Текст книги "Вся Одесса очень велика"

Так Катаев вспоминал Пильского в своём очерке «Встреча – Эдуард Багрицкий», опубликованном в 1936 году в альманахе под редакцией В. Нарбута. А вот как Валентин Петрович много лет спустя описывает Пильского в своей легендарной книге «Алмазный мой венец», в том эпизоде, где он пишет о Семёне Кессельмане:

«Он (Кессельман – прим. автора) был поэт старшего поколения, и мы, молодые, познакомились с ним в тот жаркий летний день в полутёмном зале литературного клуба, в просторечии «литературки», куда Пётр Пильский, известный критик, пригласил через газету всех начинающих поэтов, с тем чтобы, выбрав из них лучших, потом возить их напоказ по местным лиманам и фонтанам, где они должны были читать стихи в летних театрах. <…> Пётр Пильский, конечно, ничего нам не платил, но сам весьма недурно зарабатывал на так называемых вечерах молодых поэтов, на которых председательствовал и произносил вступительное слово, безбожно перевирая наши фамилии и названия наших стихотворений. Перед ним на столике всегда стояла бутылка красного бессарабского вина, и на его несколько лошадином лице с циническими глазами криво сидело пенсне со шнурком и треснувшим стеклом».

И действительно, летом того же 1914 года Пётр Мосевич Пильский создал в Одессе «Кружок молодых поэтов», и на организованных им вечерах выступали Эдуард Багрицкий и Александр Биск, Валентин Катаев и Семён Кессельман, Анатолий Фиолетов и Георгий Цагарели. По сути, Пильский стал одним из «крёстных отцов» одесской литературной школы.

Называя Петра Пильского «одесским фельетонистом», Катаев несколько грешит против истины – Пильский был вездесущ. Вот что сам он пишет о себе в очерке «Моё знакомство с автором «Растратчиков», опубликованном в восьмом номере рижской газеты «Сегодня»: «Тогда бес молодой непоседливости носил меня по России, перекидывая из Петербурга в Москву, из Москвы в Киев, зашвыривал в Харьков, потом в Одессу, крутил по Бессарабии, снова засаживал в Одессу». Автором повести «Растратчики» был, кстати, никто иной, как Валентин Катаев. Такое вот литературное «алаверды».

С 1926 до самой смерти в 1940-м году Пётр Мосевич Пильский жил в Латвии, в Риге. Ну а мы вернёмся в Одессу 1914 года. Тогда помимо вступительного слова на выступлениях футуристов Пильский опубликовал в «Одесских новостях» письмо в редакцию под названием «Футурист ли я?», которое начиналось словами «Они победят», а заканчивалось словами «Победа будет одержана!»

А для нас интересны ещё два факта. В ходе работы Первого Салона Издебского в Салоне прошёл ряд публичных лекций и концертов. Помимо самого Издебского и Михаила Гершенфельда, с двумя лекциями: «Куприн, его жизнь и творчество» и «Красота и её Парисы» выступил… Пётр Пильский. С Куприным его связывала многолетняя дружба. А ещё Пётр Пильский является автором замечательного фельетона об Одессе, вошедшего в сборник «Лики городов» и опубликованного впервые 1 июня 1911 года в журнале «Пробуждение» – одного из обязательных к прочтению очерков о нашем городе, стоящего в ряду с описаниями Одессы, принадлежащими перу Марка Твена и Аркадия Аверченко.

Широко разрекламированные гастроли футуристов не могли остаться без реакции одесситов. Уже 16 января в Театре миниатюр М. Линского показали пародию на их выступление, а 20 января ещё одна пародия под названием «Футуристы-смехачи. Бум! Шум! Ряв! Тю!..» была показана в малом театре «Мозаика». В этот же вечер Давид Бурлюк выступил в Литературно-артистическом клубе.

В январе 1914-го в Москву приехал лидер итальянских футуристов Филиппо Маринетти. Русские футуристы, за исключением группы Вадима Шершеневича, фактически объявили ему бойкот, не являясь на его выступления и даже организовав специальный вечер «Наш ответ Маринетти». Визита Маринетти ждали и в Одессе – статья «О Маринетти» была опубликована в «Одесском обозрении театров». Маринетти в Одессу не приехал, зато приехали эгофутуристы во главе с Игорем Северяниным – почти сразу после отъезда кубофутуристов, с которыми они поссорились в Крыму. 7 февраля в клубе «Унион» состоялся «Поэзоконцерт» эгофутуристов. Вот какое объявление появилось 7 февраля в газете «Одесские новости»: «Эгофутуристы в Одессе! В пятницу, 7 февраля в «Унионе» Поэзоконцерт Игоря Северянина при лучезарном участии лиропоэта Вадима Баяна, первой артистки-футуристки Эсклармонды Орлеанской и директора петербургского издательства «Очарованный странник» Виктора Ховина, выступающ. с докладом на тему «Распад декаданса и возникновение футуризма».

Выступление эгофутуристов прошло гораздо спокойнее и вызвало в целом положительную реакцию одесской критики.

23 марта в Городском музее изящных искусств на Софиевской открылась Весенняя выставка картин. Эта поистине легендарная выставка была последней предвоенной международной акцией такого масштаба – в ней приняли участие художники объединения «Бубновый валет», основной костяк будущих одесских независимых, мюнхенская группа во главе с Василием Кандинским и ряд других художников – среди них работавший к тому моменту в Париже Александр Альтман. Одним из организаторов Весенней выставки был Михаил Гершенфельд, впоследствии лидер Общества независимых художников, инициатор создания в Одессе Союза деятелей пластических искусств, соорганизатор «Свободной академии изящных искусств». Из футуристов в Весенней выставке принимали участие «бубновалетцы» Пётр Кончаловский, Аристарх Лентулов, Илья Машков, Роберт Фальк, Александр Куприн.

И ещё одно важное, знаковое для Одессы событие произошло весной того же 1914 года. В начале марта вышел первый сборник молодых одесских поэтов «Шёлковые фонари». Предоставлю слово С. З. Лущику: «Литературная школа, зародившаяся в Одессе в середине 1910-х годов и прозванная южно-русской <…> начиналась со стихотворчества, хотя позднее большинство её представителей прославилось преимущественно прозаическими достижениями. Среди первых заметных симптомов новой школы – пять поэтических альманахов, изданных последовательно в течение 1914–1917 годов, объединённых рядом сходных признаков в некую единую серию». Речь идёт о сборниках «Шёлковые фонари» (1914), «Серебряные трубы» (1915), «Авто в облаках» (1915), «Седьмое покрывало» (1916) и «Чудо в пустыне» (1917). В прессе были анонсированы ещё два сборника: «Смутная алчба» (1915–1916) и «Аметистовые зори» (1916–1917), но они так и не увидели свет. Я хочу перечислить имена авторов-одесситов (в том числе живших в то время в Одессе), чьи стихотворения были опубликованы в этих сборниках: это Семён Кессельман, Исидор Бобович, Георгий Цагарели, Яков Гольденберг, Илья Дальгонин, Леопольд Канель, Эдуард Багрицкий (в том числе под псевдонимом Нина Воскресенская), Яков Галицкий, Пётр Сторицын, Анатолий Фиолетов, Александр Горностаев. В качестве «звёзд» в сборники были приглашены настоящие футуристы из «столиц» – в сборниках «Авто в облаках», «Седьмое покрывало» и «Чудо в пустыне» были опубликованы стихотворения Сергея Третьякова и Вадима Шершеневича, кроме того, в альманахе «Чудо в пустыне» опубликовано стихотворение Владимира Маяковского.

Владимир Маяковский. Рисунок Давида Бурлюка. 1925 г.

Сразу оговорюсь, что собственно футуристического в альманахах было немного – одесские поэты не шагнули дальше акмеизма, хотя критики отмечали в стихах Георгия Цагарели влияние Игоря Северянина. Несмотря на это, критика смело называла их футуристами. Например, после выхода сборника «Авто в облаках» в «Южном вестнике» появилась рецензия Б. Искрова с говорящим названием «Бурлючата в облаках». И даже московская газета «Утро России» вышла в октябре 1915-го с откликом на тот же сборник, в котором говорится: «…нам казалось, что футуризм устарел. <…> Но футуристические сборники не перестают выходить; правда, их теперь больше выходит в Одессе, чем в Москве <…> Пожелаем только молодым поэтам побольше самостоятельности. Долой этих «академиков», Игоря Северянина и Маяковского!»

Пожалуй, самую обстоятельную и взвешенную рецензию о творчестве одесских авторов сборников (она была опубликована в «Одесском листке») написал тогда ещё молодой, но уже популярный в Одессе лектор и критик Марк Слоним. Вот что он пишет: «И критика – местная и иногородняя – и публика встретили, в общем, предыдущие сборники недружелюбно <…> молодых одесских поэтов почему-то причислили к футуристам <…> Это, конечно, явная ошибка. Я не нахожу ничего футуристического ни у Багрицкого, ни у Фиолетова, ни у Сторицына <…> пишут они стихи так же, как и десятки других средних поэтов <…> Бессильные сказать новое слово и неспособные даже на поэтическую дерзость, одесские поэты на амплуа «дерзающих» вынуждены пригласить московских поэтов: Третьякова и Шершеневича».

Действительно, именно появление в альманахах приглашённых «звёзд» несколько развернуло ориентацию сборников в сторону футуризма – причём, как считает Сергей Зенонович Лущик, произошло это под влиянием Петра Сторицына (Когана), профинансировавшего издание четырёх сборников, начиная с «Серебряных труб», который «включал в альманахи «Авто в облаках» и «Седьмое покрывало» тексты столичных футуристов Третьякова и Шершеневича, вопреки вкусам Цагарели и других одесских поэтов, как бы разворачивая сборники в сторону футуризма».

Вот что было в сборниках по-настоящему футуристическим – так это иллюстрации Сандро Фазини. Начиная со сборника «Авто в облаках», брат Ильи Ильфа и оформлял обложки, и делал иллюстрации. Хотя, скорее, давал для иллюстраций имеющиеся рисунки – их тематика никак не связана со стихотворениями. Пожалуй, наиболее авангардными являются обложка и иллюстрации к сборнику «Авто в облаках», выполненные в кубистическом стиле. Среди иллюстраций – великолепный портрет певицы Изы Кремер. Интересно, что в январе 1916-го в журнале «Театр и кино» был опубликован потрет Петра Сторицына – тоже кубистический, анонсированный как иллюстрация к планируемому сборнику «Смутная алчба», который, как я уже писал, так и не увидел свет; точнее, такой сборник вышел в Одессе почти через сто лет, но уже с совершенно иным содержанием.

Многочисленные портреты некой Жаннеты, ставшие иллюстрациями к сборнику «Седьмое покрывало», футуристическими никак не назовёшь, а в последнем сборнике, «Чудо в пустыне», Фазини выполнил только обложку.

Сандро Фазини считался в Одессе новатором, в газетных рецензиях его называли «кубистом» – как и его друга Сигизмунда Олесевича. Помимо упомянутых выше сборников, он иллюстрировал юмористический журнал «Крокодил» (1911–1912), журналы «Театр и кино», «Бомба», «Фигаро», «Яблочко» и конечно же участвовал в выставках «Общества независимых художников» в 1917–1919 годах.

В самый разгар революционных событий, в ноябре-декабре 1917 года, в Городском музее изящных искусств городе состоялась «Выставка картин Общества независимых художников». Критика отметила работы Фазини, Олесевича и Израиля Мексина как «кубистические». А 25 декабря того же года «Одесский листок» написал, что «местные художники гг. Олесевич и Фазини получили из Москвы предложение устроить в Гор. Музее выставку картин «Бубнового валета». Эту чрезвычайно интересную выставку вряд ли удастся увидеть одесской публике ввиду того, что гг. О. и Ф. боятся за судьбу произведений о-ва «Бубновый валет» в дороге, как в Одессу, так и из Одессы».

Фазини и Олесевич дружили. Волею судьбы оба они вскорости – в начале 20-х, – окажутся в Париже. А в Одессе они вместе с художником Владимиром Предаевичемназывают себя «ПОФ», участвуя в таком составе весной 1918 года в юмористической газете «Яблочко», где редакция в первом номере шутливо называет их поэтами и беллетристами, а Эдуарда Багрицкого, Юрия Олешу, Анатолия Фиолетова и Валентина Катаева – художниками. И действительно, в первом номере «Яблочка» напечатаны эссе «Патологический пейзаж» Олесевича и стихи Фазини. На выставке «независимых» 1917 года Сандро Фазини представляет в числе прочих работ портрет «Олесевич в «High-life», а Олесевич – портрет «Фазини (утроенный объем)».

В мае 1918-го «Театром «Интермедии» приглашен в качестве декоратора художник Предаевич. Росписи поручены С. Олесевичу и С. Фазини. Немного позже они вместе с другими художниками, среди которых В. Н. Мюллер, расписали интерьер ночного кабаре «Весёлая канарейка».

После прихода в Одессу большевиков Сандро Фазини участвовал в украшении города к празднику Первомая, а в 1920 году работал художником в «ЮгРОСТА» под руководством Б. Ефимова. Валентин Катаев в повести «Трава забвения» вспоминал работу Фазини: «…громадный щит-плакат под Матисса работы художника Фазини – два революционных матроса в брюках клеш с маузерами на боку на фоне темно-синего моря с утюгами броненосцев».

Одесситы всё же увидят работы нескольких членов объединения «Бубновый валет» – это произойдёт через два года, в декабре 1919-го, на последней выставке Общества независимых, когда в экспозицию были включены работы из собрания А. К. Драгоева. По сути, эти картины принадлежали Евгении Ивановне Богдан и предназначались для художественного музея её имени в Кишинёве. Из работ футуристов были представлены работы Натальи Гончаровой – этюды росписи церкви в Кугурештах (Бессарабия), «Бегонии» Петра Кончаловского и «Nature Morte» Ильи Машкова.

Брат Ильи Ильфа Сандро Фазини (Александр Файнзильберг)

Два последних всплеска творчества футуристов в нашем городе приходятся на 1923–1924 годы (Юголеф) и 1925–1927 годы (украинские футуристы).

К этому времени из города уехали почти все ставшие именитыми литераторы и художники. Вот что писал Александр Де Рибас: «Художественная жизнь в Одессе за последнее время глубоко замерла. Она замерла не только потому, что умер Костанди или умер Дворников, или что иные художники уехали за границу, а другие – покинули нас ради Москвы и Петрограда <…> Искусство в Одессе замерло потому, что оказалось в стороне от новой жизни в России» (О художественной жизни в Одессе // Силуэты. – О., 1922–1923, № 2).

Первый всплеск «левого» искусства в Одессе связан в первую очередь с ЛЕФом – литературно-художественным объединением, костяк которого состоял в основном из футуристов (Николай Асеев, Василий Каменский, Сергей Третьяков и другие) и которое возглавил Владимир Маяковский. В декабре 1923 года в Одессе открылся «Синтетический театр» ЛЕФа, который просуществовал до марта 1924 года. Вот как описывает Семён Кирсанов – без сомнения, самый активный участник возникшего уже весной того же года «Юголефа», – одесскую литературную жизнь того времени: «В Одессе существуют кружки: «Потоки». Это пролет[арские] поэты и писатели – порядочная пакость <…> 2) Студенч[еский] кружок поэтов (я предс[едатель]) в котором есть группа футуристов и имажинистов. 3) Одесская ассоциация футуристов (ОАФ) <…> ОАФ работал с мая до середины июля и возобновил свою деятельность через месяц».

20–24 февраля 1924 года в нашем городе выступает Владимир Маяковский. «Рад ехать в Одессу», – пишет он Лиле Брик 14 февраля. Тогда же состоялась его встреча с Семёном Кирсановым. Как писал Евгений Евтушенко, «…В 1924 году Маяковский встретил в Одессе 18-летнего юного поэта – сына портного, и взял его под свое крыло, печатая в ЛЕФе, приглашая в совместные поездки. Если говорить о поэзии весовыми категориями бокса, то Маяковский был тяжеловесом, а Кирсанов был в весе «пера», но блистательным мастером формы».

Во многом под влиянием Маяковского весной 1924-го в Одессе возникает Юголеф – слившиеся воедино группировки поэтов-единомышленников. Возглавляет «Юголеф» приехавший в апреле в Одессу «старый коммунар, израненный вояка Октября» Леонид Недоля-Гончаренко. 23 мая 1924 года состоялось объединенное совещание одесских групп левого фронта искусств Юголефа, одесского отделения «Березiль» и коммункульта. «Известия» от 25 мая писали: «Был установлен полный контакт, выработана единая тактика».

Думаю, лучше всего для описания тех и предшествующих им событий и конечно же своей биографии дать слово самому Семёну Кирсанову. Вот что пишет он в статье «Черноморские футуристы»:

«<…> Следующее, уже сознательно футуристическое стихотворение я написал в 1920 году, когда Одессу окончательно заняли красные. Одесса в те времена была очень литературным городом. «Южно-русское товарищество писателей» – реакционнейшая организация, созданная Буниным, Юшкевичем и др., и богемный «Коллектив поэтов». Кроме них – кафе поэтов «Хлам», «Пэон Четвертый», «Меблированный остров» и несколько мелких кружков вроде «Зелёной лампы» и пр. Писателей насчитывалось штук 500.

Всё левое выражалось поэтом Алексеем Чичериным, который жил литературными вечерами, на которых читал стихи Маяковского. Строчки из «Человека» – «Ну, как Владим Владимыч, нравится бездна?» он видоизменил на: «Ну, как Алексей Николаевич, нравится бездна?», что вводило наивную публику в заблуждение.

Тринадцатилетний, я пришел в «Коллектив поэтов», ошарашил заумью и через короткое время нашел соратников. Большая часть левых работала в Югросте. Весь юг обслуживался ими. Нынешние московские писатели, Ю. Олеша, Вал. Катаев и др., забросив наслажденческую поэтическую работу, выполняли тысячи плакатов и агитстихов. <…> Наиболее левые соорганизовались в группу, имевшую своей целью травлю старья.

Первомайские празднества в 1921 году обслуживались левыми, объединившимися в «Коллективе». Тогда в первый раз я выступал с автомобиля перед одесскими рабочими с чтением стихов Маяковского, Асеева, Каменского, Третьякова и Кирсанова.

Засим большинство разъехалось, я остался единицей. Мне приходилось представлять всё левое в Одессе. Трудности колоссальные. С одной стороны Русское товарищество писателей, с другой – мама и папа не признавали футуризм. Тем не менее люди были найдены, и в 1922 г. была организована, по примеру «МАФ» – Одесская ассоциация футуристов – «ОАФ». Нас было мало, и вся работа была лабораторной. Было несколько публичных выступлений.

Семён Кирсанов

Через год я случайно узнал, что существует помимо нас ещё одна левая группировка. Обе группы были слиты – и возник «Одесский Леф». Политпросвет предоставил разрушенный дом, и мы, человек 50 футуристов-поэтов, актеров, художников и джаз-бандитов, – собственными руками отстроили его, постлали крышу и открыли театр. Одновременно шло завоевание прессы. Напечатали воззвание «За театральный Октябрь» и статью «Что такое Леф?»

Открытие футуристического театра и напечатание статьи вызвали дискуссию и невероятную шумиху. Появились какие-то лекторы, улицы зацвели афишами диспутов. Неизвестные лекторы собирали на доклады о Лефе массу народу и бессовестно искажали наши задачи. Один лектор договорился до того, что заявил дословно:

– Леф уносит нас в прекрасную златовейную сказку чаруйного небытия.

Мы, лефовцы, крыли их почем зря, разоблачали и уничтожали. Впервые приехал в Одессу Маяковский, уяснивший нам настоящие задачи левого фронта. Но потом нас тоже уничтожили. Театр был передан коллективу «Массодрам» (нечто вроде московского Камерного), и все разбрелись.

Опять я остался в единственном числе. Тем временем «Южное товарищество» продолжало цвести, родилась новая группа quasi-пролетписателей «Весенние потоки», после переименовавшая себя в «Потоки Октября». Одно название свидетельствует о бездарности и безвкусии этих писателей. Нужно было бороться, а людей не было.

Приехал из Москвы Л. Недоля. Он, я и еще несколько товарищей сделали Юголеф.

Сначала это был просто литкружок. Мы выступали по клубам и предприятиям и вели лабораторную работу. Первая большая практическая работа была сделана 1 мая. Нам было предоставлено агитпропом несколько грузовиков, с которых мы выступали, агитируя за новое, в том числе и за искусство – за Леф. Всего за один день было свыше 80 выступлений. Было обслужено тысяч пятьдесят человек. На мою долю пало тридцать выступлений, т. е. за восемь часов мной было прочитано шестьдесят стихотворений. Чем не рекорд?

Ни один революционный праздник не обходился без нашего участия. Поле действий ширилось, ширилась и организация. Одного лефовского клуба стало недостаточно, открыли второй клуб. Число членов Юголефа перевалило за пятьсот.

В ряде южных городов (Севастополь, Екатеринослав, Зиновьевск и т. д.) и даже деревень возникли отделения. В Одессе Юголеф имел семь мастерских, два клуба, театр и столовую. Таким образом группа людей, объединенных одной идеей, превратилась в громоздкую организацию, где большая часть труда уходила не на изобретательскую работу на искусстве, а на администрирование и руководство. Издательство Юголефа, выпустившее пять номеров журнала и несколько листовок, захирело, появился какой-то внутриорганизационный бюрократизм. Тогда часть наиболее активных работников, в том числе и я, потребовали вмешательства московского Лефа.

Л. Недоля и я были посланы в Москву, было созвано Всесоюзное совещание левого фронта искусств. Леф осудил организационное увлечение Лефа, но по приезде уже невозможно было залечить эту болезнь и Юголеф был распущен.

Тут ещё раз подтвердилась правильность аксиомы: Леф силен как организация качественная, а не количественная.

Этим кончаются мои воспоминания о борьбе и работе одесских футуристов. В январе 1926 г. я уехал в Москву».

Среди тех пятиста членов Юголефа, о которых пишет Семён Кирсанов, помимо, разумеется, его самого и Леонида Недоли, наиболее известными стали поэты Сергей Бондарин, художники Николай Соколов (оформил обложки 3-го и 5-го номеров журнала), Николай Данилов (оформил обложки 1-го и 2-го номеров журнала), Ольга Эксельбирт (жена Н. Соколова).

В пяти номерах журнала были опубликованы стихи Л. Недоли, С. Бондарина, Броуна, Мурзина, рецензии Н. Данилова, Н. Соколова, Ольги Эксельбирт, проза А. Козакова и А. Пшенского… Интересно, что во втором номере опубликованы стихи М. Бланка на идиш. Кроме театральных рецензий, Николай Соколов и Николай Данилов публиковали свои статьи по теории «левого» искусства. У Соколова это «О теории живописных молекул», у Данилова – «Театр на колёсах», «Кинотеатр и кинозрение».

В отличие от других литературных организаций, у юголефов были свои членские билеты, печать и даже оформленный Н. Даниловым книжный ларёк. Работали также театральная мастерская «Этмас» и изосекция. В ноябре 1924-го открылся клуб Юголефа «РОЖ» – работа, отдых, жратва. «При клубе – эстрада, читальня, лито, изо, музо, теолаборатория и столовая для членов клуба «Юголефа», – говорится в ноябрьском отчёте.

Сергей Бондарин вспоминал: «В целях эпатирования буржуазии <…> мы <…> в ресторанчике, который должен был служить, по нашему замыслу, материальной базой для идеологической надстройки, время от времени устраивали незамысловатые инсценировки <…>, с улицы вдруг раздавалось как бы церковное пение: открывалась дверь, группа молодых людей и девушек вносили <…> просмоленный, как лодка, черный плоский гроб. В гробу лежал человек и курил. Случалось, ложился в гроб и я».

Алёна Яворская пишет: «Если первый этап деятельности Юголефа сводился к устным выступлениям, второй – к издательской работе, то третий во главу угла ставит театр. Позднее Данилов писал: «Не столовая стала причиной развала Юголефа. Его погубил театр». И далее: «В печати все больше сообщений о работе левого театра – о дружественном «Березiле», вернее, его одесском отделении, и об экспериментальной театральной мастерской «Этмас», в которой начата подготовка спектакля «Приключения ничевоков».

В пятом номере журнала «Юголеф» писалось: «Мастерская начала работать с 15 ноября 1924 года. Занятия дневные и вечерние. Предметы занятий: дикция – Тушмалова, акробатика – Леон, агиттеатр – Григорьев, режиссура – Юренев, политграмота – Кульчицкий, теория театра – Данилов. <…> Заканчивается капитальная постановка «Необычайные приключения Ничевоков», которая будет показана как первая постановка левого театра на Юге. Постановщик – Юренев, конструктор – Н. Данилов».

Именно постановка пьесы стала самым значительным событием в деятельности Юголефа весной 1925 года. Премьера должна была состояться 18 марта в театре имени Луначарского (Оперном). По городу были расклеены афиши, однако за несколько дней до премьеры в театре произошёл пожар – и премьеру перенесли в цирк. Сергей Бондарин вспоминал: «Соответственно идее спектакля на арену цирка выехал на мотоцикле и почему-то в голубых кальсонах наш идейный руководитель украинский поэт Леонид Недоля … по всему барьеру венком сидели «юголефовские девочки» в трусиках, как купальщицы».

Свидетели спектакля описывали, что публика, ещё помнящая время гражданской войны, в страхе пыталась сбежать при виде взвода вооруженных солдат, направивших винтовки в зал. И только крики режиссера, что это театральный ход, вернули её на место.

Спектакль стал последним значимым событием в жизни Юголефа. К лету 1925 все главные действующие лица покидают Одессу, перебираясь в Москву или Харьков, и Юголеф практически перестаёт существовать.

Так закончилась история Юголефа. Но не история футуризма в Одессе. Чуть выше я упомянул дружественный Юголефу театр «Березiль» – один из первых украинских советских театров во главе с Лесем Курбасом. В Одессе открытие театральной мастерской рабочей молодёжи «Березiль» под руководством учеников Курбаса, С. Бондарчука и П. Долиной состоялось в мае 1924-го. В послереволюционное десятилетие Лесь Курбас был частым гостем в Одессе. И вообще, период с 1924 по 1927 год можно назвать расцветом «левого» украинского искусства в нашем городе. В первую очередь это связано с киностудией и деятельностью ВУФКУ – Всеукраинского фотокиноуправления, государственной кинематографической организации, существовавшей с 1922 по 1930 год. Украинское фильмопроизводство до 1926 года было сосредоточено на Одесской и Ялтинской студиях. В октябре 1926 года ВУФКУ переехало из Одессы в Киев, где началось строительство кинофабрики, однако в Одессе продолжали сниматься фильмы. Летом 1924-го Лесь Курбас поставил на Одесской киностудии фильмы «Вендетта» и «Макдональд», в 1925-м – фильм «Арсенальцы». В июне 1926 года состоялись гастроли театра Курбаса «Березiль», а 23–27 июня в нашем городе выступал Владимир Маяковский. Он приедет ещё раз – в марте 1928-го и будет не только читать стихи, но и выступит с докладом «Слушай новое». Об этом выступлении известный украинский поэт и прозаик Сава Голованивский написал гораздо позже, в 1956 году, замечательное стихотворение «Зустрiч в Одесi», в котором есть такие строки:

…І одчайдушно

пишу я лист,

ясно, як день,

викладаючи суть в нім:

«Я – футурист,

хочу бути присутнім!»

«Хочу»!

Да-да, в начале своего творчества Сава Голованивский был футуристом и учился в 1927–1929 годах в Одесском сельскохозяйственном институте. Судьба многих других украинских футуристов так или иначе связана с Одессой. И в первую очередь, конечно, нужно упомянуть Михайля Семенко – основоположника украинского футуризма. Семенко был основателем футуристической группы «Фламинго» (1919 год), в которую вошли О. Слисаренко, Г. Шкурупий, В. Ярошенко, художник А. Петрицкий; затем «Аспанфута» – Ассоциации панфутуристов (термин предложил Гео Шкурупий), манифест которой подписали, помимо Семенко, Гео Шкурупий, Михаил Яловый, Олекса Слисаренко, Мирослав Ирчан, Марк Терещенко. Позже к группе панфтуристов присоединились Мыкола Бажан, Юрий Яновский и другие. Панфутуризм объединил тогда все группы украинского футуризма (в 1913–1918-м сам Семенко был кверофутуристом – придуманный им самим термин, означающий движение, поиск). А в 1927 году Семенко организует объединение и журнал «Новая генерация».

Мемориальная доска Семёну Кирсанову в Одессе, на ул. Гаванной, 10. Фото автора

В 1924 году Михайль Семенко приезжает в Одессу и становится на три года главным редактором Одесской киностудии. Он устроил на киностудию Юрия Яновского, Мыколу Бажана, Гео Шкурупия – все они писали киносценарии, работали художественными редакторами. Сам Семенко работал над двумя сценариями («Чорна рада» и «Небожа Рамо»), которые так и были реализованы; принимал участие в работе над фильмом о Тарасе Шевченко, в котором снималась его возлюбленная – актриса Наталья Ужвий.

У друзей и соратников Семенко вышли в те годы и позднее в Одессе поэтические и прозаические сборники – у Гео Шкурупия книги «Страшна мить» и «Зруйнований полон. Місяць з рушницею», у Олексы Слисаренко повесть «Страйк», у Василя Алешко сборник избранных стихотворений за 1907–1927 годы «Степи цвiтуть».

Ещё один украинский футурист, член объединения «Новая генерация» Иван Маловичко, учился в Одесском кинотехникуме, а Гео Коляда издал в нашем городе сборник «Оленка» (1925).

С Одессой тесно связана судьба друга Михайля Семенко, поэта Леонида Чернова – «Всеукраинского Дон Жуана», «сибирского бродяги», «морского волка, просоленного ветрами трёх океанов». Родившийся в Александрии Херсонской губернии Чернов учился на математическом факультете Новороссийского университета (1917), а в 1925 снова вернулся в наш город, проделав четырёхмесячное морское путешествие из Владивостока. В Одессе он сближается с ЛЕФовцами, печатает отрывки из своей кинопоэмы, а в журнале «Шквал» публикуются его путевые зарисовки «Через тропики под советским флагом». Первые книги Чернова выходили на русском языке; с середины 1920-х он перешёл на украинский, и именно в Одессе увидела свет его первая книга на украинском языке «Самолёт». Леонид Чернов работал на киностудии вместе с другими украинскими футуристами и был близок к группе «Новая генерация».

Учитывая, что «Новая генерация», помимо футуризма, пропагандировала модернистские европейские течения, такие как дадаизм и сюрреализм, неудивительно, что в 1930 году они прекратили своё существование. В 1937-м большая часть украинских футуристов была расстреляна…

Я мог бы вспомнить ещё многое – ведь в Одессе в детстве и юности множество раз бывал Борис Пастернак, родители которого переехали в Москву всего за полгода до его рождения; бывал его соратник, организатор группы «Центрифуга» Сергей Бобров, жил московский поэт-футурист Алексей Чичерин, выступивший на вечере «Коллектива поэтов» с чтением стихов Маяковского, после которого Лев Славин заявил, что у «Коллектива поэтов» уже «не было авторитетов. Но был бог: Маяковский».

Связан с нашим городом и младший из братьев Бурлюков – Николай, причём по делам, никак не связанным с творчеством. В 1918–19 годах он служил в Одессе в радиодивизионе, причём сначала в войсках, подчинённых гетману Скоропадскому, затем у Петлюры, потом у белых, а затем при Красной армии. После радиодивизиона он перешёл на службу в морскую пограничную стражу.