Текст книги "Властители ночи"

– А в самом деле, почему ты их слушаешь?

– Гм?.. Во-первых, их две. Никто не знает, кто из них каким голосом и когда поет. Они – одна личность в двух телах, и это интригует. Во-вторых – их пение меня успокаивает.

– Понимаю. – Пима кивнула. – И их две, то есть больше, чем тебе нравится. А я люблю слушать тот русский военный хор…

Мы сидели, прижавшись друг к другу, радуясь приятной музыке и просто жизни. Потом Пима пошла в ванную, а когда она вышла оттуда с лицом, раскрашенным как на Хэллоуин, я понял, что она не будет ждать меня в спальне. Так что я позволил сестрам Винни и Винни Ди Ди очаровывать меня еще почти три часа.

Где-то около двух я перестал бороться со сном и задремал на диване вместе с Фебой.

В пятом часу я дотащился до кровати с онемевшей шеей и пальцами правой руки. Я вспомнил прочитанную несколько недель назад повесть о человеке с двумя правыми руками; одна была правая, другая – правая, которая левая… Я не мог только вспомнить, откуда у него взялись две правых. Может, это вообще не объяснялось в повести о планете Ангела-Хранителя? Я заснул без труда, лишь в последнее мгновение решив запомнить, что мне приснится.

«Мне снилось, будто я ем зеленые помидоры…»

Мое объявление о том, что я собираю интересные, интригующие и странные сны, не вызвало особой реакции в обществе – через двое суток пришло лишь два ответа, один голосом, другой письмом. Я включил воспроизведение.

«Слушай, у меня был очень странный сон. Надеюсь, он стоит той двадцатки. Мне снилось, будто я ем зеленые помидоры. Странно, поскольку я ни за что не возьму в рот подобной дряни, ни в каком виде, даже красные… А в этом сне, понимаешь, жру эти помидоры и жру. Они всё время откуда-то сыплются, такие маленькие, твердые, круглые и скользкие, словно маслом намазанные…. А я с полным ртом оборачиваюсь и вижу, что рядом стоит койка, а на ней лежит такая красавица, что хоть стой, хоть падай! Тогда я хватаю горсть этих помидоров и засовываю ей между…»

Хлопнула дверь, и мой палец с быстротой молнии ударил по клавише паузы. Я облегченно вздохнул, слыша, как Пима, что-то напевая себе под нос, спускается вниз, и нажал клавишу стирания. Меня интересовали отнюдь не рассказы об эротических снах, а… Собственно – а что? Я уставился в окно, но вдохновение обходило мой дом стороной. Ничего не поделаешь. Когда-нибудь благоприятный воздушный поток забросит Музу в мое окно.

Я вывел на экран компа второй ответ.

«Мой самый странный сон был таким. Как-то раз мне приснилось, будто я – древний кассетный магнитофон. Почти прямо из музея. И выглядело это так: я стою внутри этого, как оно там называлось, – музыкального центра? В меня вставлена кассета с симпатичной музыкой, а моим знакомым никак не удается меня включить. Все словно ослепли и не видят клавиши воспроизведения. Ходят вокруг меня, волнуются, поскольку время идет, а они не могут потанцевать – кажется, это была какая-то вечеринка в стиле ретро – и кружат вокруг меня, и кружат. А я ничего не могу сказать, я всё-таки магнитофон, а магнитофоны не разговаривают, и лишь слушаю их беспомощные комментарии и давлюсь от злости, поскольку, будучи магнитофоном, хочу играть музыку, а они не позволяют мне показать, на что я способна. Только и делают, что проверяют кабели и разъемы, и никто не догадывается нажать эту несчастную клавишу. Не знаю, сколько длился этот сон, но я проснулась от боли в горле – словно я пыталась прокричать им инструкцию, но не могла. Врач определил перенапряжение голосовых связок, хотя я не издала ни единого звука. Я знаю это наверняка, иначе я разбудила бы сестру, которая спала в той же комнате, а сон у нее такой, что ее будит даже комар.

Таким был мой самый странный сон. Мне не хотелось бы еще раз так же мучиться во сне».

Затем следовали подпись и номер счета. Я отправил туда обещанные в объявлении двадцать долларов, откинулся на спинку кресла и погрузился в размышления.

Мое объявление разошлось по нескольким миллионам компов в стране. Конечно, значительная часть владельцев поставила на них фильтры и не просматривает объявления, но при этом немалая часть фильтров пропускает рекламу с обещанием гонорара. Неужели люди считали, что странных снов не бывает? По-настоящему странных. А может, они полагают, что таково свойство снов – все они странные, или же что во сне всё возможно и нельзя рассчитывать на «нормальный» сон, на сон – художественный фильм, без каких-либо загадок и странностей? Может быть, стоит еще подождать? Может, стоит радоваться, что на меня не обрушилась лавина описаний, которая поглотит все двадцатки миссис Гроддехаар? Я подумал, что неплохо было бы спросить клиентку, на какие расходы она готова пойти, но подавил эту смелую мысль – звонить? Самому накликать себе беду? Зачем?

Я чувствовал себя ребенком, размышляющим, не забраться ли в холодильник, пока мать дремлет в кресле, и решил не рисковать – мороженое осталось в холодильнике, трубка – на телефоне. А затем я всё же ее снял.

– Оуэн, – представился я, услышав пропущенный через фильтр голос секретарши Дуга. – Шеф у себя?

– Минуточку.

Я воспользовался паузой, чтобы зевнуть.

– Оуэн?

– Угу. Слушай, если я тебя спрошу насчет сновидений? Какие-нибудь исследования, тесты, попытки использования?

Он немного помолчал.

– Знаешь… ничего. Никакого эха, никаких ассоциаций. А что?

– Вот именно – ничего. Я получил задание, только не смейся… – Я достаточно подробно рассказал о деле миссис Гроддехаар, зная, что если изложу его суть вкратце, то буду смешон, если же стану вдаваться в детали – буду смешон вдвойне. Несмотря на это, я рассказывал и рассказывал, потея и радуясь, что правила не позволяют Дугу пользоваться видеоканалом. – Ну и, черт побери, мне конец. Я не в состоянии с ней нормально разговаривать, это древняя старуха, которая в любой момент может сыграть в ящик, а с другой стороны – чертова баба. Этакий божий одуванчик, но из стали. Мне с ней не справиться!

Под конец моей исповеди пот уже струился по мне градом. Я разозлился на самого себя.

– Только попробуй посмеяться!

– Нет, не вижу причин. Пока что могу тебе лишь посочувствовать: бедный, утонченный, железный Оуэн в тисках собственного податливого характера. Гроза преступ…

– Дуг?!

– Пардон… Не могу удержаться. – Он немного помолчал. – Так что я могу сделать?

– Дурака из себя строишь? – Я начал закипать. – Проверь, нет ли по вашему ведомству чего-нибудь такого, что имеет отношение к снам! Что еще может быть мне нужно?

– Хорошо. Успокойся. Сейчас что-нибудь придумаю. Как я понимаю, без лишнего шума?

– Да знаешь что? Поцелуй меня в…

– Тихо! Всё! Молчу.

Несколько мгновений тишину нарушало лишь мое яростное сопение.

– Черт… – сорвалось с моих губ.

– Заглянешь ко мне? – после некоторой паузы спросил Дуг.

– Завтра. Или – встретимся вечером в тире?

– Ладно. Я позвоню, и договоримся о точном времени.

– Хорошо. Сгинь, пропади пропадом…

Не является ли желание совать нос не в свое дело признаком впадения в детство? Почему меня интересуют грязные делишки и грехи чужих мне людей, судьба которых никак не пересекается с моей и вообще не влияет на мою жизнь? А может быть, даже такое вмешательство негативно влияет на какой-то элемент существования всего человечества? Мне вспомнилась сцена примерно пятнадцатилетней давности, не слишком трезвые рассуждения Бастера, когда мы вчетвером сидели у костра и жарили пойманную вечером рыбу, впрочем, пойманных из них было, честно говоря, всего лишь две.

– Вы не подумали, что, возможно, схваченный вами убийца убил бы в будущем женщину, которая родила бы ребенка-калеку с мозгом, равным мозгу двух Эйнштейнов, который при этом был бы мозгом дегенерата, который, в свою очередь, привел бы наш мир на край пропасти, а может быть, и дальше? Вы не ощущаете груза ответственности? Не боитесь, что из благих побуждений причиняете кому-то вред?

– А ты не боишься, что твое бездействие…

Сигнал компа прервал мои воспоминания о выезде на природу и тогдашней дискуссии. Можно было не двигаться с места, но бездействие мучило меня и раздражало. Я вызвал меню – одна запись, ответ на объявление. Молодой голос, обладатель которого был явно несколько смущен:

«Мне дважды снился один и тот же сон, почти в точности один и тот же. Может быть, лишь какие-то детали не повторялись, а может, я просто не запомнил. Сон был такой. Я нахожусь в каком-то чужом, но не вызывающем чувства опасности доме. Слушаю музыку, лежу на террасе… Вдруг – не помню, как и кто, но не могу отказаться – кто-то поручает мне доставить некую важную вещь некой девушке. Я отправляюсь в город и обнаруживаю, что кто-то за мной следит, использую разные хитрости и штучки из фильмов, но это не помогает – преследователи всё время у меня на хвосте, они даже не скрываются.

Не знаю откуда, но мне известно, что девушка, которую я должен найти, живет не то в гостинице, не то в студенческом общежитии. Здание это отличается тем, что у него как бы два крыла, зеркальные отражения друг друга, в форме буквы «V», если смотреть сверху. На остром конце находится единственный выход из обоих крыльев, а дальше тянутся длинные прямые коридоры, в которых негде спрятаться, можно лишь – и именно это я в течение долгого времени делаю во сне – спускаться по лестнице вниз и подниматься наверх, чтобы обмануть преследователей. Поскольку до этого мне не удалось от них оторваться, то они и тут сидят у меня на хвосте, а я постепенно теряю надежду, что сумею от них избавиться. И вдруг – везение. Совершенно случайно я их теряю. Чувствуя прилив сил и энергии, бросаюсь в другое крыло, поскольку именно там – та девушка. Врываюсь в какую-то аудиторию, ползу по полу, нахожу ее сумочку и вкладываю туда свою посылку. А сзади уже слышны шаги преследователей… Я смеюсь, поскольку задание выполнено.

Вылезаю из-под скамейки и смело смотрю на них, а девушка открывает сумочку и вынимает сверток. Да, в сумочке, когда я ее открывал, я видел несколько фунтов бижутерии – золото, платина, драгоценные камни. Бриллиантов величиной с яйцо нет, но содержимое сумочки – целое состояние. И теперь девушка лезет в сумочку, достает мою посылку, разворачивает бумагу, а там деревянный черпак, отломанный от какой-то поварешки! Никого это не удивляет, она меня трогательно благодарит, я ощущаю гордость, а мои преследователи злятся, но не слишком. Всё начинает приобретать этакие идиллические черты – мол, они пытались помешать, но не сумели. Из зала выходит целая толпа студентов, и тогда один из тех, кто меня преследовал, проталкивается ко мне, я его даже жду, а он приближается и, неприятно улыбаясь, шепчет, что мне вынесен приговор и, как только я выйду из здания, меня убьют.

Я весь покрываюсь холодным потом и… просыпаюсь. Каждый раз в одном и том же месте сна, и точно так же от страха.

В связи с этим сном у меня такая мысль: почему почти у всех снов идиотский конец? Почему никогда не бывает так, чтобы во сне – так же, как и в жизни? Почему то, что во сне выглядит смешным, в жизни глупо и банально, а то, что пугает, – в жизни выглядит по-идиотски? То, что во сне кажется важным, – в жизни ничего не значит? Если сны – в каком-то смысле отражения реальной жизни, то почему я во сне вдруг начинаю вести себя как последний идиот – например, ношу в кармане половину очищенной картофелины (такое мне тоже как-то раз снилось). Может быть, это способ как-то разгрузить сознание, как-то избавиться от комплексов?

Мне несколько раз хотелось поговорить с кем-нибудь компетентным в этом вопросе, но всегда находились дела поважнее. Потому, увидев это объявление, я сразу подумал, что стоит воспользоваться случаем. Мне не нужны эти двадцать долларов, но если вы знаете ответ на какой-то из моих вопросов – буду благодарен. Павел Джонс».

Дальше шел адрес его электронной почты.

И сразу же снова ожил комп:

«Моим самым отвратительным сном был тот, в котором я сдирал шкуру с игуаны, чтобы сварить из нее суп. Сдирать было легко, но потом я не смог решиться и не убил ее… Да, я обдирал ее живьем, шкура просто слезла как чулок… Потом…»

Я выключил комп. Что-то я сделал не так. Мне не нужны были самые странные, самые страшные, самые пикантные, но… Вот именно – а что мне нужно?

Я удалил объявление из Сети и поставил у себя на компе фильтр, который должен был отбрасывать обычные сны и оставлять лишь сдвоенные. Мне не понравилось то, что я сделал, – ключевые слова, ограничения и так далее; да и в любом случае мне был не слишком по душе подобный способ сбора информации. Мне больше подходили старые добрые методы: информацией для меня были прищуренный глаз собеседника, его запинки, дрожание рук, четвертая сигарета за пять минут, дрожь в голосе и так далее. Меня информировали соседки: «А вы знаете, что тому, из дома номер шесть, чаще всего снятся молодые крокодилы? Раздетые и поющие контральто самцы?» Вот это была бы информация!

Но я прекрасно понимал, что невозможно ходить по домам и собирать сны в корзинку. Стоп, кто там был богом сна? Орф… Тьфу, Морфей! Да, ради Морфея! Так что же мне делать?

Я вышел в сад и добавил удобрений в землю возле деревьев, собрал в компостную яму немного сухих листьев, засыпал их известью. Больше мне делать было нечего. Может быть, подумал я, купить какой-нибудь автомобиль по частям и заняться его сборкой? Времени у меня всё больше, и убивать его чертовски скучно и утомительно.

Я причмокнул, вырвав собак из дремоты, взял их на поводок и пошел в парк. Там я дал им возможность развлечься. Феба помчалась поздороваться со знакомыми и послушать свежие сплетни. Монти, утомленный двухсотметровым марафоном, улегся у моих ног и погрузился в восстанавливающую силы дрему. Интересно, ему что-нибудь снится? Кроме холодильника, ясное дело. Наверняка что-то снится – иначе отчего у него дергаются лапы, иногда сильнее, чем наяву, почему он время от времени повизгивает, попискивает, скулит?

Кажется, я впадаю в паранойю. Это выглядело даже в чем-то соблазнительно.

Целый час я обдумывал подобный вариант и не мог найти ничего лучшего.

Может, воспользоваться?

Я отложил окончательное решение до возвращения Пимы.

«…Я почувствовал на боку, на ребрах, ее острые коготки…»

Вся территория лагеря – около тысячи акров, а может быть, двух тысяч, оценить сразу было сложно, – была огорожена. У ворот нас тщательно и профессионально проверили. Я одобрительно кашлянул. Пима же поморщилась и окинула меня полным иронии взглядом. Мы получили идентификационные карточки, собаки тоже, и немного подождали, наблюдая за сменой караула и разглядывая прямые аллеи.

– Они над нами издеваются, – прошептала Пима.

– Но именно так, как мне нравится.

– Ведь мы же отправили ребенка не в школу выживания и не на курсы по подготовке спецназа! – фыркнула она.

– Если его научат отличать, где у ножа тупая сторона, а где острая, это ему не помешает.

– Да? А какой стороной он вырезал дудку из твоей удочки?

– Это было легко. – Я отвернулся, чтобы она не видела моей улыбки, и обнял ее. – На лезвии была надпись, так что он вполне мог разобраться.

Пима прижалась ко мне; я почувствовал на боку, на ребрах, ее острые коготки и едва удержался, чтобы не рассмеяться.

– Ему было два года, и он еще не умел читать, – не уступала она.

– Почти три… – не слишком убедительно возразил я.

Меня спасло постороннее вмешательство.

– Меня зовут Соббойя, – произнес кто-то у нас за спиной.

Я развернулся кругом, не выпуская из объятий Пиму. Перед нами стояла атлетического телосложения личность лет двадцати. Девушка? Парень? Накрахмаленный китель с идеально ровным галстуком, тщательно подстриженные ногти… Почему, собственно, мой взгляд упал на ногти? Может, потому, что я боялся посмотреть ей?., ему?., в глаза?

– Здравствуйте. Пима Йитс.

Моя жена не осмелилась протянуть руку. Я тоже. Но кто-то ведь должен был вести разговор.

– Мы заехали проведать сына, – небрежно бросил я.

– Мы очень рады. Прошу следовать за мной. – Она сделала два шага и посмотрела на нас через плечо: – Я проверила, у них сейчас по расписанию – два часа свободного времени. – «Проверила», значит, женщина! – Насколько мне известно, Фил сейчас отдыхает.

Фил отдыхает? Воспользовавшись тем, что Соббойя на мгновение отвернулась, мы обменялись обеспокоенными взглядами. Когда в последний раз несколько лет назад мы поверили, что он отдыхает, нам пришлось потом вызывать бригаду, чтобы заново покрасить две спальни наверху и заменить ванну в «ванной комнате родителей».

– Это правда, что как-то раз на лестнице у него из кармана выпала бутылка с нитроглицерином? – как бы между делом спросила Соббойя, замедляя шаг.

– Пузырек, – поправил я.

– А то, что Фил как-то раз принес домой замерзшую гремучую змею, чтобы сделать из нее чучело, оставил на полу в своей комнате, чтобы разморозить, а вы утром перепугались и разнесли змею в клочья четырьмя выстрелами?

– Он тогда мечтал о карьере таксидермиста. – Меня тронуло воспоминание о том утре. – А стрелял я два раза, этого хватило.

Пима вонзила ногти мне в локоть.

– Говорят еще, будто он как-то раз намазал клеем…

– У нашего сына богатая и буйная фантазия, – включилась в беседу Пима. – Они с мужем соревнуются в придумывании как можно более невероятных историй, а потом те, что кажутся им наиболее удачными, они пытаются воплотить в жизнь, создавая несколько своеобразную атмосферу вокруг нашего дома…

– Да? – Не похоже было, что Соббойя успокоилась; видимо, она была достаточно умной, хотя и сильной женщиной.

Женщиной, мысленно повторил я, чтобы не ошибиться.

Мы вошли в аллею, вдоль которой в образцовом порядке стоял длинный ряд надувных палаток. У всех были подняты входные клапаны, демонстрируя столь же идеальный порядок внутри. Я искоса посмотрел на Пиму – глаза ее были широко раскрыты, и я почти слышал ее мысли: «О господи, что же будет, когда мы дойдем до палатки Фила?»

– В мое время мы ставили палатки сами, и нам приходилось расстегивать вход, когда хотелось его открыть, а не нажимать на кнопку, – брюзгливым тоном сказал я.

– Они тоже не нажимают на кнопки. Это делается централизованно.

– О том я и говорю. – Феба потянула за поводок. Если бы это сделал Монти, я бы знал, где находится кухня, но его мать интересовало не это – видимо, она уже знала, где находится Фил. – Не поймите меня превратно, я и так полон восхищения вашей смелостью и…

– Наш лагерь существует уже двадцать четыре года, – прервала она меня. – Большинство из тех, кто проводит здесь время, – это дети, которые…

Не люблю, когда меня прерывают, особенно когда я пытаюсь сочинить какую-нибудь вежливую ложь. Взмахнув рукой, я крикнул:

– Фил! – и побежал вперед с собаками на поводке. Даже Монти предпочел пробежать несколько шагов, нежели слушать, сколько членов Сената воспитывались в лагерях ИМКА. Восемью палатками дальше мы действительно увидели Фила. Я остановился и помахал рукой Пиме, которая с радостью присоединилась ко мне – тоже замахала руками, подбежала и повисла у меня на плече.

– Смотри, как спокойно он спит, – проговорила она.

– Наш ангелочек! – добавил я.

Левый локоть был уже исцарапан ногтями Пимы до живого мяса. Ничего не поделаешь.

– Я так тронута, – прошептала Пима Соббойе.

– Можно было бы, – тоже прошептал я, – порыться сейчас у него в шкафчике. Пока он не видит.

Она заморгала и с большим трудом удержалась от того, чтобы бросить по сторонам несколько испуганных взглядов.

– Нет, – осмелилась возразить она. Ну и ладно. Я спустил с поводка Фебу.

– Иди, разбуди Фила.

Она скользнула между койками, схватила спящего за ухо и потянула.

– Феба? – Фил вскочил.

– Мама! Ура!

Он подбежал, по пути бросив взгляд на часы; убедившись, что время еще есть, он кивнул Соббойе и повис у нас на шее.

– Что-то быстро ты проснулся… – прошептал я ему на ухо.

– Тс-с-с!

– Понимаю.

Я повернулся к Соббойе:

– Сколько времени мы можем провести вместе? Сильно ли наш визит нарушает ваш распорядок?

– Нет. – Она глубоко вздохнула. – Мистер Йитс, это не военный лагерь, вы как-то странно воспринимаете то, что видите. Если хотите провести с сыном целые сутки – пожалуйста. Нам только нужно знать, что с этого момента он будет находиться под опекой родителей.

– В таком случае прошу предоставить его опеке родителей на два часа.

В момент наивысшего вдохновения я подмигнул ей. О чудо, она вздохнула с явным облегчением.

Мы направились по алее в направлении, предложенном Монти. Не знаю, почему мы ему подчинились, ведь он не мог привести нас ни в какое иное место, кроме буфета.

Так оно и случилось.

* * *

– Ну что ты молчишь? – накинулась на меня Пима через четверть часа после того, как мы отъехали от лагеря. Машину вела она – во мне было три банки пива «Як». Впрочем, это она взяла напрокат «комбус», чтобы собакам было удобнее, я не люблю водить эти неповоротливые фургоны. – Скажи наконец хоть что-нибудь – понравился ли тебе лагерь, не думаешь ли ты о том, чтобы забрать Фила домой?

– Нет. Считаю, что они поступают весьма умно: для любителей муштры – ровные ряды палаток и посыпанные песком дорожки, а для тех, кто любит своих детей, – всё же немного свободы, под тонким слоем дисциплины и порядка.

– Но Фил ведь доволен, верно?

– Еще бы! Где он еще найдет столь обширную… – Я услышал собственные слова и заткнулся.

– Именно! – весело рассмеялась она. – Где еще он может так наговориться, как не здесь?! – Она внимательно посмотрела на меня: – Ты ему не завидуешь?

Теперь уже я рассмеялся и покачал головой, а заодно в очередной раз бросил взгляд в зеркало. Может, я и ошибался, а может быть, и нет… «МГ», плоский, как легендарный блин тетушки Бесс, исчез, а ведь еще минуту назад я мог поклясться, что он сидит у нас на хвосте. Если бы я ехал в «бастааде», характеристика его фар, звук двигателя, цвет кузова и еще несколько отличительных черт давно бы уже находились в памяти компа. Если бы он даже отстал на несколько машин и пропустил вперед кого-то другого, я бы знал, что он прячется где-то в потоке автомобилей позади нас. А очередная машина была бы внесена в список подозреваемых.

Но я ехал не в «бастааде»… «МГ» пропал, за нами ехало некое странное творение одного из европейских филиалов «Форда», из тех, что рекламируют себя как самые безопасные автомобили в мире лишь потому, что у них руль с правой стороны и передний привод при заднем расположении двигателя, а вся передняя часть за долю секунды заполняется специальным гелем. Только кто-то лишенный мозгов мог бы воспользоваться подобным мутантом для того, чтобы за мной следить. Разве что именно так и предполагалось, чтобы я был этим озадачен? А может, я просто впадаю под старость в паранойю? Кому – и зачем, ради всего святого – понадобилось бы за мной следить? Чтобы проверить, что Монти действительно может сожрать четыре кило бычьих хвостов за девять секунд?

«Форд»-мутант обогнала «тойота», потом какой-то юнец в кабриолете из семейства «мицубиссанов» некоторое время дышал нашими выхлопными газами, чтобы затем рвануть вперед и исчезнуть в пространстве перед нами. Больше до самого города ничего не происходило.

Перед самым поворотом в наш район я снова увидел позади нас «МГ».

По спине у меня пробежали мурашки. В течение нескольких мгновений, когда у меня встали дыбом все волосы на спине и груди, я, наверное, выглядел как одетый в надувной костюм. Продолжение беззаботной беседы, которой мы предавались, стоило мне немалого труда. Войдя в дом, я с трудом удержался от того, чтобы бегом подняться по лестнице. Пима, к счастью, не заметила, что я включил охранную систему в доме и в саду, не заметила, что я сразу же помчался в кабинет, где проверил показания датчиков и убедился, что «элефант» и самая новая моя игрушка, «регентагель-54», на месте. Когда Пима улеглась в ванну с журналом «Фам» в руках, я объяснил Фебе, что сегодня ей придется спать внизу. Она ударила хвостом о пол в знакомом мне ритме два-два-один-один: «Принято».

Под предлогом, что мне нужно кое-что обдумать, я просидел два часа в темной гостиной, затем пошел спать.

Я еще не до конца проснулся, когда позвонил Джозеф, шофер миссис Гроддехаар.

– Добрый день, мистер Йитс.

Я что-то пробормотал в знак приветствия.

– Миссис Гроддехаар просила вам сообщить, что мистер Веринчи попал в катастрофу… То есть – его сбила машина. Он жив… – продолжал Джозеф, поняв, что ждать каких-либо моих умных слов не имеет смысла, – лежит в больнице, но нет никаких сомнений, что это не случайность: виновник въехал прямо на тротуар. – Он замолчал, затем кашлянул.

– Хорошо, я сразу же этим займусь, – обещал я. – Где лежит Веринчи?

– Частная клиника «Ясное Небо», Правобережный бульвар. – Он немного подождал и осторожно спросил: – Что мне передать миссис Гроддехаар?

– Что я взялся за дело. А что еще? – Он молчал.

– Джозеф, этому делу, если это вообще хоть какое-то дело, нет и суток, и еще не найдено ни одной улики! Я только начал…

– Простите, но мадам просила вам сказать, что ей уже немало лет и она не может долго ждать результатов следствия, а они ее очень интересуют.

Я хотел ответить, что желаю миссис Гроддехаар дожить до ста лет и что до этого времени наверняка появятся какие-то результаты, но тут же сообразил, что клиентка может принимать пассивное участие в нашей беседе, а после моей шутливой реплики примет и активное! Я быстро посчитал до ста, так быстро, что мой собеседник даже ни о чем не догадался, и сказал:

– Ладно. Понял. Сейчас поеду в больницу и проверю кое-что. Самое позднее в три часа доложу о результатах следствия.

«Доложу о результатах следствия». Как мне кажется – звучит вполне компетентно и убедительно и должно удовлетворить даже самого привередливого клиента. Я нажал кнопку «отбой» и некоторое время стоял, глядя на погасший светодиод. Преследовавший нас автомобиль, несчастный случай с Веринчи – два скользких момента, и третий – бегущие у меня по спине мурашки. Предчувствия еще никогда меня не обманывали. Черт побери, только с чем всё это связано? Черт, не с украденным же во сне холодильником? Черт!

В кухне звякнула кофеварка, я налил себе кофе, глотнул. Третьего не дано! Либо всё дело в холодильнике, сколь бы ни по-идиотски это ни звучало, либо кто-то за мной следит и как-то странно и неадекватно реагирует на первое проявление активности Оуэна Йитса, гениального детектива… Это Шерлоку Холмсу было хорошо – он просто отбрасывал то, что считал невозможным, а то, что оставалось, было для него правдой. А что должен был отбросить я?

Неожиданно у меня возникло желание почитать утреннюю газету. Странно. Но раз уж я верил в мурашки на спине и холодок на шее, почему бы мне не следовать и другим метафизическим сигналам? Я вызвал компьютер:

– Распечатку «Морнинг Стар» и «Войс», без рекламы, без объявлений, без светской, культурной и спортивной хроники.

Дремавший на столике у окна принтер зашипел, раздался короткий треск – устройство выполнило автотест, и пошла печать. Я выпил четверть чашки кофе, затем разложил перед собой отобранные страницы и начал их сосредоточенно просматривать. В городе ничего не происходило. Естественно, обе газеты успели рассказать о происшествии со знаменитым модельером, причем сообщения ничем друг от друга не отличались, что означало, что в этом деле нет никаких темных мест. Веринчи вышел из своей галереи, сделал три шага к ожидавшему его автомобилю, когда под аркаду влетел какой-то темный «форд-оксиген», модельер отскочил, но, по мнению одной из газет, не слишком быстро, по мнению же другой, кто-то не дал ему отскочить, читай – толкнул под машину. Естественно, после происшествия никого подозрительного там не оказалось. Охранники Веринчи не подтверждали соучастия кого-то из прохожих, и ничего удивительного – мало того, что кто-то переехал их работодателя, но они еще и не уследили за прохожими – сообщниками водителя. В завершение следовали утешительные факты: Хуго Самуэль Маноло де Веринчи не слишком пострадал, несколько синяков, безымянный палец левой руки в гипсе… Клиентки могли облегченно вздохнуть.

– Клиника «Ясное Небо», – включил я телефон. – Я хотел бы поговорить с мистером Веринчи, это Оуэн Йитс.

Я немного подождал.

– Мистер Йитс! – простонала трубка минуту спустя голосом Веринчи. – Чего вы еще хотите? Я сказал всё, что…

– Вы никак не связываете оба этих случая? – прервал я его.

Несколько мгновений он возмущенно сопел.

– Знаете что? – наконец сказал он совершенно другим тоном. – Пусть это останется между нами, но… Включите изображение… Если я увижу, что вы смеетесь…

Я выполнил его просьбу. На экране появился Веринчи, внимательно вглядывавшийся в мое лицо.

– Я… отскочил… Почти отскочил перед этим «фордом»… Но потом я на кого-то налетел… И… – он глубоко вздохнул, – этот человек сказал… Но, понимаете, я в этом не уверен, у меня лишь такое впечатление… Он сказал что-то вроде: «Не болтай больше со шляпами!» и толкнул меня прямо под колеса. – Он схватился обеими руками за виски, затем отпустил голову и посмотрел на меня. – Если бы не он, ничего бы не было! – обиженно закончил он.

Я хотел попросить его повторить требование покушавшегося, но решил, что это не имеет смысла. Он услышал «шляпами», мне же было ясно, что ему советовали не связываться с копами, фараонами, мусорами… в любом случае – с органами правопорядка. Со мной Веринчи разговаривал, поскольку не понял сказанного или же с ним уже поговорила миссис Гроддехаар. Или же он попросту не дал себя запугать. Что ж, честь ему и хвала.

– Об автомобиле или внешности того человека можете что-нибудь сказать?

– Темная машина, «оксиген»… Кажется, какой-то красный чехол на руле. А человек… – он покачал головой, – даже не знаю, не была ли это какая-то крепкая женщина…

Крепкая женщина? Знаю такую – Соббойя! Я едва не рассмеялся. Оуэн, ты кретин!

– Ладно. Мистер Веринчи, прошу никому не рассказывать о нашем разговоре и не связываться со мной напрямую. Если только не случится что-нибудь экстраординарное, ясно? Думаю, что неплохо было бы сменить охрану…

– Уже. Я нанял из другой фирмы.

– Хорошо. Если мне станет что-то известно о том, кто на вас покушался, – обязательно дам знать. До свидания.

– До сви…

Я отключился. Плохо, что мы разговаривали на открытом канале, плохо, что я представился. Нехорошо. С другой стороны – покушение явно было рассчитано на то, чтобы его запугать, речь не шла об убийстве или тяжких повреждениях. Может быть, его уже исключили из списка находившихся под наблюдением? А может быть – и почему я его только об этом не спросил! – дело было вовсе не во мне? Не было ли у него в последнее время контактов с другими детективами? Может, какой-нибудь муж, которому изменила жена? Какая-нибудь отвергнутая любовница? Конкуренты?