Текст книги "36 вопросов по истории Великого княжества Литовского"

Правда ли, что Новогрудок был столицей Великого княжества Литовского?

В Беларуси Новогрудок часто называют первой столицей ВКЛ, хотя в Литве первой столицей зачастую объявляется Кернаве. Коротко говоря, неопровержимых свидетельств столичного Новогрудка нет, хотя на разных отрезках XIII века эта столичность обладала разным, если можно так выразиться, объёмом убедительности. Столичность кажется наименее вероятной как раз при Миндовге, хотя именно ко времени правления этого князя обычно относят ситуацию, в которой город якобы приобрел статус политического центра Литвы. Как справедливо замечал литовский историк Томас Баранаускас, нет даже неопровержимых доказательств того, что Миндовг вообще посещал Новогрудок, хотя автор может заметить тут, что князь, по идее, должен был посещать богатый и большой город в своих владениях.

Версия о столице Миндовга в Новогрудке отражена в легендах, зафиксированных в летописях XVI века, там же, где помещены рассказы о происхождении правителей ВКЛ от римских императоров и прочие «сказки Венского леса». Цитата из так называемой «Хроники Быховца» показывает следующее развитие событий:

«И зашли за реку Вилию, и потом перешли реку Неман и нашли в четырех милях от реки Неман красивую гору, которая понравилось им, и они создали на ней город и назвали его Новогородок. И устроил себе князь великий Ердивил столицу и назвался великим князем Новогородским».

Таким образом, мифический литовский князь Ердивил, который, согласно той же «Хронике Быховца» происходил от римских императоров, заложил Новогородок (на самом деле славянский, древнерусский город) и правил там как великий князь Новогородский.

Надо ли говорить, что это художественное творчество не подтверждается летописями XIII века, описывающими государственнообразующие процессы ВКЛ. Но именно на таких сообщениях основана современная историческая легенда о Новогрудке-столице.

С другой стороны, из достоверного источника – Галицко-Волынской летописи, известно, что Новогрудком правил сын Миндовга – Войшелк. В данном случае Войшелк, вероятно, правил как вассал своего отца. Позднее, после обретения верховной власти в Литве, Войшелк фактически выступал вассалом Галицко-Волынских князей, о чём сообщает Галицко-Волынская летопись. В этот же период Литвой правил Шварн Данилович, который сейчас считается великим князем литовским.

Именно при Шварне Новогрудок-столица выглядит наиболее убедительно, ведь Галицко-Волынская летопись упоминает о послах польского короля, нашедших князя Шварна в этом городе. Но позже Шварн возвращается «к себе», и этим «себе» оказывается город Холм.

Таким образом, наиболее убедительно столица в Новогрудке выглядит при Шварне, но даже в этом случае нет оснований говорить о ней, как о факте.

Поэтому автор считает, что современные белорусские историки, в том числе известные, которые пропагандируют устаревшие легенды о столице в Новогрудке, тем самым оказывают стране медвежью услугу. Делать национальный миф более ярким – важно. Но выбирать для этого нужно наиболее достоверные сведенья.

Для примера автор может привести аналогию. Пожалуй, приятно считать себя самым высоким человеком в подъезде, но если ваш сосед выше и другие соседи это видят, то ваши заявления о собственном рекордном росте делают вас посмешищем в их глазах.

Правда ли, что Миндовг короновался в Вильно, а не Новогрудке?

Версия коронации Миндовга в городе над Вилией тесно связана с исследованиями собора Св. Станислава – главного храма современной Литвы. Ещё в советские годы архитектор-реставратор Наполеон Китаускас предпринял попытки «удревнить» историю виленского собора на основании нахождения неких фрагментов старинной кладки, которые ретивые литовские исследователи пытались датировать XIII веком. Свои выводы специалист изложил в книге «Vilniaus pilys: statyba ir architektura» изданной в 80-х годах ХХ века. Более того, не ограничиваясь подобной датировкой, некоторые литовские историки принялись делать самые разные причудливые и яркие предположения, связывая «постаревший» собор с крещением Миндовга, некими языческими культами в каменной божнице и даже обрядом коронации великого князя и его жены Марты.

Эти смелые версии быстро столкнулись с критикой внутри самой Литвы. По мнению автора, удачным расставлением точек над i является основательная работа литовской исследовательницы Оксаны Валионене (Oksana Valioniene) «Pirmosios Vilniaus sventyklos tyrimu problema» в которой убедительно развенчивается версия «собора Миндовга» и указано на то, что наиболее ранней датировкой, вероятно, могут быть 20-е годы XIV века, то есть времена Гедимина, хотя и в этом случае говорить можно лишь о довольно шатких гипотезах.

При этом «собор Миндовга» стал чрезвычайно популярным мифом. Информацию о постройке собора в XIII веке можно найти в разных статьях википедии и на туристических порталах, не говоря уже об отзывах туристов.

На основании вышеизложенного, читатель уже мог понять, что собор Вильны не мог принять памятное событие королевского венчания Миндовга.

Но может быть есть какие-то летописные свидетельства, указывающие на столицу Республики Литва как на место коронации? Нет. Никаких мало-мальски заслуживающих доверия источников, с такой информацией, пока не выявлено.

При этом автор хочет отметить, что место коронации литовского короля провоцирует уж слишком много обывательских споров. Связанно это, очевидно, с тем, что город, ставший местом коронации, по мнению многих белорусов и литовцев, должен обладать столичным статусом. Однако из достоверной Галицко-Волынской летописи известно, что Даниил Галицкий принял королевскую корону почти одновременно с Миндовгом, а коронация монарха состоялась в городе Дрогичине, который не был столицей Галицко-Волынского княжества. Соответственно, коронация Миндовга в Новогрудке, Кернаве или Вильне не может быть доказательством столичности этих городов.

Не может убедительно свидетельствовать в пользу Новогрудка, как места коронации, и найденный там фрагмент так называемого «кубка Ядвиги». Исследователям неизвестно как именно фрагмент оказался в Новогрудке, и не ясно использовался ли этот кубок в коронационных обрядах.

Правда ли, что Кернаве было настоящей столицей Миндовга?

Это не менее легендарная версия, чем версия столичности Новогрудка, а, пожалуй, и более. Литовские гиды смогут показать вам даже так называемый «Трон Миндаугаса», т. е. один из холмов Кернавского городища. Но если в случае Новогрудка, по крайней мере, нельзя отрицать, что Миндовг владел городом, ведь об этом прямо говорится в достоверной Галицко-Волынской летописи, то в случае Кернаве такой информации, в достоверных документах, не выявлено, если не считать, что правление Миндовга во всей Литве автоматически означает правление в Кернаве.

Да, в Кернаве действительно существовал большой и богатый, по меркам региона, город. Он, очевидно, должен был иметь значение для литовских правителей. Но само по себе это, разумеется, не доказывает его столичность, если понимать под ней наличие в городе главной резиденции монарха.

Даже упоминание о Кернаве как о городе великого князя Трайдена не может служить указанием на столичность города при этом правителе. Трайден владел многими городами, но очевидно, что принадлежность князю не превращает некий населённый пункт в его столицу.

Кернаве упоминается в качестве столицы в поздних источниках, например, первой столицей этот город назван в подписи на так называемой Радивилловской карте ВКЛ, созданной в XVII веке. «Kiernow primum M. Duci Lith. domicilium» гласит латинская подпись, что можно перевести как «Кернаве изначальный центр великих князей литовских». Надо ли уточнять, что подобные сведенья не более достоверны, чем данные «Хроники Быховца», говорящие о столичности Новогрудка.

Какие города на самом деле были столицами ВКЛ?

На самом деле на столичность претендуют несколько населённых пунктов Княжества. Выше уже были показаны сложности с обоснованием столичности Новогрудка и Кернаве.

Иногда столицей Литвы пытаются объявить некую Воруту, принадлежавшую Миндовгу. Столичность то ли города, то ли небольшой крепости обосновывают примерно так же, как столичность Кернаве при Тройдене: раз населённый пункт упоминается в связи с именем монарха, значит он его столица. Надо ли говорить, что, рассуждая аналогичным образом можно посчитать фразу «Джо Байден посетил Чикаго» доказательством столичности Чикаго, хотя даже многие маленькие дети знают, как называется настоящая столица США.

Немного своей столичности получает и монастырь «между Литвой и Новогородком» в котором жил великий князь Войшелк. Считается, что этой обителью был Лавришевский монастырь, ныне именуемый гордым титулом лавра. Столичность монастыря кажется автору несколько более убедительной, чем столичность так и не найденной специалистами летописной Воруты, но, так или иначе, никаких неопровержимых доказательств, для такого высокого статуса Лавришевской обители, не обнаружено.

В роли столицы Войшелка хотел видеть Лавришевский монастырь профессор С. Е. Рассадин, который в своей публикации «О Войшелке, как фактическом основателе Великого Княжества Литовского» почему-то называет лавришевский религиозный объект «ставкой» Войшелка, которую он держал, будучи «главой государства». Однако в Галицко-Волынской летописи устроение монастыря явно относится к периоду правления Миндовга, то есть до восшествия на престол Войшелка. Нет сведений о том, что став великим князем Войшелк жил именно в монастыре.

По сути, полулегендарными являются и сведения о столичности Трок, которые якобы непродолжительное время были столицей Гедимина, до переноса этой самой столицы в Вильню, хотя высокий статус Трокской резиденции, конечно, нет смысла отрицать. Кроме того, в «Хронике Виганда» великий князь Гедимин назван Троксим, но вряд ли это можно считать полностью убедительным доказательством столичности Трок.

Кроме того, автор легко может предложить читателю ещё целую россыпь литовских столиц. К примеру, это вторая сеймовая столица ВКЛ – город Брест, принявший большое количество ассамблей аристократии, известных как литовские сеймы. Литовский Ковно и украинский Луцк играли значительную роль во времена Витовта, использовавшего замки этих городов для важных политических актов. Важными политическими центрами были все столицы воеводств, в частности: Полоцк, Минск и Витебск.

И всё же только два города могут претендовать на роль неопровержимых столиц ВКЛ.

Единственной неоспоримой официальной столицей страны остаётся Вильня, выплывшая на широкие воды высокого политического значения благодаря стараниям великого князя Гедимина, который, по легенде, и основал её, хотя говорить тут нужно, вероятно, именно о формировании монархом высокого статуса приглянувшегося ему населённого пункта, а не о реальной закладке нового города.

Второй неопровержимой столицей является Гродно. Вероятно, Город над Неманом впервые подвинул Вильню с позиции главного города ВКЛ ещё во времена Стефана Батория. Предположительно, поэтому Гродно показан столицей ВКЛ на антропоморфной карте «Europa regina», изданной в 1587 году.

Став сеймовым городом Речи Посполитой Гродно уже уверено опередил Вильню, превратившись в неофициальную, но фактическую столицу. Именно о фактическом первенстве города, говорит в своих мемуарах английский путешественник XVIII века Уильям Кокс. О столичности Гродно писал в своих воспоминаниях король и великий князь Станислав Август, а гродненские иезуиты, в своей хронике, называли город столицей (Metropolis Grodnensis).

Подтверждают неопровержимую гродненскую столичность авторитетные немецкие исследователи Рекс Рексхойзер (Rex Rexheuser) в своей книге «Die Personalunionen Von Sachsen-Polen 1697—1763 Und Hannover-England 1714—1837: Ein Vergleich», Элизабет Тиллер (Elisabeth Tiller) в работе «Augustus the Strong’s Polish Spaces of Representation. Warszawa, 2012» и даже, к удивлению некоторых белорусских любителей истории, авторы литовской википедии в статье «Gardinas».

Таким образом, подводя итог можно сказать, что у ВКЛ было всего две очевидные столицы, в значении главного политического центра страны: официальная столица Вильня, и неофициальная Гродно. Остальные варианты пока можно считать лишь гипотезами. Относительно неплохо обоснованными, как в случае Новогрудка при Шварне, или слабо обоснованными, как в случае того же города при Миндовге, но именно гипотезами.

Кроме того, следует отметить, что историческая столица на территории своей страны является для исследователей важным камнем в фундаменте обоснования прав на наследие ВКЛ. Очевидно, именно поэтому литовские историки, например, Томас Баранаускас категорически оспаривают (и не без оснований) столичность Новогрудка, а белорусские историки, к примеру, профессор Алесь Кравцевич, всячески стараются притянуть эту столичность в старинный белорусский город на Немане. Белорусский профессор Сергей Рассадин прямо говорит о важности столицы на белорусской территории. Согласно Рассадину: «Важность этого исторического факта особенно ясна, если принять в расчёт, что вплоть до ХХ в. центры той или иной формы государственности, подчинявшей себе также и всю нынешнюю территорию Беларуси, неизменно располагались вне её границ: в Киеве, Вильно, Варшаве, Санкт-Петербурге, Москве. Исключение составляют 1260-е годы, когда центр Войшелковой державы де-факто находился в данном монастыре».

Как показано выше, единственная де-факто столица ВКЛ на территории Беларуси, это не Лавришевский монастырь, а Гродно. Поэтому «Святой Грааль» некоторых белорусских историков – собственную литовскую столицу, нужно всё же искать немного западнее Новогрудка.

О жизни

Правда ли, что литовские монархи и дворяне перенимали язык и культуру предков белорусов?

Проследить, по документам эпохи раннего ВКЛ, определённое культурное влияние предков белорусов на предков литовцев не просто. Источники скупы настолько, что даже все достоверные сведенья о некоторых великих князьях можно дать парой предложений, а такой литовский монарх как Довмонт, вероятно, и вовсе никогда не существовал, точнее великим князем литовским ошибочно назван Довмонт Псковский.

Тем не менее из достоверной Галицко-Волынского летописи известно о крещении в Новогрудке князя Войшелка, принявшего восточное христианство (православие). Сложно представить, чтобы подобный шаг не сопровождался культурным влиянием новогородцев-христиан на своего правителя.

В «Новой Прусской хронике» описаны бесконечные сражения крестоносцев и жителей региона Немана и Вилии. При этом часто упоминаются не только литвины, но и русины. Из этого очевидно, что предки белорусов и литовцев жили в очень близком контакте.

Описывая атаку крестоносцев на Вильно, хронист даже называет его русским городом (civitatem Rutenicam), хотя речь, как можно понять из контекста, может идти не обо всём городе, а о некоем его крупном районе, своеобразном русском предместье. Но даже в случае такого понимания хроника явно указывает на присутствие большого числа русинов, имевших район в Вильне.

1363 годов датировано сообщение хроники о походе крестоносцев на Гродно:

«Король, именуемый Патриком (rex dictus Patrika) вёл переговоры с маршалом, и привёл туда женщин и детей, и пивом и мёдом угощал по обычаю русскому».

Упоминаемого короля, то есть гродненского князя, в публикациях белорусских и русских специалистов нередко называют Патрикеем. Относительно происхождения этого важного государственного деятеля ВКЛ идут споры. Предполагается, что Патрик-Патрикей был сыном Кейстута, или же гродненского полководца Давыда Городенского. Если «гродненский король» имел балтское происхождение, то сообщение прусского хрониста является ценным и ранним свидетельством использования балтом «русского обычая».

Ян Длугош, в своей «Истории Польши» отмечал влияние жителей русских княжеств:

«Близкое общение и смещение с русскими племенами значительно изменили существовавшие ранее обычаи литовцев».

Существуют материальные свидетельства важности славянского языка для правителей ВКЛ. В XIV веке славянские надписи попали на первые известные монеты литовской чеканки.

Славянские надписи помещаются на печатях литовской знати, к примеру, Войдыло – приближённого Ягайлы.

На славянском языке, так называемом старобелорусском, пишутся государственные документы. Им также написаны Статуты – своды законов ВКЛ.

Обозначенное лишь отдельными эпизодами в документах XIII – XIV веков, восточнославянское влияние на балтов становится более явным в XV веке, когда представители знатных родов балтского происхождения исповедуют православие и носят такие же имена, как славянские предки белорусов.

В переписях литовского войска, проведённых в XVI столетии, также видно, что балтские, по происхождению, роды носят имена, характерные для восточных славян.

Иногда, в качестве контраргумента против славянизации балтских дворян, приводится утверждение о том, что русинские писари меняли имена воинов на славянский манер. Однако некоторые шляхтичи всё же записаны под характерными для современных литовцев именами и фамилиями, имеющими суффиксы «ас» «ис», то есть коварные русинские писари не смогли исказить их имена. Это позволяет утверждать, что к XVI столетию многие знатные литовцы действительно перешли на славянские имена и именно поэтому были записаны так. Сложно себе представить, чтобы происходящий от балтского предка дворянин из Гродненского повета, упоминаемый в переписи войска 1565 года и носивший имя Ждан Павлович Эйсмантович, в быту пользовался литовским языком и был Жданасом Павловичусам Эйсмантаускасам.

В XVI столетии процесс «русинизации балтов» достигает апогея, чтобы затем смениться мощной полонизацией знатных жителей ВКЛ, которая, впрочем, началась ещё раньше.

Как жилось женщинам в ВКЛ?

Женщины ВКЛ жили по-разному. Как не сложно догадаться, наиболее бесправными, бедными и необразованными были представительницы крестьянского сословия. Проживая в патриархальном обществе, где отец и муж по умолчанию были главами семьи, крестьянка занималась домашним хозяйством, присмотром за детьми, а некоторые счастливицы ещё и были вынуждены бесплатно работать на своих панов, хотя следует отметить, что женщин в панском хозяйстве обычно ждал менее частый и менее тяжёлый труд.

Гораздо больше прав было у свободных жительниц городов – мещанок. По мнению Натальи Слиж, данном специалисткой в её работе «Гарадзенская мяшчанка ў палоне сярэднявечнага права: па матэрыялах магістрацкіх кніг XVII ст.» мещанки были «практически исключены из правовой системы». Это утверждение кажется автору преувеличением, которое сама Слиж опровергает в своей публикации, указывая на то, что мещанки могли быть свидетельницами в суде, инициировать судебное разбирательство, распоряжаться своим имуществом.

Автор, во время изучения судебных архивов ВКЛ, нередко сталкивался с активным участием мещанок в различных правовых актах и, среди прочего, оформлении документов на продажу принадлежавшего им имущества.

Показателен тут купчий лист от 27 июля 1539 года, которым гродненская мещанка Федя Василевая, и её невестка Татьяна, передавали мещанину Яцку Нониковичу принадлежавший Феде гродненский двор. Таким образом, в договоре выступали акторами сразу две женщины.

В целом, женщины-мещанки весьма заметны в канве судебных процессов Литвы, и мнение об их недопущении до использования правовых механизмов будет всё же ошибочным.

Слиж вполне корректно указывает, что мещанки ВКЛ не занимали должностей.

Не занимали государственных постов и представительницы высшего сословия – шляхтянки.

Оставив в стороне восхождение по должностной лестнице, женщины тем не менее вносили вклад даже в дело обороны государства.

Согласно переписи войска ВКЛ 1565 года, некая Федька Сенковая, которая, конечно же, не была военнообязанной, поддержала армию и выставила молодого человека на коне и с ощепом (древковым оружием).

Наталья Слиж справедливо замечает, что представительницы дворянского сословия имели более широкие права.

Вместе с тем, утверждение исследовательницы о том, что шляхтянки не находились под такой жёсткой опекой семьи, как представительницы мещанского сословия является спорным.

По мнению автора, общество ВКЛ предопределяло примерно равный семейный контроль для женщин всех сословий.

Другое дело, что богатые наследницы влиятельных шляхетских семей, обладали большими ресурсами и обычно были гораздо образованней, чем незнатные горожанки, что и увеличивало возможности благородных паненок для борьбы за самостоятельность.

Крестьянские женщины, в это время, не только не могли позволить себе учиться, а зачастую даже не имели представления о каком-либо системном обучении «высоким» наукам.

Дом и семья, являвшиеся традиционным женским доменом во всей Европе, зачастую были главным смыслом жизни и для жительниц Княжества. Но если крестьянская девушка хозяйничала в крошечной, деревянной халупке, то влиятельная магнатка могла распоряжаться сразу несколькими огромными, каменными дворцами.

Разумеется, активнейшее участие в налаживании семейной жизни принимали родные знатных и незнатных девиц. Невеста нередко была, в некотором роде товаром, который предприимчивые родители стремились продать как можно выгоднее.

К слову, семейная измена, согласно Статуту ВКЛ 1588 года, могла быть наказана смертной казнью.

И простые крестьянки и благородные магнатки имели большую страсть к украшению себя, чем их мужчины. Бедные девушки лично занимались созданием примитивных украшений, пока ясновельможные панны щеголяли в расшитых драгоценными камнями нарядах, для покупки которых иногда было необходимо продать сотни крепостных женщин.

Костюмы крестьянок ВКЛ достаточно сложно восстановить на основании достоверных документов эпохи. Современные представления об исторической одежде литовок и белорусок в значительной степени построены на поздних материалах, собранных в эпоху Российской империи.

Вероятно, впрочем, что одежда простолюдинок ВКЛ не слишком отличалась от задокументированных образцов XIX столетия, которые более-менее точно воспроизводятся в этнографических музыкальных коллективах XXI века.

Немалый интерес представляют костюмы дворянок ВКЛ.

Любопытно, что шляхтянки уделяли больше внимания европейским модным тенденциям, чем их отцы, братья и мужья, зачастую носившие национальный костюм знати.

Обширное платье и кружевной воротник, видны на портрете рано скончавшейся Гризельды Сапеги, чей портрет является одним из самых известных живописных изображений литовских магнаток XVII века. На голове девушки богатый венец, на груди огромное ожерелье, а на пальцах перстни. Даже обувь этой знатной панны богато украшена красивыми камнями.

Замужние дамы, в XVI и первой половине XVII века, носили особый платок – намитку, для того, чтобы скрыть волосы. Кроме того, женщины надевали так называемый квеф, то есть убор, уберегающий лицо от загара и холода.

Шляхтянки использовали также вещи характерные для мужского гардероба, в частности, носили кунтуш.

Уже во второй половине XVII века проявляется тенденция к ограничению использования драгоценных камней в нарядах знатных дам. Наряды шляхтянак постепенно становятся более лёгкими, открытыми и светлыми.

Придворные дамы могли носить своеобразную форму, к примеру, при дворе эрцгерцогини австрийской, курфюрстины саксонской, королевы польской и великой княгини литовской Марии Йозефы Габсбург, согласно воспоминаниям Вильгельма Шлемюллера, знатные женщины надевали «придворные платья под названием Робб (Robbe), украшенные фламандскими кружевами».

Платье, конечно же, не надевалось на голове тело. Шляхтянки, в период XVI – XVIII веков, обычно носили нижние сорочки из различных материалов. Иногда панны надевали нижние штаны.

Разумеется, шляхта не использовала короткие, облегающие трусы, образца XXI века. Даже панталоны были не слишком популярны в период XVIII века, хотя дамы, во второй половине этого столетия, нередко носили под пышными юбками чулки.

Благородные литвинки немало внимания уделяли причёскам, причём тут сложно выделить какое-либо столетие: сложные причёски, украшенные драгоценными камнями, знатные красавицы любили всегда.

Не все дамы были заняты исключительно нарядами и молитвами. Среди аристократок ВКЛ попадалось множество интересных личностей. Особенно много сведений о таких женщинах есть в источниках XVIII века. Одной из самых знаменитых магнаток Речи Посполиой была в эти годы Уршуля Радзивилл, в девичестве Вишневецкая. Эта панна получила прекрасное образование. Наиболее известна Уршуля благодаря своим увлечением театральными постановками, для которых княгиня лично писала пьесы. Не дожившая даже до 50-ти аристократка оставила огромное литературная наследие.

Незаурядной персоной была и дочь Уршули, княжна Теофилия. Несмотря на колоссальное богатство рода, детство девочки отнюдь не было безоблачным. Ещё в подростковом возрасте Теофилия лишилась матери. Незадолго до смерти Уршули в жизни её старшей дочери произошёл памятный момент. Как записал отец Теофилии Михаил Радзивилл Рыбонька 14 марта 1751 года его дочка «стала панной». В связи с этим Рыбонька, согласно его дневнику: «дал ей в лицо отцовскою рукою».

Речь здесь, по всей видимости, о начале менструаций, которое зачастую является стрессом даже для современных девушек. Юная княжна XVIII века получила в этот особенный день удар по лицу, очевидно, ради исполнения некоего обычая.

Известно, что Рыбонька брал Теофилию с собой на охоту, где девушка успешно добывала трофеи. Молодая наследница вообще проявляла немалое внимание к традиционным занятиям шляхтичей, в частности, военному делу.

Брак Теофилии стал одним из самых громких мезальянсов в истории ВКЛ. Породнённая с монархами княжна вышла замуж за военного из личной армии своего брата Кароля Станислава. Звали счастливца Игнаций Моравский. Брак с магнаткой, вопреки ненавистникам, оказался крепким, а карьера Моравского, разумеется, пошла в гору.

Ещё одной «литовской амазонкой» показана в некоторых источниках княжна Елена Огинская. Согласно IV тому «Encyklopedia staropolska» Зигмунта Глогера княжна Огинская отличалась необычайной физической силой «Дожила до 90 лет, а на старости скручивала и разворачивала серебряные тарелки и ломала талеры».

Согласно польскому историку Збигневу Куховичу, некоторую роль в формировании таких женских историй, как достоверных, так и спорных, сыграла идеология шляхетского сарматизма, насыщенного милитарными идеями до такой степени, что и благородные дамы, в рамках подобной парадигмы, должны были стать до некоторой степени подобными своим мужьям, отцам и братьям: воинам и защитникам Речи Посполитой.

Немаловажной для женщин во все времена являлся вопрос их половой неприкосновенности. Жительниц ВКЛ защищала специальная статья Статута 1588 года, называвшаяся «О кгвалтованье девки и невесты».

Защита, впрочем, была не самой надёжной. Согласно Статута, потерпевшая должна была предоставить свидетелей, которые хотя бы слышали её крики, после чего ей требовалось отправиться в суд и поклясться в своих словах. Не трудно заметить, что доказать изнасилование, при таких условиях, достаточно сложно. Зато в случае доказанной вины, преступник мог попрощаться с жизнью.

Впрочем, прощаться с жизнью, как известно, приходится не только преступникам.

Последнее пристанище благородные дамы ВКЛ зачастую находили рядом со своими знатными мужьями. Причем иногда магнат собирал своеобразный гарем, как это было в случае знаменитого Льва Сапеги, на надгробном памятнике которого, рядом с его мраморным скульптурным изображением, спят вечным сном изваяния сапежинских жён.

Крестьянки ВКЛ не имели величественных каменных надгробий. От деревянных крестов той эпохи давно ничего не осталось.