что речь идет о явной демонстрации, возможно, связанной с одновременным возобновлением наступления в Палестине или же подготовкой серьезной атаки, которой предшествует эта «разведка боем».

Ослабленные плохим снабжением турки усвоили манеру уклоняться от любых решительных атак, что только укрепляло уверенность в себе англичан. В ночь с 4 на 5 ноября они вновь двинулись к Тикриту и открыли артиллерийский огонь.

Командующий 18-м корпусом полковник Джафар Тайяр Бей[93]93
  Джафар Тайаар-бей, позднее – Эгильмез (1878–1958), командующий 18-м корпусом, полковник. Позднее активно поддерживал Мустафу Кемаля, дослужился до генерал-лейтенанта. Сделал политическую карьеру.


[Закрыть] имел указание избежать решительной атаки и отойти на позиции на дефиле у Тигра под Эль-Фата. Когда Халил-паша и я в ходе поездки к 18-му корпусу в ночь с 5 на 6 ноября прибыли в Калат-Шергат у холмов с руинами древнего Ашшура, то узнали, что отступление уже идет полным ходом.

Так как удержание какого-либо участка пустыни военного значения не имело, а вот на будущее куда важнее было сохранить людей и матчасть, а также существенно сократить непростые коммуникационные линии, штаб армии с самого начала отказался от обороны Тикритской позиции. Поэтому мы согласились с решением 18-го корпуса отступить без боя, в том числе на тот случай, если англичане действительно крупного наступления не планируют, что на деле было довольно сложно обнаружить, поскольку диспозиции для отступления передавались слишком поздно.

Я предложил Халилу на следующее утро поехать через Билалидж к западу от Джебель-Махул в Шуремийе к югу от дефиле Эль-Фата и там дождаться командующего 18-го корпуса. Халил и его турецкие сопровождающие имели самые серьезные возражения, ведь они опасались, что в поездке по открытой степи без должного военного прикрытия они могут стать жертвой нападения бедуинов, которые утащат их к англичанам. Эти нападения действительно имели место, особенно на путях отступления. Я вспомнил об ограблении германского полковника Шрауденбаха, одного моего старого полкового товарища по Мюнхену, который, будучи командиром дивизии, подвергся нападению, дав весьма наглядное описание этих событий в своей книге «Мухараба»[94]94
  Людвиг Шрауденбах (1872–1958), офицер Генштаба, полковник. После отставки в 1920 г. занялся литературным творчеством, см.: Schraudenbach L. Muharebe. Der erlebte Roman eines deutschen Führers im osmanischen Heere 1916/17. München, 1925.


[Закрыть]. Однако у нас не было другого выбора.

С винтовкой наизготовку выехали с Халилом-пашой. Он был явно взволнован, в то время как я был спокоен и уверен в своей счастливой звезде, которая меня уже спасала в некоторых авантюрных ситуациях. Внезапно паша крикнул водителю пару слов по-турецки. Автомобиль вдруг поехал по дуге назад и остановился. Халил изготовился к стрельбе, а я, ужаснувшись, оглянулся. С направления 18-го корпуса вдали появилось небольшое облако пыли, приближавшееся к нам. В бинокль я через несколько минут напряженного выжидания установил, что это – турецкие солдаты. Поездка потом прошла без инцидентов.

Под Шуремией я увидел подлинную картину турецкого отступления. В веренице открытых или закрытых автомобилей уезжали гаремы офицеров, к которым присоединилась и многочисленная обслуга. В пестрой путанице с ними шли колонны высланных вперед штабных отделений, основного и ближнего багажа. Здесь не хватало только мальчиков для увеселений, которые стали одним из не самых примечательных, – для знатока этой страны, – зато характерных явлений при отступлении персидской жандармерии из Ревандузской группы.

Когда мы наблюдали эти яркие картины бегущих гаремов, я невольно вспомнил знаменитое альтдорферовское панно сражения Александра Македонского в мюнхенской Старой Пинакотеке[95]95
  Имеется в виду достаточно большого размера «Битва Александра», изображающая битву при Иссе 333 г. до н. э., Альбрехта Альтдорфера (1480–1538), одно из ранних и ярких произведений искусства Северного Возрождения.


[Закрыть]. А тут вдруг недалеко от нас приземлился немецкий летчик, который рассмотрел с высоты наш автомобиль. Он доложил, что противник остановил свое наступление к очищенной нами позиции у Тикрита, хотя до боя так и не дошло. Вскоре после этого появился Джафар Тайяр Бей. Он был албанцем, сколь образованным, столь и негодным командиром. Его дельного и умного начальника штаба майора Саффед-бея[96]96
  Саффед-бей (Мустафа Саффет) (1879–1934), кадровый офицер османской армии, майор (1916), полковник (1926). Летом – осенью 1918 г. командовал рядом соединений группы армий «Восток» под Ахалкалаками и Ардаганом, примкнул к Мустафе Кемалю, сделал успешную военную карьеру на восточной границе Турции.


[Закрыть], который хорошо говорил по-немецки, он стремился держать подальше от всех тактических решений просто из ревности. Обращался с ним как с писарем. Саффед-бей использовал свои хорошие связи со Стамбулом и вскоре после этого был назначен в Ставку в качестве начальника секции.

Из порой довольно бурных обсуждений Халила с Джафаром Тайяром, из бесед с Саффедом и немецким летчиком я все более убеждался, что здесь ни о какой английской атаке речь не идет. Но я был уверен, что Джафар Тайяр Бей попросту не способен руководить этим сложным боем, который надо прервать еще до его исхода, а с другой стороны – добровольный отвод 18-го корпуса на очень сильную позицию Эль-Фата рано или поздно случился бы, и я использовал все свое влияние на Халила, чтобы решение командира корпуса было одобрено без излишних дискуссий. Халил, который, что вполне естественно, чувствовал крайнюю неуверенность во всех оперативных вопросах, с видимым облегчением принял мое предложение. Его очень удручали конфликты с подчиненными, которые по турецкому обыкновению немедленно начинали отказываться от своих постов.

Теперь было куда важнее немедленно обсудить с Джафаром Тайяром первые меры для закрепления корпуса на новых рубежах. Англичане так и не атаковали такую сильную позицию, шедшую по круто вздымавшейся из пустыни и унылой гряде «Гор Края Света», как их назвал один набожный мусульманин в армии, стоявшей в Джабель-Хамрин. Она оставалась за турками до конца. Операции на Тигре на этом были окончены. Британцы не стали прочно занимать Тикрит, а остановились под Самаррой, где подвели вплотную к позиции железную дорогу, от которой вообще отдалялись неохотно.

Как и ассирийцы тысячи лет назад, Халил и я с нашими сопровождающими пустились теперь в 36-часовое путешествие на древнем сплавном судне – келлеке, на которых всегда ходили по Тигру; мимо знаменитой «каменной пирамиды Лариссы», как называл Ксенофонт зиккурат Нимруда на храмовой горе ассирийской столицы, затем к позициям 18-го корпуса в дефиле Эль-Фата, через которые в незапамятные времени пробила себе путь река, как и Рейн под Бингеном.

В ясные и уже прохладные декабрьские дни мы отправились по глухо звучавшей и неожиданно поддавшейся под копытами наших коней гипсовой почве с невидимыми глазу кавернами, проехав вдоль высот красных гор и осмотрев новые позиции 18-го корпуса. Взгляд уходил по бескрайней дали вниз по пустыне, покоившейся под нами, словно застывший океан.

Вечером, усталый, я разбивал палатку. И тут посреди ночи я внезапно был разбужен. Германский радист передал мне тревожные известия о новых атаках англичан на 13-й корпус. Я тут же накинул шинель. Из-под навеса казино раздавались нестройные крики, смех и шум. Когда я откинул полог, на меня взглянули Халил и Джафар Тайяр в окружении своих офицеров, они явно выпивали и были заняты игрой. При моем появлении шум прекратился. Мое неожиданное появление встретили неловким молчанием. И едва я успел договориться с Халилом, что мы выезжаем завтра рано утром, и выйти из палатки, как крики и смех вновь прорезали тихую ночь в пустыне.

На автомобиле мы поспешили по ближайшей проезжей дороге от Калат-Шергат через Мосул – Киркук в Тус-Хурматлы (то есть «соленые финики»), где на соленых источниках начинались красивые заросли финиковых пальм, тянувшиеся до Кифри.

В штаб-квартире 13-го корпуса нас принял новый его командующий, преемник снятого по запросу Фалькенгайна Али-Ихсан-паши и весьма приятный в личном общении человек, полковник Селахэддин-бей[97]97
  Селахэддин-бей (Селяхаттин) (1882–1949), кадровый офицер османской армии, полковник (1915), в полковники был произведен, по-видимому, позднее.


[Закрыть].

Было 7 декабря 1917 г. Вскоре после нашего прибытия германский лейтенант Брунов из радиоотряда передал нам официальное сообщение о заключении перемирия между Россией и Германией[98]98
  В действительности имели в виду перемирие и с другими Центральными державами, а не только с Германией.


[Закрыть], известие, которое вызвало настоящее ликование.

Донесения с фронта были куда безрадостнее. Позиция Джебель-Хамрин к западу от Диялы была потеряна. Британцы заняли Кара-тепе (то есть «Черную гору») и выдвинули войска, будучи уже на полпути к Кифри. Со вчерашнего дня положение не изменилось.

Подполковник османской (и майор баварской) службы Ройсс доложил мне, что никакой серьезной атаки и не было. Командир 6-й дивизии подполковник Яхья-бей оставил поле боя без борьбы.

Следовало обязательно противодействовать подобным проявлениям разложения в командовании. Позиция по Хамрину была подготовлена к обороне. Командир был совершенно не уполномочен сдавать ее без боя. Англичане из-за подобного поведения турок стали особенно заносчивы, так что под Кара-тепе пошли напролом через горную позицию и небольшими силами вырвались вперед. И здесь им можно было оставить кое-какую памятку.

Я предложил Халилу на следующий день провести атаку с двойным охватом на холмистой местности под Кара-тепе, а вот унылый Джебель-Хамрин оставить противнику. Возражение Халила, а стоит ли вообще сражаться за эту пустыню, я отклонил тем, что в данном случае дело не в этом. Тут важно поддержать моральный дух командования и войск, которым обязательно надо еще раз показать, что они еще владеют собой, а не полностью сданы на милость англичан. Следовало довести до сознания подчиненных нашу волю, чтобы они не обращались в бегство при первых же выстрелах. Кроме того, мы не должны были оставлять противнику полную свободу действий, а по меньшей мере поддерживать его на расстоянии удара и беспокоить его.

Мой турецкий обер-квартирмейстер майор Бассри-бей[99]99
  Возможно: Бассри-бей Мехмет (1873–1917), дослужился до командира полка, погиб в финале кампании 1917 г. на Кавказском фронте.


[Закрыть], говоривший по-французски, решительно отклонил мой план. У него уже не было никакой веры в наши войска. Но я продолжал настаивать на своем предложении, так что Халил обещал мне передать его Селахэддину. Побудить его просто отдать приказ не удалось.

Прошли вечер и ночь. Наступило утро. Халил-паша пригласил меня вместе с ним осмотреть тыловую позицию под Тус-Хурматли. Я с удивлением спросил его, а обсудил ли он уже мой вопрос с Селахэддином. Страшно смутившись, он ответил отрицательно. Я же весьма настойчиво объяснил ему, что положение 13-го корпуса и армии в целом станет прямо отчаянным, если мы утратим еще и плодородный район финиковых пальм под Кифри. Следует в любом случае предпринять хотя бы попытку вновь занять позицию под Кара-тепе, ведь иначе она может послужить англичанам исходным пунктом для наступления на Кифри в любой момент. По моему убеждению, под Кара-тепе просто не могли действовать сколько-нибудь крупные силы англичан. Я решительно настаивал на своем предложении.