Текст книги "Императорская Россия"

Возвращение двора в Москву

О Меншикове, сосланном в Березов, довольно быстро забыли. У трона уже были другие фавориты. Ближайшим другом императора стал князь Иван Долгорукий – красивый молодой человек. Он был на семь лет старше Петра II и пользовался безусловным доверием мальчика-царя как более «опытный», «повидавший жизнь» человек. Долгорукий, по своему характеру человек легкомысленный и пустой, был заводилой всех попоек и дерзких проказ, в которые не без успеха втягивал Петра II. Современники с ужасом вспоминали, как бесчинствовал «злодерзкий» фаворит царя, «по ночам в честные дома вскакивал, гость досадный и страшный». Под стать ему был и сам император. Ему не исполнилось и 14 лет, но он уже поражал наблюдателей ростом, физической крепостью и тяжелым характером. «Темперамент желчный и жестокий», упрямый – «стоит на своем, не терпит возражений и делает что хочет», «черты лица его хороши, но взгляд тяжел и, хотя император юн и красив, в нем нет ничего привлекательного или приятного». Так отзывались о Петре II иностранные дипломаты.

Никто не смел перечить царю, как только он освободился от власти Меншикова. Мальчик забросил учебу и с головой погрузился в любимое дело – охоту и травлю зверей. В этом ему особенно потакали Иван Долгорукий и его многочисленные родственники, занявшие первые места при дворе. В начале 1728 года императорский двор, а вслед за ним государственные учреждения, дипломатический корпус и многие дворяне перебрались в Москву. Поначалу говорилось, что поездка предпринята для того, чтобы короновать царя по традициям предков в Успенском соборе Кремля. Прошла пышная церемония коронации, но Петр II, увлеченный охотой в богатых дичью подмосковных лесах, возвращаться в Санкт-Петербург не собирался.

В Москве юный Петр II, увлекаясь только охотой, пропадал месяцами в подмосковных лесах и полях. И это вызывало беспокойство иностранных дипломатов. Многим стало казаться, что Россия возвращается к допетровским временам. Император Петр II быстро мужал, превращаясь в сильного, ловкого молодого человека. Современники отмечали, что характер у него был тяжелый, капризный. Он ни в чем не знал меры и любые советы встречал с неудовольствием. Окружение юного императора, состоявшее из людей недалеких и пустых, поощряло его капризы и охотничьи увлечения. Некоторое время императора сдерживала его старшая сестра Наталья Алексеевна, но в ноябре 1728 года она умерла от скоротечной чахотки. Как точно писал историк С. М. Соловьев, постепенно «император дичал».

Великую княжну Наталью похоронили в усыпальнице московских царей – в Архангельском соборе. Эти и другие факты с неумолимостью говорили, что окружение царя – князья Долгорукие и Голицыны, среди которых выделялся князь Дмитрий Голицын, – не хотят возвращения императора на берега Невы. Нельзя сказать, что было официально сказано об окончании «петербургской эпопеи» в истории России, но люди, стоявшие у трона, старались не вспоминать Петра Великого, не думать о судьбе государства.

Санкт-Петербург оказался покинут двором, дипломатами. Но город не погиб. Он жил своей жизнью. В порту все теснее становилось у причалов – десятки купеческих кораблей под флагами всех стран мира приходили сюда по мирной Балтике. С верховьев Невы непрерывной вереницей плыли тысячи барок с товарами – почти бесплатными дарами России: лесом, железом, пенькой, хлебом, воском и т. д. Делала свои первые шаги и Петербургская академия наук. Открытая в 1725 году, при Екатерине I, она растворила двери для европейских ученых, которые приехали сюда из знаменитых университетов Европы. Среди них были и опытные исследователи, и начинающие: астроном Ж. Н. Делиль, ботаник И. Г. Гмелин, математик Л. Эйлер, историк Г. Ф. Миллер и другие. Они заложили основы науки в России, обучили многих талантливых русских студентов. Продолжались научные экспедиции, начатые раньше.

Бездарный для политиков 1728 год стал знаменательным годом в истории русской науки. В этом году открылась библиотека Академии наук, в новой типографии стали печатать первые научные журналы как по естественным и математическим наукам, так и по гуманитарным. Научные публикации ученые могли печатать в основанном Г. Ф. Миллером журнале «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания к Ведомостям». Издание первой и единственной в то время газеты «Санкт-Петербургские ведомости» было продолжено. Словом, Петербург, давший приют науке, мореплаванию, европейской культуре, жил, несмотря на то, что двор перебрался в Москву, а царь был мал и глуп. России уже были нужны наука, знания. Она жила единой жизнью с европейским миром.

Заметки на полях

Жизнь Петербурга в эти годы продолжалась как бы по инерции. Будущее его было туманно. Как известно, император Петр II умер в 1730 году 14 лет от роду, а ведь он мог жить и жить, править, как его современник Людовик XV, лет шестьдесят, например, до 1790 года! Он женился бы на княжне Екатерине Долгорукой, окруженный ее старомосковскими родственниками, устроился бы в Москве навсегда. А что было бы тогда с Петербургом? Думаю, Петербург не умер бы, не исчез, как исчез в песках египетский Ахетатон – столица фараона-реформатора Эхнатона. Мы знаем, что церковное здание живет и дышит теплом маленьких свечек и верой прихожан, а без этого непременно гибнет и разрушается, несмотря на систему отопления. Так и город существует и живет благодаря людям, их суете. Унылые проспекты и линии скучны и мертвы только на планах, а на самом деле их переполняет жизнь людей, как кровь переполняет сосуды живого существа. Петербургские проспекты и линии – это «линии жизни» (А. Белый). Словом, Петербург продолжал бы существовать, и это могло длиться очень долго. После отъезда двора в Москву Петербург не покинули иностранные специалисты. Они, нанятые еще Петром Великим, честно отрабатывали свои контракты. А работали они хорошо – плохих специалистов Петр не брал. Да разве только иностранцы знали и любили свое дело! В Петербурге жили новые русские люди (не будем воспринимать это словосочетание «новые русские» иронично!), талантливые и работящие, честные и верные своему предназначению. Это были «птенцы» опустевшего гнезда Петрова. Он уже «поставил их на крыло», дал им, как написали бы в советское время, «путевку в жизнь». Это было совершенно новое поколение русских моряков, инженеров, мастеров и художников, родившихся в самом начале петровских реформ и уже вдохнувших воздух западной цивилизации.

Многие из них учились за границей, но вернулись в Россию, и Петербург стал их домом. Они хорошо понимали значение Петра и Петербурга в своей жизни и жизни страны. Они искренне, не «послюня глаза», скорбели о кончине государя, свято чтили его память. Один из них, русский резидент в Стамбуле Иван Неплюев нашел самые точные слова о Петре:

«Он научил узнавать, что и мы люди, одним словом, на что в России не взгляни, все его началом имеет, и, что бы впредь не делалось, от сего источника черпать будут».

Длинен ряд этих «птенцов». Для них уже не было другой жизни, кроме жизни в Петербурге – городе их прижизненной и посмертной славы.

Впрочем, город жил теплом и других людей. Их, как и всегда, было большинство. Одни невольные петербуржцы рады были бы уехать из этого гнилого места, да не могли, другим некуда было возвращаться. С тех пор как их согнали с родного места и переселили в Питер, прошла целая вечность, и на родине остались только руины да могилы. Наконец, третьи не могли сдвинуться из-за внутренней, присущей многим людям лени, из-за боязни неизбежных трудностей и расходов, да и какой смысл в переездах? Хорошо там, где нас нет!

Все так! Но мы-то знаем, что люди, их мнения, мысли и чувства – не самое важное в России, власть в ней куда важнее. А в это время город как раз и лишился этой власти. Я думаю, что без императорской короны Петербург жил и развивался бы в XVIII—XX веках как крупный промышленный и портовый, но все-таки провинциальный центр. И сейчас мы поставили бы его в один ряд с достойными провинциальными городами России и Украины, основанными в XVIII веке: Петрозаводском, Таганрогом, Оренбургом, Екатеринбургом, Екатеринославом, Херсоном, Омском, Пермью, Липецком, Севастополем, Симферополем, Одессой. Мы сейчас гордились бы, что у нас есть областная филармония, большой парк культуры со множеством аттракционов, известный даже в самой Москве драмтеатр и что скоро, несмотря на трудности подземной проходки, у нас тоже пустят метро. Мы писали бы, что к 300-летию Петербурга на главной площади им. В. И. Ленина поставят конный памятник основателю города Петру Великому работы Зураба Церетели, и что, наконец, реставраторы восстановили в заброшенном Петергофе второй фонтан! А о «блистательном Петербурге», о его позднейшей необыкновенной судьбе и выдающейся роли в истории России мы даже и не подозревали бы…

Саксонский посланник Лефорт писал в 1728 году о положении в Москве:

Здесь везде царит глубокая тишина. Все живут здесь в такой беспечности, что человеческий разум не может постигнуть, как такая огромная машина держится без всякой подмоги, каждый старается избавиться от забот, никто не хочет взять что-либо на себя и молчит… Стараясь понять состояние этого государства, найдем, что его положение с каждым днем делается непонятнее. Можно было бы сравнить его с плывущим кораблем: буря готова разразиться, а кормчий и все матросы опьянели или заснули… огромное судно, брошенное на произвол судьбы, несется, и никто не думает о будущем.

Мы видим, что здесь снова всплыл образ России-корабля, который совсем недавно спустил на воду Петр Великий и под полными парусами повел вперед. И вот теперь великого шкипера нет, направление движения утеряно, паруса заполоскались на ветру… На «мостике» развернулась упорная борьба, точнее придворная драчка за милости, привилегии, богатства.

Более всех преуспел в ней отец фаворита Ивана Долгорукого – князь Алексей Долгорукий. Он сумел «приручить» юного царя-охотника и добился, чтобы его дочь, княжна Екатерина Алексеевна, была обручена в конце 1729 года с императором. Свадьбу назначили на 17 января 1730 года. Подобно Меншикову, Долгорукие торжествовали. Но нет… Они, по словам современника, лишь открыли «второй том глупости Меншикова». На этот раз судьба вмешалась в честолюбивые расчеты временщиков: 6 января 1730 года Петр II сильно простудился, затем у него началась оспа. Болезнь протекала тяжело, и в ночь с 18 на 19 января император умер в Москве, в Лефортовском дворце. Его последними словами был зловещий по смыслу приказ: «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре!»

«Затейка» верховников. 1730

Сразу после смерти 14-летнего императора в Лефортовском дворце на экстренное заседание собрался Верховный тайный совет. Верховники были встревожены – неожиданная смерть юного царя могла обернуться для страны несчастьем, смутой. Было неясно, кто же сядет на русский трон, ведь умер последний прямой мужской потомок династии Романовых, внук Петра Великого, правнук Алексея Михайловича, праправнук основателя династии Михаила Романова!

Все остальные наследники, как мы видим из фрагмента родословного древа Романовых, шли по женской линии: Елизавета Петровна и ее племянник – двухлетний Карл-Петер-Ульрих (сын уже умершей к тому времени Анны Петровны и Карла-Фридриха). Об этих потомках первого императора от второго брака на заседании Верховного совета даже и не вспоминали – слишком «низкопородны» были дети Екатерины, вчерашней лифляндской портомои! Долгорукие, князь Иван и его отец князь Алексей, задумали возвести на престол… невесту Петра II княжну Екатерину Алексеевну, сделать ее Екатериной II и тем самым удержать власть в своих руках. Они даже сочинили фальшивое завещание, якобы подписанное Петром II накануне смерти. Но когда А. Г. Долгорукий выложил «завещание» на стол перед Верховным советом, верховники его высмеяли – уж слишком очевидна была эта «липа». И тогда слово взял самый опытный и старший среди верховников – князь Дмитрий Михайлович Голицын. Этот человек происходил из древнего боярского рода, служил дипломатом, администратором.

Сразу после смерти Петра I в глазах многих Голицын стал лидером родовитой оппозиции, недовольной господством «худородных» сподвижников Петра I. К 1730 году Голицын был уже стар, умудрен жизненным опытом. Он был образованным человеком, много читал, знал несколько языков, имел великолепную библиотеку. По своим взглядам Голицын был просвещенным консерватором, противником резких мер Петра I. Его сдержанная манера поведения, его достоинство вызывали уважение окружающих. Голицын предложил коллегам избрать на престол курляндскую герцогиню Анну Иоанновну. Ее отцом был старший брат Петра Великого – царь Иван, а матерью – царица Прасковья Федоровна. Вместе с сестрами Екатериной и Прасковьей Анна представляла старшую ветвь династии Романовых. Предложение Голицына пришлось по душе всем верховникам. Они знали, что «Ивановны» – так запросто называли сестер – не пользовались никаким авторитетом и влиянием при дворе. Анна, которая провела многие годы вдали от столицы, в маленьком прибалтийском герцогстве Курляндия, была мало известна в стране. Еще более воодушевило верховников новое предложение Голицына:

не давать Анне всей той власти, которой пользовались ее предшественники на троне, и ограничить ее «кондициями» – условиями, при исполнении которых она могла находиться у власти. Кондиции были написаны, посланы с князем В. Л. Долгоруким, и вскоре было получено согласие Анны. Верховники не скрывали своей радости. В присутствии высших чинов государства кондиции и письмо Анны были прочитаны. В письме было сказано: «Пред вступлением моим на российский престол, по здравому разсуждению, изобрели мы за потребно, для пользы Российскаго государства и ко удовольствованию верных наших подданных» написать, «какими способы мы то правление вести хощем, и, подписав нашею рукою, послали в Верховный тайный совет».

Заметки на полях

События 1730 года имели большое значение для истории России. Ведь речь шла не о простой сходке, на которой верховники сообщили о своем решении высшим чинам государства, а о всероссийском совещании, почти Соборе, где волею «земли», «всех чинов», «общества», «народа» уже со времен Бориса Годунова избирали на престол русских царей. Именно так на Земском соборе 27 апреля 1682 года был избран Петр I. С годами состав «земли» уменьшался, утрачивал черты Земских соборов первой половины XVII века. Это была печальная для нашей истории и неизъяснимая эволюция, досадное для наших свобод «усыхание» общественной власти, сокращение влияния народа (через своих представителей) на верховную власть. Возможно, что этот процесс был непосредственно связан с усилением самодержавия, стимулировавшим отмирание последних элементов сословно-представительной монархии. Порой кажется, что всякое представительское, избирательное, сословное или демократическое начало в России нужно верховной власти только до тех пор, пока эта власть испытывает серьезные трудности, когда ей нужно спрятаться от бед и напастей за спиной народа, выкарабкаться из затруднений за его счет. И тогда подданных называют непривычно и диковинно «братьями и сестрами», приглашают выборных людей «советовать, думать думу». По мере того как к середине XVII века верховная власть крепла, она все менее нуждалась в «совете с народом», а с улучшением финансового положения отпала необходимость просить у него помощи в поисках денежных средств. Соответственно, с этого времени судьбу престола и страны решало все меньшее и меньшее число людей.

Известно, что на Земском соборе 1682 года были представлены не только высшее духовенство, бояре, но и служилые московские чины – стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы, а также высшие разряды московских посадских людей. Но уже к 1720-м годам все кардинальным образом изменилось. «Общество», «народ», «собрание всех чинов» состояли, как правило, из руководителей и высших чинов государственных учреждений: Сената, Синода, коллегий и некоторых канцелярий (всего от ста до двухсот человек). Появился также новый влиятельный политический институт, некое новое сословие – «генералитет», включавший в себя фельдмаршалов, генералов, адмиралов, обер-офицеров гвардии и, частично, армии и флота. Именно такое «общество» вершило суд над царевичем Алексеем в 1718 году; оно же обсуждало, кому быть императором в январе 1725 года, а позже, в 1727 году, одобрило Тестамент Екатерины I, подписав его.

Подобное же собрание, имевшее в период междуцарствия законодательную силу, подтвердило в 1730 году и выбор верховников. Но тут произошел на первый взгляд незаметный, но ставший роковым сбой в системе, которую построили Голицын и другие верховники. Как писал один из современников, верховники объявили лишь об избрании Анны, «не воспоминая никаких к тому кондиций или договоров, но просто требуя народнаго согласия», которое и было дано «с великою радостью». Иначе говоря, верховники утаили от высокого собрания, что после смерти Петра II составили кондиции, ограничивавшие полномочия новой императрицы, и что власть сосредоточивается исключительно в их руках. План солидных, уважаемых людей – верховников, был по-жульнически прост: представить Анне кондиции как волю «общества», а после получения ее подписи под ними поставить «общество» перед свершившимся фактом ограничения власти императрицы в пользу Верховного тайного совета. В этом-то и состояла суть чисто олигархического переворота, задуманного Голицыным.

Заглянем в источник

Кондиции

Анна Иоанновна обещалась в кондициях «в супружество во всю… жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять». И ниже в кондициях следовало самое главное – положение об ограничении власти императрицы Верховным тайным советом:

«Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякаго государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восми персонах всегда содержать, и без онаго Верховнаго тайнаго совета согласия: 1) Ни с кем войны не вчинять. 2) Миру не заключать. 3) Верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать. 4) В знатные чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховнаго тайнаго совета. 5) У шляхетства живота, и имения, и чести без суда не отымать. 6) Вотчины и деревни не жаловать. 7) В придворные чины как русских, так и иноземцев без совету Верховнаго тайнаго совета не производить. 8) Государственные доходы в расход не употреблять. И всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать. А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской».

Сопоставление первоначальной редакции кондиций с последней показывает, что, дорабатывая кондиции, верховники стремились ввести как можно больше ограничительных статей для императрицы. Если вначале царская власть ущемлялась только в делах войны и мира, при введении новых налогов, в расходовании казенных денег, при раздаче деревень, а также в чинопроизводстве и праве судить дворян, то в окончательной редакции 19 января императрица лишалась права командовать гвардией и армией, вступать в брак и назначать наследников, а также жаловать в придворные чины.

Но тут произошло неожиданное: вперед выступил князь А. М. Черкасский и потребовал, чтобы верховники (уж коли власть новой императрицы будет ограничена) позволили подготовить и обсудить новые, помимо кондиций, условия государственного устройства. Скрепя сердце, Д. М. Голицын и его товарищи были вынуждены согласиться.

Действующие лица

Князь Алексей Черкасский

Многие современники видели в князе Алексее Михайловиче черкасском лишь ленивца и глупца, который делал карьеру благодаря удачному стечению обстоятельств да умению ловко дремать с открытыми глазами на бесчисленных заседаниях. Из-за особой тучности черкасского называли «телом» правительства, а «душой» считали других – более честолюбивых, ловких, пронырливых. Но они, эти ловкачи, вдруг куда-то исчезали, проваливались, всходили на эшафот, а «глупый» черкасский из года в год неизменно и невозмутимо вел заседания, пересидев всех своих друзей и недругов, да еще пятерых самодержцев. Все писали о его фантастическом богатстве. черкасский был богатейшим человеком России, владельцем поместий величиной с иные европейские державы. При этом современники и потомки были суровы к черкасскому. В нем они обычно не видели никаких достоинств. Язвительный князь М. М. Щербатов писал:

«Сей человек – весьма посредственный разумом своим, ленив, незнающ в делах и, одним словом, таскающий, а не носящий имя свое и гордящийся единым своим богатством».

Да еще, добавим, родством. Сын боярина Михаила Яковлевича, он был потомком выходца из ханского рода Большой Кабарды, связанного родственными узами со знатнейшими родами России. Умственные и деловые качества черкасского современники даже не обсуждали – и так все знали, что они весьма посредственные. Но известно, что ни богатство, ни знатность, ни родство, ни тем более глупость обычно не спасали людей от опалы, гнева или недовольства самодержца. В личности «непотопляемого» черкасского есть своя загадка. В петровское время он 7 лет руководил Городовой канцелярией, которая ведала строительством Петербурга. В его подчинении были тысячи людей, а также заготовка и поставка строительных материалов. Одним словом, это была, по-современному говоря, огромная строительная компания, руководителю которой не очень-то удавалось дремать на заседаниях. Потом он был губернатором Сибири и там не ударил в грязь лицом. Возможно, он не был так инициативен, как другие, но он явно сидел на своем месте, умел подбирать людей и успешно вел непростые дела. Конечно, после смерти Петра многие сановники расслабились. Но, как видно из документов, черкасский дремал в полглаза. Этот флегматичный толстяк мог вдруг проснуться и сказать несколько слов, которые в устах этого несуетного и молчаливого вельможи звучали особенно весомо и авторитетно. Так и произошло в начале 1730 года, когда после смерти Петра II на встрече дворянства с членами Верховного тайного совета в Кремле именно черкасский потребовал от верховников, чтобы будущий строй России обсуждали не в кулуарах, а на публике, в среде дворянства. Он превратил свой богатый дом в своеобразный штаб дворянских прожектеров и сам был автором проекта о новом устройстве России, в которой не было более места бессудным казням, засилию фаворитов, а голос дворянства должен был слышен всем. Враз он стал авторитетнейшим лидером одной из дворянских «партий». Во многом именно благодаря черкасскому со товарищи хитроумная «затейка» верховников провалилась, а самодержавие через 37 дней было восстановлено.

Но мечтам черкасского и его соавторов по прожектам не суждено было сбыться. Вскоре все вернулось на круги своя, и черкасский мог вновь мирно дремать на заседаниях. Императрица Анна Иоанновна, получив самодержавное полновластие, черкасского от дел не отставила. Такой человек, как черкасский – родовитый, богатый и влиятельный вельможа, – был нужен новой государыне. Кабинет-министр с 1732 года, он в 1740 году достиг и служебной вершины – стал канцлером России. Но при этом он вел себя спокойно, скромно и незаметно, как и раньше подпевая сильнейшим. Вспышка гражданской активности черкасского, поразившая русское общество в 1730 году, прошла, и всю оставшуюся жизнь он молчаливо «таскал свое имя». Материалы Тайной канцелярии показывают, что черкасский вел себя достойно, не замарал себя доносами, никого не травил. У него вообще не было врагов. А это так много для государственного деятеля! черкасский мирно досидел в кресле великого канцлера до самой своей смерти в 1742 году.

После выступления Черкасского как будто прорвало плотину молчания и покорности. Все присутствующие его поддержали, и в домах знатных вельмож и в кремлевских палатах стали собираться десятки, сотни дворян, дни и ночи напролет обсуждавшие проекты государственной реформы. За короткое время было составлено не менее 12 проектов, под которыми подписалась почти тысяча человек. Одним из самых глубоких и обоснованных проектов был проект, написанный при активном участии историка В. Н. Татищева. Главное, чего требовали почти все прожектеры:

ликвидировать Верховный тайный совет, создать высший законодательный орган – предположительно – из двух (верхней и нижней) палат из выборных представителей дворянства. Они бы и назначали всю администрацию. Кроме того, дворяне требовали для себя гарантий неприкосновенности личности, имущества, различных привилегий. Впрочем, вариантов устройства страны предлагалось множество, и споры вокруг них разгорелись не на шутку. Происходившее в Москве в начале 1730 года казалось необычайным: «верные рабы государевы» вдруг обрели голос, стали свободно, публично обсуждать то, о чем и помыслить без страха раньше не могли. Что же произошло? Петровские реформы принесли в Россию не только западные достижения в технике или искусстве. Они принесли и новые нравы, понятия, ценности. Новые книги, учеба, поездки за границу, знакомство с иностранцами и их жизнью не прошли даром для русского дворянина.

В эти годы складывалось новое представление о том, кто такой дворянин, шляхтич. Появилось понятие о дворянской чести, которую нужно – если потребуется – защищать ценой собственной жизни, о достоинстве дворянина, которого в других странах нельзя, как холопа, пороть или казнить без суда. «Верный сын Отечества» – понятие, ставшее со времен Петра I традиционным, предполагало не родовую, как раньше, а личную, персональную ответственность за судьбу своей страны. Требование выборов дворянских представителей и участия их в управлении государством тоже свидетельствовало о появлении новых понятий и представлений. Кроме того, послепетровские годы показали, что ничтожные личности на троне, господство фаворитов вроде Меншикова или Долгорукого страну до хорошего не доведут, и дворяне сами страдали от их капризов. Все это в совокупности и привело к дворянским проектам 1730 года.

Но в сознании дворян послепетровской России еще были сильны традиционные представления о лежащем в ногах повелителя «государеве рабе», о полной зависимости каждого и всех от воли самодержца (вспомним историю падения Меншикова). Силен был в душе и страх нового, неизвестного, опасение как бы не прогадать, не ошибиться. Многие думали: «Введем новое устройство, а будет жить еще хуже, распри начнутся. С одним-то Хозяином всяко лучше. Он хоть и суров бывает, но и милостив тоже!»

Верховники же, видя подъем дворянского движения, так и не сумели изменить свою политику. Они думали только о себе, о своей власти, не хотели ею делиться с дворянами, объединить с ними усилия. Поэтому разброд в стане сторонников ограниченной монархии не затихал. Наоборот, как только 10 февраля 1730 года в Москву прибыла Анна, резко усилилась «партия самодержавия без границ». Анна быстро оценила обстановку, собрала преданные ей силы. Двадцать пятого февраля во время очередного собрания дворянства в Кремле Анна, опираясь на поддержку гвардейцев, совершила контр-переворот – публично порвала подписанные ею же кондиции. Тем самым она восстановила самодержавие, которое без изменений просуществовало до 1917 года.