Текст книги "Пустота"

10 июня

В последние дни из-за того, что и Кирилл с Маргаритой, и Катерина от меня временно сбежали, а в жизни Марии ничего не происходило, у меня появилось время для того, чтобы снова спокойно наблюдать за людьми. И тут же, как по волшебству, вновь появилась она, напомнив мне о себе. Ее волосы оставались такими же ярко-рыжими, а походка такой же летящей, сегодня она возвращалась домой с пакетом, набитым красками и акварельной бумагой.

Ее комната только подчеркивала творческую натуру хозяйки. Стены были уютно рыжи и завешаны рисунками. У меня голова пошла кругом от множества лиц, изображенных в особой манере. Так странно, и то, как она играла цветами, и то, что все рисунки были одновременно и похожи в чем-то друг на друга, но в тоже время были совершенно разными. Я поразилась.

Аля же принялась выгружать покупки на стол. Баночки акрила и гуаши посыпались на пол, когда она неосторожно их задела. Я внимательно стала рассматривать ее рабочее место, пока девушка собирала свои драгоценности, разбежавшиеся по комнате. Кроме как красками, она рисовала еще и пастелью, причем ничуть не хуже, и углем.

Для меня живопись всегда являлась чем-то недоступным, а люди, умеющие рисовать, восхищали, кажется, еще при жизни. Они были в моих глазах полубогами, способными создать красоту из пустоты чистого листа.

Только через час после того, как мы пришли к ней домой, она стала рисовать. Рисовала акварелью на только что купленной бумаге, а мне нравилось сидеть рядом и смотреть, боясь шевельнуться, как будто я могла спугнуть ее вдохновение. И так мы просидели до самого утра, почти не прерываясь, чтобы в итоге на листе появился бледный портрет молодой девушки, в которой я начала различать черты самой Али со временем. Она изобразила волосы рыжими, такими, как были у нее сейчас, но потом, когда краска чуть подсохла, добавила красного. Какое-то время проблема была в том, чем рисовать кожу, но и тут девушка вышла из положения, когда случайно окунула кисточку вместо воды в черный чай.

Так на меня с листа посмотрела очень нежная, полупрозрачная Аля с красными волосами и зелеными глазами, в которых мелькнуло что-то от змеи.

Когда моя творческая заснула, я стала изучать те ее рисунки, что нашлись в ящиках стола. Было около четырех часов утра, и из-за того, что шторы Аля не закрывала, комнату уже заполнял теплый утренний свет. Я обнаружила немалое количество ее автопортретов, нарисованных разными способами и в различных манерах, и каждый раз в них что-то менялось, то цвет волос, то их длина, то она была кудрявой, то пострижена, как мальчик. Я поняла: это поиск. Она никак не может найти себя. Как в жизни, так и в творчестве.

Тем и была ее жизнь – вечным поиском себя. Отсюда разные средства и способы. Изменения внешние, изменения характера, поведения, отношения. У нее я также нашла стихи и короткие рассказы, вернее даже не рассказы, а только наброски. В чем только Аля себя не пробовала, но ни одно дело не могло увлечь ее так сильно, что стало бы Ее Делом. Сейчас она горела рисованием. Кто знает, как давно и как долго это еще продлится, но я очень надеялась, что мой человек по крайней мере на правильном пути.

Около шести, когда стало совсем уже светло и яркий свет должен был вот-вот разбудить моего человека, я все-таки рискнула и коснулась ее руки, чтобы тут же погрузиться в ее сон. Но я не разобрала и не запомнила ничего конкретного, никаких четких образов, только очень яркие цвета. Это вполне соответствовало во многом ее творчеству, где картинка в итоге собиралась из множества ярких кусочков и цветов. Ни у кого из моих я не видела таких ярких цветов во сне, мне казалось, с непривычки я вот-вот ослепну или просто перестану любить нашу тусклую жизнь, когда открою глаза.

13 июля

Маргарита укрылась на кухне своей маленькой квартирки. Из-за нее только что было столько шума… Девушка сейчас не казалась довольной ни поездкой, из которой они с мужем только что вернулись, ни возвращением домой. Она ежилась, пробегая взглядом по стенам, искала хоть что-то в их знакомом сероватом цвете, за что можно было зацепиться и удержаться. Могла ли Маргарита подумать, что перемены, коснувшиеся ее, окажутся столь разрушительными, что снесут привычную старую жизнь подчистую, и камня от нее не оставят?

Стоило моим людям вернутся из Норвегии, как Кирилл заговорил о продаже ее квартиры, которая больше им была не нужна. Маргариту испугало его предложение и та решимость, с которой он говорил. Она наотрез отказалась. Он уже заставил ее бросить работу, которая раньше занимала всю ее жизнь, пусть и не была ни хорошей, ни интересной, но Маргарите нравилась. Ей нравилось общаться с людьми, наблюдать за ними и, в конце концов, быть полезной. Теперь мой человек не знал, чем будет себя занимать. Ей оставалось вести дом и заботиться о муже, и Кирилл требовал безраздельного внимания к себе, хотя сам почти все время был занят. Он требовал и ее компании, когда нуждался в слушателе или вдохновении, но отрывать его от работы и отвлекать ни в коем случае было нельзя, Кирилл мог вспылить и начать кричать, даже если ему вдруг помешала зашумевшая на кухне вода. Ему хотелось такого порядка в доме, какого прежде у него я никогда не видела.

Но день и ночную уборку в уже убранном доме Маргарита не выносила и не хотела выносить. Кирилл ничего не запрещал и никак не касался ее занятий и компании, если не считать настояния, касавшегося работы, но она сама вдруг перестала поддерживать старые связи, которых и раньше-то не было много. Утешало лишь то, что у нее совсем рядом оставался другой мир, собственный, куда можно было убежать и снова почувствовать себя собой, не волнуясь, что муж посмотрит косо. Кирилл, конечно, отдал в ее распоряжение пустую комнату, где можно было попробовать устроить ее новый мир, но мой человек не мог себе представить свои чудесные вещи: карты, свечи, книги, камни-амулеты – в его доме, где все жило по другим правилам – рациональным и не терпящим духовного беспорядка. Что бы Кирилл ни говорил, тот дом не был их домом, только его, а сюда Маргарита приходила перевести дух, вздохнуть с облегчением и подзарядиться так, чтобы было чем после усиливать его, и не переживать, что на ней остановится тяжелый взгляд. Кроме того, здесь девушка могла писать. В доме мужа писать должно было только ему – Маргарита сама так решила и ни разу не рискнула спугнуть его музу своей, даже когда Кирилла не было дома и в это время дом совершенно пустел, Маргарита не могла его оживить.

Теперь Кирилл настаивал на продаже ее мира, ее дома, и они впервые поссорились так сильно, что Маргарита была вытеснена сюда. Нет, она ни за что не могла допустить исчезновения своего мирка. Только он ей по-настоящему принадлежал. На покупку этой квартиры и переезд сюда ушли все средства, оставшиеся ей от ее семьи. Это место никогда не душило ее теснотой, а только защищало от огромного внешнего мира, помогло начать жизнь заново. У этой квартиры была душа, и она хозяйку любила. Маргарита не могла ее предать.

Дошло даже до того, что моя Маргарита отказалась вовсе жить у мужа, хотя ни он, ни я всерьез не поверили этой угрозе, и все же девушка сидела сейчас здесь одна, дожидаясь утра, когда все равно придется вернуться и к мужу, и к разговору. Она уже знала, что ему предложит, но даже от этого собственного решения у нее болело сердце.

Кирилл согласится сдавать квартиру, чтобы она не стояла пустой и не мозолила ему глаза. Мои люди в тот же день начали переселение вещей через лестничную клетку. Оглядывая в последний раз опустевшую спальню с голой кроватью и обнаженными стенами и полками шкафов, как будто ей запрещено возвращаться, Маргарита заметила отклеивающийся уголок обоев под потолком.

Видишь, она страдает.

– Ремонт нужен не только тем, кто переезжает. – ворчливо забормотал Кирилл, не скрывая раздражения, Маргарита покачала головой. – Прекрати. Мне кажется, ты просто не хочешь жить со мной. Тебе нравится приходить и уходить, когда вздумается, только мы теперь семья. Если ты жалеешь об этом, то просто скажи, не нужно глупых отговорок, сотни людей переезжают, но дома не рушатся.

Маргарита опустила голову от обрушившихся на нее чувства и обиды, и вины. Но ей казались его слова преувеличенными. Мои люди никогда ничего не решали вместе. Один принимал решение, а второй либо соглашался добровольно, либо подчинялся. Кирилл был старше и был мужчиной. Все сильнее и сильнее он давил на Маргариту. Она продолжала молчать, ее накрыло волной бессилия, слабости и тошноты. Перестало хватать воздуха. Девушка побледнела.

– Пойдем, – тихонько выдавила она, чтобы они вместе смогли вернуться домой, – я просто боюсь. Мне ведь просто нужно место, которое было бы моим, понимаешь? – девушка взглянула в лицо мужа с опаской, – не надо душить меня. Пожалуйста. Я ведь не поступаю так с тобой.

Кирилл сделал маленький шаг назад, как будто его ударили, молча глядя на жену, ошарашенный. Но в себя он пришел быстро, поставил на пол коробку, которую прижимал к груди, и протянул Маргарите руки. Она беззвучно подошла и прижалась к его груди, разом провалившись в его руки.

– Прости, если я все порчу. – сказал он, и от его голоса даже у меня по спине забегали мурашки. Маргарита прижалась крепче, собирая последние силы. Я ведь ни разу не слышала, чтобы они говорили, что любят друг друга. Мои люди просто знали и так, что значат друг для друга больше, чем может вместить в себя это слово.

Я по себе знала, как соблазнительно и опасно желание полностью контролировать жизни своих людей, держать их на расстоянии вытянутой руки. Интересно, в какой момент понимаешь, что слишком сильно сжал в своих руках своего самого главного человека? Когда он уже еле дышит и уже даже не просит пощады? Или чуть раньше? Или, может, никогда?..

18 июля

Мне не нужно было то и дело проверять, я сразу почувствовала, что Катерина вернулась, и, в соответствии с нашим безмолвным правилом, я дождалась вечера. Она меня ждала. Окно было открыто настежь, на полу лежал открытый чемодан, плевавшийся ее вещами, а сам мой человек сидел на столе, скрестив под собой ноги и закрыв глаза.

– Я по тебе скучала, – сразу же сказала мне она, и я почувствовала, как тепло поднимается по моему телу от ступней.

Она открыла глаза и соскочила со стола, возвращаясь к вещам. Мне не пришлось спрашивать, мой человек сам начал рассказывать о том, как целыми днями они могли, несмотря на жару, гулять, забегая охладиться в кафе, магазины и изредка музеи, бродили по одним и тем же улицам, которые все равно не надоедали, катались на старых трамваях, которые шумят так, что иногда перестаешь слышать собственные мысли. Катерина улыбалась и начинала светиться еще ярче. Каждый их вечер заканчивался одинаково: они падали без сил от усталости на диван и начинали записывать что-то в свои тетради, не давая себе шанса упустить забыть о какой-нибудь мелочи из своих впечатлений и идеи. Они обе были так вымотаны, что не хотелось разговаривать, но все равно время от времени читали друг другу что-то и смеялись, откуда-то заново черпая силы, а потом снова затихали и погружались в свои тетради.

– Вам вместе так легко?

– Очень. Кажется, за две недели, что мы все время были рядом, мы ведь даже жили в одной комнате, мы немного и подустали друг от друга, но нам было очень хорошо, и теперь я даже скучаю. Мы друг друга любим. По-сестрински. Хорошо знаем друг друга… и очень близки.

– Здорово, что есть такие люди, – выдохнула я, ощутив нечто похожее на ревность.

– А тебе не было скучно без меня? Чем ты занималась?

Я никогда не говорила ей о других моих людях, позволив ей приятное чувство единственности и уникальности, поэтому я и теперь не стала вдаваться в подробности.

– Наблюдала. Мое любимое занятие – смотреть.

Катрин кивнула и продолжила рассказ, не поменявшись ни в лице, ни в голосе, а я слушала ее и улыбалась. Девушка начала вспоминать свои прошлые побеги из нашего города. Она уселась на пол возле почти уже пустого чемодана, прислонилась спиной к дивану и запрокинула голову, закрыв глаза. Она рассказывала не столько для того, чтобы поделиться со мной, а чтобы самой еще раз побывать там, в своих воспоминаниях, так далеко отсюда, где все когда-то было в новинку. Я никогда не покидала наш город, но сейчас мне казалось, что мы вместе гуляем по этим фантастическим улицам из ее рассказов.

А однажды я все-таки увидела ее таинственную подругу, когда прилетела сюда вечером, не слишком поздно. Она сидела на полу, прислонившись также спиной к дивану, а Катерина сидела над ней и заплетала длинные каштановые волосы в замысловатые косы. Девушка улыбалась от удовольствия, заходившись мурашками от прикосновений подруги к своей голове, изредка ее губы шевелились, когда она отвечала Катерине, я уверена, тихим умиротворяющим голосом. Ее босые ноги зарывались в зеленый ковер, напоминающий траву, и меня удивило, что раньше я не обращала внимание на это яркое пятно.

Пытаясь отделаться от этого странного противоестественного чувства, я решила переключиться, и срочно найти кого-нибудь из моих людей. Только вот я понятия не имела, где их искать.

Их образы мелькали перед глазами, не позволяя зацепиться ни за один. Наконец, я решила. Мария. Я давно не видела ее, и, должно быть, уже скучаю. И я полетела, сначала даже не соображая куда, а потом я вдруг заметила ее любимую кофейню, ту, где мы в последний раз встретили Госта.

Я спустилась вниз по ступенькам и зашла внутрь. Меня охватило счастье, когда я увидела, что не ошиблась. Мария и правда была здесь, сидела за тем же столиком, где мы сидели в прошлый раз. К вечеру жара спала, поэтому она накинула поверх платья кремового цвета серый кардиган, волосы были по-простому собраны в хвост на затылке. Перед ней стояла продолговатая белая кружка. Мария с несколько отрешенным видом что-то рисовала и писала на салфетке, она запустила руку в волосы и облокотилась на столик, а другой рукой продолжала что-то писать на салфетке. Какие-то несвязные слова, при этом все время поворачивая салфетку, так, чтобы слова не выстраивались в ровные линии, кроме них, по краям было полно разный завитков, плавно перетекающих друг в друга.

Мари тяжело вздохнула, и этот вздох забрал в себя весь воздух, делая даже музыку неслышной. И именно в этот момент, по злой иронии, в дверях появился Гост. Он прошел к кассе и заказал самый крепкий кофе, что только был в меню и сел за соседний столик. Мария проводила его почти равнодушным взглядом, Гост даже не смотрел в нашу сторону. Воздух не наэлектризовался от одного его появления в этот вечер. Он сидел боком к нам, но пока не поворачивал головы. Ему принесли кофе – маленькую белую чашечку и стакан воды. Гост сделал первый глоток. Мария уставилась на него. Глоток воды. Весь его вид – особенно по-новому красные волосы, которые особенно сложно было оставить без внимания – стягивали внимание на себя, превращая всех остальных в невидимок. Еще глоток кофе. Глоток воды. Когда Гост снова взял чашку в руку, он вдруг посмотрел на нас и усмехнулся, заметив на себе взгляд моего человека. Она потупила взгляд и сидела так, не поднимая глаз, какое-то время, а потом, опомнившись, начала пить торопливыми большими глотками свой остывший кофе, но на Госта уже не смотрела. Зато смотрела я.

Он время от времени бросал в нашу сторону свои ледяные взгляды. Тем временем заиграла музыка, как из старого кинофильма, которую здесь любили, но в нашем случае она была совершенно не к месту. Гост, кажется, согласился со мной, и улыбнулся. Именно улыбнулся, без колкости усмешки. Девушка вновь взяла ручку и начала что-то писать на нерасписанной стороне салфетки. Он наблюдал, оставив свой кофе. Мария встала, убирая ручку в сумочку, и, посмотрев на него снова, показала ему салфетку, а затем положила ее на стол. И направилась к выходу.

Я не видела, что она написала, к тому же она положила ее завитками вверх. Поэтому я осталась. Я должна была знать, что она написала.

Гост сделал последний глоток, посмотрел на опустевший столик. Его никто не мог увидеть кроме меня, но он все равно хотел показаться незаинтересованным. На горизонте замаячила официантка, которая должна вот-вот прийти и убрать со столика. Гост сидел. Я уже сама почти сгорала от любопытства, а он мешкал. Официантка появилась в зале и уже направилась к столику, но тут вдруг неожиданно на пол упала и разбилась чашка, которую она забыла у кассы, не без моей помощи, конечно. Девушка бросилась назад, причитая что-то и бормоча.

Гост встал и быстро подошел к столику. Я уже оказалась рядом. Он взял салфетку и, пробежавшись глазами, по несвязному потоку сознания, перевернул ее.

«Ну, и что же теперь делать, а?»

19 июля

Мария не разделяла общей радости от наступления лета и жары. Горячий воздух только помогал одиночеству душить моего человека. Она намеренно избегала встреч со знакомыми, почти все время сидела дома, с бешеной скоростью сокращая запас непрочитанных книг, и редко выходила пройтись по улицам, когда близился вечер и духота медленно сходила на нет. На моих глазах Мария отгораживалась от людей знакомых и незнакомых, не испытывая ни интереса, ни участия – ничего, кроме страха перед ними. Вокруг моего человека воздух пропитался горечью, и это с трудом выносила даже я.

Люди, к которым Мария привыкла, с началом лета ей опротивели либо были заняты делами, новые знакомства девушка завязывать и не умела. Она терялась, даже когда кто-то на улице спрашивал время, а уж когда обращали внимание на нее, Мария почти впадала в панику. Но и ходить куда-то в одиночестве мой человек не решался, чувствуя себя неловко и не к месту, везде куда бы не попала.

Я и подумать не могла раньше, что она такая, когда увидела ее впервые, такую спокойную и невозмутимую. Она не пыталась скрыться, хотя и не стремилась быть на виду, но теперь только это и делала – старалась даже для самой себя остаться не замеченной.

***

Кирилл с ума сходил, до того ему нравилось, как пахли ее руки сегодня вечером после того, как Маргарита несколько часов провозилась с тестом для своего чудного хлеба. Они сохранили запах ванильного сахара, чая и корицы, даже несмотря на то, кто девушка не раз уже вымыла руки с мылом. Даже сам хлеб не вызвал такого восторга, получившись слишком плотным и жестким и чуть-чуть пригорев по краям. Но его запах наполнил каждую комнату до краев, успокаивая моих людей после тяжелой ссоры, помогая этому дому стать чуть более настоящим.

Маргарита редко радовала нас такими сюрпризами, но в последнее время ей нравилось занимать себя долгими поисками интересных рецептов и колдовством на кухне. Она больше никому не гадала, даже себе, словно боялась взять в руки карты, спугнув тем самым шаткое счастье и покой. Но о спокойном крепком сне пришлось забыть – все чаще моего человека мучила бессонница, и спать больше четырех часов не получалось.

Перемены, коснувшиеся дома, оказались по душе Кириллу. Он мог день и ночь с удовольствием проводить за работой, раз уж ему приходилось гнаться за мыслью, а не подолгу ее ждать. Маргарита ему не мешала. Она, переполненная светом и энергией, стала чахнуть, но продолжала что-то смутное твердить о счастье, которого я не видела, но которое смогло застить моим людям глаза.

31 июля

– Ну, давай обнимемся? – засмеялась Маргарита, раскинув руки. Стоило ей заметить на улице Марию, как она засияла, и мы быстро перешли на другую сторону, чтобы столкнуться с ней. Девушка в ответ неуверенно запротестовала и замотала головой, взглянув на подругу мученически с мольбой не настаивать. Маргарита шутливо нахмурилась: они встретились впервые за долгое лето, а она не хочет обниматься. Насколько Мария не выносила вторжение в свое личное пространство, настолько для другой девушки этот контакт, благодаря которому она могла почувствовать человека, был важен.

– Ну, давай обнимемся, – продолжала ласково приглашать ее в свои теплые объятия Маргарита. Мария вымучила улыбку, но сделала крошечный шаг назад.

– Ладно, только не убегай. – сдался мой человек, опустив руки. – Как у тебя дела?

– Скучно… нечего рассказывать.

– Зато у меня перемены, – без восторга ответила Маргарита, показывая кольцо на руке. Мария не обиделась от отсутствия приглашения на свадьбу, она горячо поздравила подругу и заулыбалась.

– Пойдем, покажу тебе нашу квартиру, Кира все равно дома нет, он уехал в столицу по работе.

И они пошли, чтобы провалиться во времени и не заметить бегущих часов и минут, которые обычно тянулись так долго. Мои люди говорили обо всем, но только не касаясь того, что на самом деле их заботило, и, когда светские темы закончились, Маргарита не выдержала:

– Ты можешь говорить, что у тебя все хорошо, но я же вижу.

Мария ответила на это благодарной улыбкой.

– Спасибо, но правда, все хорошо. Просто ничего не происходит. – она помолчала немного прежде чем продолжить: – есть кое-что, чего я не понимаю. Мне неудобно просить тебя, но, может быть, ты можешь мне помочь?..

Маргарита сразу поняла, какую помощь имеет в виду гостья и повела ее в комнату, где в новом шкафу пытались ужиться ее вещи. Она открыла плотные дверцы шкафа и достала подсвечник с волчьими головами, поставила его на пол в центре комнаты и зажгла возвышающуюся толстую свечу из пчелиного воска, которая очень скоро наполнила комнату теплым пряным запахом меда. Мария села на пол подле свечи, а хозяйка достала из сундука, ждущего в углу, две колоды карт и села напротив.

Комната была еще достаточно освещена закатным солнцем, пробивающимся сквозь окно, шторами его было не закрыть, потому свеча с волками была нужна только для соблюдения правил. Маргарита принялась ловко тасовать колоду карт, каждая из которых была размером с ее ладонь. Другая колода лежала рядом с ней – обычная игральная колода, на которой были черные следы копоти, оттого что временами хозяйка очищала их пронося каждую по очереди сквозь пламя своей свечи. Она сделала это и теперь, при нас, с большой колодой, а потом снова продолжила ее мешать.

– Левой рукой на себя, – велела Маргарита, протягивая Марии колоду.

– Что? – растерялась девушка.

– Сдвинь часть колоды.

Девушка повиновалась и протянула руку, чуть помедлив, она коснулась карт. Маргарита быстрым, ловким движением перехватила отделившиеся карты и переложила из вниз. Она набрала в легкие побольше воздуха, сделав шумный глубокий вдох, а потом быстро начала раскладывать карты в известном ей порядке, а мы с Марией заворожено следили за тем, как летали ее руки, а карты текли в них, подобно воде. Прежде чем переворачивать карты, Маргарита взглянула на подругу, которая сгорала от нетерпения и не отрывала глаз от лежащих на полу карт, которые лежали двумя бороздами одна на против другой, и только одна в середине. Она начала с левого верхнего угла и касалась то одной борозды то другой, спускаясь все ниже.

– Пятерка чаш перевернутая – неопределенность в чувствах, король пентаклей – тот, кто обременен привязанностями. Ты чувствуешь, хотя сама, возможно, и не понимаешь – тройка мечей – боль, угнетающие мысли. А он чувствует… «Башня», перевернута – крушение. Тебя одолевает меланхолия. Он… самоутверждается за счет других. А объединяет вас… пятерка мечей – скрытность.

Мария сжалась и обняла себя за плечи, не отрывая взгляда от загадочных картинок. Ничего нового сказано не было, но Мария почувствовала себя нехорошо.

– А теперь на будущее, – Маргарита снова попросила снять часть колоды, а затем положила поверх каждой карты еще одну.

Но и здесь ничего утешительного Марию не ждало. Враждебные мысли, обида и гнев. Тот, кто не боится принимать решения. Опасность.

– А объединять вас будет… – Маргарита перевернула последнюю карту, – выбор.

Сказав это, Маргарита сгребла карты и отложила их в сторону.

– В общем, ничего не изменится. – грустно улыбнулась Мария. – А можно на еще одного человека?

– Прости, давай не сегодня, я что-то устала. – ответила Маргарита и задула свечу. Теперь я и сама отвлеклась от карт и заметила, как она побледнела. Девушка встала и пошатнулась. Карты посыпались из ее рук.

– Плохой знак, – пробормотала Маргарита, схватившись холодной рукой за голову. Мария забрала у нее подсвечник и усадила подругу на кресло. Она хотела было собрать карты, но Маргарита ее остановила:

– Нет-нет, не трогай, нельзя. Я сама потом,

Она поднялась и вдруг задрожала всем телом. Мария испуганно смотрела на подругу, не зная, как быть.

– Ты… в порядке?

– Да, просто давно никому не гадала. Это сейчас пройдет. – Мария продолжала испуганно смотреть на нее. Маргарита попыталась улыбнуться: – я похожа на какую-то ведьму, а? – Мария нервно хихикнула. Оставайся у меня, уже поздно.

Мария побоялась оставить ее одну, поэтому сразу согласилась. Маргарита, наконец, справилась с дрожью и убрала карты. Они вернулись на кухню. Хозяйка налила им чай, но не смогла найти сразу ни сахар, ни ложки.

Мои люди долго разговаривали, до самой полуночи. Мария разоткровенничалась и заговорила о Госте, хотя и не называла его, а мы с Маргаритой слушали, только легче ей не стало. Мой человек начал захлебываться в горечи, но при этом не заплакал.

– Не будем больше об этом, – сказала Маргарита и, не спрашивая разрешения, поднялась и обняла ее за плечи. Мария вздрогнула от прикосновения и непроизвольно напряглась всем телом.

– Да, это тоже после всего этого, – Маргарита отпустила подругу и просто села рядом, – когда он прикасался ко мне, его пальцы как будто прожигали мою кожу. До костей.