Текст книги "Искательница приключений"

Топорик с коротким лезвием вонзился в столешницу у ног странницы. Пена из расколотой его острием одной из трех избежавших падения на пол кружек полетела по воздуху и повисла на бородах сидевших и стоявших вокруг стола мужчин. Постояльцы, кто сидел, повскакивали со скамьи, кто стоял – отпрянули на почтительное расстояние, а девушки-служанки испуганно вздрогнули при звуке удара. Те из служанок, кто увидел топорик, вскрикнули и прикрыли рты руками, если в тот момент они были свободны от подносов.

Обладательница светлых волос прекратила танцевать. Она скосила глаза вниз, на топорик, затем изучила руки вышибалы, которые тот скрестил на груди. Странница сразу поняла, что значил этот жест.

Медленно, со вкусом, она опустилась на колени. Прогнулась спиной, оперлась на обе руки, потом с небольшим нажимом просунула два пальца в промежуток между рукоятью топорика и столешницей. Уголок рта светловолосой девушки приподнялся.

– Плохо вошел, – сказал низкий голос. И тут же сидение на коленях с опорой на руки стало двусмысленным, а странница еще и погладила рукоять топорика ладонью.

Еще двое с работницами дома заторопились наверх.

Вышибала протянул руку и выдернул топорик из дерева, при этом едва не коснулся руки обладательницы светлых волос; та проследила за вышибалой спокойно, будто он никак не нарушил ее личное пространство. Миг спустя металл сверкнул вновь, и лезвие топорика пробило древесину насквозь. Две прежде уцелевшие кружки с пойлом разлетелись в куски.

Капля хмеля расчертила щеку странницы. Девушка позволила ей стечь до подбородка, после чего сняла хмель кончиком пальца, и слизнула спиртное с подушечки. Изучила ноготь и третью фалангу, пристально, будто сделала знаменательное открытие.

– Мало брызг, – вынесла приговор она.

Далее вышибала сидел на полу и приводил в порядок зрение. Его топорик звякнул о камни, небрежно брошенный. Странница спрыгнула со стола.

– Плохо вошел, мало брызг, да и размер меньше среднего будет, – сказала она громко. Затем обратилась ко всему залу: – Кто хозяин здесь?

Ответа не последовало. Мужчины в молчании пожирали скиталицу взглядами.

– Кто хозяин тут? – повторила она.

– Я, – сказала хозяйка дома.

Взгляды девушек встретились. В одном был гнев, он сжигал остатки былого восхищения, а во втором ясно читалось отсутствие интереса ко всему происходящему, и лишь неприятная принужденность действовать дальше. Странница продолжила говорить:

– Даром у тебя вышибала хлеб ест. Страшен он на вид, мускулист и закален в потасовках, но женщина его с ног сбивает легким нежным поглаживанием.

Хозяйка поняла, куда клонила странница.

– Не раз доказал вышибала себя в деле, – возразила она.

– Пускай докажет еще раз, ибо только что осрамился он, – ответствовала странница.

В зале возроптали на это.

– Негоже бить женщину! – донеслось сразу с нескольких сторон, правда, не очень уверенно, ибо вышибала до сих пор потирал глаза и тряс головой в попытке привести видимый ему мир в фокус.

– А это мы проверим, – сказала странница. – Как бы не вышло, что женщине мужчину бить стыдно.

С этими словами она села за край стола. Дождалась, чтобы вышибала поднялся на ноги и обменялся с хозяйкой взглядами. Та кивнула.

Странница поставила на столешницу локоть, сомкнула и разомкнула ладонь, поманила вышибалу к себе зовущим жестом – пальцем. Под одобрительный гул вышибала опустился за противоположный край стола, поставил и свой локоть на столешницу. В падавшем из окон свете его мускулы заиграли великолепным рельефом.

Руки странницы и вышибалы сошлись, тонкая бледноватая ладонь без остатка утонула в широкой. Кто-то отсчитал три счета, мышцы напряглись, кисти вышибалы и странницы задрожали от усилия. Затем под свист и улюлюканье широкая загорелая ладонь поползла вниз и оказалась прижатой к столу.

Странница поиграла пальцами, повращала запястьем, расслабила его. Повернулась к стоявшим позади нее мужчинам и сказала:

– Я сильнее его. Но пускай попробует положить меня двумя руками, и да будут боги ему в помощь.

Насмешки постояльцев в сторону вышибалы были реакцией на слова странницы. Но вышибала согласился и даже, покраснев от усердия, победил.

Он посмотрел страннице в глаза, будто спросил, что дальше. Создалось ощущение, что между ним и девушкой установилось некое странное взаимопонимание в тот момент. Странница сказала:

– Давай в третий раз, дружеский. Можешь так же, двумя руками.

Возгласы одобрения встретили ее предложение, а вышибала всей душой пожелал, чтобы нужный светловолосой гостье человек в конце концов показался. Похоже, только один вышибала из всех присутствовавших догадывался, что невинными забавами дело не ограничится, если странница вскорости не найдет того, кого искала.

Но среди постояльцев и проходимцев не возникло новых лиц, как не нашлось и глаз, выражавших что-либо помимо острого ожидания захватывающего зрелища, когда вышибала быстро оглядел помещение. Тогда он снова обхватил ладонь девушки своими ручищами и надавил еще до того, как в очередной раз выкрикнули счет.

В первые секунды вышибале сопутствовал успех, ибо странница не ожидала, что он начнет жать сейчас же. Однако затем руки вышибалы почему-то ослабли, отказались подчиняться ему и легли так резво, что отчаянно побелевшие костяшки пальцев стукнули о стол. Вилки да ложки на столешнице подпрыгнули и жалобно звякнули.

Странница высвободила руку из ладоней вышибалы и поднялась со скамьи.

– Теперь не грех побить женщину, – заявила она. – Ведь все видели, что я не слаба. А вышибала никому не доказал, что не даром хлеб ест и воду пьет в этом доме.

В пятый раз за вечер в зале стало тихо. Вышибала обменялся взглядами с хозяйкой. И он, и она знали, что выбора у него особого не было. Поэтому вышибала встал из-за стола, чтобы продолжить уже в откровенной форме исполнение старого обычая таверн и постоялых дворов, в котором выяснялось, кто более пригож защищать заведение – прежний вышибала или пожелавший занять его место другой человек. Вышибала вспомнил тот день, когда сам предъявил свои права работать в этом доме, и вспомнил так же последовавшую за словесной перепалкой яростную схватку, в которой он вышел победителем.

Уже через минуту хозяйка с бессильной злостью наблюдала за избиением своего вышибалы, когда он раз за разом оказывался лежащим на полу. При этом кости вышибалы не хрустели, кровь не текла из полученных им ран, да и ран-то на вышибале не появлялось, ведь странница обращалась с ним бережно, только лишь разными способами роняла его на солому.

Зато лица постояльцев, на которые хозяйка тоже смотрела, вселяли в нее все больший страх после каждого броска странницы, после каждого ее легкого и расслабленного движения. По мере единоборства, а по сути, унижения вышибалы, в гримасах мужчин оставалось все меньше человеческого: здравый рассудок вытесняло пробудившееся в них желание плоти и крови. Больше половины постояльцев хрипло закричали и забили кулаками по столешницам, когда вышибала вдруг плохо упал и тяжело закашлялся.

Вышибала прилагал огромные усилия, чтобы подняться на ноги. Странница стояла над ним и смотрела, получится ли у него это. Вышибала никак не мог совладать с собой, а затем его снова сотряс кашель, и он сплюнул на пол чем-то красным, вязким. Это видели все в зале.

Словно сговорившись, все как одна девушки-служанки побежали из зала – кто на кухню, кто на второй этаж. Они еще не видели такого насилия в их заведении, да и не увидят больше после этого дня. На первом этаже из женщин, вернее, невинных на вид девушек, остались только странница и хозяйка.

Далее поднятый с четверенек вышибала рухнул от очередного броска на один из столов, перевернул его с хрустом дерева и остался лежать посреди перемешавшихся блюд и напитков, в каше мяса, овощей, пузырьков да пены разноцветного алкоголя. Странница наступила вышибале на грудь подошвой сапога, перенесла вес своего тела на согнутое колено, чем взяла и выдавила воздух из легких вышибалы.

– Выползай прочь, – зло сказала она.

Вышибала пополз, как только сапог убрался с него. Пополз, трижды едва не упав, на улицу, за дверь, под заливистый хохот мужчин. Когда дверь за вышибалой затворилась, странница сделала то, что представлялось ей наиболее логичным сделать дальше.

Она вспрыгнула на стол, на котором ранее танцевала. Постояльцы и проходимцы восторженно закричали. Хозяйка же закрыла лицо руками, а ее ноги, помимо воли, будто приросли к полу. Воображение принялось рисовать хозяйке с безудержным рвением, как ее валят с ног, разрывают на ней одежду и как она не может сопротивляться всем желающим ее тело.

– Смотри, в твоем доме пируем! – прозвучал в десятке шагов от хозяйки низкий, но звонкий голос. Он заставил хозяйку отнять ладони от глаз. Была в этом голосе какая-то колдовская сила, которой хозяйка подчинилась.

Она вновь увидела странницу: та страстно танцевала на столе и взахлеб пила из чужих кружек все, что подносили ей одни руки постояльцев, в то время как другие раз за разом безуспешно тянулись к ее голеням и бедрам. Скиталица ловко отталкивала их, а особо резвые хлестко била, чем еще сильнее подогревала общий пыл. Потом хозяйка заметила, что метательный топорик вышибалы пропал с того места на полу, где он остался лежать. У хозяйки закружилась голова, перед глазами побелело при мысли о том, что кто-то из мужчин подобрал его.

Вдруг будто порыв ветра прошелся по залу, вопреки тому что утро и день выдались на редкость спокойными в плане погоды. Что-то бешено вращавшееся на лету вошло по рукоять в деревянную часть стены дома, а очередная кружка в руке странницы за секунду до этого с глухим хлопком лопнула и окатила душистыми брызгами мужчин вокруг стола.

Хозяйка вскрикнула от неожиданности. Странница повернулась почему-то к двери. А постояльцы и проходимцы загоготали, стряхивая с бород и рубах пену, приняв случившееся за похабную проделку.

Но скиталица мрачно посмотрела поверх их голов, и они притихли. Проследили за ее взглядом. Увидели в дверном проеме вышибалу, лицо которого отчетливо пахло кровью.

Светловолосая гостья сошла со стола на пол. Перед ней расступились.

– Ты бросил топор мне в спину, – сказала она вышибале.

– Я мог убить тебя, пока ты плясала. Благодари меня за то, что оставил тебе жизнь, – ответил тот.

– В этом городе никому нет дела до моей смерти. Никто не стал бы искать мое тело и человека, который убил меня. Ты побоялся бросить топор туда, куда надо, вот оно что. Ты трус, раз струхнул убить никому не нужную самозванку.

Реплика странницы вызвала в адрес вышибалы поток насмешек, что резво запрыгал по помещению, между стен и от пола до потолка. Но вышибала, который неизвестно как привел себя в порядок за дверью заведения, и глазом не моргнул. Он будто не слышал ничего из всего того оскорбительного и унизительного, что бросили ему в лицо. Вышибала был сосредоточен на другом, а именно – на гостье.

Странница ничуть не удивилась быстрому излечению вышибалы за порогом дома и его возвращению в зал. Она могла совершить и не такое, и с помощью своих собственных рук, а не припрятанного где-нибудь в просторной одежде лечебного зелья, например, выдержанного из красного мха нужной редкой породы. Девушка изучила черты лица вышибалы, ибо его губы не дрогнули, не ответили на ее реплику, а только сомкнулись в сплошную едва видимую линию.

Хозяйка тоже смотрела на вышибалу. Она знала его с самого своего рождения и чувствовала, что он был готов опровергнуть слова странницы. Она ощущала, что он собирался сделать это сейчас любым грязным способом, которых знал множество, и лишь приберегал до того момента, когда они будут нужны. Ноги хозяйки сами по себе ожили, чем она тут же воспользовалась и побежала к вышибале.

– Не лей кровь в моем доме! – вцепилась она в плечи вышибале. – Я найду тебе работу. В городе много постоялых дворов.

– Никакая работа не светит ему, ибо слух ползет из ушей в уши слишком быстро и делает свое дело обстоятельно и скрупулезно. Есть только один способ предотвратить появление толков.

В подтверждение сказанного странницей вышибала отстранил хозяйку. Он пошел к центральному столу, жалея, что броском топора только разбил кружку в ладони девчонки, а не перебил ей позвоночник, не отсек ей голову, не расколол череп. А ведь топорик отлично смотрелся бы промеж этих самоуверенных ясных глаз.

Идя к страннице, всего два десятка шагов, вышибала нехотя признавался себе, что она была права насчет того, что в этом городе никто не заинтересуется ее смертью. Все в ней говорило о том, что она здесь в первый раз и не знает из городских и даже окрестных жителей никого, ни одного человека. Он понимал, что по какой-то своей подспудной причине не сделал смертельный бросок, а послал топорик только лишь в кружку с горячительным напитком в руке странницы.

Но все большая часть ума вышибалы понимала, пока он медленно, слишком медленно приближался к столу, что, даже полети топор в голову девчонке, его лезвие все равно раскололо бы один только сосуд с хмелем, и выглядело бы все это совершенно естественно. До вышибалы ныне доходило, что посетившая его заведение странница была не совсем человеком в привычном смысле этого слова. Она легко увернулась бы от броска, едва заслышав свист воздуха за спиной со стороны мгновенно и без скрипа раскрывшейся двери.

И вышибала отогнал от себя мысль о том, каковой была бы реакция девчонки, пойми она, что он попытался убить ее.

Кем она была? Что представляла собой, наделенная способностями, которые вышибала только сейчас начинал просматривать за ней в полной мере? Вот о чем думал мускулистый человек с широким шрамом на лбу, когда останавливался в двух шагах от гостьи – а она неотрывно смотрела на него.

Догадка о профессии самозванки вдруг заплясала в глазах вышибалы, и глаза его широко раскрылись. На брови вышибалы обильно покатился холодный пот. Странница моментально распознала эту столь знакомую ей искру – много раз видела она сей всполох понимания в своей жизни. Она отметила капли влаги на лице вышибалы и достойно оценила храбрость, с которой такой смелый и такой жалкий в этот момент человек сделал последние шаги к ней на ногах, переставших у него гнуться.

Страннице совершенно разонравилось то, что она собралась сделать с вышибалой.

Что-то обхватило кисть гостьи. В ответ мягкий удар ладонью упал на хозяйку дома. Он ни капли не повредил лицо и фигуру ее, ибо странница представляла, как хозяйка дорожила ими. Тело попытавшейся остановить странницу девушки служило ей для добычи хлеба насущного, и то же самое можно было сказать обо всех остальных девушках и женщинах, что работали днем и ночью в знаменитом здании около порта.

От удара ладонью голова хозяйки закружилась, в ушах запищало и загрохотало. Кошмар перед глазами ее закачался, поблек и уплыл от нее в темноту. Хозяйка обмякла и распростерлась на соломе, упав с колен, на которых встала в мольбе. Странница отметила красиво разметавшиеся по соломе ее густые темно-каштановые волосы.

После этого удара страннице стало противно решительно все, что она делала тут. Ей и с самого начала не нравилось все это. Но она не считала, что могла остановиться и повернуть назад, даже если бы ей того захотелось. И она перевела взгляд на постояльцев заведения.

– Кто притронется к ней, раньше вот этого попадет на тот свет, – сказала гостья, длинным пальцем указав на вышибалу, а до этого ткнув ноготком себе под ноги, на хозяйку. – А ты клади руку на стол и кричи, ведь страшно будет. А не закричишь – я уйду. Вот так просто.

Вышибала подчинился. Усилием воли он очистил свое лицо от какого-либо выражения. Да и страх перед неизбежным (ведь он понимал, что не смог бы воспрепятствовать страннице; куда там, даже пять таких, как он, человек не управились бы с этим) у него отступил.

Беззвучно, в одном только своем уме, вышибала яростно проклинал человека, из-за которого светловолосая бестия вершила в заведении свои отвратительные дела. Даже сейчас вышибала продолжал считать, что странница пришла сюда по чью-то душу, но прибыла в место, где ее цели, кем бы она ни являлась, и духу никогда не бывало.

А если и бывало, и если он искусно прятался все это время среди присутствовавших, ничем не выдавая себя даже скиталице, то он был самым вертким и гнусным из известных долгой памяти вышибалы на таких людей мерзавцем.

– Выходи! – закричал в голос вышибала спрятавшемуся подлецу, на случай если он был тут, когда из воздуха, что ли, возник кинжал в руке гостьи и понесся к плоти вышибалы с обнаженным алкающим лезвием.

Но не пролилась кровь из разрезанной глотки вышибалы, не покатилось его отсеченное ухо по столу, а затем по полу, и нос остался на лице целым и невредимым, даже не оцарапанным гранью пролетевшего прямо мимо него острия. Все, что вышибала почувствовал, когда отзвучал удар металла о дерево, было холодом между указательным и средним пальцами лежавшей на столе его ладони.

Вышибала посмотрел на свою руку, провел взглядом от кисти к ладони и увидел чуть наклонно вошедший в столешницу, аккуратно, через щель между его пальцами, кинжал гостьи – а тот подрагивал на пружинистом лезвии, ловил блики света из окон и от огоньков свечей.

Вышибала не издал ни звука. Он почему-то чувствовал, что этот удар не заденет его. И так оно и оказалось.

Тогда странница буркнула что-то о мужестве людском, выпустила рукоять кинжала и пошла в сторону двери.

В зале повисло горькое, почти картинное разочарование: мужчины на первом этаже ожидали кровавого зрелища с криками боли и катанием вышибалы по полу в агонии, а все завершилось так мирно. Один только вышибала понимал, что ожидаемое ими представление не преминет разразиться, и в гораздо более широком отношении, чем того хотелось бы всем.

Так же как вышибала почувствовал, что кинжал странницы не заденет его, ему вдруг стало понятно, что тонкой фигуре нельзя позволить добраться до порога двери, ибо она просто не собиралась переступать его.

Поэтому вышибала убрал со стола руку (при этом не смог не отметить искусную работу по лезвию и рукояти вонзившегося в столешницу кинжала) и заговорил вдогонку девушке в надежде хоть немного оттянуть время. Тем самым он в первую очередь спасал женщин заведения, во вторую – по-стояльцев и проходимцев, до которых до сих пор не доходило, куда все клонилось; о себе вышибала не думал, ибо не таким человеком был он, чтобы высоко ставить свою жизнь.

– Постой! – Странница остановилась в четырех шагах от порога. – Пойди прочь, если закричишь от того, что сделаю с твоей ладонью теперь я.

Скиталица пораздумала – вышибала будто увидел это по ее спине. Повернулась, подошла легким шагом с выражением интереса на лице. Положила руку на стол и пытливо посмотрела на вышибалу.

– Сначала принеси мой топор.

Гостья исполнила. Несколько напряглась, чтобы выдернуть топорик из стены. Однако было непонятно, глядя на нее, как в столь тонком теле вообще обитала сила сделать это.

Но вышибала не удивился ни капли.

Странница повторно положила ладонь на стол. Топорик в руке вышибалы ожил, заплясал между пальцами и завертелся.

– Разведи пальцы, – приказал он. – Я не так меток, как ты.

Девушка выполнила. Затем она стала наблюдать за тем, как с возраставшей скоростью и увеличивавшейся силой топор вышибалы принялся падать между ее растопыренными пальцами и подниматься, справа налево, по кругу. На пятом круге стол затрясся под ударами, и из столешницы полетели щепки.

Кружки лихо опрокинулись, тарелки с едой бурно извергли свое содержимое, вилки, ложки и ножи забряцали, словно кости обглоданного и высохшего мертвеца друг о дружку на взбесившемся ветру, когда в конце шестого круга человек со шрамом на голове расколол стол надвое последним ударом. Пахучая масса из хлеба, мяса, овощей и пьяного хмеля повалилась на пол.

Конечно, при всем этом скиталица и не моргнула. Она поднялась со скамьи и обвела взглядом помещение, с понятной целью и так же поступил вышибала.

Здесь вышибала окончательно убедился в своей правоте относительно мотивов скиталицы. С минуту все молчало в зале под двумя этими парами ищущих глаз.

Казалось, что-то вот-вот должно было измениться. Что-то с секунды на секунду должно было произойти.

Но никто не вышел и не сказал: «Хватит, я здесь!» И теперь никого не выделили зрительные и другие органы чувств вышибалы и странницы из возбужденной до предела массы людей.

Это значило, что нужный скиталице человек продолжал прятаться от нее. Из этого следовало: чтобы заставить его показаться, пришло время воспользоваться крайними методами. Это говорило о том, что страннице пора наносить людям в зале настоящие раны.

Вышибала громко сказал:

– Я первый.

Последовал за сим удар по лицу, который поверг вышибалу на колени. Затем тонкая рука вздернула его на ноги за воротник, под треск ткани плотной одежды, клок которой остался в пальцах девушки. Здесь мужчины запоздало поняли, какие события предваряли все это время исполняемые гостьей прелюдии. Впервые в постояльцах взыграл страх, и он сполна подтвердился секунду спустя.

Смерть вышибалы соткалась из воздуха, как и кинжал, что едва не разрубил ему пальцы, когда они лежали на ныне годном уже только на дрова столе. Время замедлилось для вышибалы, и он даже залюбовался тем, как возникли из пустоты ножны, как из них со звоном вылетел меч, чье яркое, будто горевшее изнутри лезвие понеслось к его животу.

Чтобы смерть была мучительной, понятное дело. Чтобы вышибала истек кровью, щедро вымочив ею солому и опилки на полу. Из-за спрятавшегося где-то в этих четырех стенах труса, за которым пришла чья-то хорошо оплаченная и порученная профессиональному исполнителю месть.

Труса, в процессе убийства которого погибнут невинные люди вроде вышибалы, хозяйки дома и всех, кто находился в нем в этот злополучный вечерний час, когда солнце покидало небо.

После соприкосновения плоти с мечом с сияющим лезвием, после взгляда на то, что острие сделало с его телом, человек со шрамом на голове ощутил полную покорность судьбе, хотя никогда не думал, что она распорядится им вот так. Он считал, что умрет старым, немощным, после того как больше не сможет защищать чей-то грязный кабак. Умрет от голода, если ему не повезет набрать учеников, которые будут содержать его и похоронят его тело. Или погибнет от предательского ножа грабителя-недоучки во внезапном бою на улице.

Что, дорогой читатель, ты решил, что на пол повалились скрученные внутренности живота вышибалы? Или другие важные подкожные телесные органы? Или голова вышибалы отлетела и увенчала один из столов, с широкой ухмылкой, от краев которой потекли к бороде неровные красные полосы? А может быть, одним движением отсеченный от черепа скальп с куском шрама взлетел в воздух, украсил люстру, вдохнул в запах помещения аромат человечьей кожи, поджаривающейся до корней волос горящих на огне свечей?

Вышибала увидел лезвие меча между безымянным пальцем и мизинцем своей правой ноги.

– Ты испугался. Беги, – сказала странница, подкрепив посыл тремя тихими загадочными словами.

С остекленевшими глазами вышибала выбежал из зала и больше никогда не возвращался в него. Странница запрыгнула на новый, еще никем не разломанный стол, расшвыряла ногами яства, широким жестом руки рассыпала дугой горсть алчно блеснувших золотых монет (тоже возникших в тонкой ладони прямо из воздуха) и закричала: «Гуляй, добрый люд!»

Она знала, чего добивалась, став секундой позже, когда монеты звякнули о пол, перемахивать со стола на стол по всему помещению, будто стремительная птица с крыши одного здания на крышу другого. Своими руками забирать жизни мужчин она не захотела, зато мужчины были счастливы убивать один другого за нее, ибо им к тому моменту нужен был для этого только повод.

Кони войны, кони страстей сорвались ту секунду с привязи и пустились вскачь по полю человеческой плоти, рассеивая ударами копыт буйство беспощадное и гнев дикий. Одни постояльцы и проходимцы принялись с остервенением бить друг другу лица, кулаками, ножками, спинками и сиденьями стульев, вторые ворвались голодной кричащей массой в кухню, из которой в зал дыхнуло жаром брошенного без присмотра огня и тяжелым духом сгоревшей на нем пищи. Третьи прогрохотали десятками подошв по лестнице на второй этаж, расшатали, в нескольких местах обломили ступени и опору под ними, саму лестницу чуть не сорвали со стены, а там, на площадке, весом тел навалились и вышибли дверь в заветный коридор, куда и хлынули потоком. Четвертые стали прыгать с разбегу, перелетать столы и скамьи заведения, неуклюже размахивая руками и ногами, сталкиваться лбами и носами в попытках поймать порхавшую по воздуху со столешницы на столешницу по всему залу облаченную в плоть длинноволосую тень. Некто, не подчинившийся всеобщему хаосу, обнажил меч, отогнал мужчин от места, где лежала хозяйка дома, привел ее в чувство хлесткими хлопками по щекам и вытолкнул за дверь. Постоял у порога, наблюдая за потасовкой, прыгнул сам наперехват гостье, когда та была рядом, но гораздо сноровистее, чем решительно все постояльцы и проходимцы в зале, и в тот миг странница почувствовала, что ее настиг в воздухе горящий поцелуй.

Жар поймавшего ее поцелуя соперничал с его нежностью, так что любая девушка поняла бы, что ее целовал не один из посетителей заведения, движимый желанием плотским только. А руки, чьи прикосновения были прекрасны, и не имело значения, что они чересчур быстро спускались к тазу. Ведь неподдельная страсть открывает все двери женской души… Но странница выплыла из сладостных иллюзий, разомкнула веки и посмотрела в синие глаза стража, которому капля дождя упала на нос тогда, на воротах. Страж примкнул к губам самозванки еще раз, и так они и простояли среди бушующей битвы на самом крепком столе, покуда кто-то не бросил окурок дурманящей травы на залитую спиртным грязную и усеянную древесными щепками солому.

Огонь мгновенно охватил все деревянное, камни яростно раскалил; его языки лизнули и тут же перекинулись на стол, на котором странница утопала в объятиях стража и вкушала прелесть его губ. Тонула в разметавших ее волосы руках, испивала крепкое, мгновенно пьянящее вино поцелуя, грелась от широкой груди, притихшей рациональной частью сознания понимая, что страж готов был сгореть заживо в занимающемся под ними огне, лишь бы держать в руках ее. Было что-то романтичное в таком конце жизненного пути гостьи, что-то искупавшее содеянные в ее совсем недавнем прошлом грехи, но инстинкт самосохранения возобладал над чувствами, стоило древесному дыму защекотать ноздри и преисподней запылать под сапогами. Странница разорвала объятия, схватила запястье стража, стащила его со стола на пол и сквозь огонь и крики поспешила с ним к выходу.

Она наполнила грудь воздухом на улице, затем поняла, что в тех криках не слышала боли от ожогов. Повернулась и увидела повалившую вслед за ней и стражем из пылавшего заведения безумную, потерявшую человеческий вид, но необожженную толпу. В ту же минуту до ушей самозванки донеслись шлепки и уханье чего-то тяжелого – с такими звуками оно уходило под воду, – а к уже двум горевшим зданиям побежали от не таких далеких причалов люди с причудливыми приспособлениями с множеством шлангов на плечах.

Страж потянул странницу к себе, наклонился поцеловать ее в третий раз и напоролся на удар кулаком в живот такой сильный, что перед его глазами заплясали тысячи мотыльков-светляков, хотя вокруг было светлее, чем в полдень, из-за пожара.

Печалясь непониманию, злясь на себя за предательство, наконец, прощая обещание вернуться и продолжить завоевание ее сердца, искательница приключений уложила обмякшего стража на землю и дождалась, когда закрылись передавшие все это цвета сумерек синие глаза за веками. Она призналась себе, что ей хорошо было класть руки на высокие плечи молодого человека, целовать его, ощущать его своим собственным, но на самом деле ее чувства принадлежали другому мужского пола существу.

А на плечо искательницы приключений вдруг опустилась чья-то тяжелая рука.

Обернувшись и посмотрев, она увидела свою жертву, но не свою цель. Тут же нежные чувства в ней сменились едва сдерживаемой яростью.

Этот человек был причиной тому, что скиталица только что натворила. Из-за того, что он не пожелал показаться деве на глаза, были разрушения, были унижения, люди потеряли работу в огне кормившего их здания. Но человек с густыми кустистыми бровями приложил палец к сухим губам на своем лице и зашипел с таким видом, что златовласка отчего-то взяла и прислушалась к вылетевшим из его рта словам.

– Благодаря моей власти над огнем никто не пострадал. Работники дома не останутся на улице, за ними присмотрит специальный для таких ситуаций высокопоставленный чиновник, – было сказано отчетливо и достаточно громко, чтобы перекрыть гудение пожара.

Тут дева убедилась, что огонь и впрямь расступался перед ней, когда она бежала по залу со стражем к двери, и что со второго этажа в воду падали не тумбы с зеркалами, не шкафы с женской одеждой, не постели пышные, роскошные, а прыгали из окон люди. Она вгляделась в свою жертву, в морщины на его лице, выпытывая в их изгибах все о нем, ибо он явно упомянул не все свои способности, которыми воспользовался несколько минут назад.

В следующий миг на фоне заката и горевшего публичного дома златовласка выхватила из воздуха меч, освободила его от ножен и направила удар на шею человека. Но тот закричал:

– Что, среди тех, кто спешит тушить пожар, не найдется портовых стражей?! И они не увидят тебя с колдовским мечом в руках да посреди лужи крови? Золотом ты не откупишься, когда тебя поймают, не тот город ты стала разрушать!

Лезвие остановилось у сонной артерии на худой шее с множеством кругов в коже, потому что странница посмотрела по сторонам. Люди в легких кольчугах действительно были: они быстро стекались со стороны порта и припортовых районов к уже трем горевшим, несмотря на усилия пожарной команды, зданиям. Жертва златовласки оттолкнула от себя меч, что интересно – за лезвие, и не порезалась, хотя оно иные стальные доспехи с легким мышечным усилием от рук пробивало. Человек завернулся в плащ, сгорбился в эдакого избитого тяготами жизни старика, закряхтел и пошел, побрел, поковылял прочь.

– Продолжай стоять на виду и привлекать внимание, – бросил он искательнице приключений через плечо, когда она не последовала за ним.

Девушка стояла недолго. Она глянула на шланги, лившие морскую воду в огонь, на дома, от которых останутся только обгоревшие остовы к концу сумерек, спрятала меч в воздух и поспешила за стариком. Солнечный шар своей нижней частью погрузился за ту линию, где море и небо сливались в одно, а на востоке темнота уже изготовилась выползти на небосвод к тому моменту.