Текст книги "Собрание сочинений. Том 4"

Мы не можем исправить прошлое[2]2
  Речь на учредительном съезде «Мемориала».


[Закрыть]

Мы трагически не можем исправить прошлое, чтобы предупредить о том, что ждет его в скором будущем, которое тоже сейчас стало прошлым.

Мы не можем из сегодняшних дней силой ретроспективного внушения предостеречь революцию от темных разрушительных сил, поднявшихся со дна взбаламученного болота и начавших пожирать революцию.

Мы не можем подсказать ни Бухарину, ни Кирову, ни стольким другим, что они не должны поддерживать своего потенциального убийцу, медленно, но верно карабкавшегося на вершины власти, при этом вставая на услужливо подставленные плечи потенциальных жертв.

Мы не можем подсказать неразумным комбедовцам, опьяненным, как сивухой, придуманной классовой ненавистью, что расплатой за варфоломеевские кресты раскрестьянивания на дверях ни в чем не повинных изб будут голод, потеря общего языка с землей, а потом позорно заискивающие закупки у «проклятых капиталистов» зерна, лицемерно упаковываемого нами в антикапиталистические лозунги.

Мы не можем ни поделиться ломтем хлеба с умершим, как лагерный доходяга, Мандельштамом, ни защитить от оскорблений Шостаковича, Ахматову, Пастернака, умерших вроде бы на воле, но по сути, за невидимой колючей проволокой.

Мы не можем воскресить ни миллионы наших соотечественников, убитых фашистами на войне, разрушительное начало которой допустил Сталин, преступно поверивший Гитлеру, ни воскресить миллионы уничтоженных отечественными убийцами на войне с собственным народом, превратившейся в невиданный доселе самогеноцид.

Мы не можем ничего поделать, чтобы поруганные, разрушенные божьи храмы сами по себе срослись из обломков.

Мы не можем ничего поделать, чтобы грязно-кровавым пятном в истории не остались антисемитский шабаш разгрома так называемых «космополитов», затем дела «врачей-вредителей», позор выселения чеченцев, крымских татар, отправки целых эшелонов с людьми из Прибалтики…

Мы не можем опустить долу дула винтовок в руках отуманенных диким приказом наших солдат, стрелявших в своих братьев и сестер в Новочеркасске.

Мы не можем повернуть наши танки, пересекавшие по тупой воле струсивших бюрократов границы Чехословакии, и не можем возвратить несчастным матерям их мальчиков, убитых в песках Афганистана.

Мы не можем сделать так, чтобы вехами позора не остались в истории запихивание в тюрьмы и «психушки» так называемых инакомыслящих, чтобы не было ни ссылки в Горький Сахарова, ни насильственного вталкивания Солженицына в самолет, который, может быть, никогда уже не повернет обратно.

Но если мы не можем спасти никого и ничто в прошлом, то мы еще можем спасти настоящее от повторения трагических ошибок и преступлений, поставивших нашу страну на грань духовной и экономической катастрофы. А это повторение продолжает оставаться возможным, пока дубинку и слезоточивые газы кто-то осмеливается применять сегодня при поминовении невинно убиенных, пока некоторые органы печати и некоторые писатели позволяют себе нападки на гласность.

Перестройка – это наша надежда, наш последний шанс. Мы любим нашу страну не рабской любовью слепцов, а любовью патриотов «с открытыми глазами», как было нам завещано одним из духовных учителей Пушкина – Чаадаевым.

Пусть наша молодежь, родившаяся уже после смерти Сталина, примет на себя ту историческую вину за сталинизм, в которой молодые люди лично невиновны. Но самодовольно-равнодушное ощущение собственной невиновности ни в чем – это уже тяжкая вина перед Отечеством. Гражданственность начинается с чувства исторической вины, с чувства ответственности за все, что было у нас в стране и на всем земном шаре. Спасая настоящее памятью о прошлом, мы спасаем и будущее наше собственное, и будущее детей наших детей. Итак, спасение истории исторической памятью. Это, по-моему, главная задача общества «Мемориал» и задача нашего общества в целом.

1988

Партия беспартийных

Есть такая партия. У этой партии нет ни Политбюро, ни обкомов, ни райкомов. Она не организована, и в этом ее слабость, но она не заорганизована, и в этом ее сила. Партия беспартийных сильна тем, что у нее нет номенклатуры. Под партией беспартийных я подразумеваю не любой общественный планктон, а только тех, кто вместе с лучшими членами партии сегодня входит во фронт сопротивления бюрократии, фронт наступления на нее. Это фронт борьбы с мрачными призраками прошлого, чтобы они не воскресли в настоящем. Это фронт борьбы за такую жизнь в нашей стране, когда нам не будет стыдно ни за одну очередь. Партия беспартийных многочисленней всех других и является гигантской, еще полностью не осознавшей себя исторической силой.

В слове «беспартийный» тасователи кадровых колод слышат пугающее их слово «неуправляемый». Но история показывает, что многие ее трагедии и преступления произошли именно по вине «управляемых» людей, а так называемые «неуправляемые» люди часто оказываются в конечном счете подлинными героями истории. Человек, легко управляемый бюрократией, по сути антипатриот, ибо бюрократизм – это война против собственного народа. Человек, управляемый собственной совестью, даже при своей беспартийности небеспартиен, ибо он – в партии народа.

Ни беспартийность, ни партийность не есть еще нравственное определение человека. С детства запомнили мы выражение: «Партия – авангард рабочего класса». Но формула эта ни в коем случае не должна восприниматься как механическое зачисление каждого члена любой партии в авангард, а каждого беспартийного – в арьергард. Берия был тоже членом партии, но его можно зачислить в авангард мерзавцев. Партийный билет – это еще не справка о передовом мышлении, о чистой совести. Партийный билет сам по себе не может быть пропуском в первые ряды нашего общества, ибо тогда первые ряды незаметно для самих себя могут оказаться задними.

Вернемся к выражению «авангард рабочего класса». На нынешнем этапе современного общества это выражение расширилось, ибо наша интеллигенция не есть некая оторванная от рабочего класса элита, а представляет собой духовный рабочий класс. У настоящего интеллигента кровавые мозоли не на ладонях, но зато на сердце. Разве беспартийные Циолковский, Вавилов, Чаянов, Платонов не были авангардом духовного рабочего класса? Можно ли исключить из авангарда рабочего класса тех беспартийных ученых, которые бесстрашно входили в отравленные зоны Чернобыля? Можно ли исключить из авангарда рабочего класса беспартийных учителей, врачей, медсестер или, скажем, беспартийного седенького, кристально честного бухгалтера, через руки которого проходят миллионы и миллионы рублей при его собственной грошовой зарплате? Разве не рабочий класс вся та армия трудящихся, которая почему-то называется унизительным словом «служащие»? Разве обладать чистой совестью даже при отсутствии партбилета – это не означает быть в авангарде? Разве не авангард рабочего класса наши лучшие писатели, художники, актеры, о чьей легкой жизни ходят завистливые обывательские легенды? (Для устыжения скажу – средний заработок члена Союза советских писателей – 162 руб. в месяц.) А разве наше многострадальное, измученное, исковерканное крестьянство, лучшие сыны которого, несмотря на муки мученические, все-таки чудодейственно сохранили талант перешептываться на одном языке с тоже измученной матерью-землей, – это не авангард рабочего класса? Почему пришельцам с заводов и фабрик, многие из которых и горсти-то живой земли в ладони не держали, было поручено когда-то поучать хлеборобов, как пахать и сеять, тем самым ставя крестьянство как бы в положение низшего класса по сравнению с рабочим?

Неуважение к крестьянству искусно прикрывалось подсаживанием в президиумы бессловесных фигур Марии Демченко, Мамлакат Наханговой. Бессловесен был и замечательный самородок – шахтер Алексей Стаханов, варварски оторванный от родного отбойного молотка и выдвинутый «наверх» в виде общественного манекена, создающего видимость диктатуры пролетариата. Диктатура пролетариата была на самом деле подменена диктатурой бюрократии. Фраза «Партия – авангард рабочего класса» стала лицемерной в устах Сталина и его окружения, ибо они, уничтожая и партийных, и беспартийных, сделали бессловесными и партию, и народ. Внутри самой партии восторжествовала партия посредственностей. Режиссер Михаил Калатозов рассказывал мне, что Сталину очень нравился американский фильм про старого пирата, запиравшегося в своей каюте и игравшего с самим собой в шахматы. Играл он фигурками других пиратов, мастерски вылепленными из хлебного мякиша. Когда старый пират смахивал проигранную фигуру с доски, то убивал очередного соумышленника. В конце фильма пират остался один и с диким хохотом, прихлебывая из бутылки, повел корабль на возникший из тумана айсберг. Сталин, несмотря на робкие просьбы ссылавшихся на усталость членов Политбюро, заставил их смотреть фильм второй раз подряд. «Поучительная картина…» – сказал он, слегка усмехаясь.

Сталин, уничтожив лучшие революционные кадры и затем уничтожив многих из тех, кто их уничтожал, держал партаппарат в страхе, но в то же время и подкупал его разными привилегиями: спецмагазинами, пайками, дачами, персональными машинами, наконец, «синими пакетами» (ежемесячное спецжалованье, не облагаемое налогами). Сталин и его окружение, разлагаясь сами, морально разлагали и партию. Личный аскетизм, скромность, бескорыстие Сталина – лицемерная легенда. Уровень нравственности, талантливости членов партии катастрофически упал. Во время войны грань между партийными и беспартийными стиралась, когда они были в общей партии Победы. Но после Победы разница в выдвижении на ответственные посты между партийными и беспартийными опять начала резко чувствоваться. В партию стало проникать все больше карьеристов. Многие талантливые люди не хотели вступать в партию, ибо вместе с возможностью скорейшего выдвижения это подразумевало и большую зависимость, порабощенность.

После двадцатого съезда в партию влились новые свежие силы, надеявшиеся, что внутри партии они будут активней содействовать демократизации. Нелегко им пришлось. Некоторые сломались, оциничились, продались. Но наиболее стойкие, скрепя сердце и порой скрипя зубами от стыда, все-таки не оставляли надежды на революционную перестройку, вынашивали ее в себе. Именно эти люди героически повернули руль корабля Отечества из болота застоя в открытое море гласности. Но многие и сами оболотились, и ожидать от них любви к бушующим волнам гласности не приходится – чего доброго, смоет с палубы. Такие же трусы-выжидатели есть и среди беспартийных.

Линия раздела проходит сейчас не между партийными и беспартийными, а между борцами за перестройку и ее саботажниками. Это руками саботажников было написано письмо так называемой Нины Андреевой. Это их руки пытались наложить вето на фильм «Покаяние», на телефильм «Процесс». Это их руки стараются удушить кооперативы налогами и всяческими другими ограничениями. Это их руки невидимо благословляют антисемитские вспышки. Чего они так боятся и почему запугивают других? Потому что в условиях гласности может открыться страшная государственная тайна – их бездарность, неспособность к руководству.

Многие вступают в партию для того, чтобы помочь перестройке, бороться внутри партии против тех, кто ее загрязняет. Но свинцовый балласт карьеристов существует и будет существовать в партии, пока не исчезнут преимущества в продвижении по служебной и общественной линии, связанные не со способностями, а с красной книжечкой партбилета. Партия становится слабее, когда членство в ней избавляет от равноправного соревнования с беспартийными. Государство само обедняет, обворовывает свои кадры, не доверяя руководящие посты министров, директоров заводов и фабрик наиболее талантливым беспартийным. Неужели наши трудящиеся строят два разных социализма: один – для партийных, а другой – для беспартийных?

Часть партии беспартийных – верующие. В знаменательный для мировой культуры праздник тысячелетия христианства на Руси руководители православной церкви встретились с лидером нашей партии, выразив свою поддержку перестройке. В Конституции записаны слова о свободе вероисповедания. Но если свобода вероисповедания конституционна, то незаконно любое преследование верующих. Исключение из комсомола, из партии не за веру, а только за посещение церкви, за венчания, за крещения безнадежно устарели – это рудимент двадцатых годов. Разве невозможно быть верующим в бога и одновременно верующим в социализм? Свобода атеизма должна сочетаться со свободой религии. Опрокидывая вульгарные теории, история показала нам, что религиозность может сочетаться с патриотизмом, с гражданским мужеством. Русская православная церковь, благословляя наши войска, собирала средства для обороны, включая даже венчальные кольца верующих. В Иркутской синагоге есть стена с Вечным огнем, где на мраморе выбиты имена верующих евреев, павших в борьбе с фашизмом. Рядом, как братья, сражались мусульмане из Средней Азии, католики. Сейчас все церкви нашей страны ведут самое активное участие в борьбе за мир, за ядерное разоружение. Почему же, если узнают, что советский человек – верующий, его стараются не выдвигать на работе? Советы народных депутатов без представителей верующих вообще не могут представлять наш народ. Илья Николаевич Ульянов был глубоко верующим человеком. Несколько лет назад, будучи в Ульяновске, я был возмущен тем, что чьи-то бестактные руки замазали краской рельефный православный крест на его надгробии. Но крест все равно проступал. Надо усилить уголовную ответственность за оскорбление верующих. Главная опасность нашего общества – это не те, кто верует в бога, а те, кто не верует ни во что.

Сейчас в нашей стране происходит Великая Реабилитация не только имен, но и идеалов. Мы уже добились огромных побед в гласности. Сейчас нам предстоит превратить гласность в материальные ценности. Героическая борьба нашей прессы против тирании дефицитов будет бессмысленной, пока те люди, от которых зависят лекарства, продукты, вещи, не будут сами стоять в очередях вместе со всем народом. Дефициты не исчезнут и до той поры, пока будет дефицит доверия к беспартийным. Без доверия к беспартийным народное самоуправление невозможно, ибо большинство народа – это беспартийные.

Все лучшие люди нашей страны – и партийные, и беспартийные – должны быть равны внутри партии, объединяющей всех нас, – Партии народа. Есть такая партия.

1988

Личное мнение

Понятие «народ», «человечество» состоит для нас прежде всего из личностей. Но не только из знаменитых, ибо знаменитые люди не всегда лучшие представители своего народа, человечества.

Личное мнение иногда дорого стоит. Но без личного справедливого мнения нет личности, а без личностей нет народа. Личное мнение дорастает до народного, когда оно смело идет наперекор трусливой соглашательской обезличенности. Личное мнение дорастает до народного, когда в нем не личная корысть, а забота о народе. Личное мнение, заткнутое внутрь, саморазрушительно. Бесстрашно высказываемое во имя других личное мнение созидает личность. Такое личное мнение перестает быть чисто личным, а становится голосом всех других. Разумеется, лишь в том случае, если своим личным мнением не пытаются подавить все остальные мнения. Свежий ветер гласности – это и есть свобода творчества, но не в узколитературном смысле, а свобода творчества всего народа, включая и литературу. Сегодняшний свежий ветер состоит из личных мнений, как из дыханий множества людей, чье имя – народ. Но для того, чтобы этот свежий ветер личных мнений не прищемили канцелярскими скрепками, нельзя мириться с любыми формами обезличенности. На слепых стенах новых зданий малевали и до сих пор малюют уродливые гигантские фигуры с бодрым псевдооптимизмом на лицах и с фальшиво-увесистыми снопами и молотами в руках. В лучшем случае на эту «агитацию» не обращают внимания, но в худшем случае она работает наоборот, порождая усмешечный скептицизм, а то и цинизм. Пора заменить косметическое декорирование реальности деловым решением реальных проблем. Таково сейчас главное направление нашей жизни. Некоторые ораторы, по старинке пытающиеся подмешать в деловой дух льстивый елей, по заслугам одергиваются. Назойливые апелляции «наверх» по поводу вопросов, которые при элементарной самостоятельности могут быть решены на других уровнях, натыкаются на справедливый, твердый совет «не взваливать все на плечи правительства», а решать самим. Обнадеживающее знамение нового времени – конструктивно-критический подход, осуждение приписочной парадности, развитие демократической гласности. Гласность немыслима без драгоценного права ненаказуемого личного мнения.

Если личное мнение ошибочно, то оно может быть и должно быть скорректировано мнением коллективным, но без грубого администрирования, без зажима – путем доказательного товарищеского убеждения. Но без права на личное мнение не существует коллективного мнения народа. Мнение народа – это не спущенный «сверху» циркуляр, а сумма именно личных мнений. Эту мысль когда-то гениально выразил Андрей Платонов: «Без меня – народ неполный».

Было время, когда поощрялось преувеличение роли лишь одной личности, а роль остальных сводили к печально пресловутой роли «винтиков». По одному-единственному мнению, зачастую некомпетентному, выверялась не только внутренняя и внешняя политика, но и биология, лингвистика, кибернетика, музыка, литература. Другие личные мнения, даже если это были мнения ведущих специалистов в данных областях, игнорировались, а иногда бывали и наказуемы, как мнения, якобы противостоящие «мнению народа». Из-за подключенности лишь одного мнения к рычагам реализации идей и отключенности многих других немаловажных мнений от этих рычагов произошло немало ошибок, за которые нам и по сей день приходится расплачиваться отставанием ряда отраслей науки и производства. Но субъективное волевое «Так надо!» не имеет морального права становиться приказом, если перед ним не было вопросительного «Как надо?», обращенного к миллионам народных мнений.

В опаснейший период Великой Отечественной знаменитое обращение Сталина к народу началось несколько неожиданным, человеческим: «Братья и сестры», – и это тронуло множество сердец, на которых было столько еще незаживших ран от незаслуженных потерь и обид. Мнение «Враг будет разбит. Победа будет за нами» не было тогда просто личным – оно было народным. Слияние государственного и народного – вот в чем секрет этой великой победы. Но после победы мнение этих вчерашних «братьев и сестер» стало как бы несущественным. Если бы тогда спросили личное мнение крестьян, то они сказали бы, что нельзя забирать семенной хлеб только для плановой показухи, нельзя отбирать домашний скот, нельзя расплачиваться бумажными трудоднями, ибо все это подорвет и без того многострадальное наше сельское хозяйство. Но у них не спросили их личного мнения. Если бы спросили личные мнения наших читателей, наших любителей музыки, то они сказали бы, что нельзя обвинять в ненародности ни Анну Ахматову, написавшую во время войны «Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет», ни Шостаковича, чья Ленинградская симфония стала всемирным символом непобедимости духа нашей Родины. Но у них не спросили их личного мнения.

Сейчас делается очень многое, хотя еще далеко не все, для скорейшего поднятия нашего сельского хозяйства, уровня жизни наших хлеборобов, и Ахматова, и Шостакович всенародно признаны нашей советской классикой, но вправе ли мы забывать горькие уроки, преподанные историей, показавшей, насколько губителен разрыв между мнением «сверху» и мнением народа?

Развитие экономического мышления не получится без развития мышления как такового. Смелые преобразующие решения неосуществимы при нравственной негативности к радикальным переменам, при трусости, ибо такая трусость создает болотную непроходимость для ценнейших инициатив. Народ должен тоже помогать руководству и трудом, и откровенной гласностью своих личных мнений, высказываемых не ради острого словца, а ради общего дела, неделимого на мнение «сверху» и мнение «снизу». «Кабычегоневышлисты» пугают нас тем, что гласность может превратиться в анархию. Правда из рук друга – лекарство, из недобрых рук – яд. Сейчас, когда наше государство выросло, окрепло, мы тем более не должны опасаться собственной критической откровенности личных мнений, ибо эта откровенность – признак нашей зрелости, силы, а сглаживание острых углов – признак слабости. Кабычегоневышлистская боязнь «потери лица» чаще всего ведет именно к потере лица. Общественное умолчание есть скрытая форма анархии. Нет ничего вреднее, когда все послушно голосуют, но формально поднятые руки вскидываются не по велению сердца и разума, а по инерции. Такое формальное голосование затем переходит в вольный или невольный саботаж тех самых постановлений, за которые только что голосовали. Гласность, конечно, не должна быть самоцелью. Гласность не должна превращаться в громогласность людей, которым нечего сказать. Мы не за гласность болтливого безмыслия, а за гласность мыслей, которые можно превратить в энергию действий.

Но на фоне призывов к гражданской смелости, к правдивости существует постоянное сопротивление «кабычегоневышлистов», стремящихся снивелировать, сбалансировать, усреднить взгляд на многие исторические явления и на сегодняшнюю жизнь. Всячески мешая писателям, режиссерам, художникам, ученым, рабочим выражать их личное мнение, такие безнадежно устаревшие динозавры ложного охранительства тем не менее пытаются ставить свое личное мнение превыше всех других. Если техническая комиссия выносит негативное решение по поводу конструкции нового самолета, а самолет, несмотря на это решение, все-таки выпускается и летает во славу нашей Родины, то такая техническая комиссия не должна оставаться вне общественного, морального контроля. Пора ввести в нашу практику, что те люди, которые становились на пути ценных изобретений, мешали публикации литературных произведений, постановке спектаклей, фильмов, выставке картин, затем получивших всенародное признание, должны признаваться некомпетентными.

Незапланированно берущий слово на собрании слесарь и нелицеприятно говорящий рабочую правду в лицо неуютно передергивающего плечами начальства, доярка, забывшая подсунутую ей бумажку и выдыхающая каждое слово из своего крестьянского, многострадального сердца, ученый, принципиально ведущий бой против лженаучных, тормозящих передовую мысль концепций, писатель, с трибуны съезда российской словесности выражающий глубокую озабоченность судьбой северных рек, – все мы равны и ответственны перед историей, и наши личные мнения сливаются, как реки, в единое мнение народа.

Великая сила личного мнения – это рычаг коллективной демократии.

Демократия коллективная невозможна без демократии индивидуальной.

1986