Текст книги "Глупая сказка"

Несколько слов о нашей Бабушке, или о том, как Рис победил «Водоканалтрест»

Когда Рис появился на свет, немного окреп и встал на ноги, держась за стенку, обстоятельства сразу стали складываться не в его пользу. Дело в том, что у Мамы на носу была защита дипломного проекта, а мне надо было ехать на очень ответственные зональные соревнования, на которых я намеревался заработать первый разряд. Рису предстояло самому расти и воспитываться в пустой квартире.

– Придется тебе отсрочить защиту на год, – сказал я Маме.

– Ну уж нет! – горячо воскликнула Мама. – Я и так с ним намучилась, повозись теперь с ним ты.

– Но у меня соревнования, – заметил я.

Мама заплакала.

– Ты не хочешь, чтобы у меня было высшее образование… Ты видишь во мне только прислугу… Ты меня презираешь и ненавидишь. Я давно это знаю. Ты бесчувственный толстокожий бык-рекордист!

– Рекордсмен, – поправил я. – А еще почти с высшим образованием.

Мама заплакала еще пуще.

– Ты варвар, – сказала она, рыдая. – Ты дикий варвар!

– А разве бывают варвары не дикие? – удивился я.

– Один! Один бывает! Лучше бы я вышла замуж за другого! – простонала Мама.

– За кого же? – поинтересовался я.

– За Жука, – сказала Мама.

Жук когда-то был моим другом Вместе с ним мы ухаживали за Мамой и ее подругой. Кажется, подругу звали Галочкой.

– Лучше бы я женился на Галочке, – сказал я.

Мама сразу перестала плакать.

– На какой Галочке? – спросила она.

– Ну, на той самой… что с тобой ходила, – я почувствовал, что попался в собственную ловушку. – У меня не было никакой Галочки, – запоздало дал я задний ход.

Мама задумалась, и ее вдруг осенило:

– Ага… вон оно что… Теперь я знаю, кто тебе звонит.

Мама безудержно зарыдала, и я понял, что проиграл, потому что Мама первой воспользовалась нашим общим козырем во время конфликтов – загадочными телефонными звонками.

Звонок раздавался раза два в месяц в самое неожиданное время, но преимущественно вечером, когда мы уже ложились спать. В то время мы занимали комнату в общежитии.

– Смирновых к телефону! – стучал в дверь какой-нибудь студент. В общежитии был лишь один телефон – у вахтерши, а мы жили на четвертом этаже, и поэтому, как человек спортивный, к аппарату бежал я.

– Алло! Алло! – кричал я в трубку. – Смирнов у телефона!

Трубка молчала, лишь слышалось чье-то дыхание.

– Нажмите кнопку, если вы из автомата, – советовал я, хотя ясно было, что звонят не из автомата.

– Ты кто? – спрашивал я.

В трубке продолжали загадочно дышать. Со временем я стал подозревать, что это звонит какой-нибудь Мамин тайный вздыхатель.

– Иди поговори со своим, – говорил я Маме.

– Почему ты думаешь, что это мне? – Маме очень хотелось спать, но любопытство брало верх, и Мама бежала к телефону.

Но и в ответ на Мамино «Алло! Алло!» трубка упорно молчала.

Мама возвращалась очень раздраженной.

– Это тебе, – говорила Мама.

– А мне кажется, это тебе, – отвечал я.

Мы консультировались с вахтершей.

– Какой был голос? – спрашивали мы. – Женский или мужской?

– Не поймешь, – отвечала вахтерша. – Придушенный какой-то.

После такого телефонного звонка с Мамой обычно делалась небольшая истерика, а я из спокойного и рассудительного человека превращался на некоторое время в психа.

От беготни, плача и ругани просыпался Рис и поднимал дикий рев. В потолок, пол и стенки начинали стучать. Кто-нибудь бежал за комендантом. Приходил заспанный угрюмый комендант и в сотый раз обещал написать докладную ректору на предмет выселения нас из общежития. Или в крайнем случае своей властью отрезать нам электричество. Однажды он все-таки сдержал свое слово, электрик обрезал провода, ведущие к нашей квартире, и два вечера мы сидели в потемках.

В общем, даже если бы и не приближались соревнования и защита диплома, так дальше жить была нельзя, и после зрелого размышления я пришел к мысли обратиться за помощью к Бабушке.

В то время Бабушка была большим начальником. Она занимала пост директора «Водоканалтреста». У нее был громадный, завешенный знаменами кабинет, три телефона и секретарь-машинист, почти впавший в детство старичок, который никого не узнавал, в том числе и меня.

– Вы по какому вопросу? – неизменно спрашивал старичок, когда я приходил к Бабушке.

– По личному, – говорил я.

– Прием по личным вопросам по вторникам и четвергам, – буркал старичок и кивал на табличку «Часы приема», приколоченную на Бабушкину дверь.

– Я сын, – сообщал я.

– Чей сын? – удивлялся старичок.

– Ее, – кивал я на дверь.

– Ах, ее, – морщил лоб старичок.

Очередь в приемной, конечно, во время этой сцены пожирала меня глазами, словно никогда не видела живого сына. Стараясь ни на кого не смотреть, я шел к обитой кожей двери и стоял около как дурак, пока из двери не выходил очередной посетитель. Все это время меня продолжали пожирать глазами. Иногда эта пытка тянулась по полчаса.

Посещения Бабушки всегда повышали у меня кровяное давление, и я старался делать их как можно реже. Правда, можно было приехать к Бабушке домой, но застать там Бабушку у меня было мало шансов.

В тот знаменательный день у Бабушки был такой задерганный вид, что я сразу перешел к делу.

– У меня на той неделе ответственные соревнования, – сказал я.

– Будь осторожней, – заметила Бабушка, подписывая бумаги. – Не сломай себе чего-нибудь.

– Думаю заработать первый разряд, – сказал я.

– Не рискуй зря, – посоветовала Бабушка. Она хотела дать еще какой-то совет, но тут зазвонили сразу два телефона. – Я разговариваю по другому телефону, – сказала Бабушка в одну трубку. – У меня на линии междугородная, – добавила она в другую. – Переходи к сути, – сказала Бабушка мне.

– У Веры… – начал я торопливо, косясь на третий телефон, – на носу…

И тут, конечно же, зазвонил третий телефон.

– Я занята. У меня совещание, – сказала Бабушка третьему телефону.

– Надеюсь, ничего страшного, – сказала Бабушка мне. – Надо делать примочки.

– У Веры на носу защита диплома, – выпалил я единым духом, так как в любой момент мог снова заработать какой-нибудь из телефонов.

Бабушка сразу перестала подписывать бумаги. Взгляд ее сделался проницательным.

– Рис? – быстро спросила Бабушка.

– Да, – быстро ответил я.

– На неделю?

– Больше…

– Две?

– После соревнований у нас сборы в Батуми.

– Неужели ты рассчитываешь сплавить его на месяц?

– Два, – выдохнул я шепотом.

Бабушка уставилась на меня.

– Кукушки, – оскорбила она.

– Такова участь всех бабушек, – попробовал пофилософствовать я.

– Ничего не выйдет! У меня конец квартала, потом актив и республиканское совещание. До свидания! – Бабушка решительно подписала какую-то бумагу, но, очевидно, ее не следовало подписывать, потому что Бабушка тут же скомкала бумагу и выбросила в корзину.

Я покосился на телефоны. Они молчали.

– Ты много работаешь, – начал я издалека.

– Хочешь спровадить меня на пенсию? – спросила Бабушка.

Я просто онемел от Бабушкиной проницательности. Все-таки, видно, не зря ее сделали большим начальником.

В этот момент зазвонили сразу три телефона. От двух Бабушка отделалась сразу, третий ей оказался не по зубам. Бабушка слушала его внимательно, лишь вставляла:

– Слушаю, Иван Петрович. Будет сделано, Иван Петрович.

Из трубки доносился невнятный гул. Постепенно гул нарастал. Бабушка отвела трубку от уха на некоторое расстояние, и до меня стали долетать отдельные слова: «Срок… план… объект… лишу прогрессивки…»

– Поставщики подводят, Иван Петрович, – отвечала Бабушка. – А потом лимиты…

Гул перешел в рокот. Взгляд у Бабушки стал отсутствующим.

– Я зайду попозже, – сказал я, поднимаясь со стула.

Бабушка машинально протянула мне руку, и я ощутил вялое пожатие. Глаза Бабушки смотрели мимо меня, на портрет Менделеева (очевидно, вешая его на стенку, Бабушка считала, что Менделеев имеет какое-то отношение к канализации).

Я ушел, но этот визит имел последствия. Оскорбив нас с Мамой кукушками, Бабушка оказала тем самым себе плохую услугу. Хотя я не считал себя кукушкой, но это обидное слово глубоко запало мне в память и, конечно, в роковую минуту всплыло.

Роковая минута после разговора с Бабушкой наступила довольно скоро. Меня неожиданно включили в сборную города, и через день я должен был уже находиться на пути в Ростов, где предполагалось провести две товарищеские встречи.

Маму же, как назло, вызвали к декану и предложили в наикратчайший срок представить черновик дипломного проекта. Вопрос о Рисе встал со всей остротой.

Два дня мы с Мамой ругались, мирились, был даже момент, когда мы твердо решили разойтись. И тогда я вспомнил произнесенное Бабушкой слово «кукушки». Ах, кукушки…

Конечно, нам с Мамой было несравненно труднее, чем кукушке. Кукушка действует, руководствуясь инстинктом, не составляя никакого плана. Увидела гнездо, кинула яйцо и полетела себе дальше. Нам же с Мамой надо было рассчитать план с математической точностью. Самое главное – предстояло установить момент, когда Бабушка находится на полпути между трестом канализации и домом.

Такой момент я установил путем многочисленных наблюдений.

За две минуты до Бабушкиного приезда Рис в коляске был вознесен на третий этаж. Я едва успел забежать за угол, как появилась Бабушкина машина. Бабушка кивнула шоферу и бодрой походкой вошла в подъезд Вскоре Бабушка появилась снова. Но теперь у Бабушки не было бодрой походки У нее вообще ничего не осталось от начальственного вида. Бабушка стала растерянно озираться, как самая обыкновенная бабушка. Она явно жаждала увидеть меня. Не обнаружив меня, Бабушка неуверенно потопталась, зачем-то оглядела верхние этажи здания напротив и неожиданно проворно побежала в расположенный рядом магазин «Молоко».

В коляске я оставил письмо, в котором объяснял, почему мы последовали кукушкиному примеру, и просил у Бабушки прощения.

В этот же день я уехал на сборы, а Мама отправилась в деревню к своей двоюродной сестре, чтобы как следует поработать над дипломным проектом. Когда я вернулся со сборов, а Мама приехала из деревни, то дело уже было сделано. Бабушка ушла на пенсию, а Рис твердо считал, что его родила Бабушка, и слышать не хотел о возвращении домой. На словах Бабушка вроде бы его не поддерживала, но всегда находила массу причин, чтобы затянуть переезд Риса домой. Дедушка ходил в личине дипломата и лишь покашливал, но у меня были основания предполагать, что половину причин изобрел он.

В общем, Риса удалось отбить лишь после того, как мы с Мамой получили квартиру, хотя можно считать, что эту квартиру получили не мы с Мамой, а Дедушка с Бабушкой, потому что Дедушка с Бабушкой находились в нашей квартире больше нас самих. Бабушка отлучалась лишь ненадолго, а вернувшись, находила много упущений в воспитании Риса и особенно в уходе за ним.

– Ты не голодный, внучек? – первым делом спрашивала Бабушка, войдя в нашу, а вернее – в собственную квартиру.

– Смотря что, – осторожно отвечал Рис.

Бабушка ставила на стол огромную коробку с тортом.

– Вообще, – говорила Бабушка. – Ты сколько часов уже не ел?

Рис тащил из другой комнаты Мамины маникюрные ножницы.

– Он с цветами или с зайцами?

– С цветами.

– С зайцами вкуснее, – капризничал Рис, но тем не менее деловито начинал пилить шпагат на коробке.

– Бедный ребенок, – говорила Бабушка. – Сразу видно, что он голодный. Наверно, часа два ничего не ел.

– Три, – уточнял Рис. – Сначала в двенадцать ничего не ел, потом в одиннадцать, потом в десять.

– Три часа голодный! – ужасалась Бабушка. – Что же это за родители! Это изверги, а не родители!

И пошло, и поехало.

Бабушка вообще любила «давать чертей», как она выражалась. Бабушка по натуре своей была воином, вот почему она, наверно, дослужилась до начальника такого сложного и «богом и людьми проклятого» (Бабушкино выражение) треста. Когда Бабушка начинала «давать чертей», то не стеснялась в выражениях, будто находилась на производственном собрании водопроводчиков. Во время конфликтов я так ей и говорил:

– Мама, выбирай выражения, ты не на собрании водопроводчиков.

На что Бабушка отвечала:

– У самого распоследнего водопроводчика в душе больше нежности и чуткости, чем у вас.

Вообще же Бабушка была добрым и справедливым человеком. Если, конечно, дело не касалось Риса.

Иногда я размышлял, почему Рис имеет такую власть над Бабушкой. Неужели это врожденный инстинкт всех бабушек – до самоотречения любить своих внуков? Но ведь далеко не все бабушки любят внуков, а даже если и любят, то не так неистово, как наша Бабушка. Временами мне кажется, что Рис сознательно разжигает Бабушкину любовь, как искусный истопник огонь в печке. Топливом служат Бабушкины слабости: властолюбие и сознание собственной значимости.

– Бабушка у нас самая главная, – говорит Рис очень часто. – Бабушка захочет, позовет своих слесарей, и они отключат в вашей квартире и воду, и газ, и свет, и обои сдерут, и потолок сломают.

– За такие вещи полагается тюрьма, – объясняю я Рису.

– Ну и что? – отвечает Рис. – Она и в тюрьму слесарей позовет. Они там тоже все поотключают.

Рис ехидно смотрит на меня.

– И унитаз отключат. Что тогда, а? Сразу выпустят.

Я смущенно замолкаю. Действительно, если Бабушке удастся устроить в тюрьме такой переполох, то ее не будут там держать ни часа.

Надо отдать Бабушке должное – она протестует против своего культа.

– Так нехорошо, внучек, говорить, – замечает Бабушка. – Я не самая главная. Главные у нас в доме для тебя мама и папа, и их надо слушаться. А бабушка она и есть бабушка.

Голос у Бабушки неискренний.

– Нет, ты самая главная, – настаивает Рис. – Ты родила Папу, а Папа нашел Маму и дал ей нашу фамилию.

Молчавшая до сих пор Мама настораживается.

– Это я нашла Папу, – заявляет она решительно.

– Но позволь… – протестую я.

– Да! Если бы я тебя тогда не пригласила на дамский…

– Подумаешь… Меня пригласил бы кто-нибудь другой.

– Тебя никто бы не пригласил.

– Это почему же?

– Танец уже почти кончился, а ты стоял как пень.

– Если хочешь знать, я уже отказал двум мартышкам.

– Может, и я мартышка? – спрашивает Мама с женской логичностью.

– Я же говорил о тех, которым я отказал, – отвечаю я.

– Значит, если бы ты мне отказал, то я тоже была бы мартышкой?

– Но я же не отказал тебе.

– Ах, не отказал!

– Что же здесь плохого? Ты радоваться должна.

Мама не отвечает. На ее глазах появляются маленькие круглые бусинки, и Мама, оставив на моей рубашке горячий утюг, убегает в другую комнату.

– Это все из-за тебя, – говорю я Рису. – Когда ты перестанешь умничать?

– Никогда, – отвечает Рис.

Моя рука тянется к Рисовому уху. Бабушка сбивает ее на лету, как сбивает современная ракета-перехватчик самолет: точно, быстро и беспощадно.

– Ребенок тут ни при чем, – говорит Бабушка голосом трибуна. – Совсем затуркали бедного ребенка. Сами ссорятся, а ребенок виноват. Вы только посмотрите на них! – Мне казалось, бабушка в этом месте поднимет руку и добавит слово «люди» в качестве обращения к невидимым зрителям, но она не добавила. – Один упражняется в юморе, а другая устраивает сцены! И это называются родители!

– Я же тебя столько раз просил – не вмешивайся в наши внутренние вопросы, – говорю я.

– Вмешивайся, бабулька! Вмешивайся сильней! – говорит Рис.

– Уши оборву! – угрожающе говорю я.

– Новые вырастут, – беспечно отвечает Рис.

– А ну-ка иди сюда! – говорю я.

– Ым! – отвечает Рис и наставляет на меня локоть.

– Кому сказал!

Рис прячется за Бабушкину спину.

– Зайцы косят трын-траву! – говорит Рис, казалось бы, безо всякого смысла.

У меня по спине пробегают мурашки.

– Что ты сказал? Повтори!

– Что ты привязался к бедному ребенку? – спрашивает Бабушка. – Что он такого сказал? Придираешься к каждой фразе. Шел бы лучше тренироваться.

– Нет, пусть он повторит!

– Зайцы косят трын-траву, – повторяет Рис и смотрит на меня невинными глазами из-за Бабушкиной спины.

Я делаю хватательное движение. Бабушка сразу увеличивается в размерах, как наседка.

– Успокойся, сынок. Что здесь такого? Ребенок сказал: «Зайцы косят трын-траву». Если ты будешь волноваться из-за каждого слова.

– В самом деле, – говорит Дедушка, – не стоит расстраиваться из-за чепухи. Подумаешь: зайцы косят трын-траву…

Рис начинает хныкать:

– Я просто сказал: «Зайцы косят трын-траву», а он сразу драться.

Я хватаю свою рубашку. На ее спине от утюга желтое пятно.

– Боже мой! Сожгла рубашку! – кричит Бабушка. – Совсем новую рубашку! Конечно, так жить – никаких миллионов не хватит! Забыла утюг! Какая же это хозяйка забывает на белье утюг?

– Да! Забыла! Сожгла! – кричит Мама в приоткрытую дверь. – Захочу – и все сожгу!

– И сожгет! Она такая! – говорит Рис.

– Замолчи, сопляк! – кричит Мама. – Совсем волю взял!

– Еще хотят, чтобы ребенок был воспитанным, – говорит Бабушка. – С кого брать пример?

– Разве я не воспитанный? – удивляется Рис.

– Конечно, воспитанный… но еще надо немного подвоспитаться… – дает Бабушка задний ход. – Чуть-чуть.

– Чуть-чуть? – уточняет Рис угрожающе.

– Самую малость. Капельку, – в голосе Бабушки тревога.

– Ах, вот ты какая оказалась, – тянет Рис.

– Какая? – замирает Бабушка.

– Предатель. Белогвардеец. Вот ты кто такая!

– На Бабушку? – ахает Бабушка. – И тебе не стыдно? Ах ты, дурачок! – Бабушка пытается привлечь Риса к себе, но Рис отталкивает ее и прыгает на колени к Дедушке.

– Нельзя так говорить на Бабушку, внучек, – говорит Дедушка якобы строго, но его рот так и растягивается до ушей.

– Ты, Дедулька, самый главный, – говорит Рис, обхватывая Дедушку за шею. – Ты их своим МАЗом всех можешь передавить.

– О, господи! – говорю я. – С ума сойти можно!

– Тебе давно пора на тренировку, – говорит Бабушка, – а ты сидишь и зря треплешь себе нервы.

– В самом деле, – непонятно говорит Дедушка.

Ох, уж этот Дедушка! Никогда нельзя догадаться, на чьей он стороне. Вроде бы и за Бабушку, и за меня, и против Риса. Вроде бы даже строго осуждает Риса, а сам так его и жмет, и тискает, и шепчет что-то на ухо. А вслух говорит:

– Рисок, надо слушаться взрослых. Зачем ты Бабушку, которая так тебя любит, называешь белогвардейцем? Разве Бабушка белогвардеец? Ну посмотри, похожа наша Бабушка на белогвардейца?

– Вообще-то нет, – говорит Рис. – Она похожа на бабу-ягу.

– Это все ты! – кричит Бабушка Дедушке. – Ты настраиваешь против меня ребенка! Ты что ему шепчешь на ухо?

– Ничего не шепчу. Так просто…

– Ты ему что-то внушаешь. Я давно заметила твои штучки! Ты все делаешь, хитрец, чтобы он тебя любил больше, чем меня! Ты старый интриган! Вот ты кто!

– Я интриган? – удивляется Дедушка.

Ну Дедушка! Но до чего же хитрец! До чего притвора! Конечно, он старый опытный интриган! Конечно же, он делает все, чтобы затмить всех нас.

Тут, пожалуй, место сказать о Дедушке несколько слов.

Несколько слов о нашем Дедушке

Конечно, интриган. И говорить нечего. Взял да пригнал в наш двор свой огромный МАЗ-самосвал. Стоило Рису заикнуться.

Дело в том, что Рису понадобилось запугать мальчишек из нашего двора. У него вышел какой-то там конфликт, кто-то пригрозил моему сыну расправой, и тогда тот решил показать силу. «Деда, – наверно, приказал Рис в одно из своих шептаний с Дедушкой, – деда, подави их своим МАЗом».

И вот в нашем маленьком, обсаженном молодыми березками дворе стоит огромный МАЗ-самосвал, ревет и пускает сизые клубы аж до самого третьего этажа. Рядом с МАЗом топчется Дедушка. На его лице отражается борение двух чувств: удовлетворения, что угодил внуку, и неловкости перед нами – вот, дескать, старый дуралей, делать ему больше нечего, как угонять с работы машину.

Вихор на макушке Риса достает лишь до половины колеса МАЗа. Фигура моего сына выражает торжество. Рис тычет пальцем в дряхлое деревянное строение на другом конце двора, в котором живет его враг, и говорит:

– Деда, а ну двинь! Вон его окно! С кактусом.

Из-за кактуса выглядывает бледная конопатая физиономия с оттопыренными ушами. Она испуганно моргает и делает Рису знаки, которые должны означать вечный мир и дружбу.

Но Рис неумолим.

– Деда, я кому сказал! Двинь!

Дедушка мнется.

– Может, не стоит, внучек?.. Мы и подъехать к дому не успеем, как он рассыплется.

– Очень хорошо, что рассыплется, – кровожадно говорит Рис.

– Разве тебе не жалко этого мальчика? Он больше не будет.

Рис начинает сердиться:

– Деда, я тебе приказываю! Полный вперед!

Приказ есть приказ. Приказы не обсуждают. Дедушка залезает в кабину, включает передачу и движется прямо на домишко. Конопатое лицо за кактусом мечется в панике. Домишко вибрирует и раскачивается. Дедушка то смотрит на Риса, то измеряет глазами оставшееся до дома расстояние.

Колеса МАЗа уже нависают над хлипким вражеским крыльцом, когда Рис наконец великодушно машет рукой:

– Ладно уж! Пусть живет!

Дедушкин МАЗ сделал Риса владыкой нашего двора.

– Вот прикажу Деду пригнать МАЗ, – угрожал Рис в критических ситуациях. – Он все ваши дома поваляет, и беседку снесет, и всех вас передавит, как божьих коровок.

После таких слов даже самые отчаянные сорви-головы спешили завязать с Рисом приятельские отношения. А о том, чтобы называть моего сына Рис-Барбарис Объелся Дохлых Крыс, и говорить было нечего.

Дедушка вообще работал по-крупному. Если Бабушка старалась завоевать расположение внука в основном при помощи бисквитного торта, Мама главным образом – игрушками, а я больше действовал угрозами («Не переменишь отношения к родителям – берегись. Когда-нибудь попадешь ко мне в лапы один на один в глухом лесу!»), то Дедушка ворочал делами в масштабах Вселенной.

Ну до чего же хитер этот Дедушка! До чего коварен! Надо же додуматься – сорвать с неба луну и подарить ее Рису!

Об истории с луной стоит рассказать подробнее, ибо она как нельзя лучше раскрывает всю глубину коварства Дедушки. После истории с МАЗом Рис обнаглел окончательно. Он сыпал угрозами направо и налево. Особенно доставалось бедной Маме. Дело в том, что Риса уже не устраивали игрушки. Он требовал теперь велосипед «Орленок».

По вопросу покупки «Орленка» в нашей семье развернулись жаркие дискуссии. Я, например, когда услышал из уст своего мальца наглое требование купить «Орленок», не мог произнести ни слова, а просто-напросто трепанул Риса за ухо, чтобы спустить его с велосипедных высот на землю.

– Ты что делаешь! – закричала не своим голосом Бабушка. – Из-за каких-то пятидесяти рублей рвешь сыну уши! Купи «Орленка», раз ребенок просит!

– Чтобы ходить под него пешком? – спросил я.

– Пусть крутит педали руками, – сказала Бабушка.

– Педали мне не нужны, – сказал Рис. – Мне нужно выпускать из шин воздух.

– Выпускай из трехколесного, – посоветовал я.

– У трехколесного шины сплошные, – возразил Рис.

Как видно, он уже давно изучил вопрос.

– Да чтобы я купила эту металлическую дрянь! – Маме на кухне отлично был слышен весь наш разговор, и он возмутил ее до глубины души. – Чтобы этому хаму выпускать воздух, я должна работать чуть ли не полмесяца! У меня до сих пор нет дубленки! А мне уже скоро тридцать два!

– Тридцать лет – бабий век, – вякнул Рис и тут же схлопотал от меня вторую оплеуху, которую, впрочем, перенес довольно спокойно, ибо, по всей видимости, на меньшее и не рассчитывал.

– Да! Нет дубленки! – опять выкрикнула Мама.

– Деда! – закричал Рис. – Ты меня слышишь? Из-за какой-то дурацкой шубы они не хотят купить мне «Орленок»!

– «Орленок»… ага… «Орленок»… – забормотал Дедушка и заходил, задвигался по комнате. По его виду сразу можно было определить, что голова Дедушки усиленно заработала. Мама первой догадалась, в каком направлении заработала Дедушкина голова.

– Только через мой труп! – воскликнула Мама. – Тут же выброшу эту гадость в окно! Это дело принципа! Вы портите ребенка!

Когда стало ясно, что мы с Мамой категорически против «Орленка» как источника сжатого воздуха, Рис воспылал жаждой мести и решил покарать нас. Мне он сказал:

– Когда вырасту большой и стану работать, попросишь добавить на «Жигули»…

– Неужели не дашь? – удивился я.

– Ни копейки! – с наслаждением ответил Рис.

Более суровая и более близкая кара ждала Маму.

– Попрошу Деду, чтобы он отвинтил луну с неба, тогда ты сломаешь себе ногу. Пригонит пожарку и отвинтит луну. Поняла?

Угроза была реальной. Возвращаться с работы Маме приходилось по темным улицам, и она каждый раз, входя в квартиру, говорила:

– Ну и улица, черт ее побери! Ни одного фонаря. Чуть ногу себе не сломала. Хорошо, хоть луна выручает нашу горэлектросеть!

Рис запомнил последнюю фразу, и со временем она ему пригодилась.

Сначала Дедушка отвинчивать луну с неба наотрез отказался. Я подозревал, что не по гуманным соображениям, а просто не знал, как провернуть это мероприятие. Но когда Рис прибегнул к явному нажиму и даже шантажу, Дедушка сдался. Несколько вечеров они с Рисом шептались, прижавшись лбами к оконному стеклу, за которым висела бедная, ничего не подозревающая луна. Читая неподалеку «Советский спорт», я слышал шепот:

– Пожарка не достанет…

– Может, ее ракетой сбить? – морщил лоб Рис. – Попросить у солдат ракету…

– Еще разобьется…

– А на вертолете? Накинуть цепь и приволочь?

– Высоковато для вертолета…

– Ты, Деда, уж придумай что-нибудь…

– Придумаю, внучек, придумаю…

Я ломал себе голову, как Дедушка выйдет из трудного положения. Кажется, торжествовал я, этот хитрец наконец-то сам себя загнал в угол.

Но вот однажды, придя с тренировки, я увидел у Риса страшно хитрую физиономию. Мой сын то и дело поглядывал то в окно, то на часы, и я сразу понял, в чем дело.

– Сняли луну? – спросил я.

Рис даже прикусил губу, так не хотелось ему «раскалываться». Видно, они с Дедушкой договорились, пока Мама не придет, ничего мне не рассказывать, а то я, чего доброго, заявлю в милицию, и Мама так и не сможет понести заслуженное наказание. Но искушение было слишком велико. Рис помучался минут пять и сказал:

– А луна-то в кладовке у нас лежит.

– Не может быть! – удивился я.

– Может! – ехидно сказал Рис, сходил в кладовку и принес луну.

Ну, Дедушка! Никакими средствами не брезгует! Вырезал из жести здоровенный круг, нарисовал масляными красками рожу, и вот тебе луна готова.

– Да разве это луна? – усомнился было я.

– Настоящая, – заверил Рис. – Разве не видишь, вот рот, вот глаза?

– Ну раз так…

Я заглянул в календарь. Ну, конечно же, сегодня новолуние, и этот хитрец, этот интриган специально принес жесть именно в новолуние. Какая же дура-луна появится в новолуние?

– Как твои ноги? – спросил Рис, едва Мама переступила порог. – Целые?

– Чуть не сломала на этих улицах. Луны и той нет.

Рис так и засиял.

– Вот она, – сказал он, показывая на жестяной круг.

– Что это за гадость? – закричала Мама. – Выбрось немедленно!

– Буду держать луну в кладовке, пока не исправишься, – нагло сказал Рис.

– Ах ты, дурачок мой, – рассмеялась Мама и принялась целовать и вертеть Риса, как плюшевого медвежонка. – Это тебе надо исправляться. Ты слишком дерзок с родителями.

Да, Рис был дерзок и жесток. Он сдержал слово и с полмесяца прятал луну в кладовке. Вскоре все забыли про нее. И вот однажды, выйдя, на балкон, Рис увидел щербатый месяц.

– Кто отломил кусок? – закричал Рис. – Кто посмел портить вещь? Это все Мамка!

Рис сбегал в кладовку и, к своему изумлению, обнаружил луну целой и невредимой. Никогда я не видел у своего сына такой глупой физиономии.

– Ну, Дедка, погоди! – сказал Рис. – Будешь знать, как обманывать!

Я торжествовал. Да, Дедка, кажется, теперь ты попался. Пришел конец твоему владычеству!

– Дедка! – закричал Рис, едва Дедушка переступил порог. – Такой ты, да? Обманул, да?

– Что такое? – всполошился Дедушка. – Что случилось?

– Где луна? – с перекошенным от гнева лицом крикнул Рис и затопал ногами. – Ты куда ее задевал?

– Луна?.. Какая луна? – опешил Дедушка и даже испугался. – Вон луна… В окне…

– А это тогда что? – Рис выкатил из кладовки жестяной круг – Отвечай, что это, а?

– Это… это… – забормотал Дедушка.

Ага, Дедушка! Ага, интриган! Попался!

– Это тоже луна…

– Две луны не бывает. Такой ты, Дедка, оказался… Такой…

Рис бросил круг, упал вниз лицом на ковер и зарыдал.

Дедушка заметался по комнате.

– Подожди… Как же это так… Я же хотел… Ты пойми…

Из кухни уже давно появилась Бабушка и, подперев бока руками, наблюдала за Дедушкой. С каждой секундой ее лицо становилось все более угрожающим. Дедка метался между нею и ревущим внуком и был очень похож на загнанного зайца.

– Вот до чего вы довели ребенка, – я посчитал момент подходящим, чтобы высказать, наконец, свою концепцию. – Завтра он захочет Млечный Путь…

– Дай настоящую луну! – кричал Рис, повалившись в кресло и болтая ногами. – Не нужна мне никакая молочная дорога!

– Внучек! – вдруг нашелся Дедушка. – Рисок! То висит на небе запасная луна! Они выпустили запасную луну!

– Кто? – спросил Рис, сразу прекратив вытье.

– Те, которые работают на небе. Небесные электрики.

Рис вскочил на ноги. Слезы мгновенно высохли на его мордашке.

– Да! Запасную! – радостно кричал Дедушка.

– Как это – запасную?

– А так, – торжествовал Дедушка. – Видят, что мы стащили луну, с освещением дело стало плохо, вот и вставили запасную. Как лампочку. Ты же видел, если лампочка перегорит, то вставляют новую.

– Видел, – надул щеки Рис. – Но ты и эту стащишь?

– Конечно, – сказал Дедушка.

Вот он каков, наш Дедушка! А с виду очень приличный, даже скромный человек…

Теперь, когда о всех уже все известно, мне осталось сказать лишь несколько слов о себе.