Текст книги "Властители ночи"

– Ну, я бы хотел так, – довольно непонятно ответил он, перед этим бросив взгляд на Фила, который подмигнул ему. Они уже начинали приходить в норму. Судя по всему, нам предстояли несколько неплохих дней. Я был согласен на них всей душой, и даже не на несколько дней, а месяцев. – Если бы мы с Филом…

– Ну, значит, решено. – Я облегченно вздохнул и осмотрелся вокруг. Нужно было начинать подытоживать происшедшее. Саркисян, как я заметил, разговаривал с исключительно худым для этих мест полицейским. Наверняка комиссар. Ладно. Что еще – ага, сообщить в лагерь о том, что ребята живы и здоровы и что мы забираем Бинки к себе. Пусть не сходят с ума. Найдя взглядом агента с наушником в ухе и шариком микрофона у рта, я попросил его включить свой телефон и объяснил зачем. Он кивнул и достал трубку из кармана.

– Фил, вы хотите есть? Пить?

Фил покачал головой, а затем, обменявшись взглядами с Бинки, кивнул мне, чтобы я к нему наклонился.

– Пап, у нас штаны описаны, а в одеялах жарко, знаешь? – прошептал он.

Я почувствовал, как мое сердце сжимает ледяная рука ненависти. Убью, убью каждого, кто каким бы то ни было образом будет виновен в том, что двое мальчиков описались. Я не знал, удалось ли мне не заскрежетать зубами на всю улицу.

– Проклятье! Сейчас! – пробормотал я.

Я огляделся. Рядом был магазин одежды, а его хозяйка, как и все, кто оказался поблизости, стояла на пороге. Ей будет о чем рассказывать всю оставшуюся жизнь, пока же, прикрыв рукой глаза, она лишь всматривалась в нашу группу. Подбежав к ней, я купил две пары брюк, белье и рубашки. Подавая мне товар, она беззвучно шевелила губами – то ли подсчитывала цену, то ли хотела о чем-то спросить, но не осмеливалась. Вернувшись со свертками, я забрал ребят в вертолет. С завистью я слушал, как они начали спорить по поводу мощности двигателя, забыв, что в течение почти суток находились в руках похитителей. Я подождал, пока ребята поздороваются со скулящим от радости Монти, а затем они пошли в душ. Чистые, со стекающими с волос каплями воды, мальчики уселись передо мной и Саркисяном.

– Ну, так что вам известно о похитителях? – спросил Дуг.

– Ха! Много чего!

– Как вас похитили? – вмешался я.

– Мы не знаем. Мы спали и проснулись в их фургоне. А в этом подвале…

– Фил, дорогой. Всё по порядку, а Бинки будет дополнять, ладно?

– Ладно. Мы очнулись в машине. Фургон с затемненным багажником. На руках у нас были наручники, пластиковые. Мы ехали час, полтора, да? – Бинки кивнул. – Я описался, – признался Фил. Я стиснул кулаки. Они мне за это заплатят. – Пап, когда его поймаете… дашь ему пинка за мои мокрые штаны?

– Обещаем! – ответил Саркисян, подняв руку.

– Только я не от страха описался! – продолжал Фил. – Я хотел оставить след в машине, чтобы легче можно было ее опознать!

Мы остолбенели. Слушавший нас и всё записывавший агент тоже остолбенел, а когда пришел в себя, покачал головой и одобрительно причмокнул. Второй просто сидел с разинутым словно ковш экскаватора ртом. Я тоже почувствовал, что обрету дар речи, лишь стиснув зубы, и сделал это столь энергично, что даже стало больно.

– Ты же сам говорил, что чем больше следов, тем лучше, да? – допытывался Фил, будто не видя наших вытаращенных глаз, но я уже знал, что он прекрасно всё видит. Без преувеличения – подросток может ошеломить нескольких асов криминалистики, но, черт побери, он не в состоянии дурачить их дольше, чем несколько минут. – Да или нет?

– Ну… да…

– Потому я и описался, а потом убедил Бинки, что и он должен сделать так же. Ага! – Он неожиданно вскочил, причем столь резко, что подпрыгнул и я. – На левом ботинке, с внешней стороны подошвы, должна быть кожа одного из них. Я специально пнул его так, чтобы содрать кожу, ну, знаешь, ДНК и всё такое прочее.

Он скромно обвел нас взглядом. Бинки смотрел на него как на божество. Я знал, кто будет главным в ближайшие дни и годы существования этой парочки.

Я посмотрел на Дуга. В его глазах появилось нечто, чего я еще не видел. Его подчиненный вскочил и помчался в душевую. Несколько секунд спустя он вернулся с ботинками и бросился с ними в лабораторный отсек.

Я закурил. Собственно, дело можно было считать законченным.

– Ну, и еще… – Фил не собирался отдавать инициативу. – Они на нас надели такие шлемы, что вся картинка была размыта, а слышно было как из машины… С такими отзвуками, эхом и бурчанием… Оба похитителя были одеты в темные комбинезоны…

– Но один был женщиной! – вмешался Бинки, к которому вернулось присутствие духа.

– Да! Женщиной! – подтвердил Фил.

– Откуда вы знаете?

– Это Бинки! – похвалил приятеля Фил. – Он заметил, что когда один из них шел в туалет, то сиденье после него было теплое. Он мне сказал, и я проверил – каждый раз, когда тот, что пониже, шел в туалет, я шел после него. И всегда сиденье было теплое, даже если он ходил только пописать! То есть это должна была быть ба… женщина.

– Ну да, должна была. – Дуг посмотрел на своего сотрудника, тот подмигнул ему, продолжая стучать по клавиатуре. – Что-нибудь еще?

Мальчики задумались.

– Ну… – Фил поморщился и посмотрел на Бинки. Тот пожал плечами:

– Если быстро поймаете подозреваемых, то есть способ их инден… индети… – Он глубоко вздохнул. – Их опознать. Просто я наплевал на их полотенце в ванной, так что на них должны остаться следы моей ДНК, – с умным видом сказал он.

– Какой ДНК? – толкнул его ногой мой сын. – Естественно, по составу слюны тоже можно опознать, но ДНК там нет. Правда?

– Может быть. – Я не хотел, чтобы Бинки было обидно из-за того, что он так оплошал. – Могут быть частички кожи с языка, например. Во всяком случае, это наверняка пригодится. Представляете – завтра в Канаде задерживают пару преступников, а они запираются, мол, у них алиби… А мы им – пожалуйста, вот слюна некоего Бинки на твоих, гад, руках…

– Ну вот видишь?! – подскочил Бинки.

Фил снова поморщился, но возражать не стал. Однако не в его стиле было завершать дискуссию без ощущения собственной победы. И в кого только пошел этот мальчишка?

– О, еще знаешь что, пап? Бинки жалел, что его папа еще не разрешил ему вживить личный чип. Если бы у кого-то из нас был в пальцах такой чип, то у похитителей не было бы никаких шансов, нас бы сразу обнаружили…

По спине у меня пробежали мурашки. Я молчал. Бинки хлопнул в ладоши:

– Именно! Через полчаса у полиции были бы о нас все данные!

– А ты не помнишь, похитители проверяли ваши руки? – спросил я.

– Конечно! – крикнул Фил, прекрасно зная, к чему я веду.

– Ну так вот вам и ответ. – Я воспользовался множественным числом, чтобы сгладить конфликт.

– Но… что? – спросил сконфуженный Бинки.

– То, глупый, что у этих похитителей было хорошее оборудование, – быстро сообщил ему мой сын. – Если бы у нас были чипы, то они бы их заглушили или – в худшем случае – вырезали под наркозом. – Я попытался вмешаться, но Фил успел закончить: – А еще они могли бы отрезать нам пальцы и бросить в какой-нибудь едущий в другую сторону поезд или автобус, чтобы сбить с толку погоню! Соображаешь?

Бинки побледнел и застыл с раскрытым ртом. Мне пришлось вмешаться, и притом быстро: оба получили по огромному гамбургеру и по стакану колы. Пока они отрывали куски белыми молодыми зубами, мы с Саркисяном прошли в другой конец салона отлить и покурить. Я расслабился. Нервы пришли в норму. Мне перестало казаться, будто кто-то залил мои внутренности мексанитовой смолой. Я вновь ощущал собственные кишки и мочевой пузырь. Раньше я не знал, какое это удовольствие – свободно подойти к писсуару.

– Когда эта парочка смылась? – спросил я, лениво потягивая виски.

– Если верить ребятам… Впрочем, нет причин им не верить! – быстро поправился Дуг. – Часов семь-восемь назад.

– Они могут быть уже в Непале, – пробормотал я.

– Угу…

– Честно говоря… – начал я.

Я хотел сказать, что скорее всего даже не буду настаивать на поисках, что я счастлив, что всё так закончилось, что я почти благодарен похитителям. Затушив сигарету, я пошел к мальчикам, но, слыша разглагольствования Фила, прошел мимо их дивана и сделал вид, будто ищу что-то в стенном шкафчике. Мой сын, обрадованный наличием слушателя, гладко излагал:

– Это только так кажется – чипы в двух пальцах. Вроде здорово – подходишь к автомату с буррито, проводишь перед датчиком пальцами и получаешь еду, да? Или заходишь в телефонную будку и набираешь номер, аппарат сам прочитает, что у тебя есть счет, что ты платежеспособен, что можешь звонить. Или платишь в магазине, в такси… – Он сделал умное лицо и закончил: – Это только так кажется. Во-первых – в этой стране всё еще есть уроды, которым верится, что если они отрежут тебе пальцы, то смогут воспользоваться твоим счетом. Так-то вот… – Он шмыгнул носом. Бинки молчал и думал. – А с другой стороны, чипы – это только начало, вершина айсберга…. Смотри: что мешает вживить такую штуку, что, когда ты себя плохо чувствуешь, просто набираешь код и через долю секунды получаешь разряд в нужную часть мозга и чувствуешь себя как в раю? А еще – управление, например, едой и прочим… Зачем быть голодным в автомобиле? Блокируешь голод, а разблокируешь дома или в ресторане. То же самое…

Я знал, что будет дальше, в конце концов, это был фрагмент моего интервью для «Красного карлика». Сейчас должна была последовать сентенция насчет секса. Я оторвался от шкафчика, но не успел ничего сказать. Фил крикнул:

– Папа! Смотри… Монти!..

Я вскочил и подбежал к ним. Монти стоял и трясся как в лихорадке. Он не видел меня, не чувствовал руки Фила у себя на загривке. Я услышал, как за моей спиной Саркисян кричит, чтобы из лаборатории пришел кто-нибудь с противоядием. Я подхватил пса под живот, но бежать было некуда. Монти застыл неподвижно и вдруг издал вой, которого, как я уже знал, я не забуду до конца жизни. Хриплый, протяжный, с жутким призвуком в конце. Фил стоял на коленях по другую сторону от пса, из глаз его текли слезы. Неожиданно Монти повернул голову ко мне и еще раз взвыл. Потом сунул нос мне под мышку и замер.

Подбежал кто-то из сотрудников Дуга со шприцем в руке и в замешательстве остановился.

– Что случилось? – наконец спросил он.

Вокруг меня и стоящего неподвижно Монти собралась толпа: Фил на коленях, рядом Бинки, Саркисян, двое агентов и врач с антидотом в шприце.

– В самом деле… что случилось… – выдавил я. Слегка отодвинувшись, я посмотрел Монти в глаза.

Взгляд его был мутным, словно глазные яблоки заполнила вода с молоком. Кончик носа был горячим, почти обжигающим.

– У него, кажется, температура, – сказал я врачу. – Сбейте ему как-нибудь жар.

– Но это не выход, – возразил он. – Нужно выяснить причину!

Он выглядел не вполне уверенно, я тоже.

– Он не ел ничего часа четыре, может быть, больше. Отравление исключается! Сделайте что-нибудь с температурой. И дайте снотворного. – Я немного подумал. – Дело в чем-то другом.

– Но в чем? – спросил Саркисян, когда врач побежал в лабораторию.

Я пожал плечами. Откуда мне было знать? Еще три минуты я ничего не знал. Потом позвонила Пима.

– Оуэн… Мы возвращались с Фебой из парка… Какой-то фургон проезжал мимо, кто-то высунулся и выстрелил в Фебу… Два выстрела, и… оба смертельные!.. Оуэн?..

– Да… – прохрипел я. – Я тут…

– Приезжайте быстрее… Я…

– Успокойся. Мы недалеко. Еще… – я посмотрел на Саркисяна, он показал мне палец, – чуть меньше часа. А где была твоя охрана?

– Они охраняли меня, про собаку никто не думал. Но это… Феба… – Она всхлипнула. – Ребята из охраны обстреляли фургон и погнались за ним и нашли его двумя улицами дальше. – В кармане Саркисяна раздался звонок телефона, видимо, его подчиненные звонили с докладом. – Какая-то фирма по ремонту холодильников…

В ушах у меня раздался звон всех колоколов мира.

– Что ты сказала? Холодильников?

– Да, но какая разница? Такой фургон в форме холодильника… Их десятки ездят по городу… А Феба… – Она расплакалась.

Мне удалось разжать судорожно стиснутые челюсти.

– Послушай, сделай себе чего-нибудь выпить и жди нас.

Я отключился и, подождав, пока Саркисян закончит выслушивать доклад, отозвал его в другой угол салона. Мы закурили. У меня дрожали руки. Дуг прекрасно владел собой, но пальцы у него были ледяные – я почувствовал их холод, когда он успокаивающе похлопал меня по руке. В его черных глазах мерцало нечто, что я до сих пор видел лишь однажды, и уже тогда радовался, что эта ярость во взгляде адресована не мне. Я потер ладонями лицо.

– Можешь считать меня идиотом, но всё дело в том проклятом холодильнике, – сказал я. Он молчал. – Смотри – я послал в прошлое вонючую бомбу, вор проблевался и всё, больше ничего. То есть – не то. Но прошло две недели, я выслушал рассказ про этот дурацкий сон, и сразу – на тебе! Считай: раз – несчастный случай с Веринчи, два – бессмысленный визит ко мне в дом, если не считать его демонстрацией силы, три – похищение Фила… И теперь…

– Можешь и меня считать идиотом, но подобная мысль уже несколько часов не выходит у меня из головы. Только как я мог признаться, что чувствую себя идиотом?

Почти одновременно мы набрали в грудь воздуха и уставились друг на друга с глупыми физиономиями.

А какие еще они могли у нас быть?

Саркисян глубоко затянулся и полминуты удерживал дым в легких.

– Оуэн, я вызову Ника Дугласа. – Он немного подождал, но я не протестовал. – Кроме того… – Он запнулся. Господи, Саркисян запнулся?! – Слушай, не пойми меня неправильно, но… ты в состоянии хладнокровно и вразумительно…

– Не знаю, – ответил я на незаконченный вопрос. – Но если мы не попытаемся, я так этого и не узнаю. – Я покачал головой. – Надеюсь, что я могу хладнокровно оценивать то, что происходит вокруг меня. В конце концов… – Я не договорил, лишь посмотрел через плечо на сидящего на полу сына. – Черт побери, что им мешало…

Дым попал мне в глаз. Я вытер слезы.

– Оуэн… Я как раз хотел сказать, что произошло нечто страшное и необъяснимое… Но, знаешь…

– Знаю, я жив, живы Фил и Пима…

– Мы спрячем вас так, что никто не найдет… Но с этим как раз всё ясно, я же хочу тебе сказать, что наши противники оставили столько следов, что хотя бы один из них должен сработать. Смотри – покушавшиеся на Веринчи, похитители, теперь эти… Они не могут от нас уйти!

Он был прав. Противники, кем бы они ни были и что бы ни было причиной их гнева или беспокойства, действовали в нескольких направлениях, и где-то обязательно должна была найтись оплошность, недосмотр, слабина. Хотя бы та ДНК на подошве, или моча на коврике в машине. Я вспомнил слова Фила насчет двух отдельных пинков, и поклялся, что каждый, кто имел хоть какое-то отношение к этому делу, получит тысячи, миллионы пинков, столько, сколько выдержат мои ноги, а если нет, то я куплю для этой цели специального робота. И пинков этих хватит на то, чтобы вырыть новый, более длинный, глубокий и широкий Большой Каньон.

Так я себе пообещал.

«Мы были в отпуске…»

Мальчишки были в восторге. Температура воды в бассейне менялась три раза в день – утром и вечером теплее, от одиннадцати до шестнадцати – холоднее. Электронные корты поддерживали сами себя в идеальном порядке, а запасов пиццы в морозильнике хватило бы на год. При их аппетитах – на восемь месяцев.

Пима закрыла бюро и посвящала всё свое время общению с сыном и избранными произведениями Т. Г. Конвей. Время от времени слышался ее смех, а затем всхлипывания. Содержимое моего компа было перенесено на здешнюю машину. Мы были в отпуске. О Фебе мы вообще не разговаривали, но, когда я попросил одного из охранников принести коробку крекеров для Монти, оказалось, что для него заказаны уже две других. Так что я предоставил заниматься покупками остальным, а сам выражал псу благодарность за одно то, что он есть, выводя его на долгие и активные прогулки. Ему понравилось ловить теннисные мячи, если мне удавалось отбить хотя бы один из них. Правда, сперва он пытался хватать их сразу же после того, как они вылетали из автоматического податчика, но достаточно быстро понял, что в итоге лишь получает по морде так, что начинают вибрировать зубы, и успокоился.

Прекрасное убежище. Просто прекрасное. Но – убежище.

– У меня к вам просьба, – сказал мне Саркисян. – Не говорите президенту о том, что вы здесь жили, он об этом мечтает, но пока что у него не было такой возможности…

Я оценил шутку, по крайней мере внешне. Фактически же я чувствовал себя под арестом. И что с того, что резиденция занимает одиннадцать гектаров, если большая часть из них отдана под проволочные заграждения и поля датчиков?

Пятый день…

Я думал, думал и снова думал. Я изрисовывал кружками и стрелками страницу за страницей, сжигал их и рисовал очередные варианты. С одной стороны, данных было как бы немало, но с другой – из них ничего не следовало и их никак не удавалось связать между собой. Сны, похищение… Кому мешают сны? Кого они волнуют, кто их не хочет, кого беспокоит, что людям снится одно и то же или не одно и то же?

Позвонил Хай Мейсон. Он не знал, что, звоня по старому номеру, в действительности соединяется с номером в другом штате. Паранойя. Но кто-то застрелил Фебу.

– Слушай, Оуэн…

– Хай, извини, но сейчас я не могу с тобой разговаривать. Подожди полчаса, старик, я сам тебе позвоню! Извини…

Я разъединился. В Чикаго в редакцию газеты уже мчалась целая бригада, скоро они поставят Мейсона перед пультом переносного шифратора, и только тогда мы сможем говорить. Телефон зазвонил через двадцать две минуты.

– Оуэн? Что происходит? У тебя проблемы?

– Нет, но какое-то время мне придется скрываться. Что-то вокруг меня происходит, а что – не знаю.

– Надеюсь, с вами ничего не случилось?

– Знаешь… Похитили Фила, но всё уже закончилось хорошо. Зато кто-то дополнительно дал мне понять, что я ему не нравлюсь, – застрелил Фебу.

– О черт… – Хай немного помолчал. – Оуэн, если будет нужно, то… Ну, знаешь?

– Знаю. Всё будет нормально.

Мы снова помолчали. Каждые десять секунд соединения стоили двести сорок долларов. Мы помолчали примерно сотен на пять.

– Слушай, я звоню по поводу того нашего разговора… Ну, помнишь, сны и так далее? Не знаю, насколько это еще актуально…

– Гм?.. Я тоже не знаю, но мне всё равно особо нечем заняться… – Я не любил лгать друзьям, но сейчас делал это в его же интересах. – Если у тебя что-то есть – давай.

– Собственно говоря, немного. Я нашел кое-кого, кто несомненно компетентен в данной области. Во всяком случае, Лейша Падхерст – признанный авторитет, ее даже выдвинули на Нобелевскую премию, и тут вдруг она неожиданно исчезла из научного мира. Заперлась в своем небольшом доме в Огайо – и всё. Вроде бы она что-то пишет, но никто не знает – что. У нее есть телефон и комп, но она не отвечает на звонки и письма. Отшельница.

– Ага… А чем она занималась до этого?

– Как раз сновидениями, теорией и практикой. Чтение, интерпретация…

– Понятно. Дай мне координаты. – На мониторе появился ряд букв и цифр. – Да, и еще! Хай, если кто-то будет тебя спрашивать – ты ничего не знаешь, не был, не видел!

– Ясно, а ты мне – результаты?

– Ясное дело. Пока.

Я отключился, сразу же вызвал базу данных и уже нацелился пальцем в клавиатуру, но вдруг подумал, что поиск в базе Лейши Падхерст может… Может навести… Не впадаю ли я в параноидальный психоз?! Может быть, да, а может быть, и нет; достаточно ведь отслеживать все обращения к интересующему объекту: «О? Кто же это интересуется нашей Лейшей? Закрытый адрес? Не нравится мне это!» Я вышел на террасу. С корта доносились вопли двух юных глоток. В моей голове начала кристаллизоваться некая идея. Некоторое время я забавлялся ею, словно твердой карамелькой во рту. Потом направился к группе развесистых деревьев, где на лежаке, придавленная автоматическим массажером, лежала Пима, пытаясь читать очередную, восьмую, а может быть, семнадцатую повесть Тэсси Г. Машина отбивала ритм на спине Пимы, голова ее подпрыгивала, дыхание было прерывистым и слегка хриплым. Похоже, она была мне благодарна, что я прервал ее навязанный самой себе «отдых». Во всяком случае, должна была быть мне благодарна.

– У тебя там синяки, – сообщил я, показывая на спину и делая вид, что не смотрю на нее.

– Шутишь? – Она вскочила и извернулась, пытаясь увидеть себя сзади.

– Шучу, – признался я.

Она села и не спеша потянулась за полотенцем. У нее до сих пор была великолепная грудь. И она знала, что я считаю ее великолепной.

– Скучаешь, – утвердительно сказала она.

– Угу. Здесь мне совершенно нечем заняться.

– Можешь ведь привести в порядок файлы, можешь попробовать писать наброски, проверить…

– Дорогая, сколько раз можно приводить в порядок файлы? Думаешь, их количество от этого увеличивается? Совсем наоборот – убавляется.

Я налил себе минералки и глотнул. Черт побери, без газа. Лишь из-за Пимы я удержался от того, чтобы сплюнуть.

– У меня тут возникла одна маленькая, малюсенькая идея… – сказал я. – Я еще до конца не решил, но чувствую, что в итоге дело может закончиться…

– Поездкой, верно? Дня на два-три, да?

– Твоя догадливость меня унижает. – Она пристально посмотрела на меня:

– Знаешь что? Я уже давно поняла, в чем заключается твоя сила.

– Она заключается в…

– Не перебивай! – потребовала она. – А именно – ты подсказываешь собеседнику ответ, а когда тот, обрадовавшись собственной догадливости, выдает этот ответ, ты разводишь руками и говоришь: «Ну какой же вы умный! Невероятно!» И он уже у тебя в руках. Он сделает для тебя всё… И не красней! Эту твою штучку я тоже знаю.

Я схватил стакан с остатками негазированной минералки и вылил себе на голову.

– Ох-ох-ох! – издевательски произнесла Пима. – Думаешь, я дам себя обмануть? – Она фыркнула, встала и пошла к дому. – За мной! – бросила она через плечо и, сделав два шага, сбросила полотенце. – Быстро!

Я подчинился. Лишь часа через полтора мы вернулись к прежнему разговору. Еще через час я выехал в составе колонны из трех машин в Огайо.

Четыреста километров. Мне удалось убедить Саркисяна, что у него есть более серьезные дела на месте, например преследование похитителей и охрана Пимы с мальчиками. Я попросту вырвался из цитадели, сам не зная, чего я могу хотеть и что я могу узнать от Лейши Падхерст. Так уж получилось, что она оказалась моим единственным следом, вернее – следом следа. Я вел машину сорок минут, затем автомат, управлявший движением на автостраде, начал скандалить; если бы я сидел в своем «бастааде», я мог бы с ним поспорить, но в бронированном «линкольне»? Не получится. Я даже не стал пытаться.

* * *

Ник Дуглас загорел дочерна – видимо, провел несколько месяцев в местах, более насыщенных ультрафиолетом, чем Чикаго в это время года. Вечер был теплым, но ему было холодно – он набросил на плечи свитер и стал похож на английского поэта, имеющего склонность к гладколицым мальчикам с персиковым пушком на щеках. В свой стакан он бросил только один кубик льда, да и то размышлял, бросать или не бросать, целых полминуты – за это время лед успел наполовину растаять.

– Ну, так что там выследили твои орлы? – спросил я Саркисяна.

Он пожал плечами. Я перевел взгляд на Ника.

– Сам видишь – мы платим налоги, а они не могут найти даже одного-единственного человека.

Я был зол. Целый день я потратил на поездку в окрестности Толедо на озере Эри. Дом, в котором, по всем данным, должна была обитать Лейша Падхерст, был пуст. Датчики показывали, что последний раз нога человека ступала здесь два с половиной месяца назад. Мисс Падхерст отключила стандартную функцию извещения медицинских служб и полиции об отсутствии признаков жизни в доме, заперла его на замок – отключив сигнализацию! – и уехала в неизвестном направлении. Она не пользовалась ни банковским счетом, ни услугами авиакомпаний или железной дороги, ни прокатом автомобилей. Она не попала в больницу, не погибла в автокатастрофе. Лейша Падхерст вела себя так, словно она по тайным каналам покинула США или ее вообще не было в живых. Если бы меня спросили, я… Кто-то толкнул меня в плечо. Я оторвался от размышлений.

– О чем думаешь? – спросил Ник.

– Всё об одном и том же: где-то чем-то воняет. – Я в два глотка допил пиво, открыл новую банку и сразу выпил половину. – Воняет основательно, по крайней мере для меня, но вот откуда именно – черт его знает. – Я зевнул. После одной банки пива меня всегда клонило в сон, и я быстро глотнул еще. – Во всяком случае, отступать я не собираюсь.

– Ясно…

Ник тоже зевнул.

– Извини, другой часовой пояс…

Из ближайших кустов доносилось стрекотание сверчков. Над нашими головами какой-то самолет выписывал в неподвижном воздухе красно-черным дымом надпись: «Пикседелин!». Я уже собирался спросить, что такое пикседелин, когда звякнул телефон в кармане у Саркисяна. Он приложил трубку к уху и мгновение спустя застыл неподвижно. Его беспокойство сразу же передалось мне, и я, вскочив, посмотрел в сторону корта, по которому бегали двое мальчишек, пытаясь выиграть хотя бы один гейм у своего противника из ЦБР. Пима, лежавшая с книгой в гамаке, подняла голову и вопросительно взглянула на меня. Я улыбнулся ей и сел. Дуг Саркисян что-то пробормотал, потом добавил: «Действуйте как обычно».

– У меня плохие новости, Оуэн, – сказал он, со вздохом убирая телефон. – По твоему дому нанесен прицельный и очень точный удар – груда развалин, но в окрестностях никаких повреждений.

Наступила глубокая тишина. Я смотрел на друга и молча ждал, не зная, что сказать. Не что-либо умное, но вообще. Меня охватило странное оцепенение, словно мне сделали обезболивающий укол в мозг вместо десны.

– Кто-то посылает тебе недвусмысленные намеки, – кашлянув, заметил Ник. Потом фыркнул, с трудом подавил смех, прикрыв рот, наконец, пробормотал: – Извини. Я просто подумал, что столь же недвусмысленные, как и мой.

– Весь дом – до основания? – глупо спросил я.

– Весь, – кивнул Саркисян.

– Такое уж у нас строительство… – махнул рукой Ник.

Постепенно присутствие духа возвращалось ко мне. В конце концов, большая часть моей сокровищницы находилась здесь, содержимое памяти компьютера тоже. У нас был целый шкаф одежды и хороший страховой полис.

– Я вас убью! – буркнул я, схватил банку пива и прикончил ее в три секунды. – Кто скажет Пиме?

– А она забрала свои тряпки? – осторожно поинтересовался Саркисян.

– Наверняка не все, – усмехнулся я.

– Ну, тогда не я.

Я посмотрел на Дугласа – он покачал головой. Я почувствовал приближение приступа какого-то идиотского веселья, чем-то отдаленно напоминавшего истерику. Повернувшись к Пиме, я крикнул:

– Дорогая, Дуг только что узнал, что наш дом взорвали!

– Ах! – Она театрально схватилась за грудь, потом приложила руку ко лбу и, словно в ужасе, воскликнула: – Пива!

Я принес ей холодную бутылку.

– Наш дом на самом деле взорвали, – сказал я.

– Знаю, – она сделала глоток. – Ведь ты бы не стал так шутить.

Я наклонился и поцеловал ее в щеку, видя, как у нее на виске пульсирует маленькая голубая жилка.

– Ты не злишься?

– Злюсь, но мы все живы. – Мы немного помолчали – может, минуту, может, две. – Ты чем-то кому-то не понравился?

– Наверняка, но не вполне знаю – чем. И кому.

– Узнаешь, когда их поймаешь. – Она лучезарно улыбнулась и накрыла мою руку своей. – Пожалуйста, не бей их голыми руками. Я видела такие специальные кастеты…

Сколько мужей могли бы сказать, что их жены безгранично верят в то, что они делают? Я! Кто еще? Почему больше никто?.. Только я! Я погладил Пиму по руке, потом поцеловал ее еще раз и вернулся к друзьям. Саркисян снова разговаривал по телефону. Ник Дуглас наклонился ко мне:

– Во-первых, те, что переехали того шляпника. Во-вторых, та девица, что столь нахально «проверила» твой дом… Кстати говоря – я не уверен, не оставила ли она какого-нибудь датчика, которым воспользовалась ракета! – сказал он, подняв палец. Я немного подумал, в конце концов, поморщившись, покачал головой: «А черт его знает!» – В-третьих – похитители. В-четвертых – эта ракета.

– В-пятых – исчезновение или неожиданный и таинственный отъезд Лейши Падхерст, – добавил Саркисян.

– И что всё это, черт побери, значит? – закончил Дуглас.

– Аф-фера… – вздохнул Саркисян и потер переносицу, словно носил очки, а ведь в очках я его никогда не видел. – Да, через пятнадцать минут сюда привезут одного яйцеголового. Только имейте в виду, кибитка и всё такое…

Кибиткой называют – а он в этом разбирается, его предки родом из бывшего СССР – служебный лимузин с полностью изолированным салоном. Его используют для перевозки людей, которые не должны знать, куда их везут. Кибитка – значит, ни слова о наших именах, адресе и так далее. ЦБР может возить человека вокруг города столь долго, что ему будет казаться, будто он побывал в Вашингтоне. В фирме также рассказывали о специальных роликах, на которые ставили машину, а потом лишь раз в час имитировали поворот. Даже без водителя – в конце концов, пассажир видел его только на мониторе, так что тот мог сидеть и дома.

– А о чем мы будем с ним разговаривать? – заинтересовался Ник.

– О снах. – Саркисян даже не улыбнулся.

Как только я услышал, что сюда едет спец по сновидениям, мне чертовски захотелось спать.

Я открыл пиво и залпом выпил. Температура не изменилась, вечер был теплым, но что-то изменилось то ли в плотности воздуха, то ли еще черт знает в чем. Я хотел спросить Дуга, надежное ли это место, то есть не перебьет ли нам какая-нибудь ракета всё пиво, но удержался. Краем глаза я заметил, как Пима встала, накинула легкий халат и направилась в сторону корта. Другим краем глаза я заметил появившийся из-за угла темный акулий нос «понтиака-эквадоре».

– А вот и наш гость, – объявил Саркисян. Машина остановилась в двадцати метрах от нас. Дуг встал и сделал несколько шагов к автомобилю. Выскочил водитель и еще один такой же с переднего сиденья. Задняя дверца щелкнула и открылась, из машины вышел высокий мужчина и сразу же сгорбился так, чтобы его почти два метра роста сравнялись со ста восемьюдесятью четырьмя Саркисяна. Они обменялись рукопожатием и что-то друг другу сказали, затем подошли к нам. Профессор был не особенно худым, но щеки у него ввалились так, что я мог бы поклясться, что за едой он то и дело их прикусывает. Разве что он повырывал себе все коренные зубы.

– Это профессор Огюст Таттл, – представил гостя Саркисян. Наших фамилий он сообщать не стал. – Выпьете чего-нибудь, профессор?

– Крепкий кофе, пожалуйста, и бурбон, если можно. – Саркисян сделал жест рукой, водитель остался на месте, а его коллега быстро направился в дом, что-то шепча в лацкан пиджака. Профессор кивнул мне и Нику, мы кивнули в ответ, а затем он уселся поудобнее и несколько раз качнул ногой. У него были чудовищно большие ноги, наверное, семнадцатого размера. – Как я понимаю, вы интересуетесь снами?