Текст книги "Волчьи ворота"

Глава 12

В пятницу 15 декабря 2006 года Юрец-Поджигатель проснулся от яростных криков, осквернявших всеми чертями ада кого-то во дворе. В шесть утра было темно, и Юрец не сразу разобрал, в чем дело. Понял только, что орет вернувшийся с работы отец и голос его несется издалека, будто из сна, где делать ему было абсолютно нечего. Крики не унимались, из чего исходил вывод, что предок либо столкнулся с зелеными человечками, коих заметно прибавилось за последний год, либо отбивался от служителей закона, с которыми не дружил с самого детства. Юрец не исключал возникновения и других ситуаций, но в чем он был уверен, так это в полном отсутствии отцовской трезвости.

Действия за окном не оставляли шанса шестнадцатилетнему подростку и дальше лежать в кровати. Юрец поднялся и отправился во двор, чтобы выяснить, в чем дело, и по возможности не получить тумаков, на которые никогда не скупились ни отец, ни дед, ни прадед по линии отца. Вся диаспора с фамилией Набоковы хранила верность алкоголизму, как армия хранит верность королю, и, видимо, по этой причине их радость и злость всегда выражались на один лад и проявлялись только на детях, не способных дать отпор пинкам, кулакам и крепкому слову.

Как оказалось, отец Юрца орал на старую свинью, укусившую его за ногу, когда он спьяну перепутал дверь дома и дверь в хлев и наступил на нее в попытке найти несуществующий порог. Укус свиньи подействовал на мужчину отрезвляюще, и уже через минуту он держал в руке вилы и орал на животное, чтобы оно убиралось из его дома. Злость росла по мере того, как отец пытался разыскать свою кровать, но все в хлеву было загажено свиными фекалиями, и он впал в полное безумие, отыскав любимый лежак под настилом соломы и навоза, не чищеного с тех пор, как хозяин домовладения в последний раз пришел с работы трезвым.

Юрец тоже всполошился от негодования и решил отомстить свинье за то, что она укусила отца. В его руке замерцал голубой огонек, а в голове завертелись мысли, как из маленького пламени извлечь большое и заставить свинью мучиться так же, как мучился его старик. Он уже готовился к атаке, когда отец налетел на него и стал колотить, обвиняя в том, что тот не покосил траву перед двором, из-за чего он чуть не заблудился и не прошел мимо дома. Негодование Юрца сменилось страхом, потому что в порыве гнева отец мог вытрясти из него гораздо больше, чем имелось, и, во избежание синяков и ушибов, подросток отступил, пообещав выполнить работу немедленно, невзирая на кромешную тьму.

Судя по тому, что рабочая куртка, штаны и ботинки отца были в навозе, Юрец решил, что предок все-таки отыскал «кровать», успел полежать на ней, и, вероятно, будь он пьян сильнее обычного, там бы и уснул. Но неудача со свиньей вывела его из себя, и теперь после покоса осенней травы мальчишке предстояло стирать отцовские вещи. Эта новость разозлила юного поджигателя, и взыгравшая в нем ярость не знала, на кого накидываться. Сжечь свинью с хлевом или отца с домом? Кто из них больше виноват в его несчастьях и кто понесет ответственность за то, что он не выспался и теперь пребывает в ужасном настроении?

За жаркой работой его голова остыла, и к завтраку он подошел окрепшим и сдержанным. Когда Юрец вернулся в дом, его старик спал на полу в гостиной. Он снял с себя все, кроме дырявых носков и шапки. В комнате блуждал сильный запах пота и винно-водочных испарений. Чтобы избавиться хотя бы от части невыносимого запаха, мальчишка перетащил отца на диван, накрыл двумя плотными одеялами, а ноги укутал клеенкой, содранной с обеденного стола. Открывать окна он не стал, побоявшись сквозняков. Отец настрадался от них в прошлом и теперь мучился от уретрита и простатита каждый раз, как только его протягивало.

После завтрака Юрец приступил к самому нелюбимому занятию: подготовке к школе. Он покидал в портфель все самое нужное: сигареты, кеды, дневник и игральные карты. Из учебников выбрал только биологию, потому что там было много картинок, и, чтобы не заскучать, прихватил с собой зажигалку. Ею Юрец вырисовывал символы и надписи, и в школе не было класса, где бы его письмена не хранились на какой-нибудь поверхности. Чаще всего они прятались под партой, но кое-где красовались и на потолках. Подростковые художества не раз доводили учителей до умопомрачения, а новые художества все появлялись и появлялись. И так до бесконечности.

Когда портфель был собран и часы показывали половину восьмого, Юрец проверил спящего предка и вновь нашел его на полу, свернутого в бараний рог и погруженного в такой сон, какому позавидовала бы даже кошка. Одеяла и клеенка остались на диване, и только дырявые носки хранили верность своему хозяину.

Юрец вздохнул. Времени оставалось в обрез, и, чтобы не тащить отца на диван, он укрыл его одеялом там, где тот лежал. Юрец подложил ему под голову подушку и задернул оконную занавеску. В гостиной потемнело, и отец захрапел громче. Перед уходом мальчишка посмотрел на спящего предка и подумал, что хотел бы хоть раз побывать на его месте и вместо школы спать, не утруждая себя никакими заботами. Он не исключал, что когда-нибудь так и будет, только подушку под голову ему будет подкладывать не сын, а Елизавета Синицына из одиннадцатого «Б». К тому времени у нее вырастут огромные груди, попа станет как орех, а личико созреет для обложки популярного журнала. Но все это не будет интересовать самоотверженного Юрца. Главным для него останутся привязанность Синицыной, ее любовь, подчинение и прочие достоинства, на которые никто не обращает внимания. И когда Юрец, пьяный, злой и замученный, вернется домой с работы, она с радостью накормит его, уложит спать и не уйдет, пока он не захрапит так же, как сейчас храпел его отец.

Впрочем, это были лишь фантазии. На деле Юрец очень торопился в школу и почти бежал, минуя полупустые улицы Гайдука. Он добрался до остановки, где толпа школьников уже поиссякла, и там натолкнулся на Самсона. Набокова нисколько не смутил тот факт, что Семьяк опаздывает на уроки. Он знал, что тот жил далеко от школы и добирался сюда не на своих двоих. Его передвижение целиком зависело от маршруток и автобусов, и, скорее всего, Юрец прошел бы мимо, не заметив скромного знакомого, если бы не одно «но»: Самсон был не один, и то, что Набоков увидел, не оставило его равнодушным.

– Какого черта с Жиробасом делает эта милашка? – пробормотал он.

Юрец остановился и подождал, пока Самсон с девочкой расплатятся с водителем автобуса. Он не был уверен в том, что девочка являлась сестрой Семьяка, поэтому заинтересовался ею еще сильнее. Его пальцы натолкнулись в кармане на зажигалку, сжали ее, и, пока пара школьников не исчезла с глаз, Юрец вынашивал идею о том, как бы разузнать о девочке побольше. Кто она, где живет и почему водится с Жиробасом, когда в школе имеются настоящие смелые харизматичные парни вроде Набокова. Железная струна загудела в нем.

– Ладно, – процедил он сквозь зубы. – Мы еще посмотрим, кто…

– С кем ты разговариваешь? – оборвал его Андрей Сафонов.

Сафонов учился с Набоковым в одном классе и относился к детям с высокой социальной ответственностью. Его родители входили в состав руководителей промышленных баз Гайдука и финансово поддерживали школу. Сей факт не мог не повлиять на успеваемость Андрея, из-за чего многие одноклассники относились к нему не особо любезно. В такую же группу входил и Юра Набоков. Застигнутый врасплох Юрец, полагавший, что он давно один на остановке, подпрыгнул и со злобным видом прорычал в сторону Сафонова:

– Черт бы тебя побрал, тупоголовый кретин! Откуда ты взялся?

– Из дома иду, – ответил Андрей. – А ты почему здесь? Звонок через две минуты.

– Срал я на твой звонок! – рявкнул Набоков. – Еще раз подойдешь ко мне так, башку тебе снесу!

Андрей не нашел, чем объяснить подобную реакцию товарища, закинул портфель на плечо и пошел к школьным воротам.

Юрец опомнился только вместе со звонком. На остановке никого не было, дети отсутствовали даже в подъезжающих маршрутках. Погода прояснялась, ничем не напоминая зиму. Было сухо, ветрено и тепло, и, если бы не уроки, Юрец с радостью провел бы время на задворках поселка в компании Черного и Бочара. На душе его скребли кошки, и он не мог занять себя ничем, кроме мыслей о миловидной девочке, шедшей рядом с уродливым Жиробасом. От зависти у него начался зуд в подмышках, и, пока Набоков шел до класса математики, рубаха в тех местах промокла и потемнела.

Темные пятна образовались не только там, где естественные выделения его тела искали выход наружу. Темные пятна сопровождали его с тех пор, как он ступил в черную лужу недалеко от своего дома. Видеть их Юрец не мог. Однако они были и тянулись за ним, не отпуская ни на шаг.

Как и ожидалось, училка, которую вся школа считала слегка ненормальной, не пустила его в класс из-за опоздания. Юрец был осквернен культурной бранью высокообразованного человека и отправлен вон, из-за чего был вынужден провести первый урок в школьном коридоре. Там ему пришла идея выжечь имя училки на потолке мужского туалета, заковать ее в мистическую пентаграмму и пожелать скорейшей смерти. Он знал, что подобные мечты хранятся в голове почти у каждого старшеклассника, и ничуть не пожалел о потраченном времени. Когда Юрец заканчивал «работу» и уже предвкушал, как расскажет о своем творении Бочару и Черному, в туалете появился человек. Это было так некстати, что последний край пентаграммы оказался кривым, будто его затирали, а сам Юрец, вновь застигнутый врасплох, онемел и долго не мог вымолвить ни слова. Чуть позже, когда Набоков понял, что человеком был пятиклассник по кличке Джо, его немного отпустило. А Джо, осознав, что стал свидетелем преступления, позабыл о своих делах и попятился к выходу, как будто просто ошибся дверью.

– Стой, – гаркнул Юрец, вытягивая шею, как это делал Бочар, чтобы казаться выше.

Пятиклассник послушался. Пропорции его тела стали, наоборот, уменьшаться: голова вжалась в плечи, плечи вжались в тулово. Мальчик складывался, точно рыбацкий стульчик, и к тому времени, как Юрец взял его за шиворот, мог бы поместиться в щель между дверьми.

– Дру-ух, – спокойно произнес Юрец и притянул к себе пятиклассника Джо, – ты же никому не расскажешь, что здесь видел?

Перепуганный мальчишка помотал головой.

– Никому, – пролепетал он.

– Совсем никому? – уточнил Юрец.

– АБСОЛЮТНО! – подтвердил мальчик дрожащим голосом.

Набоков чуть отпустил его воротник, но через мгновение вновь притянул к себе:

– А не выйдет ли так, что ты выскочишь из туалета и тотчас что-нибудь сболтнешь?

– Как же я могу что-нибудь сболтнуть, если я ничего не видел? – пятиклассник судорожно глотнул. Он и рад был ничего не видеть, но глаза у него имелись, а пентаграмма во весь потолок мужского туалета смотрелась ярче солнца в небе.

– Хм, – Юрец копировал поведение Бочара, но получалось не так, как он хотел. Если бы этого пятиклассника тряс Бочар, мальчишка бы давно обделался, а так он еще сохранял волю к жизни, и Юрцу это не нравилось.

– Ладно, – сказал он и грубо толкнул Джо к выходу: – Проваливай.

Пятиклассник с радостью покинул туалет. Юрец доделал испорченный угол пентаграммы и, погуляв по школьным коридорам, вернулся к классу математики. Здесь он подождал окончания урока, а потом в компании Бочарова и Агаряна прошествовал в туалет.

– Ну как? – прохихикал он, наслаждаясь собственной работой.

Бочаров долго смотрел на произведение искусства, занявшее большую часть потолка. На его лице ничего не менялось, и Юрец стал сомневаться, что товарищ оценит его творение по достоинству. Все-таки он старался не только для себя. Он старался для всей школы и надеялся, что приятели это учтут. Наконец рот Бочара раскрылся.

– Ну ты и ишак, Юрец, – вымолвил он и покачал лысой головой.

– Что не так? – Набоков вдруг задрожал и почувствовал себя в неудобной позе.

– Зачем ты нарисовал это дерьмо в мужском туалете? – Бочар встал руки в боки и выпятил грудь. – Его ж никто не увидит, кроме физрука, который сюда заходить боится, и физика, который никогда головы не поднимает.

– Да-а-а, – протянул Агарян. – Нужно было нарисовать это в женском туалете. Там бы все увидели.

– Вы что, рехнулись?! Как бы я нарисовал это в женском туалете? Я и так вслушивался в каждый шаг за дверью, чтобы не спалиться…

– Думай сам, Юрец, – произнес Бочар. – Здесь от твоих художеств толку, как от козла молока. А там… уже другое дело.

– Там бы нарисовал – уже бы вся школа знала, – согласился Агарян. – А здесь – все равно что мертвому припарки. Никакого эффекта.

– Ну и пусть! – зарычал Юрец. – Для меня главное, что я душу отвел.

– А для других главное, чтоб, сидя на толчке, было на что отвлечься, – заявил Бочар. – Потому что, когда есть на что отвлечься, душа сама радуется.

– Верно, – поддержал Агарян.

– Да хрена с два! В женском туалете я рисовать не буду!

– Короче, – Бочар хлопнул его по плечу, – здесь тебя тоже никто рисовать не заставлял. Поэтому – твое дело, как училку за неправильные поступки проучить.

– Такое ее репутацию не испортит, – заверил Агарян. – Может, кому-то взбредет в голову заснять на фотоаппарат, и тогда…

– Тогда и будет разговор, – перебил Бочар. – А сейчас, братан, стирай эту хламидомонаду. Никому она здесь не нужна.

От злости волосы на голове Набокова встали дыбом, и, если бы перед ним находился кто-нибудь другой, а не Бочар, он бы ему двинул. Но Бочар – не тот клиент, кому можно двинуть без последствий для собственного здоровья, поэтому гнев Набокова быстро иссяк и он решил перейти к другому, не менее важному делу.

– Вы видели, с кем Жиробас тусует в школе? – резко спросил он.

Бочар и Агарян переглянулись.

– Ты о чем? – Макс отошел к кабинке, проверил, виден ли рисунок оттуда, и вернулся обратно. – Нет, не стирай, – сказал он. – Оставь. Вдруг…

– Бочар, ты меня не услышал, – повторил Юрец и глянул на Агаряна: – Я говорю, вы видели, с кем Жиробас тусует в школе?

– Какой Жиробас? – переспросил Бочар.

– Тот Жиробас, которого ты оплеухой чуть не убил недалеко от тоннелей.

– А-а-а, – протянул одноклассник и закивал: – Припоминаю. И?

– Этот вонючий сукин сын гуляет с очаровательной милашкой.

– И что?

– А то! – выпалил Юрец, ища поддержки у друзей, игнорирующих его очередные новости. – Девчонка настолько хороша, что ее нужно оприходовать, – последнюю часть фразы Набоков чуть не проглотил от злости.

– Постой, Юрец, – Агарян вытянул вперед руку. – А сколько лет этой девчуле?

– Откуда я знаю!

– Зато я знаю, – армянин хихикнул в кулак и повернулся к Бочару: – Она учится в шестом классе.

– Я всегда подозревал, что с тобой что-то не так, Юрец, – парировал Бочар. – Но чтоб настолько… Брат, ты повисаешь.

– Я не повисаю! – смутился Набоков. Почувствовав очередной провал, он едва не взвизгнул. – Я просто предложил.

– А мы отказались, – изрек Бочар. – Жирных козлов в туалете мочить – это одно, а малолетних девок обижать – совсем другое.

– Я понял, – Юрец погасил в себе пламя и сдержанно продолжил: – Я всего лишь хотел предложить над ними подшутить.

Бочар уставился на него безумным взглядом. Ничего радушного в нем не было, и Юрец снова начал путаться в своих мыслях.

– Подшутить, – повторил он.

– Как? – спросил Агарян.

– Еще не знаю. Но придумаю.

– Думай быстрее, – посоветовал Бочар. – А я пока отойду по-маленькому.

И скрылся за дверью туалетной кабинки. Когда он вернулся, Юрец чуть слышно произнес:

– Я хочу поиграться с огнем.

Когда Набоков поделился с товарищами, что именно он хочет сделать, ни Бочар, ни Черный не нашли, что ответить. Лицо у Агаряна стало еще темнее, а Бочар, в свою очередь, побледнел.

– Я в этом не участвую, – ответил Максим.

– Я тоже, – ответил Агарян.

Юрец поскреб по бледной щеке.

– Ну и черт с вами! Сам разберусь!

– Не разберешься, – пригрозил Бочар. – Если я сказал, что в этом не участвую, это не значит, что я не удосужусь посмотреть на такой концерт.

Он хмыкнул, и его губы скривились.

– Ну ты и маньяк, Юрец! Не хотел бы я засыпать с тобой в одной комнате.

Набоков с гордостью поднял голову:

– А ты что скажешь, Черный?

Агарян долго не решался вымолвить слово. Наконец произнес:

– Я знаю, где это можно провернуть, – он сунул руки в карманы и посмотрел на Бочара. – Но если дело вскроется…

– Не вскроется! – гаркнул Юрец. – Ручаюсь, что не вскроется! Я ее так напугаю, что у нее рот не откроется кому-нибудь рассказать.

Бочар пожал плечами.

– Хорошо, – Агарян понял его жест и предложил свой план.

Глава 13

Вскоре после ночного происшествия Самсон стал подмечать изменения в состоянии матери. Ее одолевали усталость и недомогание, едва она вставала с постели, а под вечер еле держалась на ногах и была бледная, как лист. Она жаловалась, что устает на работе, где проводила почти половину суток. Там силы покидали ее, и под вечер она чувствовала себя так плохо, что ей больше ничего хотелось. Она ложилась спать, но сон ее был не крепок. Из своей комнатки Самсон часто слышал мучительные вздохи. Когда его сердце не выдерживало, он бежал в родительскую спальню, будил маму и успокаивал. Он думал, что ей снится что-то плохое, что ее одолевают переживания и не оставляют плохие мысли, но, как только мама открывала глаза, она ничего не помнила. Все, что происходило во сне, каким-то образом исчезало из ее памяти, оставляя пустое место. Как предполагал Самсон, место для будущего сновидения, такого же тяжелого, какое было перед ним.

Самсон давал матери стакан воды, несколько минут проводил у ее кровати, а потом бродил по дому, заглядывая в черные углы и выискивая в них сам не зная что. Повсюду его сопровождали шорохи и скрипы, но, сколько Самсон ни искал, он так и не смог выяснить, откуда они исходят. Однажды незадолго до Нового года мать задремала, будучи такой слабой, что едва ворочалась в кровати, и Самсон заметил странную вещь: в гостиной был оборван край оконной занавески. Сперва он отнесся к этому без внимания, но чуть позже вернулся к окну и присмотрелся.

«Если бы это сделала мама, она бы незамедлительно попросила меня вдеть крючок обратно, – подумал Самсон, разглядывая сорванный конец. – Если не я и не она, то кто же это сделал?»

Мысли его завертелись, и он мельком глянул на пол под занавеской. Идея казалась безумной, и Самсон отверг бы ее, но что-то потянуло его проверить. Будто отец вернулся с того света и сказал ему: «Сделай, а не то я тебе задам!»

Мальчик откинул занавеску на середину окна, чтобы лунный свет беспрепятственно попадал в комнату. Когда стало светло, он обследовал участок пола под окном, но ничего подозрительного не нашел. Тогда Самсон перекинулся на стены и долго исследовал их, надеясь обнаружить хоть какой-нибудь след, намекающий на то, что в дом кто-то забрался. Однако и здесь, кроме десятка муравьев, выстроивших дорожку от подоконника к полу, ничего не отыскал.

– Люди не лазают по стенам! – пробурчал он, коря себя за глупость.

Идея действительно была глупой, но, так как в гостиной не имелось свидетелей его сумасбродства, Самсон решил проверить и потолок. Лунный свет попадал в комнату под углом, из-за чего большая часть гостиной находилась в тени. Самсон мог включить свет, но его руки потянулись совсем к другому предмету.

Он взял небольшое круглое зеркало и подставил под окно. На потолке появилось круглое пятно, в котором Самсон увидел нечто похожее на подкову. Когда он принялся водить пятном по потолку, «подковы» превратились в цепочку. Через несколько секунд Самсон догадался, что это цепочка следов, оставленная сапогами детского размера. Цепочка вела от окна в родительскую спальню и исчезала над дверью. Не успел Самсон оглядеться, как следы начали исчезать. Ровно по цепочке, начиная с первой «подковы», расположенной у окна, следы таяли, не оставляя после себя ничего.

Озадаченный мальчик сел под окном и задумался. Спустя минуту он бежал на задний двор, туда, где не так давно рассеял кирпичную пыль. В голове его вертелась безумная мысль, и Самсон так боялся ее, что не хотел произносить вслух.

– Сначала надо удостовериться, не бред ли это, – сказал он, жалея о том, что глаза врать не могут. – А потом делать выводы.

За время дождей кирпичная пыль впиталась в землю. Самсону удалось соскрести лишь небольшой слой. Мальчик растер порошок в ладони, и его руки тотчас окрасились в оранжевый цвет. У него имелась всего щепотка кирпичной пыли, но он знал: этого хватит, чтобы опровергнуть собственное безумие или доказать его состоятельность. Он надеялся пролить свет на свои беды, и чем ближе подходил к разгадке тайны, тем тяжелее становилось у него на душе.

Мальчик вернулся к окну в гостиной и развеял пыль по земле. Чуда не произошло. Порошок упал, точно мертвый, никак не проявляясь в лунном сиянии. Самсон с облегчением вздохнул и пообещал себе раз и навсегда позабыть о том, что мучило его сердце.

– Нет никакого карлика! – твердо произнес он. – Нет и никогда не было. Все, что я вижу, лишь выдумки моего изможденного разума!

С этими словами он развернулся и зашагал прочь от окна, но вскоре остановился, потому что шел он по следам маленьких сапог, проявляющихся там, куда падала кирпичная пыль. Ноги Самсона подкосились, и он по-лягушачьи сел в сырую траву. Цепочка следов обрывалась в метре от него, но Самсон знал: следы ведут дальше. Будь у него больше кирпичной пыли, он бы пошел по ней, и неизвестно, куда бы она его завела. А он хотел знать. Хотел, потому что тайный голос подсказывал: тварь, посетившая его дом, была причастна к гибели отца и теперь высасывает жизнь из матери. Его пробрал испуг, но, справившись с ним, как с невидимым препятствием, Самсон вдруг озлобился. Он вскочил и принялся топтать кирпичную пыль, чтобы следы исчезли с его глаз. Четверть часа Самсон трудился, не щадя ног, после чего вернулся в родительскую спальню, лег на палас рядом с кроватью и стал ждать утра. Незадолго до рассвета он уснул и проснулся только с касаниями ласковых рук матери.

– Сынок… – промолвила женщина слабым голосом.

Если бы Самсон мог уснуть крепко, он бы ее не услышал. Но сон был чутким, как у животного, а руки матери, ставшие холоднее льда, мгновенно подняли на ноги.

– Ты пробыл здесь всю ночь?

Самсон заглянул ей в глаза и увидел бездну, какой она видится утопающему. Там было темно и больно, а вокруг – только жуть и тоска.

– Господи, да ты, наверное, промерз насквозь! – говорила она, а мальчику казалось, что насквозь промерзли ее руки.

Все, что находилось рядом с матерью, было для него мертвым.

– Ты поспи еще, мам, – сказал Самсон, укладывая ее обратно в постель. – Я приготовлю завтрак и потом побегу в школу.

Мама вздохнула и легла на белые простыни. В утреннем свете Самсон разглядел, как сильно постарело ее лицо, и в груди у него все сжалось. Ему стало больно за свою беспомощность. Столько времени им владела слепота, и наконец этот занавес рухнул. «Он больше не причинит тебе зла, мам, – сказал он мысленно. – Я его убью!»

Он укрыл мать одеялом, обнял и поспешил на кухню.

На уроках Самсон будто и не был. Все его мысли занимал карлик в цилиндрической шляпе, и, когда занятия закончились, он выскочил из школы и понесся вниз по улице к полуразрушенной промышленной базе. Он знал, что там нет никакой охраны и днем ему ничто не угрожает. На базе имелись десятки разрушенных построек. Большая часть была из кирпича и бетона, и Самсон надеялся раздобыть там столько кирпичной пыли, сколько ему бы хватило, чтобы осыпать весь поселок.

Промышленная зона была огорожена бетонным забором с колючей проволокой, но в двух местах со стороны железнодорожных путей забор был разрушен и сквозь него проходили четыре тропы. В месте слияния троп располагалась свалка строительного мусора. Дальше дорожка вела через поросль акаций, колючки которой ранней зимой деревенели настолько, что их можно было использовать, как гвозди. Акации опоясывали пустырь, где и возвышались развалины некогда функционировавшей перевалочной базы.

Самсон был на закрытой территории один раз. Прошлой весной одноклассники позвали его поиграть в догонялки, а в результате отпинали, порвали лямки на портфеле и заперли в одной из построек. На помощь ему подоспели бродячие собаки. Они распугали мальчишек, а Самсон потратил еще полтора часа, чтобы проломать дыру в крыше и выбраться наружу. Группой одноклассников управлял Георгий Бочаров, но, несмотря на издевательства и попытки изувечить, зла на него Самсон не держал. Для него это была просто неудачная шутка. Он ее стерпел, как и многое другое, что было до и после этой истории, и тем самым дал понять ребятам, что у него есть характер и смелость.

Сегодня по территории базы он ступал один и, пока кусты акации не возникли на его пути, чувствовал себя уверенным. Вспомнив о собаках, он осмотрелся и прихватил с собой палку, увенчанную острыми шипами. Такой палкой он мог превратить собаку в дуршлаг, но делать этого Самсон не планировал.

– Для безопасности, – сказал он себе и стал пробираться сквозь жуткую поросль.

В нос ему ударил запах человеческих испражнений, и Самсон стал внимательнее смотреть под ноги. Шипы акации цеплялись за одежду, и он сдергивал их, всякий раз замечая, что ветки будто не пускают его на пустырь. Вскоре гряда акаций поредела, и он услышал голоса. Сквозь просвет ничего видно не было, и Самсон присел, чтобы проверить, действительно ли на территории кто-то есть. Тропа в этом месте была узкой и ныряла в овраг. Мальчику пришлось сделать еще несколько шагов к месту, откуда через просвет виднелась часть пустыря. Но и там его ждала неудача. Присев, он спугнул рой мух с прикрытой бумажкой кучи, и ему пришлось продвинуться еще глубже, чтобы жужжание насекомых не мешало ему вслушиваться в более важные звуки. Так он оказался в метре от открытого пространства, где и увидел трех старых знакомых.

Макс Бочаров, Артур Агарян и Юра Набоков стояли к нему спиной, а перед ними возвышалась одна из развалин бывшей промышленной базы с квадратным входом и дугообразной крышей. Стены ее поросли грибком, вместо окон зияли дыры, из-под крыши вывалились несколько бетонных глыб, и фасад здания превратился в рухлядь для любителей неординарных фотосессий. Три старшеклассника стояли на вытоптанной площадке, не решаясь войти внутрь.

– Вы же мне поможете? – спросил Юрец у товарищей, но, прождав несколько секунд, так и не получил ответ. – Бочар?

– Я в этом не участвую! – грубо ответил самый коренастый из парней.

– Черный?

– Извини, брат. Я уже сделал больше, чем планировалось, – отметил армянин. – Остались только формальности.

– Ни хрена себе формальности! – возмутился Юрец.

– Не ссы, – перебил его Бочар. – Сам предложил, сам и делай. Обратной дороги нет.

– Это всего лишь девчонка, – напомнил Агарян.

– Ты что, не можешь сладить с девчонкой? – упрекнул Бочар. – Что ж ты за пацан?!

Юрец издал звук, похожий на щелчок кошелька. Самсон увидел в его руке зажигалку.

– А ну, задай ей жару! – не унимался Бочар. – Хочу видеть, как этот кролик выскочит из леса с поджаренным задом. И не вздумай ссать! Среди моих друзей нет ни одного ссыкуна.

– Да-да, – принялся кивать Черный. – И никогда не будет.

– Ты слышал? – Бочар, явно недовольный тем, как ведет себя товарищ, повысил голос. – У тебя две секунды на решение. Или ты берешься за дело, или ты нам больше не приятель.

Тут Набоков словно пришел в чувство. Зашевелился, чиркнул зажигалкой, расправил плечи и заявил:

– Дайте мне всего минуту, и увидите, на что я способен!

С этими словами он пересек вытоптанную перед зданием площадку и исчез в темном проходе. Самсон понял, что сейчас наилучший момент, чтобы покинуть проклятое место и поискать кирпичную пыль где-нибудь еще. Поселок Гайдук имел десятки промышленных объектов, и он не сомневался, что на одном из них найдутся развалины, где сбор оранжевого порошка не вызовет никаких проблем.

Развернуться на узкой тропе без какого-либо шума Самсон не смог. Он пятился задом до тех пор, пока не уперся в стену оврага. Запах фекалий повис в воздухе, и мухи снова закружили вокруг головы мальчика. В овраге Самсон развернулся, влез на пригорок и поплелся к забору. Через несколько шагов он был остановлен приглушенным криком, показавшимся ему столь знакомым, что он в него просто не поверил. Охваченный внезапным проявлением дежавю, Самсон был сбит с толку и изо всех сил попытался уверить себя, что ничего не слышал. Он сделал еще три шага в направлении забора, когда крик повторился, но на этот раз был оборван, точно в груди кричащего закончился воздух.

В любом другом случае Самсон ни за что не повернул бы назад и, наоборот, прибавил бы ходу, но он узнал крик, и это его встряхнуло. Он сжал палку, совершенно не чувствуя, как острые колючки впиваются ему в ладонь. Злость вскипела в нем, и место страха заполнило безразличие к тому, что может с ним произойти, если он попадет в немилость к своим недругам.

Он ринулся назад, сметая на своем пути колючие кусты, насекомых, мусор и прочие помехи, пока не очутился на открытой местности лицом к лицу со старшеклассниками. Этот момент стоил того, чтобы его запечатлеть. Агарян вытаращил глаза, Бочаров застыл с открытым ртом, повисла удивительная тишина, и казалось, будто небо склонилось над ними, чтобы получше рассмотреть подробности предстоящей расправы. Самсон понял, что его появление стало неожиданностью, как если бы из зарослей акации выскочил медведь. Но Бочар очень быстро пришел в чувство, ухмыльнулся и сказал:

– Вот так номер, – и провел пальцем под носом. – Жиробас? Какими судьбами?

Не успел он закончить, как из окна послышался рев Набокова:

– Стой, сука! Руку сломаю! Стой!

В оконном проеме Самсон увидел Аню. Девочка отчаянно вырывалась. Она зацепилась за часть выломанной рамы, но жесткие руки, державшие ее, оказались сильнее. Через секунду девочка упустила свою опору, и ее потащили во тьму.

– Отпусти ее! – завопил Самсон, и его крик заставил Бочара напрячься и посмотреть по сторонам.

– Юрец! – рявкнул старший товарищ.

– Что?! – отозвался Набоков.

– У нас гости, – Бочар сцепил кулаки, и в памяти Самсона вспыхнула последняя встреча.

«Я им отомщу! – твердо решил он. – Они мне за все ответят! Я их больше не боюсь!»

Но как он ни мотивировал свои действия, страх перед заведомо сильными мальчишками оставался. Он знал, что в схватке одного против троих он не победит. Его снова побьют, возможно, покалечат, но их он тоже не оставит безнаказанными. Кому-то точно перепадет иглами акации, а кому-то он залепит кулаком. Эта мысль оставляла его в бою, хотя внутренне Самсон очень хотел все бросить и убежать домой.