Текст книги "The Woj Way. Как воспитать успешного человека"

Самоуважение

3. Ребенок – не копия родителей

Мой старший внук Джейкоб всё не мог научиться ходить. Когда ему было полтора года, вся семья собиралась в гостиной посмотреть, как мальчик скользит попой по полу, и ждала, когда он наконец встанет на ноги и сделает первый шаг. Зрелище было, конечно, милое, но вызывало беспокойство. Сьюзен, его мать, паниковала. Как и я. А вот доктор нас заверял: с ногами Джейкоба все в порядке. Здоровый и вполне нормальный карапуз, но вот ходить не хотел. Его-то все вполне устраивало, и он истер свои штанишки о ковер, пытаясь достать игрушечный грузовик или улетевшую в сторону деталь конструктора Lego. Казалось, он вовсе не собирался учиться ходить. Он и не понимал, чего все так переживали. Джейкобу тогда больше всего нравился баскетбол. Я приезжала к ним несколько раз в неделю, и каждый раз, на баскетбольной площадке в парке или заметив из коляски щит у чьего-то дома, Джейкоб просил, чтобы бабушка взяла его на руки и помогла забросить мяч. И я помогала. Много раз. Как и его родители. Внук визжал от восторга, видя, как мяч катится по кольцу, а потом попадает в корзину. Для него большей радости и не было.

Как-то раз я взяла его с собой в Gymboree – спортзал для детей, – где Джейкоб мог ползать и играть, сколько будет угодно. Конечно, баскетбольных мячей там было немало. Как только мы зашли внутрь, Джейкоб увидел детей, играющих в баскетбол. Горящими от счастья глазами он следил за игроками, передающими мяч туда-сюда. А потом один ребенок забил трехочковый. Немного всеобщей радости, и игра подошла к концу. Мяч остался в центре площадки. Клянусь: Джейкоб встал и побежал. Не пошел, а именно побежал! Он наклонился и прижал мяч к груди – и восторг от этой победы озарил его лицо. Так значит, малыш все это время прекрасно умел ходить. У него просто не было причин утруждаться! Возвращаемся домой к Сьюзен, и я говорю: «Угадай, кто сегодня сделал первый шаг?» «Чего?» – спросила дочь, закрыв кран и посмотрев на меня, как на сумасшедшую. «Джейкоб умеет ходить и даже бегать», – ответила я.

Конечно, никакого внезапного чуда не случилось. Дома он продолжил ползать, сидя на попе. Несколько дней спустя до Джейкоба наконец дошло: пешком можно добраться до баскетбольного щита намного быстрее. А кроме того, он ведь мог ходить и одновременно держать мяч – очень важный навык! Как только мальчик понял, что ходить гораздо удобнее и выгоднее, все изменилось. Семья наконец успокоилась.

Еще раз повторю: родителям нужно меньше беспокоиться. Ребенок научится ходить. Разговаривать. Принимать ванну. Всему свое время. Никто же не задает вам вопросы в стиле: «А в каком возрасте вы научились ходить в туалет? Отказались от соски-пустышки?» Не лучшая тема для обсуждения. Мой внук учился в своем темпе, а в итоге оказался невероятно умным.

Уважение – тема непростая. Нужно уважать ребенка как личность. Темпы развития уникальны, и речь идет не только об умении ходить и говорить. Порой нужно быть терпеливым – весьма и весьма. Развиваясь, человек становится тем, кем должен стать. И вот здесь требуется проявить глубокое уважение к ребенку, принять его естество, позволить жить в соответствии с его личностными особенностями. Пусть ребенок сам себе будет лидером. А значит, вам придется следовать за ним. Дети знают, кто они и что им нужно. Задача родителей – признать это. Выгода такого подхода проявляется достаточно быстро. Пусть ребенок возьмет бразды правления в свои руки – родителям важно это понять. Это подготовит их к более, скажем так, сложным задачам воспитания детей постарше. Выяснить, кто ты есть на самом деле, порой весьма непросто. Ребенок, решившийся сделать это самостоятельно, может нередко сбиваться с пути. Мало кому удается легко и быстро найти призвание. Многие дети в какой-то момент сами не понимают, чем они занимаются и чего хотят, – обещаю, каждый в конечном итоге разберется в своей жизни.

Еще раз повторю: родителям нужно меньше беспокоиться.

Ценность терпения мне показала моя дочь Энн. Она окончила Йельский университет по направлению «Биология», вернулась домой в Пало-Альто и решила стать профессиональной… няней. Да, няней. Для детей. «Ты серьезно? После такой сложной учебы в колледже? А как же биология?» Дочь оставила написанные от руки объявления в местном теннисном клубе и бассейне и некоторое время спустя стала работать на две семьи – и обожала их. Прошел месяц, другой. Я ждала, пока дочь поймет, чего ей вообще хочется. Вчерашнему студенту нужно расслабиться, прийти в себя. Я не из родителей, заставляющих детей ходить на собеседования весь последний курс. Высшее образование – уже опыт. И все же дочь нуждалась в совете. Однажды утром я сказала: «Энн, в Санта-Клара открылась ярмарка вакансий. Почему бы тебе не сходить?» Я посчитала, на таком мероприятии будет много вариантов. Ну, она и пошла, но только ради меня. Вернулась и сказала, что ей было скучно… «Что, прям никто не заинтересовал?» Оказалось, все-таки заинтересовал. Инвестор, пригласивший ее в Нью-Йорк на собеседование. Но Энн обрадовалась не столько перспективе устроиться наконец на первую серьезную работу, сколько возможности бесплатно прокатиться в Нью-Йорк.

Компания сняла для нее номер в отеле Helmsley на 42-й улице, и в первый же вечер дочь позвонила мне – казалось, она стоит под дождем. «Прикинь, в душе телефон!» – и принялась рассказывать про всякие крутые штуки в номере. Собеседование прошло удачно, и через неделю компания предложила место в инвестиционном фонде, специализирующемся на биотехнологиях. Мы со Стэном пришли в восторг. Отличный шанс для нашей дочери! Идеальная возможность начать головокружительную карьеру! Я даже подумала на мгновение, что моя задача наконец выполнена. «Я не знаю даже, – сказала Энн. – Мне нравятся люди, у которых я няней подрабатываю». Меня чуть удар не хватил. Я подумала: нет, эта умнейшая девушка не будет работать няней еще тридцать лет. Но заставила себя промолчать. Я должна была проявить терпение и уважение к ее выбору, пусть он мне и не по душе. Энн подумала еще пару дней – и отказалась. Я потребовала объяснений. Она твердила, что ей очень нравятся дети; я напоминала: ей предложили работу мечты. Я бы сама на такую устроилась, если б могла. А дочери этого не хотелось. Так что я успокоилась, хоть и не без труда. Купила Энн футболку с надписью «Лучшая няня на свете», это, кстати, правда. По крайней мере, она занималась полезным делом.

Месяц спустя, прислушавшись к друзьям и родителям, Энн задумалась, а не поспешила ли с выбором. «В Нью-Йорке жить весело и интересно, – говорила я. – Вполне неплохая работа». Еще пару недель спустя Энн снова позвонила в ту компанию. «Мы вас ждали», – сказали ей на том конце провода, но попросили еще раз пройти собеседование, теперь в Пало-Альто. Энн – калифорнийка до мозга костей; шорты да шлепанцы – вот ее повседневный наряд. А теперь представьте себе на собеседовании человека в шортах и шлепанцах! Энн даже не знала толком, кто рекрутер. Это было еще до Google, и информации было мало. Но мы решили позволить дочери самостоятельно во всем разобраться, пусть и наделав глупостей. На ошибках люди учатся! А собеседование вел сам Маркус Валленберг – известный шведский инвестор. Несмотря на странный выбор одежды, интервью прошло великолепно, и Энн устроилась на работу в фонд биотехнологий Investor AB семьи Валленбергов – опыт, который ей очень понравился и с которого началась ее карьера на Уолл-стрит.

В наше время многие выпускники вузов вообще не знают, чем хотят заняться, возвращаются и сидят дома. Плохая идея, очень плохая!

У моей дочери все получилось, но порой ребенку нужно больше советов. В наше время многие выпускники вузов вообще не знают, чем хотят заняться, возвращаются и сидят дома. Плохая идея, очень плохая! И как же узнать, что родителям пора вмешаться? Моя политика такова: человек должен чем-то заниматься. Проблема в тунеядстве. А «чем-то заниматься» не значит играть в видеоигры, если, конечно, ребенок не планирует всерьез работать в игровой индустрии. Нужно делать свой вклад в общество. Пусть приносят деньги или хотя бы стажируются. А еще не позволяйте до старости бесплатно жить с вами. Конечно, юноше или девушке требуется время, чтобы встать на ноги, но полгода спустя уже можно брать некоторую сумму за проживание в родительском доме, хотя бы со скидкой как члену семьи. Так вы проявите уважение, приучив ребенка к еще большей ответственности. Уважать – значит не только помогать, но и требовать чего-то.

Еще будучи студенткой в Беркли, я работала уборщицей по вызову. Неприглядное место. Трудилась хорошо, и платили неплохо. Был у меня и чуть менее пыльный доход: моделью на подиуме в Roos Atkins (дорогущий универмаг в Сан-Франциско); на обложках каталогов я тоже светилась. Гонорары платили космические. А еще я была инспектором на спортивных площадках местных государственных школ. И на каждой из этих должностей я приносила людям пользу. Не сидела дома в ожидании инструкции. Заявляла себя ответственным членом общества и училась взрослой жизни. Сьюзен устроилась на лето диспетчером в Санитарную службу Пало-Альто; задача простая – координировать все мусоровозы города. Необходимо следить за маршрутами и мойкой машин после вывоза мусора по утрам. Работа, конечно, не престижная, но зато очень важная и полезная. И даже из такой деятельности можно извлечь выгоду. Как-то раз дочь позвонила мне и сказала, что рабочие вынесли выброшенный кем-то роскошный красный диван и надо бы его не на свалку отвезти, а ко мне в школу. Я, естественно, согласилась. Диван быстро полюбился работникам и посетителям школьного пресс-центра. Ученики написали тысячи статей, сидя на нем.

Если не считать подработки, лучший способ самообразования для детей – путешествия. Поездки вдохновляют. Можно отправиться смотреть мир с другом, поволонтерствовать в другой стране, пожить несколько месяцев, изучая язык, поработать на фонд, идеи которого считаешь правильными. Я, помимо прочего, состою в должности советника в Roadtrip Nation, учреждении, организующем для детей поездки по США и знакомства с самыми разными людьми. Я также вхожу в консультативный совет программы Global Citizen Year; в рамках ее вчерашние школьники могут уехать из дома на год, не поступая в институт, и заняться тем, чем хотят. Я всегда говорю ученикам: «Езжайте куда хотите, но не бездельничайте!»

Родителям я советую одно и то же: быть открытыми; пусть ребенок сам выбирает свой путь.

16-летний Грег был гениальным художником-оформителем. Я впервые увидела его рисунки в 90-е годы, когда он учился на моем курсе журналистики, и поняла: парень – талантище. Он рисовал великолепные пейзажи, роскошную и сложную архитектуру, отлично справлялся с версткой школьной газеты. В те времена графикой в основном занимались на бумаге, но что-то мне подсказывало: проектирование и рисование на компьютере станет популярным, и я посоветовала Грегу освоить этот навык. И в самом деле, почему бы не рисовать с помощью высоких технологий? Парню мысль понравилась, и он воспользовался советом. Проблема была в том, что отец Грега работал врачом, а мать занималась медицинскими исследованиями. Уж чего-чего, а стать творцом, тем более художником, они бы сыну не позволили. По их мнению, Грега ждала карьера юриста, врача, а еще лучше – исследователя. Мальчика заставили записаться одновременно на множество продвинутых профильных программ по естественным наукам, и бедняге приходилось все время учиться, выкраивая считаные минуты на столь любимое им рисование. Грег был весьма умен и успевал хорошо, но страдал. Страдания были очевидны всем, кто его знал. К последнему школьному году парень впал в депрессию. Как-то раз в середине осеннего семестра мать Грега позвонила мне, чтобы обсудить его оценки.

Я предложила обоим родителям встретиться и поговорить после уроков. Ситуация с Грегом меня беспокоила, и я искренне хотела помочь. Родители сказали мне, что наука очень важна для них, – и я уважала их достижения. Они хотели, чтобы сын пошел по их стопам, – и я понимала почему. Родительское видение жизни их детей имеет огромное значение. Отцы и матери многим жертвуют ради блага своего чада. Я целых десять лет не занималась собственной карьерой, пока растила дочерей, а Стэн работал сутками, чтобы помочь нам (а еще он обожал физику). Мнение и идеи родителей очень важны. Но у ребенка могут быть другие мечты, иной путь. Мы с родителями Грега обсуждали разные стратегии, стремясь через журналистику вдохновить парня заняться естественными науками. Его мать предложила: «Почему бы сыну не написать несколько статей об исследованиях Стэнфордского университета?» Семья никак не могла отказаться от идеи заразить сына своим энтузиазмом. «Посмотрю, что можно сделать», – пообещала я, но понимала: Грегу интересно совсем другое. А вот родители отказывались это понять.

Я предложила юноше написать несколько статей на научные темы, он сделал это без особого энтузиазма и все рисовал, рисовал, рисовал. Блокнот за блокнотом. Он родился художником, ничего не поделать. Мне вспоминались мой отец – талантливый художник – и нищета нашей семьи. Родители Грега имели полное право беспокоиться о будущем сына, выбери он творческую профессию. Но их сын попросту не хотел становиться ученым. За тридцать шесть лет работы учителем я такое наблюдала не раз. Родители мечтают, чтобы их дети задались целью в соответствии с опытом и интересами отца с матерью – они же желают своему чаду успеха. Я их прекрасно понимаю. Благие намерения… Но родители также склонны внушать детям свои страхи и тревоги, особенно когда речь заходит о карьере в незнакомой сфере, о непроторенной жизненной тропе. Лучше уж идти по накатанной дороге, а не пытаться проложить новую. Я часто наблюдаю, как уже в начальной школе родители навязывают кружки и факультативы в соответствии со своими желаниями, а не помыслами ребенка. Ребенок же хочет просто прийти домой, погулять с друзьями, поиграть на улице. Другими словами – побыть ребенком. А в старших классах родители жалуются: дети от них отдаляются. Почему так происходит? Да потому, что подростку не нравится, когда им помыкают. Он хочет жить собственными увлечениями, своей жизнью. Вместо этого его ущемляют, не понимают.

Мнение и идеи родителей очень важны. Но у ребенка могут быть другие мечты, другой путь.

До родителей Грега это никак не доходило. Мать звонила мне каждую неделю, расспрашивая о сыне. Умоляла «поискать способ заставить его изменить свое мнение». Потом оба решили: ребенку нужен психотерапевт. Грег, конечно, походил на встречи, только без толку. Продолжал тихо и спокойно бунтовать. Делал все школьные задания по естественным наукам, но в то же время по-настоящему увлекался только графическим дизайном. Не шел на открытый конфликт с родителями, но и слушаться беспрекословно не собирался. Мальчик всеми фибрами души возжелал НЕ становиться физиком. Я всегда пытаюсь поддерживать студентов, одновременно удовлетворяя запросы родителей. Довольно сложная задача на самом деле. Я сказала Грегу: «Знаю, надо попытаться как-то повлиять на твоих родителей. Не волнуйся, я помогу». И я помогла. Я объяснила парню, что на моих занятиях ученик должен думать лишь о том, как стать тем, кем он хочет стать.

За многие годы работы учителем я поняла: истерику по поводу неисполненных желаний обычно закатывают родители, а не дети. Мои уроки стали для Грега отдушиной, паузой в расписании, заполненном профильными занятиями по естественным наукам. Он часами занимался оформлением газеты, разработал роскошный принт на форменные футболки, придумал новый, более профессиональный вариант верстки страниц. Все время листал журналы в поисках новых идей. Я подписана на двадцать изданий или около того; они потом хранятся у нас в кабинете – эту привычку я так и не бросила. Прошло двадцать лет, Грег стал известным художником-оформителем и веб-дизайнером, владеет успешной фирмой в Лос-Анджелесе. В колледже он ходил на некоторые курсы физики, лишь бы родители были довольны, но в конечном счете решил осуществить мечту.

Другой моей ученице, по имени Лайза, повезло меньше. Красивая девушка, открытая и общительная, президент студенческого самоуправления, природный лидер на курсе журналистики. Мечтала стать учителем, а вот родители выбрали ей более престижную профессию врача. Лайза была хорошей девочкой, не хотела расстраивать маму с папой и все сделала так, как они просили. Окончила подготовительные курсы в колледже Лиги Плюща, поступила в престижную медицинскую школу. Хорошо училась, получила диплом, вышла замуж. Все думали, она станет педиатром, ведь ей так нравились дети, но девушка решила отложить интернатуру. Двадцать лет уже откладывает. Врачом она так и не стала. Просто все бросила. Лайзе уже за пятьдесят. Она занимала дорогостоящее и ценное место в медицинской школе, несколько лет потратила на изучение неинтересных ей вещей, лишь бы родители были довольны. Сама же предпочла стать мамой-домохозяйкой. Наконец-то она счастлива. Мораль сей басни? Дети слушаются родителей, чтобы сохранить хорошие отношения, но счастлив тот, кто в первую очередь слушает самого себя.

Другая ученица постоянно конфликтовала с отцом, заставлявшим ее надевать хиджаб в школу. Семья переехала в Пало-Альто из Каира, и хотя они решили начать новую жизнь, отец заставлял дочь придерживаться религиозных норм. Родители-иммигранты нередко требуют от детей придерживаться культуры родной страны, и их можно понять. Традиции очень важны. Они помогают нам, определяют наше сознание. В то же время иммигранты хотят, чтобы их отпрыски «стали американцами». Ребенка это сбивает с толку. Да и самих родителей тоже. Они многим жертвуют, чтобы дать детям шанс на лучшую жизнь, и все же им непросто понять и принять новую для себя культуру.

За многие годы работы учителем я поняла: истерику по поводу неисполненных желаний обычно закатывают родители, а не дети.

Я помню, как бабушка с дедушкой возмущались моим американским образом жизни, когда я еще была подростком. Они жили по соседству в Санленд-Тахунга и думали, я буду правильной верующей еврейкой из Черновцов. Мои слова и действия вызывали недоумение в семье. Я определенно не вела себя как украинская еврейка. Бабушку и дедушку смущало два обстоятельства: во-первых, мой рост. Росту во мне почти метр восемьдесят, в то время как у других женщин в семье – метр пятьдесят пять, да и мужчины, как правило, на полголовы ниже. Воскресный семейный разговор не обходился без чьего-нибудь вопроса наподобие «Эстер еще больше выросла?», меня – весьма застенчивого подростка – это приводило в ужас. Я думала, не подменили ли меня в роддоме, пока мой брат Ли не вырос до 185 см. К моему желанию стать журналистом не относились серьезно. Тогда эта специальность считалась мужской. Мне говорили: «Журналист – работа умного мужчины», и многие репортеры придерживались того же мнения.

Во многих культурах ребенок воспринимается как зеркало предков, в котором отражаются все те же ценности и решения, которыми семья жила раньше; даже внешность должна быть схожей. А если что-то идет не так, в семье возникает разлад. Моя каирская ученица не обратилась сразу ко мне за помощью, но, увидев, как она плачет в компьютерном классе, я сказала: ей бы не помешал откровенный разговор с отцом. Она попыталась. На какое-то время все устаканилось, а потом отец снова потребовал от нее носить хиджаб. Конфликт и не думал прекращаться. Глава семейства пригрозил выгнать дочь из дому, если она ослушается. Девушка начала искать приюты для бездомных, спрашивать у друзей, можно ли пожить у них. Можете себе представить шестнадцатилетнюю девушку, которая добровольно переселяется в приют для бездомных? В конечном счете она переехала к подруге. Вне дома ее состояние улучшилось. Хорошо, что у нее нашлась такая подруга. Однако девочка скучала по семье, а семья – по ней. Она ведь была еще подростком, а подростку нужны папа с мамой. Через несколько месяцев отец позвал дочь вернуться домой, если будет носить платок, – и ей пришлось согласиться. Лишняя головная боль для всей семьи. Ребенка заставили выбирать между семьей и теми ценностями, которые она считала правильными. А отец, искренне желавший ей лучшего, не понимал простой вещи: переезд в другую страну означает смену культуры.

Дети слушаются родителей, чтобы сохранить хорошие отношения, но счастлив тот, кто в первую очередь слушает самого себя.

Пожалуй, самый трудный урок для родителей: в таком конфликте им не победить. Можно, конечно, сказать что-то вроде: «Пока не вырастешь, будешь делать, как я говорю!» Но ведь ребенок знает, он все равно вырастет, и у него есть право на собственное мнение. Выигранная битва может обернуться проигранной войной. Люди склонны воспринимать детей как продолжение себя. По этой причине детей и заводят – чтобы увековечить свои мечты и цели, создать свою копию, чтобы накопленные знания и мудрость не пропали. В ребенке нередко в первую очередь отмечают сходство с родителями. Родители все время ищут тождество со своими детьми, причем не только внешнее, но и в характере. Однако если ребенок выглядит или ведет себя идентично родителям, хорошего в этом мало. Такая ситуация сбивает с толку. Можно подумать, давно почивший родственник переродился в теле ребенка.

Порой кажется, судьба человека предопределена в момент его рождения. Мне недавно встретился мужчина, сказавший, что в его семье было десять поколений врачей, их медицинская династия зародилась несколько столетий назад. Он по праву гордился родословной, а я задумалась о детях, которым не хотелось следовать по пути родителей. Психологи могут назвать это явление родительским «эго». «Я мать, а это – моя дочь». Ребенка, бывает, называют в честь отца, матери, бабушки или дедушки, и это еще один симптом родительского эго: детей воспринимают как свою смену. Мы меряемся достижениями своих детей, их машинами, заработком. Похоже на выставку собак – люди хвастаются отпрысками, чтобы подстегнуть эго. «Гляньте, что умеет мой ребенок, а ему всего два года!» Я видела ролики про детей, которые могут переводить с пяти языков в возрасте пяти лет, выучили таблицу умножения к шести годам. Кому все это нужно? Родителям с их чрезмерной гордыней. А вот насчет детей я сомневаюсь.

Не задумывались, почему родителям сложно учить своих детей? Все потому, что отец с матерью в них видят самих себя, свои недостатки и комплексы. И если ребенок не понимает чего-то или, упаси бог, проваливает задание за заданием, папа с мамой начинают злиться, разочаровываются – признаки плохого учителя. Откровенно говоря, сама идея, будто дети должны идти по стопам родителей, довольно глупа в условиях XXI века. Подготовиться к работе, к карьере стало сложнее, ситуация на рынке труда постоянно меняется. Десять лет назад никто и подумать не мог, насколько важны станут трехмерная печать и синтетические биоматериалы. Даже относительно стабильные профессии, например врачебное дело, меняются. Врачи перешли на электронные медицинские карты, пользуются робототехникой во время операций, делают заметки с помощью Google Glass при осмотре пациента. Быть может, в ближайшем будущем расшифровку рентгеновских снимков поручат искусственному интеллекту. Наверное, не стоит пытаться сделать ребенка бухгалтером, пусть даже для его родителей бухгалтерия была делом всей жизни. А вдруг эта профессия скоро вымрет?

Томас Фридман[19]19
  Американский журналист, трехкратный лауреат Пулитцеровской премии, член Американского философского общества. – Прим. ред.


[Закрыть] утверждает: настала эпоха самообучения и энтузиазма. Думаю, самое время поставить знак равенства между успехом и энтузиазмом. Всем известно, энтузиазм нельзя привить силой.

Если попытаться сформировать жизнь детей по своему образу и подобию, неспособность увидеть личность ребенка и проявить к ней уважение может привести к серьезным проблемам. Работая учителем, я наблюдаю, как детки с каждым годом все больше впадают в депрессию и отчаяние. По данным Департамента здравоохранения и социальных услуг, примерно три миллиона подростков в возрасте от двенадцати до семнадцати пережили как минимум один серьезный депрессивный эпизод в 2016 году. Причин много, начиная с чувства незащищенности, обусловленного социальными сетями, и неподъемной нагрузки по учебе в старших классах и заканчивая болезненным стремлением поступить в университет мечты – или это мечта родителей, а не самих детей? Избыток стресса приводит к попыткам самоубийства. Согласно Центру по контролю и профилактике заболеваний США, в 2016 году самоубийство стало второй по распространенности причиной смерти в двух возрастных группах: от 10 до 14 лет и от 15 до 24 лет. Общая тенденция вызывает тревогу: с 1999 по 2016 год уровень самоубийств возрос на 28 %.

У нас в Пало-Альто как-то произошла целая цепочка самоубийств, шокировавшая всех. Обе местные старшие школы (Ганн и Пало-Альто) приняли серьезные меры по снижению нагрузки на учеников. Ким Диорио, бывший директор старшей школы Пало-Альто, запустил реализацию успешной программы по сокращению суицидов, в которой принял участие Дениз Поп, профессор педагогики Стэнфордского университета. Цель программы: родители и общество должны меньше давить на детей, позволяя ребенку быть самим собой, заниматься важными для себя вещами. Не очень хорошая оценка в школе – это еще не конец света. Много ли в США и мире школ, где есть подобные программы? Сколько детей живет в постоянном стрессе и депрессии? А сколько страдает от перегрузки и недопонимания? Ответ: много.

Депрессия и самоубийство – темы непростые, и я это прекрасно понимаю. Факторов риска множество. Но все они сводятся к одному: ребенок ощущает, будто вынужден жить не своей жизнью. И порой подростку не удается найти выход. Когда исследователь из Йельского университета опросила подростков из вполне благополучных общин, таких как Пало-Альто, в попытках выяснить, давление какого рода вынуждает ребенка наложить на себя руки, удалось установить две основные причины. Первая: «принуждение к успеху сразу в нескольких академических и внеклассных дисциплинах». Мы это уже обсудили. Вторая: оторванность от родителей. Она возникает, если к мыслям, увлечениям и предпочтениям ребенка не проявляют должного уважения. Подростки начинают бояться или презирать маму и папу, разрывая общение с ними. В итоге человек отдаляется от семьи в критический момент, когда ему больше всего нужна поддержка. Оценка личности для детей настолько важна, что, прояви кто-то хоть каплю уважения к ребенку, того удастся спасти, даже если кажется, будто все потеряно.

Размышляя о роли поиска и увлечений ребенка в налаживании контактов, я все время вспоминаю Калеба – высокого и красивого афроамериканца, учившего в девятом классе у меня английский язык. Мальчик постоянно улыбался, а в глазах читалась грусть. В том классе было пятнадцать мальчиков и три девочки, и у всех были худшие в школе оценки по английскому языку (чтение оценивалось на два-три пункта ниже, чем в среднем по школе). Я добровольно вызвалась с ними работать, другие учителя на это не решались. А я хотела помочь. Я также хотела узнать, насколько хорошо моя методика покажет себя при работе со слабыми учениками. На самом деле весь класс страдал от всевозможных личностных проблем, а традиционная образовательная система никак не могла им помочь, воодушевить этих детей. Я каждый семестр сталкиваюсь с несколькими трудными учениками, и Калеб был одним из них. Он ленился. Я понимала: парень в депрессии, хоть и не проявляет ее признаков. Первые восемь лет учебы в школе он постоянно влипал в неприятности и не ожидал ничего от девятого класса. Целей никаких перед собой не ставил. Хотя нет, ставил: срывать уроки. Таким образом Калеб мог привлечь к себе внимание. Мне за несколько недель стало ясно: Калеб растерян, его жизнь и учеба бесцельны. Я как-то раз задержала его после уроков. «Калеб, похоже, ты бы с радостью пошел куда-то еще, но не в школу. Я права?» «Да, – ответил он. – Ненавижу школу». – «Ненавидишь?» – «Да, реально ненавижу».

Мы поговорили, и оказалось, он жил в маленькой двухкомнатной квартирке в Ист-Пало-Альто. Мама с сестрой занимали гостиную, а ему досталась спальня. Парню несладко приходилось в школе, где дети в большинстве были из богатых семей. Его мама работала уборщицей по вызову, и семья едва сводила концы с концами. «Как-то невесело слушать, чем остальные собираются заняться на выходных и сколько они при этом могут потратить», – признался Калеб, опустив взгляд. Депрессию у ребенка определить легко. Достаточно посмотреть в глаза и увидеть там пустоту, отсутствие блеска. Калеб знал, он умрет в двадцать пять лет, а то и раньше. Так и сказал мне: «Черные парни долго не живут». А я ответила: «Не всегда. Вот ты будешь жить долго и счастливо». Решила выяснить, что ему интересно – нет человека без интересов. Оказалось, больше всего он увлекался… обувью. Почему? В его окружении обувь служила признаком статуса, а еще Калеб не мог себе позволить купить нужные туфли. Хорошая обувь считалась символом «крутости». А дальше я убедила парня стать специалистом по обуви и ее выбору. Попросила его составить список понравившихся моделей и сравнить цены. Какая модель подойдет лучше остальных и почему? Где можно купить обувь по самым выгодным ценам? Я попросила его поделиться этой информацией с друзьями. Калебу идея понравилась. Детям в принципе очень нравится чувствовать себя профессионалами в чем-либо. Это может быть Minecraft или энтомология… Неважно. Главное – стать хорошим специалистом. Казалось бы, что интересного в обуви и как такое знание может изменить жизнь человека? Но в жизни Калеба произошло два важных изменения: у него появилась «своя» экспертная отрасль, а еще и учитель, поверивший в парня. Калеб стал приходить вовремя, причем по своему желанию. Выражение лица изменилось. Постоянно улыбался и хотел поговорить со мной. И да, он прекратил бездельничать. Мы с ним до сих пор общаемся. Иногда обедаем вместе. Он учится на втором курсе в местном колледже, планирует стать электриком и заняться бизнесом.

Опыт Калеба применим к любому ребенку: проявите доброту и заботу, помогите детям найти подходящие увлечения, продемонстрируйте свое доверие и уважение – и вы спасете человека. У каждого ученика есть потенциал, и нет таких, кого не стоит спасать.