Текст книги "Та сторона мира"

Воздух в квартире был сухим и затхлым, несмотря на кондиционер. Не раздеваясь, я зажег в комнате несколько ароматических палочек и лишь затем распаковал пакет, сбросил куртку и пошел на кухню. Включив кофеварку, я бросил в самый большой стакан четверть кило льда и залил виски. По дороге в ванную я остановился возле стола и велел автоответчику переписать на домашний телефон разговоры из конторы, но их прослушивание оставил на потом.

Еще до того, как я разделся, ванна была уже полна, и сильный запах хвои распространился по всей квартире. Почти на час я отключился от окружавшей меня действительности.

Телефон защебетал в пять часов, когда я допивал вторую чашку кофе, сидя в толстом халате перед телевизором. Я протянул руку к пульту и ткнул пальцем в овальную клавишу в его нижней части. На экране появилось лицо Джеймса Вуди. Он смотрел мне прямо в глаза.

– Привет, – первым начал он.

Я поднял чашку из тончайшего фарфора, мой единственный «блюуотер», за который отдал когда-то семь сотен у Митцвольда, и глотнул кофе.

– Послушай… – медленно проговорил он.

– Нет, это ты послушай! – прервал я его. – Не знаю, известно ли тебе, что мне платят не за то, что я просто хожу на работу, как тебе, а за вполне конкретные усилия. Сегодня ты мне устроил ту еще работенку, хорошо еще, клиент не пытался меня обмануть. Иначе твоя дальнейшая карьера стала бы не более реальной, чем ночной полет на батарее отопления до Испании и обратно.

Я знал, что поступаю несправедливо, что Джеймс хочет сказать мне нечто важное, что должны были возникнуть невероятные обстоятельства, чтобы Вуди присвоил себе мой успех. До сих пор мы всегда как минимум делили его пополам, поражения же я брал на себя. Но сегодняшний день не был обычным днем даже для такого непробиваемого типа, как я. Мне просто нужно было на ком-то отыграться.

– Знаю. Зайди завтра ко мне. Я все тебе объясню. Проверь, есть ли у тебя на счете место для моей благодарности. – Он улыбнулся и подмигнул.

Экран погас. Несколько минут я сидел неподвижно, словно ожидая, что Джеймс появится на нем снова, затем ткнул клавишу «Новости» и кнопку выбора. Автомат нашел канал с новостями, и я увидел на экране крышку люка, по которой несколько часов назад прыгал. Диктор спокойным голосом сообщал о том, что Киналья, несмотря на тяжелую рану, полученную после первого обмена выстрелами, и сильную потерю крови, отстреливался, не давая себя схватить на месте. Лишь сброшенная в подвал шашка с одурманивающим газом обезвредила многократного убийцу. Я вспомнил, что сам же и оставил пистолет на полу подвала. Потом на экране мелькнула карета «скорой», кто-то толкал оператора, картинка плясала так, что голова кружилась, но все равно я заметил, что полицейские уложили на носилки оторванную пулей из «элефанта» ногу и под окровавленной простыней Киналья выглядел так, словно обе конечности у него на месте. Следы затирались сразу же. Следы моей работы. Я успел еще увидеть заднюю часть «скорой», с ревом сирены и всеми возможными сигналами уносившейся прочь. Затем экран заполнило лицо Вуди, пробор посреди головы мог служить образцом прямой линии, но галстук был слегка сбит набок – эта крошечная деталь ненавязчиво давала понять, что капитан только что завершил опасным финальным аккордом почти двухлетнюю погоню за самым жестоким убийцей нашего века. Подобное должно было внушать симпатию. И чувство благодарности. Я задумался о том, не знаю ли я, случайно, что, собственно, нужно Вуди. Потом достал из сейфа пачку листов, лежавших там уже три года, мельком просмотрел их и пошел спать. Какое-то время я лежал, пытаясь вспомнить некую увиденную на экране подробность, внезапно показавшуюся мне странной, но чем дальше я задумывался, тем больше путались у меня в голове экраны – экран видеофона и экран с новостями. В конце концов я заснул.

Проснувшись около восьми, я полежал еще минут пятнадцать в постели, хотя обычно этого не делаю, и закурил натощак сигарету, хотя подобного также избегаю. Будь у меня на расстоянии вытянутой руки бутылка молока или пива – я бы выпил, поскольку это также выходило за пределы ежедневного ритуала, но для этого мне пришлось бы встать, а вставать сразу же после пробуждения как раз являлось моей привычкой. Так что я лежал и курил, не затягиваясь, потом, держа сигарету вертикально, чтобы не стряхнуть трехсантиметровый столбик пепла, встал и, держа под сигаретой ладонь, дошел до пепельницы. Я окинул взглядом комнату в поисках чего-то, хотя не только не знал, чего именно, но даже не пытался отдать себе отчет в том, что, собственно, ищу. Бросив в пустоту несколько слов, за которые явно не удостоился бы премии Североамериканской комиссии по чистоте языка и культуре общения, я направился в ванную.

Тщательно смыв под сильной струей воды все впечатления вчерашнего дня и сегодняшнего до отвращения фальшивого утра, я побрился и нагишом двинулся на кухню. Включив старую запись «Каштанового ручья» Сая Хойта, я поставил на конфорку сковородку, выдавил на нее из тюбика несколько капель жира, сменил фильтр в кофеварке и поставил вариться кофе, а затем пошел в комнату и оделся в чистое. Первую чашку кофе я выпил натощак, затем съел яичницу с ветчиной. Вторая чашка кофе, уже без сливок, и вторая честно выкуренная сигарета симпатичным образом завершили завтрак. Я еще немного послушал Хойта, а потом выключил плеер и, не убирая посуду, вышел из квартиры с папкой, в которую сунул вынутые вчера из сейфа бумаги и вырезки.

У ворот гаража я ждал почти минуту – видимо, компьютер не прогнозировал сегодняшнего использования «бастаада» и запихал его куда-то за другие машины. Зато автомобиль был начищен до блеска, баки полны бензидола, и так далее – я не стал просматривать до конца довольно длинную распечатку с кодами выполненных за ночь услуг. Бросив папку на заднее сиденье, я сел за руль и тронулся с места. Проехав первые сто метров, я убрал крышу и ехал дальше, откинувшись на спинку сиденья, положив локоть левой руки на борт и с выражением полнейшего равнодушия на физиономии. Впрочем, с тем же успехом я мог бы ехать вверх ногами, никто не обращал на меня ни малейшего внимания – такой город. Такие времена, такие люди.

Здание городского полицейского управления находилось к юго-востоку от моего дома; я миновал довольно свободный в это время центр и начал подниматься на холмы, на которых расположился Динни Хилл, район юристов. На полпути к самой высокой точке города находилось управление, ничем не примечательное здание, о назначении которого говорили лишь несколько десятков антенн на крыше и неестественно блестящие стекла, которые невозможно было пробить даже крупнокалиберной пулей. Естественно, окна никогда не открывались, казалось даже, будто стекла вросли прямо в стены.

Я въехал на стоянку, непонятно отчего миновав въезд на площадку, где я обычно парковался, и из-за этого мне пришлось минуты полторы лавировать между рядами автомобилей, словно шарику в мультифлиппере. В конце концов я нашел свободное место и, стараясь не утратить расположения духа, направился к оказавшимся теперь в трехстах метрах воротам.

Я подверг свое хорошее настроение еще одному испытанию, с наивным видом подойдя к дежурному и спросив, на месте ли капитан Вуди. Он удивленно посмотрел на меня:

– Мне сперва показалось, будто это не вы, а ваш двойник. Уже года три мне не приходилось слышать, чтобы вы спрашивали о капитане. Обычно вы просто заходите, и все. Что-то случилось, мистер Йитс?

– Да нет. Я просто слегка загримировался, и мне было интересно, узнаете ли вы меня, сержант. Иду наверх. – Я повернулся и ушел. Тихий щелчок клавиши за спиной подтвердил, что сержант и впрямь потрясен моим поведением. Я надеялся, что Джеймс прочувствует это столь же глубоко.

На втором этаже я подошел к двери с табличкой с его именем и два раза постучал по мягкой обивке. В третий раз палец ударил в пустоту. Кто-то изнутри рванул дверь на себя.

Не окажись я вчера свидетелем настоящей звериной ярости, я бы подумал, глядя на стоящего на пороге Вуди, что столь взбешенного существа я еще ни разу в жизни не видел.

– Заходи, и хватит устраивать цирк, – сказал он, хотя слово «сказал» было наименее подходящим для этой смеси шипения и рыка.

– Добрый день. – Я поклонился и вошел.

Сев в кресло и внимательнее присмотревшись к Вуди, я решил прекратить придуриваться. Джеймс склонился над микрофоном интеркома и ударил по клавише:

– Я в городе, Гарднер, и не соединяй со мной даже президента. – Он выключил микрофон и быстро закурил. Я с удивлением понял, что это вовсе не сцена, разыгранная специально для меня, и достал пачку «Ред дромадера» и зажигалку. Несколько секунд мы деловито раскуривали свои сигареты. Потом я причмокнул сквозь зубы.

– Ну ладно, твои аргументы меня убедили. И закончим на этом, – сказал я.

– Нет-нет! – Он описал указательным пальцем круг в воздухе. – Я не собираюсь изворачиваться, только не знаю, с чего начать. Э-э-э… – Он подошел к столику, возле которого я сидел, и упал в кресло. Сильно затянувшись, он тут же начал говорить. Маленькие облачка дыма вырывались вместе со словами из его рта. Тембр его голоса несколько изменился. – Я женюсь. На дочери Иэна Огдена, Одри. – Он говорил быстро, без пауз между фразами, хотя они так и напрашивались. – Ты знаешь, кто такой Огден. Я должен занимать высокое положение в его глазах, очень высокое. Собственно, у меня нет шансов на то, чтобы полностью его в этом смысле удовлетворить. Этот этап для меня, к счастью, уже пройден, он дает мне Одри как бы авансом. Но мне приходится теперь пахать за двоих. Понимаешь?

– Понимаю, а как же, – кивнул я. – Но я тебе уже говорил, что в объяснениях не нуждаюсь. Итак…

– Погоди, – перебил он, сминая сигарету в пепельнице. – Я знаю, какова ситуация, – ты накрыл этого сукина сына, а я его у тебя подобрал. Так не делается, и я никогда бы так не сделал, по крайней мере раньше. – Он поморщился и сжал левый кулак так, что хрустнули суставы. – Я ее люблю. Дело не в миллионах ее папаши или в его положении, я никогда не подставил бы тебя ради этих дерьмовых денег. Но деньги эти все-таки ее, и, поскольку того, что мы друг друга любим, недостаточно, мне приходится за нее бороться. И получается так: деньги Огдену не нужны, так что…

– Так что тебе придется подумать о повышении, – подхватил я. – А выборы вот-вот. Ли может освободить свой пост и пойти выше, твой тесть ему поможет, но тебе нужно заработать на его должность. Поздравляю, комиссар Вуди.

– Не добивай меня. Я чувствую себя просто дерьмом… – Он взял со столика пачку и закурил.

– Я тебе третий раз говорю – закончим с этим. Я мог тебе раньше сказать, что он у меня на крючке, и вообще проблемы бы не было. У меня к тебе другое…

– Да погоди же! – снова перебил он меня. Пожалуй, мы с ним никогда еще так не разговаривали. – У меня в самом деле нет выхода, мне пришлось это сделать. Естественно, все расходы я возмещаю. – Он как будто немного успокоился.

– Расходов нет. Клиент все возместил, – махнул я рукой.

– Как это? – Он вскочил. – Ты сказал ему, что это ты поймал Киналью?

– Да, но проблем с этим нет. Для него ничего уже не важно, от него осталась горстка пепла.

– Кто это? Можешь сказать?

Я отрицательно покачал головой:

– Зачем тебе? Он ничего никому не скажет, можешь быть спокоен.

– Дело даже не в этом, только… У меня на столе рапорт. – Он встал и пошел к столу. В горле у меня словно застрял разбухший комок. – О… Миллерман! Киналья два года назад растерзал его дочь. Сегодня ночью он покончил с собой, знаешь? – Я не ответил. – А его жена сделала то же самое несколькими месяцами раньше. Он оставил письмо. – Вуди поднял со стола какой-то листок и тут же снова его бросил.

Я достал из пачки сигарету, бездумно вертя ее в пальцах и думая, что вчера ошибся, назвав Джорджа двадцатой жертвой Кинальи. Это его жена была двадцатой, он же – двадцать первой.

– Это не он? – достиг моих ушей вопрос Вуди.

Я покачал головой, сам не зная почему, – может быть, я настроился на то, чтобы скрывать фамилию Миллермана, и все еще действовал в соответствии с этой программой, как автомат, которому не сменили поставленную задачу.

– Неважно. – Джеймс уселся за стол. – Ты говорил, у тебя ко мне какое-то дело?

Я смотрел на его супермодный галстук из тонких колечек и думал, могу ли я еще иметь какое-то дело к этому человеку. Видимо, он понял, о чем я думаю, поскольку вздохнул:

– Я бы не хотел, чтобы между нами что-то изменилось. То, что я в этот раз подложил тебе свинью, не означает, что таким я теперь и останусь. Ты даже понятия не имеешь, как я тебе благодарен. В конце концов, ты меня знаешь, я на уши встану, но тебя отблагодарю. У тебя еще впереди куча дел, в которых знакомый коп очень бы тебе пригодился, разве нет?

– Ясное дело. – Я постарался искренне улыбнуться. – У тебя есть еще немного времени?

– Давай. Что там у тебя? – Он был готов сидеть со мной до следующего утра, и я почувствовал, что меня перестает волновать вся эта афера с Кинальей. Я протянул руку к папке, но не стал сразу ее открывать, лишь положил на колени.

– Помнишь Ивонну?

Вуди дернул головой и удивленно посмотрел на меня:

– Почему… Ну, помню вроде, но…

– Погоди. – Я постучал пальцами по папке. – Знаю, что помнишь, просто надо было как-то начать. Это была моя сестра-близнец. Мы много говорили о ее смерти. Ты знаешь, что кое-что в этой истории для меня не сходилось, у тебя, впрочем, тоже имелись сомнения. Ты знал ее достаточно хорошо, может быть, не так, как я, но тебе было известно, что она в жизни не брала в рот джина, скорее предпочла бы выпить царской водки. А вскрытие показало, что перед автокатастрофой, в которой она погибла, она выпила немного можжевеловой настойки – немного, но выпила. Кроме того, в ее сумочке был какой-то ключ, которого у нее никогда прежде не было, и помада «Хеннеси». Эти три вещи выглядели совершенно неуместными, и хотя все совпадало – отпечатки пальцев, зубы, шрам после удаления аппендикса и другие признаки, так что возможность какого-либо двойника была исключена – меня до сих пор не покидает уверенность в том, что это была не она. Да и ты сомневался…

– Оуэн, – он наклонился и положил руку мне на колено, – тогда… я немного солгал, ты был пришиблен и подавлен. Я хотел как-то… Может, я и плохо поступил, может быть, надо было сразу выбить у тебя из башки глупые подозрения, но мне казалось, что тебе нужно подтверждение, что не стоит тебя излишне раздражать сомнениями. Впрочем, в первый момент меня действительно удивил этот ключ, но, в конце концов, она провела три недели в Бразилии. Откуда ты знаешь, не познакомилась ли она там с кем-нибудь, не влюбилась ли, не начала ли пить джин из-за того, что его пил тот парень? Он вполне мог дать ей ключ от своей квартиры и подарить помаду, которую она терпеть не могла. Он вовсе не обязан был настолько хорошо быть с ней знакомым, чтобы знать, что она не терпит самой дорогой косметики, согласен?

– Я не нашел никакого парня, – отчетливо проговорил я. То же самое я сказал ему два с лишним года назад, вернувшись после месяца лихорадочных поисков из Бразилии.

– Но ведь это не исключает его существования?

– Почти исключает. – Я упрямо покачал головой.

– «Почти»! В том-то и дело. Он могло разным причинам не давать о себе знать. Достаточно того, чтобы он был женат или просто уехал, а Ивонна не дала ему своего адреса…

– Ладно, хватит об этом, речь идет не о том, чтобы возобновить расследование, а кое о чем другом. После этого несчастного случая… – я невольно подчеркнул слова «несчастный случай», Джеймс поморщился и покачал головой, глядя на меня как на упрямого ребенка, – я еще несколько раз сталкивался с делами, которые в конце концов начал связывать между собой. Во всех них речь идет о внезапной перемене в поведении и сущности людей, столь внезапной и радикальной, что меня это удивило. Они неожиданно становились совершенно другими людьми, с другими привычками, характером, поведением, интересами. За эти два года у меня набралось пять, а если считать Ивонну – шесть таких странных случаев.

– Черт побери, я пока ничего не понимаю. Но, наверное, ты еще что-нибудь добавишь? – Вуди встал и, подойдя к интеркому, наклонился к микрофону:

– Бэбис? Принеси мне из буфета два кофе.

Он вернулся к своему креслу и сел, выжидательно глядя на меня.

Я открыл папку и подал ему первую страницу. Это была подборка из нескольких статей в прессе.

Художественный руководитель Нью-Йоркской Государственной оперы, дал журналисту «Вокал Артс Мэгэзин» интервью, в котором сообщает, что в наступающем сезоне в его опере выступит артист, голос и талант которого потрясут слушателей и удовлетворят самых привередливых критиков. Пока что он не назвал никаких имен. По слухам, циркулирующим среди сотрудников оперы, открыт новый талант, у которого есть шанс войти в историю мирового вокала и затмить такие имена, как Карузо, Шаляпин, Хольдт, Биркенбах или Санин.

Дебют двадцатичетырехлетнего Александра Робинса в самой технически сложной опере всех времен «Мала Фидес» Патрика Истона открыл ему путь на сцены выдающихся театров мира! Еще полгода назад – автомеханик, никому не говоривший о своем увлечении музыкой, сегодня он стал магнитом, притягивающим толпы в Государственную оперу. Критики единогласно заявили, что исполнение мужской, партии, а фактически двух – Биаса и Оссо, несмотря на некоторые упущения с точки зрения интерпретации образа, технически абсолютно совершенно. «Оно холодно, но вместе с тем прекрасно, подобно мрамору!» – сказала Диана Ривз. Сам Робинс утверждает, что у него было слишком мало времени, чтобы вжиться в атмосферу абстракционистского произведения, но он обещает, что через полгода невозможно будет сказать ни об одной из сторон его мастерства хуже чем: «Абсолютное совершенство».

Ирвинг Сандерс: Говорят, ты можешь петь без репетиций? Просто взять в руки самую сложную партитуру и записывать диск или выступать на концерте?

Александр Робинс: Да. Я чувствую ноты и музыку. Когда я пою, я словно знаю, ощущаю, что будет несколькими тактами дальше. Я не могу этого объяснить, но это так.

И. С.:Но к «Мала Фидес» ты готовился полгода?

А. Р.: Конечно, но это потому, что я очень боялся, был слишком напряжен и скован. Я боялся какой-нибудь фальши. Все-таки – дебют!

И. С.: Как случилось, что никто не знал о твоем таланте?

А. Р.: Ну, это не совсем так. Родители знали, но их уже несколько лет как нет в живых, а хвастаться перед знакомыми и коллегами по работе не имело смысла. Они предпочитают легкую музыку, впрочем, я им и так не подхожу, друзей у меня никогда не было.

АЛЕКС РОБИНС МЕРТВ! Встревоженный молчанием телефона и отсутствием на репетиции, менеджер и директор по оргвопросам Гарольд Нельсон приезжает на роскошную виллу звезды и обнаруживает, что его череп разнесен вдребезги выстрелом из одноствольного «стартсана». В оставленном письме Робинс пишет: «С меня хватит. Это тоже, как оказалось, не то. Нет смысла скучать дальше. Мир не может дать мне ничего интересного. И потому я от него отказываюсь».

В последний год Алекс Робинс стал центральной фигурой нескольких громких скандалов – наркотики, мальчики и древние старухи попеременно, дюжина опасных автомобильных аварий (одна из жертв погибла). Тяжелые запои.

Вуди откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня. Слегка прищурив глаза, он переваривал мои выписки из полутора десятков разных, более или менее популярных, журналов и газет.

– Неприметный, никому не известный парень становится в один прекрасный день звездой. Никогда прежде не проявлял никаких музыкальных способностей, а тут вдруг величайший талант всех времен! То, что он всегда увлекался музыкой – неправда. Один из журналюг откопал его свидетельства из школы, разговаривал с его учителями. Полнейшее отсутствие слуха, не глухой, но и только. И на тебе! За не знаю какое время, но наверняка недолгое, он становится звездой серьезной музыки, даже не эстрады – там можно выплыть и без особого таланта. Что-то тут не так. – Я хлопнул ладонью по крышке стола. – Я не верю в чудеса. Может, это и был Алекс Робинс, но другой. Я не успел добраться до него и попросить совета насчет переделки двигателя, а никому не пришло в голову проэкзаменовать его по механике.

– Да ты бредишь! – Джеймс с серьезным видом посмотрел на меня. – Старик! Разве ты никогда не слышал о молниеносных карьерах – люди это просто обожают? Ведь вся биография Робинса могла быть сфабрикована, парень мог быть выпускником нескольких консерваторий, включая парижскую и петербургскую!

– Не был он им! Проверено.

– Оуэн, не сходи с ума. Бери чемоданы и вали в отпуск, а то…

– Да заткнись ты, придурок! – рявкнул я.

– Что?

– Ничего! Сначала прочитай до конца, а потом начинай умничать. Набрался уже дурных привычек от тестя, чтоб тебя! Или… поцелуй меня в…! – Я протянул руку к папке и оперся о подлокотник кресла, собираясь встать. Вуди подался вперед и ударил меня в плечо, я снова упал в кресло.

– Сиди. Давай остальное. Ничего больше говорить не буду. – Он протянул руку.

Я что-то буркнул и вытащил наугад следующий лист. Текст занимал неполных полстраницы. Речь шла о Генри Луппо.

Мелкий карманник Генри Луппо перерезал горло восьми проституткам. Тела убитых он затем изуродовал бритвой, изрезав груди, бедра, животы и половые органы. После четырехмесячных поисков полиция, в свою очередь, обнаружила его тело в переулке между Пятьдесят первой и Домонте, с единственной пулей между глаз. Полиция считает, что это была работа кого-то из сутенеров, поскольку Луппо стал причиной паники среди девушек всех категорий. Возможно также, что его попросту убрала какая-то из местных банд, которой не была на руку оживившаяся деятельность полиции. Убийца не обнаружен.

Листок упал на стол, я вытащил следующий и подал Вуди.

ТРАГИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ ЖУРНАЛИСТА ПИТЕРА ГОРДЕНИУСА

Вчера на территории серпентария в Попот Кэл погиб от укуса ядовитой пустынной змеи известный журналист Питер Гордениус, прибывший туда в связи с серией репортажей о работе герпетологов и предполагавшейся на июнь поездкой по крупнейшим пустыням мира. За месяц до смерти Гордениус прошел полный курс прививок против змеиных укусов. Директор центра в Попот Кэл сообщил, что имел место невероятно редкий случай однократного отсутствия иммунитета организма к яду. Укус змеи привел к впрыскиванию второй (после сыворотки) порции яда, которая убила Гордениуса. Таким образом, иммунитет Питера Гордениуса был мнимым. За исключением этого, состояние здоровья его было безупречным, год назад он провел два месяца в Сильвер-Сити на Луне.

Я держал следующий листок в руке и, как только Вуди закончил читать, подал его ему, предварительно бросив взгляд на начало. Отрывок из биографии Лиретты Ней. Наиболее примечательный случай.

Лиретта Ней, двадцать семь лет. В течение трех последних лет – кинозвезда. Исполнительница главных ролей в одиннадцати фильмах. Шесть «Оскаров» и один так называемый Платиновый «Оскар», учрежденный специально для нее за роль в «Осенних детях» Илфорда. Год назад – нервный срыв, два скандала, замятых студией. Радикальная перемена характера. Два фильма – «Месси» и «Жарарака» – радикально отличаются от ее прежних работ. Она безапелляционна, жестока, холодна. Некоторую часть зрителей старшего возраста она потеряла, но снискала признание широких масс молодых циников и нигилистов. До этого скромная и приятная в общении, теперь она стала хищным вампиром.

Я ждал реакции Джеймса, но, видимо, он действительно решил воздержаться от комментариев, пока не прочтет все до конца. Я подал ему последний лист.

Уильям Кэмпион. Шестнадцать лет. Двадцать четвертого декабря, в канун Рождества, выехал с приятелем на машине отца на старую Вторую Южную автостраду. Когда их машину обогнал автомобиль двадцатилетней Мэйлин Тан Ли, Уильям помахал ей рукой. Девушка ответила ему тем же. Тогда Кэмпион прострелил ей ладонь из ружья для подводной охоты и крикнул, чтобы она ехала за ними. Девушка, с вонзившимся в ладонь гарпуном, соединенным леской с автомобилем Кэмпиона и его приятеля, вынуждена была прибавить скорость и следовать за все быстрее ехавшими парнями. Билл Кэмпион следил, чтобы леска была все время натянута, и подгонял приятеля. В конце концов, когда они свернули на шоссе в сторону Фалькона, ей удалось поравняться с автомобилем Кэмпиона, слегка ослабить леску и обмотать ее вокруг зеркала, а затем ударить своей машиной их автомобиль. Кэмпион и второй парень, Кейт Баркер, налетели на дерево и погибли на месте.

– Уффф! – Вуди отложил последний лист и открыл было рот, но тут звякнул звонок, и дверь в кабинет распахнулась. Сперва появился поднос с чашками, а за ним Бэбис. Войдя, он пнул дверь пяткой.

– Неужели это тот кофе, что я заказывал вчера? – добродушно спросил Вуди. Мне показалось, что он чрезвычайно рад этой паузе в разговоре со мной.

– Шеф, ведь это не я кофе делаю. Пока у нас были в баре девушки, всегда можно было шепнуть: «Это для шефа!» – и кофе был лучше и быстрее. Теперь там автомат, для него все равны, и к тому же я вечно забываю заранее купить жетоны. Ну и вот, собственно… – Он пожал плечами и поставил поднос на столик, а затем, словно опасаясь реакции начальства, быстро повернулся и вышел. Вуди налил кофе, подвинул мне сливки и сахар. Я насыпал одну ложку и размешал.

– Ну так слушай. Я уже знаю, что ты хочешь сказать. Всех этих людей объединяет одно – внезапное изменение личности, ты сам это только что сказал. Может быть, за исключением Гордениуса, но это ты мне сейчас объяснишь. Впрочем, – он потер нос, – что касается той актрисы, то ведь в такой перемене стиля нет ничего нового. Она просто начала надоедать зрителям, так что спецы по психологии придумали ей новое лицо – и снова вокруг девицы бурлят страсти, люди толпой валят на фильмы, карусель крутится, деньги текут как вода в Ниагарском водопаде. Все просто. Теперь этот… Кэмпион. Оба были пьяны. Ну, стукнул алкоголь ребятам в башку, тоже не вижу ничего странного, особенно если вспомнить Киналью. Собственно, почему ты не включил его в этот свой архив?

– Он всегда был таким. Будь он до этого добропорядочным продавцом мороженого с семьей из пяти человек, то шел бы под номером первым в моем досье.

– А-а… Ну ладно. А тот певец?

– Вижу, что ты ничего не понял. – Я одним глотком допил кофе, собрав листы, аккуратно сложил их, постучав краями о стол, и убрал в папку. Я ждал, что Джеймс что-нибудь скажет, прервет меня, но он молчал. – Знаешь, что их всех объединяет? – Я встал с кресла и посмотрел на него сверху. – Все эти странные перемены прекрасно объяснила бы замена одних людей другими. За-ме-на! Послушного мальчика на распоясавшегося садиста, неуязвимого для змеиных укусов журналиста на не привитого от них дублера, экранного ангелочка на женщину-вамп…

– Девушки, которая терпеть не может джина, на его любительницу? – закончил он за меня.

– Именно так. И черт его знает, о скольких случаях мне неизвестно. Но это невозможно, не может существовать столько абсолютных двойников, с одинаковыми отпечатками пальцев и так далее.

– Ты сам себе противоречишь, Оуэн.

– Это только кажется. Я просто еще не знаю, что есть что, кто есть кто, где есть где и как все это связать вместе.

– Будешь с этим разбираться?

– Не знаю. Я думал…

– Я не могу. Слишком безумно все это выглядит, а кроме того, по-моему, ты на этот раз ошибаешься. Повторяю, хороший отпуск тебе бы не помешал.

– Может, ты и прав. – Я протянул руку. – Передай от меня привет невесте. Пока! – Он продолжал держать меня за руку, но я высвободил ее и вышел из кабинета.

Не дожидаясь лифта, я сбежал по лестнице и направился к выходу на служебную парковку. Лишь в дверях я сообразил, что сегодня припарковался в другом месте, щелкнул пальцами и повернулся кругом. Со стороны холла приближался Андерсен; увидев меня, он широко улыбнулся. Зубы его явно оставляли желать лучшего, особенно для негра.

– Давно вы у нас не появлялись, – сказал он, протягивая узкую длинную ладонь.

– Да была кое-какая работа, у вас, впрочем, тоже. – Я крепко пожал руку лучшему водителю в этой части штата.

– Э-э! – Он махнул рукой. – Шеф дает прикурить. Носимся как сумасшедшие. Что хуже, – он понизил голос, – редко когда по служебным делам. Уже полгода, после той погони за Черным Чулком, капитан вечно не в себе. Теперь еще эта куколка… Что-то с ним не то. Все время на нервах, из-за любого пустяка выходит из себя и начинает орать. Меня это пока никак не затрагивает, но остальные прямо-таки на цыпочках ходят. Недавно были на смотре, так когда какой-то лейтенант крикнул «Смирно!», капитан аж подпрыгнул. Крыша у него едет, что ли… – Он снова махнул рукой.

– Ничего с ним не случится. Скоро все устаканится. – Я хлопнул Андерсена по плечу и шагнул вперед, огибая его.

– Будем надеяться.

Мы разошлись каждый в свою сторону; машину, вопреки опасениям, я нашел сразу, сел и двинулся в сторону своей конторы на Уэст-Роуд. Припарковавшись на широком тротуаре, я вошел в ворота, миновав с правой стороны серую табличку с надписью: «Оуэн Йитс. Уголовные дела». Когда-то, вешая ее, я считал, что это звучит лучше, чем «Частный детектив». Я ошибался.

Приложив палец к сенсору, я открыл дверь, вошел и снял с нее почтовый ящик. Время от времени я обнаруживал в нем, кроме телексов, факсов и прочих разновидностей реальной и виртуальной почты, какую-нибудь открытку, автор которой полагал, впрочем справедливо, что так его будет труднее найти, чем с помощью нескольких нажатий на соответствующие клавиши компа. С папкой под мышкой и кассетой в руке я пошел к столу. Меня встретил недельный слой пыли и запах тухлятины, вполне подходивший для склада гробов. Я несколько раз пытался избавиться от этого запаха, но новые полы и свежие краски самое позднее через полгода пропитывались старой вонью. Повернув до упора регулятор кондиционера, я стер бумажным полотенцем пыль со стола и включил пылесос. Когда он медленно двинулся по комнате, оставляя за собой отчетливый светлый след на полу, я сел в кресло и начал просматривать почту. В ней я нашел чек на тридцать долларов – последний взнос одной старушки, которой я год назад отыскал сыночка среди местных подонков. В коротком письме она извещала меня, что парень образумился, работает и нежно заботится о матери. Ну и хорошо. Затем я выковырял из конвертов два счета за аренду и электроэнергию. Выписав чек на недостающие сорок долларов, оба счета и чек я сунул в щель компа. Получив секунду спустя подтверждение перевода, я спокойно просмотрел остальную почту. Рекламные листовки, предложения и письмо без адреса. Разорвав конверт и бросив взгляд на подпись, я увидел большое «Джи» и четкие, остроконечные буквы, складывавшиеся в слово «Миллерман». Осторожно набрав в грудь воздуха, я начал читать.