Текст книги "Императорская Россия"

Город, заложенный весной 1703 года, строился с несколькими целями. Петр стремился создать в устье Невы не просто город, а цитадель, крепость, которая бы стала опорным пунктом русской обороны в этом районе. Две крепости – Петропавловская и Адмиралтейская – обеспечивали безопасность нового города, который начал расти под прикрытием крепостных орудий. В 1716 году архитектор Леблон разработал план возведения на берегах Невы мощнейшей цитадели – неприступной крепости. Однако план этот не был реализован. Угроза со стороны шведов к этому времени ослабла, а уже созданная система обороны Петербурга и Кронштадта довольно хорошо показала себя в первые годы жизни города.

Возведение собственно города было второй целью Петра I. Город начал строиться в нескольких местах почти одновременно. Старейшей частью петербургского посада является застройка на Петербургской (Петроградской) стороне, на берегу Невы, на Васильевском острове. Но все-таки третий естественный центр города возник на его материковой части, которая называлась Адмиралтейским островом (пространством суши вокруг Адмиралтейства, ограниченном Невой и реками Мойкой и Фонтанкой). Здесь возвели Зимний и Летний дворцы Петра, вдоль Невы возвышались дома первейших вельмож. В начале будущего Невского проспекта образовалась «нерегулярная», довольно хаотичная слобода. В маленьких домиках жили мастера и рабочие Адмиралтейства, селились купцы – тут, на берегу Мыи – Мойки стоял Гостиный двор. Это место хотя и не отличалось благоустройством, но нравилось первым петербуржцам. Отсюда начиналась Першпектива – Невский проспект, которая выводила к основанному в 1710 году Александро-Невскому монастырю. Отсюда начиналась и жизненно важная для города дорога в Россию – на Новгород и Москву. Молились жители Адмиралтейской слободы в Исаакиевском соборе, основанном в честь Исаакия Далмацкого, в день рождения которого появился на свет Петр I.

Развивая торговлю, Петр I связывал с этим еще одну цель основания города – Петербург должен был стать главным портом России, основным перевалочным пунктом для товаров, шедших с Запада в Россию и из России на Запад. Выполнить эту задачу, несмотря на географическое удобство нового города, оказалось непросто. Мало было создать портовые причалы и склады, нужно было обеспечить удобство, безопасность и выгодность торговли в Петербурге. Долгое время шведы господствовали на Балтике и захватывали все корабли, которые шли в Петербург. Не менее опасно было плавание по внутренним водоемам. Ладожское озеро отличалось своим непредсказуемым вздорным нравом и пожирало сотни судов, направлявшихся в Петербург. Наконец, нельзя забывать, что торговые пути в России на протяжении столетий сливались, как реки, в одном главном направлении – к Белому морю, Архангельскому порту, куда уже весной прибывали сотни иностранных судов.

Петр I много сделал, чтобы Петербург стал главным портом России. Благодаря усилению русского флота Балтика очищалась от шведских каперов, вдоль берегов бурной Ладоги начали строить канал, который уже в 1728 году позволил судам безбоязненно проходить опасную для мореплавания зону. Для петербургской торговли создавались особые, льготные условия. Пошлины здесь были ниже, чем в Архангельске, Риге, Ревеле. Кроме того, царь не останавливался перед насилием. Он запрещал купцам торговать в Архангельске, заставляя купцов внутренних городов России заводить дело в Петербурге, перебираться сюда с домочадцами и основными капиталами. И хотя еще долгие десятилетия товары из России увозились в основном на иностранных судах, власть помогала купцам и с организацией торгового мореплавания.

Адмиралтейство. С гравюры 1716 года.

Наконец, одной из важнейших целей Петра I было превращение Петербурга в имперскую столицу России. Кажется, что такая цель ставилась царем с самого начала – со дня основания города в 1703 году. Ведь уже осенью 1704 года Петр I называл Петербург столицей. Но это были лишь мечты – слишком опасно жилось в Петербурге в начальный период Северной войны. Поражения от шведов в Польше и на Украине могли привести к утрате Ингрии и Петербурга. Воюя вдали от своего «парадиза», царь постоянно думал о его судьбе.

Сразу после Полтавской победы Петр I радостно писал Ф. М. Апраксину: «Ныне уж совершенно камень во основанием Санкт-Питербурху положен с помощию Божиею». Взятие Выборга в 1712 году позволило, по образному выражению Петра, «положить под бок» новой столицы удобную «подушку». Занятие русскими Прибалтики, и особенно Эстляндии, было продиктовано желанием Петра во что бы то ни стало обеспечить новой столице зону безопасности.

Мы так и не знаем, когда точно – в 1712 или в 1713 году – Петербург стал резиденцией царя, столицей. Никакого указа об объявлении Санкт-Петербурга столицей (или второй столицей) не сохранилось. Фактически с этого времени на берега Невы перебрались иностранные дипломаты, а петербургские канцелярии – ранее временные филиалы московских приказов – стали основными правительственными учреждениями. Сам же Петр I жил в Петербурге с самого его основания и в 1708 году перевез сюда свою семью. В 1712 году он венчался с Екатериной именно в Петербурге, подчеркнув тем самым его столичность.

С нежностью относился Петр I к своему юному городу. Для него Петербург был символом всего нового, совершенного и удобного. Трудности, которые вставали перед строителями в этих угрюмых, лесистых и болотистых местах, не смущали Петра, он верил в великое будущее своего детища. Приезжая сюда, в свой «парадиз» из дальних походов, царь отдыхал душой. Ни одна мелочь не ускользала от него. Он был истинным главным архитектором и строителем города. Петербург возводился не только (как потом писал А. С. Пушкин) «назло надменному соседу» – Швеции, но и назло старой России, ненавистной Петру Москве, в хаосе застройки которой, в неспешной, традиционной жизни которой он постоянно ощущал угрозу для себя.

Иначе все было на берегах Невы, вдали от Москвы. Именно здесь Петр решил воплотить свою мечту о городе, который будет похож на любимый им Амстердам, а также Венецию с их каналами, уютными улочками и высокими колокольнями церквей. На Васильевском острове «голландский» вид городу должны были придать каналы, рассекающие вдоль и поперек весь остров, и построенные по их берегам сплошными рядами – стена к стене – дома. Их планировали по единому образцу в мастерской швейцарского архитектора Доменико Трезини, ставшего первым главным архитектором города.

Петр начал свою деятельность в Петербурге осенью 1703 года, когда приехал на берега Невы с целой командой иностранных архитекторов – немцев, французов и датчан. Все первые постройки Петербурга осуществлялись под его руководством. Для строительства города в 1709 году создали Канцелярию от строений. В ее распоряжении были материалы, деньги и рабочие. Самым важным строительством для Трезини стал каменный Петропавловский собор с огромной, непривычной русскому глазу колокольней. На ее верхушке «летел» на огромной высоте белый ангел, который своими крыльями как бы прикрывал новый город. Вообще, вид высоких шпилей стал характерным, примечательным для Петербурга. Он как бы подчеркивал западную ориентацию, новизну города, так отличавшегося от вида традиционных русских городов, над которыми виднелись луковки-маковки русских церквей. Необычаен для русского глаза был и Летний сад. Это обширный парк, в котором до сих пор стоит изящный Летний дворец Петра работы архитекторов Трезини и Шлютера. По указу Петра в Летнем саду сделали искусные гроты, высоко в небо били фонтаны, среди зелени деревьев белели мраморные статуи. Их начали привозить из Италии через несколько лет после основания города. Петр не жалел денег для того, чтобы украсить свой «огород» – так называл он Летний сад. Крупные итальянские скульпторы П. Баратта, А. Тарсия и другие работали по заказам русского царя. Но все-таки самой выдающейся диковинкой Летнего сада стала античная фигура Венеры – богини любви. С огромными трудностями скульптуру доставили из Италии в Петербург и водрузили в Летнем саду. А чтобы возмущенные консерваторы не повредили беломраморное тело Венеры, возле нее поставили часовых.

Летний сад и дворец. С гравюры 1716 года.

Царь стремился создать не просто парк – место отдыха, но и своеобразную школу под открытым небом. Посетители наслаждались не только зрелищем красивых статуй, но и могли пополнить свои знания по истории, мифологии. Так, глядя на скульптурную группу «Похищение сабинянок», они узнавали легендарный эпизод из истории Древнего Рима, когда римляне добывали себе жен посредством бесчестной кражи их у соседнего племени. Чтобы усилить назидательность скульптуры, возле фонтанов с сюжетами на темы басен Эзопа были повешены железные доски с текстом басен и пояснениями к ним. На лугу возле сада возвышался павильон; в нем находился знаменитый Готторпский глобус, диаметр которого достигал 336 см. Он был сооружен в 1664 году, а в 1713 году герцог Голштинский подарил его Петру I. Внешняя поверхность глобуса изображала земную сферу, а внутри размещалась карта небесной сферы. За столом внутри глобуса рассаживались 10—12 человек, глобус вращали, и сидевшие в темноте глобуса люди видели, как летит Земля в океане звезд и созвездий.

На Васильевском острове внимание гостей привлекал огромный дворец светлейшего князя Меншикова, который строили архитекторы Д. М. Фонтана и И. Г. Шедель. Красотой и изяществом отличалось внутреннее убранство дворца. Особенно поражал гостей Ореховый кабинет, комнаты с изразцовыми стенами и потолками, а также Большой зал, где проводились первые торжественные церемонии и танцы для петербургской знати и гостей. Лето Петр I нередко проводил за городом – поближе к морю, кораблям. В 1710 году на самом берегу моря, под высокой горой начали строить маленький уютный дворец, получивший названием Монплезир («Моя утеха»). А. Шлютер, Ж.-Б. Леблон и другие архитекторы создали подлинный архитектурный шедевр – две пронизанные солнцем галереи ведут в высокий сводчатый зал, стены которого обшиты дубовыми панелями, увешаны картинами. Из широких – во всю высоту дворца – окон видно синее море, идущие к Кронштадту корабли.

Вдоль берега был разбит большой парк, он стал называться Нижним, в отличие от Верхнего, который окружал поставленный в 1714 году над крутым обрывом Большой дворец. К подножью обрыва от моря был прорыт канал, так что царь мог доплывать на лодке прямо к лестнице, ведущей наверх, к Большому дворцу. Самой большой достопримечательностью Петергофа стала система высоких и шумных фонтанов, бивших в Нижнем саду. В инженерном смысле это было выдающееся сооружение. Система прудов на подступах к Петергофу собирала воду, и та, устремляясь с 15-метровой высоты холма вниз, затем с силой рвалась вверх из жерл фонтанов.

Заглянем в источник

Петр I понимал значение того, что он делал. В 1714 году при спуске корабля «Шлиссельбург» он произнес выразительную речь:

«Есть ли кто из вас такой, кому бы за двадцать лет пред сим пришло в мысль, что он будет со мною, на Балтийском море, побеждать неприятелей на кораблях, состроенных нашими руками, и что мы переселимся в сии места, приобретенные нашими трудами и храбростию? Думали ль вы в такое время увидеть таких победоносных солдат и матросов, рожденных от российской крови, и град сей, населенный россиянами и многим числом чужестранных мастеровых, торговых и ученых людей, приехавших добровольно для сожития с нами? чаяли вы, что мы увидим себя в толиком от всех владетелей почитании?

Писатели поставляют древнее обиталище наук в Греции, но кои, судьбиною времен бывши из оной изгнаны, скрылись в Италии и потом рассеялись по Европе до самой Польши, но в отечество наше проникнуть воспрепятствованы нерадением наших предков, и мы остались в прежней тьме, в какой были до них и все немецкие и польские народы. Но великим прилежанием искусных правителей их отверзлись им очи и со временем соделались они сами учителями тех самых наук и художеств, каковыми в древности хвалилась одна только Греция. Теперь пришла и наша череда, ежели только вы захотите искренне и бесприкословно вспомоществовать намерениям моим, соединя с послушанием труд, памятуя присно латинское оное присловие: “Молитесь и трудитесь”».

Царь любил Петергоф – место уединения и покоя. Здесь не было привычных для Петербурга шумных застолий и потех «Всепьянейшего собора». Гости могли посещать загородную резиденцию царя только по его особому приглашению, каждому отводили помещение, всем вести себя надлежало смирно и трезво. В специальных «Пунктах о Петергофе», написанных самим Петром I, запрещалось приезжать в Петергоф без пригласительного билета – «нумера постели». Кроме того, посетителям предписывалось: «Не разувся с сапогами или башмаками не ложиться на постели». И хотя обычных угроз к нарушителям в «Пунктах» не перечислялось, гости вели себя так, как хотел хозяин дворцов, – непривычно тихо и скромно.

Сам Петр немало делал для того, чтобы русские наверстали отставание от других народов в искусствах и ремеслах. Он отправлял за границу учиться не только на моряков, инженеров, кораблестроителей, но и на архитекторов, скульпторов, художников. Другим методом обучения было создание специальных «архитектурных команд» при тех знаменитых архитекторах, которые приезжали с Запада в Россию.

Эти команды состояли из русских молодых людей, которые, выполняя вспомогательную, чертежную работу, учились у заграничного мастера тайнам профессии. С 1710 года в учениках Трезини ходил будущий выдающийся архитектор Михаил Земцов. Потом он работал и в мастерской итальянского архитектора Николо Микетти, который был прекрасным учителем. Среди русских художников петровской эпохи первые места занимали Иван Никитин и Андрей Матвеев. Никитин прошел традиционную иконописную школу Оружейной палаты, где его учили древним секретам писать иконы. Потом, по воле царя, Никитин перебрался в Петербург, где стал учеником немецкого художника И. Г. Таннауэра. В 1716 году он отправился на четыре года для обучения «молярству» в Италию, в Венецию. Впечатления от великолепной венецианской школы живописи окончательно сформировали Никитина как художника. С 1720 года Никитин, которым так гордился Петр I, стал гоф-малером русского царя, писал портреты как самого царя, так и членов его семьи.

Моложе Никитина был Андрей Матвеев. Он происходил из подьячих. Жена Петра I Екатерина как-то приметила, что у мальчика, брата своей прачки, удивительно каллиграфический почерк, и поручила его обучать. Матвеев делал успехи в рисовании, и в 1716 году вместе с другими русскими «пенсионерами» – учениками Иваном Коробовым, Иваном Устиновым, он отправился в Голландию, которая славилась не только кораблестроением, но и живописью. Учение портретному мастерству в Голландии было продолжено во Фландрии, в антверпенской Академии художеств – одной из лучших академий в Европе. Матвеев вскоре стал там лучшим учеником. Он вернулся в Россию в 1727 году, когда Петра I уже не было в живых, но всегда помнил: благодаря великому царю он, подьяческий сын, стал выдающимся живописцем России.

Алексей Зубов вышел из семьи иконописца, учился и работал в Москве, в Оружейной палате. В 1699 году он стал учеником голландского гравера Адриана Шхонебека. В 1711 году, когда Матвеев перебрался в Петербург, он был уже опытным мастером. Первой его большой работой стала гравюра «Изображение брака Петра I и Екатерины Алексеевны». В 1716 году он начал работу, которая обессмертила его имя в русском искусстве. Это была серия гравюр «Вид Петербурга» – первая изобразительная «летопись» новой столицы на восьми больших досках с проспектами отдельных его частей и зданий. Гравюры Зубова изящны, глубоки, наполнены жизнью. На них мы видим великий город в самом начале его истории.

Г. С. Мусикийский. Портрет светлейшего князя А. Д. Меншикова.

С Зубовым работали и другие русские мастера. Григорий Мусикийский специализировался на редком искусстве – он делал финифтяные миниатюры. Работа была сложнейшая, тонкая. Изготовленные Мусикийским портреты царя предназначались в качестве наград отличившимся в воинских подвигах. Особенно восхищала современников миниатюра «Семейный портрет Петра I». На крошечном квадратном пространстве миниатюры – полноценный парадный портрет царской семьи. С Мусикийским соперничал другой мастер – А. Овсов, чьи миниатюрные портреты Петра, Екатерины, Меншикова не уступают в совершенстве миниатюрам Мусикийского. Художник Федор Васильев переносит нас на улицы молодого Петербурга. Мы видим барки у моста, бастион крепости, а его рисунок «Капрал докучает женкам» – одна из первых жанровых сценок, дошедших до нас с тех давних времен.

Царь не успел увидеть творений многих художников и архитекторов, которые по его воле учились за границей. Но успехи и прилежание их были известны ему; все это внушало надежду на будущие времена. Ведь в России изменилась вся обстановка, уже возникла хрупкая, но благодатная среда для научного и художественного творчества. Созданные Петром I школы и академии, верфи и заводы, армия и флот, архитектура, новые обычаи и развлечения требовали в огромном количестве специалистов разных профессий. Стали переводиться и издаваться книги по военному делу, архитектуре, строительству, осаде крепостей, математике, физике, истории. Эти книги стали печататься в новых типографиях, которые стали возникать в России. С января 1703 года начала выходить первая русская газета «Ведомости». Для облегчения чтения в 1710 году Петр I собственноручно исправил шрифт, заменив церковнославянское написание букв упрощенным, гражданским. В 1714 году в Петербурге была организована библиотека, ставшая впоследствии Библиотекой Академии наук, а также первый русский музей – «Кунсткамера». Здание для них начали строить в 1718 году на Васильевском острове. По указу Петра I по всей стране разыскивали старинное оружие, рукописи, различные редкости – «кун-сты». Петровская Россия еще не могла похвастаться выдающимися писателями, но в круге чтения русских людей появилось немало книг светского содержания. Феофан Прокопович сочинял пьесы, речи. Он стал одним из зачинателей русского классицизма, учителем А. Кантемира и М. Ломоносова. Особой популярностью среди читателей пользовались оды, «орации», канты – сочинения по случаю одержанных побед и знаменитых событий. Из прозы читатели любили анонимные сочинения: «Гисторию о российском матросе Василии Кариотском» и «Историю об Александре, российском дворянине».

Непросто складывались не только царствование Петра Великого, но и его личная жизнь. Как было сказано выше, в 1698 году Петр I заточил свою жену царицу Евдокию в монастырь и довольно долго оставался неженатым. Роман с Анной Монс оборвался осенью 1702 года, когда она была уличена в измене. Второй раз Петр женился на простолюдинке Марте Скавронской – Екатерине. С 1703 года она оказалась в доме Петра, а в 1712 году венчалась с царем церковным браком. Петр очень любил жену, как и многочисленных детей, ею рожденных. Иначе складывались отношения Петра со старшим сыном Алексеем. В восемь лет оторванный от матери, он не стал близким человеком и для отца. Тот не проявлял к мальчику ни ласки, ни внимания. С годами Алексей превратился в недоброжелателя своего отца, стал ненавистником его дела. Этому содействовали люди, окружавшие царевича. Они смотрели на наследника с надеждой, мечтая о возвращении к старым добрым временам с того момента, как сам царевич вступит на престол.

Царевич Алексей Петрович.

Царь знал о настроениях наследника и не особенно волновался, пока в октябре 1715 года жена Алексея кронпринцесса София-Шарлотта не родила мальчика, названного Петром. Буквально через две недели царица Екатерина родила сына, также названного Петром. В перспективе, с взрослением этих царевичей, в стране мог возникнуть династический кризис. Петр I осознал опасность, возникшую для детей от любимой жены Екатерины. Именно с рождения царевичей начался конфликт царя с Алексеем. Петр I, обвиняя Алексея в лени и нежелании быть хорошим наследником, требовал, чтобы он либо «изменил свой нрав», либо отказался от наследства. Царевич согласился на второе предложение отца и был готов даже уйти в монастырь.

При этом Петр I не доверял сыну. Уехав из Петербурга в Копенгаген по делам войны, царь в августе 1716 года письмом вызвал Алексея к себе. Тот собрался в дорогу, но боялся неистового гнева отца или подстроенного им покушения по дороге. Ведь царь в своем письме требовал, чтобы Алексей детально указал маршрут и время прибытия в каждый из городов на пути в Копенгаген с тем, чтобы контролировать передвижение сына. На пути к отцу, в Польше, царевич неожиданно изменил маршрут и бежал во владения Австрии, где правил родственник покойной жены царевича, точнее, австрийской императрицей была сестра Шарлотты. Это было не предательство Алексея, как пытался потом представить дело Петр I и русская пропаганда, а акт отчаяния, попытка царевича спастись от неминуемой гибели. Но бегство это породило в душе Алексея страшные душевные муки. Он потерял покой и не мог найти себе место, чувствуя свою вину перед отцом и Россией.

Угрызениями совести, охватившими царевича, ловко воспользовался П. А. Толстой, посланный со строжайшим указом Петра I во что бы то ни стало найти и привезти Алексея в Россию. Он в компании с А. И. Румянцевым долго прочесывал владения австрийского императора, пока, наконец, не обнаружил беглеца в Италии, под Неаполем. Умело разжигая чувство вины царевича, обещая ему – от имени Петра I – безусловное прощение в случае явки с повинной, Толстой сумел выманить царевича в Россию. Вот уж кто оказался предателем, так это любовница царевича – Ефросинья, простая крепостная девушка, которую Алексей полюбил и увез с собой в эмиграцию. Она помогала Толстому сломить волю царевича, погасить его страх и заманить в западню. В материалах Тайной канцелярии сохранилась краткая запись, сделанная уже потом, несколько лет спустя после гибели царевича. Ефросинья получила на свадьбу с неизвестным нам человеком две тысячи рублей… из денег покойного царевича. По тем временам это была огромная сумма денег, и это были иудины сребреники.

Легенды и слухи

Как погиб царевич Алексей

Обстоятельства смерти царевича навсегда останутся тайной. Сохранилось письмо, приписываемое одному из ближайших сподвижников Петра I генералу А. И. Румянцеву, который описывает казнь царевича, совершенную по прямому приказу Петра в Трубецком бастионе. И хотя подлинность этого письма ставится под сомнение, оно содержит ряд весьма правдоподобных деталей:

«Тогда мы, елико возможно, тихо перешли темные упокои и с таким же предостережением дверь опочивальни царевичевой отверзли, яко мало была освещена от лампады, пред образами горящей. И нашли мы царевича спяща, разметавши одежды, яко бы от некоего соннаго страшнаго видения, да еще по времени стонуща… И, не хотяще никто из нас его мирного покоя нарушати, промеж себя сидяще, говорили: “Не лучше ли-де его во сне смерти предати и тем от лютого мучения избавити?”. Обаче (иначе. – Е. А.) совесть на душу легла, да не умрет без молитвы.

Сие помыслив и укрепясь силами, Толстой его, царевича, тихо толкнул, сказав:

“Ваше царское высочество! Возстаните!” Он же, открыв очеса и недоумевая, что сие есть, седе на ложнице и смотряще на нас, ничего же от замешательства (не) вопрошая. Тогда Толстой, приступив к нему поближе, сказал: “Государь-царевич! По суду знатнейших людей земли Русской, ты приговорен к смертной казни за многия измены государю, родителю твоему и отечеству. Се мы, по его царского величества указу, пришли к тебе тот суд исполнити, того ради молитвою и покаянием приготовься к твоему исходу, ибо время жизни твоей уже близ есть к концу своему”.

Едва царевич сие услышал, как вопль великий поднял, призывая к себе на помощь, но из этого успеха не возымев, нача горько плакатися и глаголя:

“Горе мне бедному, горе мне, от царской крови рожденному!”… А как увидали, что царевич молиться не хочет, то взяв его под руки, поставили на колени и один из нас, кто же именно от страха не упомню, говорить за ним начал: “Господи! В руци твои предаю дух мой!” Он же, не говоря того, руками и ногами прямися и вырваться хотяще. Той же, мню, яко Бутурлин, рек: “Господи! Упокой душу раба твоего Алексея в селении праведных, презирая прегрешения его, яко человеколюбец!” И с сим словом царевича на ложницу спиною повалили и, взяв от возглавья два пуховика, главу его накрыли, пригнетая, дондеже (пока. – Е. А.) движение рук и ног утихли и сердце биться перестало, что сделалося скоро, ради его тогдашней немощи, и что он тогда говорил, того никто разобрать не мог, ибо от страха близкия смерти, ему разума помрачение сталося. А как то совершилося, мы паки уложили тело царевича, яко бы спящаго и, помолився Богу о душе, тихо вышли».

Царевича, вернувшегося домой, ждало не прощение царя, а его гнев и опала. Алексея подвергли допросам, очным ставкам, пыткам, причем сам отец сидел за столом следователя в пыточной палате. Он смотрел, как сына, родного ему человека, заплечные мастера подвешивают на дыбу, бьют кнутом и рвут у него ногти. Нет, Петр I не был садистом, но для него интересы государства, будущее России были превыше всего на свете; ради этого он принес в жертву своего сына. Летом 1718 года состоялся суд. Он не был праведным, и все сподвижники Петра, составившие судилище, один за другим вынесли приговор: «Виновен, достоин смертной казни». А потом наступил момент, когда нужно было привести приговор в исполнение. И опять позвали Толстого и Румянцева…