Текст книги "Из истории старообрядцев на польских землях: XVII—ХХ вв."

Положение федосеевцев ухудшилось после издания в 1716 г. царского указа, вводившего обязательную регистрацию старообрядцев и выплату ими двойного налога. Указ этот предписывал также обязательное совершение исповеди в официальной церкви [ПСЗРИ/6/2991: 136]. В очередном указе, изданном в 1718 г., всем верующим предписывалось участие в праздничных службах в православных церквях, а за невыполнение предписания, касающегося исповеди, предусматривались штрафы. Так как многие деревенские священники из сочувствия раскольникам или, напротив, из страха перед старообрядцами могли выдавать ложные справки, в указе были предусмотрены наказания и для приходских священников, вплоть до лишения их священного чина [ПСЗРИ/6/3169: 544–545]. Поводом ликвидации поселений федосеевцев в Ряпине стала измена двух членов общины: наставника Константина Федорова, ставшего священником православной церкви, и Петра Тюхова (беглого солдата) [Иоаннов 1855: 16; Макарий 1855: 269; Есипов 1861–1863: 89–90]. Однако искоренить религиозное мировоззрение, проповедуемое преемниками Феодосия Васильева, церковным и государственным властям не удалось.

Община федосеевцев сумела значительно расширить свое влияние, так что в ее сфере действия оказались почти все Новгородско-Псковские земли. Предводителям общины, во главе с сыном основателя Евстратом Феодосиевым, его дядей Егором, Терентием Васильевым и Иваном Бедрой, удалось скрыться на территории Речи Посполитой, в имении «пана Ельзана» [Иустинов 1910: 483–484], <т. е., по-видимому, Георга Константина Гильзена, мариенгаузенского старосты (| 1737)> С этого времени отмечается массовое бегство федосеевцев в Курляндию и в Польшу, а вместе с тем интенсивная колонизация малонаселенных и слабо освоенных районов. Наибольшая переселенческая активность пришлась на 1721–1724 гг., когда в России, на Новгородско-Псковских землях, начали приводиться в действие упомянутые выше царские указы. Для их исполнения в Псковскую епархию был направлен поручик Петр Зиновьев, который собирал подробнейшие списки старообрядцев, взимал налоги, штрафовал раскольников, проживавших в окрестностях Ямбурга, Пскова, Нарвы, Копорья, Дерпта. Самая многочисленная община федосеевцев находилась в имении князя Меншикова в Копорском уезде. Все поселившиеся здесь старообрядцы были беженцами с Новгородской земли [Описание документов и дел 1868: 662–663, № 608/266; № 491/275: 560–561]. В Новгородской епархии поручения властей исполнял поручик Иван Коптелов, который регистрировал сторонников старой веры и взимал деньги с жителей Торжка, Порохова, Вышневолоцкого Яма, Крестецкого Яма, Решевского Яма и многих других поселений. На родине Феодосия Васильева, в Крестецком Яме, никто не исповедовался у православных священников и не обращался к ним для совершения других религиозных треб. Оба упомянутых выше офицера, имея специальные полномочия, получили довольно крупные суммы денег с обнищавших федосеевцев. Из-за бесконечных поборов многие жители федосеевских поселений бросали свое имущество и часто бежали в Польшу только с тем, что могли унести в руках. Возвращение их в Россию был практически неосуществимо, так как, независимо от меры наказания, которое их ожидало, они лишались имущества, которое конфисковывалось сразу же после того, как они покидали страну [Описание документов и дел 1868, № 260/261: 256–267, 662, прил. XIX: CXXXV–CXXXIX; Синайский 1895: 207–208].

В 1724 г. в Польшу перебежал и бесконечно преданный старой вере Игнатий Трофимов, действовавший в окрестностях Старой Руссы, о котором я уже упоминал выше. В течение 25 лет он умело скрывался от властей, показывал дорогу и организовал многим федосеевцам бегство в Польшу. До 1740 г. Трофимов играл выдающуюся роль среди федосеевцев, колонизовавших польскую территорию [Иустинов 1910: 138–139, 142, 690–692].

Фото 3. Моленная в Водилках

В Польских Инфлянтах, в Курляндии и в Литве старообрядцы поселялись прежде всего в лесных урочищах, принадлежавших частным землевладельцам, или в королевских лесах [Памятная книжка 1885: 337]. Общины первоначально ограничивались скитами, потом стали поселяться группами в несколько семей, потому что так было легче выкорчевать лес и подготовить почву к посеву. Со временем крошечные поселения превращались в деревни в 8—10 дворов, отдаленные друг от друга на расстояние 2–4 км [Заварина 1955: 32].

Так же как и на Ветке, большинство землевладельцев поначалу не брали с федосеевцев никакой платы, довольствуясь небольшим оброком, вносимым грибами, ягодами, орехами, медом или дровами [Волков 1866: 51; Ю-ов 1871: 2]. По истечении «вольных» лет, когда федосеевцы успевали обжиться, владельцы имений начинали взимать плату. Арендные платежи взимались не подушно, а в зависимости от площади арендуемой земли. Чаще всего на один крестьянский двор приходилась четверть, треть или половина волоки [Заварина 1955: 36]. Поначалу арендаторы не подписывали никаких договоров, а затем землевладельцы стали составлять соответствующие контракты. Так, например, в 1769 г. было составлено соглашение между старообрядцами и уполномоченным Иеронима Радзивилла. По договору аренды угодий во Франтовской волости Невельского уезда оплата осуществлялась согласно инвентарю 1750 г. В договор было включено важное для старообрядцев условие, в котором оговаривалось, что после внесения платежа они имеют право переселиться туда, куда захотят [Сементковский 1872: 18].

Переселившись в Польские Инфлянты, федосеевцы столкнулись с осевшими здесь намного раньше, еще в конце XV в., представителями великорусской народности, которые были вынуждены выехать за пределы Московского государства из-за своих религиозных убеждений. Это были потомки «стригольников» и «жидовствующих». По мнению Завариной, с момента появления на этой территории федосеевцев обе группы слились в одну целостную конфессиональную общину [1955: 19–20, ср. Алов 1800; Казакова / Лурье 1955: 7—73; Поппэ 1966: 204–208].

Командующие российскими войсками, пребывавшими в Польше во время междуцарствия, получили приказ собрать сведения о поселившихся здесь старообрядцах, чтобы на обратном пути вернуть их в Россию силой. Кроме первой выгонки старообрядцев с Ветки, к середине 1736 г. было также вывезено из северо-восточных районов Речи Посполитой большое количество федосеевцев, которых угнали по царскому указу в направлении Риги и Смоленска [Л и леев 1895: 295–296, 299]. Польские помещики долго протестовали и требовали их возвращения. Одна из таких жалоб 1742 г. имела следующее содержание: «Только что в последней резолюции Великого Князя Литовского государства в сейме обжаловано, что под предлогом филиповцев [!], более шестидесяти тысяч душ в Российское государство угнали и не возвратили, о возвращении которых просим» [там же: 302, ссылка]. Протесты эти остались без ответа российской стороны, старообрядцев не вернули, но при каждом удобном случае они сами бежали в Польшу.

Большинства федосеевцев российским солдатам угнать не удалось: одни сбежали по дороге, других, благодаря хорошо скрытым в лесной чащобе поселениям, не удалось обнаружить. Об этом свидетельствует собор, созванный ими 11 июня 1739 г. в деревне Давыдовой, когда под предводительством Терентия Васильева и Игнатия Трофимова был принят целый ряд постановлений [Иустинов 1910: 690–691].

О количестве переселенцев-федосеевцев на территории Речи Посполитой и Курляндии в конце 50-х гг. XVIII столетия свидетельствует созыв следующего собора, одного из самых важных в истории общины. Собор состоялся в 1751 г. и получил в старообрядческой историографии название Польского собора. В нем участвовало 17 наставников, которые пришли к соглашению и утвердили 48 положений, т. и. польские статьи, т. е. устав о «церковных вещах и пребывании христианского жительства» [Волков 1865–1866: 34–35]. <Полный текст «Польского устава» см.: Лилеев 1893: 353–357; Голубов 1871/ XIX: 42–50.> На соборе были утверждены правила веры, действительные до сих пор, а также были определены законы о браке. Если за рождение первого ребенка «старожены» наказывались исключением из общины на полгода, за второго или третьего – на два года, то «новожены», т. е. те, кто осмелился вступить в брак, уже будучи федосеевцем, исключались из общины навсегда. Вновь вступить в общину им разрешалось только при условии развода и расселения супругов по разным деревням, к тому же после шестинедельного поста. Такие же условия ставились перед новыми членами общины перед перекрещением. Суровые соборные законы касались также детей «новоженов». Их крестили только тогда, когда родители давали обязательство развестись. В случае невыполнения обещания и смерти ребенка родителям отказывали в совершении обряда погребения. Установленные на Польском соборе законы действовали и тогда, когда главный центр федосеевцев уже находился в Москве на Преображенском кладбище [Архимандрит Павел 1885: 492].

Согласно Волкову, Польский собор проходил в Себежском уезде «во обители» (монастыре), находящейся в 1865 г. в Колпинском православном приходе Витебской губернии, где тогда проживало еще 60 старообрядцев. В 1865 г. обитель была окружена восемью деревнями (в числе их было Давидово), где проживало 400 старообрядцев – потомков значительной в свое время колонии федосеевцев на территории бывшей Речи Посполитой [Волков 1866: 35; Иустинов 1910: 693].

Сведения Волкова, которые позже многократно повторялись в публикациях других авторов, были основаны на домыслах. Согласно малоизвестному хронографу старообрядцев, собор федосеевцев проходил в 1751 г. в Гудишках, вблизи местечка Козачина, позднее Новоалександровском уезде. Здесь в имении Бутлеров еще в 1728 г. возникла известная обитель, основанная сыном Феодосия Васильева Евстратом (1692–1768) [Хронограф: 31, 34, 110; Павел Любопытный 1863: 32]. Влияние этой обители распространялось на все федосеевские поселения. Оттуда вышли выдающиеся предводители, организовавшие религиозную жизнь в новых колониях старообрядцев, появлявшихся одна за другой в направлении Ковна и Вильна, а также в Курляндии. В кратком сообщении упомянутого хронографа говорится о том, что обитель была закрыта в 1755 г. [там же: 34 об.]. Причины объяснил Иван Нильский, который сообщил, что в начале Семилетней войны (в 1757 г., не в 1755 г.), когда русские войска проходили по территории Речи Посполитой в сторону прусской границы, командующий войсками Захар Чернышев случайно наткнулся на монастырь федосеевцев. После многочасового разговора с обитателями монастыря он решил пока что оставить их в покое, но предупредил, что на обратном пути уничтожит монастырь, поэтому лучше будет, если федосеевцы переселятся в другое место. Жители монастыря спокойно пережили осень и зиму, а весной разделили имущество и разошлись кто куда [Нильский 1863: 34–36]. И хронограф, и Нильский сообщают, что большинство из них отправились в Злынку в Стародубье, где в 1758 г. основали новый монастырь. Те, кто не хотел оставаться под русскими властями, перебрались в деревню Дегути (Дегучай) в Солоцком ключе, неподалеку от Гудишек. Вскоре здесь была построена новая моленная [Хронограф: 34 об. – 35].

Во второй половине XVIII в., независимо от закрытия главного центра федосеевцев в Гудишках, многие старообрядцы из инфлянтских уездов переехали на земли, расположенные западнее или ближе к Риге [там же: 35–36, 41–41 об.]. Причиной этого было повышение некоторыми помещиками платы за аренду вследствие роста количества старообрядцев. Наиболее выгодные условия аренды получили федосеевцы, проживавшие на королевских землях, однако эти земли со временем переходили в руки шляхты или были ею арендованы. Так было в Динабургском старостве, оказавшемся во владении Платеров, и в Режицком старостве, арендуемом Корфами. Новые администраторы стали относиться к вольным старообрядцам как к крепостным, требуя отбывания феодальных повинностей [Заварина 1955: 35–36; Manteuffel 1879: 80–81, 85–87]. Следует предположить, что некоторые старообрядцы иногда сами отказывались от аренды, так как угодья, которые поначалу давали богатый урожай, при использовании устаревшей техники земледелия становились неплодородными и бесполезными. Стали отмечаться случаи добровольного возвращения некоторых федосеевцев в Россию [Макарий 1855: 314; Андреев 1870: 212].

Мне ничего не известно о существовании других беспоповских общин на землях бывшей Речи Посполитой. Позже, только в начале 70-х гг. XVIII в., здесь появились филипповцы. Они прибыли сюда, так же как и федосеевцы, из Новгородской губернии, где подвергались жестоким преследованиям. Причиной преследований стало вторжение филипповцев в 1765 г. в Зеленецкий православный монастырь Новогородской епархии, откуда они изгнали всех монахов, ограбили церковь, забрав иконы и старинные книги, а затем подожгли монастырь. Часть участвовавших в разгроме монастыря филипповцев решили покончить с собой, погибнув в огне пожара, другая часть разбежалась [Макарий 1855: 276; Волков 1866: 36; ср. также: Mecherzyński 1861: 85].

В общем и целом на территории Речи Посполитой перед ее первым разделом насчитывалось около 100 000 старообрядцев [Korzon 1897: 216]. После первого раздела Польши в 1772 г. одни старообрядцы остались, другие ушли из местностей, занятых русскими войсками. Так начали возникать поселения в Иллуцком, Новоалександровском, Вилькомирском, Ковенском, Дисненском, Свенцянском, Виленском, Трокском уездах, затем старообрядцы стали переселяться на Сувалкско-Сейненскую землю. Миграция старообрядцев на территории, расположенные к западу от границ России, не прекращалась и в более позднее время. Она продолжалась в течение всего периода существования разделенной Речи Посполитой.

После Первой мировой войны в тогдашних границах возрожденного Польского государства проживало около 50 000 старообрядцев [Piotrowicz 1930: 30]. В новых условиях появились новые проблемы, в основном юридического характера. Согласно принятой традиции, многие старообрядцы из разных общин направляли свои замечания и вопросы на адрес Виленской старообрядческой общины.

Виленская община была одной из самых молодых в Польше. В окрестностях Вильны старообрядцы появились уже в XVIII в. (в самой Вильне только в 1825 г.), а в период разделов Речи Посполитой здесь поселилось 8 больших семей, преимущественно купеческих. В связи с препятствиями властей, касавшихся организации религиозной жизни в городе, старообрядцы вынуждены были отправляться в находившийся на расстоянии почти 30 км от Вильны приход в Данилишках. Только в 1835 г. им удалось получить разрешение на отправление служб в построенной в 1830 г. деревянной часовне на кладбище. В это время Виленская община насчитывала уже 250 старообрядцев (45 семей), из которых наиболее заслуженными были Степан Братков, Иван Андобургский, Алексей Новиков и первый наставник Осип Андреев. Дальнейшим развитием община обязана Григорию Ломоносову, рижскому купцу, проживавшему в Вильне. Благодаря его стараниям в 1882 г. царские власти разрешили строительство большого каменного здания, в котором в 1886 г. была открыта богадельня для больных и нищих. При активном участии М. Андреева, Е. Киселева, О. Медведева, И. Тимофеева и Н. Местова, а также значительной финансовой поддержке московского купца В. Морозова Виленская колония старообрядцев быстро развивалась, росло количество ее членов. Новому председателю виленских старообрядцев Аристарху Моисеевичу Пимонову в 1900 г. удалось добиться разрешения генерал-губернатора Троцкого на перенесение моленной в здание, предназначенное под богадельню [Киселев 1930: 1–9]. 1 октября 1901 г. новая моленная была освящена в честь Покрова Пресвятой Богородицы, когда был созван первый провинциальный съезд старообрядческих наставников. Участники съезда обсудили 38 догматических вопросов. Всех, кто подписал соглашения съезда, стали считать членами поморской общины, приемлющей брак (т. е. таинство), заключенный наставником [Краткий отчет 1906: 186–206].

В новой моленной был собран великолепный иконостас, в котором рядом со старыми иконами помещены были новые, написанные на деньги Пимонова местным старообрядцем Федором Романовым. Царские власти создавали препятствия виленским старообрядцам, например, по заявлению православного архиепископа Иувеналия старообрядцы были вынуждены снять кресты с храма [Киселев 1930: 12–13]. Только манифест 17 апреля 1905 г. (и указ 17 октября 1905 г.) уравнял старообрядцев в правах с другими гражданами России и способствовал принятию постановлений об унификации религиозной доктрины в среде беспоповцев, как проживавших в странах, находившихся под властью России, так и в самой России. Несмотря на это, старообрядцам по-прежнему трудно было, например, получить офицерское звание, диплом о высшем образовании или должность в государственных учреждениях [Труды первого съезда 1925: 33].

Вскоре после издания царского манифеста виленские старообрядцы построили при храме новую колокольню, а в 1906 г. повесили колокола [Киселев 1930: 14–15]. О том, какую роль в то время играла Виленская старообрядческая община, может свидетельствовать факт созыва именно здесь 25–27 января 1906 г. съезда представителей старообрядцев-беспоповцев Российской империи. На съезде были приняты многочисленные руководящие документы, был также согласован текст благодарственного письма царю [Труды о съезде 1906: 113–114, ср.: 65–66] за издание манифеста. Вопреки замыслу организаторов, многие из делегатов съезда не одобрили благодарственного письма. 15 марта 1907 г. Виленская община старообрядцев была зарегистрирована властями и специальным указом Виленского губернского управления № 2878 была утверждена как самостоятельный приход с правом ведения метрических книг и приходских записей [Киселев 1930: 17].

Деятельность виленских старообрядцев прервалась во время Первой мировой войны. Сначала они лишились своего главного лидера Аристарха Моисеевича Пимонова, который скончался 5 марта 1915 г. после тяжелой болезни, а затем большинство из них было эвакуировано в Оренбург, где было имение братьев Лимоновых. После того как 15 сентября 1915 г. немецкие войска заняли Вильну, Виленская старообрядческая община фактически перестала существовать, имущество общины было разграблено, а многие здания почти полностью разрушены. Многие старообрядцы вернулись в город только весной 1918 г. Общиной предводительствовал Арсений Моисеевич Лимонов. В 1919 г., вскоре после передачи Вильны в руки польских властей, старообрядцы принялись активно восстанавливать свой центр [Киселев 1930: 24–31].

Со своими проблемами беспоповцы массово обращались в Виленскую общину, и это заставило ее власти приступить к организации центрального представительства старообрядцев в Польше с целью объединения всех беспоповцев в единую церковную организацию. С этой целью 18 января 1925 г. был избран организационный комитет, который возглавил Арсений Пимонов. Оргкомитет от имени Виленской общины разослал воззвание и программу съезда во все беспоповские общины в Польше с уведомлением о предполагаемой дате проведения съезда [Труды первого съезда 1925: 70–74; Киселев 1930: 32]. С согласия польских властей, в соответствии с Польской («мартовской») конституцией 1921 г. в присутствии представителей правительства и делегатов от общин, или приходов, 1 октября 1925 г. торжественно открылся 1-й Всепольский съезд старообрядцев-беспоповцев в городе Вильне. На съезде были приняты многие существенные соглашения, касающиеся организации старообрядческой церкви, в том числе положение об официальном названии конфессии: «Восточная старообрядческая церковь, не имеющая духовной иерархии»; был также принят устав, регламентирующий религиозную жизнь [Труды первого съезда 1925: 9—10, 67–69, 75]. Виленский съезд проводился как провинциальный церковный собор. Его задачей было избрание Верховного совета старообрядцев, который взял бы на себя обязанность управления делами церкви в период между соборами, которые должны были созываться каждые 5 лет. До момента утверждения совета правительством действовал Временный исполнительный комитет, состоявший из 14 членов. 22 марта 1928 г. распоряжением президента Речи Посполитой «Восточная старообрядческая церковь, не имеющая духовной иерархии» была признана государством (Dz. U. Nr 38, poz. 363)[25]25
  Постановления закона о гражданском реестре (Декрет от 25 сентября 1945 г., Dz. U. Nr 48, poz. 273) в статье II, п. 2 отменены в цитированном распоряжении президента с 1928 г., статья 12 и 21, а также вычеркнуты в статье 15 в предложении 1 и 2 слова «вести гражданский реестр».


[Закрыть], a 29 августа 1928 г. был утвержден его внутренний устав (Monitor Polski nr 210, poz. 482)[26]26
  После войны устав не был отменен, однако не были внесены правки соответственно происшедшим фактическим изменениям, см.: Małkiewicz/ Podemski 1961: 12–13.


[Закрыть].

В 1929 г. В. Пиотрович заметил, что если царский манифест, «давший некую свободу вероисповедания, рассматривал старообрядцев как секту отступников, не признав за ними никаких прав, закрепленных за конфессиями, утвержденных правительством» [Piotrowicz 1929: 129], то регламентация закона и довольно быстрое признание старообрядцев как отдельной конфессии польским правительством способствовало тому, что старообрядцы, сохранив «свою идентичность как русской народности, сохранили свою русскую культуру, и это не препятствовало тому, что они были и являются лояльными гражданами своей второй родины» [там же: 132].

Окончательное урегулирование правового положения старообрядцев как второй конфессии в Польше наступило после заключения конкордата польского правительства с Ватиканом, в связи с ведущей позицией Римско-католической церкви. Дело старообрядцев имело также определенную политическую окраску. Об этом прямо высказался профессор Винценты Лютославский в письме, адресованном старообрядцам в Вильне. По его мнению, старообрядцы «подвергались преследованиям враждебного Польше царского правительства, а поэтому они являются естественными союзниками Польши и имеют право рассчитывать на поддержку со стороны польского правительства». Лютославский счел полезным «развитие этой конфессии среди русских, проживающих в Польше», с учетом будущих отношений с Россией, так как полагал, что «легче добиться соглашения со старообрядческой Россией, чем с православной Россией, даже в политическом аспекте» [Труды первого съезда 1925: 79; перевод письма на русский язык – 81].

Отношение польского правительства к старообрядцам проявилось в визите президента РП Игнация Мосцицкого 20 июня 1930 г. в Вильну и посещении им старообрядческой моленной, где он оставил запись в книге почетных гостей. Посещение храма президентом РП широко комментировалось в старообрядческой среде. Староверы заявили, что в течение ста лет существования их общины храм впервые удостоился чести принимать главу государства [ВВССП 1930: 1–4; Киселев 1930: 46–48].

Признание польским правительством Восточной старообрядческой церкви имело огромное значение для ее прихожан, поскольку она получила статус официальной религиозной организации. Верховный совет церкви мог участвовать и принимать решения в спорах религиозного характера между старообрядцами и локальной властью, чего не в состоянии были делать высшие духовные лица, если они не принадлежали к римско-католической конфессии [Przemówienia i interpelacje posłów 1938; Железнякович 1966;

Gastpary 1965; Adamus-Darczewska 1967]. Старообрядцы получили также право преподавания основ своей религии в школе.

Тем не менее не следует делать слишком далекоидущих обобщений в отношении ситуации старообрядцев в Польше вообще, так как даже внутри общины отмечались существенные различия. Одни ее члены были людьми состоятельными, как, например, Пимоновы, владевшие крупным капиталом в банках, почитаемые и властями, и собратьями в вере, заседавшие в сейме и сенате[27]27
  Борис Арсеньевич Пимонов 16 ноября 1930 г. был избран депутатом в сейм РП от Свенцянского округа № 64 ([Первый старообрядческий депутат 1930: 12]). Арсений Моисеевич Пимонов 23 ноября 1930 г. был избран в сенат РП по правительственному списку Беспартийного блока сотрудничества с правительством (BBWR) [ВВССП 1930: 39; Первый председатель совета 1938: 39–40].


[Закрыть]. Однако преобладающую часть старообрядческой общины составляли неимущие крестьяне, которые не в состоянии были оплатить обучение своих детей, а локальные власти создавали им всяческие препятствия, особенно при покупке земельных участков [Iwaniec 1967: 413].

К сказанному выше следует добавить, что в Варшаве с 50-х гг. XIX столетия проживало также некоторое количество поповцев (Белокриницкой иерархии) [Добровольский 1877: 11; Обыватель 1913; Grelewski 1937: 709–710]. В межвоенный период (1918–1939 гг.) из-за отсутствия своих священников старообрядцы участвовали в богослужениях православного настоятеля Александра Субботина (на правах единоверия) [Православный календарь 1964: 81]. Уничтоженная во время войны община варшавских поповцев в настоящее время уже не существует. Немногочисленная группа поповцев проживает на Мазурах в Мронговском повяте. Это прежде всего новоприбывшие, поддерживающие контакт со своим епископом Игнатием Высочанским (1901–1975), проживающим в деревне Косево. Епископ вел постоянную переписку с высшим старообрядческим духовенством в Румынии, а его священство не вызывало сомнений даже на Рогожском кладбище в Москве, несмотря на то что во время Второй мировой войны он был старокатолическим священником в польской армии на Западе.

В 70-е гг. наиболее активными членами поповской общины в Польше были сестры Варабьев (уроженки деревни Вулька, расположенной неподалеку от Ручане-Нида на Мазурах).