Текст книги "Ярость драконов"

Рубка

Второй день выдался жарче. Тау мало спал и совсем не ел. Мышцы у него болели, голова стучала от того удара, что он получил в первый день, а из-за неослабевающей судороги в ноге он был вынужден прихрамывать. Круг Героев был так же забит людом, как накануне. Выбывшие участники сменились зрителями, которые явились посмотреть на «настоящих» воинов. Умквондиси из Северной и Южной Исиколо тоже пришли – искать таланты. Тау заметил Джавьеда и, вспомнив слова Джабари, решил во что бы то ни стало произвести на него впечатление. Он надеялся, что бывший член Совета Стражи увидит его в бою.

– Пять тысяч сороковой!

Тау вошел в боевой круг, но то, что он там увидел, ему не понравилось. Перед ним стоял коренастый мужчина с голой грудью и без щита. На руках, спине и груди у него виднелись следы от ударов, полученных накануне. Он оглядывал Тау сверху вниз, но ничего не говорил. Тау отшвырнул щит за пределы круга – но не в бестолковом стремлении к честности. Он все равно ненавидел драться с этими проклятыми штуковинами.

– В бой! – приказал Бывалый, и они начали.

Полуголый противник не спешил, поэтому Тау сам пошел в быструю атаку, желая закончить бой поскорее. Полуголый оказался быстрее. Сначала он отбил первые два удара Тау, а потом попытался уколоть Тау в живот. Тот парировал, и их мечи скрестились. Коренастый шагнул вперед, схватил Тау за запястье руки, в которой он держал меч, и вывернул его. Тау зеркально отразил это движение, и они, сцепившись, споткнулись и упали в грязь. Далее – схватка, падение меча, удар головой, ругательство, поднятие меча и крепкий пинок, после чего оба снова поднялись и стали кружить друг перед другом.

У Тау заплывал левый глаз, а рваный порез, оставленный Леканом, закровоточил. Голова противника, которой он заехал Тау в лицо, была твердой как камень. Но теперь коренастый по крайней мере не был так уж быстр. Тау со всей силы пнул его в бедро, и полуголый бугай был вынужден ступать осторожно.

Тау поднял меч параллельно земле и нацелил противнику в грудь. Здоровяк ударил его своим клинком, пытаясь отвлечь внимание Тау бессмысленным движением, планируя в это время следующую атаку. Но Тау не предоставил ему такой возможности.

Он двинулся вперед, выставив меч острием вперед и пронзая воздух, словно кусок ткани иголкой. Противник отскочил назад, Тау преследовал его, ведя к границе боевого круга. Когда отступать стало некуда, бой на мечах начался всерьез.

Бугай провопил что-то неразборчивое и бросился в атаку. Тау, оскалившись, пошел на него. Клинки схлестнулись; они сменили позиции, замахнулись друг на друга – блок, ответный выпад, каждый искал малейшее преимущество, малейшую возможность нанести чистый удар.

Бугай крепко стукнул Тау по предплечью, Тау заехал ему в поясницу, и противник, ушибленный, отступил, наклонившись вперед. Тау продолжил наступать, обрушившись на него, и вынудил здоровяка опуститься на колени.

Тау нашел преимущество, но поединок отнял много сил. Он был изнурен и едва чувствовал свои ноги. С этим нужно было кончать, и Тау, взревев, принялся колотить преклонившего колени противника, словно гвоздь забивал. Бах, бах, бах!

Меч выпал у бугая из руки. Бах, бах, бах! Тау не останавливался. Он лупил по рукам и плечам врага, дубасил его по груди. Здоровяк упал, но Тау продолжал его избивать, пока крики Бывалого не донеслись до него сквозь шум в ушах.

– Победа! Победа! Поединок окончен! Поединок окончен! – закричал тот.

Тау отступил. Полуголый хныкал, будто новорожденный. Пять, подумал Тау. Еще пять побед, и он обеспечит себе место среди Ихаше.

Ему хотелось смеяться, но у него не было на это сил. Он только сейчас понял шутку, которая позабавила улыбающегося Ихаше, объяснявшего правила накануне. Тау не мог выиграть все десять боев. Едва ли он был способен выиграть еще хотя бы один.

Он подошел к ближайшему ведру, сложил ладони лодочкой и стал пить, капая в воду кровью из пореза на лице.

– Пять тысяч сороковой! – прокричал голос через несколько боевых кругов от него. – Пять тысяч сороковой.

Тау посмотрел в ту сторону и увидел Бывалого и новый круг. Он мог уйти. Ведь он так устал. Он мог уйти.

– Пять тысяч сороковой!

Тау отошел от окровавленного ведра и направился к кругу. Там стоял огромный Низший Мирянин, который в первый день избивал своего соперника.

– Удуак, – проговорил здоровяк, тыча толстым пальцем себя в грудь.

Тау поднял голову на ласковое лицо с густыми бровями.

– Тау, – проговорил он.

Великан покачал головой.

– Девять, – произнес он, указывая на грудь Тау.

– Девять?

– Девятый бой, – сказал он, вступая в один с Тау круг.

Девять

В одной руке Удуак держал меч почти с Тау высотой. В другой – огромный круглый щит. На нем самом был целый гамбезон, бронзовый шлем блестел на гладко выбритой, в капельках пота голове. Шлем покрывал ее всю до самой шеи, а плотная бронзовая полоска посередине защищала нос.

– Щит, нэ? – спросил Бывалый, как будто хоть что-либо способно было повлиять на исход поединка.

– Да-да, – сказал Тау. Драться со щитом ему не нравилось, но вряд ли можно было устоять после удара огромным мечом Удуака, пусть даже обернутого многими слоями ткани. Вокруг них собиралась толпа, и Тау знал: люди пришли смотреть не на него.

– В бой! – крикнул Бывалый, и Удуак ринулся вперед.

Тау постарался поскорее убраться с его пути, но огромный меч Удуака был слишком длинным, чтобы от него уклониться, и Тау просто выставил перед ним щит. От столкновения Тау развернуло, он уселся на зад и тотчас ощутил боль. Она разлилась по выставленной для блока руке, перетекла в плечо и опустилась по спине.

Он вскочил на ноги, уворачиваясь от Удуака, который уже замахивался на него. Тау отбил два оглушающих удара и больше не мог поднять руку, в которой держал щит. Он сбросил с себя эту ничтожную защиту, позволив щиту соскользнуть на горячий песок. Зрители у него за спиной затараторили, кто подбадривая его, а кто насмехаясь.

– Ему конец, – заметил один.

– Топи его, – крикнул другой.

Удуак пошел в наступление.

В надежде снова почувствовать свою руку Тау отплясал в сторону от очередного замаха громилы, но ему пришлось блокировать удар мечом, отчего меч Тау едва не сломался у него в руке.

– Богиня! – сдавленно воскликнул безликий кретин в толпе, и наполовину пережеванная еда выпала у него изо рта.

Тау нужно было атаковать. Он втянул воздух в легкие, взревел и бросился на Удуака. Толпа возликовала, но Удуак не шелохнулся. Он стоял на месте, высокий как гора, поднимая свой огромный меч.

Тау нырнул под обернутым тряпицей клинком и попытался уколоть великана в живот. Удуак ушел с линии удара и заехал Тау щитом. Тот врезался Тау в пояс, подняв его с земли и отшвырнув прочь. Он тяжело приземлился на песок, воздух вырвался у него из легких. Ошеломленный, превозмогая жжение в груди, он перекатился на колени. Удуак уже двигался к нему.

Тау не мог победить – не такого соперника. Он подумал, не попросить ли милосердия, не покончить ли с этим безумием, прежде чем здоровяк его убьет. Но все-таки поднялся. Толпа обезумела. Люди хотели видеть кровь.

Удуак помедлил, оттягивая момент. Он указал на Тау.

– Девять, – сказал он.

Тау сплюнул, на губах остался медный вкус.

– К сику твои девять.

Удуак замахнулся своим огромным мечом так, что, казалось, несмотря на холстину, он мог бы распотрошить Тау. Но тот нырнул к земле, позволив здоровяку крутануться на пол-оборота, после чего поднялся и сунул меч Удуаку в слабое место под ребром. Его клинок попал точно в цель – продырявил гамбезон и воткнулся в плоть.

Поскольку тряпица вокруг меча осталась нетронутой, неглубокий порез – а Тау пустил зверю кровь – был в рамках правил. Толпа взвыла, и восторг перешел в неистовство, когда Удуак опустил глаза, чтобы увидеть ранение.

– Очко! – засчитал Бывалый, для выразительности взмахнув рукой в воздухе.

Глаза Удуака превратились в щелочки, а пальцы заплясали по рукояти его ужасного меча. Он стукнул лезвием по краю своего щита, сдвинул бронзовый круг подальше от плеча и пошел на Тау.

Тау сжал меч обеими руками. Не то чтобы он собирался сделать таким образом замах, но Удуак был рассержен и достаточно силен, чтобы убить его, если Тау выставит слабый блок одной рукой. Тау подумал сыграть на удержание. Он был на очко впереди, и если будет держаться на расстоянии до конца поединка…

Удуак, должно быть, догадался, о чем думал Тау. Он был рассержен, но достаточно умен, чтобы теперь надвигаться осторожно. Он отрезал все пути для отступления, не оставив Тау места для маневров. А потом приступил к разгрому Тау.

Когда Тау заблокировал первый удар, у него клацнули зубы. Следующий едва не выбил его из круга. Третий он не сумел как следует рассчитать по времени, и скрытый тряпицей клинок Удуака пришелся ему в плечо, порезав в пределах правил и швырнув его на землю. Бывалый засчитал Удуаку очко, и счет в поединке сравнялся.

Тау вскочил на ноги, но Удуак тоже двигался быстро и уже замахивался мечом. Рискуя быть разрубленным пополам, Тау прыгнул навстречу Удуаку и оказался в самой смертоносной дуге его меча. Приняв удар, Тау не был уверен, разрубили его на части или нет.

Удар отбросил его на утрамбованную глину, он кувыркнулся, шлем слетел с его головы, будто испуганное насекомое. Тау застонал и обнаружил, что не может вдохнуть полной грудью.

– Очко! – выкрикнул Бывалый.

Теперь Тау проигрывал, а толпа принялась скандировать гортанное и гадкое:

– Удуак! Удуак! Удуак!

Благодаря одной лишь силе воли Тау поднялся на ноги. Мир пошатнулся, грудь переполняла жгучая боль, и, еще не отдышавшись, Тау поднял меч и направил его на мужчину, которого поддерживала вся толпа.

– К сику твои девять, – произнес Тау, чувствуя, как дрожит рука, в которой он держит меч.

Удуак ухмыльнулся и двинулся вперед. Тау подпустил его поближе, а в последний момент метнулся вправо, прочь от клинка Удуака. Затем, вцепившись в меч, Тау повернулся кругом, надеясь, что усиленный размахом удар вопьется Удуаку в бок, что-нибудь там сломает и противник будет повержен.

Вот только его самоотверженный удар цели не достиг. Он лязгнул о выставленный для блока клинок Удуака, сотрясая Тау до самых тестикул и заставив споткнуться. Удуак высоко поднял меч и опустил щит. Он намеревался покончить с Тау ударом сверху.

Тау ударил Удуака повыше опущенного щита, но был слишком близко, чтобы нанести сильный удар. Меч ткнул Удуака в живот – мягко, как первый поцелуй.

– Очко… – проговорил Бывалый почти вопросительным тоном.

Удуак метнул в Бывалого взгляд, зарычал, схватил меч Тау и вырвал у него из рук. Затем бросил оружие через весь круг, схватил Тау за гамбезон и притянул к себе, оказавшись с ним лицом к лицу.

Тау ударил его кулаком. Удуак будто и не заметил. Тау ударил еще раз. Удуак стукнул его лбом по лицу и спихнул на землю. Из раны Тау хлынула кровь. Твердая как камень голова Удуака содрала с нее всю корку.

Удуак пнул его в бок, и Тау закричал. Он больше не слышал толпы, хотя и видел людей вокруг себя – они все вопили, требуя большей жестокости. Но один человек не кричал, и его лицо было знакомо Тау. Джавьед Айим, бывший член Совета Стражи и умквондиси Ихаше Исиколо, – он тоже следил за поединком.

– У него есть двенадцать дыханий, чтобы встать, – сообщил Бывалый Удуаку, перекрикивая толпу. – Или… ты можешь его добить.

– Он добит, – ответил здоровяк.

Тау остался без оружия, весь избитый. У него не было сил, не было никаких шансов победить мужчину, нависшего над ним. Ему было суждено проиграть, и хотелось только лежать в этой крови, песке и позоре. Хотелось только лежать и умереть.

Удуак склонился над ним.

– Девять, – прорычал он, плюя Тау в лицо, прежде чем отвернуться и победоносно вскинуть руки.

К щеке и шее Тау пристал плотный комок слизи. Он не стал его смахивать, когда встал. И не стал смахивать, когда ринулся на Удуака и вцепился в него.

Здоровяк взвизгнул, когда они повалились на землю. Они перекатились раз – Тау оказался сверху и осыпал градом ударов. Меч и щит Удуака были при нем, но в лежачем положении, в таком ближнем бою, они служили скорее помехой, чем могли помочь.

– Нсику! – выругался Тау Удуаку в лицо. – Нсику! Нсику!

Удуаку нужно было высвободить руку, чтобы побороть Тау, но он не мог убрать щит. Поэтому великан бросил меч и освободившейся рукой схватил Тау за голову. Затем сжал ее и отшвырнул Тау, словно малого ребенка.

Тау приземлился рядом с огромным мечом, поднял его и встал перед Удуаком, у которого остался только его щит. Толпа замерла в молчании.

Удуак уставился на Тау так, словно тот был единственным живым существом на свете.

– Я тебя сейчас убью.

Тау было тяжело держать такой большой меч, и он не нашелся с ответом. Поэтому пошел в атаку. Удуак отвел щит в сторону, предлагая идеальную цель, и Тау ударил его мечом точно в грудь.

Удуак принял удар, схватил Тау за правое запястье – той руки, в которой он держал меч, – и притянул Тау к себе. Если бы клинки были неприкрыты, острые, как настоящие лезвия, – Удуак бы уже погиб. Но клинок не был острым. Он не был неприкрыт. И, конечно, не убил Удуака. Он впился ему в гамбезон, войдя в плоть на целый палец, но Удуак, не выпуская запястья Тау, отбросил оружие.

– Очко! – проверещал Бывалый. – Это очко!

Пока Тау вырывался, Удуак занес свой бронзовый щит в воздухе, стараясь повернуть к нему краем. Тау выпучил глаза, по телу пробежал страх. Он боролся в хватке Удуака, но с таким же успехом можно было пытаться сдвинуть гору. Удуак обрушил свой щит, и Тау закричал еще до того, как тот врезался ему в запястье. А потом закричал еще громче, когда раздробились кости.

Удуак отпустил его, и Тау припал к земле, вцепившись в искалеченную руку. Удуак снова занес щит, теперь целясь Тау в грудь.

– Девять! – проревел Удуак, но Тау не слышал его – он слышал только свою боль.

– Две сотни! Две сотни! Поединок окончен! – прокричал Бывалый, ковыляя к ним изо всех сил на одной ноге и костылях.

Удуак неверяще повернулся к Бывалому, потом снова посмотрел на Тау. Он скривил губы, обнажил зубы, мышцы на руках напряглись от желания впиться в грудь Тау.

– Убьешь его – и будешь исключен! – воскликнул Бывалый.

Удуак разочарованно закричал, отбросил меч в сторону и стукнул Тау ботинком по голове, лишив его сознания.

Глава пятая

Чешуй

Тау очнулся на соломенном тюфяке. Была ночь, он лежал в большой комнате, где стояло еще несколько кроватей. В висках стучало, на запястье наложена шина. Когда он простонал, к нему приблизились две тени.

– Где я? – спросил Тау. Горло было сухим, как глаза мертвеца.

– В казарме Ихаше в Кигамбе, – ответил меньший из двух скрытых в тени мужчин. Судя по акценту, он был из касты Высших Правителей. – Нас приняли как посвященных, хотя третьего дня испытаний еще не было.

– Приняли? – переспросил Тау.

– Да, ты правильно спрашиваешь. – Меньший выступил на свет. Он был чуть выше Тау, подтянутым, жилистым и, что нетипично для Меньших, с зелеными глазами. – Меня зовут Хадит, я выиграл десять поединков. А его ты знаешь.

Второй, много крупнее его, тоже вышел на свет. Это был Удуак. Выглядел он так, словно желал завершить начатое в боевом кругу.

– Удуак выбил из тебя все дерьмо, – заметил Хадит. – Потом выиграл еще поединок, а за ним следующий. У него тоже десять побед… и ничья. Поэтому твой случай странный. – Хадит постучал пальцем по нижней губе. – У меня десять побед. У Удуака десять. А у тебя? У тебя пять побед, ничья и сломанная рука. И все же мы все – посвященные Ихаше. Богиня сеет и жнет, пока смертные мечтают, верно?

– Вода есть? – спросил Тау, стараясь, чтобы это не прозвучало мольбой.

– Мы отправимся в Южную Исиколо, как только закончатся состязания, – сообщил ему Хадит. – Удуак боится, что его оставят здесь. Умквондиси сказал, что, если ты умрешь, Удуак потеряет свое место. Он присматривал за тобой, как беспокойная мамочка.

Удуак таращился на Тау, сжимая и разжимая кулаки. Тау старался выдержать его взгляд, но от этого становилось больно.

– Воды? – снова спросил он, но теперь это была мольба.

– Попроси Удуака, – сказал Хадит. – Это ему нужно, чтобы ты остался в живых.

Хадит ушел, а Удуак рыкнул, снова ускользнув в тень. Он явно не сомневался, что Тау выживет и без воды. Тау закрыл глаза и постарался потерять сознание, лишь бы скрыться от боли в запястье. Он не думал, что сумеет уснуть, но когда открыл глаза, было уже утро.

Перед ним стоял умквондиси Джавьед Айим, с едой и водой. Тау, еще в объятиях сна, с настолько пересохшим горлом, что не мог говорить, потянулся сломанной рукой за водой. И от боли тотчас проснулся.

– За день не заживет, – сказал Джавьед. – В остальном ты как?

– Пить хочется, – сказал Тау, глядя на умквондиси, пока тот помогал ему пить.

Довольно высокий для Меньшего, Джавьед был весьма мускулистым, хотя и не шел ни в какое сравнение с Удуаком. Широкоплечий, он сидел с прямой спиной, и хотя у него были темные радужки, глаза его, казалось, сияли. Он излучал силу и, каким-то образом, некую мягкость. Может, это из-за его рта, думал Тау. Он выглядел как человек, который много улыбался.

– Я принял тебя в Ихаше Исиколо, – сообщил ему Джавьед. – Может, я и ошибся, но я редко бываю удивлен, а вчера ты меня удивил. Мы, омехи, – воины, и даже среди нас лишь немногие обладают твоей… решимостью.

Джавьед помог Тау сделать еще глоток. Тау прокашлялся и отпил еще, и Джавьед продолжил:

– Не будь мир так жесток, эта решимость возместила бы всю пропасть в мастерстве между тобой и Удуаком. Но этот мир не такой.

– Наверное, не такой, – отозвался Тау, не зная, что еще сказать.

– Поверь мне, не такой.

– Тогда зачем брать меня? – спросил Тау, чья гордость была уязвлена.

– Я знаю, кто ты, Тау Тафари, – ответил Джавьед. – Я помню тебя по испытанию в цитадели. Хотя тогда у тебя не было этого. – Джавьед провел пальцем в воздухе перед лицом Тау, рядом с порезом, что оставил ему Лекан. – Здесь может быть заражение, знаешь ли. Я попросил жрецов Саха позаботиться об этом, как и о твоих… более свежих ранах. Так что я могу предположить, почему ты оказался здесь и зачем хочешь стать Ихаше.

– Мое имя Тау Соларин, – сказал Тау, не придумав ничего лучше. Он уже зашел дальше, чем следовало.

– Соларин? Это имя твоего отца? – догадался Джавьед. – Значит, ты Низший Мирянин, а не Высший?

– Мое имя Тау Соларин.

Джавьед склонил голову набок, не сводя глаз с лица Тау.

– Значит, да, – сказал он. – Мирянин Соларин, позволь мне объяснить свой интерес, а потом скажешь, насколько он оправдан. Договорились?

Тау кивнул.

– Я пробыл воином почти всю свою жизнь, и за эти годы я изучил немало боевых методов и людей, которые были идеальными убийцами. Другие учителя в Исиколо, помня мою бытность членом Совета Стражи, снисходительны ко мне. Они дали мне Чешуй и позволяют проверять мои теории на людях, что в нем состоят. И я заинтересован в том, чтобы ты стал одним из них.

– Благодарю, – проговорил Тау, не уверенный, что чувствовал при этом именно благодарность.

– Возможно, – сказал Джавьед, загадочно улыбаясь. – Я буду притеснять своих посвященных, подводить их так близко к срыву, насколько возможно, и так изо дня в день. Мы будем практиковаться в насилии, отточим его, овладеем полностью. Я намерен превратить Меньших из своего Чешуя в воинов, по силе сравнимых с Индлову.

При этих словах Тау навострил уши.

– Я занимаюсь этим не из гордости. Я занимаюсь этим, чтобы доказать существование незаурядных методов, которыми можно подготовить незаурядных воинов. Я занимаюсь этим, чтобы эти методы, когда будут обоснованны, смогли стать общепринятыми. Я занимаюсь этим, чтобы наш народ смог выжить. Ты разделишь мою цель? Станешь работать ради нее?

Тау кивнул, на этот раз нисколько не колеблясь. Он подумал о своем отце и представил Келлана, Деджена и Одили. Он был готов к чему угодно, лишь бы предстать перед ними как равный.

– Я так и думал, – продолжил Джавьед. – Я с тобой рискую, Мирянин Соларин. Ты не знаешь, насколько риск велик и можешь никогда не узнать, но если ты пройдешь через горнило, проживешь каждый день подготовки так, как вчера прожил каждое мгновение боя, мы обретем того мужчину, которым ты должен стать. И, наряду с другими в Чешуе Джавьеда, мы покажем и Меньшим, и Вельможам, насколько далеко способен зайти человек.

Джавьед встал.

– Надеюсь, мы положим начало новому войску Избранных, и, если будет на то воля Богини, этого войска хватит, чтобы сберечь всех нас. Завтра мы перейдем в Южную Ихаше Исиколо. Обучение начнется по прибытии.

Тау поколебался, но его тревогу необходимо было озвучить.

– Умквондиси… он сломал мне рабочую руку.

На лице Джавьеда не отразилось никакого сочувствия.

– Хвала Богине, она дала тебе две.