Текст книги "Девочка без прошлого"

Глава 8

Цыгане

Во второй половине ноября дожди стали лить с заметными перерывами и вопреки приближению зимы, потеплело. Я ходил на работу в расстегнутой куртке. Про шапку вспоминал, когда с гор спускался ветер или небо затягивали тучи. Настроение было прекрасным, будто зима уже проскочила, близилась весна, распускались почки, и город окрашивался в новый цвет. Такая лихорадка – частое явление для Новороссийска. За потеплением последовало похолодание, и жители города могли наблюдать за живописным явлением: над морем повисал густой туман. В студенческие годы я видел нечто подобное на набережной. Туман образовывался над водой, переползал через парапет, и там, где пешеходные дорожки близко граничили с береговой линией, окутывал все в непроглядную мглу. В тумане исчезали деревья, люди, фонари. Рестораны на набережной погружались в дымку до второго этажа. Ближе к дороге мглу разгоняли машины, но то, что творилось у кромки воды было настоящим сокровищем для фотографов и впечатлительных личностей.

С тех пор, как я переселился на Восточную сторону бухты, туман почти не появлялся. То ли веяние природы утягивало его с Востока на Запад, то ли климат здесь был несколько иной. Даже когда над морем повисала дымка, и противоположная часть бухты исчезала в бледно-голубых тонах, в окрестностях Сухумского шоссе было все так же прозрачно и серо. Интенсивный дорожный трафик словно отгонял теплые воздушные массы в горы, где они собирались в тучи в виде длинной широкой полосы. Ту полосу местные называли бородой. Когда я только переехал в Новороссийск, мне рассказывали, что борода над горами предвещает о скором Норд-осте. Подтвердить эту теорию я не смел, потому что Норд-ост иногда дул и без бороды. А на восточном побережье в холодное время года он вообще дул постоянно.

Прогулки на пляж вскоре стали рутинными, и мы с Алиной начали расширять географию наших путешествий. Мы ходили на мыс, ходили в лес, поднимались к Андреевскому перевалу. Иногда мы забирались так далеко, что, возвращаясь, засыпали абсолютно без сил. Пешие прогулки действовали в равной степени утомительно и восхитительно. Мы успевали поговорить, устать, надышаться гарью. Однажды, засыпая, я вдруг понял, что вечер есть самая лучшая часть суток, что можно себе вообразить. И несмотря на то, что вечер всегда проходил быстро, у меня не возникало чувства, будто его не было. В тот период я словно обрел новую жизнь и с раннего утра мечтал о том, чтобы наступил вечер. О том же я думал и на работе. Под шум двигателя, под грохот сгружаемого на конвейер мергеля, под голос диктора из радиоприемника, и даже под стук ложек за обедом, я думал только об одном: чтобы поскорее наступил вечер, и мы с Алиной вновь пошли гулять.

Наверное, это было наваждением.

В один из ноябрьских дней, когда солнце поднялось высоко над морем, а над горами повисла борода, я кое о чем вспомнил. История «Оливера Твиста» подходила к концу, и, чтобы не лишать себя удовольствия в чтении, мне требовалось отыскать новую книгу. Я не хотел покидать творчество Чарльза Диккенса, и мне требовалась книга, способная продолжить приключенческую линию только уже с новыми героями. Из Диккенсовских произведений в моей библиотеке оставался только роман «Большие надежды». Я прочел его лет десять назад, но уже в том возрасте еле осилил. Перечитывать роман с девятилетней девочкой было бы не разумно. Поэтому мне требовалось другое, более легкое повествование, наполненное юмором и перипетиями без глубоких умозаключений. Вот тогда-то я и вспомнил о «Лавке древностей». Романе уступающим по популярности «Оливеру Твисту», но не менее увлекательном, волнительным и интригующим.

Так я отправился в город искать заветную книжку.

Добравшись до центрального рынка, я задумался над тем, куда пойти: в книжный магазин, где любой роман найти легко, но он будет стоить дорого или поискать на рынке в газетных лавках, где была возможность сэкономить. Я и сам не заметил, как людской поток в районе остановки подхватил меня и вынес на аллею. Массы людей здесь резко редели, потому что всюду, куда ни глянь, стояли цыгане. То была их точка. Их закуток. Отсюда их никто не гнал, и здесь они имели достаточное внимание среди посетителей рынка, кому предлагали сигареты, краденные телефоны, драгоценности и, конечно, «гадания». Пересекая аллею, не наткнуться на цыган было невозможно. Они стояли по обе стороны дорожки, при коротком взгляде выдвигались к тебе навстречу, при отрицательном ответе цеплялись следом. В основном торговали и гадали только женщины. Мужчины тоже находились на аллее, но никаких попыток завлечь клиента, они не делали. Еще реже, чем мужчины, здесь встречались дети.

Сегодняшний день отличался от предыдущих во многом.

Во-первых, на аллее появились девушки. Молоденькие, лет четырнадцати-пятнадцати. Они тушевались под деревьями вместе с еще более молодыми девочками лет восьми-десяти. Было заметно, что никакой деятельности, кроме присмотра за детьми они не выполняли, отчего на их лицах изредка появлялась печаль. Дети кружились, как волчки и было ясно, что активность для них была нормой, чего не скажешь про взрослых, ежеминутно делавших им замечания. Визгом полнился небольшой закуток с тыльной стороны от аптеки, и прохожие обходили его по дуге, будто из очага шума, им навстречу могла броситься проказа.

Там же, где тушевались девушки и дети, бегали две тощие собаки. В отличие от прохожих, никаких проблем с цыганским обществом они не испытывали. И даже, когда кто-либо из детей тянул к ним руки, давались гладиться и ласкались. По худощавости детей и собак можно было предположить, что питались они одинаково, но это совершенно не влияло на общее торжество. Все были счастливы, бодры и беззаботны.

Я тоже пошел вокруг цыган по дуге. Прохожих на аллее не было, и я почувствовал внимание цыган на себе. Одна из собак устремилась за мной, и, обнюхав пятки, пристроилась следом. Я ускорил шаг и опустил голову. Перед глазами был асфальт. В ушах – шум детских голосов. Кто-то сбоку предложил купить или продать телефон. Я не ответил. Собачонка побежала в стороне. Сквозь шум детских голосов я слышал, как стучат по тротуарной плитке ее когти.

Громкий скрипучий голос из-под деревьев предложил купить сигарет. Клич был похож на закидушку, чтобы спросить что-нибудь еще. Я промолчал и уже миновал оживленный участок цыган, когда навстречу мне выдвинулась немолодая женщина с ребенком на руках. Траектория ее движения была настолько резкой, что я в нее чуть не врезался. Голову пришлось поднять, руки спрятать в карманы. Женщина притиснулась ко мне и прошептала:

– Не бойся меня, парень, – голос у нее был тихий и добрый. Совсем не такой, как у торговок сигаретами. – Сказать тебе хочу кое-что, – молвила цыганка.

Я сделал шаг прочь от нее и остановился. Наши глаза встретились и почему-то расходиться не пожелали.

– Такой робкий, – заявила она. – Такой молодой, такой горячий, но еще не знаешь ничего.

Я не отвечал.

– Хочешь расскажу твое будущее?

Я помотал головой.

– Хочешь, – улыбнулась цыганка. Ребенок на ее руках завертелся, и она ненадолго отвела глаза. – Хочешь, но боишься, что я дорого возьму, да?

– Вообще не интересно.

– Вообще не интересно ему? – усмехнулась женщина. – Ой, посмотрите, какой! Не стыдись, парень. Знаю, что ты не женат. Знаю и что детей у тебя нет. Знаю, что и про родителей своих ты забыл… – говорила она с уверенностью, будто и правда все знала.

Ребенок силился заплакать, но его то ли что-то отвлекало, то ли он просто устал.

– Не бойся, парень, – сказала цыганка, прижимая дитя к груди. – Все у тебя наладиться. А будущим ты зря не интересуешься.

– Когда будущее знаешь, жить не интересно, – брякнул я.

Цыганка ухмыльнулась.

– Все вы так говорите. А в глубине души все равно хотите знать. Жаль денег, да?

– Нет. Жаль времени.

– Ты со мной время в пустую не потратишь, – заявила она. Голос у нее менялся, точно песни на пластинке.

– И в предсказания я тоже не верю, – договорил я. – Предсказатели, конечно, личности занимательные, но у меня к ним дел нет. Я своему пути следую и мне этого достаточно.

– Зря так говоришь, – опрометчиво заметила женщина. – Предсказания твою жизнь не изменят. Зато будешь знать, с чем встретишься.

Ребенок захныкал. Цыганка заботливо прижала его к груди. Сколько я не разглядывал крошечное дитя, никак не мог определить, девочка это или мальчик.

– Ты мне одно скажи, парень, – заговорила цыганка, покачивая ребенка. – Девушку хочешь найти?

– Не думал еще.

– Врешь, – прозвучало с осуждением. Даже ребенок вдруг прекратил всхлипывать и уставился на меня.

– Не вру, – отстранился я. – Вам-то какое дело?

– Я тебе помочь хочу, – цыганка говорила, а во мне словно откручивались гайки. Наверное, именно так просыпается доверие. – Открою тебе один секрет.

Она ненадолго замолчала, а я уловил, что секрет открывать ей совсем не хотелось.

– Через эту аллею проходит тысячи людей в день. И я за свои сорок с лишним лет научилась определять, кто плохой, а кто хороший, – цыганка прищурилась. Мурашки побежали у меня по спине. Объясняла она достаточно доходчиво. Как трехлетнему ребенку. – Люди перед моими глазами, все равно, что воздушные шары: одни темные, другие светлые. Летят мимо, бьются друг о друга. Кого-то проносит сквозняком, кто-то останавливается и замирает. Все они кажутся разными, и в тоже время всех их объединяет одно: судьба. Люди не могут контролировать судьбу, даже если знают ее наперед. Поэтому они плывут по течению. Кто-то по бурному, кто-то по тихому.

Цыганка сделала паузу, а я вдруг почувствовал волнение и тревогу. Напряжение не сошло даже, когда женщина отвлекалась на ребенка.

– Судьба – главный страх человека, – продолжила она. – И если говорить о темных шарах, то судьба для них все равно, что злой рок. Знаешь, сколько таких я видела?

Я отрицательно помотал головой.

– Твое счастье, – сказала она. Я заметил, что ребенок успокоился и теперь не сводит с меня глаз. – Ты живешь в городе, где темных шаров так много, что белых среди них попросту не найти, – произнесла она, заглядывая в меня, как в шкатулку. – Каждый второй хранит в себе гнев и обман. Каждый третий кого-то презирает. Каждый четвертый кому-то льстит. И почти каждый испытывает зависть к своему ближнему, причем, плевать, друг он или судья. Вот и скажи мне парень, как можно было придумать мир с таким количеством темных шаров?

– Не знаю, – ответил я. – Я этот мир не создавал.

– Но ты в нем живешь.

– Живу, – мне представился поток: темные шары текли вместе со светлыми. – А я какой шар? Темный или светлый?

– Зачем тебе знать, какой ты? – она сделала шаг назад и посмотрела в сторону цыган. Две толстые бабы принялись ругаться друг с другом. Мужчины бросились их разнимать.

– Хочу.

– Хочет он! – пробурчала женщина. Никакого зла я в ней не увидел, но реакция мне не понравилась. Видимо, даже за такую мелочь пришлось бы платить.

– Если я скажу тебе, какой ты, ты ведь будешь об этом думать. А потом, когда у тебя все будет валиться из рук, будешь меня вспоминать. Скажешь, что цыганка виновата. Порчу навела.

– Значит, темный, да?

Лицо ее вдруг посветлело.

– Дай руку, – сказала она как-то по-матерински, отчего мне тут же захотелось протянуть ей не только руку, но и кошелек.

Было в ней что-то, что вызывало жалость одновременно с опасением. Я не понимал, где оно кроется. В глазах, в душе или в подсознании. Но оно определенно было.

– Я не скажу тебе будущее, – заверила цыганка, протягивая свою ладонь. – Но я дам тебе наставление. Сделаю так, чтобы ты был осторожен. Заплатишь, сколько сам считаешь нужным. Я деньги не считаю.

Я задумался. Что мне было терять, если у меня и так ничего не было? И, решился. Протянул ей руку. Цыганка уставилась на линии на ладони. Туда же уставился ребенок. Около минуты они разглядывали невесть что, то ли изображая, что что-то видят, то ли действительно что-то видели. Еще никто и никогда не изучал мою ладонь столь пристально, лаконично и долго. Через какое-то время я почувствовал, как ладонь начинает потеть.

Я уже был готов вырвать руку, когда цыганка ахнула и исчезла. Только пестрый платок замер у меня перед глазами, но и он быстро растворился в толпе, словно его и не существовало. Что произошло, я так и не понял.

Аллея поутихла. Две толстые цыганки перестали орать друг на друга и разошлись по углам.

Мужчины заняли почетные места караула. Они еще размахивали руками, упрекая каждый свою бабу, но злость их уже улеглась, и конфликт больше не тревожил внимание прохожих. В ожидании гадалки я провел несколько минут. Никто ничего не спрашивал. Никто не докучал мне. И это было очень непохоже на цыган. Я будто бы очутился в обществе, где все происходило наоборот и в какой-то момент даже почувствовал себя прозрачным. С детских лет родители и знакомые советовали мне остерегаться цыган, и, наверное, то обстоятельство повлияло на мою жизнь так, что отношение к цыганам складывалось абсолютно пренебрежительное. Но, как говорил Чарок, взросление многое меняет.

После пятиминутной встречи во мне словно что-то щелкнуло. Предохранитель, долго удерживающий ситуацию под контролем, расцепился, и я увидел бесплодный лес под другим углом. Цыгане меня больше не пугали. Наоборот, нечто таинственное и непонятное, заставляло стоять на месте и в какой-то степени чувствовать в этом обществе себя своим.

Я уже совсем замечтался, когда кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся. Передо мной стояла девушка лет пятнадцати, очень привлекательная на вид, если бы не ее худощавость. Платье ее было настолько длинным, что ни рук, ни ног не было видно, и со стороны девушка казалась обмотанной в мантию, служившую ей защитой, как от ветра, так и от ненасытных глаз. Она посмотрела на меня с диковинной сдержанностью.

– Уходи отсюда, – прошептала девушка, и мне почудилось, будто гайки, открученные гадалкой, стали на свои места и принялись затягиваться.

– Почему? – спросил я.

– Уходи, – повторила она. – Немедленно.

После того, как гайки затянулись, я почувствовал пробуждение. Меня словно хлыстнули кнутом, не оставляющим никаких следов, кроме воспоминания о боли. Хлыстнули, встряхнули и указали на дорогу, ведущую куда-то без обратного адреса.

Я присмотрелся к девушке, и не увидел в ней ни огня, ни холода. Все было каким-то усредненным. Снаружи – человек, изнутри – мгла.

– Ты что не понял? – говорила она, не повышая голос. – Жизнь нужна? Беги отсюда и никогда не возвращайся.

Больше она не сказала ни слова. Молча развернулась и бросилась ловить одного из детей, убежавшего от цыган. Я постоял на месте, а потом заспешил по аллее по направлению к центральному рынку. Не известно, о чем говорила девушка, упоминая «жизнь», но что-то в ее словах тронуло меня.

У ворот центрального рынка меня встретила толпа. Я растворился в ней, как песчинка и следующие полчаса бродил по рядам, где изредка попадались лавки с газетами и книгами. В две тысячи семнадцатом году центральный рынок был уже не тот, что раньше. Кругом расстраивались торговые центры и большинство продавцов переезжало туда, не смотря на высокую цену аренды. Под открытым небом оставались только самые стойкие: в основном продавцы овощей и фруктов. Все остальные виды продукции либо исчезли, либо пребывали в очень небольшом числе. Так я прошелся по двум-трем рядам, где предполагал найти книгу. Ничего не нашел и вернулся к воротам. Перед тем, как отправиться в книжный магазин у меня оставалась надежда на небольшую газетную лавку, спрятанную в одном из торговых павильонов. Людей там обычно не было, равно, как и большого выбора книг, но не проверить его я не мог. Я почти добрался до центральных ворот, когда стал свидетелем необычного зрелища.

Рынок находился чуть выше аллеи, и с улицы были хорошо видны границы парка и ярморочной зоны. По аллее в разных направлениях шли люди, однако теперь поток расслоился и походил на речку, встретившую на своем пути множество порогов. Теми порогами были женщины в пестрых одеяниях. Подобно гигантской паутине, они заполонили все вокруг. Края паутины растянулись, и облепили автобусную остановку, вход в парк, и центральные ворота рынка.

В десяти шагах от меня прошла стройная женщина с шалью на плечах. Ее руки шевелились, точно разгребая толпу. Шея была вытянута. Взгляд скользил по головам, подобно электромагнитному полю, и даже смелые таксисты, привыкшие не только к присутствию цыган, но и ежедневным рейдам полиции, попятились от нее, как от источника радиации. С другой стороны от себя я увидел старуху. Толстая, страшная, с трепыхающимися пальцами она ползла по направлению ко входу. Глаза ее пронзали каждого прохожего, и выражение лица было подобно маске мертвеца. На пешеходном переходе я увидел еще одну цыганку. Ту самую, что участвовала в споре, и непонятно выиграла его или нет. С ней был мужчина неприметного вида. Мужчина смотрел вдоль парка, женщина в обратном направлении – вдоль торговых павильонов.

Я развернулся и пошел прочь от цыган.

Складывалось впечатление, что в кое-то веки, не цыгане обобрали простолюдина, а простолюдин цыган, причем сделал это с какой-то непристойной легкостью. Так что обеспокоен оказался весь табор. Была в моей голове и другая идея. Менее твердая, но все же реалистичная. Что-то подсказывало мне, что все содрогающиеся лица и взгляды искали меня. Наверное, я все-таки должен был дождаться цыганку и ей заплатить. Теперь думать об этом было поздно.

Я пересек рынок и выбрался к административному зданию. По правую руку от западных ворот находилась остановка, где можно было поймать такси и уехать домой. С минуту я обдумывал, стоит ли продолжать поиски книги или лучше убраться отсюда и приехать в другой день. Магазин теперь был далеко, равно, как и газетные лавки. Я вспомнил, что видел книжные развалы на улице Свободы недалеко от недостроенного Драмтеатра, но путь туда займет минут тридцать, и гарантии найти книгу у меня тоже не было.

– Ну и ладно, – пробормотал я себе под нос. – Книжку я все равно куплю. В другой день. А сейчас…

Некое чувство подсказывало мне, что нужно уходить. Срочно. Немедленно. Я посмотрел в сторону рынка, и в толпе людей увидел десятки пестрых платков. Все они рассыпались по рыночной площади и двигались в разных направлениях. Несколько цыганок шли к Западным воротам. Не теряя ни минуты, я поймал первое попавшееся такси и через четверть часа поднимался на холм к своему дому.

Глава 9

Посетитель

Этот стук я ждал месяц. Я услышал его во время обеда и подумал, как было бы хорошо, если бы одним стуком все и закончилось. Кто-то пришел, постучал, решил, что дома никого, ушел и больше никогда не возвращался. За пять лет, что я прожил в частном домовладении по соседству с «Краем чудес», мне стучали всего два раза и оба раза сотрудники коммунальных служб. Но сегодня я заранее знал, что ко мне пожалуют не коммунальщики. Придет кое-кто поважнее, повеличавей и понастырней. И вопросы у него будут такие, что отвечать на них придется, изрядно поволновавшись.

Алина тоже услышала стук. Мы синхронно отложили ложки и поглядели друг на друга.

– Сиди здесь, не высовывайся, – сказал я.

Девочка мотнула головой.

Стук в окно повторился. Тихий, осторожный, как шаги в пустом коридоре.

Было ощущение, что стучат не в окно, а в душу.

– Иду! – крикнул я из кухни, а сам скользнул в гостиную и глянул во двор.

Человек, удостоверившись, что его услышали, отошел к калитке. Там он сунул руки в карманы и стал рассматривать соседские дворы. Я подумал, что в такой позе он мог простоять довольно долго. Так долго, что я бы успел покончить с обедом, принять душ и выспаться. Было заметно, что человек к подобным обстоятельствам привык, и длительное ожидание было одной из его инструкций.

Я взял себя в руки, медленно, как во сне, набросил куртку, запахнулся и одел ботинки. Притворившись оторванным от важных дел, я вышел на крыльцо, где меня встретил свежий ветер, солнце и сосредоточенный взгляд полицейского. Человек с погонами майора поздоровался.

– Уголовный розыск, – сказал он, показав удостоверение так, что я даже не успел рассмотреть фотографию. Фамилии, разумеется, я тоже не прочитал. Зато, после упоминания о розыске почувствовал, как затряслись кисти рук.

– Прошу прощения, если отрываю вас от важных дел, – вежливо, но с уклоном принуждения, начал следователь. – Люди, почему-то всегда, завидев полицейского, заранее его проклинают. Мне кажется, вся причина в том, что мы приходим не очень вовремя, верно? – он слегка улыбнулся, а я уловил пристальный оценивающий взгляд.

– Да, – согласился я. – Мне скоро на работу. А сейчас я обедаю.

Мужчина кивнул. На круглом в меру расслабленном лице ничего не изменилось.

– Вы меня, действительно, обрадовали. Наверно, первый дом в округе, куда я постучался и меня встретили без явного желания поскорее проститься. Если есть обед, значит есть лишние пять минут, а это целый вагон времени, – он переступил с ноги на ногу и вздохнул. Вид его был уставший и безрадостный.

Я подозревал, что у людей подобного склада, вообще не бывает бодрости. Днем и ночью они тяжелы и медлительны, но чудовищно настырны. И именно такие качества позволяют им выполнять их работу.

– Представляете, у меня даже возникло ощущение, что здесь есть самый занятый район города. Не чета Южному или Центральному. Я обошел уже десяток дворов, и там, где мне все-таки открыли, я не услышал ничего спокойного и тактильного в свой адрес. У людей при виде полицейского, словно что-то взрывается, что отчетливо отражается на их внешнем виде. – Его взгляд скользнул по стенам дома и остановился на одном из окон.

Скорее всего, он уже заглядывал туда, но безуспешно. На улице было слишком светло, в доме слишком темно. Не увидев ничего, кроме своего отражения, полицейский подступил к крыльцу.

– Но вы же не такой, верно? Вы же уделите мне пару минут личного времени. А потом мы пойдем своими дорогами. Я уверен, что так будет лучше всего.

«Наверно», – пронеслось у меня в голове. Я судорожно глотнул.

Всем своим видом я показывал, что мне все равно.

– Да, – утвердил он. Так будет лучше всего. Знаете, как неприятно возвращаться в один и тот же дом по несколько раз. А мне приходится заниматься этим каждый день. Приходить и уходить, заглядывать в окна, расспрашивать соседей о соседях. Поверьте, такая работа не приносит никакого удовлетворения. Но я не отступаюсь, – он покачал головой. У меня засосало под ложечкой. Сейчас он скажет, что разыскивает ребенка, я отвечу, что никого не видел, и ворота преступного мира откроются передо мной, подобно Преисподней. Вокруг займутся огоньки, и я стану своим среди чужих только лишь потому, что хотел сделать жизнь девочки светлее.

Полицейский подступил ближе и снял фуражку. С лысиной на голове он выглядел лет на пятьдесят. В фуражке на десять лет моложе. Немного взмыленный, немного помятый, в меру строгий и целенаправленный, он внушал мне самые безрадостные перспективы. Я развел руками, понимая, что влип, и сказал себе: «Девочку все равно заберут. Ее судьба решена».

– Здесь довольно прохладно, – заметил полицейский, дожидаясь того, что я приму участие в беседе еще до того, как возникнет конкретный вопрос. – Странное место, ваш район. В центре города светло и сухо. А здесь ветер, будто сошел с ума. Рвет и мечет, как ненормальный.

– Сегодня теплый день, – пробормотал я и посмотрел на небо. Теплый день предвещал холодный вечер.

– Я все к тому, – говорил мужчина, держа фуражку в руках. Его лысина точно покрывалась рябью. Возможно ли такое или нет, я не знал, но своими глазами видел, как кожа на ней съеживалась. И чем сильнее задувал ветер, тем отчетливее была видна рябь. – Я все к тому, – повторил он, – что мы могли бы пройти в машину или поговорить у вас дома. Меня устроит любой вариант, лишь бы ни откуда не дуло.

Я сказал, что не прочь поговорить в машине.

Мы сели в новенький Форд Фокус, где было натоплено так, словно салон машины никогда не проветривался. Не успел он расстегнуть куртку, как меж двух передних сидений просунулась голова немецкой овчарки. От неожиданности я чуть не выскочил из машины. Пес посмотрел на меня, потом в окно и заскулил.

– Жалуется, что я не выпускаю его гулять, – объяснил полицейский. Хотя он только что гулял… А я чуть не околел от холода.

Он завел двигатель и приложив пальцы к решетке, принялся греться.

– Весь день по холоду брожу. Промерз до костей, несмотря на то что на улице яркое солнце.

– Такая у нас погода.

– Не то слово, – он прекратил гимнастику пальцев и повернулся ко мне. – А вы, как я вижу, не мерзните?

– В доме тепло.

– Да-а, – протянул мужчина. – Хорошо иметь теплый дом.

Он хохотнул. Полный живот чуть подпрыгнул.

– Я имею ввиду тепло фигуральное. Не то что исходит от батареи. Понимаете меня?

Я кивнул.

– Когда-то давным-давно я ценил одну штуку в своей жизни. Я приходил со школы домой, брал книгу, садился в своей комнате там, где свет падал из окна от заходящего солнца и читал. Для меня это было тепло. В нашем доме зимой температура опускалась до одиннадцати градусов, а мне все равно было тепло. Да-м, – вздохнул он. – Такие были времена. А вы любите читать? Не подумайте, что я на что-то намекаю. Спрашиваю из личного интереса. Окна вашего дома расположены так, что на закате за солнцем можно наблюдать сравнительно долго. И в комнатах днем, наверное, очень светло.

– Да, – сказал я. – У меня в комнатах светло. И читать я люблю.

– Какой ваш любимый писатель?

– Их много. Но сейчас я читаю Диккенса.

– У-у-у, – оценил он. – Тут в начале переулка есть один дом. Я зашел в гостиную и у меня просто открылись глаза. Я даже не поленился пересчитать сколько полок имелось в их библиотеке. Двадцать две. И все от края до края забиты книгами. И знаете, что самое интересное? Когда я спросил у хозяина, – тут он отступил, – в правомерных целях я не могу назвать его имя, какой его любимый писатель, он сказал мне, что читать не любит вообще.

Полицейский убавил гул печки, и в машине стало тише и комфортнее.

– Вы можете себе такое представить?

Я помотал головой.

– Разумеется, у меня зародился интерес, зачем ему такая библиотека, если он не является любителем литературы. И он ответил, что любить читать и любить книги – две разные вещи. Он сторонник второй. Якобы книги дают ему уют и спокойствие. Не знаю, как именно это выглядит, но сказал он именно так, – мужчина с погонами майора почесал над верхней губой. Усов он не носил, но и гладко выбритым тоже не был. – А вы как к такому относитесь?

– У меня маленькая библиотека. Всего четыре полки. Но все, что у меня есть, я читал или хотя бы просматривал, – я подумал и добавил. – А в то, что книги создают в доме уют – вам не соврали. Это действительно так.

– Хм, – он снова потер верхнюю губу. – Надо будет присмотреться. Прикупить себе что-нибудь. Я большой любитель читать, но сколько себя помню, книга приносила мне успокоение только в руках и перед глазами, а не на полке или на столе. Сейчас вообще времена изменились. Дочь скачивает электронную книгу из интернета, и я читаю. Поэтому моя домашняя библиотека совершенно не отражает то, что есть на самом деле, – он глянул на дом. – Вы живете один?

– Один, – выпалил я.

Вопросы из зеленой зоны забирались в желтую.

– Не скучно?

– Нормально.

– Чем занимаетесь?

– Работаю водителем на цементном заводе. Перевожу горную породу из карьера к мельницам первичного помола.

– Почетно, – отреагировал он и откинулся на спинку сиденья, которая тут же скрипнула под его весом и промялась, как резиновый гамак. – А в свободное время чем занимаетесь?

– Смотрю телевизор. Учусь готовить. И гуляю.

– Диско, бары предпочитаете?

– Давно не был.

Он искоса посмотрел на меня.

– Серьезно?

– Серьезно.

– А где же вы находите девушек?

– Нигде.

Я подумал, что своими ответами внедряю в него некую боль. Полицейский меня не понимал, но, как и полагается служителю закона активно вдавался в подробности личной жизни.

– Странно так, – проговорил он. – В паре шагов от вашего дома находится одно примечательное заведение. Своей «таинственностью» оно так и манит…

Я сказал, что не понимаю, о чем он, и он объяснил.

– Я про «Край чудес». Слышали о таком?

– Слышал.

– А бывали там?

– Сам – нет. Но, что там, примерно представляю.

Полицейский покачал головой.

– Значит, не бывали, но представляете. А что именно представляете?

– Проститутки, наркотики, шальная жизнь. Сходи туда, и проблем не оберешься.

– Все верно, – снова хохотнул он. Наши мысли будто бы совпали. – Змеиный угол! Мы называем так это место. Причем, змеи там настолько талантливые, насколько и ядовитые. Подсядешь – обязательно отравят, – он печально вздохнул. – А вы знаете, что женщины водят туда своих мужчин, чтобы раззадорить?

– Я бы не удивился даже если бы вы сказали, что туда водят орангутангов, чтобы поплясать.

– Хм, – полицейский вытянулся. Ростом он был небольшого, но из-за лишнего веса машина была ему тесной. – Замечательная идея. Привести в бар орангутанга… чтобы тот поплясал. Я бы до такого не додумался. Кстати, у меня только сейчас появилась догадка – «развлечения для всех», – повторил он с чутким представлением происходящего. – Вот что туда так манит людей.

– Наверное, так и есть, – подтвердил я. – А иначе зачем туда ходить?

– Что мне никогда не объяснить… – он прищурился. На круглом лице это смотрелось донельзя смешно. – Люди знают об опасности и все равно туда идут. Почему?

– Потому что дураки, – смело сказал я. – Почему люди, натворившие бед на пьяную голову, снова пьют? Им говорят – не пей, опять бед натворишь, а они все равно пьют. Почему? Потому что дураки.

– И сколько, по-вашему, у нас в городе таких будет?

– Не смею предполагать.

– Понимаете, в чем дело, – налету хватал он. – Один из таких, выражаясь, по-вашему, дураков, на днях пришел в «Край чудес» снял там заблудшую овечку, причем довольно молодую, и отправился с ней в горы смотреть на звезды. Через сорок восемь часов «овечку» нашли мертвой далеко от туристической тропы, благодаря одной нелепой случайности. Компания любителей трекинга поднималась на Лысую гору с собакой породы бигль. Не будь там этого бигля, мы бы обнаружили тело гораздо позднее. Но так случилось, что собака учуяла запах другой собаки и потащила своего хозяина в кусты. Там и был… труп.

Он положил руки на руль. Я решил, что сейчас он потянется за сигаретами, закурит и салон машины станет для меня пыткой. Жарко, тесно и до тошноты накурено.

– Что значит запах другой собаки? – переспросил я.

– То и значит, – ответил полицейский и бережно погладил руль. – При тщательном осмотре места происшествия мы обнаружили собачью шерсть цвета молочного шоколада. Пока эта наша единственная зацепка. Я предполагаю, что той собакой являлся лабрадор. Сейчас таковых очень много. Порода нашла свою популярность в нашей среде.