Текст книги "Из истории старообрядцев на польских землях: XVII—ХХ вв."

Глава III
Переселение старообрядцев на территорию бывшей Речи Посполитой

Эмиграция русских жителей в случае возникновения серьезных конфликтов на родине была явлением частым, известным со времен Киевской Руси. Чаще всего эмигранты выбирали путь, который вел «за литовский рубеж», а граница с Литвой в конце XVII в. находилась недалеко от Москвы. В XVI в. этот рубеж преодолели князь Андрей Курбский, московский печатник Иван Федоров и многие другие беженцы. Тем же самым путем воспользовались и преследуемые государственными властями старообрядцы. Поначалу границы они не пересекали, а селились непосредственно рядом с ней: беспоповцы преимущественно на северо-западной окраине, на южно-западной – поповцы [Андреев 1870: 138].

Старообрядцы-поповцы, происходившие главным образом из московских посадских и стрелков, направлялись чаще всего в украинское Стародубье. Им была известна эта территория, так как с давних времен Стародубье с Москвой объединяли прочные торговые связи. В XVII в. Стародубье переживало период активного заселения. Польские землевладельцы упорно стремились к освоению этих угодий, принимая всех прибывших на выгодных условиях. Украинские казаки, попавшие под власть Москвы, также были крайне заинтересованы освоением Стародубья [Лилеев 1893: 23–24, 68–69, 88; Лазаревский 1888: 3–4, 113–114]. Скорее всего, первые старообрядцы появлялись тут поодиночке, еще до того, как Стародубский повят по условиям заключенного в 1667 г. Андрусовского перемирия был присоединен к Московскому государству.

Поселение старообрядцев в стародубских лесах поначалу происходило путем осваивания необжитых земель, после получения согласия соседей. Со временем старообрядцы стали зависеть от казацкой старшины, которая оформила эту землю в собственность и требовала от поселенцев исполнения различных повинностей, поэтому старообрядцы стали поселяться не только на казацких, но и на монастырских землях, например на землях, принадлежавших Киево-Печерской лавре. Украинские арендаторы считали старообрядцев полезными переселенцами, поэтому не обращали внимания на их вероисповедание. Как только арендатор получал право на основание новой слободы, он пытался любым способом привлечь сюда как можно больше старообрядцев, хотя свои обещания сдерживал не всегда. Часто землевладельцы и арендаторы обещали поселенцам освобождение от всяких повинностей на срок от 5 до 10 лет. Особую роль при основании новых слобод выполняли осадчие, избираемые среди наиболее грамотных и богатых старообрядцев. Они получали специальные полномочия, иногда не только выполняя функцию кураторов над другими членами общины, но и осуществляя судебную власть. Во время организации новых слобод даже армия не имела права вмешиваться в дела осадчих. В издаваемых по этому поводу т. и. «осадчих листах», или «письмах», почти никогда не употреблялось обидное для старообрядцев слово «раскольник». Не удивляет тот факт, что некоторые осадчие, скупая землю у казаков, быстро богатели, а некоторые пытались закрепить свою принадлежность к высшим слоям общества. Не исключено, что среди старообрядцев Стародубья были и такие, которые уравнивались в правах с казаками. Другие старообрядцы, это были преимущественно стрельцы, предпочитали поселение у казаков или у своих собратьев по вере на правах т. н. подседок. Они тогда (вплоть до 1734 г.) освобождались от общих государственных повинностей. Однако уже в конце XVII в. некоторые старообрядцы, будучи не в состоянии терпеть своеволие арендаторов, начали покидать слободы и сами становились подседками [Лилеев 1983: 106; 1895: 88, 93–95, 98—118; Лазаревский 1888: 457–461].

Принципы и способ расселения старообрядцев в Стародубье были перенесены на соседствующие приграничные территории бывшей Речи Посполитой, позже они применялись также на землях, находящихся на значительном отдалении от границы. Старообрядцы, переселяясь в имения поляков, получали гораздо больше льгот и привилегий, чем имели у себя на родине. Выданные в связи с этим некоторыми владельцами арендаторам акты, соответствовавшие осадчим листам, учитывали вероисповедание поселенцев. Многие владельцы не только гарантировали свободу вероисповедания, но также служили советом, помогали организовать соборы, не вводили ограничений, касающихся сакральных построек. Наконец, землевладельцы снабжали старообрядцев необходимыми письмами и документами, гарантирующими свободное передвижение в стране и за границей [Лилеев 1895: 120, 124–125, 425].

Особенную помощь и опеку оказал старообрядцам староста мозырский Кароль Казимеж Халецкий (ум. 1696) [Uruski / Kosiński / Włodarski 1905: 143]. В его имении на маленьком островке Ветке, расположенном на реке Сож (приток Днепра) в Речицком повяте, старообрядцы в течение непродолжительного времени сумели организовать крупный религиозный центр поповцев [Макарий 1855: 296; Зеньковский 1970: 429–430]. Поначалу Ветку населяли исключительно старообрядцы из Стародубья, где в конце 1682 или в начале 1683 г. по приказу из Москвы они были подвергнуты преследованиям. Незаинтересованная притеснением старообрядцев казачья старшина основной удар репрессий направила на слободу Шнуровка, где в конце семидесятых годов поселился московский священник Козьма с двадцатью другими прибывшими вместе с ним старообрядцами. В результате Козьма вместе с другим священником, Стефаном, переселились неподалеку от границы в Замшев, откуда перешли на Ветку [Иоаннов 1855: 64–67; Макарий 1855: 293–294; Субботин 1890: 11–13; Лилеев 1895: 148–149]. После их ухода старообрядцы Стародубья остались без священников, что в большой степени повлияло на их решение о переселении на Ветку. Казачья старшина не была заинтересована в уходе старообрядцев из Стародубья. Чтобы противодействовать этому, стародубский полковник Семен Самойлович по собственной инициативе в середине 1684 г. приказал стеречь границу, сурово наказуя пойманных при ее пересечении [Лилеев 1893: 40; 1895: 75]. Это породило протесты со стороны Халецкого, который в специальном письме обратил внимание полковника на то, что правители обоих государств не запрещают людям пересекать границу и поселяться там, где им удобнее. Ратовал также о сохранении добрососедских отношений и обещал подарить полковнику породистых щенков за предоставление старообрядцам возможности свободно пересекать границу [Лилеев 1893: 38–39; 1895: 141–142]. Письмо не повлияло на позицию Самойловича, а применяемые им меры против тех, кто уговаривал или помогал старообрядцам перейти границу, усилили переселенческое движение на Ветку.

В это время из Стародубья на Ветку переехали Пашка Федоров с Козьмой и Микиткой Шелковниковыми и, став первыми осадчими, сыграли важную роль в ее освоении [Лилеев 1895: 106]. Однако больше всего старообрядцев прибыло сюда тогда, когда в России стал применяться известный закон царевны Софьи. Тогда в течение непродолжительного времени на расстоянии 20–30 верст от Ветки было основано 14 следующих деревень: Косецкая, Дубовый Лох, Попсуевка, Марьина, Миличи, Красная, Костюковичи, Буда, Крупец, Гродня, Нивки, Грабовка, Тарасовка и Спасовка. Все поселения, называемые посадами или слободами, приняли общее название Ветка и насчитывали свыше 30 тысяч старообрядцев. Потом возникли еще 9 следующих деревень: Вылевская, Побуж, Крупеевка, Копрянка, «Московских жителей», «Новогородских жителей», «Нижнегородских жителей», «Донская» и «Нововыезжих разных чинов» [Лилеев 1895: 106; Иоаннов 1855: 14; Рубановский 1881: 656].

Первые священники Козьма и Стефан ничем особенным не выделялись, но их преемник Иоасаф начал процесс преобразования Ветки в центр поповцев. Жил он первоначально в поселке Вылевская (Вылев), в двадцати верстах от Ветки <который, согласно Ивану Алексееву, был основан спустя 9 лет после переселения первых старообрядцев на Ветку [Субботин 1890: 15]>, но после смерти Стефана переселился на остров, где приступил к строительству храма и добился его возведения, хотя не освятил его, так как в 1685 г. скончался [Рубановский 1882: 654: Лилеев 1895: 167–168].

Своего расцвета Ветка достигла во времена Феодосия (Вырпина) и действительно стала основным центром поповцев. Этот священник выписал из Калуги иконостас времен Ивана Грозного, расширил храм и освятил его осенью 1695 г. в честь Покрова Богородицы, а также совершил первую на Вятке старообрядческую литургию[24]24
  В церквях восточного обряда литургией называются только такие богослужения, которые сопровождаются обрядом евхаристии [Evdokimov 1964: 268–293].


[Закрыть][Макарий 1855: 295; Рубановский 1882: 655; Лилеев 1895: 169, 183; Мельников 1909: 36–37]. Церковь эта была единственной, которой владели поповцы. Славилась Ветка основанными еще при Иоасафе двумя монастырями: мужским и женским, а потом еще мощами самого Иоасафа, которого после кончины объявили первым ветковским святым. Благодаря славе, которую вскоре обрела Ветка, другие центры поповцев, такие как Керженец, утратили свое значение [Лилеев 1895: 185–189]. Ветковские миссионеры попадали в самые отдаленные уголки России, везде находя слушателей среди простого народа, с неохотой принимающего очередные реформы Петра I. Многие старообрядцы из отдаленных поселений России и Украины прибывали сюда только затем, чтобы посмотреть на богато обставленный монастырь и жизнь монахов. Ежегодно летом в Успенский пост совершали паломничества казаки из далеких стран [Там же: 207–208, 230–256].

В 20-х и начале 30-х гг. XVIII в. Ветка уже не была единственным регионом, населенным поповцами, на территории Речи Посполитой. Неподалеку, в имении князя Михаила Чарторыйского, Гомельского старосты, существовало много старообрядческих слобод. Гомельские старообрядцы превосходили по количеству и благосостоянию старообрядцев, проживающих на Ветке [Мельников 1909: 73; см.: Konopczyński 1938: 288–294]. Также в имениях Любомирских, в 50-100 километрах от Гомеля, было основано 15 старообрядческих деревень и 2 монастыря, а в тридцатые годы был основан и еще один – Городницкий [Лилеев 1895: 214]. Затем начали возникать поселения старообрядцев в Киевском воеводстве – на Припяти, в имении Ходкевичей, они заселили Чернобыль, Замошье и Красиловку. Возникли также поселения старообрядцев на Волыни в окрестностях Житомира: Ягоденки, Роговка, Железняки, Пилипы и Коровницы. Старообрядцы поселились также на Подолье по берегам Южного Буга в поселках Борская Слобода, Курник, Краснянка, Ефимовка, Перепеличье, Чертятин, Жуковцы, Петроши, Женишковцы, Людовка, Матвеевка, Пеньковская, Бушкина, Сорокодубье и Шуры [Мельников 1909: 75]. Однако все эти поселения не могли сравниться своей известностью с Веткой, которая оставалась неформальной столицей всех поповцев, потому что только здесь был древний антиминс (антимис) и только здесь совершалась единственная у старообрядцев церковная литургия. Своей сферой религиозного влияния, собранием старых книг и икон Ветка могла сравниться с Выговской пустыней беспоповцев.

Главной заботой ветковцев стало образование собственной духовной иерархии. Они ходатайствовали по этому поводу в Молдове и Греции, но безрезультатно [Мельников 1909: 79; Любомиров 1924: 62]. В 1731 г. при активном участии Халецких ветковцы решились подать патриарху Константинополя специальное «Прошение», в котором просили рукоположить для них епископа. Свою просьбу они объясняли тем, что в России якобы отступили от настоящей веры, при этом подчеркивался факт введения в 1721 г. Синода вместо патриархата. Усилия просителей не принесли ожидаемого результата. В прошении ветковцев затрагивался также другой очень важный вопрос, касающийся юридических оснований их поселения на территории Речи Посполитой. Они сообщили патриарху, что после переселения их на польские земли к ним по поручению короля сначала приезжал «посол Полтев», а затем римско-католический епископ Анцута, и оба не нашли у старообрядцев никаких проявлений схизмы. Они утверждали, что «от Короля польского лист <им> дан», который гарантирует свободное вероисповедание, а также защиту перед атаками иезуитов и «ксензов». По мнению ветковцев, именно благодаря этому «великороссийских людей по всей Польши населишася многое число» [Субботин 1870: 26–44]. Известно, что уже при короле Яне III Собеском «великопольский канцлер [?] велел изучать особенности вероисповедования» старообрядцев [Czacki 1843: 16, также в ссылках]. Упомянутым Анцутой мог быть один из Виленских епископов Мацей Юзеф Анцута (ум. 1723) или его брат Ежи Казимеж Анцута (ум. 1737) [о предполагаемом Анцуте см.: Uruski / Kosiński / Włodarski 1904: 31–32; Falkowski 1935: 90–91; там же 90], а под искаженной фамилией «Полтев» скрывается, скорее всего, витебский воевода граф Казимеж Александер Потей, родственник Халецких [Uruski / Kosiński / Włodarski 1904: 115]. Упомянутые в «Прошении» сведения о посещении старообрядческих поселений епископом Анцутой и Потеем, скорее всего, соответствуют истине. Королевские посланники после знакомства со старообрядцами, без всякого сомнения, пришли к выводу, что переселенцы из России не опасны для католической церкви и государства. Документом, на который ссылались староверы, могла быть грамота короля Августа II от 28 ноября 1720 г., заверенная также 30 декабря 1735 г. его сыном Августом III [Бантыш-Каменский 1805: 186–189; полный текст грамоты: 189–192]. В письме этом Август II в ответ на многочисленные просьбы Петра I встал на защиту православных, и особенно единственного тогда действующего на территории Речи Посполитой православного епископства в Могилеве [Там же: 165–172; полный текст письма царя Петра I от 9 марта 1718 г. королю Августу II, там же: 168–170]. Тем самым король значительно ограничил возможность насильного «обращения» в католичество иезуитами-фанатиками и высшим униатским духовенством людей «греческого древняго закону», каковыми считали себя старообрядцы. Следует предполагать, что в своем «Прошении» ветковцы, проживающие на территории Могилевского епископства, ссылались именно на этот документ, доставленный им, по всей вероятности, Халецкими.

Более благоприятные условия жизни, созданные старообрядцам польскими помещиками, в отличие от ситуации растущего феодального гнета в России, где в двойном размере взималось поголовное, была запрещена свободная продажа вина, участились рекрутские наборы, сжигалась церковная утварь и повторялись преследования за веру, вынудили их принять решение о переселении на территорию Речи Посполитой, где им гарантировалась значительная свобода [Лилеев 1895: 290]. Поменялось также отношение к старообрядцам в украинском Стародубье. В 1716 г. Петр I за помощь, которую оказали ему старообрядцы в борьбе со шведами, освободил их от подчинения казачьей старшине, которая, потеряв тем самим источник дохода, попыталась избавиться от них. После восстановления звания гетмана в 1728 г. новый гетман Даниил Апостол развернул планомерные преследования старообрядцев [Иоаннов 1855: 15–16; Макарий 1855: 307; Лилеев 1893: 109; 1895: 478–479, 493–496; Мельников 1909: 37–38]. В Польшу тогда бежали не только старообрядцы, сюда прибыло множество православных, которые, попадав в старообрядческую среду, вскоре перенимали ее принципы. Этому благоприятствовали также униаты, которые, борясь с православными, приветствовали старообрядцев и даже содействовали им [Чистович 1880: 74–74]. Массовое бегство крестьян из России привело к тому, что там пустели имения, некому было работать. Русское правительство, обеспокоенное экономическими последствиями эмиграции, стало ужесточать репрессии по отношению к крестьянам, а когда это привело к противоположному результату, императрица Анна Иоанновна в самом начале своего правления, в 1733 и 1734 гг., издала два манифеста, в которых призывала эмигрантов вернуться в Россию, обещая им прощение. Так как манифесты не привели к желаемому результату, было решено силой уничтожить главное зло, каковое представляла собой, по мнению правительства, Ветка, где уже служил свой епископ Епифаний. К уничтожению Ветки подговаривал Петра I еще в 1715 г. упомянутый выше преследователь старообрядчества Питирим, однако царь на это не согласился. В 1735 г. царское правительство, воспользовавшись беспорядками в Польше после смерти Августа II, а также используя войска, которые в то время базировались на польской территории, повелело стародубскому полковнику Якову Сытину «очистить Ветку» с помощью пяти полков. Московские старообрядцы предупредили ветковцев о намерениях правительства (тайный план был утвержден 31 июля 1734 г.), и многие из них переселились на Волынь, Подолье, в Молдавию (в Валахию). Большинство жителей Ветки не верило в возможность жестоких репрессий даже тогда, когда российские войска уже пересекли границу. Старообрядцы поверили слухам, что войска идут в Белую Церковь. 1 апреля 1735 г. Ветку и старообрядческие поселения, расположенные неподалеку от Гомеля, были неожиданно окружены и уничтожены, сровнены с землей [Лилеев 1895: 291–294; Мельников 1909: 50–81].

Согласно Лилееву, из Ветки изгнали 13 942 человека, а не 40 000, как указывал Мельников [Мельников 1909: 310; Лилеев 1895: 301–310]. Так произошла первая т. и. ветковская выгонка. Не все ветковцы были выселены, некоторым старообрядцам удалось сбежать. Часть беглецов организовали в 12 километрах от Гомеля в девственном дубовом лесу среди топей и болот окруженный с трех сторон рекой Узой (притоком Сожа), впоследствии прославившийся, но поначалу бедный монастырь, названный по имени основателя «Лаврентьевым» [Лилеев 1895: 367; Мельников 1909: 307–351]. < С 1775 г. монастырь оказался на землях фельдмаршала Петра Румянцева. Новые владельцы стали попечителями монастыря, благодаря этому сыну фельдмаршала Николаю Румянцеву удалось получить от старообрядцев много ценных книг и рукописей, тем самым монастырь внес значительный вклад в формирование собрания знаменитой библиотеки Румянцевых.> Другие бежавшие с Ветки старообрядцы, выйдя из лесу, направились на север и поселились в Витебском, Суражском, Невельском и частично Лепельском повятах [Волков 1865–1866: 33, 35–36]. Однако не прошло и двух лет, как на Ветке снова стали появляться старообрядцы, а через 5 лет она стала почти такой, какой была перед «первой выгонкой» [Иоаннов 1855: 34; Макарий 1855: 304; Рубановский 1882: 660–662]. Владельцы Ветки окружили старообрядцев заботой, ведь старообрядцы не только приносили им значительную часть доходов, а также служили верной защитой. Когда князь Радзивилл выслал на приграничные земли Халецких вооруженных белорусских крестьян, старообрядцы стали на защиту интересов своего пана и победили нападавших в кровавой стычке, прогнав их прочь. В 1758 г. старообрядцы возвели и освятили новую святыню, рядом с которой создали два монастыря: мужской и женский, насчитывавших вместе около 1200 человек насельников [Муравьев 1854: 276–277; Макарий 1855: 305; Иоаннов 1885: 37; Рубановский 1882: 663]. Возросло также количество дьяконовцев, которые на расстоянии 6 миль от Ветки получили от князя Чарторыйского урочище Боровицы, где было основано сразу несколько их монастырей, из которых наиболее известным был Пахомьев. Вокруг монастырей стали расти многолюдные слободы [Мельников 1909: 102–103, 311]. Первая «выгонка» из Ветки привела к тому, что дьяконовцы стали играть более важную роль среди поповцев, обосновавшихся в Польше. Особым авторитетом пользовался с 1739 г. дьяконовский священник Патрикий, проживавший в слободе Зыбкой в Стародубье. По просьбе старообрядцев, поселившихся на Подолье, Патрикий отправил туда своего любимца иеромонаха Афиногена. Афиноген вскоре построил в Боярской слободе храм Знамения Богородицы, благодаря чему стал знаменитым и уважаемым среди старообрядцев. Однако этого ему оказалось мало, и он стал распускать слухи, будто бы он является епископом Лукой. Когда озадаченный Патрикий собрал о нем в Петербурге подробные сведения, обман открылся, и Афиноген сбежал за реку Прут в Яссы. Вернувшись в Польшу и приняв католичество в Каменце-Подольском, он вступил в армию, а потом женился на богатой польке. В 1757 г. он уже в чине капитана переехал в Краков на постоянное жительство. Тем не менее Афиноген успел рукоположить многих священников. По просьбе священника Анфима Афиноген собирался рукоположить его – вопреки всем церковным правилам – в сан епископа для боровицких дьяконовцев. В конце концов Анфим сам объявил себя епископом, а после разоблачения сбежал к «некрасовцам», проживающим в Бессарабии, где казаки, узнав, кто это такой, утопили его в Днестре. Тем не менее многие старообрядцы признавали священников, рукоположенных этими «епископами». Все эти события получили название «афиногеновщина» или «анфимовщина» [Иоаннов 1855: 17–35; Кельсиев 1875: 605–610; Мельников 1909: 82–88, 91–98, 104–107, 129; Миловидов 1969: 31].

В связи с изданными царицей Екатериной II известными манифестами о веротерпимости определенное количество старообрядцев вернулось в Россию. Поселившись на реке Иргизе в Саратовской губернии, они образовали еще один важный религиозный центр [Добротворский 1857/2: 376–481; 1857/3: 519–590; Попов 1866: 231–261; 1866; Мордовцев 1872/1: 77—114; 1872/2: 112–150; 1872/4: 273–319; Лебедев 1910]. В связи с отсутствием ожидаемых результатов в августе 1763 г. царица издала сенатский указ 11.894, в силу которого русским войскам было разрешено пересечь польскую границу «сколько можно скрытно» и снова ликвидировать Ветку [ПСЗРИ/ XVI: 331–334]. В 1764 г., в соответствии с данным указом, полковник Я. Маслов с двумя полками произвел т. и. вторую «ветковскую выгонку», во время которой было депортировано и переселено в Сибирь около 20 000 старообрядцев [Иоаннов 1855: 44; Макарий 1855: 306; Ядринцев 1880: 98–99; Швецова 1899: 8—11; Бломквист / Гринкова: 1930: 2–3]. Многим старообрядцам удалось скрыться в соседнем Рогачевском повяте, откуда многие двинулись дальше. Ветка, которая через некоторое время снова была заселена старообрядцами, потеряла статус религиозного центра, превратившись в богатый торговый городок. Ее роль приняла на себя община стародубских старообрядцев, куда по инициативе бургомистра-старообрядца Алексея Хрущева в 1735 г. перевезена была ветковская церковь [Иоаннов: 45–46; Макарий 1855: 311; Рубановский 1882: 663–664]. В истории России Ветка прославилась еще раз, предоставив в 1772 г. на 15 недель убежище своему собрату по вере Емельяну Пугачеву, будущему предводителю крестьянского восстания [Пушкин 1881: 111; прим.: 179, 187, 198; Самсонов 1955: 140–157].

Те старообрядцы из Стародубья, которые в контактах с представителями царской власти усматривали нарушение принципов веры, переселились на те земли Речи Посполитой, которые были расположены подальше от границы. В местечке Чернобыль в Радомысльском повяте Киевского воеводства они нашли нового солидного покровителя в лице Яна Миколая Ходкевича. Обосновавшись в своей резиденции, Ходкевич активно собирал в Чернобыле людей разных национальностей и вероисповедания [см.: Sulimierski i in. 1880: 751]. В 1771 г. он предоставил старообрядцам значительно больше льгот, чем они имели прежде в Чонках около Гомеля <речь идет о т. и. Асаховом ските, называемом также Чолнским (Чонским) – от урочища Чолнский-Обрыв, где этот скит был построен около 1760 г. – Мельников 1909: 311> и на Ветке. Таких льгот им не удалось получить в Стародубье. Для строительства монастыря Ходкевич предоставил им отдельный остров, названный «Никольским» [AP/Wawel; Иоаннов 1855: 61–64; Макарий 1855: 313]. В 1776 г. в новом привилее, данном осадчему Макеру Финику, землевладелец разрешил старообрядцам в Чернобыле занимать наделы «каждому с огородами сколько надо» [АР/Wawel]. Таким образом Чернобыль постепенно превращался в крупный центр поповцев, здесь они образовали новое согласие. Следует предполагать, что такое положение вещей сохранялось до смерти их покровителя в 1781 г. Позже им пришлось многократно судиться с вдовой умершего Ходкевича Людвикой [Там же]. Может быть, поэтому многие из них покинули Чернобыль и переселились вглубь территории Речи Посполитой.

Поселение беспоповцев на землях бывшей Речи Посполитой проходило несколько иначе. До 70-х гг. XVIII в. среди переселенцев были только представители федосеевского согласия, которые обосновывались, главным образом, неподалеку от российской границы, прежде всего в восточной части Режицкого, Динабургского и частично Люцинского уездов, т. е. на землях т. и. Польских Инфлянтов (Латгалии) [Manteuffel 1879: 46; Заварина 1955]. Первые поселения преимущественно представляли собой пустыни, поэтому основывались в дремучих лесах, вдали от городов и людей. Таким образом федосеевцы пытались уберечь чистоту своей веры, древние традиции и обычаи в мире, в котором, по их мнению, господствует Антихрист.

Большое влияние на федосеевцев, обосновавшихся в бывшей Речи Посполитой, оказало появление здесь в 1699 г. основателя общины, Феодосия Васильева, вместе с матерью и сыном. С 1690 г. он осуществлял активную деятельность на Новгородской земле, преимущественно в окрестностях Старой Руссы. В течение непродолжительного времени ему удалось собрать многочисленных сторонников, а Крестецкий Ям, где он жил, стал главным центром федосеевцев. Однако с избранием в 1697 г. на Новгородскую кафедру митрополита Иова преследования федосеевцев усилились [Иустинов 1906: 259, 270; Попов 1869а]. <По доношению Ямбургского попа Константина о присоединении к православию раскольника Ивана Парфенова и других раскольников Ямбургского и Дерптского уездов, на которых указал при допросе в синоде Парфенов 17 июля (2 ноября) 1722 г. [Описание документов и дел 1868: 434, № 386/257; Есипов 1861–1863/1: 92]>, Феодосий Васильев, вынужденный бежать, пересек границу и поселился в Невельском уезде Крапивинской волости, в лесных владениях Канинского <Куницкого> недалеко от деревни Русановой. Вслед за своим учителем сюда начали прибывать поодиночке или группами старообрядцы, главным образом с Новгородско-Старорусских и Псковских земель и даже с Крайнего Севера [Описание документов и дел 1868: 434, № 386/257; Есипов 1861–1863/1: 92–93; Иустинов 1906: 391–392]. В большинстве случаев это были крестьяне, хотя первоначально большую роль в общинах играли купцы и представители четырнадцати боярских родов. Один из них, Захар Бедринский, был главным помощником Феодосия Васильева и, вероятно, первым осадчим [Есипов 1861–1863/1: 392; Попов 1869а: 79–80].

После выкорчевки леса в краткий срок удалось создать два монастыря: мужской и женский. Монастырский устав был до такой степени строг, что мужчинам и женщинам не разрешалось не только общаться, но даже смотреть друг на друга. Устав обязаны были соблюдать все без исключения. Еда для всех была одинаковой, никто не имел права иметь личные вещи, даже одежду выдавали из общих запасов. В течение суток жители монастырей пять раз собирались на общее моление, остальное время посвящали работе в поле и по хозяйству, а также чтению богослужебных книг. В целом в монастырях собралось около 600 мужчин и 700 женщин [Попов 1869а: 78; Иустинов 1906: 393]. Единственным авторитетом для старообрядцев был Феодосий Васильев, человек активный, начитанный и искренне верующий в правильность проповедуемых им принципов. Существование монастыря за границей имело существенное значение для федосеевцев, оставшихся в России. В случае конфликта с властями они могли найти здесь пристанище. Пересечь границу было нетрудно, так как один из наиболее преданных сторонников Феодосия Васильева, пропагандировавший его убеждения на Новгородско-Псковской земле, Игнатий Трофимов, умело организовал отдельные этапы перехода [Иустинов 1910: 137–141]. Слава, которую приобрели федосеевские монастыри, привлекла внимание польских солдат, и они своими частыми посещениями стали причинять им большой ущерб. Однажды неожиданно монастыри были окружены сильным военным подразделением. Грабители потребовали сокровищ, которыми издавна, как они предполагали, владели старообрядцы. Во время нападения в перестрелке был убит казначей Даниил, а многие старообрядцы были ранены. Но федосеевцам не давали покоя и пришедшие на эти земли российские войска. По этой причине, а также потому, что на Новгородско-Псковской земле репрессии в отношении к старообрядцам уже не были такими суровыми, Феодосий Васильев стал ходатайствовать о возвращении в Россию. С этой целью в 1708 г. он лично отправился в Новгород, где при поддержке Захара Бедринского добился согласия князя Александра Меншикова на переселение старообрядцев из Польши в имение князя в Вязовской волости Великолукского уезда. Так, после 9 лет существования, исчез первый крупный хорошо организованный центр федосеевцев на территории бывшей Речи Посполитой [Описание документов и дел 1868: 435, № 386/257; Попов 1869а: 83–85; Иустинов 1906: 413–414, 604–605].

Вязовская стала новым религиозным центром федосеевцев, в котором с 1706 г. (после переселения из Польши) действовал упомянутый Захар Бедринский с сыном Илларионом. Из-за большого количества возвращающихся из Польши федосеевцев многие были вынуждены поселяться в других местах на Новгородско-Псковской земле [Есипов 1861–1863: 97; Иустинов 1906: 605]. Часть старообрядцев, вероятно, остались в Польше, некоторые могли переехать в Курляндию, которая находилась в ленной зависимости от Польши и где уже с 1659 г. жили старообрядцы в деревне Лигинишки (ныне Лигинишская улица в Даугавпилсе, Liginiśku iela) [Хронограф: 3 об.]. Поселение федосеевцев в Вязовской оказалось неудачным предприятием, так как земли там оказались неплодородными и они были не в состоянии прокормиться. Вдобавок по региону прошла пандемия чумы, которая лютовала в 1710–1711 гг. и унесла жизни большого количества переселенцев. В 1710 г. федосеевцам, благодаря поддержке шляхтича Дмитрия Негановского, удалось добиться от Меншикова царского указа о переселении за Псков. Здесь им выделили «мызу» (имение) Ряпино, расположенное в Юрьевском уезде (Юрьев – ныне Тарту), в нескольких верстах к западу от перешейка, соединявшего озеро Пейпус (Чудское) с Псковским озером. Первым прибыл сюда Бедринский с сыном, других должен был переселить воевода новгородский Яков Корсаков. Однако он медлил, по-видимому ожидая от федосеевцев взятки. Обеспокоенный волокитой, в мае 1711 г. Феодосий Васильев решил лично съездить в Новгород. Там он неожиданно был выдан Корсаковым митрополиту Иову [Попов 1869а: 85–86; Иустинов 1906: 606–608]. Подорванное здоровье Феодосия не выдержало бесконечных допросов, и 23 августа 1711 г. предводитель согласия скончался в тюрьме. 27 ноября его тело было тайком выкопано и перевезено в Ряпино, куда вскоре Корсаков переселил очередную группу федосеевцев. Покойный Феодосий Васильев был объявлен святым [Павел Любопытный 1863: 56; Иустинов 1906: 613–614], а Ряпино, включавшее 72 хозяйства, расположенные в 6 деревнях [Описание документов и дел 1868, № 386/257: 435], стало новым федосеевским центром.